[Pagan Min]
[16 октября. Территория Дургеша. 11:00]
— Просыпайся-просыпайся, Аджа-а-ай, — Голос Короля Кирата мягок и сладок, да что бы он кого так, вообще, приветствовал, кроме как Гейла… по связи, как обычно, — я прошу прощения за Юму, она немного переборщила в Дургеше… но твой побег был впечатляющим! По крайней мере, что мне пересказали со слов… может, преувеличивают, да не важно. И, кстати, если бы, благодаря мне, тебя не нашли, ты бы замёрз до смерти. Благо, Гэри тебя подлатал… Лёгкий тёплый ветер слегка завывает на такой высоте, резонируя с антенной высоченной башни, на которой очнулся Аджай Гейл. Истасканные погодой цветные флажки рвано хлопочут на ветру, а прямо напротив молодого человека красной лампочкой мигает камера, поставленная на штатив. Мин по ту сторону протяжно зевает: — Ох, прошу прощения, ночка выдалась та-а-акой горячей! И не только у тебя. Ты, хотя бы, поспал, я завидую. Короче, не могу же я тебя бросить с твоими дружками из «Золотого Пути», хм-м-м, они не шибко-то уже мобильны стали, скажу тебе по секрету… ох, не забивай голову лишними мыслями, потом всё узнаешь! Кстати, ты не заметил, что я всегда серьёзен? И всегда точен в своих формулировках, Аджай? «Забота», как в Дургеше… ты поймёшь, зачем это всё было нужно, но сейчас я прошу тебя сосредоточиться на одной важной вещи — если ты хочешь выжить, то придётся поторопиться и уложиться в 30 минут. Не паникуй, мальчик мой. Для начала перекуси, Гэри должен был тебе оставить вкусняшек. Ну, а пока ты там ешь, о, да, я вижу, это не рангун, не криви лицо. Бургер этот… американский. Да, приятного аппетита. Смотри, Аджай, твоя задача — добраться до вертолёта, который находится на одной из крепостей. Все координаты и карта должны лежать рядом с едой. Основная часть гарнизона, размещённого в этой крепости, только в неё возвращается с юга… — тянет медленно, с удовольствием, ибо не просто с юга, а с Банапура, — если ты вовремя доберешься туда, как можно раньше, то тебе будет легче угнать вертолёт и избежать наплыва солдат Юмы… видишь ли, у нас с ней очень разный взгляд на твою персону, Аджай. У тебя есть целый день на это всё, но, боюсь, что солдаты Юмы атакуют тебя, если увидят, даже попытаются убить… зачем? Ох, что за вопросы! Основа любых отношений — это любовь, Аджай. Не думал, что мне придётся и это объяснять… Всё очень просто — я заинтересован в том, чтобы ты выжил, мой мальчик. О, идти налегке будет очень хреновой идеей — это Дургеш, придётся подумать над своим обмундированием, солдат. Ведь… — Король Кирата вздыхает, — привычнее, когда к тебе именно так обращаются?[Ajay Ghale]
Кажется, что эта череда провалов в черноту никогда не закончится. Крылья так и не выросли, и Аджай, даже сквозь полудрему, слышал отголоски собственного разума — плохая идея лазить по неприступным горам без костюма-крыла и парашюта. Хреновая, чёрт подери, идея. — Просыпайся-просыпайся, Аджа-а-ай… я прошу прощения за Юму, она немного переборщила в Дургеше… но твой побег был впечатляющим! […] Окей. Я выбрался, или…? Пэйган, каким он привык его слышать по радио, по-королевски снисходителен и благодушен, что солдат аж зубами скрипит: голос, доносящийся из рации где-то под ухом, полон этой странной заботы к тому, кто с первого дня в Кирате должен был стать его пленником. Что ещё ты придумал для меня, черт подери? Аджай чуть морщится, закрываясь ладонью от дневного света, разлепляет глаза, а когда сознание на удивление быстро проясняется — обнаруживает себя в башне со скрипящими от малейшего движения деревянными половицами. Солнце давно воцарилось над Киратом, и безмятежное ясное небо раскинулось над зелеными полями и горными реками — Гейл почти видит с этой высоты, на каких позициях раскинуты аванпосты: нет сомнений, что он сейчас на Севере, на территории Королевской армии и концлагерей. Сабал, Амита… Гейл безуспешно пытается перенастроить рацию, чтобы поймать волну с диджеем Раби Рэем и связаться с «Золотым Путем»: Король Кирата продолжает