Триллер моей взрослой жизни оказался херовым, как и ожидалось

      — Юкино, — отец смотрел на нас через зеркало заднего вида, — Нельзя с таким рвением отказываться от предложения твоей матери. Мы с ней желаем тебе только самого лучшего.       Юкино закипела и отвернулась к окну. Я ухмыльнулась и слегка покивала головой, пригубила вермут из бокала, который я случайно забыла оставить в ресторане. Впрочем, я всегда так делаю, целая армада бокалов всех цветов и расцветок уже дома стоит.       Ничего, не разорятся, простят.       — Тем более, ты уже была заграницей, в этот раз всё будет легче и даже веселее, — не помню, когда отец последний раз самостоятельно водил машину, и всё-таки сейчас он был за рулём, — Студенческая жизнь впереди! Столько новых впечатлений, встреч... Ох, мои студенческие годы...       Он отозвал личного водителя, видимо, не хотел, чтобы тот слышал наши семейные перепалки. Неприлично выставлять сор из избы напоказ, говорил он. Значит, сейчас для Юкино и отца начнётся серьёзный разговор. Я сделала ещё небольшой глоток из бокала; под щеками защемило.       — Отец, у меня тут друзья... Подруга, — забурчала Юкино, всё ещё не смотря на отца, — Я не могу её просто так оставить тут.       Он помолчал немного, подёргав губами: думал, что ответить. Наконец, возразил:       — Неужели твои друзья не могут подождать? Ты будешь прилетать на каникулы... Будущее важнее, Юкино. Мы говорим о твоём образовании, а ты говоришь, что хочешь... Как это говорят? Тусоваться с друзьями вместо учёбы! Не такой мы тебя воспитывали, дочка.       Я с издёвкой посмотрела на отца в зеркале. Но он был отвлечён движением на дороге, и мы не встретились взглядами. К счастью.       — Твоя мама столько трудилась, пытаясь выбить для тебя место в Политехнической школе. Там будут учиться и твои друзья... Сын Кишикавы-сан, например. Дочка Нишимуры тоже. Ты не будешь одна, Юкино.       Это настолько грустно, что даже очень смешно, до истерики. Друзья? Кишикава, мефедроновый марафонщик и шлюха в штанах, и Нишимура, которая двух слов связать не может – друзья Юкино? Она с ними повесится в первый же день. Отец, ты совсем уже? Неужели нельзя хотя бы изредка интересоваться, чем занимается твоя дочь? С кем она общается, что делает в школе? Я всё понимаю. Но это нет. Даже мама знает, что Юкино не «дружит» – насколько с таким скотом можно вообще дружить – с отпрысками знакомых по бизнесу нашей семьи. Ещё раз закинулась полынью из бокала.       — Юкино не общается с ними, — подала голос я, неожиданно для них обоих.       Юкино толкнула меня в плечо своим дрожащим от волнения кулачком.       — Сестра, — холодным голосом прошептала она, — Я сама разберусь. Сиди и пей молча, пожалуйста.       Как хочешь, Юкино. Ты и одна в поле воин.       — Мы очень хотели, чтобы Хаято тоже пошёл в Политехническую, но его папа, к сожалению, решил оставить его в Токио. Говорит, хорошо для имиджа... Впрочем, это их адвокатские мутки.       — Я бы могла остаться в Чибе, отец. Это было бы хорошо и для твоей репутации, если бы я была первой среди студентов в нашем университете. Ты только представь...       Отец заулыбался на пару секунд, но потом снова сделал глупое, серьёзное выражение лица. Юкино зря пытается всё это обосновать логически. Она ведь говорит не с тем, кто принимает решения в нашей семье.       — Тем более, политическая ситуация в мире говорит сейчас о том, что сотрудничать с Европой было бы очень опрометчиво. Евросоюз пытается быть сам по себе, а американцам это не нравится. Остаться в Чибе будет означать нейтралитет в этом конфликте.       Я мельком взглянула на Юкино. Она всё ещё живёт в мире детей и не знает, что политика это последнее, о чём можно говорить с отцом. Она выглядела очень смешно и мило, пытаясь так серьёзно, с таким каменным видом, доносить новости мировой дипломатии до него.       — Думаю, председатель Нишимура мне простит моё политически опромётчивое решение отправить тебя во Францию.       — Посмотри на уровень преступности там, отец. Миграционный кризис, постоянные акции протеста. Неужели тебе не страшно за свою дочь?       — В чём-то ты и права, но всё равно видишь лишь один негатив... А ты лучше взгляни на светлые стороны. Их намного больше. Выучишь новый язык, узнаешь много нового о чужой культуре... Вино, в конце концов!       — Ты так и не ответил на вопрос, отец, — Юкино скрестила руки, продолжая сверлить взглядом зеркало заднего вида.       — Конечно, мне страшно, — ответил он, промедлив пару секунд, — И я каждый день волнуюсь за твою безопасность, даже в Чибе. Только представь себе, как мне было боязно, когда ты жила сама по себе, совершенно одна.       Как же это в его стиле. Грудь Юкино ходит ходуном. Она всё ещё смотрит ему в лицо, но не знает, что ему сказать, что ей поможет добиться своего, что залезет к нему в малейшие лазейки этой каменной брони и доберется до его сердца, до души.       Да ничего не поможет. Она это тоже начала понимать, и глаза её заблестели.       — Пап... — пробормотала сестрёнка непослушными, налитыми кровью, губами, — Пожалуйста. Я очень хочу остаться тут.       — Я понимаю, Юкино, — ответил отец, — Но твоя мама считает, что так будет лучше.       Юкино откинулась на спинку сиденья, словно в неё выстрелили. Её бледная тушка раздувается в глубоком вдохе, замирает на пару секунд, и бесшумно сдувается, и так вновь, и вновь. Взгляд её бегает. Я ещё раз глотаю вермут.       — Я надеюсь, ты поняла меня, и мы не будем больше к этому возвращаться, — отец выждал, подарив ей полминуты раздумий, чтобы она использовала ещё какой-нибудь довод и снова пошла в атаку, и закрыл тему.       Всё. Бой проигран.       Она не имела и шанса на победу. Какой тут шанс, если мать так давно грезила этой Политехнической школой, что уже всю душу из меня вытрясла своими сожалениями, что я осталась учиться дома. Со мной она допустила ошибку, и на Юкино она хочет исправиться. И никаких возражений, какими бы доводами они бы не были подкреплены, не примет.       Ей наплевать на твоих друзей, Юкино. Она живёт в мире, где ни у кого нет никаких друзей, и она вытянет тебя туда же. И ты научишься жить без друзей, как научилась я. Это мучительно больно. Это невыносимо долго. Но такова наша судьба.       Ты живёшь в неведении многих вещей, моя дорогая сестрёнка. Ты не понимаешь, что родилась в семье паучихи-психопатки. Ты думаешь, что наша мать просто строгая и действительно думает о твоём будущем, что она желает тебе только лучшего. Нет, Юкино. Она желает лучшего себе и своим амбициям. Она смотрит вперёд, и видит, как ты идёшь по жизни в её обуви, и идёшь по пути, который проложила она, потому что она уже дряхлая старуха, с неё сыпется песок, и она скоро превратится в еле-живую мумию, а потом отбросит коньки и окончательно сгниёт. Она хочет поселить себя в тебе, чтобы продолжить жить внутри, словно опарыш, жирея от твоих юных соков, разрастаясь, поглощая содержимое твоей души. Пока ты не станешь лишь ходячей оболочкой её планов, биороботом, который выполнит заложенную ею программу.       Твои желания никому нахер здесь не упали, сестрёнка. Ты так хочешь изменить мир, но ты не видишь ничего дальше своей клетки.       Я – наследница отца. Бракованная Юкиношита, не самый лучший вариант, поэтому сосланный на вторую скрипку. Матриархом должна быть Юкино. Она уже сейчас неосознанно пытается строить из себя мать, холодным тоном руководя целой школой. Маленький диктатор. Мама мечтает, что ты завоюешь для неё весь мир.       Я так хотела, чтобы ты сбежала. Чтобы ты решилась на один безумный поступок в своей жизни, и обрела целую вселенную. Хикигая что-нибудь бы придумал. Я бы помогла. Потому что ради своей независимости нужно не только говорить, нужно рвать, метать, крушить и ломать, потому что слабых не уважают и не слушают. Слабые не меняют мир.       Ты трус, Юкино. И ты тоже, Хикигая. Чтоб тебе пусто было, тупорылый болван. И я тоже трусиха. Потому что вместо того, чтобы сказать тебе всё это, я смотрю в бокал. Я не хочу тебя расстраивать лишний раз. Я не прощу тебя, если ты станешь такой же, как я. И не прощу себя, если это произойдёт.       Но я не знаю, что делать.