Вопреки

              Остывший чай горчит, оставляя терпкий привкус на губах. В глазах резь от недосыпа. Голова гудит от мыслей. Непрошеных. Ненужных. Невозможных. Когда он стал тебе так необходим, Родионова? Когда весь твой мир успел сосредоточиться на одном человеке? Невозможном. Ненужном. Непрошеном. Вика раздражённо усмехается, резко отодвигая от себя чашку. Чай выплескивается, растекаясь коричневой лужицей по идеально чистому столу. Бред. Это всё бред. Впору лечиться, и желательно, подальше отсюда. Чтобы не видеть его, не слышать, не позволять… Не позволять что? Врываться в мысли непрошеным гостем, топча всё, что с таким трудом выстраивалось до него? С лёгкостью ломая её отношения, её карьеру, её жизнь… Что дальше, Родионова? Куда дальше? Резкий звонок в дверь заставляет подпрыгнуть от неожиданности. Быстрый взгляд на часы — второй час ночи. В руки — холодная сталь. Так привычней. Так спокойней. За дверью — он. Предел мечтаний. Вика едва сдерживает истерический смешок, позволяя полицейским пронести Игоря в комнату и уложить на диван. Недоуменно смотрит на пистолет в руке. Совсем нервы не к чёрту. Игорь лежит, неудобно подвернув руку, и, кажется, его сейчас совершенно не волнуют душевные метания капитана Родионовой. Хам. Вика громко фыркает, выходя из комнаты в поисках трезвонящего телефона. Так некстати. Или нет? Что, так и стояла бы, смотрела на него всю ночь? Любовалась бы? Бред. Он эгоист. И сегодняшняя его выходка — очередное тому подтверждение. Избалованный мажор. В кои-то веки она согласна с Даней. Нажать на кнопку. Снять трубку. И почувствовать, как ноги подкашиваются от звука маминого голоса. Громкие рыдания. Судорожные всхлипы. Аня. Сестрёнка. Ну как же так… Вика гасит зарождающуюся внутри истерику. Голос звучит ровно, спокойно. Так надо. Мама, слышишь? Всё будет хорошо. Найду. Принесу. Вылечим. Дрожащей рукой выключает телефон, сползая по стенке. Сильная. Она сильная. Потому что по-другому — нельзя. Потому что иначе — навзрыд. Из соседней комнаты доносится шорох, и Вика раздраженно смотрит в ту сторону. Вот кому легко. Никаких проблем и мыслей о деньгах. Что они для него? Бумага для рисования? Мусор? Попросить? Да, Родионова, проси. Он даст. Ты же знаешь, что даст. Не задумываясь. А потом? Как ты будешь в глаза ему смотреть потом? Зная, что должна? Зная, что не просто должна, по гроб жизни обязана? Какое тут будущее? На таком-то завязанное… Стоп. Ты уже о будущем с ним думаешь? Совсем умом тронулась, а? Вика еле слышно мычит, утыкаясь лицом в сомкнутые ладони. Тупик. Это не выход, Родионова, это — тупик. И выхода из него не будет. Стоит зайти — не выйдешь. Капкан. Ты этого хочешь? «А что плохого-то?» — мелькает на мгновение истеричная мысль. Действительно, что плохого? Игорь даст денег, Аню вылечат. А она… Они… Они. Не будет никакого «они». И денег от него не будет. Точка. Вика упруго поднимается с пола, кладя телефон, который продолжала сжимать, на стол. Проходит мимо Игоря в свою комнату. Морщится. Перегаром всю квартиру провонял. Неделю проветривать придётся. На пороге, не удержавшись, бросает взгляд на спящего. И это — мужчина твоей мечты? Чувствует — отпускает. Почти отпустило. Завтра же — рапорт на стол. И пусть катится куда подальше со своими проблемами. И с глазами своими пронзительными.                      Утро врывается сотней звуков, разбиваясь тысячей молотков в голове. Опять. Соколовский, ты же обещал! Игорь тяжело стонет, пытаясь пошевелиться, чувствуя, как болит каждая клеточка тела, пролежавшего в неудобной позе всю ночь. Его диван не такой. Он удобный. Проверял. Открыл глаза. В голове — бардак. Впору стонать в голос. И куда тебя на этот раз занесло, Соколовский?! — Проснулся? Иди завтракать. — Голосом можно порезаться. Твою ж мать! Собрать бы себя. По кусочкам. С пола. Как тебя сюда занесло, Соколовский?! От запаха яичницы воротит. Обманули. Не Хеннесси то был. Ой, не Хеннесси. — Вик, как