<•••>
На пятый день Хаттори необычно рано вышел с учёбы и сел на поезд до Мобары. Я с такого маршрута немного прихерел, но всё-таки ринулся следом. Час езды. Поезд, рельсы, старики и старухи, все другие пока что на работах и в школах, куда-то едут детсадовцы с высокой каланчой-воспитательницей, визги, крики, смех, бульканье чая в трубочке, звонки, разговоры, диктор, станция Мобара, осторожно, двери закрываются! За неделю Япония облысела. Пропала куда-то листва, словно кто-то языком её всю слизал и проглотил. Шумят теперь деревья пустыми ветвями, горюют по своей одёжке, а от их ледяного реквиема у меня мурашки по спине. Солнце, иногда выглядывавшее из-за покрова облаков, не грело. Хаттори торопливо шёл, словно паломник в Мекку, только к собственной, пока неизвестной мне, Каабе; я плёлся следом, и случайно зацепился взглядом за своё отражение в окне старенького ниссана, припаркованного на обочине. Ну, довольно приличное лицо: недели хватило, чтобы убрать все синяки, но царапинки всё ещё красовались тут и там, а на нижней губе большой блямбой всё ещё сидела сухая корка – последствия удара. Если шрамы и красят мужчину, то я сейчас точно чуточку покрасившей, чем обычно. Всё равно под медицинской маской не будет видно, даже жаль. Спустя двадцать минут ходьбы по узким улочкам, Хаттори, наконец, зашёл в массивное пятиэтажное офисное здание, рассекавшее, словно ледокол, череду обычных картонных домиков с торговыми лавками и лапшичными. Он спустился по заезду на подземную парковку и исчез за дверью, ведущей к техническим помещениям. Я подошёл к переднему входу в комплекс. Двери внутрь дурацкие, стеклянные. Встал рядом, постоял. Стоит ли? Попытался придумать себе легенду, но ничего умного в голову не лезет. Ну, ладно. Дёрнул дверь с усилием, а понял с опозданием, будто на автопилоте. Внутри всё белое, стерильное, вылизанное дочиста, сверкающее. Ничего нет. Белый свет, коридор белый, белый плинтус, стены белые – космический корабль. Я сразу почувствовал на себе жгучий взгляд камер со всех сторон, но что сделано, то сделано: теперь отступать уже некогда. Уверенно, но немного расслабленно я подошёл к посту консьержа: там сидела какая-то потрёпанная девушка с пустым взглядом, что-то читала. Когда она упёрла в меня свой тупой взгляд, я с небольшой улыбкой произнёс кодовую фразу, заветную путёвку в любое место: — Добрый вечер. Я к сестре на работу, — постарался смотреть на консьержку как можно более ненапряжённо, — Ключи нужно передать. Сколько людей здесь работает? Тысяча? Сто? Два? Должны же быть другие женщины? Неловкое молчание: — А, — раскрыла рот девушка, подбирая слова, — А… Я кивнул ей и немедля прошёл дальше, к турникету. Она посмотрела мне вслед, пытаясь понять, что ей делать. Пару секунд раздумий и турникет загорелся зелёным. Как же я люблю свой народ за стремление сохранить социальную гармонию! Очень захотелось хохотнуть. Быстрым, чётким шагом – таким ходят люди, которые знают, куда идут – я проникал всё дальше во внутренности этого зверя. Изнутри заколдованный дом был больше, чем казался снаружи. Я всё бродил и бродил по белому пустому коридору, рассматривая технические двери и проходы: тоже белые. Везде стоял ровный, монотонный тихий гул. Сумасшествие. Наконец, я нашёл техническую лестницу. Спустился на два этажа, и мне показалось, что сейчас я должен быть на одном уровне с дверью, куда вошёл Хаттори. В начале очередного коридора на стене висел план эвакуации: то, что нужно. Я проследил пальцем: вот спуск в парковку, та самая дверь и коридор. Парочка каких-то ответвлений с помещениями, арендованными различными транспортными фирмами, и несколько обширных комнат без наклеек с логотипами арендаторов. Подпольный бордель? Стало немного не по себе. Я двинулся к неотмеченным комнатам. С каждым поворотом технических кишок белого архитектурного чудища мне всё больше не хватало дубинки