свою речь, будто играючи, но солдат слушает внимательно, ловит каждое слово, пока срывает с деревянного столба очередной пропагандистский плакат. Пока, наконец, не решается задать вопрос, который терзает его последнее время довольно часто — даже чаще, чем голод, который зверем взбунтовался в американце при упоминании бургера. Чёрт, да он, кажется, почти забыл, какое на вкус мясо из Мака. Так кто ты, Пэйган Мин? Неудивительно, что твоя сестра-генерал хочет убить меня, но ты — помогаешь мне. Снова чёртовы игры? Весело смотреть, как я вышибаю мозги солдатам в красных беретах? — Зачем ты делаешь все это? — Гейл говорит на ходу, пока сосредоточенно шарит по карманам трупа повстанца в поисках оружия; с облегчением едва выдыхает, обнаружив глок — теперь он не совсем пуст. Если Лау с солдатами открыли на него охоту и знают, где находится вертолет, то даже тому, кто из простого контрактника превратился в профессионального головореза, с одним «Пустынным орлом» сквозь орду вооруженных не пробиться. Гейл прикидывает, сколько времени уйдет, чтобы наведаться на аванпост и достать хоть что-то пристойное — гранатомёт, миномёт, пулемёт… Что угодно. — Зачем? Ох, что за вопросы! […] Гейл, отвлекшись от лихорадочных просчитываний и едва вскинув бровь, бросает серьезный взгляд на мигающую красным камеру — серьезно? Любовь, Пэйган? — а затем, недоверчиво усмехнувшись будто, хватает свой рюкзак с парашютом, откуда-то здесь взявшийся. Спасибо… что ли. Мужчина, взобравшись по шаткой лестнице на самый верх, почти ощущает, как кровь стучит по вискам — тридцать минут. Тридцать гребанных минут, и снова ему выбираться из задницы мира, чтобы успеть куда-то, где происходит нечто непоправимое. Банапур сгорит. Ему даже тошно думать про это. Тошно осознавать, что своим прибытием в «Золотой Путь» обрёк мирных жителей на жестокую расправу — Де-Плёра они взяли, но Лау — эта кобра готова на всё, чтобы выбить почву у него из-под ног. Он почти верит в эхо, созданное генералом в том трипе. Она здорово сыграла на его стальных нервах, заронив в душу эту чёртову тревогу. Мин еще остается на связи, когда Аджай застывает на краю, готовясь к прыжку — впереди в нескольких километрах к Югу он видит, как горит сигнальный дым, и узнает Шикхарпур, сверившись с картой. — Эй, погоди. Так что с Банапуром? — рация замолкает, как только Король желает ему удачи. Гейлу остается только слушать помехи, — А, черт… Я успею. Должен успеть. Часы тикают, отсчитывая безжалостные минуты. Солдат делает прыжок веры, покидая вышку и готовясь к нападению на Шикхарпур. Лучше бы королевской гвардии запереть снежных барсов и бенгальских тигров в клетки покрепче, потому что из бургера, как и из мяса нахура, можно сделать отличную приманку.[16 октября. Территория Дургеша. 11:12:45]
На старт, внимание… марш! Металлический замок тревожно звякает, заставив напуганного зверя внутри клетки хищно оскалиться, выпрямив серый хвост трубой. — Спокойно, малыш. У меня есть для кое-что, — мужчина усмехается, облизывает сухие губы, сосредоточенно вскрывая замок за небольшой крепостью. Ещё немного, и красавец снежный барс, вырвавшись на свободу, сослужит солдату отличную службу: перебьёт парочку красных беретов, а в награду получит котлету из бургера. Если тебя не пристрелят прежде. Освободив барса, мужчина, не желая становиться первой добычей голодного хищника, тут же отходит в сторону, в тень деревьев, нацеливаясь пистолетом на появившегося из-за поворота гвардейца. Швыряет в него куском бургера, и красный берет успевает лишь поднять предупреждающий вопль, пока не оказывается смятым под приманенным запахом мяса зверем, хаотично стреляя в небеса в судорожной агонии. Сигнализацию Аджай предусмотрительно вырубил, и теперь, крадучись, обходил крепость с задней стороны, убирая из тени поднявших переполох врагов. Один, второй, третий… Они все падают, замертво, обезличенные, не имеющие лица, прошлого, настоящего — теперь и будушего.Тебе нет до них никакого дела.
