седьмой день седьмого месяца

noize mc — грабли maybeshewill — he films the clouds pt 2

Никаких собраний «супергероев города» вообще-то не существовало. Если бы они были — Хёнвон бы знал и сделал всё, что в его силах, чтобы больше они не собирались. Слишком уж дорога ему спокойная жизнь, без лишней жести и диких проверок со стороны государства — проблем и так хватает, пусть и более мелких, чем у него могут быть. Именно поэтому он начинает паниковать, когда Хосок присылает ему фотографию мятой визитки какого-то начинающего идиота с претензией на защитника слабых и обездоленных. Хёнвон едва сдерживается, чтобы не начать искать недвижимость где-нибудь в Индии, потому что там его наверняка не будут искать, если соберутся. Вместо этого он спокойно досиживает до конца рабочего дня, лениво отвечая на звонки и моментами зависая в candy crush с телефона. Иногда отвечает Хосоку — присылает фотографию спиннера и шутки про петухов (вопросы о визитке он упорно игнорирует). Он даже решает выпить кофе с Сыльги и слушает её рассказы про бывшую подружку и «какой же она оказалась сукой, ты себе просто не представляешь», а после даже утешающе гладит её по плечу. Хёнвон умеет держать себя в руках, особенно когда ему кажется, что всё вот-вот может рухнуть. Он не может с уверенностью сказать, откуда у него это чувство: то ли интуиция хочет подгадить, то ли настолько хорошо чувствует погоду, что даже бури в своей жизни может предсказывать (только управлять ими он от чего-то не научился). После работы он заводит машину и едет в сторону дома, включает радио погромче, подпевает новой песне девочек из Twice; как будто старается показать Хосоку на соседнем сидении, что ничего особенного не произошло. Проблема в том, что Хосок сейчас наверняка уже дома и звонил он уже три раза (плюс три пропущенных к предыдущим пяти). — Надеюсь, ты не поедешь ко мне сегодня, — зачем-то говорит Хёнвон, хотя точно знает — его услышит только радиоприёмник, да и тот отвечает только фразами из песен. Он бросает машину на парковке недалеко от торгового центра, отключает мобильный телефон и кладёт его во внутренний карман ветровки вместе с ключами. Можно было бы оставить её недалеко от дома, но он боится, что поблизости будет ошиваться Хосок, и ему придётся объясняться и говорить с ним, а он пока не очень хочет этого делать (до этого есть над чем подумать). Хёнвон сворачивает в одну из сотен вонючих подворотен, морщится от неприятного мусорного запаха и еле себя сдерживает, чтобы не прикрыть нос рукой. Под ногами шуршит пустая пачка из-под чипсов, а где-то около баков копошится злой бомж (кажется, он говорит что-то про щеголистого педика в его сторону). До ужаса жарко и душно, что немного кружится голова. Хёнвон устало прикрывает глаза. Думает: надо ли ему это всё? Можно сейчас же вернуться в машину, врубить кондиционер на полную и позвонить Хосоку — чтобы приехал и они бы заказали пиццу с пивом и включили бы какой-нибудь тупой ситком, типа Бруклина 9-9 или Офиса; до него доносятся очередные ругательства от бомжа, и ему бы забить на них (как и на идею найти этого вторничного героя), да только его раздражённость, кажется, достигает критической точки. В пальцах начинает мягко покалывать. Хёнвон медленно прикрывает глаза, сосредотачиваясь на пространстве вокруг него: кирпичных стенах в посредственных граффити, мятых окурках под ногами, наполовину высохшем белье на одном из балконов. Воздух как будто начинает дрожать, около его ног кружится хоровод из мелкого мусора и пыли. Его ладони оплетают маленькие жужжащие паутинки тока; Хёнвон думает, что, если он промахнётся — это может стоить ему жизни. Жужжание становится таким громким, что заглушает громкую ругань бомжа и шум машин с дороги. Молния ударяет буквально