***
— Стефан, не переживай. Два-три дня погоды не сделают, да и, к тому же, у тебя есть другие препараты. Просто соблюдай те же правила — не переутомляйся, избегай резких перепадов температур, постарайся не находиться вблизи каких-то ярких объектов. У тебя ведь командировка заканчивается? Через пару дней вернешься в США, купишь лекарства, и все будет в порядке. Голос Маркоса звучал абсолютно спокойно, в допустимой степени даже беззаботно: казалось, рассказанное Стефаном для него было в рамках повседневности и он сталкивался с этим уже не в первый раз и искренне не видел ничего катастрофичного. — Маркос, я не знаю, когда смогу вернуться в США. Сейчас это зависит не от меня, и я вообще не уверен, вернусь ли к Рождеству, — уже на автомате мотнув головой, словно Маркос сейчас стоял перед ним и мог бы увидеть этот жест, ответил Стефан. Сейчас Стефана, еще несколько дней назад считавшего абсолютно так же и так редко слышавшего подобную естественную беспечность в голосе врача, спокойствие Маркоса должно было лишь убедить в правдивости его мыслей. Но легче от услышанного ему не стало ни на каплю: он ощущал и понимал свое состояние слишком четко — намного яснее Маркоса. Стефан замолчал на пару секунд, тяготясь тем, что было у него в мыслях и о чем он должен был сказать, плотно сжав губы, каждой частичкой своей души, уже, кажется, на физическом уровне, каждой клеточкой своего тела чувствуя, как мышцы стягивает и, вопреки всем его попыткам как-то этому противостоять, обессиливает темная, тяжелая, томящая, давящая словно бы извне ненависть к тому, что с ним происходило, как к самому уродливому пороку, убить который в себе, вырвать с корнем, пусть даже болью, кровью, — было невозможно, хотя так отчаянно хотелось. Во рту сводило от омерзения, едва губ касалась эта фраза, когда он вынужден был, произнося ее, признавать свое поражение, свою слабость, свое бессилие перед тем, что так люто ненавидел. — Меня снова начало вырубать. В телефонной трубке на несколько секунд повисло молчание. — Что ты имеешь в виду? — наконец невнятно пробормотал Маркос. Он снова замолчал, но теперь это было всего крошечное мгновение, может быть, даже меньше секунды, — но эту неуверенную паузу Стефан почему-то услышал очень четко. — Абсансы? * — Да. Мы были с друзьями в ресторане, разговаривали. Я в какой-то момент почувствовал, что очень хочу спать, но точно не засыпал. То, что отключился, сам даже не заметил. Понял, только когда меня за плечо трясти начали. Маркос, в момент разговора меривший привычными шагами свой кабинет, сейчас вернулся за стол и отвел взгляд куда-то в сторону. — Это началось… Уже после того, как ты прекратил прием этосуксемида? Голос Маркоса зазвучал тише, мрачнее, а спокойствие в нем сменилось каким-то недовольством, и казалось, что если бы друг был рядом, Стефан точно увидел бы, что он нахмурился. Стефан, сидевший в этот момент на краю кровати, упершись локтями в колени, провел ладонью по голове от затылка до подбородка, сделав неглубокий вдох. — Да. Перемежавшийся паузами, теперь диалог Маркоса и Стефана напоминал, скорее, допрос у следователя: друг задавал вопросы отрывисто, сухо, жестко, и получал краткие, но исчерпывающие ответы. — Рядом с тобой сейчас есть люди, знающие о твоем диагнозе? — Нет. Возвращаться к этому вопросу Маркос не стал: он знал, что у Стефана рабочая командировка, так что рассчитывать на то, в его окружении в какой-то момент окажется не только человек, знающий о его заболевании, но и способный, в случае необходимости, своевременно, а главное — правильно оказать помощь, не приходилось. Для такого Стефана с ним должны были связывать крайне близкие отношения, а думать о том, что он каким-то чудом пересечется с одним из старых друзей в городе, в котором был впервые, было бы, наверное, наивно. Но сам Стефан знал: если только он расскажет сам, рядом с ним окажутся два человека, которые, быть может, могли бы чем-то помочь. Но он искренне не видел в этом смысла и в глубине души очень этого не хотел. Приступы случались только ночью, и Стефан ума не мог приложить, как ему стоило бы попросить в таком случае помощи у Кэтрин и Джереми. Говорить им: «Ребят, у меня ночью руки-ноги вывернуть может, не подежурите у меня в номере, чтобы я вдруг с кровати не свалился и голову себе не размозжил об плитку?»