В начале времен...
Их было семеро — маленьких, только что родившихся существ. Хранящая их скорлупка еще не исчезла в мраке молодой вселенной, а им все было интересно. И все было рядом. Их Дом. Их родичи. Эти существа называли себя хта’аг. Они были огромны, неторопливы и мудры. Время летело мимо них, лишь искрами вспыхивая значимыми событиями: рождение нового солнца, не-бытие перво-мира, отблески зарождающихся разумов… Они даже иногда могли видеть то, что сбудется уже тогда, когда от их народа не останется даже воспоминания, и только Смерть иногда будет любоваться крохотным гладким камушком, на котором будет искрить символ — на языке, который умрет задолго до первого существа, поднявшего свою первую палку… Их дети рождались совсем другими. Маленькие, шустрые, яркие — они больше напоминали блики на воде. С первым вздохом они знали все, что знало их племя, но до поры, до времени эти знания были отодвинуты. Сначала имело значение только одно — скорость. Развернув крохотные крылышки, маленькие детеныши разлетались по мирам. Смотрели, играли — и учились. И возвращались обратно, внося свои знания в общую копилку рода. И эти семеро не стали сначала исключением. Приветственно взмахнув крыльями, они попробовали бездонный мрак на вкус. Лететь всем вместе, перекрикиваясь и смеясь, было так здорово! Не было опасности — да и не знали они такого слова. Все, что было в этих мирах, было им на благо. До той секунды, когда… ...Кровавая вспышка выжгла их большие сапфировые глаза, оставив лишь страшные ожоги. ...Безумствующее пламя поглотило их крылья, оставив лишь уродливые обрубки и ежесекундную не умолкающую боль. ...Чернильная тьма скрыла их навеки обезображенные тела, укутав их невыносимо-серыми одеждами. ...Всепоглощающие ярость и ненависть вытеснили радость и свет, и не-бытие навсегда погрузило бывших хта’аг вне пространств и времен… ...Новый не-мир принял своих первых Королев. Но даже в этом безумном хаосе рождающегося Тантаоса они все равно оставались — семерыми. Они были вместе. Лишь иногда, забываясь сном, все Семеро видели сон. Короткий, словно дыхание умирающего ветра — как семеро радужных существ, смеясь и перекликаясь, играют в салки вокруг огромной родительницы. И Мать Матерей не ругает их, а лишь тепло одаривает своей радостью, благословляя на их Путь… Расплатой за этот сон всегда становилась Тишина. Она наваливалась на Семерых, выдавливая свет кровавыми каплями слез на давно выжженных глазах. Она затыкала им уши, отсекая смех и одурманивала разум, прогоняя почти забытую радость. Их мир, рождаясь, забрал еще несколько пылинок, из тех родов, что когда-то придут на смену тха’агам. И всех их вывернул наизнанку, напоил тьмой и сделал тем, кого никогда не должно было существовать ни в одном из миров… Эти существа стали рабами новым Королевам, исполняя все, что нашепчет их Повелительницам Тьма. Они искали новых рабов, и наградой их была крупица покоя — без боли и страха. Только один раб смог стать незаменимым и заслужил доверие Тьмы. Тот раб, что в конце времен предал их, не дав себе забыть, что это такое — Свет и покой. Так родился мир, которого не должно было стать. Так он жил до недавних времен…***
— Хорошо бы нам понимать, что затеяли эти Твари… Задумчиво покачивая на пальце легкий свиток, Михаил сидел за своим столом, а его собратья расположились вокруг. — Как допросить того, кто живет в вечной ненависти и боли? — Габриэль был серьезен и тих. — Зашутить до полусмерти? — Вельзевул развел руками. — Просто на язык просилось. — Если только вывернуть тебя наизнанку прямо перед ней, — насмешливо ответил Дориэль. — Думаю, такие шутки эта тварь очень даже понимает. — Очень смешно, — буркнул, отворачиваясь, ангел. — Отца бы сюда… — Варахаил вздохнул. — Или Гролла. Думаю, им лучше известна природа этих бестий. — Ты правильно назвал Королеву, архангел… Низкий хриплый голос заставил небесных