Я тебя впустила, я тебя простила, Не горюй о сердце — я скую другое. Как узнать, удержать перекати-поле? Приютить, обольстить, не пустить на волю…
Учебный год мирно подходил к концу. Слизерин лидировал, и на этот раз уступать первенство по желанию левой пятки начальства не собирался. Поттер с подвигом пролетел, как фанера над Парижем, и декан явно был этому рад. Уизли ходили мрачные, даже близнецы притихли. Перси же чуть по потолку не бегал, горестно завывая. С сестрой-преступницей карьера в Министерстве ему не светила. Поттер и Грейнджер утешали Рона, как могли, а тот, судя по мрачному торжеству в глазах, особо Джинни не жалел. Ну да, ну да, шестой ребенок в семье, которого, как знаменитого Кевина, постоянно забывают, и любимая избалованная дочка. Одно хорошо, Уизли меня ни в чем не винили. Локонс вдохновенно ваял свою нетленку, периодически прибегая к моей помощи, когда сюжет заходил в тупик. Я читал и поражался. У человека был талант! В романе было всё: и любовь, и юмор, и печаль, и два-три пласта скрытого смысла. На фоне этого откровенное самолюбование главного героя смотрелось просто изюминкой, чертой характера. Мой персонаж был замкнутым, вечно занятым странным чуваком с «вечнозеленым взглядом и светлой улыбкой», который все время тусовался с не таким отстраненным, но более мрачным и неприятным персонажем Снейпа. Парочка из нас получалась колоритная, особенно меня уносило с диалогов. Самое смешное, что часть являлась дословным цитированием. Люди писали мне письма, но Дамблдор явно контролировал мою почту. Мне в руки попадали лишь послания от потенциальных клиентов, больницы Святого Мунго да подарки. Никакого хлама в виде пожеланий, ободрений, угроз и прочего спама, чего быть никак не могло. Ну, тут я могу сказать только спасибо, потому что разгребать почту мне было некогда. Пусть даже доходили до меня письма лишь тех клиентов, которые были угодны старику. У меня был второй канал связи с миром, который Дамблдор никак не мог проконтролировать – дети. И эти дети меня доставали. Если слизеринцы быстро поняли, что ни простуду, ни травмы я не лечу, и ходили к Помфри, обращаясь лишь в реально серьезных случаях, то остальные факультеты просто жаждали посмотреть на мою работу и ходили за мной по всему замку, громко жалуясь на насморк-царапину-вывих-синяк. В качестве средства защиты я взял манеру Снейпа язвить, выгибать брови, кривить губы и эффектно разворачиваться на каблуках, взмахивая полами мантии. С моей ангельской внешностью пришлось долго потеть перед зеркалом, доводя гримасы до нужного уровня, но результат того стоил. Мини-Снейп деморализовал детей. Поток праздно шатающихся оболтусов резко иссяк, я получил кучу оскорбительных кличек, а те, кому действительно нужна была помощь, не обращали внимания на мою манеру общения. После посвящения приступы лунатизма прошли, но появились осознанные сны. Каждую ночь я развлекался, летая над землями, метая молнии из рук и меняя сюжеты. Сновидения запоминались очень отчетливо, а войти в осознанный сон становилось с каждым разом всё легче и легче. В один прекрасный момент я нашел выход в свою деревню. Снилась мне в ту ночь какая-то ерунда: какие-то девчонки, огороды, речка вышла из берегов. Девочки прыгали по бревнам, падали в воду, я парил неподалеку, и в моей голове настойчиво крутилось желание навестить мою прабабушку и посмотреть, вернули ли ей ведра. - Девочки, а не подскажете, где здесь выход в астрал? – спросил я. Одна на секунду оторвалась от своего занятия и ткнула пальцем вверх. - А вот он! Я задрал голову и рассмеялся. Прямо