Час меж волка и собаки

Нити вероятностей постоянно изменяются. Вьются, закручиваются в узелки, повисают обрубленными концами. Завулон видит все развилки будущего так далеко, как может себе позволить только Великий. Или пророки. Например, Кеша, юный стажёр Ночного Дозора. Хорошо, что парень не достался им, ведь пророки всегда наводят столько мороки, ха-ха, неплохая рифма. Гийом Апполинер говорил ему, что из него выйдет неплохой рифмоплет, но un poète primitif. Они как раз путешествовали с «Русским сезоном» Дягилева, когда наступил семнадцатый год и начался социальный эксперимент Светлых с построением коммунизма, и он решил на время сбежать из раздираемой на части России. Пусть сражаются сами, расплачиваясь за утопические мечты… Хотя в то время сражения кипели везде, первая мировая давала о себе знать, и артисты Дягилева мучились, рвались в бой… Ещё он тогда познакомился с очаровательной Шарли, поистине милейшим созданием, а как она танцевала… Последнее столетие он впадал в ностальгию особенно часто. Ему нравился двадцать первый век, его бесконечная спешка, его самолюбование на грани равнодушия, но ему также нравится заглядывать в собственное прошлое, осторожно обходя по тропинке неприятные моменты, ужасающие выборы и кошмарные последствия, которых так много, что главное — не оборачиваться. Сейчас линии уходят далеко, разветвляются бесконечно зацикленной в самой себе системе; большинство развилок показывают несколько крупных исходов. Он рассматривает их с мрачным удивлением и насмешкой. Шансы есть всегда и это всегда хорошо, но побочные развилки заставляют его волноваться: сейчас не время для…для этого. Его линии вероятности вплотную переплетаются с линиями Антона. Завулон хмурится: иметь Антона рядом всегда интересно, даже если сейчас он такой, но если прогнозы оправдаются, как все повернется? И всё из-за одного криворукого новичка… Он не может уйти из этого дома, рискуя собственной жизнью; он не может остаться здесь, рискуя жизнью Антона. Завулон наращивал эти щиты несколько сотен лет, ставил ментальные блоки на целые куски воспоминаний, потому что помнить было нельзя; строил длинный лабиринт, помогающий сдерживать чудовищ. Когда ты Великий, то первое, что учишься делать — идти на бесконечные компромиссы с собой, кем бы не был — Темным, Светлым. А теперь все это слетело, обнажая целые — как это слово, которым так кидаются его программисты? — массивы информации, грозящие утопить его в прошлом. Самое ужасное для мага — потеряться в прошлом. Так было с Мерлином, все дальше уплывающим от реальности в другие слоя сумрака, изменяя их под себя, и покорно ожидающим смерти от Морганы, как может ждать только влюбленный дурак. Только дураком Великий Мерлин все же не был. Так чуть не стало и с Гесером. Это было даже смешно: прошлое настигало со всех сторон или в виде задавленных воспоминаний, или в лице Неихама, несущего смерть. Несмешным был вчерашний разговор с Яном. Инквизитор знал, как подавать информацию. Он не сказал Антону ещё немаловажную деталь, которая вкупе с новостью о смертях достопочтенных магов заставила его забыться на несколько долгих мгновений, что отразилось на Антоне. Появились свидетельства, что Иные видели волшебников, которые давным-давно ушли. Это не укладывалось в общую картину. Неихам обладает разумом, а не волей Сумрака, но зачем Сумраку мстить ему? Или он не мстит? Что он хочет этим сказать? Показать? Ему было страшно: он не боялся признаваться себе в этом. Казалось, только разрешилась история с Двуединым, но проблемы всё приходят. Не есть ли нынешняя ситуация следствие Двуединого? Возвращение Неихама можно оправдать многолетними трудами его кровных учеников, заразившихся сумасшествием от уже-не-покойного предка, хотя как они задержали его так надолго? Завулон мог по пальцам пересчитать прецеденты возвращения Иных из Сумрака, начиная с Иисуса; но он не знал ни одного, кто смог задержаться здесь, если Сумрак сам