Вопреки

                    За начальством следом, стараясь не обгонять. Хотя больше всего сейчас хочется — руль вправо, через двойную сплошную, и обратно, в отдел. В архив. Искать дело. Искать ответы. Искать правду…       Дом старый, сталинский. Парадное, на две стороны лестницы. Шаг вверх, ещё один, кровь. Игорь смотрит вверх, на двери белые, на потёки, что свернуться ещё не успели. И взгляд вниз переводит, голоса сквозь вату, дыра в затылке. Да твою ж мать! Всё, что с ночи выпито, вместе с кофе утренним наружу спешит, в горле плещется.       В себя приходит только на улице. Желудок пустой, а внутри всё сжимается, толкается вздохами судорожными. Ненавидит. Он ненавидит работу свою и всё, что с ней связано. Трупы, кровь, вонь мёртвого тела. Только теперь не уйти. Пока до сути не докопается.       Знакомый стук каблуков, Вика из подъезда — навстречу. Подходит, улыбается, воду тянет.       — Попей, полегчает.       Что, угодил я вам, Виктория Сергеевна? Бугаю — пистолет, вам — душевное равновесие. Как мало надо, чтобы снова за человека считать начали, не правда ли?       — Я когда такое впервые увидела — неделю спать не могла — кошмары снились.       — Да я вроде мальчик. — Рядом с ней от собственной слабости противно. — Нервы покрепче должны быть.       — Ничего. — Вика улыбается тепло как-то, приветливо. — Привыкнешь.       — Да, это всего лишь дело, — тянет Игорь, снова мыслями к маме возвращаясь. Ванна, скальпель, кровь на полу — того, кто её смерть расследовал, тоже тошнило?       — Не этого надо бояться. А того, как быстро может закончиться жизнь. В том числе и твоя.       Как будто кому-то есть до этого дело.       — Спасибо за воду. — Игорь улыбнуться пытается, но мышцы к лицу приросли.       — Спасибо за пистолет. У Королёва были бы проблемы. — Кто бы сомневался. — Кстати, как ты его нашёл?       Игорь молчит. Слова подобрать пытается. Чтобы правдой казались. Или правду сказать, что тогда? Сдаст Бугая своего или сделает вид, что ничего не слышала?       — Вика! — окликает Жека. — Ствол нашли!       Не интересно. Всё это — не интересно. Игорь не понимает, зачем он здесь сейчас. Вот конкретно сейчас, когда у него своё дело. Важнее всех этих убийств, стволов и чужих мозгов на кафеле подъезда. Киллер… опыт… хладнокровный… Мимо, всё мимо. Почему ты собой покончила, мама?       — Игорь, поднимись к Дане, он соседей опрашивает. Заодно поучишься.       Игорь равнодушно кивает. Скорее бы в отдел вернуться. Ради этого — хоть час с Бугаем наедине.       — Игорь! — Вика окликает снова. — Не ругайся с ним. Он хороший. Ты это потом поймёшь.       Детский сад, штаны на лямках!       — Не буду.       Разве она сама не видит, что её большой мальчик пытается доказать, кто главный в песочнице? Доказать ей и тому, кто вообще на качелях кататься хочет, а не в песке ковыряться? И эти попытки смешные, нелепые… Может, ему вместо пистолета погремушку подарить надо было?       Мимо труп по лестнице. Игорь в перила сжимается, санитаров пропуская. Взглядом провожает невольно. Чужой человек. Смерть чужая. Ни сочувствия. Ни сожаления.       В квартиру, борщом пропахшую, в руке бутылку с водой сжимая. Даня за столом сидит, протокол пишет, хозяйка — напротив. Смотрит испуганно. И её отчего-то жалко. Не того, кто на носилках. А её — что невольно увидела и теперь не забудет.       — Воды принеси, — бросает Бугай, от бумаги взгляд тяжёлый отрывая. Незаменимый ты помощник, Соколовский!       На кухне три кружки: мал-мала-меньше. Три медведя, как в детстве. И кухня вся — маленькая, тесная. Как люди живут тут вообще?       — Скажите, а в глазок никого не видели? — Он честно пытается быть полезным. Вспоминает, что в фильмах видел. А что? Криминальному делу не обучен. Академий полицейских не заканчивал.       — Ты иди, давай. — Даня взглядом коротким, недовольным ошпаривает. — Дальше сам справлюсь.       — Вика сказала помочь. — Будто по своей воле он бы пришёл сюда.       — Для тебя — капитан Родионова, — отрезает Даня. Серьёзно? Опять? Не надоело ещё? Ладно, поиграем.       — Хорошо, товарищ старший лейтенант. — Игорь кружку напротив него на стол, вторую в руку и к хозяйке дома с вопросом, почти ласково: — Так в глазок вы не смотрели?       — Так страшно же. — Женщина говорит, что одна была, что соседа не знала, а Игорь по комнате, под взгляды Данины. По нервам его пройтись — пожалуйста.       — Так как, говорите, соседа звали? — спрашивает небрежно.       — Ты слышал меня? — Даня вот-вот зарычит. Очаровательно. — Иди, бомжей опрашивай!       — А вот и нетушки. — Игорь нарочито серьёзен. Сосредоточен даже. Оцените же моё рвение, товарищ старший лейтенант! — Вика сказала — быть здесь. Учиться. Ой, не Вика. Капитан Родионова.        — Два раза повторить? — Даня на стуле выпрямляется. Неужели бросится? Прямо здесь? — Извините, — это Даня хозяйке. — Служебные разногласия.       Внутри бурлит, кипит, толкает добить, довести до точки, после которой взрыв. Игорь стул в руки — аккуратно. Перед хозяйкой ставит, присаживается, вопросы задаёт мягко, ласково.       — Встань! — Вот оно. Нервы у вас, товарищ старший лейтенант, совершенно ни к чёрту.       — Извините. — Игорь улыбается обаятельно. — Служебные разногласия. — Поднимается нехотя. Смотрит спокойно, Даниной злостью питаясь, кайфуя от неё. Вот так, Бугай, что ж себя сдерживать. Давай уже, покажи, кто тут главный.       — Вышел! — Даня пихает в сторону двери, в коридор выталкивает, дверь закрывает. Игорь и рад бы остановиться да не хочет. Дверь на себя, в комнату с улыбкой.       — Да я воду забрать, — улыбается широко. Белозубо. Как далеко вы зайти готовы, товарищ старший лейтенант?       Даня за плечи хватает, и Игорь чувствует. Чувствует, как его трусит, как колотит от злости. Игорь шутливо на его плечи руки, на секунду, не больше. И тут же к стене, через стул отлетает. Стул обратно ногой, к Дане. Пригнуться, чтобы в голову не прилетел. И проследить за тем, как тот через окно вниз улетает. Браво. Как по нотам.       — Молодца! — Игорь делает вид, что аплодирует. — Стеклить будет кто потом?       Глаза Дани кровью налиты. Откуда столько ненависти к несчастному мажору? Посмеяться бы искренне, да вот только не хочется.       — Даня! Игорь! — Вика в двери влетает, быстрый взгляд на хозяйку квартиры. — Простите. К вечеру вам стекло установят. Установят же? — И взгляд этот синий, ледяной, в его сторону. Конечно, Виктория Сергеевна! Как там говорят? «Кто усрался — невестка?». — Вы здесь закончили?       — Как видишь, — мрачно цедит Даня, плечом Игоря задевая, когда мимо проходит. Ответить бы. Надо. Но зачем? Кому легче станет?       В отделе Даня демонстративно зализывает раны. Порез пустяковый на руке, но бинтов — как на мумию египетскую, не меньше. Вика в бешенстве, и воздух вокруг звенит, вибрирует, неужели Бугай не чувствует? Даже Игоря пробирает, в сторону Вики лишний раз смотреть не хочется. Командирша. Строгая. Конечно. Только, чтобы строгой со всеми быть одинаково, не стоит с коллегами спать.       — Закончили балаган, работаем.       — Да я работаю, Вик, — возмущается Даня, пока Жека бинты на руке узелком вяжет. — А он играется, развлекается.       — Я тоже хочу работать. — Игорь от телефона не отрывается. Там волк яйца ловит, а тут — кто-то в Царь горы до сих пор не наигрался.       — Хочешь? Да тебя папаша сюда за руку привёл! Ты сам даже не в состоянии решить, где тебе работать!       