посреди чистого голубого неба торчал канализационный люк. Самый обычный канализационный люк. Я подлетел к нему, свинтил крышку и полез. Блин, ползу вверх, люк канализационный, а ощущение, что лезу из какой-то норы: комья земли, корешки… Впереди показался свет, и я рванул к нему. Я лежал в знакомом поле. Надо мной пели птицы, покачивались колосья. Невдалеке виднелась знакомая лесная опушка и родная изба. Получилось! Бабушка нашлась во дворе. Она развешивала белье, и белые простыни с наволочками развевались на ветру, обдавая прохладой. Я тихонько подкрался сзади и ткнул её под ребра. Она подскочила с визгом и обернулась, хлестнув по лицу длинной темной косой. Взметнулась юбка. Я получил по шее мокрой наволочкой. - Вот негодник! Дай, поцелую, – бабушка притянула меня за вихры и чмокнула в лоб. - Тьфу на тебя! – я обиженно стер поцелуй. – Как покойника чмокнула. Ведра получила? - И ведра, и коромысла, и даже воду, - кивнула бабуля. – Твой друг по пути на колонку набрел. Неплохой он мальчик, пельмени помог налепить, забор поправил. Больной только. - Сильно? – я выудил из тазика майку, встряхнул и повесил на веревку. - Да уж неслабо. Половина – это не шутки, - вздохнула бабушка, расправляя простыню. – Одно хорошо – гнилья в этой половине нет. Страха много, злости хватает, это да, а гнилья нет. - Я могу найти остальное, - предложил я. - Остальное… - бабушка задумчиво почесала нос. – Отсечено то, что ему мешало, и не в нашей воле ему это возвращать. Мальчик не кувшин, чтоб по осколкам собирать. - Не кувшин… - я задумался. – Может быть, хотя бы сердце вернуть? Половина души – это мало для того, чтобы взрастить недостающее. - Всякая земля хороша, если рук не жалеть. А сердце у него разбито. Зачем ему разбитое сердце, если он и так страха полон? - пожала плечами бабушка. – Пельмени будешь? Мы много налепили. - Буду. На лавке у крыльца сидел Волх и чистил меч. Волчью морду он скинул на плечи, и солнце играло на его выгоревших пепельных прядях. Мой предок носил классическую для своего времени прическу: волнистые волосы до плеч, прямой пробор. Чтобы ничего не мешало, голова была перевязана узеньким цветастым налобником. Рыжая кудрявая борода аккуратно подстрижена. Черты лица выразительные, резкие. И нос как у меня и папы. Бабуля кивнула ему и прошла в дом, а он исподлобья взглянул на меня. - Поздравляю, внучок, - буркнул он неприветливо. – С посвящением тебя. Теперь ты полноправный волхв, шаман, содяце… как там нас еще называют? - Друид, - подсказал я. - Друид, - согласился Волх и отложил меч. На меня он не смотрел. - Деда, - жалобно протянул я. – Ну, не обижайся. Он хороший. - Может, и хороший... Да только сына он тебе не даст и рода нашего не продолжит! – Волх в сердцах бросил скребок на лавку. – Столько ждал, и всё впустую! И ведь не откажешься от тебя такого, засмеют ведь. - Я же не виноват! - Не виноват, - передразнил Волх. – Ну, и что делать с тобой прикажешь? Род продолжать надо. - Продолжу, - шмыгнув носом, пообещал я. Волх прищурился. - Честно? Кровным прямым наследником? Сыном? От твоего семени? - Сделаю я тебе сына и наследника, - пообещал я. – Только потом ты не будешь выедать мозги насчет моей любви к мужикам. - Идет! – Волх посветлел лицом. – Но только если мальчишку сделаешь! - Сделаю! Волх засмеялся и вскочил. Я опомниться не успел, как сильные руки подкинули меня в воздух, а щеку клюнул жесткий поцелуй. - Поставь ребенка на планету! – взвизгнул я, хохоча. Волх схватил с лавки меч и забросил его в ножны. - Ну, теперича этот содяце утрется! «Люляма ей не по