[Ajay Ghale]
— Аджай Гейл, сын Мохана! Слава Кире, ты пришёл в себя, — мужчина с собранными в хвост волосами с облегчением вздыхает, ведя внедорожник, победно улыбается, пока Гейл моргает и хмурится, приходя в себя, а затем с мрачным недоумением смотрит на незнакомца, — мы еле вырвали тебя из лап Пэйгана и Юмы. Добро пожаловать домой, брат. Кстати, меня зовут Сабал. — Да… Вы появились как раз вовремя, — отвечает Гейл, осматривая перевязанную рану и нащупывая за поясом кукри, что забрал с собой с поля боя. А затем видит перед глазами сквозь заросли лесов маленькую деревушку, к которой они подъезжали, — Так ты из «Золотого пути»?И знал моего отца.
[Pagan Min]
Страну рвёт на части сворой собак, грызущих поводки. Рвущих в стороны, каждую в свою, куда она, глупая, заражённая бешенством псина вырывается, не разбирая дороги. Одна набрасывается на соседку и злобно рычит, когда в шею впиваются крючья ошейника для непослушных собак. И они все ненавидят того, кто держит лямки в крепкой, цепкой закостеневшей когтистой руке. Держит, душит. Но держит. Вторая рука нужна хозяину, чтобы с присущей ей изящностью достать мясо и умело накормить всю свору так, чтобы они не перегрызли друг друга. И не сожрали хозяина. А по голоду этих тварей ясно — некоторые псы хотят вкусить и его, запретной, сладкой, королевской крови.Собаке место у ноги.
***
Звонок Юмы Лау застаёт Пэйгана Мина в полдень, когда Даршит приступил к выполнению своих прямых обязанностей. Приложив смартфон к уху, мужчина ловит тревожный взгляд индуса, после которого личный стилист утыкается глазами в непосредственный предмет своих забот — волосы Короля Кирата. Выслушав Генарала, Мин делает паузу, внимательно смотрит на своё отражение — жёсткое и холодное: — Ты нужна мне во дворце. Сейчас, — по-китайски спокойно отвечает Пэйган, подводя итог короткому телефонному разговору, но приглашая на более интимный — тет-а-тет. Стоило ли добавлять, что «Сейчас» — это значит «Срочно»? Наверное, учитывая не один десяток лет, проведённый бок о бок, уточнять Юме Лау о возможном двойном-троном дне смыслов слов Короля Кирата — это настоящее безумие. Подставив лицо для Даршита, Пэйган косит глаза в сторону и быстро набирает сообщение, отправляя его на один новый контакт.«Don’t die there, my boy.»
— Меня ждут довольно трудные сутки, Даршит, — нарочито устало вздыхает мужчина, — так что сделай так, чтобы моё лицо продержалось до завтрашнего дня. Можно даже и до послезавтрашнего. А, и позови свою дочурку, хочу посмотреть на неё, — прикрывает левый глаз, чтобы им занялся индус, — одним глазком. — Слушаюсь, Король Мин, — кивая, отвечает личный стилист. К моменту, как Блистетельная Генерал Юма Лау прибыла во дворец, получив от охраны ясный ответ, где искать Короля Кирата, тот находился в одной из комнат своих персональных покоев, спокойными глазами наблюдая, как молодая девчушка лет четырнадцати, используя инструменты и краски своего отца-индуса, показательно красила одну из служанок. — Прекрасно, — Мин медленно переводит глаза на вошедшую Младшую Сестру, — ты настоящий профессионал, — а затем возвращает их на девочку, — можете идти. Ты, повторюсь — мастер. Твой папа немного задержится, — мягкая улыбка держалась ровно до того момента, как дочь стилиста и служанка со звоном браслетов не покинули комнату, закрыв за собой дверь. — Как мы знаем, все мы тут находимся, чтобы действовать во благо, — Мин встаёт из-за стола, рядом с ним, облокачиваясь тонкими пальцами, — во благо страны, во благо народа, во благо, — пауза, подкреплённая мягким касанием свободной ладони к груди, — Короля Кирата. Если Король Кирата в настроении, если Король Кирата полон сил как физических, как и духовных, тогда он может эффективнее заботиться о его стране. Ради страны нужно, порой, немного менять себя. Главное — это изменение внутренне, но! — поднимает указательный палец, подходит к зеркалу, — оно иногда невозможно без внешних изменений, — и, указав на россыпь инструментов и косметики, всё ещё лежащей на деревянном столике, оборачивается, — вы согласны со мной? Пэйган Мин сначала смотрит на Юму Лау, которая за маской дружелюбия увидит лишь зверя, который затаился перед прыжком на добычу. Потом он смотрит на индуса Даршита. Тот склоняет голову и снова повторяет «Да, Король Мин.» — Ge xià ta de erduǒ.