У одного из них приходится позаимствовать автомат Калашникова, заодно прошвырнуться по ящикам, набив рюкзак и карманы гранатами и новыми магазинами. Гейл едва жмурится, услышав невдалеке, как трубит взбешенный выстрелами слон, слышит грохот и крики, с которыми здоровенный зверь бодает джипы, не разбирая своих и чужих. Если бы в Кабуле тоже водились слоны… Но война одинакова везде. Страх, затёртый до бесчувствия, атрофированный от постоянного напряжения, уже не заставляет кровь вскипать от токсичного адреналина, а сердце — предательски пропускать удары, стоит пуле просвистеть где-то рядом с ухом. Убийце терять нечего — солдату терять нечего. Кроме времени, которого остается все меньше, о чем ему напоминает голос короля по рации. Аджаю некогда размениваться на ответы, он спешит к тем, кого защищал все это время. Почему? Потому что должен… должен успеть. Иначе все было зря. Правда, мама? Заложники, которых только сейчас солдат заметил, испуганно вжимаются в кирпичные стены, и мужчина, ловко спрыгнув с выступа вниз, быстро движется к ним с кукри в руке. Кажется, те его узнают, только когда Аджай торопливо разрезает опутывающие их верёки рубленым ударом. Благодарят за спасение, пока он, не проронив ни слова в ответ, запрыгивает в один из джипов с турелью, заводит с рёвом двигатель и срывается с места, отметив на карте точку с вертолетом. Если солдаты Юмы пришли по его душу и уже поджидают, то он — готов.— Ты здесь не для того, чтобы воевать. — Нет, черта с два. Я здесь именно поэтому.
[осталось 13 минут]
[Pagan Min]
[16 октября. Королевский Дворец. 11:00 — 12:00]
Мило, мило… Пэйган периодически переводит хитро сощуренные глаза на соседний экран монитора, отвлекаясь от ноутбука и переписки на нём. Замечает, как со стены вышки летит пропагандистский плакат. «Маленький засранец, это что, рефлекс? Или прозрачный намёк?» Вздохнув, Мин выводит на соседний экран с онлайн трансляцией мечущейся по помещению тени Аджая Гейла, которая, вот-вот мелькнув, уж и скрылась, документ, скучающими и уставшими глазами в него вчитываясь. Столбик-столбик-клик. Пальцы правой руки стучат по клавиатуре, покуда левая подпирает кулаком скучающую голову. — Аджай, мальчик мой, я бы на твоём месте поторопился. Солдаты Королевской Армии отличаются замечательной дисциплиной и всегда приходят вовремя, — будничным тоном обращается Король к своему «протеже», сверяясь с иконкой со временем в правом нижнем углу экрана, — и, честно — не знаю, насколько им жалко будет вертолёт. — Аджа-а-ай, — спустя 13 минут, потягивая пряную масалу из древней киратской кружки, Король Кирата ждал, пока ему ответит Аджай Гейл, — живой, чудесно! Вертолёты я закупаю, преимущественно, американские. Ну как, чувствуешь себя, как в своей летающей тарелке? — искренне, но сдержанно радуется, вслушиваясь в рёв вертолёта, — помнишь, что я говорил тебе в Дургеше? Я предлагал тебе взглянуть на всё со стороны, как с высоты гор. Вертолёт — вполне подходящий инструмент для подобного опыта. Да, кстати, о Банапуре, — специально отвлекается, делая глоток любимого горячего напитка, да замечая напряжённую тишину по ту сторону связи; Аджай не увидит, какое хитрое выражение лица было у Короля, — он уничтожен. Оповестив об этом совершенно нейтрально и отстранённо, Солнце Кирата бесшумно, прикрыв рот, зевнул, удобнее устраиваясь в кожаном кресле, да с такой вкусной мыслью наслаждаясь короткими минутами перерыва. Пока, весь в мыле, к нему не примчался Гуанг Да (Мин опять лениво смотрит на иконку времени на экране ноутбука), можно и ноги в багровых крокодильих ботинках вытянуть на столе. — Да, кстати, Аджай, раз уж ты повернул к Банапуру… — он не может видеть это, может даже не напрягать инженера, чтобы знать, куда направится молодой человек, чтобы это знать, — поднимись как можно выше, — не только потому, что с достаточного расстояния его не собьют, — не бойся посмотреть на Кират сверху вниз. О, тебе через треть Кирата лететь, я успею принести более развёрнутые извинения перед тобой, Аджай. За Юму, конечно же. Опять, — вздыхает, — у неё просто поразительно специфические способности к представлению своей персоны, как ты мог заметить. Я бы хотел, чтобы вы познакомились в более лучших условиях, нежели это произошло. Юма Лау, действительно, была основной движущей силой моих успехов. Она подделывает сделки с моей международной клиентурой, контролирует… контролировала, извини, Пола и Нур Наджар, да ещё и находит время на управление моей армией! Что ж, это