Лебединая песня

Абаж

На кладбище, как и всегда, тишина, которую нарушает лишь пение птиц, притаившихся в ветвях деревьев. Я медленно иду вдоль дорожек, прислушиваясь к их щебетанию, и вспоминаю сегодняшний разговор с Рейвен; он никак не идет у меня из головы. Я считаю, что моя бедная внучка просто слишком нервничает, она подавлена, ей трудно смириться с предательством любимого человека. Но, признаюсь честно, твердость и решимость в ее взгляде меня поначалу изрядно напугали. ― Дед, я все решила, ― спокойно сказала она, ― этот ребенок мне не нужен. Я не хочу его. ― Перестань, Рейвен! ― я же, к стыду своему вышел из себя и, наверное, в первый раз в жизни повысил на нее голос. ― Ты сейчас говоришь совсем как твой отец, и я не желаю слушать этот вздор! Рейве вздохнула и жалобно взглянула на меня: ― Дед, милый, ― она взяла меня за руки, ― постарайся меня понять, умоляю! Я сама хочу, чтобы все было иначе, но… ты же сам столько раз говорил, что невозможно любить по приказу. Так вот ― я никогда не смогу полюбить ребенка, который мне не нужен. А он не нужен мне без Мэйпла. Я лишь покачал головой. ― Не знаю, что и ответить, дорогая, кроме того, что уже сказал: ты сейчас повторяешь слова своего отца. Когда умерла Доу, он говорил то же самое о своей дочери, о тебе. А потом он и вовсе уехал из дома, и ему потребовалось целых три года, чтобы понять, как он нужен своей семье и своему ребенку. Знаешь, что я ему ответил тогда, в день его отъезда? Что однажды он очень пожалеет о том, как много прекрасных и неповторимых моментов из жизни своего ребенка он упустил. А теперь пойди и спроси своего отца, Рейвен, оказался ли я прав. ― Ты меня не понимаешь, ― отвернувшись и шмыгнув носом, произнесла Рейвен, ― и мне очень жаль, дед, что именно ты не можешь меня понять, не хочешь войти в мое положение. ― Что я должен понять, растолкуй мне! То, что ты вознамерилась поступить как законченная эгоистка, снять с себя всякую ответственность? ― Это совсем не так! ― Ты собираешься отказаться от собственного ребенка, как еще прикажешь расценивать этот поступок?! ― Но это моя жизнь, дед, ― взорвалась Рейвен, ― почему же вы, отец, Акбулог, ― все вместе, ― все решили за меня? Я должна его родить, обязана полюбить, пожертвовать ради него собой! ― На твою жизнь, ― раздраженно отозвался я, ― и свободу никто и не думает посягать. Сейчас речь идет о другой жизни, за которую ты уже несешь ответственность! ― Вот именно, ― Рейвен недовольно передернула плечами, ― поэтому я и приняла такое решение. Этому ребенку будет лучше, если он станет воспитываться вдали отсюда. Я лишь развел руками: ― Почему, позволь тебя спросить? ― Да потому, дед, ― она снова взяла меня за руки, ― что лучше ему быть сиротой, чем незаконнорожденным. И вполне возможно, его по-настоящему полюбят, и он не будет испытывать недостатка в отцовской и материнской любви и ласке. Вы же только что говорили про моего отца, и я действительно не хочу повторять его ошибок! Всю жизнь я мечтала о том, чтобы он полюбил и приласкал меня, но ему было плевать. Сейчас… я не знаю, любит ли он меня или просто испытывает угрызения совести, хочет загладить свою вину. Но теперь я действительно могу понять, почему он так ко мне относился: я же постоянно напоминала ему о том, чего он лишился ― о маме, их утраченной любви. Мне несказанно повезло, что у меня были вы с бабушкой, но все равно, я ощущала и ощущаю, что к детям Акбулог отец относится иначе, не так, как ко мне. ― В таком случае, ― твердо произнес я, ― твое дитя тоже не будет испытывать недостатка в любви. Ты от него отказываешься, пускай, но у него, Акбулог правильно сказала, большая семья, и мы, нравится тебе это или нет, его не бросим. Если ты не пожелаешь его видеть ― замечательно. Я заберу малыша и уеду на побережье, у меня, заверяю тебя, с божьей помощью хватит сил вырастить его. И я постараюсь не повторить тех ошибок, которые, судя по всему (как бы горько мне от этого не было), допустил с тобой, раз ты не способна думать ни о ком, кроме себя. Рейвен широко распахнула глаза: ― Как это, ты уедешь? ― растерянно и одновременно обиженно