Лебединая песня

Рейвен

Конечно, глупо было надеяться, что мне удастся это скрывать в течение длительного времени, все равно они узнали бы рано или поздно. Я уже хотела было обо всем сказать деду, он так переживает, беспокоится за меня, но… мне стыдно говорить ему такие вещи, ведь он мужчина. А уж об отце и вовсе речи быть не может, поскольку он сразу же устроит безобразный скандал. Бабушке я бы сразу призналась, но ее нет! Значит, остается Акбулог, и то, что она сама все поняла, пожалуй, даже лучше. Я отстраняюсь от нее, вытираю глаза и еще раз утвердительно киваю головой. ― Ты не могла не догадаться, ― улыбнувшись, говорю я. ― Я женщина, а кроме того, мать троих детей. Разумеется, я все поняла. ― Теперь, ― я отворачиваюсь от нее, ― ты станешь меня стыдиться и презирать? ― Кто тебе сказал такую ерунду? ― она берет меня за подбородок, заставляя посмотреть ей в глаза. ― Я хочу тебе помочь, милая, и ты можешь во всем положиться на меня. ― Акбулог, послушай, если я в самом деле… если будет ребенок, как мне быть? ― я чувствую, что сейчас снова расплачусь. ― Я совсем запуталась, если бы ты знала, как мне плохо! ― Дорогая моя! ― Акбулог смотрит на меня с жалостью, и от этого мне тоже становится безумно жаль себя. Я не знаю, честно признаюсь, не знаю, как все это получилось, но сейчас уже поздно сожалеть о своих поступках, и мне просто необходимо, чтобы кто-то выслушал меня, иначе я просто взорвусь. Я что есть силы сжимаю ее руку и начинаю рассказывать. Собственно говоря, в первый раз это произошло еще до отъезда Мэйпла. Точнее ― за два дня до его отъезда. Он заехал за мной, повез на прогулку. Бабушка болела, отец, дед и Акбулог ухаживали за ней, и они отпустили меня с ним, сказали, что мне пойдет на пользу прогуляться и развеяться. Мы с Мэйплом приехали в город, прогулялись по набережной, потом стояли на молу и смотрели на корабли, покидающие гавань. Мэйпл поцеловал меня, сказал, что ему так больно оставлять меня, он сойдет с ума за эти четыре года. ― Ты будешь тут одна, Рейвен, ― сказал он мне, ― и я, честно признаюсь, с ума сойду от ревности. ― Но у тебя нет причин ревновать, ― рассмеялась я, ― ведь я же… я люблю тебя, Мэйпл и принадлежу только тебе. ― Я хочу, чтобы ты и впрямь принадлежала мне, ― прошептал он мне на ухо и крепко прижал к себе. ― Понимаешь? По-настоящему стала моей. ― Ты… правда этого хочешь? ― я подняла взгляд, посмотрела в его необыкновенные глаза. ― Мы ведь все равно, что муж и жена, я же тебе говорил, ― отозвался он. ― Просто мы с тобой отложили официальное торжество, но это ничего не меняет, ведь так? Я кивнула в ответ, так как была с ним согласна… Он привез меня в свой дом, точнее, на квартиру, где он жил всякий раз, когда приезжал в город по делам и вынужден был оставаться надолго. И вот там все и произошло. Мне было не страшно, ведь я же любила его, и он сам сказал: тот факт, что мы не успели пожениться, ничего не меняет. И я… поверила ему! ― Теперь мы на самом деле муж и жена, ― сказала я, когда мы прощались с ним на другой день в порту. ― Да, любимая, ― отозвался он, ― теперь мы связаны навеки. И я была счастлива! Мне казалось, что эти четыре года пролетят, как четыре дня. А если мне станет слишком тоскливо, я буду вспоминать о тех мгновениях, что мы провели с ним. ― Он самый лучший человек на свете! ― призналась я бабушке, когда той стало немного лучше. ― Я не сомневаюсь, ― улыбнулась она. ― Ведь ты любишь его, ― добавила она, пристально глядя мне в глаза, и я поспешно отвела взгляд. Не знаю, но сейчас