* Махнув ладонью, Пэйган Мин отходит к своему столу и садится на кожаное кресло, закинув ногу на ногу и наблюдая за экзекуцией над индусом-стилистом, который каждый день прикасается к лицу Солнца Кирата. Мужчина кричит и инстинктивно сопротивляется. Вскоре за дикой болью он перестаёт слышать свои собственные крики и валяется на полу. — Прошу, Юма, — вытянутой рукой Пэйган приглашает её сесть напротив, на стул для всех тех, кто с ним разговаривает в этом кабинете. Не вскакивает на красное дерево, усаживаясь почти что нагой слишком близко — и хорошо. — Мне нужно, чтобы ты направила основные силы Королевской Армии на юго-восток, нужно обеспечить безопасность полей. Что касается Аджая Гейла, — взгляд смягчается, — мне нужно, чтобы кто-то следил за его состоянием. По возможности. Есть во всём этом некоторый… — разводит руками, причмокивает, —…воспитательный момент. В следующий раз, если он тебе попадётся, ты должна будешь донести ему парочку идей, — хмурится, прикидывая в голове, — в твоём стиле… твою мать, — поднимает голову, повышает голос на сотрясающего воплями и скулежом комнату, — бог мой, да смирись ты со своим повышением, болван, или рот зашью! А, ну да, — разводит руками, — трудно привыкнуть к тому, что приближённые слуги уже не слышат абсолютно всё, что ты говоришь. Юма, ознакомься с передвижением торговых местных палаток, что курсируют на юг, — Пэйган пальцем ведёт по столу сложенную карту; немного медлит, перебирая сложенными пальцами, а после даже улыбается, — должно быть весело! _______________________ * (кит.) Отрежь ему уши.***
— Аджа-а-ай. Аджай-Аджай-Аджа-а-ай, — продолжает Пэйган, пока ему в ответ знакомый и недовольный голос не ответит в духе «Чего?», — да так, ничего, связь проверяю. Я, конечно, могу считать себя довольно прозорливым политиком, но… не думал я, что ты в душе настолько сам политически активный… — пролистывая на ноутбуке отчёт о потерях, что несла Королевская армия Кирата, Пэйган Мин сдержанно вдыхал: отеческое сердце искренне болело не только за страну, — и увидеть всё, как оно есть — достойно похвалы, Аджай.***
— Аджай, ты уже осмотрел Кират? Как первое впечатление? — по плечу к спине жгучей болью растекалось красное пятно, но голос Пэйгана Мина спокоен, — скажи мне, как человек, находящийся в самой гуще событий: кто зажигает эти грёбаные свечи? Страна во власти гражданской войны. Как бы, жёсткий диктатор поставил её на колени, но находится один трудолюбивый дурак, который заставляет себя подыматься в самую рань, дабы зажечь сотни и сотни свечей… — не отрывая телефона от уха, Мин косится с террасы на Юму Лау, которая занимается поиском сбежавшей крысы, что посмела ранить Солнце Кирата, — ох, придётся снова нанимать кого-то, чтобы всё подорвать к херам. Хотя, — прикладывает палец к губам, — у меня есть идея по-лучше. Гэри. ГЭРИ!! Положи эти дурацки бинты — это важно. Слушай, свечи теперь вне закона. Что? Да, все они запрещены! Измена карается смертной казнью. Спасибо тебе. И спасибо тебе, Аджай, ты сделал мою неделю. — Нормально, — поднимая ладонь в сторону Генерала; Пэйган облокачивается на зеркальный столик, позволяя обрабатывать его рану слуге, — ну и что ты сделала с этой мартышкой? О, вспомним молодость. — Мин снова поднимает руку в жесте. Слуга кивает и скрывается с комнаты, оставляя Солнце Кирата вместе со своим Генералом наедине. Далёкая звезда же только-только взошла в зенит. Сквозь решётчатые окна оголённая спина ярко освещена, как и контраст слегка выцветшего чёрного узора татуировки и красного пореза рядом. На столе около зеркала лежит смартфон, по которому Мин периодически барабанит пальцами.***
— Они говорят, что в красках и пряностях подмешан героин!! — оправдывается стоящий на коленях молодой парень с подбитым глазом, защищаясь поднятыми перед собой руками, будто они смогут остановить полёт пули из дула винтовки, наставленной на него, — честно! Я не знаю! Я не проверял! Проверьте! — а пальцы его измазаны треклятым розовым. Верхняя губа тоже. Винтовку держит солдат «Золотого Пути», сомневаясь исполнять приказ — пацан с краденным кукри, крестьянин, напал на палатку, которая курсирует по дорогам на своих деревянных колёсах. Теперь она разбита. Краски и пряности смешались ярким узором на камнях и песке. — Что это такое?! — женский голос появляется из ниоткуда, требуя разъяснений, — опусти оружие! — Этот парень разворотил палатку, — солдат с жёлтой повязкой тычет дулом на место преступления. — Может, он отличный кандидат и рекрут, выполняющий долг гражданина Кирата, а ты его чуть не убил! — Амита кивает другим солдатам разобраться с палаткой, — кто сказал, что там подмешан героин? — обращается она к стоящему на коленях и обливающемуся слезами парнишке. А парнишка лишь голосом в ответ дрожит: — Так ВСЕ говорят!***
