Возвращение

– Ничего, – прошептал Джаред. Нащупал и поднял к глазам руку Дженсена, все не верил, рассматривал, не удержался, начал целовать его гибкие, теперь здоровые пальцы, говорил: – Никак поверить не могу. Дженсен, ты… Джен. Дженсен засмеялся тихо-тихо – мягко, отнял руку, запустил пальцы Джареду в волосы, сказал, голос дрогнул: – Это все ты. *** Сколько они пролежали так, прижимаясь друг к другу, Джаред не знал, кажется, он заснул, и слышал сквозь сон, как шепотом ругался с кем-то Дженсен, проснулся окончательно тогда, когда вдруг стало холодно – пощупал рукой рядом кровать – он остался один. Застонал недовольно, открыл глаза – и сразу встретился взглядом с Дженсеном. Отпустило тут же, Дженсен, в одной пижаме, в руках тарелка, на которой горкой лежали пирожные, сел рядом, дурашливо толкнул его коленом, наморщил нос, сказал: – Будешь? Сам взял двумя пальцами крошечное пирожное и с аппетитом проглотил – у Джареда тут же наполнился рот слюной. Он сглотнул и проворчал: – Дразнишься. – Нет, будешь? Потом кормил его, с рук, тихонько смеясь, Джаред, приняв игру, ел, жадно облизывая его пальцы, просил еще, перемазался, потом Дженсен сцеловывал-слизывал с его щек крем, бухало где-то в горле сердце, сладкий-сладкий, ванильно-кремовый рот Дженсена было все, что ему нужно сейчас, а потом, потом этого стало мало – он нужен был – весь, без дурацкой больничной пижамы – прочь ее – вот так, спиной на кровать, облизать, с губ, сладких-порочных, ниже – обвести языком пульсирующую часто-часто от возбуждения алыми всполохами метку, пососать розовые маленькие пуговки сосков, опуститься ниже, к пупку, потом к стоящему полному налитому члену, вобрать его в рот, вызвав короткий сдавленный крик, какой же красивый – весь, какой сладкий, отзывчивый – какой открытый – изворачивается, подставляет спину под поцелуи, стонет не сдерживаясь, и просит – Джаред, хочу, дай. Джаред не думал, что в первый раз будет так – в больнице, за хлипкой, наверняка незакрытой дверью, посреди дня, и шум шагов и голосов в коридоре, за окном – вопит птица, и весь этот мир – рядом, и так далеко, невозможно далеко, а его мир – в границах этой палаты, в Дженсене, в его горячем, прерывистом – Джаред, хочу, дай, скорее, не могу больше – требовал, просил, подавался на его член, насаживался, и Джаред двигался, двигался, сперва осторожно, потом все быстрее, резче, сильней, и уже вбивался отчаянно, яростно, словно хотел пометить Дженсена изнутри – мой, мой, только мой, навсегда. Дженсен – добившись активных действий Джареда – тут же растекся на узкой больничной кровати, расслабился, исчезла напряженность в голосе, глухо-довольно стонал, принимая его толчки, сладкие-тягучие его вздохи и стоны заводили так сильно, что Джаред не продержался долго, кончил – излился в Дженсена и обессилено поник, боясь придавить, удерживая себя на локтях, тихонько целовал взмокшую спину Дженсена. Дженсен повернул голову, прохрипел, жмурясь, содрогаясь от подступающего оргазма: – Подрочи… Джаред упал рядом, успел только повернуть Дженсена на бок, нащупать его истекающий смазкой член и сделать несколько резких движений рукой – Дженсен выгнулся весь, всхлипнул, и обмяк, выплескивая сперму на больничные простыни. *** – Скажи, – через некоторое время спросил Джаред, тихонько поглаживая Дженсена по пояснице, прижимая к себе, – когда мы можем уйти? Потому что мне кажется, я здоров. Дженсен, лениво дремлющий в его объятиях, не открывая глаз, пробормотал: – Завтра. Завтра приедет твой адвокат с Гейнолы. Если мы не хотим все свободное время проводить в допросной шерифа – нужно отлежаться здесь. Это слова твоей мамы, Джей. Я с ней согласен, тут лучше. – О, – Джаред переместил руку с поясницы на вялый член Дженсена и начал его теребить, под его пальцами тот быстро стал увеличиваться в размерах, а Дженсен прерывисто вздохнул и вполголоса выругался: – Бля. Джаред ухмыльнулся, и заинтересованно спросил: – А как ей удалось добиться разрешения для тебя? Хотя нет, ничего не объясняй. Я кажется, знаю. Мама подключила дока. И Брифина шантажировала. Ох, мама. – У тебя… прекрасная мама. Ох, Джей, еще раз так сделай. О… Дженсен перекатился на спину, раскинул пошире ноги, и под джаредовой ласкающей рукой скоро потерял свою невозмутимость, дрожал, кусал губы, ругался тихонько, и стонал, стоны перешли в рык, когда Джаред, сам распаленный, спросил разом охрипшим голосом: – Твоя очередь, теперь ты, будешь?.. Не договорил, не успел, Дженсен, взметнувшись из одеял, опрокинул его на живот, придавил сверху, кусая за загривок, за плечи, и тут же зализывая болезненные укусы горячим влажным языком, был сразу везде – везде – сверху, снизу, вокруг – обнимал, подпихивал руку под живот, лаская каменный стояк, другой рукой растягивал его, потом медленно-медленно – втискивался, так тесно, так больно-сладко, потом все легче, от вспышек боли к наслаждению, трахались долго, медленно, мокро, так же долго потом валялись, обнимаясь, засыпая, просыпаясь, снова сыто целуясь и не отпуская друг друга ни на миг – было так спокойно, так хорошо, в этом маленьком мире – пусть ненадолго, отрезанном от настоящего, от мира снаружи.