В твоих глазах

— Елена. — Добрый вечер, Элайджа. Элайджа едва заметно мягко кивает головой в знак приветствия. Его голос тихий, но тон — уверенный и твердый. Он не отводит взгляд и смотрит Елене в глаза, словно показывая, что ему нечего скрывать, и будто предлагая ей сделать то же самое. Этот абсолютно открытый взгляд не изучающий, — скорее, выжидающий, но под ним не становится неуютно, будто они с Элайджей уже знакомы и Елена действительно знает, чего от него можно ждать. Майклсон жестом пригласил Елену сесть за стол, и, когда она оказалась напротив него, слегка придвинул ладонью меню ближе к ней. Движения Элайджи мягкие, размеренные — он совершенно спокоен, и это спокойствие на какие-то секунды передается и Елене. — Я не очень хорошо знаком с вашими предпочтениями, так что делать полный заказ заранее не рискнул, — пояснил он. — Моей импровизации хватило на черный чай, — на губах Элайджи появилась легкая улыбка, — надеюсь, не прогадал. Елена, улыбнувшись, кивнула. — Я как раз его люблю. Спасибо, Элайджа. Проходит одна или две минуты, которые занимает привычный диалог с официантом, Елена, вдруг почувствовав, как нестерпимо хочется чего-то сладкого, заказывает брауни, понимая, что чай, принесенный раньше, оказался очень кстати, и они с Элайджей вновь остаются наедине. В ресторане тихо, хотя за столиками вокруг много людей, но все они увлечены своим, разговаривая между собой о чем-то, листая меню или просматривая новостные ленты на смартфонах, и Елене на мгновение показалось, что они с Элайджей здесь одни. В какой-то момент она чувствует, как неприятный узел где-то внутри начинает завязываться вновь, а в кончиках пальцев покалывает холодок. Елена не боялась Элайджу — ни потому, что эта встреча с ним была первой и она знала о нем только по скудным рассказам Деймона, ни потому, что он, как ни крути, тоже относился к семье Майклсонов. Елена боялась совершенно другого, и, как она ни старалась совладать с собой, страх этот словно ловкими щупальцами облеплял каждую клеточку внутри, а на коже она ощущала его холодное дыхание. Сейчас, почему-то особенно четко слыша свои мысли, она понимала, что боится этого разговора и того, что он может для нее открыть. Как ни странно, несколько дней назад получив звонок от Елены, Элайджа, казалось, нисколько не удивился и, не мучая ее долгими расспросами, согласился встретиться, и сейчас ни в одном его жесте, ни в одном взгляде не было заметно какого-то волнения или тревоги. Но теперь саму Елену это успокаивало мало. Из собственных мыслей Елену вырвал голос Элайджи. — Елена Гилберт, — с улыбкой задумчиво проговорил он, все так же пристально глядя ей в глаза. — Девушка, в один миг поставившая на уши всю семью Майклсон… Слова Элайджи звучали с нескрываемой иронией, но абсолютно добродушно, так, что у самой Елены не оставалось сомнений в том, что он озвучил эту фразу отнюдь не для того, чтобы задеть ее. В них не было мерзкой издевки и елейной приторности, за которой скрывался самый едкий и опасный яд. Гилберт усмехнулась. — Это было взаимно. Елена выдохнула, стараясь как можно быстрее собраться с мыслями. Этот будущий разговор за эти несколько дней она прокручивала в голове не раз, но сейчас все равно на мгновение задержалась, обдумывая, как его лучше начать. — Элайджа, наверное, Вы знаете о происходящем в семье вашего отца, — сказала Елена. На лице Элайджи, несколько секунд назад улыбавшегося, сейчас на улыбку не было ни намека, и Елене показалось, что, когда он услышал последнюю ее фразу, то нахмурился еще больше. — Я понимаю, что произошедшее выбило из колеи всю вашу семью, — с искренним сочувствием сказала она. — Но… Елена на несколько секунд замолчала. — И передо мной это поставило множество вопросов. И, если честно, пока я в полном замешательстве и не знаю, как поступать дальше. Деймон… — пробормотала Гилберт. — Жених Ребекки, — рассеянно пояснила она, и Элайджа кивнул в знак того, что он, конечно, знал, о ком идет речь, — предположил, что, может быть, если я поговорю с Вами, это сможет что-то прояснить для меня. Элайджа, разведя руками, сцепил их в замок. Елена внимательно наблюдала за ним, изучая почти каждую деталь его внешнего вида. Строгий темно-синий костюм сидел на нем, как влитой, казалось, пошитый специально для него, с абсолютно точным до миллиметров размером. На безупречно выглаженной светло-голубой рубашке, за яркие пуговицы темно-синего цвета в тон пиджака на которой сразу цеплялся взгляд, не было ни намека хотя бы на самую маленькую складку или помятость, а сам пиджак и брюки выглядели, как будто только что из химчистки. В костюме Элайджи было всего два тона — темно-синий и голубой, но они настолько удачно гармонировали друг с другом, что начинало казаться, что в нем филигранно совмещены гораздо больше цветов, и не оставалось сомнений, что сын Майкла обладает хорошим вкусом. Однако Елена, вспоминая о профессии Элайджи, кардиохирурга одной из престижных клиник Лос-Анджелеса, сейчас ловила себя на мысли, что того, что он предстанет именно в таком виде, точно не ожидала. Наверное, за счет возраста в ее окружении подобного стиля придерживались немногие мужчины, но такие все же были: например, Стефан, в отличие от Кая и Деймона, которым по душе больше были футболки и джинсы, всегда предпочитавший стилю casual деловые костюмы, рубашки и галстуки, некоторые однокурсники, привыкшие одеваться более сдержанно. Но на Элайдже такая одежда, несмотря на очень схожий стиль, смотрелась отчего-то намного строже, почти чопорно, — но это, как ни удивительно, совсем не отталкивало, — скорее, наоборот, привлекало: в элегантности его выдержанного стиля чувствовалась породистость, а опрятность и аккуратность были далеки от накрахмаленной неестественности. Взгляд незаметно для самой Елены скользнул чуть ниже. Запястье левой руки стягивал коричневый ремешок часов, на циферблате которого виднелись отливавшие золотистым римские цифры. Елена плохо разбиралась в