в кармане. Жглись руки. Я вывернул к месту, где должны были быть двери к борделю(?). Во всё такой же белой галерее теперь была куча хлама: манекены, наряжённые идолами, груды каких-то фанер, куча прочего, всякого. В середине пути стоял человек, облокотившись на стену. В костюме, высокого роста, похожий на мафиози из кино – охранник. Внутри что-то ёкнуло, но я не снизил темп, той же наглой походкой продолжил идти по коридору. Я прошёл мимо нужных мне проходов, мимо охранника – он теперь пилил меня взглядом – и я свернул дальше. Зашёл в первую попавшуюся дверь, на которой была табличка «туалет». Всё было так же бело. Я пригнулся и посмотрел под кабинки. Все были пустые. Тогда я занял одну, заперся и сел на крышку унитаза, вместе с ногами. Долго ждать не пришлось, скоро я услышал, как кто-то тяжело зашёл в комнату. Кто-то медленно, словно хищник, методично прошёл мимо каждой кабинки. Под ребрами заныло, но я не дышал. Не учуяв меня, хищник вышел. Затряслись руки – я чувствовал, как сердце закачивает мне дозу адреналина, гонит по моим артериям. Я закрыл глаза. Время для меня замедлилось, и я не знаю, сколько просидел на унитазе, но скорее всего недолго – минут десять, самое большее – двадцать. Кроме меня кто-то был внутри – я слышал журчание напора из кранчика в одной из раковин. Ноги занемели, и я слишком поздно почувствовал, что съезжаю. Я с грохотом упал на пол, навалившись лбом на дверь. Пластиковая защёлка на двери держалась непрочно, и отскочила, а вместе с ней и дверь. Я выпал наружу, сразу же попытался встать на ногах, которые в самый неподходящий момент превратились в вату. Передо мной стояла девушка с поста на входе, её потрёпанные – теперь уже убранные в хвост волосы – чернели в свете ламп, поглощали свет, словно чёрная дыра; глаза и губы её мокро мерцали. Ноги беспощадно закололись, когда я подскочил к ней, пытаясь зажать ей рот и не дать выбежать из туалета. — На… насильник! — прошептала она, выкинув вперёд себя связку ключей, висевшую на её шее, — Перверт! Моё каменное лицо, застывшее в напряжённых раздумьях и мои тускло-тухлые глаза, видимо, перепугали девушку до полусмерти, и теперь уже всё её лицо блестело капельками пота, а руки её дрожали. По пухлой щёчке пробежала полоска слезы. — Я уже... Я вызвала... полицию... — заплакала она. Я взглянул на связку ключей: её пальцы с усилием вдавили единственную кнопку на маленьком пульте. Тревожная кнопка. Я зашагал к двери, отскочив от девушки, как от огня. Она стремительно грохнулась на задницу. Проклятые белые коридоры не хотели кончаться, они выстраивались заново за каждым углом, словно демон заточил меня в тюрьме своего нутра, и я блуждал по его кишкам. Нервы не выдержали, и я рванулся к очередному углу, чтобы реальность не успела прогрузить мне ещё один поворот, и я вывалился меж текстур и свалился в пропасть, но там оказалась рецепция и стеклянная дверь в человеческий мир. Во владениях пространства людей быстро темнело. Я, попав в знакомые места, почему-то успокоился и побрёл, пытаясь утихомирить бившуюся в конвульсиях кровь. Пульс чувствовался повсюду, и каждое биение сердца сотрясало меня и, казалось, землю под ногами. Ноги ощущались очень лёгкими, и внутри меня царило какое-то странно-обреченное спокойствие, смирение истекающей кровью добычи. Уйти далеко не вышло, и когда вдруг раздался полицейский свисток, я был у дорожного перехода. Стало понятно, что бежать некуда и мой взгляд уставился в собственную тень, возникшую впереди. Я медленно поднял руки и развернулся на месте. Яркий свет ручного фонаря ударил мне в лицо и я, в ответ, улыбнулся ему.<•••>