Правильно, Данила! Потому что мне не надо работать, в отличие от некоторых! Или, может, ты от этого бесишься?       — Скажи, зачем тебе здесь работать? — вот, и Жека впрягается за друга. Предсказуемо. Скучно. — Вот оно тебе надо?       — Уже надо. — Игорь взгляд от экрана не отводит.       — Уже? Ну так скажи: зачем?       — А я не хочу. — Пожимает плечами легко.       — Потому что папаша заставил, как в этом признаться, — угрюмо ухмыляется Даня.       — У меня есть причины здесь работать, есть причины учиться. — Игорь, наконец, смотрит на них. Холодно. Достали. — Если будете мне мешать — всем будет хуже.       — Ого! — Даня только этого и ждал будто — подрывается с места, к столу подходит. — Да ты что, мажорчик! Угрожаешь?       — Хватит! — Вика тоже подходит. На стол перед Игорем фоторобот ложится. — Соколовский прав — ему нужно помогать, а не мешать.       — Мне уже помог! — Даня забинтованную руку вверх тянет. На сочувствие надеется?       — Это приказ! — Рука касается виска, отдавая приветствие. Точно, ролевые у них в постели приветствуются. Игорь смехом давится, представляя Даню голым в наручниках.       Вика раздаёт команды сухим, отрывистым голосом. Стыдно за своего избранника или бесят скандалы в отделе? Так не смотрите на меня так, Виктория Сергеевна, разве я в этом виноват?       Бравый отряд спешит на помощь, а Игорю — объехать район. Опросить жителей. Как говорит Даня: «Работа для дебилов». Кто бы спорил. Поэтому, едва дверь перед носом прямо не захлопывается, Игорь первым делом в архив. На поиски. Внизу женщина строгая, в погонах. Бумагу требует, без которой дело не выдать. Бумагу. Знал бы ещё Игорь, какие бумаги для этого нужны!       — Первый день работаешь? — смотрит понятливо.       — Четвёртый. — Игорь вздыхает. Бумажек у него полно. А вот бумаги нет. И что ж тут все такие принципиальные? Даже не по себе становится. Деньги обратно в кошелёк, Игорь наверх, с мыслями путаными. И здесь не то, опять не такой, как все. Как все привыкли? Или как все от него ожидают? Раньше доказывать ничего не приходилось. Раньше деньги, имя — за него сами. Без слов. А теперь? Казаться умнее, чем остальные? Или просто быть другим? Думать, анализировать, складывать и вычитать?       Корвет к криминалисту везёт послушно, пока мысли невольно о деле. О деле, Соколовский. Не о том, как нажраться быстрее. Не о том, где бабла спустить приятнее. О том, как убийство расследовать. Странное чувство, причастности что ли? Обувь, бирка, клуб — просто. Так просто, что даже смеяться хочется. Может, не зря полжизни сжёг, чтобы теперь полученным пользоваться?       Администратор — сама любезность. Ещё бы не узнал, с его-то чаевыми. И язык привычный понимает без слов. Шелест купюр — и никаких принципов. Вот он, мир твой, Соколовский. Ты всё пролезть куда-то пытаешься? А тебя обратно, к тем, кто считает, что деньги решают всё. Кто может девочкам юбки задирать, когда захочет и кому захочет. И лица портить, если откажут. И жизни тоже.       Кстати, о портить. Стекло поменять — ерунда. Но лучше всё окно — надёжнее. Пока замерщик вдоль рамы с рулеткой, Игорь с хозяйкой, обо всём и ни о чём. Жека с Даней как к себе домой — с порога кидаться. В дверь спиной, в хлипкую. На пол затылком больно. Девушку, вон, напугали.       — Уйдите отсюда! — хозяйка кричит, и правильно. «Служебные разногласия», мать их. Как они вообще Бугая на службе держат, если он с головой не дружит давно? Мычит что-то нечленораздельно, рычит, чуть не кусается. Бешеный. Жека молчит, глазами злобно зыркает.        — Вы озверина переели, товарищи полицейские? — Игорь отряхивается уже на улице — ни к чему хозяев и дальше напрягать.       — Ты бы заткнулся, пока я тебя не зарыл прямо здесь! — Даня в руках Жеки дёргается.       — Давай в отдел, мажорчик, тебя Пряников ждёт. — Жека его на машину толкает, наручниками щёлкает.       — Балаган какой-то. — Сплюнуть хочется. Несколько дней сплошных унижений. Стоит оно того? Стоит того, чтобы папе доказать что-то? В который раз на одном упрямстве держится. Не было бы его — давно свалил бы. И похер, что папа скажет.       В кабинете Пряникова уже сидит Вика. Смотрит странным взглядом, нечитаемым. Усталость? Сожаление? Или: как-ты-меня-достал-Соколовский?       — Откуда у тебя этот ствол? — на стол пистолет с грохотом. Сразу всё на свои места. Раскусили. Молодцы, быстро.       — А, вон оно что. — Вздыхает устало. Стоило из-за этого такой шум поднимать? Спокойно бы и так рассказал. Делов-то. — Купил.       — У кого? — Пряников медленно, будто с ребёнком, говорит. — Зачем купил?       — Я виноват, перед этим, — кивок на Даню. — Он ствол из-за меня потерял. Попросил знакомых, они нашли. Десять тысяч долларов. Быстро, чистый, придраться не к чему. Наладить отношения хотел. Вот и всё. Королёв бы всё равно сам не нашёл.       — Ствол — не очки. Всегда найдётся. — Пряников в ящик стола лезет, второй пистолет достаёт. Кладёт рядом. — Это — настоящий ствол Королёва. Нашёлся. Из него человека убили сегодня. Мамедова. Что скажешь, Соколовский?        — Мне нечего сказать, — искренне.       — Нечего? Не заигрался? Хочу — куплю пистолет. Захочу — принесу. Теперь всем отвечать придётся. По всей строгости. И тебе тоже.       Игорь молчит. Он виноват? Конечно. Вешайте собак, да побольше. Это же он ствол в дерьме утопил. Он об утере умолчал. Он помочь хотел. Он и виноват. Кто бы сомневался.       — У нас с самого начала конфликт, товарищ подполковник. Он меня подставить решил, а не помочь. — Даня, как мальчик обиженный.       — То есть, Соколовский убил Мамедова, Даня? — Вика хмурится.       — Нормальная версия, Родионова. — Пряников язвит, сам на взводе. — Тем более, что других нет. Где ты ночью был, Соколовский?       — Пытался спать. — Это фарс какой-то, серьёзно. — Впервые в жизни не пошёл в клуб, и сразу такие проблемы. Вы папе об этом скажите…       — Скажем. Обязательно скажем, Соколовский. Я всё про тебя расскажу, не сомневайся!       — Вы думаете, это я Мамедова убил? — кажется, кто-то боевиков пересмотрел. И это точно не Игорь. Тупая подстава, тупой полицейский напротив рожи корчит. И начальник, что признание выбить пытается.       — А кто?! Ты или этот, — кивок на Даню.       — Орать не надо. — Бесить начинает. Всё это и все вокруг. Что в угол загоняют, только потому, что не такой.       — Орать? — голос Пряникова обманчиво мягок. — Ты где находишься, Соколовский? Ты с кем сейчас разговариваешь, забыл, что натворил?       — Что я натворил? Мамедова убил? Да что вы несёте?       — За языком следи. — Пряников сверху нависает. Только лампы в лицо не хватает. Страшно? Нет. — Ты ещё доказать должен, что не убивал. Алиби у тебя нет. А мотив есть. Месть Королёву.       — Товарищ подполковник, но… — Вам-то что до этого, Виктория Сергеевна? Свои косяки можно и моей жопой прикрыть.       — Поздно. Поздно уже, Родионова.       Пряников к двери, конвой — в кабинет.       — Этого в обезьянник. Потом допрошу. — Кивок короткий.       — За что? — вырывается невольно.       — За покупку криминального ствола. Или этого мало? Сам пойдёшь, или?       Не верит. Во всё это не верит, потому что слишком всё гладко. Слишком неправильно. Или наоборот — именно так и должно быть? Для всех хорошим не станешь, а здесь не станешь ни для кого, Соколовский.       — Я никого не убивал и как лучше хотел. — Только едва ли кто-то здесь это поймёт.