того не хотел. А возвращение других магов? Масштабное восстание мертвых? Зачем Сумраку воскрешать магов седьмых и шестых уровней? Ведь, если верить показаниям очевидцев — а Завулон не хотел, но верил — в Берлине увидели старого мэтра Рогга Уидоса, написавшего замечательную хрестоматию сказок диких оборотней, живших в Гренландии, но почившего три сотни лет назад от укуса одного из наблюдаемых; в Украине был замечен Антог Швац — Темный, с которым Завулон лично был знаком, но дальше чопорных кивков на общих шабашах они не продвигались. Ушел в Сумрак сам семьдесят лет назад по личным причинам. Ещё был один случай, но история была настолько подозрительной, что ее до сих пор проверяли. Эти маги никак не связаны с ним и между собой. Где же тогда связующее звено? Можно было бы предположить, что это провокационная операция Светлых, но версия, к великому сожалению, была слаба, да и сам Пресветлый Гесер был сильно обеспокоен сложившейся ситуацией. Завулон устало прикрыл глаза, представляя перед собой огромную доску, на которой крепились бесконечные фотографии, места, имена, отрывки событий, переплетённые между собой синими и красными линиями. Они закручивалась вокруг фотографий хищными острыми змеями, пока не сводились к одной фотографии. Такое знакомое лицо. Родное. ** Дни текли медленно и лениво, словно время внезапно расплавилось. Антон не знал, чем себя занять: большую часть дня он спал, просыпался ночью, шел курить и часто прогуливался по безлюдному поселку. Фонари не горели, стояла полная тишина, давившая своей неотвратимостью. Антон шел дальше и дальше, подсвечивая пустынную дорогу фонариком, пока не упирался в кромку леса. Он долго стоял, рассматривая темные верхушки елей, плавно покачивающихся на горизонте, а потом разворачивался и медленно шел назад, слепые окна заброшенных домов подмигивали ему потусторонними огоньками. Он снова стал принимать лекарства, и это делало мир таким плоским и легким, что эти безлюдные дома вписывались в антураж. Вернувшись домой после одной из прогулок мужчина наткнулся на Завулона, курящего на крыльце. В последние дни они не почти не пересекались: Темный не выходил из своего «кабинета», лишь изредка бродил мрачной тенью по дому, громко споря с кем-то по телефону. За эти дни они едва перебросились и десятком слов, но каждый раз, когда Антон шел на кухню — а это бывало нечасто, после тонны седативных есть не хотелось — его ждал горячий запоздалый завтрак или ужин. Сейчас Городецкий пытался разглядеть его сквозь ночь и дым, словно сквозь Сумрак. Тлеющий фильтр едва освещал лицо мага, но Антон все равно заметил заострившиеся черты лица и мятую рубашку с закатанными рукавами — Завулон всегда ходил с идеально отглаженными стрелками на брюках и застегнутых наглухо рубашках, и подобная небрежность казалась чужеродной. Темный продолжал молчать, не сводя мутного взгляда с Антона. Последний же на секунду словно вернулся в тот день, когда Завулон пришел к нему: только в этот раз они поменялись местами. Антон присел рядом с магом, тоже закуривая. — Опасно ходить сейчас одному. — Боюсь отвлекать Всетемнейшего от великих дел, чтобы он меня выгулял, — вяло огрызнулся Антон. — Да и кого бояться? Инквизиция контролирует всё сквозь Оки, на мне стоит защита, и полагаю, что и ты на меня навесил пару «маячков». Он не видел, но подумал, что Темный наверняка слабо усмехается. — Я снял их все. — Это такой способ извиниться? — Возможно. — Завулон выпустил облачко дыма, скрывшее его лицо. — В крайнем случае, есть Оки, которое можно перехватить под свой контроль намного проще, чем считает Инквизиция. Антон хмыкнул. Некоторые вещи не меняются. — Светлые просят разрешения Инквизиции прислать сюда своего специалиста. Для стабилизации заклинаний и прогнозирования дальнейших вариантов. В словах мага звучала скрытая ирония. Антон смог ее разобрать: просить проверить заклятья Инквизиции? Прошение на грани фола, Инквизиция не любит