Сыпасиба, Нуна

Котики. Котики! КОТИКИ!!! Я тут. Ав :3 Всю мою бесполезную болтовню я перенесла под главу, чтобы не мучать вас прелюдиями. Только на всякий случай оставлю тут краткую сводку того, что нужно вспомнить, чтобы не выпадать из контекста. Ну мало ли. *Гнусавым голосом* Ранее в фанфике… *Драматичная музыка* Кай простыл. Нуне не дают кофе. Она внаглую сожрала священный кексик производства Кёнсу и тоже заболела. Кёнсу изолировал их в комнате Булки и Тао, чтобы вылечить и потому что верит будто совместные глубокие эмоциональные страдания, помогают людям сблизиться и найти общий язык. Кай и Нуна перессорились, передрались и заработали себе алый скотч смерти на середину комнаты. Вылет Экзо-М задержали. Чунмён решил простудиться, чтобы попасть в коптилку. С утра Кай и Кёнсу в кои-то веки поговорили по-человечески. Нуна навернулась с кровати и поднялась обратно, но не проснулась. Кёнсу остался спать на кровати Чонина. *Экран уходит в затемнение*       ДиО медленно приоткрыл глаза и пару раз моргнул. Его взгляд упёрся в стену. Обычную такую стену, разве что не в фокусе. И бежевую. Подумав, что в их с Каем комнате, кажется, были другие обои, Кёнсу моргнул ещё пару раз. Стена пришла в фокус. Но осталась бежевой. Лениво зевнув, он сонно сощурился. Всё тело наполняла приятная тяжесть, как бывает только когда выспался и проснулся сам. Без резких звуков, посторонних шумов и писка будильника. Сознание ещё покачивалось на волнах мира сновидений, у самого берега реальности, не спеша к нему прибиваться. Совсем не хотелось покидать тёплую постель или разбираться с непривычным цветом обоев. Хотелось, не делая резких движений, перевернуться на другой бок и поваляться ещё часик. Глядя на солнечные блики на стенах. Слушая ветер за окном. Думая о чём-то совершенно бессмысленном и одновременно чрезвычайно важном. Кёнсу показалось, что последний раз он так высыпался пару тысяч лет назад.       Повинуясь свинцовой невесомости своего тела, он потянулся и неторопливо повернулся на бок — спиной к по-прежнему бежевой стенке... И почти нос к носу столкнулся с Чонином! Тут же машинально отпрянув, вокалист чуть приподнялся на локте. Танцор лежал всего в нескольких сантиметрах от него, на самом краешке кровати, без одеяла и подушки, ужавшись так, чтобы занять как можно меньше места, и подоткнув под щёку кулак. ДиО удивлённо замер, глядя на его подрагивающие во сне ресницы. И наконец вспомнил, где он. Потом тихонько усмехнулся себе под нос и осторожно опустился обратно на подушку, не сводя глаз с младшего.       Не послушался всё-таки. Чтобы не будить хёна, свернулся калачиком рядом. Вот в этом весь Чонин. Упрямый, непокорный, сделает сто тысяч вещей тебе и всему миру назло. Но сто тысяч первая будет настолько неожиданной и самоотверженно-бескорыстной, что все его вредности тут же померкнут и уйдут, словно их никогда не было. Вот и что с ним делать? Кёнсу скользнул взглядом по сиротливой позе донсена, по его мерно вздымающейся груди, и подумал, что как минимум не мешало бы его укрыть — он всё же ещё не до конца поправился. Но почему-то не нашёл в себе сил даже сдвинуться с места. Вместо этого не спеша прошёл взглядом по его шее, губам и скулам, и вернулся к неспокойным ресницам. Интересно, что ему снится? Нуна сказала, вчера от высокой температуры его мучали кошмары...       Он машинально потянулся к Чонину, убрал в сторону мешающую прядь и легонько коснулся его лба тыльной стороной ладони. От прикосновения танцор сонно зашевелился. Кёнсу живо отдёрнул руку, захлопнул глаза и едва не перестал дышать. Но ему почти мгновенно стало стыдно. Чего он, спрашивается, глаза закрыл? Да ещё так поспешно, будто его за чем-то ужасным застукали? Бред какой-то. Ну повернулся он почти вплотную к донсену — он же не знал, что тот рядом лежит. И температуру решил проверить — чего такого? Зачем шифроваться, как шпион на задании?       Силой воли подавляя зарождающийся румянец, Кёнсу уговаривал себя, что ведёт себя глупо, хотя в глубине души прекрасно понимал, почему рефлекторно прикинулся спящим. Действительно, нет ничего такого в том, чтобы случайно оказаться так близко лицом к лицу с донсеном. А вот задержаться в этом положении, улыбаясь самому себе, как дурак — это, пожалуй, чуть менее социально приемлемо. И потом, поди разберись, как Чонин на подобное отреагирует. Его реакции, как погода — составленный прогноз всегда верен, но никогда не знаешь, для какого времени и места.       