Лебединая песня

Ардыв

Глазам не верю, это, наверное, сон или какое-то наваждение, но, тем не менее, повинуясь первому порыву, я бросаюсь ему на шею и одновременно плачу и смеюсь от радости. Как там ни крути, но это ― мое детство и мое отрочество, а оно неразрывно было связано с этим человеком. Собственно, он ― единственное хорошее воспоминание о прошлом. Его одного я вспоминала с теплотой, об остальном же я предпочла бы забыть. Он чуть отстраняется от меня, пристально рассматривает, и вдруг растерянность и настороженность во взгляде сменяется удивлением, а вслед за этим ― искренней радостью. ― Ардыв? ― спрашивает он, словно так же, как и я, не верит своим глазам. А я радостно смеюсь; выходит, не ошиблась, это и впрямь он. ― Да, господин Абаж, я, собственной персоной. Кто бы мог подумать! Такая встреча! ― Как ты здесь оказалась? ― улыбается он. ― Я вас только что о том же хотела спросить, ведь вы же остались там… в Стране якобы Справедливости. Он чуть усмехается и, махнув рукой, произносит: ― Это длинная история. А вот ты, кажется, уехала вместе со своей теткой в Княжество Горных Вершин. ― Ну, да, ― киваю я, ― но с тех пор столько воды утекло, господин Абаж. Теперь я решила перебраться в эту страну. А вы, выходит, живете здесь, в этой гостинице? ― Вообще-то, ― подает голос господин Кайт (а я-то, признаться, уже и думать о нем забыла), ― мой отец является хозяином гостиницы. Вместе со мной. ― Ваш отец? ― я оглядываю его с ног до головы: надо же! Никогда бы не подумала. ― Простите, сударь! ― тут же вспоминаю я о правилах приличия. ― Дело все в том, что ваш батюшка некогда работал в приюте для сирот, где я воспитывалась. И он всегда был так добр к нам, детям, жившим в этом приюте. Я, как и многие мои приятели, обожала прибегать к нему в сторожку, и он рассказывал нам сказки, угощал разными вкусностями. Собственно, если бы не он, поверьте, моя жизнь в те годы была бы невыносима. Поэтому я так обрадовалась, увидев его снова, через столько лет. ― Да, ― мрачно отзывается он, ― что-то припоминаю. Но, полагаю, вы приехали вовсе не за этим? ― Вы правы, ― отвечаю я. ― Как я уже сказала, мне бы хотелось узнать, чем вызвана столь поспешная смена вашего решения. Мне казалось, вы были настроены решительно, мы обо всем договорились, я прислала все необходимые бумаги. И вдруг… ― Матушка, ― вопросительно смотрит на меня Абихорро, ― может быть, мы решим все наши проблемы завтра? Как-никак уже очень поздно. ― Да, пожалуй, ― пожимаю плечами я. ― Тут нечего выяснять, ― усмехнувшись, произносит господин Кайт, ― моя дочь и мой отец переменили свое мнение и отказались от продажи. А так как я не могу заключить сделку с их согласия, то… ― Понятно, ― махнув рукой и давая тем самым понять, что я вполне уяснила себе положение вещей, говорю я. ― И впрямь, давайте побеседуем об этом подробнее завтра утром. А пока вы говорили, что у вас есть номер? ― Да, сударыня, ― приветливо улыбается мне молодая женщина, которая встретила нас, очевидно, служащая здесь, ― один из наших самых лучших номеров в вашем полном распоряжении. Извольте, я провожу вас. ― Спокойной ночи, господа, ― киваю я господину Кайту и его отцу, ― до завтра. Мы с сыном поднимаемся в номер, и я приятно поражена: здесь действительно очень уютно. Две довольно просторные спальни, гостиная с балконом, выходящим, судя по всему, в сад. Везде идеальная чистота, свежие фрукты в вазочке на столе, теплая вода в кувшинах в спальнях. Здесь, судя по всему, большое значение придают комфорту и следят за порядком. Если мне все же удастся заполучить эту гостиницу, то не придется здесь ничего менять. Останется самое малое: поддерживать этот уровень. Странно, что господин Кайт решился продать ее, ведь, как я понимаю, гостиница не убыточная и приносит ему доход. Так что, если подумать, неудивительно, что они передумали. Что ж, придется, наверное, попытаться переубедить господина Кайта во что бы то ни стало. Впрочем, если подумать, можно, наверное, обосноваться здесь и не покупая дом: насколько я поняла, он не женат. Вероятнее всего, также вдовец, учитывая факт наличия у него взрослой дочери. Пожелав сыну спокойной ночи, я иду в свою спальню, запираю дверь, задергиваю шторы (я люблю спать в полной темноте), зажигаю свечи и снимаю платье. Вслед за этим я скидываю сорочку и рассматриваю себя в большом зеркале, стоящем около платяного шкафа. Кажется, я