сомнения в себе и не допускает их. Прогнозировать ситуацию? Для сильного предсказателя не имеет значения место. Значит, Гесер подал по сути, липовое прошение, следовательно, важен человек, которого хотят отправить. — Кто это? — хрипло спросил Антон, чувствуя, что уже знает ответ. Завулон потушил сигарету и достал портсигар, с задумчивостью рассматривая его. Потом достал ещё одну сигарету. — Достопочтимая Великая Волшебница. Вы с ней вроде даже однофамильцы, слышил про такую? Света. Света. Света. Антон не мог понять: он дрожит от холода или его знобит от жара? Слишком много эмоций в одном имени. Он скучал по ней, тосковал, она приходила к нему во снах, держала его за руку и улыбалась. Иногда он закрывал глаза и представлял, как она сидит совсем рядом, выглядывает из-за плеча, и ее глаза в утреннем свете кажутся синими. А потом он открывал глаза. Он не хотел, чтобы она сюда приезжала. Антон Городецкий мог принять любые слабости, кроме своих. Он замечал ее жалостливый взгляд, каждый раз, когда пил таблетки, и обеспокоенный — когда переставал. Она любила его, он — ее. Но любовь преодолевает не все. Их любовь не могла преодолеть одного простого факта, с которым справлялись все остальные люди: он скоро умрет. И пусть «скоро» — понятие растяжимое на пятьдесят-шестьдесят лет. Когда ты только привык мыслить сотнями лет, сложно снова приучиться замечать месяцы. Он просто не мог простить Свете бессмертия. Завулон все это время не отрывал взгляд от него и курил, пока Антон молчал, погруженный в свои мысли. Потом протянул свою недокуренную сигарету. Антон мрачно посмотрел на него и отрицательно покачал головой. Завулон, казалось, не моргал: — Возьми. У Антона возникло непреодолимое желание закурить. Он забрал сигарету и затянулся. — Кто-то обещал не применять Силу по отношению ко мне. — Я не применял Силу, я всего лишь дал дружеский совет. После двух затяжек Антон почувствовал забытую лёгкость в голове. Тяжёлые сигареты, тяжёлые, хоть и в розовой бабьей обёртке. — Лучше? Отдавай обратно, — маг усмехнулся и протянул руку. Антон глянул на руку, потом с вызовом посмотрел в глаза Темному и затянулся ещё раз прежде, чем отдал обратно. Темный насмешливо поднял бровь. Их пальцы соприкоснулись и Городецкий едва заметно взродгнул от того, какие холодные руки были у темного. Тот выпустил кольца дыма и улыбнулся: — Щенок. Антон почему-то даже не думал обижаться, хотя всегда был чувствителен к подобным вещам. В голосе Завулона было веселье, не злая насмешка как обычно, а нечто теплое. Городецкий хотел сострить что-нибудь в ответ, остроумно отшутиться или принять оскорбленный вид, в голове по-прежнему была лёгкость, но он почувствовал неловкость, что-то в этой маленькой сцене было не так. — И возвращаясь к этой неизвестной нам сотруднице Ночного Дозора, я попросил моего заместителя дать разрешение на приезд данной сотрудницы. В конце концов, кто я такой, чтобы мешать семейному воссоединению? — Завулон теперь заговорил сухо, все непривычное теплое ушло, будто Антону всего лишь показалось. — И в каких числах приедет Светлана? Всё-таки при ее имени сразу становилось чуть лучше. — В пятницу. Через четыре дня. Антон слегка удивился себе, что помнит сегодняшнюю дату. Он кивнул и, постояв ещё минуту, глядя на появившуюся из-за туч луну, пошел в дом. Завулон остался. *** Последующие два дня Антон старался привести дом в более-менее приличный вид. Никогда не слывший чистюлей и гордо нося звание «холостяк», он не мог похвастаться особым порядком в доме. Когда его соседом — желательно, ненадолго — стал Завулон, порядка больше не прибавилось. Темный, на самом деле, и не добавлял беспорядка. Несмотря на то, что он пришел с чемоданом, в скором времени тот исчез, и никаких вещей Завулона Антон никак не мог найти — не то, чтобы он искал их, но привыкший видеть людей в загнутых страницах книг; следах от чашек, оставленных на антикварном столике; небрежно накинутом на спинку