Лебединая песня

Хоук

Аккуратно, чтобы не дай бог никто меня не заметил, я чуть-чуть отодвигаю штору и в получившуюся узкую щель смотрю на улицу. Малышня с диким визгом и хохотом носится под двору, убегая от Кайта, который что-то кричит и размахивает руками. Я вздыхаю: мне жаль беднягу, теперь настала его очередь быть шутом и нянькой. Когда-то давно эту роль пришлось исполнять мне. Когда родилась Доу, моя спокойная жизнь закончилась: «Ты теперь старший брат, Хоук, ― твердила мать, ― твой долг оберегать сестренку». Нет, я люблю младших, но иногда мне становится немного не по себе, я ощущаю некоторую горечь и разочарование, поскольку понимал и понимаю, что мать и отец больше внимания стали уделять именно младшим, а не мне. А сверх того вменялось еще и следить за ними, воспитывать их. Ну вот, теперь мой младший братец побудет в моей шкуре, настала его очередь. Хотя, если разобраться, ему это в радость, да и потом, малышка Анидаг не отнимает у него мать с отцом, она ― наша племянница. Рейвен, к слову, я тоже никогда не считал своей соперницей за родительскую любовь. Моя мать ведь ей не приходится родной по крови, моя сестра ― дочь отца от первого брака, а сам отец… не знаю уж почему, но он всегда был несколько холоден к ней. Сама же Рейвен всю жизнь больше тянулась к деду и бабке, она всегда любила их гораздо больше родителей. И у деда, к слову, именно Рейвен всегда была любимицей. Что, впрочем, тоже неудивительно, ведь именно они с бабкой воспитывали ее до четырех лет, когда отец уехал от них и жил в другой стране. Я замечаю сестру, которая спускается с крыльца, подходит к детям, и они радостно бросаются к ней, наперебой что-то говорят, а маленькая Серпент виснет у нее на шее. Повезло девчонке, теперь она из сироты, у которой нет ни кола, ни двора, ни родственников, кроме отца, станет дочкой моей сестры, членом нашего семейства. Впрочем, моей родной племяннице Анидаг тоже повезло несказанно: теперь она больше не будет незаконнорожденной, в которую при желании любой пальцем ткнуть сможет, отныне у нее будет отец. Хорошо бы они были счастливы, поскольку Рейвен как никто достойна этого. Даже несмотря на то, как она обошлась со мной, я все равно люблю ее. А если хорошо подумать, то она не могла поступить иначе. Хватит предаваться глупым и неуместным сейчас размышлениям, надо скорее делать то, что я задумал. Сестра сейчас с детьми, дед наверняка у себя, он обычно отдыхает перед ужином, а отец с матерью заняты делами гостиницы, как раз приехали новые постояльцы. Я быстро выхожу из комнаты, осторожно закрываю за собой дверь, чтобы никто не мог услышать ни малейшего шума. На цыпочках, медленно шаг за шагом, стараясь, чтобы не скрипнула ни одна половица, я пробираюсь по коридору к спальне бабки. Перед дверью я замираю, перевожу дух, а затем захожу в комнату. Некоторое время я стою на пороге, оглядываясь по сторонам. Сердце колотится, как сумасшедшее, все-таки то, что я собираюсь сделать, мягко говоря, отвратительно. А уж что тут начнется, когда все узнают, я даже представлять не хочу. Но в ту же секунду я вспоминаю о моей милой и, отбросив всякие колебания, решительно направляюсь к книжному шкафу. Пятая книга на второй полке справа, чуть потянуть на себя, и… да, я все правильно запомнил: раздается тихое шуршание, полка раздвигается в разные стороны, и я вижу дверцу сейфа. Ключ должен быть в нижнем ящике бюро, я быстро нахожу его и, с трудом переведя дух, открываю сейф. ― Прости, бабушка, ― шепчу я, ― прости меня, пожалуйста! Но у меня нет другого выхода. Я достаю большую резную шкатулку, открываю ее, рассматриваю несколько старинных