мне кажется, что в тот миг она все поняла, но промолчала. А я так и не набралась храбрости спросить ее об этом… Он часто писал мне. Его писем я ждала, как праздника, сама писала ему чуть ли не через день, сообщала о том, как идут дела у нас в семье, о каких-то смешных проделках моих младших сестры и брата, о здоровье бабушки (когда ей стало лучше, это было самым радостным событием в нашей семье). Еще я всегда добавляла, что очень люблю его, скучаю и жду возвращения. Мэйпл в своих письмах рассказывал, как проходит его служба, справлялся о моем здоровье, и тоже всегда упоминал о том, как сильно меня любит. Когда умерла бабушка, он написал письмо моему отцу и деду, где выражал соболезнования, сожалел, что не может приехать. А мне он прислал тогда, наверное, с дюжину писем, полных таких нежных, искренних слов утешения, и я была безмерно благодарна ему за них. Когда Мэйпл, наконец, вернулся, я думала, что сойду с ума от радости, я была просто на седьмом небе. Он сидел за столом, разговаривал с отцом, дедом и Акбулог, а я смотрела на него во все глаза и не могла наглядеться: он здесь, он снова со мной, и мы больше никогда не расстанемся. Когда он изредка бросал взгляд в мою сторону, улыбался мне, я буквально таяла от счастья. После ужина мы отправились с ним в сад, обошли его кругом, наверное, раз двадцать, и все никак не могли наговориться. Потом мы поднялись в беседку. ― Рейвен, любимая, ― сказал мне Мэйпл, ― мне бы нужно… Я так много должен сказать тебе. ― Мы ведь и так болтали без умолку, ― отозвалась я, обнимая его за шею. ― Не стоит больше попусту тратить слова, ― прошептала я и поцеловала его. ― О, Рейвен! ― выдохнул он, целуя меня в ответ. Я знала, что вся семья сейчас в гостиной, по своему обыкновению, пьют там после ужина чай, и через задний двор, по черной лестнице, провела Мэйпла к себе в комнату. Я задернула шторы и не стала зажигать свечи, на тот случай, если кому-нибудь из моей семьи придет в голову идея выйти на веранду… ― Я люблю тебя, Рейвен! ― сказал мне Мэйпл, когда я провожала его после того, как все закончилось. ― Что бы ни случилось, помни: я очень сильно люблю тебя! ― Я тоже тебя люблю, дорогой, ― отозвалась я и поцеловала его на прощанье. На другой день он снова приехал, и мы отправились на прогулку. Мы шли берегом моря, и Мэйпл обнимал меня за талию; время от времени мы останавливались, он принимался целовать меня, и я мигом забывала обо всем на свете, мне казалось, что ничего и никого вокруг нас больше не существует ― только мы вдвоем. Наконец мы дошли до грота, где обычно я любила купаться, и, уставшие, присели на валун у самой кромки воды. ― Рейвен, ― Мэйпл взял меня за руку, ― выслушай меня, прошу. Что-то в его тоне насторожило меня, и я лишь молча кивнула, давая понять, что вся внимание. Если бы в тот миг надо мной разверзлись небеса, я и то не была так обескуражена; это просто не укалывалось в голове: мой Мэйпл рассказал о том, что в столице у него уже есть семья ― жена и сын. ― Это… хорошо, ― изо всех сил стараясь справиться с голосом, проговорила я, ― что ты сообщил мне об этом сейчас. А то ведь я и вовсе ничего не узнала бы до тех пор, пока ты не исчез в один прекрасный день, испарился бы, умчался в неизвестном направлении. Или того хуже, мне обо всем донесли бы чужие люди, земля ведь слухами полнится. ― Рейвен, дорогая моя, ― он попытался обнять меня, но я отшатнулась от него, ― умоляю тебя, не надо так. Не сердись! Прости меня, любимая! Поверь, я решу эту проблему! ― Каким образом? ― Я пока не