Лебединая песня

Кайт

Уже начинает темнеть, когда я выхожу из комнаты, спускаюсь в сад. Я медленно брожу по дорожкам, делаю два или три круга вокруг пруда, потом некоторое время сижу на скамейке и смотрю на темную водную гладь. Мне не хочется ни о чем вспоминать, тем более о прошлом, но все равно, стоит мне прийти сюда, как оно, мое прошлое, будто оживает перед внутренним взором. Я вздыхаю, думая о прошлом и, как ни стыдно в этом признаваться, еле сдерживаю слезы, когда думаю о будущем. Я уверен, что для меня все кончено. Акбулог не простит меня, она заберет детей и уедет навсегда, Хоук тоже поедет с ними, я для него умер, как он заявил мне, и не устает повторять об этом ежедневно. И самое ужасное, что мне просто нечего ему ответить, потому что мой сын прав: я — самый настоящий подлец, мерзавец, который достоин всяческого презрения. Это было какое-то наваждение, ничем другим я не могу объяснить все, что произошло. Впрочем, так уже было и не один раз: когда я увидел Тайгер, то меня охватили яростные страсть и желание. Эта женщина и сама была из той породы хищниц, которые родились для того, чтобы соблазнять мужчин и, как следствие, приносить им одни несчастья. Но меня влекло к ней, и даже то, что она являлась любовницей сына, меня не остановило. Это и было моей фатальной ошибкой, нельзя было идти на поводу у своих желаний. Мама всегда предупреждала, что прежде, чем соберешься сделать глупость, нужно очень хорошо подумать, чем это может обернуться. Отец, помнится, заметил, что я не умею ценить то, чем владею: настоящую любовь, которую мне дарит моя жена. А я… так легкомысленно отмахнулся от их слов. Я бросился, образно выражаясь, в омут этой порочной страсти, поставив на карту все, что имел, и жестоко проиграл. Хотя поначалу, разумеется, я не представлял, что все может закончиться трагедией. Я думал, что встречусь с Тайгер несколько раз, мы насладимся с ней этими мгновениями и спокойно разойдемся. Если она захочет и дальше жить с моим сыном, я не стану им мешать, но мне представлялось, что к тому времени Хоуку и самому прискучит этот роман. В тот день я приехал к ней, мы развлеклись на славу, и я уже собирался уходить. Тайгер, впрочем, была не против повторить и тем самым продлить удовольствие, и я уже готов был поддаться ей, прикидывая в уме, что я скажу Акбулог, дабы оправдать свое долгое отсутствие. И в ту самую минуту в комнату ворвался Хоук с револьвером в руках. Положа руку на сердце, я испугался как никогда в жизни. Мне было страшно не за себя, а за сына, поскольку у него было такое обреченное, несчастное лицо, словно перед ним только что рухнул весь мир, и он остался один на пепелище… Я не успел ничего сделать, прежде, чем прогремел выстрел, и Тайгер вся окровавленная, лежала на кровати без чувств и признаков жизни. Я бросился к сыну, хотел отнять у него револьвер, я уже лихорадочно искал выход из создавшегося положения. Нас непременно найдут, промелькнуло у меня в голове, так пусть они увидят этот чертов револьвер в моих руках. Но Хоук принялся кричать, как сильно он ненавидит меня, что я чудовище, которое разрушило его жизнь, и лучше бы мне сдохнуть, о чем он и позаботится. Я все же схватил его за руку, но тут он оттолкнул меня и спустил курок, и ранил меня. Зажимая рукой рану, я все еще взывал к благоразумию Хоука, но он посмотрел на меня глазами полными слез, покачал головой и прошептал: «Слишком поздно, отец, еще вчера я послушал бы вас, поскольку тогда я еще не знал, какой вы на самом деле», — он отвернулся от меня, и в следующий миг случилось самое страшное. Я закричал от ужаса, забыв про свою рану, бросился к сыну, лежащему