я сюда?.. — Доставили. — Движения Вики отрывисты. Застегивает пиджак на все пуговицы. Злится. На него? Заслужил. Игорь виновато выдыхает, а в глазах уже пляшут черти — не выгнала. Приняла. Значит… Что это значит? Голова гудит. Мыслей нет. — Поел? — Вика косится на нетронутую яичницу. — Пойдём. — Ты как всегда красноречива и многословна, — хмыкает Игорь, ища глазами очки. — На тумбочке у входа, — бросает на его невысказанный вопрос Вика. — С полуслова понимаем друг друга, — довольно улыбается Игорь, за что получает обжигающий взгляд её невозможных глаз. — Выходи. На лестничной площадке он пропускает её вперёд, пытаясь унять бешеное головокружение. Кофе бы сейчас. Покрепче. У Вики нет кофе. Только чай. Она бодро стучит каблуками, спускаясь по лестнице. Он — следом. Медленно перебирая ногами. На улицу, щурясь. И тут же подарок — Даня. Игорь пытается сдержать улыбку. Кажется, вчерашний суррогат ещё гуляет в крови. — Он сегодня же напишет рапорт. — Вика бросает на него быстрый взгляд. Предостерегающий. Понял. Пожать плечами. Равнодушно хмыкнуть. Может, так и надо? Может, пора уже перестать пытаться что-то доказать. И кому? — А где моя машина? — Самый актуальный сейчас вопрос. Действительно — где? — Там, где ты вчера пил. — Вика уходит, не оборачиваясь. С Даней. Сейчас — не важно. — А где я вчера пил? Серые улицы медленно просыпаются. Немногочисленные прохожие неодобрительно косятся на прилично одетого, пошатывающегося молодого человека с тяжёлым шлейфом перегара. Благо, Вика живёт в центре. А ты, Соколовский, дальше центра хрен куда поедешь. Тем более, пить. Корвет стоит у входа в кафе. Ждёт. Смотрит с укоризной. И ты туда же. Ну, перепил. Тебе что, жалко? Вот. И мне не жалко. Ничего не жалко. Уволиться? Как два пальца! Кофе бы. Кафе ещё закрыто. Домой? Опоздает на работу. Выдохни, Соколовский, не будет её скоро, работы-то. Очередная ниточка в очередной раз рвётся. По хер. До отдела доезжает быстро. Кофе, залитый в себя в одном из круглосуточных кафе по дороге, проясняет мысли. Попал ты, Соколовский. На этот раз влип по полной. И в груди бьётся что-то, отдалённо напоминающее раскаяние. Извиниться. Перед Викой. Простит. Наверное. Кривая усмешка трогает губы. «Прости меня, Вик, что завалился к тебе пьяный среди ночи. Что назвал твой адрес, едва держась на ногах и ворочая языком. Что подпустил тебя близко. Слишком близко». Твою ж мать. Кончай с этим. Ты слышишь? Серьёзно. Кончай. Вот прямо сейчас иди и пиши рапорт. И вали отсюда, пока ветер без камней. Пока ещё можешь свалить. Вика уже ждёт в коридоре. В глаза не смотрит. Прячет взгляд. Что, Вик, так противен? А это жизнь, Вик. И мужики иногда приползают бухими в стельку. Привыкай. Думаешь, Даня не такой? Внутри бурлит раздражение и злость. На себя. На неё. На саму ситуацию. Значит, вот так, просто — раз — и избавилась? Легко всё у тебя, Вик. Очень легко. — Хорошо, что оба пришли. — Пряников опять ночевал в кабинете. Надо бы ему бритву безопасную подарить, что ли. Прощальный подарок. — Игорь, нужна твоя помощь. Брови лениво ползут вверх. Слушая сводку, Игорь чувствует, как поднимается настроение. Ты действительно так переживал, Соколовский? Крепко тебя… — Откладывается, видать, увольнение-то. — Не упускает возможности уколоть, едва переступают порог кабинета начальства. Вика раздражённо вздыхает. Но глаза уже не прячет. Простила. Игорь бесшабашно улыбается широкой мальчишеской улыбкой. — Ты там поосторожней. — Вика досадливо морщится на вырвавшиеся слова. — Пойду отсыпаться. — Игорь едва удерживается от того, чтобы подмигнуть. Многозначительно поводит бровями, пропуская идущего по делам опера из соседнего отдела. — Диван у тебя уж очень жёсткий. Опер резко сбивается с шага. Вика уже открывает рот, чтобы возмутиться, но тут же его захлопывает. Как он это делает? Как даже в помятой рубашке, с усталостью в глазах умудряется выглядеть так. Так… Как? Выдыхай, Родионова. Он ушёл уже.