мужских часах — точнее, наверное, правильнее было бы сказать, не разбиралась вообще, — но в стоимости тех, что были у Элайджи, сомнений почему-то не оставалось. Выше на запястье, прямо над часами, касаясь их ремешка, из-под рукава рубашки виднелась тонкая ярко-красная нить. О ее предназначении Елена догадывалась, так как слышала о подобных традициях, сейчас все больше приобретавших популярность, хотя сама подобным никогда не интересовалась. На безымянном пальце холодным светом серебрилось массивное стальное кольцо. Оно было достаточно толстым и выглядело, может быть, даже грубовато, и Елена, не сразу вспомнив о том, что на этом пальце левой руки мужчины обычно носят обручальные кольца, только спустя время поняла, что это оно. Как губка обычно впитывает в себя жидкость, так Елена жадно запоминала каждую деталь внешнего вида Элайджи, наблюдая, изучая, думая о чем-то своем. — Если честно, я не уверен, что мне удастся ответить абсолютно на все ваши вопросы, — сказал Элайджа. — Вокруг нашей семьи сложилась действительно не самая простая и приятная ситуация, и многого не понимаю сейчас я сам. Но я буду рад, если Деймон окажется прав и я смогу быть чем-нибудь полезен. Елена задумчиво кивнула, поджав губы, и, выдохнув, потянулась к сумочке. Из нее она достала сложенный пополам плотный белоснежный лист бумаги. Развернув его, Елена на протяжении нескольких секунд смотрела на выученные почти наизусть слова, написанные резким, отрывистым почерком, почти печатными буквами. Наконец, дойдя до последней строчки, опустив глаза, Елена протянула лист Элайдже. — Я переехала в Лос-Анджелес из Эдмонтона три месяца назад, — начала она. — Я здесь учусь, мы с сестрой Деймона, Кэролайн, одногруппницы. Я не очень хорошо ориентируюсь в сфере бизнеса и особо не интересуюсь ею, поэтому с личностью Майкла практически не была знакома. Да, я знала о его сети отелей, конечно, видела интервью, обложки журналов… Но на этом, в общем-то, все, — Елена пожала плечами. — А в конце сентября… Я получила вот это письмо. Элайджа вглядывался в до боли знакомый почерк, узнавая каждую букву, вспоминая о чем-то своем, и Елена увидела, как у него начали блестеть глаза, — но это не был блеск какой-то радости. Так не блестят глаза от счастья. Так блестят глаза от слез. Майклсон жадно всматривался в написанные Майклом фразы, вдавленные в бумагу, казалось, отпечатанные в самой ее глубине, так, что, проведя пальцами по обратной стороне листа, можно было почувствовать контуры выведенных букв, и в этих беспорядочных линиях разной длины и ширины, привычном скачущем почерке он словно хотел зацепиться за последнюю нить, которая могла бы связать его с отцом. — Это письмо и встреча с нотариусом привели меня в полнейший ступор, — призналась Елена. — Никаких вариантов, кроме того, что это какая-то ошибка, в тот момент у меня не было, потому что с Майклом я никогда даже лично не виделась. Я сразу сказала об этом нотариусу, но затем, в день оглашения завещания, собственными глазами увидела его оригинал… Елена опустила взгляд. — Я говорила об этом с родителями, но для них все происходящее было не меньшим шоком, чем для меня. У меня появилась мысль о том, что, может быть, с Майклом были как-то связаны они, а не я… Но здесь тоже все пусто. Элайджа слушал Елену, но не отводил взгляд от письма Майкла, снова и снова скользя взглядом по строчкам. — У меня оставался последний вариант. Я в него не верила и сейчас тем более не верю, но я должна была проверить все. Мы с Ребеккой сделали ДНК-тест на установление родства… В принципе, он только подтвердил мои мысли — он показал 0% вероятности даже дальнего родства. Но только это запутало еще больше. Недавно мы встречались с Ребеккой… Елена в какой-то момент замолчала, а Элайджа, услышав в ее голосе какую-то тревогу, перевел взгляд на нее. — Она сказала, что Эстер обеспокоена ситуацией с завещанием и хочет, чтобы я прошла ДНК-экспертизу на установление родства с Майклом. Элайджа непонимающие изогнул бровь. — А… Сформулировать свою мысль он не успел. — Эстер и Клаус не знают о том, что мы с Ребеккой уже прошли этот тест, — объяснила Елена. — Он нужен Эстер, потому, что… Гилберт почувствовала, как во рту все свело кислотой от омерзения, будто вместо слов на язык капнули какой-то химической жидкостью. — Потому, что она уверена, я была любовницей Майкла. Я не думаю, что она поверит в то, что мы с Майклом никогда не были знакомы. — В этом Вы правы точно, Елена, — вздохнув, с какой-то горечью произнес Элайджа. — Этот ДНК-тест, который мог бы показать родство с Ребеккой, а значит, и с Майклом, наверное, был последней ниточкой, которая могла бы привести к хоть какому-то логичному объяснению, — в голосе Елены зазвучало отчаяние и какое-то бессилие. — А сейчас… Элайджа вновь перевел взгляд на письмо в его руках. — Элайджа, скажите, — выдохнув, попросила Гилберт, — Вы знали что-нибудь о планах Майкла? Клаус, Ребекка и Эстер были не в курсе, но, может быть, Вы… — Знаете, Елена, — проговорил Элайджа, — отец, как никто другой, очень любил жизнь. В каждом ее проявлении. У него была масса планов, связанных с бизнесом, он был воодушевлен новостью о помолвке Деймона и Ребекки и очень хотел увидеть эту свадьбу. Разговоры о завещании неизменно были связаны в его представлении с мыслями о смерти. Адвокаты не раз пытались поговорить с ним об этом, но Майкл пресекал эти разговоры на корню и говорил, что сейчас умирать не собирается точно, а значит, и завещание ни к чему. Это… Очень беспокоило Эстер и некоторых других его родственников. Элайджа вновь замолчал, и Елене показалось, что он как-то напрягся. — Поэтому о завещании никто из нас не знал ровным счетом ничего, и мы были удивлены одним фактом его существования не меньше вашего, Елена. Но не только это… — Майклсон плотно сжал губы, словно пытаясь от чего-то сдержаться, и отвел глаза, — все произошедшее… Элайджа нервно потер руки и посмотрел Елене в глаза. — У отца были проблемы