Летняя азбука

Оконная створка хлопает, звеня стеклом, и Лутц едва успевает ее перехватить, чтобы не разбилась о стену. За окном бушует гроза. Шумит листьями и жестяными крышами, гнет ветви деревьев к земле и бросает в лицо пригоршни крохотных капель-иголочек. Приходится навалиться на раму плечом, чтобы прижать ее к проему и задвинуть старенькую, проржавевшую защелку. Сражаясь с норовящей оттолкнуть его и вырваться оконной створкой, Лутц не замечает, как в дверях появляется темный силуэт. Он жмется щекой к дверному косяку и переминается с ноги на ногу. Это спустилась вниз разбуженная грозой Лиз. Лутц даже не спрашивает, что она тут делает — самому не спится. Да и разве можно уснуть в такую погоду? Поэтому он просто машет рукой на диван, сгребая постельное к одному из подлокотников. Лиз тут же забирается туда с ногами. Зажигать свечи не безопаснее электрического света — порыв ветра может с легкостью подхватить их и сбросить на деревянный пол. По крайней мере им везет с другой вещью — воду Лутц кипятил совсем недавно, и скоро на низеньком столике появляются две теплые кружки — с чаем для девочки и кофе для ее брата. Обычно Лиз невыносимая болтушка-почемучка и, пожалуй, единственная, кому Лутц готов отвечать на все вопросы. Но сейчас она сидит притихшая, сплетает пальцы на круглых керамических боках, устроив кружку на подобранных к носу коленях, и баюкает ее в ладонях, завороженно глядя, как взволнованная поверхность воды подступает к самым краям. Рэн появляется в дверях всего на мгновение, бегло оценивает ситуацию и утопывает на кухню за своей кружкой. Лутц тихонько вздыхает — с тишиной покончено. Его младший брат гремит посудой, умудрившись перевернуть свою кружку — Лутц не сомневается — не меньше двух раз, зевает со сна, ударяется лбом об угол и лишь после этого заваливается в кресло, тут же перекидывая ноги через подлокотник. Рэн несколько раз пытается завести разговор, а когда попытки проваливаются, шумно и обиженно сопит и дует в — вот уж не горячую! — кружку. Но Лутца беспокоит не это. Рэн всегда такой — беспокойный, шебутной и недовольный. Лиз — другое дело. Она не ведется на провокации, не пытается шутить и возмущаться Рэну в ответ, только все так же молча смотрит на свой чай. И поди допытайся, что произошло. Брата можно прижать к стенке, с сестрой это дело гиблое, Лиз закроется еще больше. Пока Лутц соображает, что же делать, от кресла начинает раздаваться мерное мычание. Сначала Лутц не верит своим ушам, но потом прислушивается и даже узнает мотив. Рэну должно быть очень скучно, чтобы он начал напевать. В голове сама собой загорается мысль. Лиз любит танцевать. Петь, пожалуй, даже больше, но кто будет петь в плохом настроении? Лутц помнит, как посветлело лицо девочки на выпускном из средней школы, когда он пнул Рэна выйти и пригласить ее. Кресельное мычание становится каким-то уж совсем ехидным. В темноте лица брата не видно, но Лутц точно знает — ухмыляется, зараза. Делать нечего. Он дожидается возвращения к куплету и смутно припоминает слова, искренне надеясь на запнуться в самый ответственный момент. — Поцеловать тебя склонятся звезды с неба, А я без сна промучаюсь, скучая, до рассвета...* Лиз удивленно поднимает голову — она тоже помнит песню, под которую танцевала год назад. Но с кресла ей лишь покачивается нога в полосатом носке, а руку протягивает Лутц, уже поднявшийся с дивана. Девочка хлопает глазами — она ни разу не видела, чтобы Лутц танцевал. Не то чтобы сомневалась, умеет ли — конечно, умеет, Лутц, кажется, может вообще все. И вкладывает свою руку в его скорее по инерции. Лиз дышит брату едва ли не в солнечное сплетение и немного не достает макушкой до плеч, но стоять вместе внезапно оказывается невероятно уютно. Рассыпавшийся по небу гром грохочет и звенит оконными стеклами. — И я увижу ночь, накинувшую светло-голубой, Иначе все могло бы быть с тобой, Мне, чтобы встретить шепотом рассветный день, нужен второй. Лиз в темноте наступает Лутцу на ногу и улыбается. Они оба в махровых носках, и выходит совсем не больно. По натертому полу даже почти получается скользить, и когда Лутц тянет ее на себя, Лиз со смехом делает два пируэта вместо одного. От кресла доносится довольный смешок, и Лутц понимает, как забавно они сейчас выглядят. Лиз в мохнатых медвежьих шортиках и маечке с ушастым капюшоном и он, Лутц, в клетчатых штанах и футболке с силуэтом Эйфелевой башни, творят самый очаровательнейший абсурд. Вальс в пижамах. Рэн лыбится брату поверх кружки, и, мельком взглянув на него, Лутц расплывается в ответной улыбке. В противовес их милейшему абсурду у Рэна на лице абсурд забавный — его ухмылка выглядывает из-под пышных темных усов от шоколадного молока. — Когда блеснут твои лиловые глаза, А тяжесть крыльев сменит легкость в небесах, Я ими душу, сердце, тело напою, чтобы дышать — и оживу. До рассвета недолго.