взглянула она на меня. ― Очень просто, ― пожав плечами, ответил я, хотя у меня при этом сердце кровью обливалось, ― ты же собралась отдать своего ребенка на воспитание, ну, вот, тебе не придется искать желающих усыновить твое дитя. Это сделаю я. А если тебе будет мешать наше присутствие, то мы уедем. ― Ты бросишь меня одну? Променяешь на… этого ребенка? ― Рейвен торопливо вытерла глаза. ― Ты будешь не одна, у тебя есть отец… ― … которому я никогда не была нужна, дед! ― вскричала Рейвен. ― Как ты можешь сейчас говорить мне такие вещи? Именно тогда, когда я больше всего в тебе нуждаюсь. ― Рейвен, ― я укоризненно покачал головой, ― ты ведь уже взрослая женщина, а ведешь себя по-прежнему, как ребенок. ― Нет, ― она упрямо топнула ногой, ― это вы… вы мне говорили, что не оставите меня, окажете поддержку! ― И я не отказываюсь от своих слов. ― Но при этом вы готовы уже бросить меня, променять на… ненавижу его! ― прошептала она. ― Вы хотите уехать, бросить меня из-за него. ― Я уеду не за тридевять земель, до побережья всего полчаса езды, но там мы с твоим ребенком никому не будем мешать. В первую очередь ― тебе. Она отвернулась от меня и промолчала. ― Рейвен, ― я осторожно прикоснулся к ее плечу, ― девочка моя, послушай, не нужно… давай не будем горячиться и попусту ссориться. Все дело в том, что ты просто слишком перенервничала. Но тебе нужно взять себя в руки, ты должна, нет, просто обязана это сделать! ― Бабушка поняла бы меня, ― тихо произнесла Рейвен. ― Твоя бабушка никогда не согласилась бы с той дикостью, о которой ты так спокойно рассуждаешь! ― возмутился я. ― Именно потому что она сама пережила подобное, была в похожей ситуации. И ей, заметь, было намного труднее, чем тебе, поскольку она была совершенно одна. ― Я тоже одна, дед, теперь ― совершенно одна, если даже ты от меня отворачиваешься. Ты меня больше не любишь! ― Рейвен всхлипнула и вновь отвернулась от меня, закрыв лицо руками. Я вздохнул и обнял ее за плечи, Рейвен сначала попыталась вырваться, но потом подняла голову, посмотрела мне в глаза и изо всех сил вцепилась в меня, будто от этого зависела вся ее жизнь. ― Дед, ― всхлипнула она, ― прости, прошу, прости меня! Почему, ну почему все так? Я сама не знаю, что говорю, я будто стою в кромешной темноте и не знаю, куда мне идти… Помоги мне, дед, я… может быть, я не права, наверное, так оно и есть. И когда он родится, я посмотрю на него и буду любить! Сильнее всех на свете. Я очень постараюсь, обещаю. Но только если вы мне поможете, если будете рядом. ― Не надо, дорогая, ― я обнял ее и принялся укачивать, как маленькую,― не плачь. Конечно, я буду рядом. Когда-нибудь разве было так, чтобы я сделал нечто такое, что может навредить тебе? Вот увидишь, мы будем все вместе, и именно поэтому мы справимся со всеми невзгодами. Рейвен кивнула и вновь спрятала лицо на моей груди. ― А хочешь, ― спросил я, погладив ее по голове, ― мы вместе съездим в дом на побережье на пару дней? Как раньше, помнишь, когда ты была еще совсем маленькой? Мы бродили с тобой по берегу… ― И ты сажал меня на плечи, ― Рейвен подняла на меня заплаканные глаза, ― когда я уставала, и принималась капризничать, что мы ушли так далеко. ― Ты любила собирать ракушки, а потом, вечерами, играла с ними, строила из них домики «для фей», как ты говорила, ― улыбнулся я. ― Ты учил меня плавать, там, в бухте, где не было волн, и была такая синяя вода. Я неумело барахталась, вцепившись в твою руку, а бабушка смеялась, глядя на нас. А вечерами, ― вспоминаю тут же я, ― когда Рейвен, наконец-то укладывалась спать, мы с Анидаг до полуночи сидели, обнявшись, на веранде, говорили обо всем на свете: вспоминали о прошлом, строили планы на будущее, мечтали, как Кайт вернется домой, и мы будем счастливы все вместе. А потом мы шли с ней в спальню и любили друг друга так, словно нам вновь было по двадцать лет… ― Если хочешь, ― повторил я, ― поедем. Будем с тобой снова собирать ракушки, пить чай вечерами на веранде… Ты там отдохнешь, приведешь мысли в порядок и поймешь, что все наладится. Рейвен взглянула на меня, и ее глаза вновь заполнились слезами: ― Только бабушки с нами не будет! ― Не будет, ― вздохнул я,― но тут уж ничего не поделаешь. Поедем с тобой вдвоем. Можем взять с собой младших, им тоже будет полезно прогуляться, а Кайт и Акбулог присмотрят тут за всем. ― Я подумаю, дед, ― Рейвен улыбнулась сквозь слезы и поцеловала меня в щеку, ― спасибо вам! С вами мне так спокойно, я чувствую себя… гораздо увереннее, если вы рядом. ― Значит, договорились,― я тоже улыбнулся ей в ответ. ― А теперь вытри слезы, отдохни немного, а потом, если хочешь, выйди прогуляться и приходи ужинать вместе со всеми. Она кивнула и вновь обняла меня; я ушел от Рейвен немного успокоившись, думаю, этот разговор подействовал на нее, она перестанет метаться, накручивать себя и, что называется, тонуть в мрачных мыслях. Пожалуй, это действительно неплохая идея уехать на пару дней, она немного отвлечется, и это ей пойдет на пользу. Я подхожу к месту последнего пристанища моей Анидаг, провожу рукой по чуть шершавой, нагретой солнцем поверхности мраморной плиты. ― Здравствуй, моя родная! ― шепчу я, глядя в безоблачное небо. Я убираю с надгробия увядшие цветы, которые принес в прошлый раз, кладу свежие, принесенные с собой из дома. Потом я осматриваю розовые кусты, которые я посадил здесь, отмечаю, что надо бы подстричь их. ― Ты знаешь, ― так же тихо говорю я, ― у нас… словом, без тебя у нас дома опять все разладилось. Бедняжка Рейвен! Но ты не переживай, я непременно ей помогу, как и обещал тебе. Интересно все же, кто у нее родится? Впрочем, это не так уж и важно, главное, чтобы был здоров. И мы все вместе сделаем так, что он будет счастлив. Я расскажу ему или ей о тебе, и он тоже будет любить тебя, как и все мы. Как было бы хорошо, если бы ты была сейчас здесь, рядом со мной… Мне сегодня вновь вспомнились те времена, когда мы были вместе, то безграничное счастье, что мы испытывали, и вновь на душе стало так тоскливо. Мне так тебя не хватает, ты бы наверняка сумела утешить и подбодрить Рейвен куда лучше меня! Понимаю, я, наверное, надоел тебе с этим, потому что каждый раз, когда я прихожу сюда, говорю об одном и том же, но прости уж меня, ведь все дело в том, что я очень скучаю по тебе… Обратно я возвращаюсь уже ближе к ужину, когда начинает вечереть; я делаю довольно большой крюк, чтобы пройтись в одиночестве, подумать. Я захожу на территорию гостиницы через дальнюю калитку, ключ от которой есть только у меня и Кайта, и иду через сад. В саду никого нет, к вечеру немного похолодало, кроме того, сейчас как раз время ужина. Неожиданно я слышу чьи-то приглушенные голоса и замираю: в беседке кто-то есть. Судя по всему, кто-то из постояльцев тоже вышел подышать воздухом. Вдруг до моего слуха доносится знакомый голос и я, повинуясь непонятному порыву, быстро обхожу беседку и неподвижно застываю у стены, увитой плющом, в тени раскидистого платана. ― Мне показалось, кто-то шел по дорожке, ― я без труда узнаю голос Ардыв. ― Пустяки, кому здесь быть в такой час? ― отвечает ей второй голос, узнать который еще легче: это мой сын. ― Не думал, что вы столь пугливы, госпожа Ардыв! Она тихо смеется в ответ, а вслед за этим раздается невнятный шепот, вздохи, шорох платья, звук поцелуев. ― Ах, господин, Кайт! ― восклицает Ардыв. ― Вы такой… ― Какой, скажи мне! ― в тон ей отзывается Кайт. ― Страстный и… нежный и вообще, вы ― одно из лучших моих приключений. ― Могу вернуть вам этот комплимент, госпожа Ардыв! Я сжимаю кулаки и делаю шаг вперед, под ногой вновь хрустит упавшая ветка. ― Нет, ― снова восклицает Ардыв, ― мне все же кажется, что сюда сейчас войдут и… о боже, Кайт! ― и застанут нас! ― Трусишка! ― смеется Кайт. ― Но знаешь, ты права, береженого, как говорят, бог бережет. Поэтому предлагаю продолжить сегодня в полночь, когда все уснут. Вот, возьми. ― Что это? ― Ключ от номера в мансарде. Там очень уютно, и там, пташка моя, нам с тобой никто не помешает. На цыпочках, стараясь ступать неслышно, я ухожу, делаю еще один круг и захожу в дом через черный ход на заднем дворе. ― Вы сегодня припозднились, господин Абаж, ― улыбаясь, говорит мне Акбулог, ― но все равно успели как раз к ужину. ― Где