в нескольких сантиметрах от цели: Хёнвон оборачивается, чтобы посмотреть. Борода с проседью немного дымится, а на плече точно останется огромной страшный ожог. На кирпичной стене разрослось огромное пятно чёрной копоти, перекрывая кусок уродливого граффити с именем нахрен никому не нужного «художника». Уже через секунду Хёнвон оказывается высоко над землёй, оставляя перепуганного бомжа на волю судьбы. Он уже несколько часов бесцельно парит на городом, сам не понимая точно — что или кого ищет; потому что пытаться отыскать неизвестного парня в огромном городе (будь он даже сотню раз Капитаном Зашкварии) равносильно самоубийству (тем более, он всё ещё больше похож на глухого стрелка). На высоте холодно: Хёнвон прячет ладони в карманах лёгенькой ветровки и громко шмыгает носом. Думает — если эта идея не полный отстой, то точно одна из самых худших, а ещё он наверняка простудится и придётся валяться с температурой и больным горлом минимум неделю. Он пролетает над районом, где живёт Хосок, и Хёнвону в который раз за вечер хочется сорваться домой вместе с ним, забраться под пару тёплых пледов и наконец-то досмотреть тот странный околокинговский сериал про детей и тёмные американские городишки. Может быть, это и правда было бы лучшим решением (и уж точно более простым в выполнении), но у Хёнвона слишком хорошая память на давно прошедшие события, а у Хосока в окнах не горит свет. Хёнвон летит в сторону центра, мимоходом глядя на часы со здания мэрии: половина пятого утра. У него ужасно болит шея, пальцы рук и ног совершенно потеряли чувствительность, и очень хочется отключиться прямо на какой-нибудь левацкой крыше. Ему кажется, что стоит закрыть глаза на секунду — и он точно камнем полетит вниз, так и не сумев взять себя в руки и найти эту долбаную «иголку в стоге сена»; и, на эту же самую секунду, он думает — а может, назло забить? В конце концов, чего он добьётся разговором с тем парнем? Что он может узнать от него? А вдруг это вообще какой-то поехавший на комиксах мужик, который готовит кровавый план мести для своего старого врага или типа того? Хёнвон думает, что ему нужно меньше слушать рассказы Хосока о прочитанных книгах и больше читать новости с навера, потому что прятки в красивых сказках никогда не шли на пользу, а ещё приближающийся пиздец нужно чувствовать — хотя бы через текст в телефоне или новости с радио. Он решает: ещё одна высотка ближе к центру и можно будет успокоиться (хотя бы до следующего вторника, хоть сейчас уже четверг). Народу на улицах в такую рань не так уж и много: парочка гуляк выходит из клубов вместе с усталыми работниками ночных смен, ловят такси, едут в тёплые-тихие дома и быстро засыпают до полудня или первого будильника в половину восьмого. Хёнвон с тоской думает о том, сколько ему самому придётся выпить кофе, чтобы казаться чуть живее зомби сегодня (и можно ли будет уехать домой чуть раньше или, может быть, вообще никуда не ходить и отдохнуть). Он смотрит на пустующие крыши стеклянных многоэтажек, вспоминает, что на Рождество там обычно устанавливают неоновые лампы, переливающиеся сине-зелёным. Хёнвону всегда казалось, что, если бы что-то такое светилось над головой каждый день — было бы куда лучше. Это как возможность в любой момент выйти куда-нибудь и посмотреть на красивое небо или что-то в этом духе — от этого становится как будто легче. Хёнвон видит вокруг себя мутно-голубое предрассветное небо и парня в чёрной толстовке, свесившего ноги вниз. Можно подумать, что это один из тех безумных со склонностью к суициду и «красивой смерти с падением в хладные объятья асфальта», но для такого вокруг слишком мало людей и слишком расслабленная поза. Хёнвону кажется, что вселенная его наёбывает и на самом деле ему это снится; он