с сердцем. Он перенес два инфаркта, а в прошлом году — две операции на сердце с разницей в несколько месяцев. Я сам врач. Майкл проходил лечение в нашей клинике, и я лично отслеживал его состояние и анализы. Его оперировал мой близкий друг. Конечно, наивно говорить, что после операций Майкла можно было бы хоть в космос отправлять, но… Его состояние быстро шло на стабилизацию и вполне соответствовало норме его возраста. Вскоре он начал чувствовать себя лучше и в последние месяцы ездил в больницу только для плановых обследований. Парамедики развели руками — для них смерть в таком возрасте, да еще и при определенных заболеваниях сердца не удивительна. Проблемы проблемами, но для того, чтобы хотя бы пара клеток в организме перестали функционировать, как надо, нужны хоть какие-то предпосылки. Их не было. Поэтому никто из нас не ожидал, что все произойдет сейчас… И вот так. Елена, не отводя взгляд и даже не моргая, пристально смотрела на Элайджу. От последних нескольких фраз, произнесенным им, внутри все похолодело в тот момент, когда Елена, может быть, даже сама того не желая, в сознании связала их. В голове, словно вспышка молнии, сверкнула мысль, на пару секунд будто парализовавшая Елену. Но когда, через мгновение, она в полной мере осознала, о чем подумала, внутри стало настолько страшно и мерзко, что Елена постаралась как можно скорее забыть о ней и не говорить об этом с Элайджей. Однако сделать это все равно что-то не давало в полной мере. Елена смотрела Элайдже в глаза, пыталась убедить себя в том, что додумала обо всем за него, но по ним видела, что он сам не до конца во что-то верит, что он сам сомневается, но, может быть, так же, как и она, боится этой мысли и всеми силами пытается ее в себе подавить. — Примите еще раз мои соболезнования, — негромко сказала Елена, и Элайджа задумчиво кивнул. На какое-то время между ними повисла звенящая тишина. Они не знали, сколько она продолжалась, но прервать ее не пытались. — Что касается завещания… — наконец пробормотал Элайджа. — Елена, поверьте, много вопросов оно вызвало не только у Вас, Эстер и Клауса. — Деймон говорил, что Майкл поделил свой бизнес пополам между Вами и Ребеккой… — Это так. — Элайджа, если не секрет… Что Вы с этим сделали? — несмело спросила Елена. — Я отказался от этой доли в пользу своего сына. В этот момент Елене показалось, что ее облили ледяной водой. Она моментально подняла голову, вновь встретившись взглядами с карими глазами Элайджи. — Сына? Кажется, Елене сама не поняла, как сказала это вслух. Однако на лице Элайджи не дрогнул ни один мускул. — Кол — сын моей бывшей жены от первого брака, мы поженились, когда ему было семь. С женой мы давно развелись, но самого главного это не изменило: он носит мою фамилию, и я считаю его сыном. Елена смотрела на Элайджу, даже не моргая, и пыталась как-то переварить эту информацию, но получалось из рук вон плохо. Она даже не могла понять, что ее поразило больше, — сам факт наличия у Элайджи сына, пусть и приемного, или то, что именно в его пользу он отказался от того, за что так боролся Клаус. Почему-то в том, что свою долю в наследстве Элайджа передаст брату, у Елены сомнений не было. — Он недавно окончил обучение в HEC Paris*, — пояснил Элайджа, — и имеет к бизнесу всяко более близкое отношение, чем кардиохирург, — усмехнулся он. Элайджа говорил об этом, как о совершенно обычных вещах, без какого-либо волнения и тревоги, и казалось, что спокойствие, с которым он встретил Елену, теперь вернулось к нему. «Вот это пощечина в сторону Клауса», — подумала Елена, хотя, конечно, понимала, что это была даже не пощечина — плевок. Елена открыла было рот, чтобы спросить, как на это отреагировали Клаус и остальная семья, да и знал ли он вообще об этом, но поняла, что ей это абсолютно безразлично. То, что сделал Элайджа, ясно показывало самое главное: его отношение к Нику. — Елена, если не секрет… Что со своей долей в наследстве собираетесь сделать Вы? — спросил Элайджа. Елена рассеянно пожала плечами. — Я собиралась отказываться от нее, и… На протяжении всего их разговора Элайджа внимательно слушал Елену, не перебивая его, но сказанные ею сейчас слова будто щелкнули в нем каким-то выключателем: услышав их, он мгновенно поднял на нее взгляд. — Елена, — перебил ее он. — Я понимаю, что сейчас я, наверное, последний человек, в советах которого вы нуждаетесь. Но прошу Вас: подумайте несколько раз перед тем, как отказаться от своей доли в наследстве. Елена сидела, не шелохнувшись, слушая Элайджу, и просто не знала, что ему ответить. — Элайджа, я не знаю, чего можно ожидать от Эстер и, в конце концов, даже не понимаю, почему Майкл решил оставить часть этого наследства мне, — наконец мотнула головой она. — В семье Эстер эти деньги с пользой использованы все равно не будут, — с нотками отвращения в голосе, но пытаясь скрыть это, сказал Майклсон. — Что же касается вашего страха… На вашей стороне Джузеппе и вся семья Сальваторов, Елена. Эстер не станет вступать с этой семьей в открытую конфронтацию. Сейчас Елена чувствовала себя первоклассницей, не выучившей стихотворение к уроку: губы дрожали, а во рту пересохло. Она несколько раз хотела перебить Элайджу, но не смогла произнести и звука. — Вам… Безразлично то, почему Майкл оставил часть этого наследства именно мне? — спросила она. — Я всегда лишь за одно — за правду, — ответил Элайджа. — И сейчас единственная правда заключается для меня в завещании отца, которое он подписал собственной рукой. Элайджа замолкает на долю секунды, медлит, внимательно глядя Елене в глаза. Его взгляд мягкий, теплый, очень проницательный, но сердце в груди отчего-то все равно начинает стучать тревожнее. Проходит еще две или три секунды, которые начинают казаться Елене часами, и она вновь слышит его голос. Он негромкий, но в словах Элайджи нет ни тени сомнения. — И если Вам так будет спокойнее, если Вы хотите это знать… Я постараюсь Вам помочь, если это понадобится.