на полу, опустился рядом с ним на колени… Дальше я помню только чьи-то руки, которые оттаскивали меня от Хоука, чужие голоса, повторявшие, что мне нужно успокоиться и ехать в больницу. Врач быстро обработал мою рану, перевязал ее, и мне стало лучше. Я хотел сразу же пойти к сыну, мне стало известно, что он находиться в той же больнице, кроме того, нужно было узнать, как Тайгер. Однако же меня не отпустили, а отвезли в полицейский участок, где принялись допрашивать. Как оказалось, горничная Тайгер вернулась как раз в то самое мгновение, когда Хоук выстрелил в себя. Она перепугалась, бросилась вон из дома и позвала полицию. Я сказал, что мой сын просто мирно беседовал с невестой, когда я пришел к ней по делу. Они рассматривали старинный револьвер ее отца, и он случайно выстрелил в руках сына, он испугался, что убил возлюбленную и попытался покончить с собой. Я хотел остановить его, но к сожалению не успел. Разумеется, эта версия не выдерживала никакой критики, но мне поверили, во всяком случае, пока они удовлетворились подобным объяснением, так как других не было. Я отправился в больницу, где узнал, что Тайгер в очень тяжелом состоянии, как и мой сын, но надежда на выздоровление есть. Я вздохнул с облегчением, все же господь не допустил, чтобы мой мальчик погиб. Мне хотелось увидеть его, но Акбулог выгнала меня, набросившись натурально с кулаками. Мне пришлось уйти, я решил переночевать в отеле, а завтра прийти снова. Возможно, думал я, тогда Акбулог немного придет в себя и будет способна выслушать и понять меня. В коридоре я столкнулся с Рейвен, она, судя по всему, уже обо всем узнала . Я подошел к ней, обнял ее, она коротко всхлипнула и отстранилась от меня. — Что вы натворили? — тихо спросила она. — Я знаю, Рейвен, — отозвался я, — что виноват, не терзай меня понапрасну. Только бы Хоуку стало лучше, это сейчас самое важное. — Ему станет, — кивнула Рейвен и отвернулась, — мне так сказал врач. А вот дед… Я похолодел. Что еще могло случиться?! — Неужели нам мало страданий? — Что с ним? — хрипло спросил я. — Очень плохо, — заплакала Рейвен, — когда он узнал, что произошло, ему… он упал, не приходил в себя, я звала, звала, но он меня не слышал… А теперь врач говорит, что все очень плохо, и никакой надежды не осталось. Я пошел с дочерью в палату к отцу и остаток ночи провел там. Рейвен задремала, сидя на стуле, а я сидел подле отцовской постели и думал, что отец не заслужил такого. Он должен был бы радоваться жизни, вновь обретенному счастью, ему ведь уже довелось пережить много боли. Почему, ну почему жизнь так несправедлива? И самое страшное, что на этот раз во всех наших бедах виноват только я. Следующие дни слились в один, тяжелый, мучительный и беспросветный: Акбулог не желала меня видеть, хотя Хоуку и стало заметно лучше. К Тайгер меня не пускали, впрочем, я и не рвался пойти навестить ее. Мне лишь было нужно узнать, что она жива и сказать ей о том, что следует поддержать мою версию о несчастном случае, если полиция вдруг придет ее допрашивать. Отец вскоре пришел в себя, но был очень слаб, врачи предупредили нас с Рейвен, чтобы мы особо не утомляли его. — Неужели жалкая интрижка с этой дрянью того стоила? — спросила меня Рейвен. Она выглядела измотанной и усталой, глаза покраснели от слез и бессонных ночей. — Не мучь меня, дочка, — вздохнул я, — я и так до конца жизни не прощу себе этого! Рейвен покачала головой и ничего не ответила. Я понимал, как ей тяжело, она любила моего отца больше всех, с самого раннего детства он был для нее идеалом, что неудивительно, поскольку он тоже души в ней не чаял. Иной раз меня даже начинала мучить