Четырнадцатилетняя индуска прячет своё лицо, стараясь не заглядывать в отражение Короля Кирата в зеркале, когда она своими тоненькими и миниатюрными смуглыми пальчиками мастерски для её юного возраста приводила лицо Солнца в порядок. Слегка дрожащими пальцами брала кисти, краски и начинала творить, едва касаясь кожи этого смирно сидящего человека. — Фантастика! — восклицает Мин и хлопает в ладоши, искренне с удовольствием рассматривая своё лицо, — и почему Даршит прятал от меня такое сокровище! — Великий Король Мин, пожалуйста, разрешите мне уйти, — подрагивающим голоском просит девочка, чувствуя как глаза наполняют густые слёзы. — Ты свою работу выполнила — иди. Дверь робко хлопает. Король Кирата, оставшись наедине со своим превосходным и притягательно ярким отражением, не смея оторваться от него, прикладывает телефон к уху: — Аджай. Кажется, я разгадал секрет молодости моего славного Генерала — скорее всего, в её спиритических ритуалах она использует кровь детей… шучу, конечно же, Аджай. Я уже слышу, как сводятся к переносице твои брови! Пользуясь случаем, хочу сказать, что ты замечательный слушатель.[Ajay Ghale]
Воздух здесь — теплее, чем на севере в Королевском Дворце, не такой резкий, холодный, не пытается пробраться за шиворот его ветровки, или скользнуть в рукав. В Банапуре неспокойно: штаб повстанцев Золотого пути взбудоражен появлением сына Мохана, десятки пар внимательных глаз провожают раненого чужака, на ватных ногах шатко двигающегося за саблидером в один из одноэтажных деревянных домов, поднимаясь по низким каменным ступеням, огибая тренировочные зоны. Аджаю было бы, наверное, даже любопытно и уж точно неловко, если бы не так хреново. Он не смотрит по сторонам, цепляясь за реальность, хотя мнимое благополучие сменяется настороженностью. Вот только силы покидают с каждым миллилитром крови, пропитывающей наспех намотанную повязку и одежду из рваных ран на теле. — Все будет хорошо. Мы подлатаем тебя, сын Мохана, — Саблидер повстанческого движения всегда серьёзен. Сабал рявкает тащить медикаменты побыстрее и вырубить радио с пропагандой, пока Гейла силком укладывают на постель; усаживается на стул рядом, помогая местным медикам стащить одежду с раненого и сдержанно хмурится, обеспокоенный. — Так ты… знал моего отца? — Тшш-ш-ш! — киратка-медсестра грозно шикает на подавшего голос Аджая, но тот лишь успевает покоситься на неё и тут же морщится, когда она отдирает с раны подсохшую повязку. — Ты — крепкий орешек, — Сабал внимательно следит за движениями женщины, — я уж думал, мы найдём в Шанат только… твоё тело. И да. Я знал твоего отца. Это был величайший человек! Только он мог защитить Кират от власти… — замолкает от злости и едва не плюется именем короля, — Пэйгана Мина. Знаешь, что этот тиран сотворил с моей родиной?! С нашей родиной, брат? Кират этого не заслуживает. Наркоторговля, вечные войны. Вечный голод и страх, а ещё эта чёртова пропаганда изо всех щелей льет в уши!.. — Сабал цедит сквозь зубы, сжав кулак на колене, — Твой отец хотел лучшего для всех нас, и для тебя. Но Пэйган его предал, убив королевского наследника, и узурпировал власть. В освещённой единственным окном комнате повисает напряженное молчание, и тишину нарушают только звуки разрезающихся бинтов и всплеска воды в тазу, откуда доставали прокипяченные бинты. Аджай вспоминает слова Пэйгана Мина, вспоминает, как тот убил при нем солдата, пытал Дарпана. Его выкинула на арену генерал короля. Аджай не чувствует ни злости, ни ярости, только странное ощущение, что его обманули. Прошлое пачкает его старыми грехами, за которые он, будто бы, теперь обязан расплатиться. Вот почему ты мне никогда не говорила о Кирате, да, ма? — Мы бы вытащили тебя раньше, готовились тихо подобраться к крепости Де-Плёра, но армия Пэйгана нас засекла. Я потерял нескольких людей и вынужден был отступить… — Черт… Мне жаль, — спустя ещё несколько мгновений молчания говорит Аджай. Его будто окатили ледяной водой, — Я этого не хотел. И Дарпан… Я думал, «Золотой Путь» учиняет террористические акты. — Тебя никто не винит, Аджай, — Сабал слабо улыбается, смягчившись, — Дарпан бы понял. Когда мы узнали, что ты в Кирате, у «Золотого Пути» появилась надежда. Ты не представляешь, какой это подарок богов!.. — снова будто ликует, и тут же старается сдержаться, — твой отец хотел бы, чтобы ты был с нами, брат. Ты сам все увидишь. А сейчас — тебе надо отдохнуть, — мужчина хлопает себя по коленям и поднимается, чтобы уйти.***