***

— Мистер Сальватор, Вы понимаете, о чем Вы меня просите? Директор детского приюта, высокий поджарый мужчина, на вид которому было около пятидесяти пяти и на висках которого уже начинала пробиваться первая седина, смотрел на Стефана с искренним непониманием и недоумением, но Стефан был спокоен: он не был удивлен такой реакцией, — наверное, в первую очередь ее он и ожидал. — Господин Дженкинс, я все понимаю, — кивнул он. — Эта просьба странная, сложная и несвоевременная. Но и Вы меня поймите тоже, — попросил Стефан, посмотрев ему в глаза. — Изучить в приюте соответствующие документы — единственная возможность узнать нужную нам информацию. — Это произошло двадцать четыре года назад… Стефан, Вы понимаете, сколько документов в архиве нужно будет поднять? — Дженкинс стоял на своем. — И это только техническая сторона вопроса, я уже не говорю о моральной. Я понимаю, что Елена — уже взрослый человек, и она может воспринять тайну своего происхождения спокойнее, чем дети. Но для чего Вам вообще понадобилась эта информация? Если сама Елена хочет узнать об этом, почему она не прилетела в Эдмонтон лично? Стефан слушал Дженкинса и понимал: сейчас склонить его на свою сторону ему не удастся. Поэтому Сальватор решил перейти к более «тяжелой» артиллерии — в запасе у него было несколько планов, которые могли бы ему помочь. — Она уже знает, мистер Дженкинс. Мужчина замер на полуслове, не моргая, глядя Стефану в глаза и словно не веря в услышанное. — Елена уже знает о том, что люди, воспитавшие ее, не являются ее биологическими родителями. Дженкинс сдвинул брови. — Поэтому она хочет узнать о своих настоящих? — спросил он. Стефан мотнул головой. — К сожалению, сейчас ситуация сложилась таким образом, что Елене нужно узнать о своих настоящих родителях не для того, чтобы знать о своем происхождении. Дженкинс, кажется, окончательно перестав понимать, о чем говорит Стефан, сцепил руки в замок и, слегка склонив голову набок, пристально посмотрел на него. — Что Вы имеете в виду? — У Елены несколько недель назад было диагностировано тяжелое генетическое заболевание, — ответил Стефан. — Муковисцидоз в легочной форме**. К счастью, поставить диагноз получилось практически сразу, лечение подобрали правильное, врачам удалось стабилизировать ее состояние. Сейчас она проходит лечение в клинике Cedars-Sinai, врачи при продолжении лечения дают хорошие прогнозы. Но вместе с диагнозом появилось множество других вопросов. Стефан на мгновение замолчал, поджав губы, опустив взгляд вниз, а затем снова подняв его на собеседника. Услышав слова Стефана, Дженкинс чуть отодвинулся от него, положив ладони на стол. Уверенность и жесткость в его взгляде сменились растерянностью и даже испугом. — Мистер Дженкинс, Вы, наверное, знаете, что муковисцидоз передается по наследству при наличии гена заболевания у обоих родителей. Дженкинс, постепенно понимая, к чему клонит Стефан, не отводя от него взгляда, ошарашенно кивнул. — Но ни у Джона, ни у Изабель Гилбертов в анамнезе никогда не было такого заболевания. К тому же, младший брат Елены тоже абсолютно здоров. Когда все выяснилось, Гилберты не стали ничего скрывать от нее, и Елена приняла это спокойно. Но врачи настаивают на том, чтобы попробовать, насколько это возможно, проверить анамнез настоящих родителей Елены, чтобы попытаться получить информацию о других заболеваниях, которые могут в будущем передаться по наследству и проявиться у нее. Если они оба страдали муковисцидозом, Вы сами понимаете, думать, что этот диагноз у них был единственным, наверное, глупо, — сказал Стефан. Дженкинс, слушая Стефана, ничего не говорил, а лишь рассеянно, казалось, почти на автомате, кивал головой. — Откуда ваша семья знает обо всем этом? — наконец спросил мужчина. Стефан на мгновение замер. — Мой отец очень дружен с Джоном Гилбертом, — наконец объяснил он, и Дженкинс, кажется, не заметил его секундного замешательства. — Джузеппе сейчас помогает семье с оплатой лечения. Елене необходимы дорогостоящие редкие препараты, которые нужно принимать ежедневно. Дженкинс с шумом выдохнул и задумчиво озадаченно потер лоб. — Вы ведь понимаете, что эти поиски могут ни к чему не привести? — его вопрос звучал вполне резонно. — Скорее всего, и отца, и матери Елены уже нет в живых. — Да, но истории болезней в стационарах хранятся десятилетиями, — возразил Стефан. Ответ Сальватора Дженкинсу показался логичным, и сказать что-то еще он не нашелся. — Все это пока вилами по воде писано, но так мы хотя бы будем иметь какой-то шанс все выяснить. Стефан на мгновение замолчал, а затем продолжил: — Если Вам нужны какие-то документальные подтверждения, я передам это моему отцу, он сделает запрос в Cedars-Sinai о выписке из истории болезни Елены. Дженкинса предложение Стефана словно как-то отпугнуло, и он нервно пожал плечами. — Стефан, я знаю о вашей семье, она не нуждается в каких-либо проверках… Стефан, почувствовав себя увереннее, оперся спиной на спинку стула. — Но впоследствии я бы все-таки хотел поговорить с вашим отцом и Джоном или Изабель. Спокойствие, которое Стефан сейчас только-только почувствовал, снова сменилось напряжением. Обещать что-то Дженкинсу было рискованно, но времени раздумывать о чем-то сейчас не было никакого. За доли секунд просчитав в голове несколько возможных вариантов выхода из ситуации и определив для себя самый подходящий из всех них, который они могли бы обсудить с Джузеппе после, Стефан на свой страх и риск все-таки дал ответ. — Да, конечно, — кивнул он. Директор вновь замолчал, несмело отведя взгляд, и с волнением потер похолодевшие ладони. В кабинете повисла тишина, но Стефан ее не прерывал, пристально наблюдая за Дженкинсом, видя, что в историю, рассказанную им, он поверил. Но пока что-то все равно будто грызло его изнутри, и он медлил с ответом, словно не решаясь сделать главный шаг, ища какую-то лазейку, которая помогла бы ему этого избежать, и по его поведению, нервным движениям, растерянному взгляду Стефан пытался понять, какой может быть его дальнейшая реакция и как он сможет на нее ответить. — Мистер Сальватор, технически этим занимаются не детские приюты… — пробормотал он, но его голос звучал настолько неуверенно, что эти слова нисколько не потревожили Стефана. — Мне нужно хотя бы узнать имена настоящих отца и матери Елены, — сказал он. — А дальше мы, конечно, попробуем использовать эту информацию в поисках с нужными инстанциями. Проходило