Cinderella Girl

      В море из солнечного света купаются и резвятся крохотные божьи коровки. Пляшут, стрекочут кузнечики в высокой, по колено, траве. Струящийся от тепла воздух соткан из тысячи запахов, и я дышу, дышу глубоко и ровно. Полной грудью вдыхаю аромат лесной малины, влажного мха, маминых жасминовых духов и бутербродов с творожным сыром, что мы принесли с собой в маленькой плетеной корзинке.       Я сижу на стеганом клетчатом одеяле и старательно держу обеими руками тяжелое красное яблоко, слишком большое для детских пальчиков. Папа порылся в корзинке и выбрал для меня самое спелое. Я не знаю, с какой стороны подступиться и как бы откусить кусочек медовой мякоти, спрятанной под тонкой румяной кожицей. У меня не хватает двух передних зубов, отчего я похожа на лягушонка, а папа смеется и щурится от яркого солнца. Тени от ветвей деревьев пляшут на его красивом смуглом лице, очерчивая острые скулы.       Мама, улыбаясь, поглядывает на нас и разливает травяной чай из термоса в походные стаканчики, а ее золотистые волосы, точно шлейф, ниспадают на узкие плечи и чуть колышутся, поблескивая, на едва ощутимом ветерке. В легком бледно-зеленом сарафане мама похожа на белокурую лесную нимфу. В ее прозрачных серо-голубых глазах, кажется, живет само небо, наполненное солнечными брызгами и кристальными каплями непролитого дождя.       Получив из тонких маминых рук свой стакан с чаем, папа смотрит на нее, словно на божество, словно для него никого прекраснее нет на целом свете, ерошит черные волосы и не говорит ни слова. Да и зачем, если все уже сказали его глаза, темные, точно горячий шоколад.       Подперев щеку кулачком, я смотрю на них, улыбаюсь и мечтаю о том, что когда-нибудь, когда я вырасту и стану такой же красавицей, как моя мама, кто-то будет точно так же смотреть на меня. Мне всего четыре, но ведь я уже понимаю, что к чему. Я обожаю книжки про принцев и принцесс, которые читает мне мама на ночь, и старые китайские песни о драконах, наследных королях и прекрасных дамах, которые напевает отец.       Жужжат пчелы, оранжевый глазок спелой морошки выглядывает из-под листьев, я жую сладкое яблоко, и мне кажется, что я самая-самая счастливая. Рядом мама и папа, которые так любят друг друга, которые так любят меня.       Я не сразу замечаю, что налетает неожиданно сильный прохладный порыв ветра. Насекомые еще резвятся в воздухе, но уже начинают потихоньку жаться к траве, будто опасаясь чего-то и намереваясь подыскать укрытие от надвигающейся непогоды.       Родители продолжают мирно разговаривать, а я, вдруг отвлекшись на какого-то мотылька, раздвигаю высокую траву руками и вприпрыжку пускаюсь за ним, весело лепечу на своем детском языке и пытаюсь поймать резвое насекомое.       Новый резкий порыв ветра рвет в клочья белые и легкие, точно сахарная вата, облака. В мгновение ока небо мрачнеет, наливается тяжелыми свинцово-серыми тучами, которые клубятся, словно дым от далекого лесного пожара. Желтые зигзаги молний расцвечивают страшные тучи, гром оглушает и болью отдается в ушах.       – Мама! – кричу в испуге я, вмиг забыв о мотыльке. – Мама, папа!       Почему трава такая высокая? Она уже выше меня, я заблудилась в ней, точно в самом густом лесу. Еще недавно такие ласковые и мягкие, зеленые стебли теперь больше похожи на хищные лианы, оплетающие руки и ноги, мешающие пошевелиться, не дающие дышать.       – Вы где? – горло душат слезы, они смешиваются с холодным дождем и градом текут по щекам. – Папа, мама!       Никого. Вокруг темнота, освещаемая лишь холодными электрическими всполохами молний.       У меня больше нет сил кричать. Я беззвучно плачу, содрогаясь всем телом.       У меня больше нет сил.       У меня больше ничего нет.       * * *       – Проснись! Да проснись же ты, в конце концов, девчонка! Эвелин!       Я резко открыла глаза, не понимая, где нахожусь, и судорожно вдохнула полной грудью с такой жадностью, точно только что вынырнула из-под толщи воды, где пробыла несколько долгих мучительных минут. Все вокруг в таком тумане, что невозможно что-либо разглядеть. Кажется, надо мной нависла чья-то тень. Которая, к тому же, крепко держит меня за плечи, сминая пальцами ткань рубашки.       