— Он хороший, правда? — Э… — опешив, Аджай вскидывает одну бровь, косясь на старушку, что заваривала у печи в чайнике какой-то отвар, — в каком смысле? — Он так заботится о нас. О народе… Чего не скажешь об Амите. Это второй лидер «Золотого Пути». Ох, слышал бы ты, как они с Сабалом ругаются! Ой-вой… Точно собака с кошкой, никак не договорятся. Но она такая красавица. Её родители выбрали моего внучика ей в мужья, когда им было по шесть лет… — Погодите. Её хотели выдать замуж в шесть лет? — брови мужчины ползут вверх. —…вот и хорошо, что её выгнали из дому. Не бывать ей примерной женой и матерью… Старушка продолжила бубнить себе под нос, помешивая отвар, заполнивший комнату пряными ароматами. Аджай задумчиво подвигал поврежденной рукой, сжал и разжал несколько раз длинные пальцы, проверяя, как они его слушаются. Слушались плохо.***
— Ты прости, что я назвала тебя туристом, — Амита устало сдувает с лица темную прядку и убирает за плечи простую косу без украшений, склонившись над столом с бумагами и разведданными, которые Аджай вытащил перед ней из своей сумки. — Все в порядке, — он все понимает, — ты просто устала. К тому же, я, действительно, турист, — усмехается Аджай. Он спокоен, всегда холоден и спокоен, как скала, даже когда девушка в пылу эмоций повышает голос, сверкает зелёными глазами, будто пытаясь испепелить его на месте. Но сейчас Амита одаривает солдата слабой улыбкой, довольная результатом двухдневной вылазки. Она в работе, и у нее есть задания. И у Сабала есть задания. Аджай все сделает, все сделает сам, потому что люди ждут, люди благодарят его, люди надеятся. Он уверен, что все делает правильно. — […] Сабал не тот, кем кажется, Аджай. Думаешь, его интересуют люди? Ха… Он застрял в прошлом. Ему будет удобно, чтобы Кират остался грязнуть в нищете и своих устаревших традициях. Чтобы женщины по-прежнему оставались лишь тенью, сидящей дома и ублажающей своего мужа и детей, — Амита скрещивает руки на груди, а затем вдруг заметив на лице мужчины задумчивость, грозно воскликнула, — или тебе тоже по нраву, когда перед тобой смирно склоняют голову?! О, великий мужчина! Аджай лишь устало хмурится. — Амита… — Как бы не так! Кират должен стать прогрессивной страной. Опиумные поля у нас есть, чтобы это обеспечить. Подумай, Аджай, прежде всего о детях, которым не так повезло, как тебе. Подумай, что бы сказала твоя мать? И она уходит, оставив его одиноко стоять на крыльце.***
Пуля, пущенная ему в спину, почти умудряется зацепить его, но Аджай резко ныряет за стену, уходя вглубь зарослей. Дуло винтовки готово встретить преследователей, пока солдат быстро осматривает местность, чтобы просчитать путь к отступлению. Опиумные поля потушены, заложники — свободны, а приближающееся подкрепление «Золотого Пути» перебьёт последние остатки наемников. Сзади высокие склоны с зелёными лугами и нахурами, впереди — каменистый обрыв с горной рекой внизу. « — Аджа-а-ай. Аджай-Аджай-Аджа-а-ай!» Гейл лишь вздыхает, на мгновенье прикрыв веки, позволяет винтовке свеситься с плеча, пока ловкие пальцы быстро разматывают верёвку под его собственное имя. Снова Пэйган. Значит, меня уже преследуют. —…чего? — наконец отвечает на настойчивый зов, оглядываясь назад и смыкая плотно челюсти от напряжения. Он выпрыгивает к обрыву, цепляется «кошкой» за выступы в скале и крепости, пролетая над бурным потоком. А в ответ слышит лишь смех и очередные откровения короля. Аджай молчит усилием воли, на языке — вопросы, вот только задавать их, кажется, уже нет смысла.***
На плече с затянувшимися ранами висит винтовка, которую ему подарил Лонгин. Гейл несколько раз в одиночку зачистил вражеские аванпосты. Без шума, без лишней крови. Аджай иногда, сидя в засаде среди диких кустарников на склоне, едва усмехается собственным мыслям, вертя в перчатках одинокую пулю; ощущение, что он отрабатывает здесь новый контракт, усиливалось с каждым днём, с каждым убитым красным беретом. И только найденный дневник Мохана Гейла напоминает, почему он здесь. Голос Пэйгана Мина преследует на каждой радиостанции, стоит закончиться играть сумасшедшей музыке, пока Аджай ведёт внедорожник на пути к радиовышке.«…Да озарит вас свет Солнца нашего — Пэйгана Мина!»