ревность… хотя сейчас все это уже не имело никого смысла. Отец пришел в себя через несколько дней, я навещал его, садился рядом и брал за руку. У меня сердце сжималось от жалости, я никогда еще не видел его таким слабым и беспомощным, он всегда был сильным, казалось, он способен выдержать самые тяжелые испытания. Даже когда умерла мама, отец, несмотря ни на что, не сдался, не предался беспросветному отчаянию до конца. Он все же нашел в себе силы жить дальше, радоваться этой новой жизни. — Отец, — повторял я, стараясь изо всех сил улыбнуться ему, — вы поправитесь, вот увидите. Мы все верим в это. Вы нужны нам! Рейвен не переживет, если с вами что-то случится, ваши внуки ждут вас, да и наши очаровательные малышки, Анидаг и Серпент, наверняка соскучились по вам! — Кайт… — еле слышно проговорил отец, сжимая мою ладонь, — ты должен… все исправить! Семья… не допусти, чтобы… все рухнуло. — Я постараюсь, отец, клянусь вам, я все для этого сделаю! Он улыбнулся мне, чуть прикрыв глаза и еле заметно кивнул. — Я очень люблю вас, отец, — проговорил я, склоняясь над ним и целуя в лоб. — Вы нужны и мне тоже, не оставляйте меня! И, поверьте, все у нас непременно будет хорошо. Через день отца не стало… Я чувствовал себя совершенно разбитым. Когда не стало мамы, мне казалось, что в нашем доме жизнь остановилась, а теперь это чувство было еще сильнее, поскольку отец оставался единственным напоминанием о тех, славных и счастливых временах, которые ушли безвозвратно вместе с ним. Я не замечал своих слез, стоя над отцовской могилой, я думал об отце: вспоминал тот день, когда он впервые вошел в наш дом, как я чуть ли не днями напролет беседовал с ним, слушал его рассказы о прежней жизни (что-то я уже знал от мамы, а что-то было для меня новым). Вспоминал, как отец был добр ко мне, даже если я делал глупости, он не осуждал меня, просто мягко, чуть грустно улыбался и давал дельный совет. Когда я попал в тот жуткий переплет с контрабандой, он навещал меня в тюрьме, подбадривал, и мне становилось легче, вновь хотелось верить, что все вновь вернется на круги своя. И вот — все кончено. Разумеется, я понимал, что когда-нибудь это должно было случиться, но понимание, увы, не могло облегчить боли. Мне хотелось вновь, как раньше, прийти к отцу, пожаловаться на свои трудности и услышать в ответ его спокойный голос. — Главное, не стоит рубить с плеча, дорогой Кайт, — говорил он мне, — и я, пусть поначалу и мог бы воспринимать его советы в штыки, в конечном итоге понимал, что он прав. — Я так нуждаюсь сейчас в вашем совете, — прошептал я, когда все уже разошлись с кладбища, и я остался один рядом со свежей могилой. Я вдруг понял, как много мне нужно сказать отцу, но, увы, теперь некому стало говорить даже самые важные и нужные слова. Когда через несколько дней домой вернулась Акбулог, я думал сойду с ума от волнения. Я ждал и одновременно боялся ее приезда, мне было стыдно посмотреть ей в глаза, но вместе с тем, я ждал ее. Мне казалось, что еще можно все исправить: я попрошу у нее прощения, и она поймет, что нужна мне, что я люблю ее, и она простит меня. Увы, моя жена не захотела меня слушать. Она сказала, что я зашел слишком далеко, и тем самым окончательно все испортил. — Ты не права, — тихо проговорил я, — мы еще можем начать все заново. Я люблю тебя, Акбулог, а это самое главное. — Нет, — грустно покачала головой моя жена, — теперь уже нет. Любовь тут уже ни при чем, Кайт, ты чуть было не погубил нашего сына из-за своей прихоти. И это… я не смогу, понимаешь, никогда не смогу этого забыть. — Я не хотел этого, Акбулог, пойми… я совершил ошибку, но я уже наказан за