В итоге Кёнсу резонно рассудил, что при любом раскладе максимально логичным будет не идти поперёк импровизации, потому что иначе придётся объяснять донсену не только, почему он на него засмотрелся, но и почему решил это скрыть. А потом ещё почему передумал. К чему такие сложности. Удовлетворившись такой логикой, он продолжил спокойно лежать с закрытыми глазами, ожидая, когда донсен снова уснёт. Через какое-то время Кай снова затих, его дыхание постепенно выровнялось. Для верности вокалист подождал ещё чуть-чуть, прислушался, отсчитал двадцать секунд и только после этого наконец снова разомкнул веки.       Глаза Чонина, спокойно глядящего на него с другого конца подушки испуганно расширились в самом натуральном ужасе. Кёнсу замер, поражённый лишь немногим меньше донсена. Тот весь напрягся и слегка отпрянул, в панике делая глубокий вдох, явно собираясь вскочить. Кёнсу не знал, что именно происходит, не знал, как это вяжется с его стороной истории. Но точно знал, что не хочет, чтобы это спокойное и тихое утро завершилось таким образом. На принятие решения было меньше доли секунды, поэтому Кёнсу ничего и не решал. Он просто сделал одно единственное рефлекторное и самое естественное движение — протянул к Чонину руку и легко, буквально самыми кончиками пальцев, коснулся его предплечья, останавливая. Не надо. Всё в порядке. Не убегай.       И донсен замер. Тоже инстинктивно, тоже машинально, совершенно не понимая, что происходит и как реагировать. Время замедлило бег, постепенно сгущаясь и превращаясь в янтарь. На пару бесконечно долгих секунд оба застыли, балансируя на границе одного осторожного выдоха. Ни мыслей, ни рассуждений, ни выводов. Только глаза напротив и сердцебиение, отдающее в кончики пальцев. И какая-то неожиданная безмятежность. Словно они находились в этом моменте с самого начала времён, окутанные хрустальной, звенящей тишиной...       Тихий, приглушённый стук от падения Нуны, в который раз соскользнувшей на пол, разнёсся по комнате ударом колокола. Чонин вздрогнул и отпрянул так, что тоже оказался на полу. Но тут же вскочил на ноги, панически бормоча «Хён, я просто... Ты спал, а я подумал... Чтобы не будить...». Кёнсу, и сам шокированный и смущённый не меньше донсена, сел и, потерянно глядя куда-то сквозь подоконник, промычал что-то одобрительное в ответ. Кай, не зная, куда деть взгляд, руки и в целом самого себя, оглядел комнату и внезапно бросился через скотч и все запреты мира поднимать Нуну. Вокалист сделал пару вдохов, словно собираясь что-то сказать, но в итоге лишь обескураженно тряхнул головой, спустил ноги с постели и молча покинул комнату.       Как только дверь щёлкнула, Чонин мгновенно бросил одеяло, которым он к этому моменту не столько укрывал, сколько практически пеленал россиянку, и в состоянии полного кромешного бескомпромиссного ужаса запустил пальцы себе в волосы и попятился назад к своей кровати. Тяжело осев на неё, он панически сжал виски и оглядел комнату с совершенно страдальческим выражением лица. Хён. Только что. Поймал его. На том. Что он разглядывал. Его. Спящего. И не просто разглядывал. А лёжа рядом!... И ушёл! Молча!!!... И что?... И как?!... И...       Мечтая провалиться в самый глубокий подвал ада, Кай рухнул на спину, сгрёб лежащую рядом подушку и накрыл ей лицо, заглушая полный отчаяния стон. ...       — Нет, всё, перебор. Шестнадцать поколений в Симс — это чересчур даже для меня, — потягиваясь, поднялся с дивана Бэкхён. — Топи их всех, мне надоело, — махнул он Чанёлю, сидевшему рядом с ноутбуком на коленях.       — В день свадьбы Аниты?! — ужаснулся тот. — Они даже торт не доели.       — Пусть доедают. А потом топи.       — Сердца у тебя нет, Бекон.       — Ты меня от убийства её прапрабабки отговорил. И её отца до этого. Всё, пора... Кстати, а где все? — он зевнул, оглядывая комнату, пока Чанёль бурчал, что не будет сохраняться после геноцида.       — Я тут! — раздалось со стороны окна.       — Тут — где? — уточнил Бэк, подходя поближе и перегибаясь через спинку дивана. — Оу.       На полу между окном и диваном лежал всё ещё полуобнажённый Чунмён, обложенный какими-то пельменями из морозилки. Бэкхён задумчиво оглядел его и, не получив никаких вербальных пояснений, уточнил сам:       — Ты тут того... закаляешься?       — Зака... Да! Я закаляюсь! — с восторженной улыбкой озарения сел лидер, роняя с себя пачки фасоли и брокколи. — Как я сам-то не догадался! А то «заблудился», «наблюдаю за совами»... Кёнсу! — окликнул он вокалиста, только что быстрым шагом вошедшего в гостиную. — Я закаляюсь!       Тот резко остановился, потеряно оглядел присутствующих, словно пытаясь понять, кто и что от него хочет. Потом наконец сообразил, бросил Чунмёну хмурое «Молодец» и всё так же в своих мыслях поспешно удалился в комнату. БэкЁли проводили его недоумёнными взглядами и переглянулись.       — Странный какой-то... — пробормотал Бэкхён.       — Просто устал, наверное, — хмыкнул в ответ Чунмён, укладываясь поближе к балкону и водружая на себя сбежавшие пакеты заморозки. На вершину конструкции он поместил наполовину съеденную ванну мороженого. Немного подумав, он снял с неё крышку и попросил: — Бэкхён, ты не принесёшь мне ложку, пожалуйста? Бэкхён скептически выгнул бровь, но просьбу исполнил.       — Так. Двоих нашли, двое в карцере, — задумчиво произнёс он, отдавая вокалисту столовый прибор. — Но такое ощущение, что был кто-то ещё.       — Так Сехун же, — подсказал Чанёль, с печалью наблюдая за братом Аниты, наматывающим круги по бассейну.       — А, точно! — цокнул Бэк. — Чунмён, ты случаем не знаешь, где макне?       — Точно не скажу, — отозвался Сухо, проглотив огромную ложку ледяной сладости. — Но явно где-то неподалёку.       — В смысле?       — Ну, слышали, как сильно ветер выл в трубах вчера ночью и сегодня весь день? — отозвался Сухо. ЧанБэки кивнули. — Так вот это не ветер. Это Сехун. Вылет Мандаринок отложили уже дважды. На сей раз до завтрашнего вечера, — пояснил он в ответ на удивлённые взгляды и снова зачерпнул целый ковш мороженого.       Громко хлопнула дверь КайСу-комнаты, и в гостиной снова образовался ДиО. Всё так же игнорируя одногруппников, он целенаправленно прошагал к плите и стал доставать из неё противни. Послушав с минуту клацанье кухонной утвари и хлопанье дверей шкафчиков, Бэкхён неловко прочистил горло и неуверенно произнёс:       — Как там... Кай с Нуной?       — Нормально, — сухо отозвался Кёнсу, не отрываясь от своего занятия. — Можно со мной сейчас не разговаривать, пожалуйста.       — Чем они занимаются? — выглянул из-за дивана Сухо, снова лишаясь половины своего пельменного одеяла.       — Спят. — буркнул ДиО.       — Оба? — уточнил лидер.       — Оба. — процедил вокалист. — А теперь можно я...       — А чего ты так долго делал в коптилке? — спросил Бэкхён. Кёнсу с силой воткнул нож в разделочную доску и развернулся к остальным:       — Значит так. Я пеку кексы. Пока я их пеку, меня не трогать. И если хоть кто-нибудь заговорит со мной, начиная с этой секунды, я оставляю за собой право расчленить его без предупреждения и запечь в эти самые кексы. Понятно? — он обвёл взглядом шокированных БэкЁлей и макушку Сухо. Те закивали. — И прекратите звать карантин «коптилкой»! — буркнул он, отворачиваясь обратно к готовке.       — Так мы же г... — начал было Чанёль, но Бэк испуганно зажал ему рот ладошкой и многозначительно мотнул головой.       Кёнсу хмыкнул и, снова взяв нож, стал угрюмо резать персики. Сухо пожал плечами и вернулся к мумифицированию себя мороженым и фасолью. Где-то в трубах тоскливо завыл Сехун. Бэк снова присел на диван под бок к совершенно сбитому с толку Чанёлю и, глядя на шесть виртуальных надгробий у симс-бассейна, вздохнул:       — Скажи, как мы докатились до ситуации, в которой мы с тобой единственные адекватные люди на этаже? ...       — О бог ты мой... шо ж так тяжко-то?... — хриплым, уровня кошек-скребущих-мелом-по-доске, голосом протянула Нуна, даже не пытаясь выпечатать своё лицо из подушки.       — О, ты всё-таки живая? — хмыкнул знакомый голос. — Ну вот. А я надеялся.       Россиянка подумала, что надо бы фыркнуть что-нибудь колкое в ответ, но было так лень. Плюс, ей богу, Чонин мог бы уже сам по дефолту дописывать её реакции к своим репликам. Кстати, неплохая идея. Надо будет ему предложить.       — Сколько я спала? — поинтересовалась она и попробовала откинуть одеяло силой воли. Сила воли откинулась через три секунды, одеяло не откинулось вовсе.       — Я не считал.       — А на вскидку?       — Лет шестьдесят.       — Правда? — почти с энтузиазмом пробубнила Нуна. — Рассказывай скорее, в каком году Кёнсу возглавил Северную Корею и поработил человечество, дали ли Минсоку наконец нормально поесть и сколько у ХунХанов внуков.       — Ненормальная, ты нормальная? — раздражённо выдохнул Чонин.       — Это смотря, о какой норме мы говорим — статистической или идеальной, — прокряхтела девушка, всё же разворачивая свой нос в сторону кислорода, а заодно и Кая. — Ты знал, что огромное количество конфликтов основано на том, что люди изначально не договорились о терминах, которыми будут...       — О боже! — перебил её он. — Пять часов. Сейчас. Пять. Часов. Вечера. Мы легли вчера около одиннадцати. Довольна? Усни обратно, пожалуйста.       — Ну не. Я и так шестьдесят лет проспала. Сам же сказал.       Кай процедил на выдохе горсть невнятных ругательств, в целом складывающихся в классическое «Господи, агентство ведь могло прислать нам в преподаватели какого-нибудь монстра с тентаклями — так нет же!», и, судя по звуку, стукнулся обо что-то головой. Нуна пожала плечами — мысленно — и вернулась к попыткам откинуть одеяло. В этот раз даже не силой воли. А прям руками. Точнее рукой. Той, которая не затекла без надежды на реанимацию. Безымянным пальцем этой руки. Третьей фалангой... А, нет. Всё же силой воли.       — Ты можешь позвонить Кёнсу? — наконец морально сдалась она, предположив, что просить помощи с одеяльной дилеммой у самого Кая бессмысленно.       Протянулась какая-то подозрительная пауза. После чего Нуна всё же получила ожидаемое, но гораздо менее язвительное, чем в её автоматической прописке реплик — скорее даже, неловкое — «нет». Подобный тон её удивил, но она решила не давить тему дальше и просто вернулась к решению проблемы собственными силами. Тем более, что-то ей подсказывало: если не начать шевелиться немедленно, то к приходу Кёнсу существует риск вовсе разучиться. Но после первых телодвижений быстро выяснилось, что застряла она гораздо больше, чем предполагала. В прямом смысле. Даже когда от подёргивания коленкой и одним пальцем она перешла к нормальным человеческим движениям по откидыванию одеяла, то не спешило с ней расставаться. Задумчиво покрутившись туда-сюда, стратегически ощупав всё вокруг на предмет хоть какого-нибудь независимого угла, девушка пришла к не утешительному выводу: либо она бабочка и окуклилась, либо за ночь её закутал в кокон гигантский паук. Не запуталась же она в одеяле, в самом деле!       — Что ты делаешь? — отвлёкшись от телефона, где он что-то яростно печатал, поинтересовался Кай, когда девушка одеяльным спрингрольчиком скатилась на пол и стала изображать припадочного червя.       Та проигнорировала вопрос и продолжила кататься из стороны в сторону, изредка недовольно взбрыкивая. Но спустя три минуты молчаливого барахтанья и одного старческого «Ох, мой локоть!», всё же утихомирилась и обречённым голосом ответила:       — Я застряла.       Ситуация была довольно абсурдная даже для этой, привыкшей к абсурду, общаги. Поэтому Чонин на всякий случай переспросил:       — Где?       — В пространственно-временном завихрении! — взбрыкнулась всем телом девушка. — В одеяле, где ещё!       — Как?! — снова уточнил кореец, намекая, что пространственно-временное завихрение удивило бы его куда меньше.       — Откуда я знаю как! Ворочалась, наверное, во сне, вот и замоталась, как не пойми что... — она сделала над собой усилие и, сдув с носа чёлку, сфокусировалась на танцоре. — Позвони Кёнсу. Пожалуйста.       Тот как-то помрачнел, отрицательно замотал головой и поспешно опустил нос обратно в телефон. Как не трудно догадаться, вокалист за прошедшие четыре часа так ни разу и не появился в комнате. За это время Кай успел набросать в заметках мобильника целую мини-энциклопедию, где подробно и со сносками расписал, что именно случилось утром, почему в этом нет ничего странного, и каким образом Нуна виновата во всех грехах мира, включая Холокост. Но к реальному живому разговору с хёном всё равно не подготовился. От слова совсем. Во-первых, потому что в девяносто девяти процентах его оправданий имелись уступки и допущения, вроде существования НЛО или теории о том, что на самом деле вся их группа призраки динозавров, без которых вся аргументация рассыпалась к чертям. Во-вторых, потому что единственная логичная-не-придерёшься история — про Нуну, устроившую Холокост — в данной ситуации была не тем монологом, с которого стоило начинать. И в-главных, потому что даже он понимал, что всё это лишь бездарные попытки сбежать от поисков настоящих ответов на все возникшие у него и, весьма вероятно, у Кёнсу вопросы.       А вопросов было немало. Точнее, вопрос был один — какого чёрта он засмотрелся на Кёнсу. Но даже приблизительный ответ на него провоцировал целую цепочку вопросов и ответов, которые можно было тянуть до бесконечности, как платки из кармана фокусника. Засмотрелся по привычке, стало быть? Ага. Так значит, уже не в первый раз такое? А когда ещё? Когда удавалось встать раньше хёна, и можно было будить его в своё удовольствие — как в тот день, когда Бэкхён вломил пощёчину Сехуну и начал-таки встречаться с Чанёлем. Почему же тогда раньше эти украденные взгляды не вызывали таких внутренних терзаний? Ах, потому что раньше он на них ни разу не попадался. А теперь попался, и они вдруг стали чересчур реальными. И придётся в них признаться сначала себе, а потом, не дай бог, и хёну, если тот начнёт раскручивать нить объяснений. А признавшись, спросить себя уже о причине этих взглядов...       А там глазом моргнуть не успеешь, как из тёмного подвала вылезут все пугающие экзистенциональные дилеммы, которые он усиленно утрамбовывал туда ногами уже долгое время. Разбираться с которыми нет никакого желания. В идеале — вообще. Но раз приходится торговаться, то хотя бы в ближайшее время... Всё же было так хорошо. Кай просто делал то, что ему нравится, и всеми силами избегал вопроса, почему ему это нравится. Или врал себе и окружающим, что ему не нравится. Почему нельзя просто сделать вид, что ничего не было, и вернуться к такому положению вещей?!...       