И Аджай, упрямо вырубив радио, думает, что однажды уже чуть не ослеп от этого света.[Yuma Lau]
Сколько их было — тех, чья горячая кровь сбегала по рукам Юмы Лау — она уже давно не считает. У нее есть дела поважнее, чем вспоминать — сколько их было. Ночью был срыв. Ночью тех суток, когда Аджай Гейл был украден «Золотым Путем». Перевыкраден. Отобран у нее. Юма не наигралась — она даже не начала; и то, что Пэйган не оторвал ей голову, а отправил на юго-восток — было знаком. Поля опиума, не шахты — это скучно, но это так близко, так маняще близко к скрывающемуся где-то здесь американцу. Или скрываемому? Поди разбери сейчас… Но ночью был срыв. Женщина, сломав привычный ритм воздержаний от частых доз, пустила по вене сладкую свою боль. Ей остро хотелось ещё — ещё наслаждения. Генерал Лау не из тех, кто раздвигает ноги на ширину души. У нее и души-то… ...Она не из тех, но рукой, что только отпустила шприц, по своему телу вела, терзала. Пальцами — до исступления. Она и стонет надсадно, сорванными хрипами — ненавистно-хорошо, пока не отпустит маревом, где две фигуры сливаются в одну и не сличить — о ком именно трип. Юма просыпается рано — её сушит, тянет поесть, а вместо этого — уже привычные дела. Где-то там далеко её священный город. Она его добудет. А пока — казнит тех, кто осмелился пробраться на поля. Кират никогда не будет свободен — кроме драконов и тигров, тут водятся демоны, пришедшие брать свое. И мир не насытит — только война. Генерала наяву окружают багровые стены.[Noore Najjar]
— И никаких вестей? — Никаких, госпожа. Что прикажете? Бывшая врач оборачивается и смотрит в стену, на мониторы — ночью Арена страшна тоже — зияющая яма, покрытая коростой неотмываемой крови. Наджар снится кровь, что втекает в её вены по разрезанным рукам — чужая, чёрная, свернувшаяся, втекает в неё смоляными сгустками. Нур видит своих мертвых детей и мужа и тянется к ним, голодным демоном, рвёт на части, как её тигры и волки рвут людей на арене. Нур не хочет ничего знать. Не хочет ничего слышать. Но она знает и слышит. Она, переплетая и перевязывая золотые нити для новой своей короны, едва качается из стороны в сторону, а потом хмыкает, поворачивается и смотрит на помощника. — Найди тех двоих… европейцев. Обещай им какой-угодно товар. Они могут путешествовать по всей стране. Пэйган им благоволит… пусть они найдут мне Аджая Гейла. Мне! Не Юме, не Королю. Мне! Пусть приведут его ко мне и я клянусь, они получат сад райских наслаждений. Иди. — Когда-то молодая медик не умела повышать голос на людей. Теперь — она царственно машет рукой, отпуская своего человека. У нее в рабочем столе папка с золотым тиснением: «12 слайдов…». Хозяйке Арены кажется, что она этой папкой, острыми уголками, и вскроет себе вены вдоль… когда-то. Золотое плетение мнется в судорожно сжатых пальцах. Как же она устала.[Yuma Lau]
— Опять Аджай. Он зачистил наши опорные вышки. — Генерал лично докладывает Пэйгану, а тот, кажется, радуется как ребенок. Избалованный и не понимающий ничего ребенок. Упивающийся своим счастьем. Лау в ненавистном отчаянии уже больше двух недель — Пэйган выходит из-под контроля. Он будто помолодел на двадцать лет и вновь готов стелиться и угождать шлюшкам с огромными коровьими глазами. Только вместо смазливой бабы теперь — выродок Мохана Гейла, портящий им все карты. Женщина завершает звонок и зло поводит глазами по своим. — Зачистить деревню. Пленных не брать. — Пусть американец знает — тут его не ждет ничего. Солнце Кирата думает, что может озарить всю страну; Солнце Кирата забыл о том, что страна его — грязная, нищая, скалистая и полная таких тёмных и потайных уголков, что ведомы они только тем, кто пил змеиный яд и спал до змеями. Юма знает, каково это. Она стоит на пороге очередного храма, смотря как корчуют, выворачивают — вытаскивают её люди из деревянного убежища святыни древности — она почти счастлива. Но это не то. Не полностью. Не хватает — это всё не настоящее будто. Её священная страна неподалеку. Осталось только разобраться с досадливым недоразумением в лице Аджая — сдать его Пэйгану — пусть сходит с ума, пусть. Наиграется и мальчишка все равно сдохнет или сбежит, как сделала его мамаша. Пусть — а Юма потом всё приведет в порядок. Опять. Солнце Кирата велик и могущественен. Но где солнце ночью? И кто есть ночь? Генерал Лау вдыхает запах горелых тел — это не заводит. Не это заводит — а власть. И возможность отомстить — миру, в котором для неё нет чудес. В котором она сама должна найти свою Шангри-лу, свою любовь. Ей ничего не доставалось бесплатно. Значит, никто и не будет счастлив — Юма не допустит.[Ajay Ghale]
На взятие неприступного Раджгада у них уходит три дня. Аджай, вернувшийся в деревню «героем», получает одобрения и благодарности со всех сторон. Каждый повстанец считает нужным упомянуть имя его отца, восхищённо, горячечно, делая приятно скорее себе, чем Гейлу; веря, что на смену великому лидеру восстания пришёл достойный продолжатель. Ведь сама Кира благоволит «Золотому Пути». Сама Кира позволяет им одерживать победу за победой. Аджай не верит в киратские суеверия. Имя отца никогда не было произнесено его матерью, не выщербилось в памяти родным голосом. Оно — почти пустой звук, с которым из магазина вылетает использованная обойма.***