пять секунд, десять, двадцать, но Дженкинс молчал, снова опустив глаза. В каждой его клеточке, даже самом незначительном жесте чувствовалось сильное напряжение. Казалось, что воздух вокруг наэлектризован, и Стефан сам чувствовал, как на кончиках пальцев начинает покалывать. Однако он терпеливо ждал, попытавшись зажать собственное беспокойство, просыпавшееся внутри, в кулак. Он пришел, чтобы получить согласие Дженкинса помочь, — и он знал, что он его получит. Иначе его имя будет не Стефан Сальватор. — На поиск документов уйдет несколько дней, может быть, около недели, — наконец сказал Дженкинс. — Я буду ждать, сколько понадобится. В глубине души такой расклад дел Стефана даже порадовал: командировка, хотя была недолгой, уже успела порядком его измотать и он хотел поскорее вернуться домой, но так у него, по крайней мере, было время для того, чтобы обсудить все с отцом, а в крайнем случае — и с родителями Елены. — Давайте сделаем так, — пробормотал Дженкинс, достав два небольших квадратных листка. На одном он начал писать какие-то цифры, а другой протянул Стефану. — Я оставлю Вам свой номер телефона, а Вы мне — свой, и я отзвонюсь, когда что-то удастся найти. — Отлично, — кивнул Стефан и спешно написал номер. Дженкинс, написав все, что хотел, отдал листок ему и посмотрел ему в глаза. — Стефан, я делаю это прежде всего из уважения к вашей семье, — наконец, едва заметно покачав головой, проговорил он. Стефан не любил кичиться фамилией и меньше всего хотел, чтобы окружающие в первую очередь видели в нем сына Джузеппе Сальватора, но сейчас понимал, что именно известная фамилия сыграла ему сейчас на руку. — Безусловно. Спасибо Вам, мистер Дженкинс, — поблагодарил он, встав со своего места, и пожал мужчине руку. — Вы очень нам поможете. — Пока не за что. Давайте я Вас провожу, — предложил Дженкинс, и Стефан кивнул. «Бизнес, спасибо тебе за то, что научил так врать», — мысленно пробормотал Стефан, когда они с Дженкинсом вышли из кабинета. Почему он все-таки ему поверил, Стефан так до конца понять и не смог: может быть, доводы, которые теперь казались Стефану немного наивными, действительно были убедительными, может, свою роль сыграла известная фамилия, априори имевшая какой-то кредит доверия, а может, располагал к себе сам Стефан. Дженкинс был достаточно приветливым и приятным в общении человеком, но разговор с ним прилично утомил, поэтому Стефан не мог не признаться себе, что он был рад тому, что он закончился — и, более того, закончился успешно. Пока он вместе с директором приюта один за другим преодолевал его этажи и коридоры, Дженкинс о чем-то рассказывал ему, но Стефан слышал его слова очень отдаленно, так приглушенно, словно находился под водой на большой глубине. Они шли достаточно быстро, но взгляд все равно цеплялся за фотографии мальчишек и девчонок совершенно разного возраста — трехлетних малышей, первоклашек, подростков, — и их рисунков. Чьи-то были совсем корявыми, наверное, самыми первыми, они были подписаны печатными буквами разного размера, порой перевернутыми не в ту сторону, но настолько аккуратно выведенными, что не оставалось сомнений, что на одну такую подпись мог уйти не один вечер стараний. Это были собаки и деревья, машины и катера, где-то — Эйфелева башня и Статуя Свободы. Но чаще всего — такое простое: семья из трех человек, которые часто представляли собой просто три палочки с руками и ногами, которые тоже напоминали эту самые палочки. И подпись, от которой где-то внутри, рядом с сердцем, все сжималось: «мама, папа, я». Стефан, может быть, и хотел бы спросить о чем-то у Дженкинса, но промолчал: и так все понимал. Он молчал, закусив губу, рассеянно кивая его рассказам, а сам жадно всматривался в эти совсем неумелые, но такие искренние рисунки, думая о чем-то своем. В какой-то момент Дженкинсу кто-то позвонил, и он попросил Стефана подождать его на крыльце. Выйдя на улицу, Стефан поежился: конечно, это были не лос-анджелесские +20. Под ногами хрустел свежий переливающийся на солнце снег, а щеки кололо от холода. Выйдя на крыльцо, Стефан на мгновение остановился и огляделся вокруг. Приют был построен в черте города, но казалось, что он находится за его пределами: там рев моторов был неслышен, а от снега, падающего с ветвистых лап елей, смешно отряхиваются сойки. Так спокойно и безмятежно. Скоро ведь Рождество. Здесь такое раздолье для детей — хочешь — катайся с горки, хочешь — играй в снежки. Здесь настоящее Рождество — со снегом, морозами, снеговиками. И все равно отчего-то так хотелось, чтобы здесь находился не детский приют. Дети здесь надолго не задерживаются — всем им практически сразу подыскивают приемные семьи. Вот только мысли об этом почему-то не успокаивают. Есть в этой фразе что-то такое, что цепляет слух. Что-то здесь не так. Какое-то слово. Или… Точно. «Приемные». Это слово молотком стучит в висках и избавиться от него не получается. И сердце, так скучавшее по этой безмятежности, царившей в этих местах, стягивает железным обручем. В какой-то момент краем глаза Стефан увидел вдалеке бегущего куда-то мальчишку. Еще с полминуты назад едва виднеясь, сейчас он был почти рядом. Небольшого роста, но очень проворный, в зимних дутых куртке и штанах, становящихся на нем похожими на скафандр, парнишка бежал, кажется, не замечая ни сугробов, ни людей перед собой. Наверное, он пробежал бы мимо Стефана и даже не заметил бы его, но через пару секунд то ли он запутался в ботинках, то ли очередной сугроб оказался для него слишком большим, — пацаненок как-то неловко пошатнулся на ходу и, перевернувшись, плюхнулся в сугроб. Стефан мгновенно подорвался со своего места и подбежал к нему. Вся куртка мальчишки была в снегу, шапка, тоже ставшая почти белой, валялась рядом. Стефан, подбежав к нему, взял его на руки, помогая подняться, и поставил на ноги. — Ну что ж ты так, — сказал он, стряхивая с него снег. Мальчишка, пытаясь дуть себе на лоб, чтобы убрать с него непослушные пряди влажных волос, даже не плакал и вообще был озабочен, кажется, совершенно другим. Вихрастый, с густыми светло-русыми волосами и раскрасневшимися то ли от бега, то ли от мороза щеками, этот парень выглядел не старше, чем на пять или шесть лет. Он перевел полный неподдельного интереса взгляд на Стефана. Голубые глаза были хитрющими. — Привет, — поздоровался он, и Стефан, улыбнувшись, кивнул. — А кто ты? — Меня зовут Стефан, — ответил Сальватор, пытаясь