было всё прекрасно до поры до времени, пока одержимая страсть к суевериям Кирата не овладела ею… Сейчас, где-то по серпантину Кирата, шествует Блистательный его Генерал, упиваясь своей победой. А Солнце Кирата, сидя во дворце, водя пальцем по краю позолочённой кружки, говорит с Аджаем Гейлом именно о ней… — Она думает, что я не знаю о её экспедициях, которые она организовывала в горах Кирата. Она там искала какие-то магические картины, или что-то такое. Я открыт к эффективному менеджменту, мой мальчик, открыт к малозначительным рискам в цену боевого духа моих подопечных. Ох, а ведь столько со шкафа должно пропасть ручек, прежде чем кто-то лишится рук! — кривится от вспышек белого шума, — мой мальчик… удачи. Король Кирата оставляет телефон, отбивает по экрану какой-то ритм, подпирая голову пальцами и прикрывает глаза. Всё же, по молодости не спать двое суток — пустяк. А спустя четверть века приходится взять себя в руки.[Ajay Ghale]
Последняя волна из королевских солдат обрушивается на него всё с той же яростью, что и первая. Они узнают его, выкрикивают его имя, сбиваясь в кучи, пока летящая в них мина не заставляет тела разлететься в стороны. Гейл на ответные приветствия не разменивается. Хорошо, что оружия, привезённого через Индию, в Кирате не меньше, чем маковых семян — удается даже выискать из ящиков любимую снайперку и штурмовую винтовку. А бывалым пальцам в перчатках только это и нужно — они сами ложатся на курок, и оружие, будто влитое, становится частью солдата, его продолжением. Пот заливает ему глаза, виски давно взмокли, но Аджай позволяет себе утереться рукавом ветровки, только когда оказывается уже за штурвалом — один бронированный бок здоровенной махины терпит вдавливающиеся в него пули, и Гейл, не теряя ни секунды, заводит лопасти. Он успевает, укладывается в эти блядские тридцать минут, и вырвавшееся из стальной грудной клетки ликование беглой молнией освещает глаза. Вертолёт тяжело, с ревом пытается взлететь, кренится на один бок от брошенной гранаты, лопастями порубив гвардейцев, что подобрались слишком близко и теперь превратились в кровавые ошмётки. Если Юме Лау так нравится кровь, она ею напьется сполна. Аджай, пользуясь блаженной передышкой, вытирает, наконец, мокрый лоб, сглатывает, когда сухость в глотке становится невыносимой. Дежавю глухими криками американских солдат впутывается в поток его мыслей — но это. ничего. Привычно — почти. Облегчение вырывается из груди тихим вздохом, и Гейл, оторвавшись окончательно от вражеской территории, берёт курс на штаб «Золотого Пути». А в голову лезут чужие слова, вот только он ни за что не поверит. Пока не увидит своими глазами — хрена с два он позволит себя дурачить. Рука сжимается в кулак до скрипа в перчатках. Стук сердца, разогнанного адреналином, глушит вертолётный шум, но голос Пэйгана льётся ему в уши, как горький мёд. Солнце здесь, наверху, под самыми перистыми облаками слепит ещё ярче, и Гейл, щурясь от света, опускает маленькую заслонку у стекла. Лучи небесного светила протягивают к нему будто пальцы. Целуют зелёную ожившую землю, бурные реки, словно артерии, и холодные горы. Солнце видит всё, каждый уголок, только в его почерневшую душу ни один луч не может проникнуть. Мужчина смыкает плотно челюсти, давит на рычаг, послушно поднимаясь выше и напряжённо высматривая территорию под собой. Молчит в ответ — снова привычный ритуал в его диалогах с королем. А сам чувствует, как злость вскипает по венам, обжигая холодное сердце, от одного упоминания имени Юмы Лау. Контролировала Нур и Де-Плёра… последнего надо было прикончить сразу же. Что ты ищешь, Юма? Багровые реки и Небесного тигра? Аджай слушает короля до конца, пока связь не обрывается помехами, а беспечное небо перед ним не поганят сереющие столбы дыма. Банапур догорел последними тлеющими углями, встретив своего защитника беспомощным молчанием. Он не успел. Гадюка не лгала, сводя его с ума во время трипа. Нет. Нет, НЕТ… Солдат гневно выдыхает, пока злость на собственное бессилие не застилает глаза, заставляя зажмуриться. Он в ярости ударяет кулаком о панель управления, срывает рацию с груди и швыряет бесполезную теперь вещь в сторону. Нет. Сука, ничего не кончено. Надо найти Сабала, Амиту, Бхадру… Всех выживших. Собрать все уцелевшие данные, которые он сам доставал из пекла, убивал врагов — и ради чего? Не может быть, чтобы все было зря.***
— Думал ли ты о нелёгкой судьбе моих людей, есть ли у них семья, когда убивал их дохрена раз?.. — Нет.