— […] Ну же, давай! — Амита разводит руками, почти шипит в лицо разъярённому мужчине, двинувшемуся на неё в угрожающей манере, — Покажи Аджаю, какой ты на самом деле! —…что тут происходит? — требовательно спрашивает Аджай, застыв перед ними. Подходит ближе и переводит взгляд на Сабала, — Сабал? — Мы потеряли людей, — саблидер отворачивается, тяжело сопя носом. Выплескивает свой гнев ударом кулака об стол, и зеленые глаза вновь мечут молнии — уже на сына Мохана, — Как ты не понимаешь?! Она, — тычет пальцем в девушку, гордо вздёрнувшую подбородок, — ничем не лучше Пэйгана. А ты берёшь и потакаешь её желаниям! Наркотики нам не помогут. — Зато не сдохнем от голода. А ты, — вкрадчиво, упрямо, Амита будто танцует на стекле, обращаясь к саблидеру, — сказал ему про Бхадру? М? О том, что хочешь с ней сделать, сказал ему, да? — Эй, тише, — мужская ладонь в перчатке ложится на плечо девушки, и Гейл, мысленно выругавшись в который раз, вздыхает. Не хватало еще разнимать драку, — что с Бхадрой? Она в порядке? — Он хочет сделать её Тарун Матарой! Навсегда заточить в храме Джаленду, без права на свободу, без права защищать себя… Ведь женщины для тебя, как собаки! Неправда ли, Сабал? Глаза ее блестят странной обидой. Амита и Сабал препираются каждый чертов день, не чураясь резко выражаться и при солдате, стоящим между ними поодаль, принимая на себя колкие стрелы обвинений, отчитываний и бесконечного потока нотаций. Кират тащит его по кускам. Аджай Гейл все сделает. Не может не сделать, не может не сорваться из лесов, когда слышит по рации зов о помощи, не может не перестрелять каждого врага, в отместку посланного сжить со свету Банапур; уничтожающего посевы и забирающего в плен настрадавшихся жителей. Аджай Гейл обещает помочь и помогает — людям, но слон с зелеными глазами топчет все под собой в гневе, а тигр со знаком на лбу крепко вцепляется в него когтями. Они тянут его на себя, но он стоит, как сейчас, дьявольски уставший, отстраненно наблюдающий, не знающий, к чему приведут последствия его выбора.Почему я должен выбирать?
— Ты!.. — Сабал захлебывается ненавистью. Сжимает кулаки, будто представляя под ними шею саблидерши, и Амита чуть отшатывается. В глазах женщины ни тени страха — только один единственный шаг назад выдаёт её слабость; Гейл же делает шаг вперед, закрывая высокой тенью девушку. Сабал будто приходит в себя, отворачиваясь и взметая руку ко лбу под пристальным взглядом Аджая.[Pagan Min]
— Привет-привет, это дядя Пэйган, — Король Кирата вслушивается в напряжённое молчание по ту сторону связи; только изредка до него доходят звуки, как Аджай Гейл куда-то в очередной раз карабкается, — просто проверяю моего любимого племянника. Так скажи мне, Аджай, ты уже определился со своей политической позицией? Кого поддерживаешь? Амита тебя подцепила на крючок? Или повёлся на лоск плохиша и мужественный подбородок Сабала? Хей, — Мин улыбается, перебирая очередную стопку бумаг и выискивая досье на некоторых очень полезных ему людей, прижимая смартфон головой к плечу, — в любом случае, это твой выбор, я всё пойму. Если честно, Сабал не в моём вкусе, хотя многие могли бы судить иначе по моему внешнему виду. Но уверяю, мой мальчик, я не из «этих»… — находит нужное, откладывает в сторону, перехватывает телефон пальцами и прижимает к другому уху, усаживаясь на стол с ноутбуком, —…ты уж как никто должен знать, что для меня всегда была только одна женщина. Мин молча ждёт ещё три-четыре секунды, уставившись куда-то в пустую точку, после ухмыляется и вешает трубку, откладывая её в сторону.***
— Аджай, — Пэйган проводит пальцами по приятной на ощупь ткани, наклоняя голову и рассматривая воротник-стойку на приятном на вид зеленоватом костюме, — я взял на себя смелость сделать костюм для тебя. Если ты собрался возглавить Кират, когда всё это закончится, тебе потребуется нечто презентабельнее, чем джинсы и вонючие кроссовки, мой мальчик! И чем эта кофта… о, не перебивай! Зачем на планете делают столько карманов на молнии? Что вы в них держите? Горсти мяса? Куски? Похоже на то. Я предупрежу моего портного, Аджай: «Пиджак Аджая, карманы с молнией — для мяса». Да, так и будет. Прекрасно. О, не буду тебя задерживать.***
— Аджай, я бы хотел проводить тебя по моим подземельям. Прямо сейчас я смотрю на всё бо-о-огатство Кирата: золотые медальоны, статуи из слоновой кости, нефритовые резные фигурки, такие восхитительные побрякушки! «Золотой Путь» утверждает, что я это всё украл, но это не так! Они смотрят, но не видят! Они сами обкрадывали и обсчитывали себя веками, вместо того, чтобы умело богатством пользоваться! Я же, с другой стороны, — речь Короля Кирата постепенно набирала темп и эмоциональность, — что могу, продаю на Запад. Что не могу продать — переплавляю в нечто более… современное. Вот тебе важный урок, Аджай, — Мин понижает голос, рассматривая на руке корону Тарун Матара, что блестит разноцветными камнями даже ярче тусклой лампы, что, вроде, только и дарит здесь свет, — люди лицемерны. Они всегда хотят переложить свою вину на других за свою дерьмовую жизнь. Они никогда и толики своей вины в этом не признают! В следующий раз, как ты услышишь их нытьё на тему отсутствия школ и больниц, помни, Аджай: они скрывали всё своё достояние в пыльных гробницах на протяжении сраных ВЕКОВ.***