знаю… но, думаю, мы могли бы жить с тобой здесь, как муж и жена, как мы и хотели. Твои родители ведь не откажутся пустить меня жить в ваш дом, я буду помогать вам с гостиницей. ― И что дальше? ― А она… пусть живет с сыном в столице. Я буду помогать им, изредка навещать… ― Ты спятил?! ― закричала я. ― Ты только вдумайся в то, что ты говоришь: ты собрался жить на две семьи, при этом предлагаешь мне стать твоей любовницей! ― Это она любовница, Рейвен, ― вскричал Мэйпл, вновь хватая меня за руки, ― а ты ― моя жена. ― По закону ― нет! ― Плевать мне на закон, я люблю тебя одну, Рейвен! Я не могла больше слушать этот вздор и залепила ему пощечину. ― Если бы ты меня любил, то не связался бы с этой женщиной, не прижил бы с ней ребенка и не притащил ее сюда! ― Но это произошло случайно, ― залепетал Мэйпл, потирая щеку, ― мы… я встретил ее в порту, она продавала рыбу, и помог донести до дому корзину. Все произошло случайно, пойми, она была слишком настойчива, и я… не устоял. Да, я проявил слабость, повел себя неправильно, но я уже жестоко наказан за это! Когда настала пора уезжать, я пришел к ней проститься, и она заявила мне, что ждет ребенка. И что подаст на меня жалобу адмиралу, что я якобы обесчестил ее. Меня бы осудили, Рейвен, подвергли тяжкому наказанию, лишили звания, посадили под замок! Я вынужден был сказать, что люблю ее и хочу жениться. Но теперь я расторгну этот брак, я добьюсь разрешения! Только не гони меня, умоляю! ― Ты просто…. Как ты мог, Мэйпл? ― воскликнула я. ― А если бы мы с тобой поженились, через несколько лет ты вдруг полюбил бы кого-нибудь еще, то точно так же бросил меня? Ты обязан был мне во всем признаться сразу, написать мне! ― Я совершил ужасную ошибку, Рейвен, и я раскаиваюсь, поверь мне! Я не стала больше его слушать, встала, вскочила на коня и поехала домой. Мэйпл что-то кричал мне вслед, но я уже не слышала. Поначалу я думала, что быстро забуду его, стану ненавидеть за то, как он со мной поступил, но, увы, очень быстро я поняла, что не могу не думать о нем. И ненавидеть его ― тоже! Я ясно сознавала, что все еще люблю его, несмотря ни на что, и от этого мне делалось только хуже. Дед, Акбулог, отец и брат, ― все они хором твердили, что он не стоит моих слез, поскольку является подлецом и мерзавцем, и они, безусловно, правы. Но я все равно не могла перестать думать о нем, и мне хотелось умереть! Вскоре я заподозрила, что… в это невозможно было поверить, и поначалу я подумала, что все это от расстройства, а, может быть, съела что-то не то. Но потом я вспомнила, что Акбулог чувствовала себя точно так же, когда ждала моего младшего брата: несколько месяцев ее буквально выворачивало наизнанку, стоило только посмотреть на еду. ― Какой кошмар, ― часто повторяла она, ― этот ребенок настоящий привереда! Ни с Хоуком, ни с Доу у меня такого не было. ― Все пройдет, ― успокаивала ее бабушка, ― во всяком случае, когда я ждала Кайта, было точно так же. Я надеялась, что ошибаюсь, и это в самом деле просто легкое недомогание, но с каждым днем надежды таяли, и я убедилась, что и в самом деле понесла от Мэйпла. Я безумно испугалась, поскольку совершенно не представляла, что мне теперь делать, и как обо всем сказать домашним. Ведь если мой отец узнает… я даже думать не хочу, какая буря здесь разразится. А самое плохое в том, что виновата во всем только я одна. ― Что мне теперь делать, Акбулог? ― тихо спрашиваю я у мачехи, закончив рассказ. ― Как это «что делать»? ― она обнимает меня за плечи. ― Разумеется, готовиться к тому, что скоро