нее! — Да, Кайт, — согласилась Акбулог, — но, к сожалению, теперь слишком поздно каяться и пытаться все исправить. Наш сын не хочет тебя видеть, он не может простить тебе предательства, и потому я должна сделать выбор. Я его сделала — я останусь с сыном, он должен знать, что я всегда буду на его стороне. Прости! — Это твое окончательное решение? — тихо спросил я. Акбулог в ответ лишь молча кивнула. Вскоре она заявила, что подает прошение о разводе и уедет из нашего дома навсегда. Я, признаться, совсем упал духом, все эти дни я практически не выходил из комнаты, мне не хотелось никого видеть. Я пытался найти выход из сложившегося положения, но ничего не мог придумать. Если моя жена приняла решение уйти от меня… как мне остановить ее? Она не верит мне больше, и виноват в этом только я сам. Больше всего меня поразило, когда она сказала, что знала или догадывалась обо всех случаях, когда я изменял ей. Знала и прощала меня, потому что любила. Каким же идиотом я был, почему не ценил ее? Теперь я ни за что не посмел оскорбить ее, если бы только она дала мне последний шанс. Возможно, иной раз приходила мне в голову мысль, что это мне следует оставить этот дом. В конце концов, после смерти отца меня здесь уже ничего не держит. Вновь подумалось, что гостиницу можно было бы продать, и первое время жить на эти деньги где-нибудь в другом городе, но Рейвен вновь отказалась наотрез, заявив, что ни за что не позволит продать дом, где она родилась. Акбулог со мной больше не разговаривала, отделывалась лишь общими фразами, и я старался не попадаться ей на глаза лишний раз. Когда вернулся Хоук стало только хуже, сын обвинял меня во всех смертных грехах, кричал, что лучше бы мне умереть, жаль, что он не убил меня и тому подобное. Я хотел было поговорить с ним по душам, но мой некогда милый и послушный сын набросился на меня с кулаками, да еще в присутствии практически всей семьи. Да, он имел на это полное право, я заслужил все проклятия, но… не скрою, мне было очень обидно. Как ни странно, скандал прекратила Рейвен. Она выставила нас всех за дверь и осталась с братом наедине. Не знаю уж, что она ему говорила, но после этого Хоук стал вести себя в точности как его мать: перестал замечать меня. Но вот сегодня утром он опять сорвался, и все кончилось очередной безобразной ссорой. Я спустился к обеду, как обычно сел за стол, пожелав всем приятного аппетита. Некоторое время все сидели молча, пока Хоук вдруг резко не отодвинул от себя тарелку, запачкав при этом скатерть и, стукнув кулаком по столу, воскликнул: — Я же велел, чтобы он не попадался мне на глаза! По какому праву он расхаживает по дому, словно ничего не произошло, и он здесь глава семьи! — Хоук, милый, — Акбулог дотронулась до его руки, — не надо ссор, прошу тебя, дорогой. — Я устал от этой фразы, мама, — раздраженно тряхнул головой мой сын, — ссоры прекратятся только тогда, когда он уберется из этого дома и сдохнет под мостом, в грязи, где ему самое место. Уберите от него столовые приборы, — повернулся он к служанке, — пусть идет к себе и ест там! Я молча встал из-за стола и хотел было уйти, но тут меня удержала Рейвен. — Постойте, отец, — сказала она, — сядьте. А если кого-то что-то не устраивает, то, думаю, именно он должен встать и уйти. — Замечательно, — вскипел Хоук, — теперь моя сестра встала на строну этого… — брезгливо кивнул он в мою сторону, — вместо того, чтобы поддержать меня! — Мне надоели твои истерики, — Рейвен тоже отодвинула от себя тарелки и от души хлопнула по столу ладонью. Подожди, Акбулог! — отмахнулась она от мачехи, заметив, что та умоляюще смотрит поочередно то на нее, то на