Тяжёлые размышления танцора прервал громкий стук в дверь. Нуна, которая почти забрейкдансила себя под стол попытками освободиться, удивлённо оглянулась, пытаясь сообразить, какого чёрта в дверь, куда могут входить только три человека, двое из которых в комнате, кто-то будет стучаться. Чонин же покрылся панической испариной и стал судорожно скроллить по экрану своего телефона в поисках более продуманной стратегии, чем заманчивое «сделать вид, что ничего не было».       — Войдите?.. — наконец протянул Нунин социальный автопилот, вспомнив, что вообще-то положено как-то реагировать на дверные стуки.       — О. Кёнсу. — непроизвольно выдохнул Кай, когда вокалист переступил порог. Потом понял, что сказал это вслух, и пережил маленькую клиническую смерть.       — Во-первых, «ДО Кёнсу». «О» — это фамилия Сехуна. А во-вторых, кого ещё ты ожидал?! — возмутилась в его сторону россиянка. После чего повернулась к вокалисту: — С каких пор ты стучишься?       — Я... Почему ты на полу? — наполовину искренне, наполовину перевёл тему ДиО, который не меньше Кая не хотел сейчас разбираться в своих мотивациях.       — Я первая спросила, — сощурилась девушка.       — Она застряла в одеяле, — поспешно пояснил Чонин в надежде, что хён займётся россиянкой и забудет об утреннем инциденте, о возникших вопросах и, в идеале, о том, что он знает человека по имени Ким Чонин.       — Как застряла?!       — Как в текстурах. Намертво, — пожаловалась девушка.       — Сейчас... — хмыкнул вокалист.       Он быстро отнёс на стол принесённый графин с водой, затем вернулся к россиянке и внимательно оглядел её со всех сторон. А потом наклонился и за считанные секунды вытащил её из одеяла, как иллюзионисты вытаскивают кролика из шляпы — эффектно и с налётом мистицизма по поводу того, как именно это получилось. Кай был восхищён даже несмотря на стресс, но от аплодисментов воздержался. По многим причинам. А Нуна поднялась на ноги, бормоча искренние благодарности, отряхнулась и посмотрела на часы.       — И правда пять часов вечера... — присвистнула она. — Это ж я целых... Два плюс девять... Плюс два... Или три? И пять... — она излишне задумчиво уставилась на свои пальцы, даже не пытаясь их загибать. — Я иду умываться, — сдалась она спустя полминуты.       — Двадцать четыре минус шесть, — подсказал Кёнсу, возвращая добытое одеяло на Нунину кровать.       — Умываться, — упрямо покачала головой та. — Тем более всё равно надо вот этот ужас вычесать, — она тряхнула головой, роняя из своей причёски ворох перьев и двух чаек, поселившихся там по программе «доступное жильё молодым семьям».       — Зачем? Тебе и так отлично! Ты в любом виде прекрасна! — панически и без тени сарказма выпалил в ответ Кай. Кай. КАЙ.       — Окей. Что я такое проспала?! — всплеснула руками девушка, переводя взгляд с танцора, заверяющего её, что все модные дома должны кусать локти, потому что она у них не работает, на Кёнсу, молча заправляющего кровать, словно он шестой год живёт один на космической станции.       — Ничего! — заверил её Кай. Космонавт-Кёнсу не планировал налаживать связь с землёй. — А спала ты восемнадцать часов, кстати. Если что.       — Так. Я не наблюдательная. Прям вот оооочень не наблюдательная, — сложила руки на груди девушка. — И уж если МНЕ кажется, что что-то не так, то проблема должна быть вселенского масштаба... или кто-то гей, — на секунду задумавшись, добавила она. — Это я тоже почему-то замечаю.       — Никто не гей, — внезапно отозвался ДиО. Потом нахмурил лоб и исправился: — Кроме Лу Ханя, Сехуна, Бэкхёна, Чанёля и восьмидесяти процентов Шайней.       — Хорошенькие у тебя «никто», — хмыкнула Нуна.       — Я не к тому, — Кёнсу наконец закончил заправлять Нунину постель и обернулся к ней. — В смысле, всё в порядке, ты просто ещё не проснулась как следует. Не волнуйся и иди спокойно умываться, — он протянул ей полотенце. Нуна подозрительно прищурила один глаз. Кёнсу вытянул малоубедительную улыбку и добавил: — Если и после этого тебе будет казаться, что что-то не так, мы обязательно во всём разберёмся.       — Ладно... — протянула Нуна, забирая из его рук полотенце. — Странные вы какие-то... — повторила она, не глядя нащупывая расчёску. И одарив напоследок излишне непринуждённого Кёнсу и не в меру бледного Кая ещё одним подозрительным прищуром, всё же ушла в ванную       КайСу остались в комнате одни. Под громкий и отчётливый ход секундной стрелки настенных часов Кёнсу отвернулся к аптечке и стал распределять сегодняшние дозы таблеток по двум блюдечкам. Дважды перепутав дозировки и едва не просыпав всё на пол, он всё же собрал нужные комплекты и поставил одно на стол с Нуниной стороны, а второе протянул донсену. Тот то ли выполнял замысловатые дыхательные упражнения, то ли разучился дышать — так сразу и не поймёшь — и сосредоточенно стучал по экрану своего телефона.       — Это все до еды, — кашлянул вокалист, протягивая следом воду. — Пей и скажи Нуне, как вернётся, чтобы выпила свои. А я сейчас тут закончу и скоро принесу вам обед, — добавил он.       Кай утвердительно хмыкнул в ответ, забрал из его рук стакан и, старательно избегая зрительного контакта, проглотил вместе с таблетками дикое желание произнести «Хён, я честно не пялился». И снова уставился в телефон. Кёнсу постоял немного в неловкой тишине, глядя на не в меру сосредоточенного младшего, но потом всё же тряхнул головой и вернулся к заявленным лекарским обязанностям.       В отличие от Чонина он имел гораздо больше карт на руках. И гораздо меньше вопросов. Своё разглядывание донсена он вообще оправдал, ещё пока прикидывался спящим: он не видел ничего предосудительного в том, чтобы с лаской относиться к близкому человеку. А раз можно ему, то почему нельзя Чонину. Каев взгляд, в трактовке Кёнсу, был всего лишь продолжением той заботы, которую он проявил, решив дать хёну выспаться. Конечно, столкнуться в итоге на этом моменте было неловко, но всё же не криминал. Вскочи Чонин в ту же секунду и начни оправдываться Кёнсу бы и бровью не повёл. Посмущались бы, вокалист бы заверил младшего, что всё в порядке — на том бы и разошлись. Но вышло ведь по-другому...       Последние несколько часов вокалисту не давали покоя вовсе не два взгляда, которые они с Чонином спрятали друг от друга. А тот, что они разделили на одну бесконечную секунду. Он выходил за пределы того, что Кёнсу мог себе оправдать или объяснить. Было в нём что-то личное, уязвимое, обнажённое. Что-то мелькнувшее на долю секунды и снова канувшее куда-то глубоко, так что с поверхности не разглядеть. Кёнсу не мог воткнуть в него булавку, не мог рассмотреть и проанализировать. И не тешил надежд, что они с Каем станут тут вдвоём нырять с аквалангом, чтобы выяснить, а что же это было. Он вообще не знал, с какого боку теперь к нему подступиться. Если честно, не вернулся бы в карантин ещё долгое время, если бы не сработал таймер на выдачу таблеток, и чувство долга перевесило все возможные контраргументы. И теперь, перекладывая запасы платочков и проверяя термос с чаем, он пытался решить, что будет хуже — начать разговор неподготовленным или уйти, так и не поговорив.       Чонин тем временем нашёл ответ хотя бы на этот вопрос. В таких ситуациях, рассуждал он, хреновое объяснение лучше, чем вообще никакого. Ведь одно дело разойтись по комнатам сразу после подобного инцидента, и совсем другое встретиться уже после этого и снова молча разойтись. Что бы там хён ни надумал, после второй молчаливой встречи он надумает себе ещё хуже. Поэтому очень желательно всё же поговорить, пока он ещё здесь. Чонин отложил телефон в сторону, решив, что всё равно было бы невежливо читать оправдания с экрана, и украдкой взглянул на вокалиста. Со своими истинными мотивациями он разберётся как-нибудь в другой раз, а пока нужно просто выдать что-нибудь связно-логичное, хотя бы чтобы вылезти из этой жуткой трясины, где они сейчас барахтаются. Тем более Кёнсу вон, вроде, спокойный, претензий не предъявляет, ничего не спрашивает. Ну насколько сложным может оказаться этот разговор? Всё. Хватит трястись...       Кай закрыл глаза, отсчитал десять секунд, сделал глубокий-глубокий вдох через нос, собирая в себе все силы вселенной, и выдал твёрдое, уверенное, непоколебимое:       — Х... кхкхкхк... хё... кх.. н...       Потому что именно сейчас простуде надо было напомнить о себе и закашлять его посреди такого охренеть длинного слова. Из целых трёх букв. Кёнсу обернулся, наконец встречаясь с донсеном взглядом — впервые с появления в комнате. И Кай мгновенно зашёлся дополнительным приступом кашля от тихого ужаса осознания, что следующая, буквально крутившаяся у него на языке реплика, которая могла бы вернуть их с хёном отношения в предыдущую точку сохранения, излечить все болезни мира и открыть ворота в тайны мироздания, куда-то вдруг исчезла, будто её никогда не существовало. На горизонте заманчиво замаячило желание прикинуться мёртвым, даже если это ни разу не сработает.       — Тебе хуже? — обеспокоенно уточнил вокалист, когда Каев кашель перешёл из обычного простудного в психосоматический.       