даже щипает себя за запястье, в надежде, что это хоть как-то поможет ему избавиться от наваждения, но. Парень всё ещё сидит на крыше, почти не двигаясь, а Хёнвон думает, что он всё-таки не зря облетел весь город сегодня ночью. — Им Чангюн? Супер-герой по вторникам? — громко хрипит он, почти бесшумно приземляясь позади парня в чёрной толстовке. Тот удивлённо вздрагивает, чуть не соскочив с крыши вниз, но вовремя успевает схватится за край. Смотрит он немного испуганно, нервно прикусив губу, пальцы рук чуть заметно дрожат (не то от страха, не то от холода). Хёнвон усмехается. — Разговор есть. Чангюн бросает взгляд на руку — видимо смотрит время. — сегодня вообще-то не вторник. — Тогда какого дьявола ты здесь сидишь? Чангюн кажется ему ещё совсем мальчишкой, будто не до конца сложенным (ни характером, ни лицом); а ещё ему кажется, что дома у него рядом с кроватью — стопки недочитанных книг и пустые кружки с кофейным налётом по краям, пусть об этом и нельзя сказать наверняка (просто у Хёнвона отвратительно хорошая память на свою ебанутость в середину девятнадцати лет и дурное послевкусие своей дурости). Чангюн, наверное, и есть мальчишка — с тёмными кругами на веках и красноватыми белками глаз, хотя взглядом он мечет молнии не хуже Хёнвона и, кажется, из тех, кто не побрезгует и ударит. — чего надо? — У меня только один вопрос: на кой хрен ты это делаешь? — в каком смысле? Хёнвон начинает злиться. — Не прикидывайся идиотом. Эти визитки, дебильные игры в городского героя. Чего ты этим добиваешься? Хочешь, чтобы таких, как мы, снова все ненавидели и закрывали в тюрьмах при правительстве? Ты этого добиваешься — хочешь помочь им собрать армию из сверхлюдей? — я не понимаю, о чём ты. хочешь сказать, что спасать людей плохо? — Я хочу сказать, что это пиздец опасно: начиная от осуждения простыми людьми, заканчивая принудительной вербовкой у правительства. Ты серьёзно не понимаешь, о чём речь? Тогда подумай вот над чем: хочешь умереть где-то на войне или дома, в тёплой постели? — Чангюн смотрит на него с непониманием, спрятав руки в кармане толстовки; на груди блестит значок корпуса Зелёных фонарей. Хёнвон сжимает ладони в кулаки. У них над головами гремит гром. — Ты вообще понимаешь, что такое смерть, блять? Чанюн разглядывает свои стоптанные кеды и снова кусает губы. Под ровным слоем пыли скрывается ярко-красная ткань и стёртая подпись «Converse» сбоку. Хёнвону очень хочется его ударить, чтобы понял — так нельзя; чтобы наконец привести его в чувства и наставить на долбаный путь истинный. — мои родители погибли полтора года назад. какой-то ублюдок не справился с управлением фуры и сбил нас. мне удалось выжить, а вот им… — на секунду он замолкает, будто собираясь с мыслями и продумывая, что именно ему следует сказать. Хёнвон смотрит на него, широко распахнув глаза. Чангюн смотрит на свои стоптанные кеды. — знаешь, там был ещё один парень. я не знаю, как он вообще оказался посреди трассы, но так уж вышло. мы могли проехать мимо него вообще запросто, но тут появился ещё один, буквально с неба свалился. он унёс того парня на обочину, а водитель фуры резко крутанул рулём и врезался в нас. мы просто не сумели бы ничего сделать. что случилось дальше — можешь догадаться сам. Хёнвон не знает, что сказать (да и стоит ли говорить вообще). Откуда-то снизу доносится визг автомобильной сигнализации и чей-то пьяный смех. По ощущениям уже около пяти утра. — я просто не хочу, чтобы кто-то чувствовал что-то похожее со мной, когда я очнулся. и не хочу быть похожим на того парня. понимаешь, о чём я? В небе над ними сверкает молния. В следующую секунду начинает накрапывать дождь. Хёнвон понимает, о чём говорит Чангюн, слишком хорошо, и ему отчаянно хочется проклясть свою хорошую память.