золотых монет, какие-то бумаги, пожелтевшие от времени, перстень в виде цветка с севшей на него бабочкой… Помнится, бабушка подарила его матери, но та надевала его всего несколько раз. Она говорит, что не привыкла к таким дорогим вещам, да и носить ей его особо негде; если только представится подходящий повод. Я достаю небольшой бархатный футляр, открываю его, и у меня перехватывает дыхание. Это именно то, что я ищу: серьги с сапфирами и бриллиантами ― бабушкины фамильные драгоценности. Мне невероятно повезло, что они все еще здесь, если бы Рейвен забрала их себе, дело осложнилось бы. Вся эта история началась полгода тому назад. Однажды вечером мы с приятелями веселились, как обычно, в одном небольшом уютном трактире, слушали выступление певицы, местной знаменитости, ― словом, все шло своим чередом. Потом приятели ушли танцевать с какими-то красотками, а после решили, так сказать, заняться более приятными вещами. Мне в тот вечер не слишком-то повезло, поскольку я остался без пары. И тут… она подошла и села за мой столик. ― Тут кругом все занято, ни одного свободного места. Вы позволите, молодой человек? Я поднял глаза и кивнул, словно завороженный: никогда прежде я не видел таких красивых женщин. У нее были роскошные медно-рыжие локоны, уложенные в аккуратную прическу, огромные зеленые глаза, внимательно и ласково смотрящие, казалось, прямо в душу, и обворожительная улыбка. Она была одета по последней моде, и я понял, что она не какая-нибудь местная жрица любви. «Что такая фея забыла в подобном заведении? Почему она совсем одна», ― подумал я. ― Я ждала одного своего знакомого, ― пожала плечами незнакомка, ― но он почему-то не явился. ― Значит, ― улыбнулся я, ― ему не повезло. Зато… кажется, очень повезло мне. Она рассмеялась, и от этого стала вдруг еще красивее. Она была старше меня, по возрасту она, пожалуй, годилась мне в матери, но я уже через пять минут после начала нашего разговора забыл об этом. Эта женщина была умной, веселой, она говорила, что жить нужно так, чтобы каждый день был праздником. После ужина она пригласила меня в варьете, оттуда мы поехали в игорный дом, и уже под утро она привезла меня к себе домой. Утром я проснулся в огромной мягкой постели в ее особняке на окраине столицы. Я перевернулся на другой бок, увидел мирно спящую вчерашнюю мою знакомую и усмехнулся: интересно, это я вчера так много выпил или на самом деле забыл спросить, как ее зовут. ― Доброе утро, котик! ― моя очаровательная подруга открыла свои невероятные глаза, улыбнулась мне и в следующий же миг прильнула ко мне всем телом. ― А ты не такой уж зеленый юнец, каким показался поначалу, ― промурлыкала она, целуя меня. У меня и в самом деле, как бы это поделикатнее сказать, уже был некоторый опыт в подобных делах, но все же следует признать, до этой феи мне было далеко. ― Вы мне льстите, сударыня,― отозвался я, не переставая ласкать ее, ― мне есть чему поучиться. ― Тогда, ― часто задышала она, ― не будем откладывать! С той самой минуты и начался этот угар, который привел меня к тому, к чему привел. Тайгер, так звали мою пылкую любовницу, оказалась поистине удивительной женщиной. Я буквально ума лишился, мне не хотелось больше целыми днями сидеть в университете и слушать скучных профессоров, терять время, глотать пыль в огромной библиотеке, читатая скучные трактаты по юриспруденции. Мне стало наплевать на всех моих приятелей, хотелось только одного: быть рядом с моей милой киской (Тайгер обожала, когда я так ее называл). Мы просыпались с ней около полудня, потом еще несколько часов не вылезали из кровати, наслаждаясь друг другом, затем одевались