отряхнуть шапку, но понял, что это было бесполезным занятием: за те несколько секунд, что она пролежала в снегу, она успела промокнуть почти насквозь. В этот момент мальчишка просиял. — А меня тоже зовут Стефан! — радостно поделился он, широко улыбнувшись. Стефан рассмеялся. — Вот это совпадение, — покачал головой он. — Приятно познакомиться. Стефан протянул пареньку руку, и тот с удовольствием ее пожал. — Стефан, я думаю, тебе сейчас лучше все же надеть капюшон, — сказал Сальватор и, стряхнув остатки снега с меха, накинул его на голову малышу. — Тебе разве не холодно? Я вот замерз. Мальчик из-под капюшона внимательно посмотрел озорным взглядом на Стефана. — А если ты замерз, почему ты сам не наденешь шапку? — хитро спросил он. Стефан посмотрел на мальчишку и спохватился: шапки на нем действительно не было. Мысленно он усмехнулся: замечание его маленького тезки было вполне резонным. — А я… Просто не привык одеваться по такому холоду, — растерянно развел руками он. — У вас здесь так снежно… — У нас зимой всегда так, — с какой-то гордостью сказал Стефан. — А ты разве живешь не здесь? Сальватор мотнул головой. — Там, где я живу, сейчас плюс двадцать и совсем нет снега, — сказал он. Глаза пацаненка расширились. — Ух ты… — благоговейно протянул он, и Стефану показалось, что даже его голос стал тише. — А где ты живешь? — В Лос-Анджелесе. — А я знаю, где это! — вдруг воскликнул мальчишка. — Да? — Да! Мне папа рассказывал, там океан и много пальм! Стефан улыбнулся. — Твой папа абсолютно прав. — А как вы Рождество празднуете? — с искренним недоумением спросил мальчик. — Без снега? Стефан пожал плечами. — Получается, так. Но елки и подарки у нас все равно есть, — заверил он. В этот момент за спиной они услышали голос Дженкинса. — Стефан! — воскликнул он. Наверное, со стороны для Дженкинса это выглядело забавно: в ответ на его возглас практически одновременно повернулись они оба, хотя кого он звал, увидев извалянную в снегу одежду младшего из двух Стефанов, было, наверное, понятно. — Мистер Дженкинс, а это тоже Стефан! — радостно представил его парнишка. — Да, Стеф, мы знакомы, — сказал мужчина. — Стефан бежал куда-то и упал, — пояснил Сальватор. — Все в порядке, к счастью, но думаю, что эту шапку ему сейчас лучше не надевать. Дженкинс, забрав шапку у Стефана, рассеянно кивнул. — Кстати, если не секрет, куда ты бежал? — повернувшись к нему, спросил Сальватор. — Там у дерева сидит бельчонок! — с искренним восхищением и радостью объяснил мальчик. — Он маленький, вот такой, — он показал на руках размеры зверька. — Я побежал, попросил у миссис Стивенсон орехи, чтобы покормить его. Стефан, хочешь посмотреть? Малыш потянул Стефана за рукав пальто. — Конечно, — ответил тот. В этот момент парнишка, кажется, окончательно забыл о шапке и о том, что еще несколько минут назад он даже не знал имени Стефана. Он махнул рукой и улыбнулся. — Пойдем! Стефан и Дженкинс, не сговариваясь, даже, наверное, не посмотрев в сторону друг друга, одновременно двинулись вслед за своим маленьким предводителем. — Только тихо, — по пути наставлял их Стеф, — если будете шуметь, он может обежать. Чем ближе они были к заветному месту, тем тише старались идти, но получалось далеко не всегда — снег под ботинками сильно хрустел. Наконец, оказавшись рядом с одним из мощных деревьев, паренек замер, и практически в одну секунду с ним причину этой остановки увидели и его взрослые спутники. — Вот же он, — прошептал малыш, повернувшись к ним. Рядом с деревом сидел небольшой бельчонок. Его пушистая шубка была почти дымчатой, рыжеватый мех оставался лишь ближе к лапам, а огромный пушистый темный хвост был, казалось, чуть ли не вдвое больше него. На ушках были две темные смешные кисточки. Заслышав шум, бельчонок вздрогнул, но, увидев людей, не испугался, лишь внимательно изучая их своими черными блестящими глазками-бусинками. — Вот это да, — покачал головой Дженкинс. — Белок у нас еще не было. — Он похож на Скрэта из «Ледникового периода», — заметил Стефан. — Только Скрэт — саблезубая белка, у него во-о-от такие клыки. Мы с папой вместе смотрели этот мультфильм, и он мне рассказал. Почему-то каждый раз, когда Стефан говорил о своем отце, в груди больно щемило. В сознании звучали отголоски страшных мыслей, но Сальватор изо всех сил пытался отогнать их. — Я думаю, он будет не против, если ты его чем-нибудь угостишь, — сказал он, присев на корточки повернувшись к мальчишке. Стефан достал из кармана пару орешков и, положив их на ладонь, протянул руку. Но вопреки его ожиданиям, бельчонок, наоборот, почему-то отпрянул и, в два прыжка преодолев расстояние, спрятался за деревом. — А почему он не взял? — с обидой спросил Стефан. — Наверное, он боится, — предположил Дженкинс. — Он совсем маленький, — объяснил Сальватор. — Его нужно специально подзывать, только очень аккуратно. Смотри. Стефан взял у паренька орех и, осторожно протянув ладонь, несколько раз негромко щелкнул языком. Услышав звук и увидев в руке Стефана лакомство, бельчонок выглянул из-за дерева. Мальчишка замер, наблюдая за ним. Стефан вновь позвал зверька, но тот, было видно, был в смятении: он еще боялся, но попробовать что-то вкусное хотелось очень сильно. Стефан не торопился отчаиваться и терпеливо ждал, пока любопытство в бельчонке все же перевесит и тот выглянет из своего укрытия: он прекрасно помнил, как точно так же отец в детстве учил его кормить бельчат в местном парке, и они сидели в таких засадах совсем недолго — может быть, по полминуты или минуте, а потом белки смелели, забирались на руки и даже по-хозяйски сами искали еще лакомства, если орехи заканчивались, и требовали принести им что-нибудь еще. Реакция маленького гостя не заставила себя долго ждать: смешно водя носом и шевеля длинными усами, он наконец подбежал к Стефану и, понюхав его ладонь, взял в лапки орех и начал грызть, предусмотрительно унеся добычу в уже привычное место, за дерево. — Ух ты! — прошептал парнишка. — Он взял у тебя! Стефан улыбнулся. — Хочешь, научу? — Да! — с уверенностью кивнул малыш. — Смотри, когда он сейчас доест, возьми в ладонь орех — только не очень большой, а то он не унесет. Слегка вытяни руку, вот так, — Стефан вложил в руку мальчика орешек и показал все сказанное на нем, — и прищелкни языком, только не резко. Главное, делать все аккуратно и не очень быстро, тогда он не испугается. Понял? Стефан кивнул, и вместе они стали