Тот замотал головой и жестом показал, что подходить к нему не надо, скоро всё само пройдёт. Кёнсу всё же на всякий случай налил стакан воды и присел рядом. Танцор отвернулся в другую сторону, уткнувшись лицом в кулак, и с какой-то тоскливой надеждой подумал, что если выкашлять лёгкое, не придётся продолжать разговор хотя бы ближайшие пару часов. Но кашель, внезапно и ещё более предательски, чем начался, сошёл на нет. Очень сухо и крайне обречённо Кай дважды кашлянул напоследок, но потом всё же повернулся к хёну и забрал у него стакан. Пил он долго и неспешно, в совершенно не умиротворяющей тишине. Кёнсу терпеливо ждал. Но увы, вода, как и кашель, имеет свойство заканчиваться. И когда грызть пустой стакан стало уже просто неприлично, Каю всё же пришлось вернуть его вокалисту. Сопроводив это сиплым «Спасибо», которое на половину заглушил стук двери о косяк.       — Ой, извините, не рассчитала, — спохватилась россиянка, хватая за ручку отпружинившую дверь. Она аккуратно прикрыла её за собой и порхнула по своей перьевой половине в сторону стола.       Первый раз в жизни Чонин был так искренне и безбрежно рад её видеть.       — Ненормальная, а что ты так долго? — в порыве искренней радости поинтересовался он. Россиянка оторвалась от поисков чего-то на столе и перевела удивлённый взгляд на танцора. Кёнсу тоже поднял брови.       — В смысле? — наконец отозвалась она. — Я дошла до ванной, повесила полотенце, поняла, что не взяла с собой зубную щётку, и вернулась за ней, — она протянула руку и забрала с подоконника вышеуказанный предмет. — Меня не было минуты две от силы.       — Без тебя секунда — вечность, — сдавленно-обречённым голосом простонал Чонин, внезапно осознавая, что сейчас, кажется, на самом деле грохнется в обморок от чувства стыда и ненависти к себе, россиянке, сложившейся ситуации и всей планете.       Нуна замерла в совершеннейшем шоке от только что услышанного и переглянулась с Кёнсу. Тот ответил ей взглядом который перечёркивал все предыдущие утверждения о том, что ничего не случилось и никто не гей. Точнее, про геев там ничего конкретного не было, но вокалист бросил обеспокоенный взгляд на донсена, который тёр себе лоб так, будто тот сделан из меди, затем снова повернулся к россиянке и, умоляюще сдвинув брови, легонько мотнул головой в сторону двери. Девушка понимающе закивала и поспешно покинула комнату, с перепугу даже вписавшись в поворот.       Дверь закрылась. Кёнсу сделал глубокий-глубокий вдох. Бежать уже точно некуда, так что либо он возьмёт все обязанности по выстраиванию разговора на себя, либо они попросту утонут в сложившемся болоте неловкости. Он выдохнул и, наконец, повернулся к трясущемуся Каю.       — Чонин... Всё в порядке?       — Да вообще зашибись, — огрызнулся тот. И мысленно сжался в клубок. Окей, гугл, как чёрт возьми, выключить подобные реплики и отвечать, как нормальный человек?!       — Ладно. Извини. Не так, — исправился вокалист. — Чонин. Всё в порядке. — утвердительно повторил он. — Давай поговорим.       — Я не хочу, — полу-испуганным шёпотом отозвался тот.       — Да я тоже, — честно признался вокалист. Чонин удивленно замер и нерешительно на него скосился. Кёнсу слегка пожал плечом и продолжил: — Я слабо представляю, что тут можно сказать. Кроме «всё в порядке». Ничего же не случилось. Не знаю, чего мы с тобой так всполошились оба.       Ну, допустим, последнее — враньё. Кёнсу был вполне себе осведомлён о мотивациях обеих сторон. А вот остальное вышло искренним и хорошо подводило итог его размышлениям последних нескольких часов. Всё в порядке, ничего не произошло. Все дополнительные самокопания — интересная мишура, но пора бы её отодвинуть в сторону и заняться успокаиванием донсена. Если тот ещё может быть дёрганым по этому поводу, то он, До Кёнсу, уже давно бы должен взять себя в руки. Должен же в этом дуэте быть хотя бы один рациональный человек. Или хотя бы человек, прикидывающийся рациональным.       А Чонину начало казаться, что «Хён, я не пялился» — не такая уж и плохая фраза. Явно удобнее и проще, чем любые обходные пути, на которых он неизменно проваливался под лёд. Единственное, эта фраза тоже была враньём. Потому что пялился же. Да и последующее логичное оправдание к этому утверждению он так и не изобрёл. В общем, как ни крути, а вся надежда оставалась на Кёнсу. Впрочем, ничего нового.       — Давай так, — наконец нарушил молчание вокалист. Раз уж он за четыре часа ничего более убедительного придумать не смог, то нечего сейчас пытаться. — Мы с тобой оба были только спросонья, как-то плохо сориентировались, вот и... — Кёнсу неуверенно затих, понимая, что никакого определения их ситуации он дать не может, потому что, по сути, и правда ничего не произошло. Но Чонина заинтересовало совсем другое.       — Ты знаешь, что я тоже спал? — удивился он.       — Я... предположил, — ответил ДиО, понимая, что в контексте происходящего не стоит говорить донсену, что он тоже смотрел на него спящего. Даже выбрав максимально небрежный тон. Или наоборот отчётно-серьёзный. Никак. Вот вообще. — А что, нет?       — ДА! — очень активно закивал Чонин, основные тревоги которого концентрировались вокруг опасений, что хён полагает, будто он лежал рядом и пялился на него бог знает сколько. А уж три секунды всегда можно оправдать. Другое дело, что там ни разу не три секунды было. Но это уже дело десятое, об этом не сейчас. — Я только проснулся, и потом ты сразу... Поэтому мы с тобой так и подвисли... спросонья. Звучало убедительно, но мало кого убедило, ведь оба прекрасно понимали, что это откровенная и бездарная отговорка. Лес явно был глубже и гуще. Особенно со стороны Кёнсу. Но он, как и Чонин, был пока как-то не готов лезть в бурелом без топора.       — Спросонья... — эхом повторил он за донсеном. Потом наконец тряхнул головой и решил не топтаться на опушке, пока не обзаведётся необходимым инвентарём. — Ну да ладно, хватит об этом! — максимально непринуждённо выдохнул он и хлопнул Чонина по плечу. Одним из тех залихватских хлопков, которые выходят только тогда, когда ты изо всех сил стараешься казаться непринуждённым.       Вполне оправдано охреневший Чонин, которому едва не выбили плечо из сустава, оглянулся на хёна. Тот с таким шоком смотрел на собственную руку, излучая ауру бесконечных сожалений о буквально каждом принятом в этой жизни решении, что Кай не сдержался и хрюкнул в кулак. Кёнсу оторвался от своей ладони и посмотрел на веселящегося донсена, впервые с утра устанавливая с ним нормальный человеческий зрительный контакт. И тоже усмехнулся, чувствуя, как в нелепости произошедшего тают предыдущие неловкости.       — Не делай так больше, пожалуйста, — сквозь смех попросил Чонин.       — Даже если от этого будет зависеть моя жизнь.       — Нет, ну не до такой степени.       Оба прыснули. Отсмеявшись, они снова переглянулись. Ну слава богу, разобрались. Никто никого не съел, никто никого ни в чём не обвинил, и они снова могут нормально разговаривать. Выходит, ничего сверхъестественного и правда не случилось. Самокопание и дилеммы можно снова ссыпать в тёмный подвал и вернуться к ним под настроение. Или не вернуться. И всё же...       — Хён... — немного замявшись, всё же спросил Чонин. — Между нами правда всё в порядке? Кёнсу сдержал порыв выдать какое-нибудь псевдо-возмущённое «конечно», вместо этого на пару секунд отвёл взгляд и дал себе время на раздумье. Затем снова поднял на младшего взгляд и уверенно, а главное искренне, кивнул. И чтобы окончательно поставить точку, добавил:       — Я кексы испёк.       Чонин просиял. ------------------------       Ну здравствуйте, дорогие мои. Сколько тысяч лет, сколько тысяч зим. Дайте я вас всех крепко-крепко обниму. Судя по кнопочке "ждут продолжения", вас тут как минимум 89 сумасшедших, всё ещё не теряющих надежду. Спасибо вам за это. Вот искреннее и большое. Отдельный привет медленно старящейся со мной толпе, которая тут с 2013 - я все комменты видела, всё прочла, да *растрогано вытирает слёзы*       Я тут, кажется, нашла себя обратно (обстучала все деревья в радиусе километра, чтоб не сглазить), и надеюсь, что теперь дела пойдут более гладко. Но, как всегда поживём-увидим. Энивэй. Надеюсь, вам понравилась эта глава. В этот раз постараюсь ответить на все ваши комменты, давненько я этого не делала, шо за дела вообще.       И ещё ловите бонус. Я когда писала "в предыдущей серии" перед главой, ещё случайно написала и оппенинг. Но он получился в край упоротый, так что я решила не вставлять его, чтобы не портить последующую атмосферу. А тут уже можно. Держите и до новых встреч!~ Sypasiba_Nuna_oppening.avi *Под рамштайн миксованый с какой-то анимешной музыкой по экрану бегают ХунХаны, Крис в плащ-палатке, пролетает Чонинокот и паук Вася, как на фотографии Дали. Менеджер хватается за голову, Чунмён за сердце. Кай ангстово стоит у залитого дождём окна. Камера двигается вверх, и видно, что дождь льют из лейки БэкЁли, которым Кёнсу грозит поварёшкой. В углу экрана появляется Лэй и растерянно оглядывается, как Джон Траволта на легендарной гифке. С другого угла выбегает Тао и уводит его в нужном направлении. Минсок подходит к холодильнику, нюхает йогурт и падает в голодный обморок. Чен оглядывает его, забирает йогурт и начинает есть. Камера отъезжает, обхватывая всю гостиную и Нуну, которая задумчиво смотрит на этот хаос. Она оборачивается к камере и с выражением лица "ну бывает, чё" разводит руками. Кадр замирает, и высвечивается заголовок "Сыпасиба, Нуна. 5ый сезон, 1639-ая серия". Под надрывный закадровый смех экран уходит в темноту* #янехотелапростите