и шли обедать в ресторан в центре города, а вечера мы проводили обычно в игорных домах, театрах, варьете. Уже далеко за полночь мы возвращались домой, я, едва переступив порог, подхватывал ее на руки и нес в спальню. Так прошло больше полугода, я уже всерьез стал подумывать о том, чтобы сделать ей официальное предложение руки и сердца. Плевать, что скажут мои родные; ну покричат, поохают, да и смирятся. Какая в конце концов разница, сколько лет моей жене! Моя мать тоже, например, моложе отца больше чем на десять лет. Правда, Тайгер старше меня гораздо больше, чем на десять лет. Она могла бы быть младшей сестрой моего отца, у них не такая уж большая разница в возрасте. Но вся суть в том, что ей никто бы никогда не дал ее лет, она молода и прекрасна и душой, и телом. И я убежден, что мы можем быть очень счастливы. Все шло как нельзя лучше, но вот неделю назад на меня обрушились все беды разом. То есть, правильнее будет сказать, что беда всего одна: у меня закончились все деньги. И вдруг оказалось, что этих денег было потрачено слишком много. Начать с того, что мы с Тайгер проигрались просто вчистую, стали играть в долг и… нам не повезло еще больше. А на другой день меня вызвал директор университета и заявил, что настала пора вносить плату за следующий год. ― Да и подготовке к экзаменам вам следует уделять больше внимания, молодой человек, ― строго глядя на меня, сказал он. ― А то на вас уже поступают жалобы. Вы слишком много пропускаете занятий. ― Простите, господин директор, больше этого не повторится! ― пролепетал я. ― У меня нет ни гроша! ― воскликнула Тайгер и заплакала. ― Я сама вся в долгах, и ты это прекрасно знаешь. Мне действительно было известно, что роскошный дом, доставшийся ей в наследство, давно заложен и перезаложен. После смерти отца, некогда довольно известного и состоятельного торговца тканями, она пыталась было продолжить его дело, но все испортил муж, который половину состояния проиграл в карты, а потом и вовсе прихватил оставшиеся деньги и сбежал. ― Я и не думала, ― рассказала она мне, ― что все так серьезно. Мне казалось, он толковый человек, много лет проработал у отца. Я совершенно не разбиралась в делах, даже близко не касалась. Сначала всем занимался отец, потом ― муж. Он говорил, чтобы я не забивала себе голову скучными делами, он позаботится обо всем. И я радовалась жизни, ведь она так коротка и так прекрасна! После бегства мужа Тайгер продала все свои драгоценности и зажила так, как она привыкла. Она думала, что дети (у нее две взрослые дочери и сын) ей помогут, но они попросту бросили ее и разъехались кто куда. ― Неблагодарные, ― вздыхала Тайгер, ― я отдала им лучшие годы, а эти нахалки заявили, что я якобы компрометирую их своим поведением! Я поругалась с ними и отреклась от них. А сын и вовсе уехал за границу и ни одного письма не прислал! ― Бедная ты моя! ― я обнял ее, погладил по спине. ― Ты так настрадалась из-за них. Бывают же на свете такие люди. Тайгер заложила дом и земли, которые у нее остались еще от матери, но, увы, и эти деньги вскоре иссякли. Мне было жаль ее, все-таки она женщина, и ей тяжело одной. Я должен помочь ей и защитить ее. Мне просто достать деньги и отдать долг. ― Они грозились отобрать дом, и тогда мне останется пойти на улицу! ― плакала она. ― Не переживай, милая! Кошечка ты моя, хорошая, ― я нежно поцеловал ее в губы, ― я обещаю, что все устрою. Мы заплатим по всем счетам и заживем по-прежнему. Ну, улыбнись, любимая моя девочка! ― Ты мне обещаешь? ― Конечно, разве я могу тебя обмануть?! Кроме того, мне нужно было отдать деньги за учебу, и тут было над чем подумать. Отец