— Не так давно я был в Америке, — сколько там на часах? Ночь так уж точно — из узкого окошка в ванную комнату, где Мин спасался от ноющей спины в полной горячей воды ванной, ни капли света не проникало в слабо освещенное помещение, — выследил Ишвари, но так и не заставил себя встретиться с ней. Я даже не смог заставить себя увидеть её в живую. Всегда жалеешь о тех решениях, которые принял, когда они умирают. Тебе это знакомо. В общем, — расслабленно запрокидывает голову, обнимая рукой борт золотой ванной чаши, — тогда я был в Америке с Полом Де-Плёром. Точнее, на тот момент с Полом Хармоном. Он пригласил меня к себе домой, чтобы показать свою иную сторону, вне работы. И ты знаешь… это невероятно — видеть иные человеческие грани. Пол — любящий муж и отец, — Мин усмехнулся, — я завидовал ему ровно настолько, насколько был счастлив за него. Мы пошли на школьный концерт его любимицы — Эшли. Я воочию наблюдал слёзы счастья и гордости, что тронули его глаза. В этом было столько любви. И это заставило меня задуматься — а что если я бы последовал за Ишвари? И, что, я бы так же, как и Пол, смотрел бы слезящимися глазами в видеоискатель, как ты неуклюже бьёшь по фортепиано, захватывая каждый драгоценный момент? — «Ты там уже уснул, Аджай?» — Невыносимо становится, когда уже всё потеряно, Аджай, когда их уже нет. Король Кирата снова ждёт несколько секунд, вслушиваясь в тишину в ответ, а после завершает свой ночной звонок.[Ajay Ghale]
Под лунным светом на луговых склонах Кирата опасно коротать ночи даже опытному охотнику. Волки не спят, голодным воем взрезая тихую дрему леса, и Аджай, закончив набивать сумку мясом убитого нахура — отличная приманка для озверевших в своих клетках снежных барсов и тигров, — решает остаться на ночь в холодной крепости на территории маленького храма, отбитого им вместе с отрядом повстанцев накануне. Жаровни тлеют красной лавой, и статуи Киры с невозмутимыми лицами возвышаются над своим защитником. Камень холодный, ночи в Кирате холодные — из-за горного ветра. Только солнце согреет страну с рассветом, но до рассвета придется пройти по пути, расколотому плавящимся золотом надвое. Аджай, взбираясь по склону, хмыкает себе под нос, слушая королевские откровения. Дядя Пэйган Мин. Самому даже смешно, но Аджай, почему-то, слушает. Вырубай, не вырубай мобильник, а сигнал всегда достанет его в самый неожиданный момент. Иногда Гейл, как сейчас, хмыкает себе под нос, иногда — сурово сводит брови к переносице, поджимая губы, сдерживая слова. Лисий голос короля, будто потертый звук с винила благородной эпохи, появляется в самые неподходящие моменты, заставая солдата в ходе выполнения очередной миссии, на пути к штабу, или во время охоты. Аджай почти привык. Только однажды, когда Пэйган сквозь расстояния вновь обратился к нему во время нападения медоеда, Гейл, нарушив свое привычное молчание, громко зачертыхался, отпинывая ногой настырного зверя, выскочившего из диких кустов. А сейчас почти возмущенно вскидывает бровь от комментария по поводу внешнего вида, мельком окидывая себя придирчивым взглядом — карманы лишними никогда не бывают. Да и мясом они не забиты. Костюм? Да я лучше выйду на арену абсолютно голым. Таков ли, как в эту минуту непринужденного словесного потока, на самом деле, король Кирата? Аджай, действительно, чуть не роняет сонную голову на плечо, пока пытается перечислить в голове всё до последнего, что ему известно о правителе. Диктатор, жестокий тиран, вогнавший страну в безысходность. Любитель розового и подводки для глаз. Психопат и изощрённый на убийства садист. Предатель и узурпатор, уничтоживший его отца, которого Аджай не знал. Или мужчина, любивший, кажется, и любимый его матерью, которую Аджай теплым огнём хранит в своём сердце. Пэйган Мин, кто ты? Почему король не посылает за ним кобру, что бросила его на растерзание голодным зверям и толпе? Что надеется услышать? И чего, вообще, хочет от него? Потому что все чего-то хотят от Гейла: и Сабал, и Амита. И Кират. Призраки отца и матери. Все хотят быть услышанными, и Аджай слушает.***
Резиденция Гейлов — старая, заброшенная, но можно попытаться представить, как выглядел дом, в котором Ишвари была примерной женой и матерью. Бхадра говорит, что Мохана убили в собственном доме, а после здесь никого никогда и не было. А будет ли? Вряд ли. Аджай разглядывает пустые окна, густые кроны деревьев едва скрывают покатую крышу от солнца. Под ботинками скрипят деревянные половицы на крыльце, потертом, с темными пятнами, и Аджай, упершись взглядом в парадную дверь, вдруг застывает. На кой-черт он пришёл сюда? Сам не знает. Аджаю не нужны ответы на вопросы, не нужно переворачивать прошлое вверх дном, тревожить призраков. Но ноги упрямо ведут вперёд на слабый, отчаянный зов предков.Кто я?