? Стефан, прокрутив эти мысли в голове, мрачно усмехнулся. За этими мыслями он не заметил, что в трубке снова замерла тишина — и притом она продолжалась уже в течение нескольких секунд, текших очень быстро, одна за одной. — Стефан, тогда лучше обратиться в больницу, — наконец хрипло произнес Маркос. Стефан ждал этого ответа, и, более того, — в глубине души, хотя он не хотел этого признавать, он ему самому виделся наиболее возможным и правильным. Но услышав слова Маркоса, он все равно закатил глаза, словно услышал то, о чем ему твердили уже много раз и что порядком успело осточертеть. Впрочем, наверное, отчасти так и было. — Сходи к неврологу, расскажи ему, какие препараты принимаешь и какой закончился. Пройди снова энцефалограмму, сделай МРТ. Снимки потом мне покажешь, лишними не будут. Это все можно пройти за один день, — словно желая как-то подбодрить Стефана, даже на расстоянии чувствуя его состояние, снова немного помолчав, сказал Маркос, а Стефан лишь не очень осознанно торопливо кивнул головой. — Нужные документы восстановят быстро. Маркос чуть слышно вздохнул. — Стеф, ты сейчас в ремиссии. То, что начались абсансы, не значит, что в ближайшее время появятся приступы с судорогами. Но сейчас ты не дома. Предупрежден — значит вооружен. Стефан, как робот, суетливо небрежно кивал головой, словно самому себе, уже пропуская окончания слов, слушая лишь какие-то обрывки фраз друга. — Да, я понял, — пробормотал он. — Спасибо, Маркос. Они разговаривали еще минут десять и ни разу больше к этой теме не возвращались. Маркос спрашивал Стефана об Эдмонтоне, о снегопадах, которые заметали сейчас всю Канаду, о работе и планах на Рождество. Стефан рассказывал ему обо всем, но сам этот разговор уже слышал плохо. На душе было гадко. Попрощавшись с Маркосом и положив телефон в карман брюк, Стефан поднялся с кровати и перевел взгляд на стол. На нем, небольшим рядком, стояли рядом друг с другом три небольших флакончика и бластер. Пошатываясь, словно пьяный и не совсем понимающий, что происходит, Стефан сделал несколько шагов к столу и, будто чувствуя, что вот-вот упадет, уперся, что есть силы, у него ладонями, прожигая взглядом выведенные на упаковках яркие медицинские названия. — Черт бы тебя побрал…***
На свой страх и риск Стефан решил подождать несколько дней и пока не обращаться к врачу, оставляя для себя надежду, что все необходимые документы Дженкинс передаст ему раньше. Однако дни шли друг за другом, но звонка от директора приюта так и не было. Стефан старался не думать об этом, но чувствовал: действие препарата заканчивалось — абсансы стали повторяться чаще. Он мог листать новостную ленту на своем смартфоне, застыть на несколько секунд, а затем, вздрогнув и обнаружив в своих руках телефон, абсолютно не понимать, почему он его держит и о чем только что читал. Абсансы всегда длились по-разному — иногда это были всего лишь мгновения, и на это не обращали внимание даже посторонние, которые как максимум были уверены в том, что он просто задумался, а чаще просто не замечали этого, но порой были и гораздо дольше — десять, пятнадцать, иногда даже двадцать секунд, и Стефан приходил в сознание только после того, как собеседник уже начинал трясти его за плечо. Чтобы не вызывать лишний раз тревогу у Кэтрин и Джереми, которые уже и правда не верили, что все в порядке, Стефан старался меньше контактировать с ними, теперь больше лишь созваниваясь и используя смс. Стало опаснее даже просто выходить на улицу — когда произойдет очередная «отключка», предугадать было невозможно, а вероятные последствия, которые могли бы стать результатом, если бы Стефан, например, вдруг остановился, переходя дорогу, были вполне ясны. Становилось понятно, что так продолжаться больше не могло. Маркос оказался прав: едва услышав о симптомах, беспокоивших Сальватора, и о диагнозе, который уже был ему поставлен, его подробный рассказ о препаратах, которые он принимал, врач, мужчина, чей возраст приближался, наверное, к возрасту Джузеппе, со звучной фамилией Ричардсон, с еще не начавшими седеть темно-каштановыми волосами и густой, но аккуратно остриженной бородой и удивительно мудрыми карими глазами, кажется, уже давно научившийся отличать правду и ложь по одному только взгляду в глаза собеседника, сразу же назначил все необходимые обследования для документального подтверждения диагноза. МРТ, энцефалограмму и другие исследования провели в этот же день. — Есть несколько эпилептогенных очагов, которые снова активизировались, — внимательно рассматривая результаты обследований, проговорил врач. — Но в целом картина не катастрофична, — сказал