Аджай Гейл об этом не думает и сейчас, не допускает мысли даже, ведь, солдатов посылают воевать, солдатам дают приказы, которые не обсуждаются.Иллюзия выбора преследует его по пятам.
Они выбрали это сами. Я сам это выбрал. Я выбрал, когда получил первый контракт, когда всадил первую пулю в грудь врагу в Кувейте. Только получил за это серебряную звезду, а не новый срок на нарах. Награда за чёртову храбрость. Ресницы и губы дрогнут, в груди щемит что-то. Чтобы быть храбрым, нужно бояться. Бояться и смотреть кошмару в глаза — вот это отвага. Гейл же давно забыл, что это за чувство; забыл, как оно может парализовать до оцепенения. Он мог позволить себе выбрать за Нур, обречь её на существование, равносильное пытке — ему, как никому другому, известно, каково это — когда вина разъедает живое сердце, превращая его в камень. Нур погибла, по крайней мере, живой. Де-Плёр, наверное, был прав. Аджай Гейл — прирожденный убийца. Я сделал выбор семь лет назад не становиться разочарованием для матери. Теперь сын Мохана знает: Ишвари была солью этой земли, была ласковым ветром, прохладой утешающим горящие, израненные души — в Тарун Матаре киратцы находили надежду, черпали из неё свет, который она щедро дарила. А он помнит только, как его мать, простая женщина-иммигрантка, провожавшая сына на войну, вдруг однажды тихо погасла. Словно свеча от сквозняка. Сжимала слабо пальцами его горячую ладонь, смахивала тонкими пальцами соленую слезу с щетинистого лица взрослого уже мужчины. Мать утешала сына, улыбалась до самой своей последней минуты, будто ни о чём не жалея.Я знаю, ты любила Кират, хотя он сделал тебя несчастной. Ты оставила здесь своё сердце. Была ли ты счастлива с Пэйганом? Была ли счастлива нести на голове диадему Тарун Матары? Тарун Матара со светлым ликом матери. Я вернул тебя на эту землю. Только помоги мне вернуть с е б я.
***
[Sabal]
Ещё совсем мальчишкой Сабал узнал, что такое тяготы войны. Что это такое — лежать с прижатым к грязи лицом. Плашмя, когда ты хочешь слиться с ней и перестать существовать на какой-то короткий миг. Он не был из тех одухотворённых дураков, которые попались в омут дурацкой военной романтики. «Доморощенная сука. Выращенная ещё и не в своём доме. Дура…» Сабал прижимает к груди сумку с единственной ценностью, что осталась от «Золотого Пути». Она тяжелит уставшие руки и тянет к земле, замедляет. Кажется неподъёмной. И только животный страх за свою жизнь заставляет ползти вместе с ней дальше. Метр за метром, бесшумной змеёй, замирая, только чутьём ощущая врага поблизости. А враг теперь повсюду. Медленно, но верно Сабалу удаётся покинуть область оживлённых остаточных боевых действий, двигаясь в сторону не взорванных храмов в скалах, до которых не дотянулись ещё мерзкие жадные лапы Короля Кирата. Если он хочет выжить, то следует дождаться ночи, или же… КАК он собирается выжить? КТО ему теперь поможет? Кирату уже ничего не поможет. И никто не поможет Кирату. Мужчина ловит себя на предательской мысли подать голос проходящей мимо колонне солдат Королевской Армии и тем самым выпросить, как нищему на дороге, утешающую пулю на поражение. Чтобы не катиться в пропасть бессилия, как это и происходит сейчас: преодолевая позорно, по-пластунски, метр за метром, обтираясь и царапаясь о гранит и песок, скрываясь в горных разломах, в холодных породах. Не выжить в Кирате. Кират мёртв. Он должен бежать из страны. Но как? Безумные идеи приходят в сбитую с толку голову. И Сабал просто взбирается выше, надеясь найти жилой дом на отшибе Банапура, только бы без солдат Королевской Армии. А там… будь что будет.***