— Эх вы, Хикигая-сан! — качал головой уже знакомый мне старик из полиции, — Не думал я, что вы таким занимаетесь. Мы были тет-а-тет в проходной полицейского участка, я сидел в наручниках, а старик стоял надо мной, не смыкая глаз. Прошла уже пара часов, но видимо тут происходит какой-то кипиш. Полицейский улей в возбуждении, и менты носятся туда-сюда, как заведённые. Поэтому-то меня и привезли из Мобары в крупный участок на окраине Чибы-сити, а не в обычный кобан – почти все, попавшиеся нам по пути, были пусты. Я вертел головой по сторонам, пытаясь уловить суть происходящего. Что-то большое случилось? — И что прикажете с вами делать? — вопрошал дедок. Нужно отсюда выбираться, если меня примет в оборот какой-нибудь мент поумнее, то я расколюсь, и вся затея господина Юкиношиты вскроется. Разумеется, поднимется небольшая буча, но он сможет её утихомирить и заткнуть кого надо. Для него ничего очень плохого не произойдёт. Только такой вариант для меня неприемлем. — Послушайте... — начал было я, но меня тут же прервали. В проходную в сопровождении ещё одного полицейского вошла женщина средних лет, упакованная в приталенный костюм – серый пиджачок и брюки, неплохо выделявший её выпуклости. Она повернулась к нам и тряхнула головой, отправив своё карэ в полёт, словно детскую карусель. Я почувствовал резь от её острого, бегающего по моей физиономии взгляда. — Не мой клиент, — вслух заключила она, — Слишком уж старый. Обидно. Мне нет и тридцати! — Полицейская жестокость во всей своей красе, — ухмыльнулась она, рассматривая кровоточащую губу (я раскусил корку зубами), — Не стыдно, Като-сан? Дед с наигранной виноватой улыбкой развёл руки: — Это не мы, Камисори-сан! Так уже было. Женщина внезапно посуровела: — Мой долг — это защита и справедливость для жертв насилия со стороны полиции. Неважно, является ли пострадавший членом нашего профсоюза. Вот, держите. Она протянула мне визитку. Камисори Сори, правозащитник, адвокат, активист Чосэн Сорэн. Чхонрён, если по-корейски. В воздухе запахло официозом. Дед Като первым попытался разрядить ситуацию: — Вы всегда выглядите прекрасно, — смеющимся голосом ответил ей старик, — Но сегодня вы как-то по-особенному светитесь, Камисори-сан! Мне стало стыдно за его слова. — Ночь сегодня зажигательная, Като-сан, — усмехнулась она в ответ, но не сбавив ни капли своей строгости, — Надо соответствовать. Она прошла внутрь, по-деловому виляя бёдрами. — Корейская сука, — отозвался второй полицейский, — Я ставлю всю свою зарплату за месяц, она была в курсе, что её подопечная шпана сегодня устроит весь этот сраный фейерверк. — Ну, очевидно. Разве бывает иначе? — риторически ответил старик, — Кстати… Они заговорили о чём-то своём, и их болтовня стала для меня белым шумом. Я упёрся взглядом в своё отражение в зеркале на противоположной стене. Только для меня там было не моё лицо, там была крохотная квартирка в Макао, в старинном португальском здании, построенном в колониальном стиле двести лет тому назад. Пространство квартирки было располосовано натянутыми верёвками с бельём, рубашками, трусами, брюками и полотенцами; всё выглядело очень обжито и жёлтый свет ламп создавал уютный кадр. Да вот только шло это всё вразрез с кровавыми пятнами на паркете. Крови было много, она будто бы пенилась и густела, складываясь в неестественные толстые шлепки тут и там, гламурно блестящие от уютных лампочек, словно масляная краска. Ещё я видел две женские ступни, утопающие в этой крови, и я почувствовал, как поджилки мои трясутся, и очень не хотелось поднимать взгляд дальше, проходить им по крохотным коленкам, которые я лет пятнадцать тому назад заклеивал пластырями, когда Комачи падала со своего дурацкого велосипеда – и мне было всё непонятно, как она умудрялась падать с велосипеда с колесиками по бокам? Такая неуклюжая сестрёнка! Колени сменялись красивым и элегантным изгибом бёдер, которые хоть и были непривычно худы, всё-таки уже не выглядели как детские, это были бёдра привлекательной женщины в цвете своих лет. Я зажмурился с силой, шум заполонил моё сознание и рвал на части сосуды в моих глазах, чтобы я не видел того, что будет