еще ничего? ― думаю я, после чего меня охватывает безудержное веселье. И что только лезет в голову? Я надеваю ночную сорочку и ложусь в мягкую удобную постель. Сон почему-то не идет, видимо, я слишком взволнована нежданной встречей, которая пробудила во мне множество воспоминаний. Я лежу без сна практически всю ночь, глядя в потолок и словно грежу наяву… Если бы это было возможно я вычеркнула бы из памяти годы, проведенные в приюте, несмотря на то, что практически все мои детские воспоминания связаны с ним. Свою родную мать я практически не помню, только отдельные картинки изредка встают перед глазами. Например, как она сидела в кресле и вязала, а я ползала рядом, представляя, будто я умею превращаться в кошку, дабы пробраться в неприступную для человека крепость и спасти свою любимую куклу, украденную колдуном. Еще я помню крики и оглушительный грохот, раздававшийся внизу, в доме, а я и моя нянька (сколько ни стараюсь не могу вспомнить ни ее имени, ни лица) сидели на чердаке, и она прижимала меня к себе и шепотом просила не плакать. Она спрятала меня, когда в наш дом ворвались так называемые представители новой власти. Потом же ― только приют. А вместе с ним боль, унижение, горькая обида и лишь изредка ― маленькая комнатка, зеленая скатерть с бахромой, горячий чай с клубничным вареньем и грустные глаза и тихий приятный голос господина Абажа, рассказывающего мне волшебные сказки. Я бежала к нему всякий раз, когда Ялпац била меня, лишала еды, заставляла выполнять тяжелую черную работу. Сначала я просто плакала, мне было горько и обидно: почему она так меня не любит, ведь я изо всех сил старалась быть послушной. Повзрослев, я поняла, что она так относится ко всем, и моя обида сменилась ненавистью. Я мечтала придушить эту уродину Ялпац, чтобы освободить тем самым всех несчастных детей, вынужденных страдать по ее вине. А потом в моей жизни произошло настоящее чудо: за мной приехала моя тетка. Она привезла меня к себе, в Княжество Высоких Горных Вершин, в уютный дом, окружила заботой, и я полюбила ее почти как родную мать. Однако, наша семейная идиллия закончилась довольно быстро, поскольку тетушка Ависпа заявила, что я, мол, должна ей помогать в пекарне. Рано или поздно дом и дело всей ее жизни достанется мне, поэтому я должна привыкать к честному труду, как она выражалась. А «честный труд» на грядках и за чисткой горшков на кухне надоел и в приюте. Мне в ту пору было всего шестнадцать лет, я хотела веселиться, наслаждаться жизнью, тем более, на меня стал засматриваться сын мельника, живший на соседней улице. ― Выкинь из головы все эти глупости! ― отрезала тетушка Ависпа. ― Иначе покатишься по наклонной, помяни мое слово. И я смирилась, поскольку чувствовала себя обязанной ей, ведь она забрала меня из приюта. За все надо платить, решила я, и пришлось заниматься пекарней, хотя и ненавидела это дело. Впрочем, следует признать, что я была несправедлива к тетушке, она хотела мне добра и была абсолютно права. Другое дело, что я поняла это уже через много лет. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, тетушка выдала меня замуж за продавца из кондитерской лавки. Ему было уже двадцать пять, он недавно похоронил отца и получил от него лавку в наследство, а тетушка решила соединить, так сказать, наши владения. Ферет был довольно милым, вежливым и обходительным человеком, но мне он казался скучным стариком. Хотя стоит отдать ему должное, он принял мои условия: с него вполне хватит и пекарни, а что до меня, то раз уж я и досталась ему, так сказать, в качестве дополнения, то особо он мне досаждать не станет. Года три мы прожили, можно сказать душа в душу, мой муж трудился в пекарне и в лавке, я же была предоставлена сама себе и могла отдыхать в свое удовольствие. Разумеется, я помогала мужу, но только, как говорят, по мере сил, не тратя на это все свое время. Вскоре тетушка стала надоедать нам, что пора бы, дескать, подумать и о наследниках. Дабы успокоить ее, мы с мужем решили, что нам следует постараться, тем более, наследник, как там ни крути, и впрямь необходим. Слава богу, первенец оказался мальчиком, иначе нам пришлось бы вновь… скажем так, отбывать эту повинность. Тетушка Ависпа была на седьмом небе от счастья, она дала мальчику имя своего покойного отца ― Абихорро, и посвятила остаток своих дней его воспитанию. Я была не против, хотя, справедливости