Если бы у него ещё оставались силы, то Сабал бы залез на дерево и не сжимал уже трясущиеся руки в молитве, готовясь к скорой кончине от клыков разъярённого и голодного тигра. Но тигр чего-то пугается и передумывает набрасываться на ослабевшее двуногое, распластавшееся в высокой траве. Только сейчас, через заложенные от страха уши, он слышит шум крутящихся лопастей. Боится, но поднимает голову — метка Королевской Армии на бочине вертолёта снова придавливает лоб к земле. Всё. Сабал возвращается к своей молитве, к Кире, не решаясь узнать смерть в лицо.[Ajay Ghale]
Он приземляет дымящийся уже вертолет на опушке, недалеко от храма Джаленду и статуи Киры, рядом с крепостью, захваченной с его помощью повстанцами пару недель назад. Рана, которую он не заметил в бою, жжёт и расходится багровой полосой под темно-ментоловой тканью — царапина, на которую он даже не обращает внимания. Аджай настороженным охотником бредет торопливыми шагами сквозь чащу, взбирается на каменистые выступы, выглядывая из листвы территорию. Гвардейцы проносятся мимо него на пикапе, нагруженном связанными плачущими детьми «Золотого Пути». Твари… Подонки. Броситься бы в погоню за ними. Аджай щурится в прицел винтовки из-за камня. Один точный выстрел и красный берет рядом с водителем пикапа обмякает, заставив машину остановиться. Второй выстрел убирает и шофера, давая возможность подбежать к заложникам, освободить их. Но приближающийся шум над головой распугивает птиц и мелких зверей, отвлекает и солдата, заставив взметнуть вверх лохматую голову. Вертолет Королевской Армии показывается из-за пушистых зеленых крон, зависает в ясном небе над храмом, но спрятанного лесами воина враги не увидят. Зато могут увидеть… Сабал?! Саблидер «Золотого Пути» издалека кажется маленькой фигурой, согнутой, склонившейся перед каменным олицетворением богини. Почему ты не уходишь? Сабал, черт подери, уходи оттуда. Кира сейчас тебе не поможет, если ты не встанешь, если не уйдёшь из-под обстрела. Гейл шумно выдыхает, облизывает сухие губы, отпуская винтовку за спину и скатываясь вниз по траве, стремительно направляется к каменным стенам одинокого храма, пока вертолет начинает обстреливать всё под собой. Камень сыпется, и Сабал исчезает из поля зрения — Аджай только успевает заметить, как предводитель повстанцев оборачивается к нему. — Найди укрытие! В кармане ждет своего часа одинокая мина-липучка, и когда солдат оказывается уже близко, вжимаясь плечом в стену, то швыряет мину во вражескую махину. Нащупывает кнопку на детонаторе и нажимает, укрываясь руками от взрывной волны, желто-красным заревом окрасившей небо: вертолет тяжелыми рывками клонится к земле, его уносит в сторону от храма, прямо в водохранилище. — Сабал! Ты… живой. Гейл оказывается у полуразрушенной статуи и замирает. Видит, как тот, кто всегда звал его братом, облегченно вздыхает, а мужские руки по-братски вцепляются ему в плечи. Живой. Аджай с облегчением хлопает его по спине, отстраняется, глядя, как в чужих воспаленных от бессонной ночи глазах тлеет отчаяние. Я знаю, брат. Они деляет поражение пополам между собой. — Я видел, что стало с Банапуром, — хрипит, прибиваясь рядом к камню, а затем поднимает глаза — Где Амита? Кто-нибудь выжил? Сабал, нужно убираться отсюда, из храма. Статуя Киры с выщербленным лицом по-прежнему безмолвна и холодна.[Sabal]
[~11:40]