дальше. Но кто-то под веки мне засунул экраны и даже не смотря, я всё равно всё видел. Видел гротескные, страшные дыры и полосы в её теле, из которых струилась моя собственная кровь, и я видел её безжизненные глаза, упёршие взгляд мне в душу. Я вскочил резко, неожиданно для деда и его собеседника. Они схватили меня за плечи, усадили обратно на ледяные жёсткие сиденья. — Воды, — попросил я старика. Он ушёл, оставив меня под надзором другого. Я всё сидел и сидел, пока перед глазами не возник стакан. Вода была безвкусная, и я заливал её в себя, словно бензин в бак. Механически и без лишних эмоций. — Я расследую смерть Хицудзи Накано, — смочив горло, соврал я. — Висельник из Татеямы, — сказал второй полицейский. — Разве это было не просто самоубийство? — сморщился Като. — Мало кто в это верит. Включая вас. Дед усмехнулся. Второй посмотрел на наручные часы, хлопнул в ладоши: — Като, нам надо ехать, — он кивнул на меня и ушёл внутрь. Старик виновато развёл руками и вскинул брови, глядя в ответ. Слегка помялся, сгибая-разгибая пальцы. Прошло где-то полминуты. — Ну, будем считать, что с вами проведена профилактическая беседа, — он подмигнул мне и снял с меня наручники, — Доброй ночи, Хикигая-сан. Я поклонился, ниже, чем обычно следовало бы.<•••>
В Чибе грохотало. Что-то хлопало и свистело на севере, а потом я увидел дым, поднимающийся чёрным столбом над малоэтажной застройкой. Зарева видно не было, только его красный отсвет на ночном небе. В воздухе стояло странное напряжение, словно азарт перед партией в покер, словно тремор рук перед перестрелкой. Будто в подтверждение моим мыслям, мимо промчались две полицейские машины с визжащими в надрыве сиренами. Я всё брёл и брёл. Если подумать, меня действительно можно назвать сестролюбом. Нужно было ещё в школе взять эту глупую обзывалку и носить её с гордостью. В моей любви к Комачи не было ничего сексуального или развратного, я горел искренними братскими чувствами к ней. В конце концов, как я не мог любить свою сестру, если она единственная, кто ценила меня таким, какой я есть? Пока другие всё пытались – кто намёком, кто напрямую – сказать мне: меняйся, такой, какой ты есть, ты куска говна не стоишь! Она соглашалась: действительно, братик, ты неудачник, но я всё равно тебя люблю. Комачи честна в своей двойственности: она уважала моё право жить, как захочу я. Но у меня нет права разрушить её жизнь. Когда я был у дома Ирохи, уже во всю светало. Субурб оживал, из домов-муравейников и домов-нор отовсюду выползали унылые серые массы. На белый свет вышла и Ишшики. — Семпай? — позвала она меня обеспокоенно, — Что ты тут делаешь? Я дёрнул плечами: — Я уже не могу проверить, как дела у моего кохая? Ироха посмурнела. — Слушай, если ты это из-за того вечера… — она немного подумала, и раскрыла дверь, — Заходи, не мерзни. У неё был беспорядок. На входе меня встретили несколько туго набитых мешков с мусором, в жилой комнате выстроилась батарея пивных банок и винных бутылок на её столике. Громко вещал телевизор, крича многоголосьем дубляжа какой-то европейский фильм. Я шмыгнул носом, уставившись на парад алкодивизии. — Проблемы? — сказала Ишшики, когда я перевёл взгляд на неё. — У меня? Она закатила глаза и молча ушла на кухню: — Я собиралась завтракать, так что сделаю и на тебя. Присаживайся, чувствуй себя, как дома. Я повернулся к телеку: — Как думаешь, в тюрьме ему обрадуются? Ты прав, жаль, дадут не больше шести месяцев. Цыпа из крутой семьи. Согласен, тогда пару лет. Но есть ещё нюанс – допустим, пара законопослушных копов шепнут кое-что начальнику тюрьмы… — говорил телевизор многими голосами. С кухни затрещало масло в сковородке Ирохи. — Будешь яичницу с помидорами? — спросила она, прибежав обратно и копаясь в холодильнике. — Нет. Что угодно, кроме помидоров. — Однако предположим, что у петушка есть информация, которая поможет законопослушным копам с расследованием убийства, — перебил нас телевизор. У меня есть обязанность, ведь я старший брат, защищать мою младшую сестренку. Я не могу быть виновником её несчастий. Нужно занести в храм около Мобары хорошее подношение, потому что сегодняшней ночью точно было, блять, какое-то божественное вмешательство. Я облажался, но мне был дан второй шанс. Больше никаких ошибок. Яичница была пересолена. — Ишшики-сан, — вдруг сказал я; Ироха дёрнулась и замерла, вернув кусочек еды обратно в тарелку, — Ишшики-сан. Мне нужна твоя помощь.<•••>