Человек без корней, отщепенец. Иммигрант в стране, ради которой служил. Чужак на земле, где ему дали жизнь. Ишвари была солью этой земли, он же — западный ветер, прозрачный в пронизывающих лучах Солнца Кирата. Кружит листья, срывает ветви, касается всех и вся — и, в конце концов, исчезает, ничего не оставив после себя. Аджай, погруженный в себя, бездумно толкает дверь в тёмную залу, освещённую лишь многочисленными свечами. По углам — куча оставленных при жизни Мохана вещей и разного хлама — все ценное отсюда давно вынесли, только огромная тханка с изображением божества осталась висеть на стене, как дань покинувшей эти стены жизни. Из другого угла раздаётся звон упавшей посуды и суетливое шебуршение. — Вот бл.! Туши, туши, туши! Мародеры? Наемники? Одна хрень. Аджай быстро достает из-за пояса глок, с щелчком снимая тот с предохранителя. Замирает, вслушиваясь в кряхтенье и ойканье за очередной стеной. — Что за… Вы кто, черт вас дери? Говори, пока я тебе мозги не вышиб. — Эй, чуви! Расслабься, окей? Без мозгов мне будет хреново! Иначе как я помогу тебе? Как я смогу провести тебя до Шангри-Ла и найти истинного себя? Чего, блять?.. Дуло утыкается в лоб безудержно хихикающего полноватого бородача, раскинувшего ладони. Европеец? Американец? Канадец? Судя по акценту… — Ептвоюмать, ты… Аджай Гейл? Дональд, охереть! Трубка сработала… Бляха-ха! — тощий европеец показывается из тени, округлив глаза и переглядываясь с бородатым. — Сколько раз тебе повторять, я — Йоги, дебил! Европейцы, замолкнув на секунду, снова ожесточенно ржут, как заведённые. Аджаю это начинает надоедать. В воздухе улавливается когда-то отлично знакомый ему запах жженой травки. — Вы что, обкуренные? — сощурив один глаз, интересуется Гейл, убирая пистолет за пояс. Торчки в таком состоянии вряд ли представляют опасность, да и не похожи эти на тех, кто способен хоть на что-то, кроме как забить косяк и валяться под накуром. Они даже убежать от него не смогут. — Ты это… Мы тут все уберём, бро! Уберём и съедем. Только можно мы тут перекантуемся? Реджи и Йоги, мошенники-канадцы, теперь суетливо мельтешат перед ним, роясь среди своего барахла. Аджай замечает на полу стеклянный бонг, вскинув одну бровь. На языке ощутилась фантомная горечь. Давно он этой хернёй не баловался — после тюрьмы как отрезало. — […] Да-да… Мы готовим парочку взрывных штук из местного добра, ну и секретный ингредиент имеется. Хочешь заценить? Обещаю, вставит так, что улетишь на Марс и своё имя не вспомнишь, хех… — И что за тема? — Гейл деловито вертит в пальцах поданный ему косяк, настороженно, исподлобья смотрит на парочку, весело переглядывающуюся между собой. Йоги подходит к нему, растянув губы в блаженной расслабленной улыбке, и раскидывает руки, пародируя божество на тханке. — А ты попробуй… Вот, что значит — рай на земле, братан! У нас этого добра завались. Понравится — приходи за добавкой. Ну, че, как? Аджай пожимает плечами, усмехнувшись, и затягивается полной грудью. Чем чёрт не шутит? Насколько он помнил, приход от травки всегда позволял словить тихий кайф. Забыться на мгновенье и застыть посреди бешеного ритма. Дым впитывается отвыкшими легкими, и Гейл не сдерживает кашля, отдавая косяк обратно. Глаза слезятся, а голову окутывает плотная ядовитая завеса, что даже руки кажутся неподъемными. — Забористая, правда? — Слушай, он не вырубится… Ты точно дозу расчитал? — Черт… Чем вы меня накачали?! — Аджай, моргнув пару раз, хрипит, видит, как помещение переворачивается с ног на голову. Валится с ног, сбитый внезапным приходом. В шею вонзается тонкая игла. — Ну, теперь-то точно вырубится. Удачного путешествия, бро!.. Голоса и смех тонут в черной дымчатой пелене, и Аджай почти добровольно падает в небытие, возбужденное отравленным мозгом.