руке», видите ли. Без него обойдемся. Я дам тебе силу на зачатие. Пусть локти кусает! И предок с радостным демоническим гоготом ускакал в деревню. Видимо, побежал радовать. Дверь приоткрылась. Из щели выглянуло хитрое лицо бабушки. - Что, этот старый хрен все-таки раскрутил тебя на обещание? Ну, не дуйся, - она взъерошила мне волосы. – Всё готово, осталось только нашего гостя разбудить. Том сладко спал на теплой печке, подложив под голову пуховую подушку и закутавшись в легкое лоскутное одеяло. Иссушенная рука выглядывала из-под разноцветного края, на запястье билась голубая жилка, пальцы чуть подрагивали. Из влажных приоткрытых губ вырывалось ровное дыхание. Худое заостренное лицо излучало такое умиротворение, что разбудить его у меня не поднималась рука. Я осторожно погладил Тома по впалой щеке костяшками пальцев. - Том, просыпайся, - мягко позвал я его. – Обедать пора. Тоом! Тот заворочался, приоткрыл сонные темные глаза, откинул одеяло. С его костлявого плеча сползла старая футболка деда. В белых штанах я узнал своё косорукое творчество, которое шил на национальный фестиваль. - Где?... Кто?... – пробормотал он, приподнимаясь и оглядываясь по сторонам, и рассеянно уставился на меня. – А… Это ты. Вадим, правильно? - Верно. Обедать пора. Ты не садись, а то макушкой треснешься. - Я думал, мне это приснилось, - пробормотал Том, спускаясь с печки; на левой ноге задралась штанина, обнажая лодыжку. – Правда. Вадим, как я оказался здесь? Я же был в Хогвартсе… - Мы и были, - кивнул я. – А потом выполз василиск, и я очутился здесь. Честное слово, тебя я прихватил с собой случайно. Мне просто совесть не дала тебя бросить – ты кровью истекал. Том медленно опустился на стул перед тарелкой пельменей. На красивом лице застыло выражение тотального непонимания вперемешку с сонной одурью. Бабушка вручила ему ложку и мимоходом погладила по голове. - Кушай, тебе нужно набирать вес. Том машинально сунул ложку с пельменем в рот, но опомнился, сверкнул глазами и тряхнул темными вихрами. Прожевал, подумал и молча зачерпнул еще. Полуголодное детство заставляло правильно расставлять приоритеты: сначала еда, потом вопросы. Эх, давно я не ел бабушкиных пельменей со сметанкой и перчиком! После обеда бабушка сноровисто собрала посуду, пока я разливал чай. Том наелся до такой степени, что едва дышал и снова клевал носом. Однако получив кружку сладкого чая с конфетой, он встряхнулся. - Это был портал? – требовательно спросил он. – Говори правду! - Эм… Нет, - признался я. – Тут такое дело… Том, ты только не волнуйся. Том тут же напрягся и отставил чашку. - В общем, Том Марволо Риддл, твой дневник съел василиск, - выпалил я. - Яд разъел обложку до такой степени, что специалистам так и не удалось установить твоё имя. О тебе никто не знает, я не сказал, кому принадлежало твое вместилище. Том посерел. Он отлично знал, что означало уничтожение тетрадки. - Но я же жив… - прошептали побелевшие губы. – Я ем, дышу, чувствую боль… Я жив! Жив же? Том тяжело задышал, хватая воздух ртом, накренился на стуле сломанной куклой. Я схватил его за плечи, не давая упасть. - Ты жив, - твердо сказал я, глядя в горящие лихорадочным огнем глаза. – Том, успокойся, дыши медленно. Ты думаешь, чувствуешь – ты живой. С тобой всё хорошо. - Вот, выпей, - бабуля ловко сунула ему чашку с мелиссой. Том выхлебал чай, не чувствуя вкуса. Эмоциональный взрыв его вымотал – дрожащие руки, поникшие плечи, уставшее лицо. Он слабо цеплялся за меня, опустив глаза. Ему явно было стыдно за свою вспышку. - Тебе надо поспать, - резюмировал я. – Пойдем, я