— Ну, как я выгляжу? — Ироха крутилась на месте, красуясь формой нашей школы. Ишшики не постарела ни на грамм, и я с трудом мог сказать, что она совершеннолетняя. Я осмотрел её снизу вверх: белые кроссовки в тон цветам формы, плотные чёрные колготки – сексуальные складки под коленками и под голенями – юбка выше колен, дальше достаточно скучно: чёрный пиджак, кофейного цвета джемпер оверсайз – грудь у Ишшики была небольшая и за воздушным мешком (для тепла) под одеждой ничего не выпирало; у меня внизу залилось кровью, но я всё-таки удержался, взял себя в руки. — Серьги сними, — сухо бросил я. — А? — Ишшики недоумённо схватилась за ухо; до неё сразу же дошло, — Да, точно. Смотри мне, не потеряй, а то я, блин, прибью тебя. Я спрятал их в карман куртки. Сегодня было солнечно – после двух недель пасмурной погоды – однако, всё ещё было холодно, лучи совершенно не грели, а от ветра мёрзли и болели уши. Вдовесок на них ещё висела маска, и мне казалось, что резинка прерывает кровоснабжение, и от этого уши ныли ещё сильнее. Ледяная оправа солнцезащитных очков морозила всё лицо. Очень некомфортно и зябко. Ирохе тоже было холодно: ветер залетал к ней под юбку и щекотал ляжки, и поэтому она, как пингвинёнок, липла ко мне. Ждать пришлось долго, Ишшики извела меня просьбами уйти в какую-нибудь кафешку или раменную, в любое тёплое помещение, и, когда я уже намеревался сдаться, вдруг из-за угла появилась нужная нам девушка. Она с опаской шла по улице, часто оглядываясь по сторонам, и очень торопилась. В быстром темпе она вбежала на цокольный этаж, где располагалась квартира Хаттори, и направилась к его двери. Перевела дух, занесла руку над звонком... И я в последний момент перехватил её. Другой рукой мне пришлось сразу зажать ей рот, потому что она тут же попыталась закричать. Инерции и веса мне хватило, чтобы снести её дальше по коридору: прочь от двери Хаттори. Сцепившись, мы прошли так до другой лестницы, девочка к этому моменту расхотела орать. — Сколько тебе лет, девочка? — строгим голосом спросила её Ишшики из-за её спины. — Хули вам надо? — она принялась оправлять одежду: это была стереотипная школьная форма, без специфики – нельзя было сказать, что за школа, — Вас ебёт? — Может, тогда сходим до ближайшего кобана и узнаем? — предложил я, нахально упёршись в глаза девушке. — Не прикалывайтесь, — неуверенно возразила она, — У господина Кинмицу всё с ментами схвачено... Вы не можете меня тупо вот так задержать. Вам пиздец потом! — Можем сделать всё проще. Ты просто ответишь на вопрос – сколько тебе лет? — Двад... Двадцать, — девушка опустила взгляд. — Молись, чтобы в базе данных было написано тоже самое, — я схватил её за руку и дёрнул на себя. — Я не вру! — воскликнула она. — Она не врёт, семпай. — Допустим. Почему тогда в форме? Что за школа? — Ты тупой? — девушка попыталась вырваться, — Это костюм школьницы. Как в порнушке, понял? Фетиш такой. — А твой клиент в курсе, что ты ряжённая? — спросила Ишшики. — Конечно, — повернулась к ней девушка, — Слушайте, вы нихера не менты, вы какие-то тупые. Мне, вообще-то, работать надо. Отвалите! Она попыталась пройти к двери Хаттори, но я оттолкнул её назад и девушка врезалась в Ишшики. Та пискнула и злобно посмотрела на меня. — Туда ты точно не пойдёшь, дорогуша, — заявил я. В моих глазах, видимо, собралась вся возможная