Ссаться со страху, готовясь замертво лечь под очередью из вертолёта Королевской Армии? Хах. Было бы чем. Сабал не сразу понимает, что последующий шум и грохот вполне себе земные, а тело его не не кричит от боли и усталости меньше, чем мгновение ранее. А это значит, что он всё ещё жив. Многое же требует Кира, чтобы, наконец, услышать молитвы без памяти испугавшегося, верного ей киратца. Неизвестно, откуда у него ещё взялись силы, но, — «Слава тебе, Кира!» — мужчина вскакивает и, оглянувшись, не верит своим глазам, держится уже за Аджая Гейла. Если бы не он, Сабал пал бы снова лицом ниц. В прямом смысле, замертво. — Аджай, — опускает голову, что есть сил сдерживая слёзы. Радости ли? Или же обиды? Только Гейл начинает говорить, как лидер развалившегося восстания становится мрачнее тучи, поджимает губы и отрицательно мотает головой: — Всё кончено, Аджай, всё кончено… — перебивая, до того, как не услышит имя предательницы. Мужчина затравленно смотрит на опоздавшего «спасителя», а после открывает рот в бессильном протесте — лишь сильнее сжимает руки Гейла. — Нам больше некуда бежать. Аджай, ты не понимаешь, ты не знаешь, не чувствуешь, не… — Амита предала «Золотой Путь», — тихо, смотря в землю, — дура. Она выросла без понимания, Аджай. Без знания, что такое на самом деле Кират… и она убила его, — всё же, он настолько ослаб, что приходится отпустить Гейла и сесть на испещрённую пулями ступень храма, — Кират — это мысли о нём. О людях Кирата. Когда ты смотришь на них как на людей, а не как на инструмент. Амита никогда не понимала. И не поймёт уже… Эгоизм, брат, из-за него она перешла на сторону Пэйгана. Банапур… Я не знаю, что делать. Мне некуда идти… нет. Сабал отмахивается от очередных попыток увести его «в безопасное место». — …это конец. Оставь меня с Кирой, хотя бы… я больше не могу, Аджай. Мужчина накрывает голову руками и опускает её на колнени: — Прости меня… — давится словами, — сын Мохана, я подвёл тебя.[Amita]
Глупый дурак… Я давала тебе выбор, и ты предпочел смерть. Они слышат взрыв, видят черный дым и падающий вертолет Королевской Армии, взметнувший вокруг себя столбы воды. Аджай?.. Сердце пропускает пару ударов, но женщина-воин гонит лодку вперед ещё стремительнее. — Окружаем храм со всех сторон. Все ценное уносим с собой — потом продадим. Нужно вытаскивать Кират из той дыры, в которую завел нас Сабал за всё время, что мы руководили восстанием вместе. Амита спрыгивает на берег, боевым кличем вдохновляя солдат на атаку.[Ajay Ghale]
Всё снова переворачивается с ног на голову, выбивает тлеющую углями землю из-под ног. Амита. Воинственная девушка, что так рьяно и отчаянно рвалась вытащить Кират из стальной хватки чужеземного диктатора, теперь предательница. Теперь заодно с Юмой, заодно с… Пэйганом? Позолоченные маски слетают, вдребезги разбиваясь о камень. Все кончено? Нет, не может быть. Он ведь успел. Почти… Аджай и правда не понимает. Новость о предательстве шарашит его похлеще тазера, и он, все ещё тяжело дыша от стремительного бега, с колотящимся глухо сердцем оседает на ступени рядом с Сабалом. Голос бывшего саблидера наполнен горечью, надломлен, а уставшие глаза смотрят куда угодно, но только не на требующего ответы солдата. Амита, зачем ты это сделала? Ему не понять, не узнать, в чужие головы солдат не может проникнуть, но он знает, как война способна очернять души. Неуловимый мститель, молча принимающий приказы и никогда не задающий вопросов. Наверное, стоило их задавать. А знакомый голос, всё чаще звучащий в ушах, в голове, снова вопрошает где-то в подкорках сознания.А ты хоть раз думал о нелегкой судьбе.?