помогу тебе лечь. - Где я? Это ведь не Великобритания? – тихо спрашивал Том, покорно позволяя затащить себя на печку. - Не Великобритания, - согласился я, устраивая его на матрасе и заматывая в одеяло. – Это безопасное место, тебя никто здесь не тронет до тех пор, пока ты никого не трогаешь. Тебе придется пожить здесь некоторое время, пока не поправишься. Ты очень болен. Состояние души сказывается на теле, а в тебе всего лишь её половина. - Почему вы мне помогаете? Вы родственники Тони Долохова? – Том схватил меня за руку, укладывая рядом с собой, темные глаза оказались совсем близко, в глубине зрачков метался страх. - Нет, я не родственник Долохову, - я погладил его по щеке, пытаясь успокоить. – А помогаю я тебе, потому что это моё призвание. Это призвание всего моего рода. Мы истинные целители. Рука на моем запястье сжалась мертвой хваткой. Я снова ласково погладил его по лицу. Том прикрыл глаза, борясь со сном. - Я знаю, ваши услуги оцениваются очень высоко, - прошептал он. – Будь уверен, отплачу достойно, как полагается наследнику Слизерина… Я всегда награждаю… - он сладко зевнул, - верных слуг… Я лорд Волдеморт… Я не удержал смешка. Измученный парень хоть и не растерял своей красоты, но больше походил на узника Освенцима, чем на могучего мага с толпой последователей. - Спи, отогревайся, - прошептал я, проведя пальцем по кончику тонкого носа. – Пока не поправишься, ни о чем не думай и просто отдыхай. Том тяжело вздохнул и уткнулся мне в грудь. Хватка худых пальцев ослабела, дыхание выровнялось, на истощенном лице разлился покой. Я аккуратно высвободил руку, натянул одеяло на оголившееся плечо. И открыл глаза.***
В темное время суток Хогвартс был красив, волшебен и мистически страшен. Ночами пустые коридоры наполнялись тихим шепотом портретов, в неверном свете факелов барельефы оживали и бросали на стены странные танцующие фигуры. Мерцали бесшумные призраки, растворяясь в лунном свете, льющемся из окон, и сияя в темных углах. В тиши мощь и сила древних стен ощущалась особенно четко. А вид с Астрономической башни? Ночные уроки астрономии были самыми любимыми у школьников всех возрастов. Потрясающий вид на горы и озеро, в котором отражалась россыпь алмазных звезд. Любимое место всех влюбленных парочек. Наверное, поэтому школьники так любили гулять именно по ночам, заставляя старост и весь преподавательский состав бегать за ними по всем углам, вытаскивать вывихнутые ноги учеников из ступенек, вылавливать парочки и выводить потерявшихся из лабиринта коридоров. - …Гарри, этот мир не сказка, а люди не делятся на только добрых и только злых. - Но это же здорово! Я бы хотел, чтобы он меня усыновил. - Ты знаешь, у меня неплохие отношения с твоей теткой. Она мне рассказала, что тебя подкинули ночью на крыльцо и оставили письмо. Не постучались, не дождались утра, не похлопали по плечу, выражая соболезнования. Пара сухих строчек: «Чета Поттеров трагически погибла, это ваш племянник, воспитайте достойным человеком, не разбалуйте». Это не цитата, но в целом, верно. А миссис Дурсль, между прочим, сестру любила. - И к чему ты это говоришь? - К тому. Письмо Дамблдор написал, он тебя на крыльце и оставил. Одного, в ноябре. И кошки миссис Фигг. Думаешь, почему они меня так настораживали? Никакие это не кошки, а полукниззлы. Магические существа. Миссис Фигг жила рядом с тобой всю твою жизнь, она знала и видела, как с тобой обращаются Дурсли. Я тут порылся в библиотеке и узнал, что Дамблдор отлично знает семью Фигг, в том числе и супругу своего школьного друга - сквиба Арабеллу. Молчание. Глухой