гниль, поэтому и Ироха, и проститутка смотрели на меня с нескрываемым отвращением. — Вот, — я протянул ей парочку купюр, — Иди, пообедай чем-нибудь, я угощаю. Если твой Кинмицу-сан спросит, скажи честно, что тебя не пустили два фрика. Она прикусила губу, потупилась, но деньги взяла. — Вы ёбнутые, — выдала она и соскочила с цоколя на улицу. Мы смотрели проститутке вслед, пока она не скрылась за поворотом. Я кивнул Ишшики. Она надела медицинскую маску и пошла к двери Хаттори, а я спустился вниз. Порыв ветра донёс до меня урывки их голосов и хлопанье двери. Я медленно поднялся обратно, выглянул: Ирохи не было. Она внутри. Я прошёл к квартире жирдяя. Подождал. Тридцать. Двадцать. Десять. Резко заколотил, застучал, затрезвонил в звонок, чуть ли не вжимая кнопку, бил по двери ногой: оставил след грязи на ней. Спустя мгновение, она открылась. Передо мной возникло масляное, заплывшее жиром круглое, словно тарелка, лицо Хаттори. Между мной и ним висела дверная цепь: последнее препятствие на пути в его квартиру. — Вы кто? — спросил он безэмоционально. Я изловчился: проём был достаточно широк, и вдарил ногой куда-то ему в пах. Хаттори согнулся на полу, кряхтя проклятья; я рукой нашарил замочек цепи, снял её, ввалился в квартиру и запер дверь. Жирдяй попытался встать – я пнул его в бок и он, словно гигантский таракан, крутанулся по полу. Похоже, это только его рассердило, поэтому он быстро вскочил на четвереньки, но тут же замер, когда услышал скрежет металла о металл – это разложилась моя дубинка. — Лучше не вставай, — сказал я. Он внезапно схватил меня за ноги и потянул на себя – я, падая, ударил его по руке. Жирдяй завизжал, а я неприятно прокатился спиной по крючкам для одежды на стене, и, похоже, расцарапал себе затылок. — Сука, я же сказал не вставать! — прорычал я, поднимаясь на ноги; в ушах гудела кровь. — Дебил, ты мне руку сломал, — плаксиво пожаловался мне Хаттори, держась левой за правую. — Я тебе сейчас рожу сломаю, — захрипел я, наступив ему на ладонь сломанной руки. Хаттори заверещал от боли и отключился. Когда он очнулся, он уже был привязан скотчем к своему компьютерному креслу: ноги к ножкам, целая рука к подлокотнику, сломанная просто висела. Придя в сознание, он закрутил головой и забормотал, только словам его мешал скотч, склеивший губы. Я, глядя ему в глаза, медленно освободил ему рот. — Слушай... — Хаттори повернулся к Ишшики, которая, сжавшись от страха, сидела поодаль, — Скорее, позови полицию... Или ещё кого-нибудь, этот парень ёбнутый! — Зачем? — железным голосом спросила Ироха, заставив Хаттори заткнуться, — Этот парень спас школьницу от изнасилования мерзким извращенцем, который обманом заманил меня в свою квартиру и готовился оприходовать во все щели. Если на кого-то и нужно вызывать полицию, так это на Какуэя Хаттори, педофила-насильника. — Ч-что? Ты же девочка по вызову, тебе есть восемнадцать... — А вот и нет, кругляшок, — в разговор вступил я, — Ты попался. Правдой или неправдой, но ты теперь сексуальный преступник и скоро заплатишь за своё преступление. Я поднял в руке его хард, который я успел за это время извлечь из его личного компа: — А здесь нас скорее всего ждёт тонна материала, которая только подтвердит наши обвинения. — Я ни слова не скажу без адвоката! — Адвокат это не проблема, ведь он наверняка будет государственный – братик вряд ли захочет покрывать Какуэя и искать ему защиту, ведь это будет такой стереотипный скандал: католик, сношающий маленьких девочек. Скучнее будет только католик, пользующий мальчиков. Хаттори начал хватать воздух, как рыба. — Я... Я... Я... — Заткнись. — Э... Я... Х-хх... — Заткнись. Лучше, знаешь, что? Ответь-ка мне на вопрос. Я снова поднял в руке его HDD: — Где ещё один? Я знаю, что у вас, прохвостов, всегда есть парочка таких. Я собрал все флешки, диски и карты памяти, какие смог найти в его квартире. Но, скорее