ждать, когда бельчонок справится с лакомством. Долго ждать не пришлось: поняв, что опасность ему не грозит, зверек вновь выглянул из-за дерева в надежде увидеть еще что-нибудь вкусное. Мальчик осторожно вытянул руку, в которой лежал орех, и пару раз щелкнул языком, как учил Стефан. Бельчонок внимательно смотрел на него, слегка склонив голову, но парнишка не терял терпения, и вскоре это принесло свои плоды: он снова подскочил к нему, неловко уткнулся влажным носом прямо ему в ладонь, пощекотав усами, и забрал орех. Стефан радостно засмеялся. — Вы видели, видели? — спросил он. — Он взял! Сальватор и мистер Дженкинс, улыбаясь, закивали. Пацаненок, воодушевленный успехом, хотел было достать из кармана еще орешком, но понял, что, скорее всего, все их растерял по пути: в кармане было пусто. — Я пойду к миссис Стивенсон, еще возьму, — сказал он. — И мальчишек позову! — Только тихо, — попросил Дженкинс, — а то спугнете. Мужчины думали, что он сейчас уйдет, но перед тем, как убежать, малыш подошел к Сальватору. — Спасибо, Стеф, — поблагодарил он. — Приходи еще! — Совсем скоро я улетаю домой, — сказал Стефан. — Но я постараюсь прийти еще раз. Мальчишка кивнул — с такой уверенностью, будто наперед знал, что обязательно увидится со своим знакомым снова, — и убежал за орехами. Стефан еще на протяжении нескольких секунд смотрел ему вслед, не чувствуя, что в это время Дженкинс наблюдает за ним самим, мысленно улыбаясь. Наконец, отряхнувшись, Стефан поднялся с корточек, и вместе они пошли по направлению к выходу с территории. — Стефану шесть, он здесь совсем недавно, — ответил он на немой вопрос в глазах Сальватора. — Его привезли сюда пять дней назад. Причина, почти как в фильмах, — с горечью произнес Дженкинс. — ДТП. Отец был за рулем, мать на пассажирском сидении. На мгновение он замолчал, потупив взгляд. — Дедушка и бабушка совсем пожилые, взять его к себе они не могут, а других родственников нет. Сейчас с ним работают психологи. Он… Пока ни о чем не знает. Стефан слушал Дженкинса и чувствовал, как внутри все начинает жечь ядовитым пламенем. В сознании мгновенно возник взгляд голубоглазого паренька, с таким интересом рассказывавшего о том, о чем рассказывал ему отец. И черт побери, как же хотелось, чтобы о произошедшем этот мальчишка, совсем еще маленький, но такой смышленый, никогда не узнал. Что должны делать взрослые вокруг? Лгать? Обещать то, что никогда не сбудется? Пытаться переключить его внимание на что-то другое? Ответа Стефан не знал. Но в сознании словно набатом все равно звучала единственная мысль: так не должно быть. — Сейчас ему подыскивают фостерную семью***. — Это займет много времени? — спросил Стефан. — Нет, — мотнул головой Дженкинс. — Около пары недель. Стефан оглянулся вокруг. Что будет лучше для этого малыша и десятка таких же, как он? Жить здесь, в приюте, с воспитателями, или попасть в семью, к людям, которые полюбят его и будут заботиться, быть может, обрести еще нескольких братьев и сестер… И все равно ждать родителей. Называть тех, с кем живешь, не мамой и папой, а по именам или дядей и тетей. Что лучше? Стефан не знал. Сейчас он понимал, что вообще многого не знает. — А что… Что потом? — По-разному. Иногда детей оставляют в фостерных семьях, и родители оформляют официальную опеку. Либо дети живут какое-то время у них — обычно около года, — а за это время им подбирают опекунов или отыскивают родственников. Таких маленьких в фостерных семьях оставляют практически всегда: за то время, что органы опеки будут искать им приемную семью, они быстро привыкают друг к другу. С детьми постарше — с теми, кому двенадцать, тринадцать лет, с подростками, — сложнее. У этих детей период адаптации протекает чаще намного труднее. Не каждый возьмет на себя такую ответственность. Стефан шел рядом с Дженкинсом, обдумывая его слова, но сам больше не говорил ничего. Он сам не заметил, как вскоре они подошли к воротам. — Спасибо еще раз, мистер Дженкинс, — поблагодарил он, пожав ему руку. — До встречи, Стефан. Стефан кивнул и вышел за ворота. Жизнь города встретила его привычным шумом автомобилей, смехом прохожих и яркими рождественскими вывесками. Вот только он еще долго не мог забыть то место, в котором он провел несколько часов, и вихрастого паренька с озорными голубыми глазами, так любящего животных.

***

— Что за чертовщина происходит… Ну что он творит! — воскликнула Эстер. — Неужели он действительно думает, что мальчишка, только что закончивший университет, способен управлять огромной сетью отелей? — Кол неглупый парень, — пожала плечами Ребекка. — Думаю, что у Элайджи были свои причины отказаться от своей доли в его пользу. — Все, — махнула рукой мать, — не хочу больше ничего слышать ни об Элайдже, ни о Коле, ни об этом чертовом завещании. Хватит. Уже тошнит от него. — Что ж, то, что ты не хочешь говорить о завещании отца, наверное, объясняет то, почему несколько дней назад поговорить о Елене и тесте ДНК ты прислала ко мне Марселя, — усмехнулась Ребекка, перевернув страницу журнала. Эстер перевела взгляд на дочь и выдохнула. — Ребекка, я же уже объясняла тебе. Ты сама уже месяц твердишь то же самое, а у меня не было времени, чтобы тратить его на разглагольствования. С Марселем разговор произошел бы гораздо быстрее. Я не знала, что тебя это так огорчит. Извини еще раз. — Да ладно, — пробормотала Бекка. — Забыли. В этот момент в гостиной раздался сигнал входящего вызова на смартфоне Ребекки. Посмотрев на экран и увидев имя своего начальника, она сняла трубку мгновенно. — Добрый день, мистер Джонс, — поздоровалась она. — Что-то случилось? Эстер с интересом посмотрела на Ребекку, но та, кажется, даже не заметила этого: слушая то, о чем ей говорил начальник, она была уже вся в работе. — Да, секунду, сейчас посмотрю. Нахмурившись, будто вспоминая что-то, Ребекка на какое-то время вышла из гостиной, по всей видимости, чтобы достать какие-то бумаги. Вернулась она только спустя десять или пятнадцать минут. — Что у тебя за начальство? Четыре часа, суббота, — с нескрываемым возмущением сказала Эстер. — И все равно говорят о работе… Мне кажется, тебе уже пора задуматься о декретном отпуске. — Мам, какой декрет, — приложив ладонь ко лбу, сказала Ребекка. — Работы столько, что до девятого месяца хватит. — Мда? — скептически изогнула бровь Эстер. — А ребенку ты то же самое скажешь? Слух Ребекки почему-то зацепился за эту фразу, и она, повернув голову в