детей вскочить, синхронно обнажив мечи. И маленькая фигурка в алом плаще, стоящая у порога, медленно подняла — руки? Лапы? — Не стоит, архистратиг, — существо хмыкнуло. — Ты только зря потратишь свои силы. Я и в худшем состоянии вполне мог тебя размазать. — Кто ты такой? — Рахиль сделала шаг вперед. — Как ты сюда попал? — Мне помогли наши общие друзья. Древняя сущность и ваш брат, восстанавливающий то, что было отнято нашей последней Королевой. — Грессот?! — выдохнул Михаил. — Но… — Кудахтать и изумляться будем позже, архангел. Твой брат обещал, что ты поможешь мне в… в беседе с Королевой. — Королева? — озадаченно переспросил Габриэль. — Та тварь, что вы изловили — одна из последних Правительниц Тантаоса. Глаза Михаила вспыхнули кровавым багрянцем. — Что ж… Вот нам и ответ, — он повернулся к братьям и улыбнулся, прищурившись. Архистратиг стремительно вышел из кабинета, за ним бросились остальные. Лишь Вельзевул задержался у дверей. С несвойственной ему робостью он дотронулся до костлявого плеча гостя. — А… — Твой брат скоро присоединится к нам, — Грессот сверкнул на ангела россыпью алых огоньков из-под низкого капюшона. — Как и ваш Создатель. И мой старый друг. — Но… — Когда-нибудь, когда все станет так, как надо, я расскажу тебе, как Гролл и тварь Тантаоса стали дружны. А сейчас нам пора идти. Вельзевул все стоял у двери, смотря, как скользяще исчезает за углом маленькая фигурка, укутанная в плащ цвета свежей крови…***
Неряшливая клякса за решеткой даже не шелохнулась, когда Михаил подошел. Только появилось ощущение очень тяжелого и дышащего ненавистью взгляда. Позади сгрудились остальные. Грессот протиснулся между ангелами, встал рядом с Михаилом. Помолчал, рассматривая пленницу. И внезапно выдал несколько диссонансных трелей, от которых у архистратига засвербело в ухе. Судя по морщившимся собратьям, они испытывали те же неприятные ощущения. Пленница вздрогнула. И ангелы отшатнулись от прутьев темницы, когда в один миг из лужи на полу выросла мощная высокая фигура, почти задевающая верхушкой капюшона плаща потолок. Низко опущенный куколь не давал рассмотреть лицо (морду?) под ним, но от твари веяло такой яростью, что Варахаилу даже показалось, что он видит ее — этот плотный чуть мерцающий полупрозрачный кокон. — Т-т-т-ты-ы-ы-ы…. — свистящий звук заставил ангелов отступить еще на шаг от прутьев. — Тебе надо было собственноручно довести дело до конца, — тихо сказал Грессот. — Ты прав. Открой дверь — и решим наш спор, — тварь прильнула к решетке. — Ты всегда считала остальных глупее себя, Ба’эаррс''та, — Грессот качнул головой. — А сейчас ты — здесь. И я пришел узнать ответы на вопросы. Откинувшись, тварь расхохоталась, резким, скрежещущим смехом. — Никогда мы не подчинялись никому, кроме предвечного Хаоса и сестры его, Тьмы! — Времена меняются, — Грессот вдруг сделал неуловимое движение — и даже Михаил ахнул. Как ему удалось сдернуть покров с твари, не понял никто. Бестия была действительно высокой и костлявой — как может быть худо и костляво высохшее дерево на одинокой скале посреди океана, где волны и ветер выгладили кору до зеркальной белизны, где даже зарождающиеся листочки тут же сносит в высокую высь неба. Грудная клетка, четко очерченная тремя парами крепких, выдающихся под ослепительно белой чешуйчатой шкурой, ребер, плавно перетекала в крепкие бедра. Три лапы оканчивались каждая четырьмя крепкими когтями, которые крепко стояли на полу. Длинный костлявый хвост плавно двигался из стороны в сторону. На конце хвоста было видно утолщение, и почему-то сразу было понятно, что при надобности тварь может воспользоваться этим «набалдашником» не только как булавой. Что там может прятаться и тонкое ядовитое жало. Четыре руки оканчивались тремя пальцами, с тонкими, как лезвия бритв, когтями, сверкающими алмазной твердостью. За спиной виднелись искореженные обрубки. Видимо, когда-то