Пронзительный взгляд мажет по кажущемуся безмятежным небу, и Аджай шумно выдыхает носом, запустив пятерню в свои тёмные вихры. Проводит устало ладонью по щетине, не думая даже утыкать требующий ответы взгляд в потерянного, замученного предводителя, чей смысл жизни был в «Золотом Пути», в Банапуре. В Кирате, в этой войне за идеи того, чья тень преследует Аджая в каждом слове Сабала, обращенном к нему. Поверь мне, я знаю, каково это — когда тебе некуда идти. Как бы Сабал не сопротивлялся, его нужно вытаскивать отсюда — Гейл настроен решительно. — Мне жаль. Мне жаль, что я не успел. Нет, послушай, — Аджай нарушает тяжелую паузу, поднимаясь на ноги; быстро стаскивает с себя снайперскую винтовку, — у нас нет времени, понимаешь? Сейчас: или мы их, или они — нас, — оружие утыкается в грудь лидеру повстанцев, а крики приближающихся к вратам храма солдат заставляют Гейла обернуться. Их хотят окружить: солдаты подходят ближе, занимая позиции, и солдат замечает среди них маленькую фигурку девушки. Зачем ты это сделала? С приоткрытых губ срывается досадный полурык, и Гейл на секунду прикрывает глаза, чертыхнувшись себе под нос. Первые шальные пули на поражение тут же свистят в их сторону, сопровождаемые самодовольными криками гвардейцев, и Аджай решительным рывком толкает Сабала, будто призрака, ко входу в храм. — Твою мать! Амита здесь, — Гейл выругивается, больше для себя, тихо, но отточенными движениями заменяет патроны, перепроверяет магазин в своей винтовке — боеприпасов осталось немного, но на небольшой отряд хватит, если не палить по ним хаотично. Сын Мохана Гейла. Его почти коробит от того, как это звучит — сейчас особенно, будто невидимые кандалы снова накидывают ему на плечи, заставляя согнуть спину под тяжестью этого имени. — Что?.. — сдвинутые к переносице брови чуть приподнимаются, — нет-нет, черт подери. Сабал! — рука в перчатке вцепляется в плечо склонившего перед ним мужчины: Аджаю приходится оттащить его вглубь каменных стен к запахам почти выветрившихся благовоний, в тень, подсвеченную догорающими жаровнями. Прибивает убитого своим горем товарища к стене, встряхивает, призывая прислушаться к его словам, срываясь на рык, — ничего не кончено. Удержим позицию и свалим отсюда, как только перебьем их. Сабал, чёрт! — встряхивает снова, заглядывая в глаза — жестоко, холодно, стискивая зубы. — Ты нужен людям. И сейчас ты нужен мне, здесь, понял? Гейл надеется, что не ошибается. Прости, Сабал, но я — не мой отец, и никогда им не стану. Храм Джаленду затерялся среди Гималаев золотистым лоскутом среди ободранных, пожженных разноцветных флажков, а боги все молчат, пока звери будут терзать святыню. Гейл, перемахнув через ступени одним прыжком, срывается с места, готовясь встретить врагов метким выстрелом.[Amita]
Ошибки быть не может, глаза её не обманывают — Аджай Гейл здесь, Сабал, этот подлец, тоже здесь. Жгучая обида вспыхивает в ней снова, комом вставая внизу живота. Мы все здесь сделали свой выбор. И теперь за него нужно заплатить. Даже тебе, Аджай. Жаль, ведь Амита правда считала, что, хотя бы, он её поймёт. Она даже готова дать ему уйти, убежать… Киратец только по крови, он здесь — чужой, ему здесь не место, не ему умирать за её родину. Лейтенант Королевской Армии в подобающей форме с красной лентой на тонком запястье — больше не та девчонка, которой приходилось боевым мастерством и резкими выпадами обрывать тупую толпу, швыряющую ей вслед камни и своё негодование; доказывать, на что она способна, быть примером для женщин Кирата. Хватит искать утешения у безжизненных статуй, хватит возвышать покрытый пылью образ Тарун Матары. Щедрая генерал вложила в худые руки власть, и теперь женщина-воин командует отряду нападать на неприступные стены Джаленду, окружённые иссушенным садом. Первые выстрелы взрывают святое место, а девушка готовится встретить пикап с небольшим подкреплением, рукой указывая машине подъезжать к бронзовым вратам. — Генерал, — Амита не торопится бросаться в пекло — ни Сабал, ни Аджай не уйдут отсюда живыми, но появление здесь последнего… — здесь Аджай! Он сбежал из Дургеша. Ей дают приказ брать его живым, и Амита, удивленная, думает, что ослышалась. Но нет. Запихнув рацию за пояс, девушка снимает автомат с предохранителя, кричит своим, унёсшимся вперёд, прячущимся за статуями и камнями, нацеливаясь на ступени храма, где пару мгновений назад мелькнул американец. Амите будет не жаль, если он положит в одиночку половину её отряда. Да хоть весь. Ты не знаешь, что он сделал, Аджай, ты не понимаешь. Не чувствуешь. Не… — Вы слышали приказ генерала! Аджая Гейла не убивать, взять его живым! Пуля пронзает череп водителя пикапа, заехавшего прямо к храму, и Амита, рванув кошкой вперёд, прячется за машиной. Они уже несут первые потери, и пусть, пусть… Её глаза внимательно ищут другого, но не находят. Амита смахивает длинную прядь с лица, и покидает укрытие, направившись прямиком к каменным ступеням. — Давай же, покажись, Сабал! — она звонко смеётся, подстёгиваемая превосходством, но смех изломан обидой, превращаясь во вкрадчивое эхо, отражающееся от стен в темной зале, освещённой свечами, — или ты, действительно, такой на самом деле? Жалкий трус, который не может встретиться в бою лицом к лицу с женщиной?..