ты станешь матерью, дорогая моя Рейвен. У нас появится еще один малыш, и все вместе мы будем растить и воспитывать его. ― Ты так говоришь, Акбулог, ― вздыхаю я, ― словно в этом нет ничего… постыдного! ― Что постыдного может быть в рождении ребенка? ― отзывается она, недоуменно глядя на меня. ― Когда он рождается в законном браке ― ничего, ― отвечаю я, ― а когда… ― … вот уж глупости! ― перебивает она меня. ― Выкинь из головы этот вздор, Рейвен, и не думай о всяких предрассудках. В конце концов, посмотри на меня! Я тоже родилась вне брака, более того, я даже не знаю, кто была моя настоящая мать. Вообще ничего не знаю, кроме того, что она была любовницей моего отца. И если бы он не взял меня к себе, то… моя судьба была бы незавидна. ― Вот видишь! ― Но у твоего малыша будет большая и любящая семья: мать, бабушка (я тебе обещаю, что буду самой лучшей бабушкой на свете), дед и даже прадед! А еще двое дядюшек и тетушка, которая вполне сойдет и за старшую сестру! Он будет окружен любовью и заботой, как никто. ― Вот только отца у него не будет, ― я торопливо смахиваю со щеки слезу. ― Твой отец и дед заменят его, не сомневайся. И самое главное ― ничего не бойся, мы во всем тебе поможем. ― Если отец узнает… я бы не была столь уверена, Акбулог, что он обрадуется этому известию. ― Конечно, он будет поражен, но он все поймет, я уверена. Он же твой отец, Рейвен! ― Не знаю! ― отвечаю я, и это правда: я совершенно растеряна. ― Мы должны сообщить им обо всем, ― настаивает Акбулог. ― Ну, ладно, ― соглашаюсь я, ― но только… прошу тебя, скажи им сама, Акбулог. Мне просто-напросто не хватит смелости, я… даже в глаза им посмотреть не смогу! ― Как скажешь, милая, ― она целует меня в щеку. ― Не надо плакать, успокойся, тебе же вредно волноваться! Вот увидишь, все будет хорошо! Она вновь улыбается мне, гладит по голове, а после решительно встает и направляется к выходу. Что ж, делать нечего, мне остается только одно: вручить свою судьбу всевышнему. Как только за Акбулог закрывается дверь, я тут же раскаиваюсь в том, что позволила ей рассказать обо всем отцу и деду. Мне не следовало слушать ее. Нужно было попросить у нее помощи, ну, может быть, сказать еще деду, он бы, конечно, не отказался мне помочь. Я уехала бы куда-нибудь, как можно дальше, тайно родила ребенка, чтобы никто об этом не узнал, а потом… Я не успеваю додумать, поскольку дверь в мою комнату распахивается, и врывается разъяренный отец. ― Доигралась, шлюха! ― кричит он, а затем в два шага преодолев расстояние, разделяющее нас, приближается ко мне вплотную и бьет меня по щеке так сильно, что у меня начинает кружиться голова, и я с трудом удерживаюсь на ногах, хорошо, что позади меня стоит стул, и я не падаю на пол. ― Кайт! ― восклицают дед и Акбулог, входя в комнату вслед за отцом. ― Дрянь! ― продолжает кричать отец, не обращая на них никакого внимания. Резким движением он поднимает меня на ноги, трясет, словно грушу. ― Добилась своего: опозорила свою семью, втоптала наше имя в грязь! Ты, похоже, родилась только для того, чтобы портить мне жизнь, мерзавка! Просто удивительно, как у твоей матери, такой добродетельной, чистой женщины мог получиться такой выродок, как ты! Отец вновь замахивается, чтобы отвесить мне вторую пощечину, но дед перехватывает его руку. ― Немедленно прекрати, Кайт! ― дед встает между нами и отталкивает отца от меня. Я закрываю лицо руками и без сил опускаюсь на постель. Мне нечего сказать, я ничего не могу возразить своему отцу, потому что понимаю: на сей раз он прав.