он, взглянув на Стефана. — Вы вовремя обратились в клинику. Мужчина отложил бумаги в сторону и, достав небольшой лист и ручку, судя по всему, начал заполнять рецепт. — Я оставлю все назначенные вашим лечащим врачом препараты и дозировку, — пробормотал он, опустив взгляд на бумагу и продолжая заполнять документ крупным размашистым почерком. — Они назначены абсолютно верно, и ухудшение, наступившее после прекращения приема, — Стефану показалось, что в этот момент врач вздохнул, — только подтверждает это. У Вас есть головные боли? Стефан мотнул головой. — Сейчас нет. — Ну и слава Богу, — беззаботно отозвался врач. — Остаточное действие этосуксемида пока сохраняется. Как только Вы продолжите прием, все быстро должно встать на свои места. Произнеся эти слова, врач поднял взгляд на Стефана и посмотрел ему в глаза своими теплыми, улыбающимися, словно хотел убедить его в этом. И в этот момент Стефану действительно стало спокойнее. — Я распоряжусь, чтобы рецепт и остальные документы, которые понадобятся в аэропорту для провоза препаратов, на рецепции заверили печатью, — сказал врач. — Спасибо, — кивнув, поблагодарил Стефан. — Вам предстоит долгий перелет? — Нет, — Сальватор пожал плечами, — я лечу в Лос-Анджелес, это около трех часов. — Немного, — врач беспечно махнул рукой. — Главное — просто выспитесь перед перелетом, хорошо? — попросил он, снова посмотрев в глаза Стефану, и тот кивнул в знак того, что, конечно, знает об этих правилах. Врач наконец дошел до последнего пункта в документе и, поставив свою подпись, отложил ручку. — Так, рецепт есть, результаты обследования на руки, все справки выдадут на рецепции, — пробормотал он, словно подытоживая все и пытаясь понять, не забыл ли он что-то. Вдруг в кабинете раздался телефонный звонок. — Да? — ответил врач, подняв трубку. На мгновение он замолчал, слушая говорящего, а затем коротко сказал: — Да, пусть зайдет. Это были всего несколько слов, но казалось, что даже его тон в этот момент стал мягче. Когда дверь негромко скрипнула, Стефан на автомате повернулся вполоборота, не вынося, когда кто-то мог стоять у него за спиной. — Пап, ты освободился? Водитель ждет внизу, и я… Карие глаза врача моментально просияли, а губы изогнулись в теплой улыбке. Стефану же показалось, что сквозь его вены, через каждую артерию и сосуд пропустили мощнейший заряд электрического тока. На пороге кабинета, как обычно, энергичная и в приподнятом настроении, с горящими глазами, стояла Кэтрин. В одно мгновение взгляды Стефана и Кэтрин пересеклись, и их глаза встретились. Стефан почувствовал, как тело обдало холодом. Он смотрел на нее широко распахнутыми глазами, видя каждую черту ее лица, каждую деталь одежды, узнавая ее фигуру очень ясно, но сейчас совершенно не могу поверить своим глазам. Улыбка в одну секунду исчезла с лица Кэтрин, сменившись каким-то испугом в глазах, а губы, казалось, начали дрожать. Ее словно парализовало, и она замерла на полушаге. Ни один из них не смог произнести ни слова. Кровью в висках стучал единственный вопрос: как?.. — Кэтрин, я уже почти закончил прием. Мне нужно заполнить еще некоторые документы. Пожалуйста, подождите минут пятнадцать, хорошо? Врач на протяжении нескольких секунд смотрел сначала на дочь, а затем на Стефана, думая о чем-то своем. Но они этого сейчас даже не заметили. Кэтрин перевела взгляд на отца, который сейчас, словно надев маску, умело сделал вид, будто ничего не заметил. — Да, пап, — рассеянно пробормотала она, облизнув пересохшие губы. — Конечно. Кэтрин замерла на мгновение, вновь взглянув Стефану в глаза. Стефан смотрел на нее, не отрывая взгляд, и в его глазах так же, как и в ее, отчетливо читался испуг — но он был каким-то другим. Он боялся совершенно иного. Спустя несколько секунд, словно очнувшись, Кэтрин суетливо отвела глаза и вышла из кабинета, прикрыв дверь. Сердце с каждым ударом начинало стучать быстрее, с силой будто ударяясь об ребра. В ушах шумела кровь, и Стефану сильно хотелось тряхнуть головой, чтобы освободить ее ото всех мыслей, звенящей мириадой атаковавшей его, и прекратить это. «Папа». Получается, его лечащим врачом в Канаде был отец Кэтрин — невролог, как она и говорила. Определенно, у жизни хорошее чувство юмора. Стефан повернулся к врачу, который продолжал заполнять документы. В кабинете повисла звенящая тишина. По крайней мере, такой она была для Стефана. — Ну, вот вроде бы и все, — наконец заключил Ричардсон, еще раз пробежав глазами по