тварь могла летать, захватывая тугой воздух широкими кожистыми крыльями. Но раны зарубцевались настолько давно, что сейчас и представить было сложно, насколько крылья были широки и красивы. Но больше всего привлекала — и отталкивала — голова чудовища. Треугольная, как у ящерицы, безносая, с широким ртом и неожиданно нежным розовато-светлым пушком, который обрамлял узкое лицо. Из-под узких синеватых губ далеко выдавались клыки верхней челюсти. И глаза… Пламя выжгло глазницы, оставив уродливые шрамы, сквозь которые сверкала яростная ненависть. — Это… Что… За… Нахер?! — Вельзевул закусил губу. — Это не Нахер. Я не знаю такую тварь, — вежливо ответил Грессот. — Это одна из последних Королев Тантаоса. Ба’эаррс''та. Можете называть ее Бестией — она не обидится. — Да хоть горшком назови… — Дориэль покачал головой. — Впервые вижу тварь Тантаоса вот так… — Это ты не видел, видимо, кислотников, да? — Молох сжал пальцы на рукояти своего молота-меча. — Ну, ты и… страшилище! Бестия зашипела, отступая от решетки, заметалась по камере, пытаясь скрыться от солнечного света. Михаил вдруг прищурился — он увидел, как шкура твари начала темнеть. От лучей солнца твари было явно плохо. — Скажи нам, где сейчас Салаэль, и Грессот вернет тебе плащ. Скажи, сколько тварей перешло Границы — и я распоряжусь закрыть окно так, чтобы ни отблеска света не попало в твою камеру. Тварь только шипела, закрываясь руками и хвостом. То сворачивалась в маленький комок под лежанкой, то начинала метаться по стенам. Темные пятна постепенно углублялись, на глазах превращаясь в страшные язвы, из которых начинала сочиться зеленоватая кровь. — В твоей власти прекратить это сейчас. — Михаил скрестил руки на груди. — Пом-м-могит-т-т-те… — Бестия застыла в единственном углу камеры, куда еще не проникали губительные лучи. — Два вопроса. Два ответа — и ты перестанешь страдать. — Габриэль шевельнул носком сапога лежащий у его ног плащ. — Пом-м-могите… — голос Бестии был почти не слышен. — Ты бессмертна, Ба’эаррс''та, — безразлично сказал Грессот. — Мы уйдем и забудем о тебе. Здесь длинные дни, и солнце освещает эту камеру почти весь день. А ночи короткие, ты не успеешь восстановиться. Решай. — Помогите…. — Бестия не смотрела на ангелов, только следила за широкой полосой света, медленно подбирающейся к ее лапам. — Хватит! — раздался вдруг чей-то голос. Михаил медленно повернулся, неверяще смотря на Рахиль. Ангелесса была бледной, но стояла прямо и не отводила взгляда. — Хватит, Михаил. Пытки — не наш путь. — Скажи это Тадеусу, сестренка! — прищурился Вельзевул. — Скажи это Леосилу, сестренка! — одновременно с ним отозвался Габриэль. — Это ИХ путь, как ты не видишь? — очень тихо спросила Рахиль. — Отец создал нас другими. Михаил молчал. А к Рахили подошли Тариэль, Катарина и Мириам. Встали рядом, так же смело глядя в глаза архистратигу. Молчали и другие. Даже Вельзевул, хотя нехороший неоновый огонек в глазах не потухал. Даже Габриэль, хотя пальцы на эфесе меча не разжались. Даже Леосил, хотя его новые крылья сейчас болели почти так же, как когда-то, в застенках Королев, кромсаемые сталью. — Дориэль, распорядись, чтобы окна этой темницы были сейчас же закрыты с внешней стороны. — Михаил наклонился, поднял плащ, серебристо посверкивающий на свету, и повесил его на прутья решетки. — Больше мы не будем приходить, Королева. Когда ты решишь, что хочешь поговорить — тебе достаточно будет только сказать — мы услышим. Архистратиг развернулся и быстро вышел из короткого коридора темницы, не глядя на остальных. Следом за ним заторопился Дориэль. Не глядя друг на друга, вышли архангелы и Вельзевул. Грессот исчез почти одновременно с архистратигом. И только ангелессы остались стоять у решетки, за которой притихла Бестия. — Не знаю, правильно ли мы поступили… — Роузи откашлялась. — Время покажет. Но насчет пыток ты все-таки права. Это не наш путь...