прислал их мне, но я просто голову потерял, и потому все они ушли на развлечения. Если я попрошу еще… даже представлять не хочу, какой скандал устроит отец. И мне ведь нечего будет возразить ему! Просить у матери бесполезно, она тут же все доложит отцу, всем известно, что у нее нет и не было собственного мнения ни по одному вопросу, она всегда смотрит отцу в рот. Что, впрочем (и это, стоит признать, раздражает меня в ней изрядно), не мешает ей перечить отцу, доводить его до белого каления. Как было, например, тогда, когда она полностью одобряла чудачества деда. Никакой пользы не было прежде всего для здоровья самого деда в том, что после смерти бабки он полностью замкнулся в себе и все дни проводил на кладбище. Жизнь продолжается, как бы сильно мы не любили бабушку! И отец пытался донести это до деда, но никто этого не понимал! А мать постоянно ему прекословила, дескать, отец заблуждается. Да что она вообще о себе мнит?! Она ― жена отца и потому обязана его слушаться и поддерживать во всем. Словом, просить у нее помощи ― не самая лучшая идея. Кроме того, собственных денег, я подозреваю, у нее немного, а если велеть ей попросить у отца вроде бы для себя, а на самом деле отдать мне, то она примется причитать, что так нельзя, обманывать семью нехорошо, и нести тому подобный бред. Еще и расплачется в итоге, как самая последняя… размазня. Я, конечно, весьма уважаю свою мать, но не могу не признавать, что у нее куча недостатков! Значит, остаются дед и сестра. У сестры, я знаю, есть деньги: и собственные сбережения, и доставшиеся ей от бабки, а кроме того ― драгоценности. Раньше-то у нашей бабки, говорят, их было просто не счесть: все, что она смогла забрать, когда уезжала из родного дома. Потом, разумеется, она все продала, чтобы было на что жить, построила нашу гостиницу. Словом, из ценностей сейчас остались только серьги, которые когда-то давно подарил ей мой прадед. Она ими очень дорожила и обещала подарить моей сестре на свадьбу. Я вспомнил все это, и мне показалось, что выход найден. Я спасен! Но когда я рассказал обо всем Рейвен, она принялась кричать не хуже отца, и ни в какую не желала понять меня. Я начал издалека, сказал, что мне очень нужна помощь сестры, поскольку от этого зависит моя жизнь. ― Господи, Хоук, не пугай меня! ― воскликнула Рейвен. ― Что у тебя стряслось? ― Мне… очень нужны деньги, Рейвен, ― ответил я. ― И только? ― рассмеялась Рейвен. ― Я уж перепугалась, что ты влип в какую-нибудь неприятную историю, а тебе просто не хватило на мелкие расходы! Или… ― она хитро улыбнулась, ― тут замешана женщина? Я покраснел, как вареный рак, и, потупившись, кивнул. ― И кто эта таинственная незнакомка? Почему ты не пригласишь ее к нам? Она могла бы приехать с тобой, на нашу с Абихорро свадьбу. ― Она… у нас пока еще ничего серьезного, ― нашелся я. Интересно, как они все отреагируют, когда узнают, что Тайгер ровесница отца? Я решил, что пока еще не время открывать все карты. ― Так ты мне поможешь? ― я решил вернуться к тому, что было для меня куда важнее. ― Разумеется, ― улыбнулась Рейвен, ― сколько тебе нужно денег? Она встала и направилась к своему бюро. ― Пять тысяч, ― тихо проговорил я. ― Что? ― Рейвен резко обернулась и с ужасом уставилась на меня. ― Пять тысяч золотых, ― повторил я. ― Ты спятил?! ― вскричала Рейвен. ― Или ты надумал купить для своей возлюбленной дворец? ― Я же объяснял тебе, ― я начал заводиться, ― что несколько… поиздержался. И кроме того, мне нужно заплатить за учебу. ― Но отец послал тебе полторы тысячи! ― всплеснула руками Рейвен. ― Да, ― согласился я, ― как раз то, что я должен был внести в качестве