всего, у него где-то было спрятано ещё что-нибудь. Он должен был готовиться к этому дню. — У меня... У меня больше нет, — Хаттори не мог поборот одышку, — Только... Только этот. Я взглянул на Ишшики: та пожала плечами. Тогда я поднял телефон жирдяя, схватил его сломанную руку: он снова запищал, приложил большой палец к кнопке – и мобильник дал мне допуск, обманутый. Мне понадобилась всего пара секунд, чтобы найти в его галерее какой-то хентай: я включил его на полную громкость. Ишшики посмотрела на меня, как на идиота. — Ещё раз: где другой хард? Или какая-нибудь флешка, блять, дискета, я не знаю, ещё что-то? — У меня больше ничего нет! — Не трогай меня там, братик, не надо... О-оо-ох! — Не верю. — Слушай, если тебе нужны деньги... У меня много не будет, понимаешь? Но я отдам всё, что есть, послушай... — Ох, братик... — Файлы по Накано, где они? — Что? — Ох... Я сейчас кончу... — Файлы. Накано. Висельник из Татеямы. — Так вы от этих? От них?! — Братик, будь нежнее! — Не от них. Где, блять, файлы? — Да я уже сказал! Всё тут! Я снова взялся на телефон: подключил по блютузу его к какой-то колонке поблизости. Теперь чью-то нарисованную сестру громко трахали на весь дом, если не на всю округу. Ишшики покраснела и прикрыла лицо ладонями. — Ох... Ты меня всю заполнил... — Хаттори-сан, вы в курсе, что по правилам вашей соседской ассоциации жильцы обязуются сохранять режим тишины после восьми часов вечера? — поинтересовался я. Жирдяй был красный, как помидор, и мне стало вдвойне отвратительно. — Я... Я честно говорю... — прохрипел он, — Это всё. Я фыркнул: — Турист. Стоны мультяшной школьницы оборвались на полуслове – пытка завершилась. Я собрал всевозможные цифровые носители инфы в пакет. — Зачем тебе это всё? — необычно спокойным голосом, совершенно неподходящим в этой ситуации, спросил его я, — Ты не думал, что за тобой придут? Я уже знал ответ. Мне понадобилось два вечера, чтобы додуматься. Наоми Накано – одногодка Хаттори, и училась с ним в одной школе. Тут уже два плюс два. Хицудзи – её старший брат. Вот и личный мотив. — Забей на него, — примирительно предложил я, — Найди другой предлог, чтобы добраться до писечки Наоми-тян. Я премерзки улыбнулся жирдяю. Хаттори смотрел на меня с налитыми кровью глазами – то ли от его положения, то ли от эмоций, которые он испытывал, глядя на мою уродливую харю. Если бы он мог, он бы размозжил мой череп о ближайший дверной косяк, он бы своими жирными пальцами-сардельками выдавил бы мне глаза, вырвал все мои внутренности до каждого органа. Я отчётливо представил в голове эту картину, и закрыл глаза. С усилием переборол ноющие под ребрами потроха: — Ладно. Мы пошли. Прощай, Какуэй Хаттори. На прощание я вручил ему его кухонный нож: я же не совсем психопат, чтобы оставлять человека связанным? Он будет занят некоторое время, пока мы сможем уехать.<•••>
— Мог бы ты и полегче с этим парнем, — сбивчиво начала Ироха, еле поспевая за моим быстрым шагом, — Он испугался до усрачки. — Издеваешься? — Я думала ты его убьёшь... Слушай, я не подписывалась на такую жесть, ладно? Я думала, что будет весело, а теперь я – соучастник разбойного нападения, получается? Я остановился. — Семпай? — Ишшики, проясню тебе одну вещь. Ироха немного собралась, почувствовав килограммы негатива в моём голосе. — Если ты считаешь, что для тебя это слишком, если ты думаешь, что ты не хочешь в этом участвовать – просто уйди. Я попросил тебя помочь, окей? Если ты согласилась, то ты работаешь по моим правилам, понятно? — Семпай... — Да или нет. Всё просто. — Ладно. Извини, семпай. Просто... Это пиздец какой-то, в голове не укладывается... — Идём... — я выдавил жалкую улыбку из последних сил, — Джесси. — Это что за имечко такое? — надула щёки Ишшики. — Могу называть тебя младший детектив Рэй Леннокс. Так нравится? — Называй меня просто Ироха, семпай. И давай сюда мои серёжки.