сторону матери, внимательно посмотрела на нее. — Я тоже работала до победного, когда была беременна в первый раз, — сказала она. — Гонялась по всему городу, ворох дел, звонки, встречи… Майкл пытался меня образумить, но ты же знаешь меня, — с мягкой усмешкой развела руками Эстер. — Как итог — Клаус родился на три недели раньше срока. Ребекка внимательно смотрела на мать и, казалось, сама не верила в то, что сейчас от нее слышала. Эстер замолчала, но ответить ей что-то Ребекка так и не смогла. Эстер пристально наблюдала за дочерью и, конечно, понимала причину такой реакции. — Ребекка, ты правда этого не ожидала? Девушка встрепенулась. — Не ожидала чего? — Того, что я буду беспокоиться о тебе и о твоем будущем ребенке. Ребекка вдруг почувствовала, как по коже пробежали мурашки. — Нет, почему, — пробормотала она, но Эстер и так было понятно, что ее догадки абсолютно правдивы. — Просто… Все это время ты… Никак не реагировала на это. И я не хотела заострять внимание на своей беременности, потому что вы с Деймоном… — Ребекка, наши отношения с Деймоном касаются только меня и его, — жестко перебила ее Эстер. — Ребенок от этого страдать точно не должен. Ребекка, не отводя взгляд, смотрела матери в глаза и понимала: сейчас она ожидала услышать все, что угодно, но точно не это. Эстер не отводила взгляд, словно терпеливо ждала, пока Ребекка осознает сказанное ею и примет это, а может быть, найдет в ее глазах то, что в глубине души так хотела увидеть уже давно. По губам Ребекки скользнула несмелая, но счастливая улыбка. — Я… Боялась того, что ты будешь считать наоборот, — поджав губы, призналась она. — Этот ребенок — прежде всего твой сын или дочь и мой внук, — сказала Эстер, присев рядом и приобняв Ребекку за плечи. — Все остальное — неважно. Эстер помолчала немного, а затем с какой-то теплой грустью тихо произнесла: — Как бы счастлив сейчас был Майкл… Услышав имя отца, Ребекка почувствовала, как в сердце защемило светлой грустью. Наверное, это и было сейчас самым заветным ее желанием — чтобы отец оказался рядом, здоровым и счастливым, как будто ничего не было. И чтобы она смогла рассказать ему о том, что несколько месяцев назад сделало счастливой ее саму. — Он почему-то всегда был уверен, что у него будет внук. Все мужчины помешаны на этом дурацком понятии «наследник», что ли? Он ведь и тебя до последнего считал мальчиком. Даже имя придумал — Итан. Видела бы ты его глаза, когда медсестра сказала ему, что у него родилась дочь. Ладно бы он промолчал, так он еще умудрился у нее спросить: «Вы уверены?» Я думала, такое только в анекдотах бывает! Ребекка рассмеялась. — Папа… — протянула она. — Но, наверное, правильно говорят: мужчины ждут сыновей, а любят больше дочек. По крайней мере, ты была единственной из детей Майкла, кого по пути из школы он вез на плечах. — А потом еще и во всевозможные магазины игрушек и сладостей заводил, — кивнула Ребекка. Бекка вздохнула, приложив голову к ее плечу. — Знаешь, мам, мне так хочется, чтобы он был сейчас рядом… Эстер слегка погладила ее по волосам. — Я тоже по нему очень скучаю. В этот момент в гостиной раздался звонок в дверь. — Это, наверное, Клаус, — пробормотала Эстер. — Я тогда пойду налью чай, — сказала Ребекка, вставая с дивана, — наверное, он уже готов. Эстер кивнула и отправилась открывать дверь сыну, а Ребекка ушла на кухню. Она не знала, что послужило причиной этой перемены в Эстер, но понимала, что, наверное, это не тот абсолютный хэппи-энд, о котором она долго думала. Наверное, думать о том, что конфликт Деймона и Эстер разрешится сам собой, было бы слишком наивно. Но в этот день, впервые за долгое время Ребекка почувствовала то, чего не ощущала уже давно: материнскую любовь. Они говорили совсем недолго, в голосе Эстер не было слышно нежности или ласки, но каждое ее слово было именно тем, что было ей так нужно. Она все еще не одобряет ее выбор. Наверняка впереди их ждет еще не один конфликт, и ребенок, наверное, не станет тем центром, которому под силу будет объединить две этих семьи. Но сейчас, украдкой наблюдая за матерью, о чем-то рассказывавшей Клаусу, Ребекка думала: может быть, есть надежда?

***

— А я тебе говорю — шли эту блондинистую сучку на все четыре стороны! От наследства ей откажись… Еще чего удумала! — задыхаясь от возмущения, взвизгнула в трубку Кэтрин, попутно пытаясь загрузить очередную партию белья в стиральную машинку. — Пусть губки сдует и пиз… — Я поняла, Кэт, — усмехнулась Елена. — Но знаешь, хотя Ребекка, наверное, не лучший человек из тех, кого я знаю, ее можно понять. Кто захочет, чтобы двести миллионов, принадлежавшие твоей семье, уплыли в руки хрен знает кому? — Елена, милая, тебе на ее мнение должно быть вообще срать, понимаешь? Знаешь, она мне с самого начала не понравилась. Еще с того момента, как я узнала, что на ней Деймон собирается жениться. Такого классного мужика увела! Елена с усмешкой закатила глаза. — Кэт, осмелюсь напомнить, что они до знакомства со мной встречались почти четыре года. — Ой, все, — отмахнулась Пирс. — Мое отношение к Ребекке все равно от этого не изменится. Она сейчас просто бесится, вот и все. Не парься по поводу истерик совершенно левых для тебя людей и будет тебе счастье! Елена вздохнула. — Может, ты и права… — Я тебя умоляю! А когда я была НЕ права? Гилберт рассмеялась. Она хотела было ответить подруге, но в этот момент Кэтрин услышала звонок в дверь. — Блин, Гилб, ко мне пришел кто-то, — сказала она. — Я тебе попозже перезвоню, хорошо? — Да, давай, — кивнула Елена. — Удачи, Кэт. Кэтрин, почти не глядя ткнув на кнопку включения на панели управления стиральной машины, нажала на клавиатуре смартфона «Отбой». — И кого принесло в субботу, — пробормотала себе под нос она. — Джер? Открыв дверь, Кэтрин поняла, что ее догадки были верными, — но в следующий же момент стало ясно, что лишь отчасти. На пороге квартиры, широко улыбаясь, действительно стоял немного взлохмаченный Джереми. И все бы ничего, если бы он в этот момент… Не обнимал за плечо стоявшего рядом с ним раскрасневшегося от мороза Стефана. — Ну что, не ожидала? — хохотнул Джереми, увидев изумленные глаза Кэтрин. Катерина в упор смотрела на друга, а затем перевела взгляд на Стефана, увидев уже такие знакомые спокойные зеленые глаза, но все равно до конца не веря, что все это происходит в реальности. Он заглянул ей в глаза, и уголки его губ изогнулись в полуулыбке. — Здравствуй, Кэтрин.