платы. ― Так почему ты не заплатил? ― Именно это я и пытаюсь тебе втолковать, Рейвен, ― меня стала раздражать ее непонятливость. ― Я их… потратил. ― На твою знакомую, ― протянула Рейвен, ― понятно. ― Ну, допустим, полторы тысячи я могла бы тебе ссудить. Но ты сказал ― пять! Откуда взялись еще три с половиной тысячи? ― Я влез в долги! Рейвен закатила глаза: ― Святые небеса, какие еще долги? ― Проиграл, ― тихо проговорил я. ― Вернее, мы с ней проиграли. Пойми, Рейвен, это вопрос жизни и смерти. Ее выставят на улицу, если мы не заплатим кредиторам. ― А тебе не кажется, что эта девушка сама должна решать свои проблемы и искать выход из сложных ситуаций? ― Я люблю ее! ― не выдержал я. ― Я дам тебе полторы тысячи, ― словно не расслышав, что я только что сказал, произнесла Рейвен, ― чтобы ты заплатил за учебу, и отец ничего не узнал об этом. ― А остальные? ― я умоляюще сложил ладони вместе. ― Рейвен, милая моя сестренка, я умоляю тебя, мне нужно пять. ― Остальные пусть эта девица ищет как хочет, ― отрезала Рейвен. ― Это она тратила, как сумасшедшая. ― Мы тратили вместе, ― я все еще пытался донести до сестры истинное положение вещей. ― Хоук, у меня попросту нет таких денег! ― Ты могла бы,― пожал я плечами, ― взять у отца, сказать, что на нужды гостиницы или что-нибудь в этом роде. А еще лучше ― отдать мне бабушкины драгоценности. ― Ты совсем рехнулся? ― Рейвен окончательно вышла из себя. ― Во-первых, это память о бабушке, во-вторых, это верх легкомыслия с твоей стороны ― отдавать такую сумму за долги некой сомнительной особы! Ну и в-третьих, как я объясню отцу и деду отсутствие драгоценностей? ― Скажешь, потратила на свадьбу, подарок мужу, придумай что-нибудь! ― Не мели вздор, Хоук! ― Рейвен раздраженно передернула плечами. ― Я дам тебе денег только на учебу (и дам их из своих собственных сбережений, учти это). И закончим на этом! С этими словами она поднялась и вышла из комнаты, оставив меня одного. Что мне оставалось делать? Если родная сестра отказалась мне помочь, значит, нужно действовать самому. Я кладу бархатный футляр в карман, закрываю сейф, чтобы никто не заметил, будто в него кто-то залезал, и еще несколько минут стою посреди комнаты, не в силах отогнать нахлынувшие воспоминания. Бабушка сидела вот здесь, за своим бюро, писала что-то в своих расходных книгах, а дед обычно устраивался рядом и просто любовался ею. А мы с Рейвен сидели на диванчике у окна, и сестра читала мне. Украдкой мы с ней время от времени бросали взгляд на бабушку и деда и улыбались. А еще, когда я был совсем маленьким, то обожал залезать с ногами на ее стул и перебирать лежавшие на столе бумаги (обычно, зная о моих привычках, бабушка ничего важного не оставляла без присмотра), чернильные приборы, разные безделушки... А еще я любил разглядывать портреты, что висели здесь: над письменным столом были портреты шестнадцатилетнего отца и такой же юной девушки ― матери Рейвен; на столе у зеркала стоял миниатюрный портрет самой бабушки, еще совсем молодой (мать говорит, его написали вскоре после того, как вернулся дед), и портрет бабушки в детстве, на котором она была изображена вместе со своим отцом. Сейчас их здесь нет, дед забрал их с собой, когда переехал в другую спальню, и поэтому в комнате ощущалась некая пустота, будто не хватало чего-то важного. Я встряхиваю головой, тру ладонями виски, чтобы прогнать воспоминания о прошлом, затем так же осторожно выхожу из комнаты и иду к себе. Остается надеяться, что до свадьбы сестры (хвала небу, до нее осталось всего два дня) пропажу не обнаружат. А потом я буду далеко и таким образом не попаду под подозрения.