стула пиджаке; аккуратной стопке свежего белья на кровати, было странно видеть ничего. Антон не видел, чтобы Завулон спал, кровать в доме была всего одна — не считая дивана, который был сломан и не раскладывался — и на ней спал он. Темный обычно проводил все время в своем 'кабинете', и эти несколько хрустальных шаров, как у дешёвой гадалки и два зеркала были единственными вещами Завулона, которые Антон увидел. Городецкий, несмотря на проснувшуюся в нем хозяйственность в таких делах, как в ремонте или реставрации, считал, что дома чисто, если на полу ничего не валяется и стол более-менее разобран. Справившись за день с этой задачей, он почувствовал себя лучше, чем в последние дни. То, что он мог чем-то занять мозг и тело, было для него успокоением. Приведя дом в порядок, он провел ревизию съестного и, обнаружив, что кроме сосисок и яиц больше ничего и нет, думал сначала попросить Завулона перенести нужные продукты — мясо, мясо, хлеб, может овощи?.. — но потом решил наведаться в один из двух магазинов на весь поселок. Благодаря Инквизиторам люди покидали дома в спешке, почти оставив все свои вещи; вряд ли местный бизнесмен Сергей Анатольевич — владелец этих двух магазинов — или продавцы успели забрать все съестное. До ближайшего магазина было не так далеко — около километра — и Антон решил оставить поход на последний день перед приездом Светланы. Он искренне надеялся, что большинство продуктов ещё не пропали. И, уже выходя из дома, он на минуту задумался: может позвать Завулона? Это, конечно, не прогулка по Елисейским полям, но даже древнему магу не будет лишним развеяться. Или таким, как он солнце и свежий воздух уже не нужны? Антон решил идти один. Даже если его отношение к Темному начинает так меняться, что он уже не воспринимает как бывшего соперника или неприятеля, и почти готов забыть тот эпизод, то до родственных и дружеских чувств все равно ему было далеко. Пусть Завулон ещё подышит затхлым воздухом, не умрет. * В день приезда Антон надел одну из лучших рубашек и вяло отметил, что сильно похудел. В зеркале отражался все ещё молодой мужчина, но его лучшие — считай, единственные постиранные и поглаженные — вещи висели как на вешалке. Он дёрнул себя за отросшую прядь и показал язык вялому отражению. — Любуешься? Завулон выглядел лучше, чем в прошлые дни: рубашка застегнута наглухо, костюм хорошо сидит; он казался собранным. Ни малейшей уязвимости. Ни единого скола, за который можно было бы зацепиться. — Было бы чем. Завулон хмыкнул и собрался ответить, но резко повернул голову в сторону окна, будто прислушиваясь. — Света приехала? Антон полагал, что вряд ли она сможет открыть портал прямо сюда, поэтому предполагал, что ее привезут. И может она возьмёт с собою Надю… Завулон на секунду прикрыл глаза: — Она открыла портал возле границы, которую очертили Инквизиторы. Дальше — только пешком. Через десять минут будет. Антону хотелось сорваться с места и побежать ей навстречу, но он остался стоять. Ему казалось, будто ноги приросли к полу, пустили корни и ему теперь никогда не сдвинуться от непонятного волнения перед встречей с ней. Он не видел Светлану всего лишь чуть больше месяца, почему же ему опять видится эта огромная пропасть? — Я так понял, навстречу ты ей не побежишь? — насмешливо спросил Завулон. — Давай хотя бы выйдем на крыльцо, ради приличия, знаешь ли. Антон заторможенно кивнул. На улице было солнечно и тепло: май начинал брать свои права. Легкий ветерок ни капли не освежал, но приятно ворошил волосы. Завулон достал две сигареты и протянул одну Антону — тот собирался ее взять, как вдалеке заметил чьи-то светлые волосы и все же пошел навстречу. Она увидела его — или почувствовала — давно, но также не спешила. Они спокойно шли друг к другу, Светлана была одета в просторное голубое платье, ее волосы рассыпались по плечам пшеничной волной, что случалось так редко. Она остановилась на расстоянии вытянутой руки. — Привет.