Инстинктивно прижав дрожащие ладони к лицу, я поняла, что мои щеки мокры от слез. Всхлипы продолжали душить горло, словно удавка, на лбу выступили капли холодного пота, волосы разметались по подушке.       Поняв, что я уже не сплю, тень довольно резко отдернула руки и отступила на шаг от кровати.       – Наконец-то, – знакомый голос, как всегда холодный и отливающий недовольством. – Я думал, тебя режут.       Отняв ладони от лица, я поморгала, смахивая слезы с ресниц, и неуверенно приподнялась на локтях. Взгляд сфокусировался на высокой худощавой фигуре. Сложив руки на груди, Цзытао равнодушно взирал на меня сверху вниз. То ли предрассветные серые тени играли на его обычно безупречном лице, то ли вчерашние события давали о себе знать, но парень выглядел так, будто не спал больше суток.       Несмотря на мое не слишком благосклонное отношение к этому человеку, в тот момент я остро ощутила укол совести где-то под ребрами. Взгляд соскользнул с красивого лица и судорожно забегал по сторонам, ища, на чем остановиться. Я знала, что пара карих глаз насмешливо наблюдает за моими жалкими попытками.       Пожалев, что не умею растворяться в воздухе, я неловко села на кровати, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Взлохмаченные светлые пряди упали на лицо, закрывая обзор, чему я была втайне рада. Жар явно спал, и о беспокойной болезненной ночи напоминала лишь боль в горле и влажная от пота рубашка, холодившая теперь спину.       – И что же тебе снилось? – я чувствовала на себе пытливый взгляд. Ему что, правда интересно? Или опять издевается?       Я засопела заложенным носом, вспоминая пережитый во сне ужас. Глаза снова закололо от подступающих слез. Потеряла… Всех потеряла…       – Неважно, – голос надломился, и я тут же поплотнее стиснула зубы, чтобы не стучали.       – Неважно? – ухмыльнувшись, он демонстративно плюхнулся в кресло рядом с кроватью и закинул ногу на ногу. Я заметила, что на нем тот же кашемировый джемпер, что и вчера вечером. – Сейчас шесть утра, и ты своими воплями подняла меня с постели.       Я нерешительно заправила прядь волос за ухо и исподлобья взглянула на Цзытао. Парень сложил пальцы домиком под подбородком и с деланным безразличием постукивал ими друг о друга. Скучающее выражение его лица почему-то задело меня, и мне пришлось глубоко вздохнуть, чтобы подавить зарождающееся в районе солнечного сплетения раздражение. Если бы он знал, каково это. Если бы он только знал.       – Тебе… вам не понять. И простите, что разбудила, – голос звучал глухо и очень-очень тихо. – Я не должна была здесь оставаться. Я не хотела.       – Как будто я сильно хотел, – он лениво протер глаза. – Но мне не улыбалась перспектива выйти утром на улицу и обнаружить, что ты отбросила коньки у моего порога.       Ах, старый добрый Цзытао. Вот теперь я снова узнаю тебя.       – Ничего бы со мной не случилось, – буркнула я, отвернувшись и уцепившись взглядом за бледно-голубую ткань портьеры, из-под которой в комнату робко проникал первый утренний свет. – Но…       – Но? – я готова была поклясться, что Цзытао выжидающе поднял бровь.       – Спасибо.       Он хмыкнул и зашелестел в своем кресле.       – Забудь.       Забудь… Такое забудешь, как же.       Как бы то ни было, Эвелин, пора и честь знать. Шмыгнув пару раз носом, я заправила спадающие на лицо пряди за уши и решительно спустила ноги с кровати, откинув краешек одеяла. В голове тут же противно загудело, и я неосознанно стиснула похолодевшими пальцами помятую белую простыню.       Парень как-то странно встрепенулся и дернулся в мою сторону, но сдержал себя и вместо этого ехидно поинтересовался:       – Ну и куда нас понесло на этот раз?       Я прижала ладони к вискам, пытаясь утихомирить болезненную пульсацию в голове. Перед глазами заплясали круги и звездочки, точно в калейдоскопе. Да уж, состояние не самое приятное. Но мне нужно…       – Домой, – вдоль позвоночника прошелся озноб, заставив меня передернуть плечами. – Мне пора домой. В конце концов, я имею право на больничный.       Цзытао картинно закивал.       – Конечно, конечно. Как думаешь, надолго тебя хватит? – опять эта издевка в голосе. – Уверен, тебя вырубит уже у двери. Хотя, кто знает. Можешь попробовать дотянуть до метро.       