ради, моим мнением особо и не интересовались. Когда сыну исполнилось восемь, тетушка преставилась, я с почестями похоронила ее, оплакала, а потом заявила мужу, что не могу больше так жить: я попросту задыхалась в этой чертовой пекарне. Он сказал, что дело не бросит, ведь у нас растет сын, а я могу жить так, как хочу. Что ж, он был прав, я и впрямь выполнила свой долг! Я уехала в столицу и сняла квартиру в довольно-таки респектабельном доходном доме. Содержания, которое присылал мне муж, вполне хватало, чтобы вести свободную и беззаботную жизнь. Я свела знакомство с уважаемыми светскими людьми, посещала модные салоны, рестораны, два раза в неделю ездила в оперу, иногда принимала гостей у себя. И разумеется, заводила романы. Это оказалось, во-первых, очень легко, а во-вторых, весьма приятно. Просто все дело в том, кто находится с тобой рядом; и если мой Ферет действительно отбывал повинность, будучи со мною наедине, то мои кавалеры прежде всего стремились доставить удовольствие и получить его в ответ. Нельзя сказать, что я меняла ухажеров, как перчатки, за истекшие годы их было всего четверо (не считая, разумеется, моего муженька), а это капля в море, как выражается моя закадычная подружка Амапола, а уж она-то знает, о чем говорит. У нее счет шел на десятки! Семь лет тому назад случились сразу два несчастья (недаром говорят, беда не приходит одна): я рассталась с Тибуроном, своим третьим кавалером; застала его с Амаполой. Я, конечно, за свободные и необременительные для обоих отношения, но не до такой же степени! Хотя мне было очень жаль терять такого поклонника, да и Амаполу можно понять: он был весьма богат, недурен собой, удивительно чуткий и нежный любовник, словом ― все при нем, но я разом вычеркнула их обоих из своей жизни. А второе несчастье ― умер мой супруг. Я получила письмо из дома, от ближайших соседей, оказывается, он где-то подхватил лихорадку и сгорел всего за неделю. Пришлось мне оставить свою беспечную жизнь, вернуться домой и самой заниматься пекарней, кондитерской лавкой и небольшим кафе, которое к тому времени открыл мой муж. Сына я отправила в закрытый пансион, негоже мальчишке болтаться в нашей деревне без дела, ему нужно было получить хорошее образование. К моему изумлению, вести дела в лавке и в кафе оказалось делом совсем не трудным и весьма занимательным. А когда мне приходила охота развлечься, то удавалось выкроить несколько часов и встретиться тайком с Аламо, тем самым сыном мельника, что так нравился мне в юности. Он уже давно унаследовал отцовскую мельницу, женился, у него было целых пятеро детей, поэтому нам, сами понимаете, приходилось соблюдать осторожность. Когда мой сын вернулся из пансиона, он живо включился в работу, и был очень рад, помогать мне. Говорил, что безумно скучал по дому, а я, признаться, безумно полюбила своего сына. Странно, но все у меня никак у людей: когда он был маленьким, то казался мне досадной помехой, которую мы с мужем вынуждены терпеть ради общепринятых правил, мол, семье нужен наследник. Когда он был подростком, его воспитанием занимался отец, я лишь навещала сына время от времени, да присылала ему подарки. А вот когда он стал взрослым, и сверх того, моим деловым партнером, я обнаружила, что он очень умный, толковый и интересный собеседник, он прекрасно разбирался в делах, я могла полностью на него положиться. Время шло, жизнь, казалось, наладилась, но вот, нежданно-негаданно разразился скандал. Мой сын, забыв о всякой осторожности, «обесчестил», как любят выражаться старики, младшую дочь Аламо. Это была моя вина, я не досмотрела! Следовало пристальнее следить за сыном, тем более, что один раз, ему было тогда почти восемнадцать лет, я застала его с официанткой из нашего кафе. В кладовке, прямо на мешках с мукой! Разумеется, я в тот же день рассчитала эту девицу, и сделала сыну внушение, что не следует путать семейное дело, которое всеми силами создавал и развивал его батюшка, с домом свиданий. ― Если вам пришла охота к подобным развлечениям, мой дорогой, то съездите в город, отдохните. Но в собственном доме… в нашей глуши, где все на виду, вас могут неправильно понять. И вот ― так оно и случилось! Сын, как оказалось, не внял моим советам, потом он твердил, что нахальная девица сама, если так можно выразиться, проявила инициативу, а он ее вовсе не любит, просто слишком увлекся. Впрочем, какая