сына. — Я понимаю, Хоук, — снова обратилась Рейвен к брату, — что ты, мягко говоря, сердит на отца. Признаю, ты можешь его ненавидеть, не желать видеть, не разговаривать с ним, но только не унижать, да еще при всех! Это совершенно недопустимо, Хоук, ты ведешь себя безобразно! — Мне кажется, — поддержал ее Абихорро, — вы и в самом деле должны постараться сделать шаг навстречу друг другу. Оба. Так будет лучше всем, ведь невозможно жить в постоянном напряжении. — Сделай одолжение, заткнись! — прикрикнул на него Хоук. — Твое мнение вообще никого не интересует, ты здесь такой же приживал, как и этот! — Выбирай слова, дорогой, — строго взглянул на него Абихорро. — По-моему, я тебя не оскорблял. — Во-первых, не смей повышать голос на моего мужа, — мгновенно вскинулась Рейвен, — во-вторых, я уже сказала, прекрати строить из себя строгого хозяина дома, ты покуда всего лишь глупый и напыщенный мальчишка, не более того! И такой же приживал, как ты только что изволил выразиться. — Это мой дом! — вскинул голову Хоук. — Это дом бабушки и деда! — крикнула Рейвен. — А еще отца и твоей матери! Они работали в поте лица, чтобы содержать его в порядке и вырастить своих детей, включая тебя, а я и мой муж помогали им по мере сил! Так что, будь добр, помолчи, пожалуйста, ты покуда не имеешь никакого права распоряжаться здесь. — Ради всего святого! — хором воскликнули Абихорро и Акбулог. — Прекрасно, — Хоук поднялся из-за стола, — раз все против меня и ринулись защищать этого паразита, то уйду я! Он вышел из-за стола и направился к выходу, Акбулог тут же вскочила на ноги и ринулась за ним. — Скатертью дорога, — крикнула им вслед Рейвен. — Это самое умное, что он мог сейчас сделать, — добавила она. Абихорро снова вздохнул: — Хоуку нужно научиться держать себя в руках, — проговорил он. — И вести себя прилично, — добавила Рейвен. — Что ж, — Абихорро тоже встал из-за стола, — пожалуй, пойду посмотрю, как там дети, а потом проверю, как приготовили номера на втором этаже. Вечером ведь должны прибыть постояльцы. Рейвен улыбнулась и кивнула мужу. — Хоть кого-то в этом доме волнуют дела, — пробормотала она, как только за мужем закрылась дверь. — А вы молча это терпите, — сурово взглянула она на меня, — я вас не узнаю, отец! — Ты же знаешь, что твой брат прав, Рейвен, — отозвался я, — а я теперь и впрямь не имею права распоряжаться здесь. — Что за вздор! — махнула рукой Рейвен. — Не понимаю, почему вы позволяете этому мальчишке вытирать о себя ноги, унижать, обзывать последними словами? Вы, отец, кто раньше даже взгляда косого в свою сторону стерпеть не мог. — Хоук считает, что я предал его. — Это все равно не повод вести себя подобным образом, нельзя поощрять такую бесцеремонность. — Я смертельно оскорбил его, дочка, поэтому твоего брата все же можно понять. — Чем, интересно, вы его так уж смертельно оскорбили? — Он любил эту женщину. А я… вмешался в их отношения, обманул его, обманул Акбулог. Стоит ли удивляться, что они не могут меня простить. — Нет, — глаза Рейвен яростно сверкнули, — никого он не любил. И вы не любили ее ни капли. Вами обоими двигала одна лишь банальная похоть, и ничего кроме похоти! Я ни в коем случае не пытаюсь вас оправдывать, отец, вы поступили, мягко говоря, некрасиво. Но поощрять Хоука в его, прямо скажем, свинском поведении я тоже не буду. Больше того, я не позволю ни ему, ни вам отравлять друг другу жизнь. — Скоро все закончится, Рейвен, — тихо отозвался я. — Акбулог уедет. И Хоук вместе с ней. Они вычеркнут меня из своей жизни. — И вы так просто и легко смиритесь с этим? Я не верю, — всплеснула она руками. — Куда подевался мой отец, когда