Да уж, вчера я точно бредила. Вот он – настоящий Цзытао во всей своей надменной и ехидной красе. Да кто он такой, чтобы мне указывать? Если отбросить субъективные факторы в виде наших с ним весьма сложных взаимоотношений, в глубине души я понимала, что парень прав, и что покидать постель сейчас не самая лучшая идея. С другой стороны, терпеть его насмешки было выше моих сил, учитывая, что именно его безответственное поведение и эгоизм стали причиной моего теперешнего состояния.       Вздохнув, Цзытао поднялся из кресла и направился к двери.       – Хватит строить из себя оскорбленную гордость, Эвелин, – снисходительно заметил он, обернувшись ко мне через плечо. – Ложись в постель и не добавляй проблем ни себе, ни мне.       Я открыла рот, чтобы возмутиться, но он бесцеремонно оборвал меня небрежным движением руки.       – Впрочем, – притормозив у выхода из комнаты, парень прищелкнул языком и критически оглядел меня с ног до головы, – тебе бы надеть что-то полегче. Если не хочешь снова температурить, конечно.       Я развела руками и выразительно обвела взглядом спальню.       – Если бы я была дома, с этим проблем не возникло бы.       Цзытао закатил глаза.       – Ага. А здесь, конечно, с этим совсем беда. У нас тут одна футболка на всю семью, по очереди носим.       Вот же человек-сарказм, а! Подперев голову кулаком, я безразлично смотрела на него. Очевидно, что с ним спорить – себе дороже.       – Сиди уже, не дергайся, – устало продолжил парень, потерев переносицу. – Сейчас что-нибудь найду.       Порыскав в сумке, я выудила на свет Божий резинку для волос и принялась ватными руками собирать волосы в косу. Краем уха я слышала шум выдвигаемых ящиков комода и шелест одежды, доносившиеся из комнаты дальше по коридору.       Минут пять спустя Цзытао вернулся и бросил мне на колени аккуратно сложенные футболку и шорты.       – Переодевайся, – велел он не терпящим возражения тоном.       Я осторожно взяла белую футболку в руки и выразительно посмотрела на парня снизу вверх.       – Да ухожу я, – фыркнул тот, перехватив карими глазами мой взгляд. – Очень мне надо на тебя смотреть.       Через секунду дверь за ним захлопнулась, а еще немного погодя я услышала, как он гремит чашками на кухне.       Ощущение приятной хлопковой ткани под моими пальцами заставило вновь усомниться в адекватности молодого человека. Да и в своей собственной, что уж там. С каких пор Цзытао стало заботить, отброшу я коньки по дороге домой или нет? В любой другой ситуации я решила бы, что ему такой исход событий не принес бы ровным счетом никаких неудобств. Теперь же я вообще перестала понимать, что творится в его голове.       Одежда, которую принес мне Цзытао, явно была бесцеремонно извлечена из его собственного гардероба. Интересно, чего ему стоило оторвать ее от сердца и предложить мне?       Светлые шорты с накладными карманами оказались мне порядком велики, несмотря на худобу их законного обладателя, так что мне пришлось повозиться с завязками и затянуть пояс потуже. Мои собственные рубашка и джинсы, аккуратно сложенные, уже лежали на подлокотнике кресла. Прохладный воздух приятно холодил спину.       Голова все еще кружилась, а ватные пальцы упорно отказывались слушаться и путались в плетеном шнурке пояса, пока я пыталась завязать его бантиком. Забыв обо всем вокруг, сопя от усердия и высунув кончик языка, я, наконец, совладала с шортами. Чрезвычайно довольная своей маленькой победой, я выпрямилась и потянулась за футболкой. Ровно в этот момент меня настиг очередной громкий чих, которому позавидовал бы сам Зевс-громовержец. Кульминацией же этого поистине эпического мига стало то, что дверь вдруг распахнулась, и в проеме возникла знакомая смуглая физиономия.       Взвизгнув, я схватила футболку и спешно прикрылась ею, чувствуя, как запылали краской уши. Ну приехали, блин. А еще хуже могло быть вообще? Хотя, куда уж хуже: засветиться перед ним в нижнем белье. Ёлки-палки! Господи, как бы мне провалиться сейчас сквозь пол куда-нибудь в подвал, а? Зубы ритмично постукивали, дыхание сбилось, а глаза, я уверена, были круглые, точно у перепуганного тушканчика. Дрожащими руками я прижимала к себе футболку, пытаясь слиться с окружающей средой и не отрывая взгляда от парня.       