Кайт? ― спрашиваю я. ― Он только что пришел, сказал, что был на заднем дворе, проверял, как там починили изгородь. ― Отец! ― радостно приветствует меня Кайт, возникая в дверях. ― Я вас целый день не видел, где вы пропадали? ― Сначала мы разговаривали с Рейвен, после мне нужно было немного отдохнуть, а потом я был на кладбище. ― Понятно, ― кивает Кайт и кладет руку на мое плечо. ― Рейвен мне сказала, вы хотите поехать на побережье. ― Да, я думал об этом. ― Что ж, ― пожав плечами, отзывается он, ― мне кажется это хорошая идея, как ты думаешь, дорогая? ― он обнимает Акбулог за талию, целует ее в щеку, и я торопливо отворачиваюсь. Как он может так себя вести? Это же… у меня просто нет слов, как можно назвать эту грязь. Опять решил взяться за старое! И хватает же совести целовать жену, когда сам только что был с любовницей, да еще назначил ей повторное свидание. Под крышей нашего дома, что уж совсем ни в какие ворота не лезет! ― Пожалуй, ― говорит Акбулог, ― пора уже ужинать. Пойду распоряжусь. ― Прекрасная мысль, любимая! ― Кайт снова целует ее. ― Кайт, прекрати! ― смеется она. ― Мы же с тобой не одни! Я молча направляюсь к дверям, но Кайт догоняет меня: ― Отец, ― он серьезно смотрит на меня, берет под руку, ― с вами все в порядке? ― Все хорошо, Кайт, ― отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и непринужденно. ― Немного устал. Пойду переоденусь. Я должен поговорить с ним, но так, чтобы об этом не узнал никто: ни Акбулог, ни Рейвен. А еще раньше мне бы нужно побеседовать с Ардыв, и чем раньше, тем лучше. К счастью, и сама Ардыв, и ее сын приходят ужинать вместе с нами. Она болтает практически без умолку, рассказывает о своей кондитерской лавке, о муже, о том, как ей было трудно одной воспитывать сына. Акбулог изредка вставляет несколько слов, когда разговор заходит о детях, а Кайт молчит, лишь изредка бросает взгляды в ее сторону. Сын Ардыв еле заметно усмехается, глядя на мать, а потом о чем-то вполголоса переговаривается с Рейвен. После ужина моя внучка, пожелав всем спокойной ночи, уходит к себе, Кайт с женой отправляются закончить все дела, а потом, как обычно, они будут укладывать детей спать. Значит, у меня есть время, и это самый подходящий момент: Ардыв с сыном, поблагодарив нас за ужин, тоже поднимаются из-за стола и направляются к выходу из столовой. ― Ардыв, ― окликаю я ее, ― дорогая, вы не против, если я на несколько минут завладею вашим вниманием? ― Конечно, нет, господин Абаж, ― лучезарно улыбается она, ― с превеликим удовольствием. Ведь мы с вами так и не поговорили, а мне о многом хотелось бы рассказать вам. ― Тогда, ― я беру ее за руку, ― выйдем на веранду, там нам будет удобнее. Мы идем с ней на веранду, я предлагаю ей сесть, затем сажусь рядом и некоторое время молча смотрю на нее. ― Господин Абаж, ― взволнованно произносит, наконец, Ардыв,― вы себе не представляете, как я обрадовалась, когда снова вас увидела! Я часто вспоминала о вас. ― Ты стала другой, Ардыв, ― задумчиво отзываюсь я. ― Та маленькая, напуганная и удивительно добрая и искренняя девочка… Где она? ― Перед вами, ― недоуменно смотрит она на меня. ― Конечно, я понимаю, прошло столько лет… я изменилась. ― И очень, насколько я успел заметить, ― холодно замечаю я. ― Но ведь все люди меняются со временем, ― задумчиво отвечает Ардыв, коротко вздохнув. ― Верни мне ключ, Ардыв, ― говорю я ей и протягиваю руку. ― Какой ключ? ― быстро переспрашивает она, поспешно отводя взгляд. ― От номера в мансарде, который тебе дал Кайт. Не стоит играть с огнем, поверь мне, тем более, что вы оба уже… скажем так, получили то, что хотели. А еще мне бы очень хотелось, чтобы ты уехала отсюда как можно скорее. Ты можешь сослаться на неотложные дела, на то, что уже присмотрела себе новое жилье, ― что угодно, но только оставь этот дом завтра же. Я очень тебя прошу, Ардыв, ради той милой девочки, которую я любил, как родную дочь, и какой очень хочу помнить тебя. ― Господин Абаж… Она резко бледнеет, некоторое время смотрит на меня глазами, блестящими от непролитых слез, а потом, нехотя и все так же пряча взгляд, протягивает мне ключ.