его успели подменить? Вы же всегда умели стоять на своем, даже тогда, когда были не правы. А теперь опускаете руки и сдаетесь: у меня это в голове не укладывается. — Если Акбулог не хочет меня видеть, — мой голос чуть дрогнул, — то что я могу поделать? — Стараться изо всех сил вернуть ее, до последнего не оставлять надежду! Бороться за свою любовь, если вы действительно любите Акбулог. Потому что если нет… не о чем и говорить. — Я люблю ее, — улыбнулся я. — Тогда делайте то, что я сказала. — Но она, — усмехнулся я, — больше меня не любит, вот в чем проблема. — Она просто идет на поводу у Хоука, поскольку боится, как бы он не натворил еще больше глупостей, — Рейвен горячилась все сильнее. — Так неужели вы допустите это, просто так потеряете любимую жену из-за капризов избалованного юнца?! Неужели же эта… женщина стоила того, чтобы похоронить нашу семью? Да, мы не всегда были дружны, часто не понимали друг друга, но… если подумать, это естественно, в каждой семье случается подобное. Но вы не должны так просто отпускать Акбулог, повторяю вам. Ведь и она все еще любит вас, неужели вы не понимаете? — Но что мне делать? — я с надеждой взглянул на дочь. — Как мне удержать ее? — Дать ей понять, что она нужна вам, что вы любите и уважаете ее, отец. — Ты думаешь, это поможет? — По крайней мере, вам следует хотя бы попытаться… Я долго думал о словах Рейвен и пришел к выводу, что она права. Ни мама, ни отец не простили бы мне такой слабости, мне нужно найти способ удержать жену от неверного шага. Она должна снова поверить мне! Я встаю со скамейки, зябко поежившись, к вечеру заметно похолодало. Пора возвращаться домой, хотя мне и не хочется… Я так и не смог найти никакого выхода, и по-прежнему не знаю, как мне исправить свои ошибки. — Отец! — я оборачиваюсь и вижу Доу, которая со всех ног бежит ко мне по дорожке. — Где вы были, отец, — спрашивает она, обнимая и целуя меня, — я искала вас? — Гулял, — улыбаюсь я, ласково гладя ее по голове. На душе у меня становится удивительно тепло. Ни младшие дети, ни тем более внучки не знают, что случилось, и они относятся ко мне по-прежнему, чему я бесконечно рад. Неожиданно я вздрагиваю от страшной мысли, которая вдруг пришла мне в голову: ведь Акбулог увезет с собой Доу и Кайта, и я, возможно, никогда больше не увижу их! Нет, Рейвен тысячу раз права, этого нельзя допустить. — Отец, — Доу обеспокоенно смотрит на меня своими темными, так похожими на мамины, глазами, — это правда? — Что, моя принцесса? — она так выросла за последнее время, скоро совсем уже взрослой барышней станет. — Вы с мамой поссорились, и она уезжает далеко за море? — Кто тебе сказал? — обеспокоенно спрашиваю я, и мне уже хочется придушить мою старшую дочь. Какое право имела Рейвен втягивать младшую сестру во всю эту грязь? — Хоук, — отвечает Доу, и я понимаю, что несправедлив к Рейвен. — Да я и сама слышала не так давно ваш с ней разговор. Так это правда? Я лишь пожимаю плечами. — О, отец! — на глазах дочери выступают слезы, и в следующее мгновение она бросается мне на шею. — Но почему? — Не надо плакать, моя радость, — я успокаивающе глажу ее по голове и крепко прижимаю к себе. Как же я буду по ней скучать, — думаю я. — Отец, — Доу поднимает голову, и смотрит мне в глаза. Я вновь поражаюсь, как она похожа на мою мать! — Мне плевать, что там Хоук и мама говорят про вас. Я люблю вас! — Она вновь обнимает меня за шею, и я чувствую, как по моей щеке скатывается слеза. — Знаете, отец, — тихо говорит Доу мне на ухо, — они могут ехать куда угодно, хоть сию же минуту. Но я останусь здесь, я никуда от вас не уеду, отец, никуда! Они меня не заставят.