Цзытао явно шел сюда с намерением изложить мне какую-то информацию, но она, судя по всему, застряла где-то между мозгом и голосовыми связками, потому что парень так и застыл на пороге. Уголок его приоткрытых губ дернулся вверх. Он даже не потрудился отвернуться. Я уж молчу про то, чтобы выйти и дать мне одеться до конца. Извращенец китайский, мать его!       Видимо, вдобавок парню захотелось поиздеваться надо мной, потому что он лениво прислонился к косяку и скрестил руки на груди, с напускным безразличием глядя на меня. Его скулы едва заметно порозовели, но в остальном Цзытао не выказывал никаких признаков смущения. Желание убить этого нахала сковородой возникало у меня не раз, но я сомневаюсь, что оно когда-либо было сильнее, чем в тот момент.       – Хотел сказать, что пойду прогуляться, – как ни в чем не бывало, возвестил он. – А ты спи давай. И оденься уже, замерзнешь.       – Прогуляться? – прошипела я. – Ты ворвался сюда, когда я тут в таком виде, чтобы это сказать? За этим заставил меня тут остаться?       Руки прямо-таки чесались от желания влепить парню хорошую оплеуху. А то и две. Но для этого пришлось бы избавиться от футболки, а значит, продолжить дефилировать перед идейным врагом в розовом в белый горошек атрибуте женского гардероба.       – Снова на «ты», – ухмыльнулся молодой человек. – Ты уж определись.       – Сейчас определюсь, – не выдержала я, и, придерживая несчастную футболку левой рукой, подлетела к парню с твердым намерением оставить-таки свой исторический след на безупречном лице.       Его пальцы перехватили мое правое запястье, когда пощечина казалась уже неминуемой.       – Угомонись, – процедил Цзытао, и глаза его полыхнули странным холодным пламенем. – Я не виноват, что ты переодеваешься со скоростью улитки, больной Альцгеймером. И вообще, было б на что смотреть, ей-богу.       – Что ты сейчас сказал? – голос задрожал от ярости, я чувствовала собственный пульс, отдававшийся в висках болезненным эхом.       Парень смотрел на меня сверху вниз, продолжая крепко держать мою руку. Я чувствовала его дыхание на своем лице, и от этого у меня еще больше кружилась голова, а по практически обнаженной спине с воплями бегали мурашки. Я ожидала, что на меня вот-вот обрушится самая настоящая гроза. Но он вдруг на секунду прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Пальцы, сжимавшие мое запястье, дрогнули.       – Извини. Я не хотел. Веришь или нет.       – Чего не хотел? – всхлипнула я, проклиная себя за слабость. – Не хотел унизить меня? Сомневаюсь. Потому что у тебя это отлично получилось.       Цзытао разжал пальцы и опустил взгляд, решив не комментировать брошенное мною обвинение. Я осторожно высвободила руку.       – Дверь запирается, если что, – устало выдохнув, он указал на замок. – Я пошел.       – Я в полицию за тобой больше не поеду, так и знай, – буркнула я себе под нос.       – Да пешком я, – хмыкнул парень, прикрывая за собой дверь. – Часа через два вернусь. Таблетки на столе в кухне.       Прижимая к груди футболку, пахнущую лавандовым кондиционером для белья, я в упор смотрела на закрывшуюся перед моим носом дверь. Нерешительно протянула руку к защелке замка, коснувшись металла кончиками пальцев. Из прихожей донесся шелест надеваемого пальто, за которым последовал хлопок входной двери.       Тряхнув головой, я отдернула руку от замка, так и не заперев его, и юркнула в футболку. Широкий ворот спадал с одного плеча, оголяя ключицу.       Я поверила ему. Не знаю, почему, но поверила.       Оставив дверь незапертой, я вернулась в постель и закрутилась в одеяло по самый нос, устроив себе подобие гнезда. Сероватые утренние сумерки все еще окутывали комнату, и в памяти всплыло красивое усталое лицо человека, который сильными руками выдернул меня из стального капкана ночного кошмара. Человека, который, как мне казалось, ненавидел меня всеми фибрами своей души, в наличии которой я даже не была уверена. Человека, который в третий раз за сутки заставил меня усомниться в нем. И в моем отношении к нему.       Как же сложно. Боже, как сложно.       Сон и усталость тисками сдавливали лоб. Мысли кружились в беспорядочном водовороте, путаясь друг с другом и сливаясь в сплошную массу неопределенного цвета. Я закрыла глаза, слушая тишину, нарушаемую лишь стуком редких капель по карнизу.