разница, после драки ведь кулаками не машут. Аламо застукал их прямо у себя дома, в комнате дочери, в ее девичьей постели. Он отходил обоих палкой, а потом явился ко мне. Я, естественно, выставила его вместе с дочкой вон. ― Ваш сын обесчестил ее, ― бушевал Аламо, ― так забирайте ее теперь себе! Зачем мне в доме эта развратная девка?! Теперь по ее милости ни сестре жениха не найдем, ни невест сыновьям! Наша семья опозорена, кто захочет пачкаться? ― Вы преувеличиваете, мой дорогой, ― улыбнулась я, ― сейчас не те времена, и можно жить свободно, ни от кого не зависеть. Кроме того, мой сын вовсе не горит желанием жениться на вашей дочери. ― Но… он же был с ней! ― И что? ― я определенно не могла этого понять. ― Понятно, ― процедил сквозь зубы Аламо, ― какова мамаша, таков и сынок. ― О чем это вы? ― прищурилась я. ― Так вы же, известное дело, из каких! Все знают. ― Но это, однако же, не мешало вам ходить ко мне! ― вышла я из себя. ― Так, как говорится, ― усмехнулся он, ― если само в руки идет, то почему б и не взять. Я ударила его по лицу и выгнала вон, а через два дня об этом скандале узнала вся округа. Местные кумушки сделали мою жизнь невыносимой: повернув дело таким образом, что меня стали считать бесчестной женщиной, разлучницей, которая пыталась разбить семью, и чей сын ― настоящий монстр, совративший невинную девочку (хотя, между прочим, Абихорро говорил, что она была отнюдь не невинна), мне устроили жесткий бойкот. Со мной перестали здороваться, а самое плохое ― перестали покупать хлеб в моей кондитерской. Глупее не придумать, но кумушки вместе со всей своей родней предпочитали таскаться за несколько миль в соседний поселок, лишь бы «наказать» нас с сыном. Я поняла, что нужно срочно принимать меры, поэтому спешно продала дом, пекарню, кондитерскую и кафе, а также и городскую квартиру, а мы с сыном решили уехать как можно дальше. Я приняла решение отправиться в Страну Теплых Морей, там, мне казалось, больше возможностей вполне неплохо устроиться. Придется, думала я, начинать все сначала. Правда, у нас на руках, так сказать, весьма внушительное состояние, спасибо моему мужу, вечная ему память, значит, справедливо полагала я, проблем не возникнет. Мы приехали в Страну Теплых Морей и по пути столицу остановились в этой премилой гостинице. Разговорившись с хозяином, я обронила, что хочу купить, например, небольшое кафе, либо нечто вроде постоялого двора или гостиницы. Я бы и не вспомнила больше о господине Кайте, но он сам написал мне, что готов продать свою гостиницу. ― Удача сама плывет нам в руки! ― обрадовалась я, и отправила сына заключить сделку. Однако же Абихорро вернулся с пустыми руками, дескать, вмешалась дочь хозяина, которая сказала, что гостиницу они не подадут. Господин Кайт, как оказалось, не единственный владелец, а вместе с этой самой дочерью, которая против. Я решила во всем разобраться, в конце концов, я не привыкла, чтобы мне вот так давали от ворот поворот! Я зеваю, поправляю подушку и переворачиваюсь на другой бок. А все же интересно, как, оказывается, тесен мир! Кто бы мог подумать, что я встречу здесь человека, которого некогда любила, как родного отца. Интересно, как он все же здесь оказался? И насчет господина Кайта ― господин Абаж сказал, что это его сын, но он же, судя по всему, мой ровесник. А когда я жила в приюте, то ни разу не видела ни жены, ни сына господина Абажа. Возможно, его уволили с работы, он вынужден был уехать за границу, как и многие аристократы, а уже здесь женился на женщине с ребенком от первого брака (и судя по тому, что он одет в траур, его жена умерла), признал его своим? Скорее всего так и было, ведь господин Кайт совсем на него не похож: у него совершенно другой тип лица, нос, губы, брови, глаза ― совсем ничего общего. Кстати сказать, у господина Кайта удивительно красивые глаза, а ресницы (я успела рассмотреть украдкой, когда в первый мой приезд он вручал мне ключ от номера) такие, что любая юная кокетка позавидует: густые, длинные, чуть загнутые кверху. А еще у него красивые руки с длинными тонкими пальцами, и наверняка они в то же время очень сильные и… нежные! А если бы он улыбнулся, то наверняка стал бы просто неотразимым красавцем. Черт возьми, мне нравится этот человек, и, не скрою, я хотела бы узнать его поближе. Что ж, значит, я не зря приехала сюда, вдруг это моя судьба? С этой мыслью я засыпаю.