сдавленный голос: - Я тебе не верю. Профессор Дамблдор нас спас в прошлом году, он добрый! - Скажи еще, что я мерзкий слизеринец и пытаюсь сбить тебя с истинного пути. Ради всех богов, Гарри, не хочешь – не верь. У тебя своя голова на плечах. Ты спросил моё мнение о Дамблдоре – я ответил. Я, в отличие от тебя, успел пожить в приюте. Я отлично знаю, что добрый дядя со сладкой улыбкой может быть маньяком, и живым ты от него не уйдешь. Дамблдор фильтрует мою почту, знает обо всех моих связях и расходах. Пока я не взбрыкнул, он ласковый и добрый дедушка, но без его ведома и согласия я уже не могу оформить себе паспорт, покинуть страну или выбрать место учебы. Он отрезал меня от остального мира, поселив у профессора Снейпа. У него классно, но каждый раз для того, чтобы тебе позвонить, мне приходится три часа пиликать на велике через весь город. Он уже подталкивает меня остаться в магическом мире Великобритании, хотя прекрасно знает о моем желании уйти обратно к обычным людям и получить медицинское образование. Я даже книги заказать по почте не могу без его ведома! - Дим, это паранойя. Дамблдор светлый волшебник и не сделает тебе зла. А меня оставил у Дурслей потому, что… Ну, наверное, была какая-то уважительная причина! Я же герой, меня прятали! А миссис Фигг просто выжившая из ума кошатница, она могла что-то напутать или забыть! - Угу, прятали, а кто мне рассказывал, как к тебе на улице подходили странные люди и жали руки? Либо это была охрана, либо ты Неуловимый Джо. Раздалось хихиканье людей, объединенных какой-то старой общей шуткой. - Гарри, я не отрицаю, что Дамблдор добрый человек. До сих пор он не сделал ни мне, ни тебе ничего плохого. Но он политик. А политикам добрыми быть нельзя. Я прошу тебя, не рассказывай никому о нашем общении, даже друзьям, не смотри ему в глаза и не снимай мой подарок. Ты занимаешься по той книжке, которую я тебе на День Рождения подарил? - Да. - Врешь и не краснеешь, - беззлобная усмешка. – Ну, хоть этому я тебя научил. - Я… буду заниматься, честно! - Ну-ну. - И не может быть всё так плохо, как ты рассказываешь. Снейп, конечно, та еще сволочь и ублюдок, но он не станет тебя убивать. Ты же его любимчик. Он даже меня спас в прошлом году, а он меня ненавидит! - Гарри, ну как ты не понимаешь, - тоскливо протянул второй голос. – Я целитель, моей клятве все равно, кто передо мной – маньяк или святой. Я обязан лечить всех. Если я попаду в руки Волдеморта, то Северус меня убьет. Нехотя, ненавидя Дамблдора за этот приказ, но убьет. Надеюсь, быстро и безболезненно. - Дим… Ну, не плачь, - растерянно забормотал Гарри. – Не убьет он тебя. Все будет хорошо, вот увидишь! Ты просто параноик! - Если у тебя паранойя, это не значит, что за тобой не следят! – фыркнул Волхов. - И не плачу я. Меня вообще здесь нет, это астральная проекция, и она может исчезнуть в любой момент. А я в постельке лежу и сплю, это ты по Хогвартсу шарахаешься ночами! Мальчики зашептались, захихикали. Минерва МакГонагалл в ужасе обернулась к коллеге. - Этот русский настраивает Гарри против Альбуса! Сначала Альбус, потом весь волшебный мир Великобритании, а потом… Северус, их общение нужно немедленно пересечь! – прошептала она. - Конечно, ты абсолютно права. Когда Макгонагалл поставила ногу на ступеньку, чтобы подняться на верхнюю площадку, он вскинул руку и с громким звоном пнул стоящий рядом с лестницей телескоп Синистры. - Обливейт! - равнодушно прошептал Северус, жестко отводя запястье ведьмы с волшебной палочкой в сторону от себя и глядя в расширенные от изумления глаза.