бумагам. Это рецепт, — он протянул Стефану небольшой лист, — а это результаты анализа крови, энцефалограммы и снимки МРТ. Печать клиники поставят на рецепции, — напомнил он, — подойдите туда сейчас. Стефан рассеянно кивал, отчаянно вслушиваясь в каждое слово врача, пытаясь хотя через него вернуться в реальность. — Спасибо, — пробормотал он, встав со своего места и забрав небольшую папку. — Удачи, — слегка улыбнувшись, сказал Ричардсон. — И на всякий случай сделайте копии. — Что? — сначала непонимающе пробормотал Стефан, а затем, опустив глаза на папку в своих руках, встрепенулся. — Да, теперь обязательно, -усмехнувшись, пообещал он. Попрощавшись с врачом, Стефан растерянно вышел из кабинета. В душе неизъяснимо смешивались смятение, чувства какой-то совершенной разбитости и непонятного стыда, от которого начинали гореть щеки. Он так сильно хотел скрыть правду от тех, кто был рядом, — но в итоге оказался абсолютно бессилен перед случаем, совпадением, судьбой — он не знал, как это назвать. Выйдя из кабинета врача, поодаль, напротив другого кабинета, Стефан увидел Кэтрин. Кэтрин подняла голову, и их со Стефаном взгляды встретились. В черных глазах была какая-то смущенная вина, словно за то, что они столкнулись именно в тот момент, когда Стефан этого так не желал. Но Стефан улыбнулся — как это бывало всегда, ласково и приветливо, и подошел к ней. В его глазах, вопреки тому, что Кэтрин, может быть, ожидала, не было раздражения и злости. — Ты очень похожа на своего отца, — с улыбкой в глазах заметил он. Губы Кэтрин изогнулись в усмешке. — Многие так говорят. Быть может, они хотели бы о чем-то поговорить, но сейчас оба не решались что-то сказать. В помещении царила тишина, и лишь в отдалении, на другом конце коридора, слышались негромкие мимолетные переговоры врачей у лифта. — Стеф, — наконец, потеряв терпение, позвала Кэтрин, и Стефан, вновь встретившись с ней глазами, ощутил, как по спине прошли мурашки. Всегда веселая, улыбчивая, сильная и волевая, Кэтрин сейчас, казалось, могла заплакать. Карие глаза блестели, и в них читалась немая мольба. — Если ты не хочешь ни о чем рассказывать, не говори ничего, — дрожащими губами произнесла она. — Скажи только одно. Ничего серьезного? Ее последние слова, которые были произнесены так тихо, что различить бы их мог только сам Стефан, находившийся совсем рядом, но в которых звенело отчаяние, словно пулей прошли сквозь него. Сердце, до этого момента колотившееся в груди, ударив быстро два раза, стало биться тише. Стефан молчал, глядя в большие черные глаза Кэтрин. Она не отводила от него взгляд, словно умоляя его не лгать. Больше всего она боялась того, что может стоять за обычной фразой «все в нормально», которую уже не раз повторял Стефан. Стефан еле слышно выдохнул и все так же, ни говоря ни слова, присел на другое кресло рядом с Кэтрин, повернув голову к ней и, сцепив леденевшие пальцы в замок, посмотрев не на нее, а куда-то в сторону. Он молчал еще некоторое время, сейчас понимая, насколько он бессилен всего лишь перед парой слов. Но сейчас он уже не хотел поступать по-другому. — Кэтрин, эта болезнь… Она не самая сложная и опасная из тех, которые существуют, — как-то нервно покачав головой и пожав плечами, растерянно сказал Стефан. — У многих людей проблем гораздо больше. Стефан перевел взгляд на Кэтрин. — У меня эпилепсия. Кэтрин не моргая и, кажется, даже не дыша, смотрела ему в глаза. Но в ее взгляде сейчас была такая замешательство и растерянность, что казалось, что они со Стефаном сейчас говорили на разных языках, и она просто не понимала, что он ей только что сказал. — Это… Сейчас установили?.. — несмело спросила она. Стефан мотнул головой. — Это с шести лет. Кэтрин отвела глаза, отчаянно пытаясь осмыслить то, о чем говорил Стефан. Сейчас она сама не понимала, что ожидала от него услышать, к чему была готова, о чем думала. Но сейчас она чувствовала, что к этому готова не была. — Стефан, но это ведь… Это лечится? — с надеждой спросила Кэтрин. — Прости, — тряхнув головой, выдохнула она, — просто в медицине я полный ноль и толком ничего не знаю обо всем этом. Конечно, Кэтрин понимала, о каком заболевании идет речь. Она знала о его симптомах, когда-то читала, что иногда эпилепсию называют «царской болезнью» из-за того, что ею страдали Юлий Цезарь, Александр Македонский и Петр Первый, и еще какую-то ерунду. Но она была с ней совершенно незнакома. То, что для Стефана было частью обычной жизни, для нее представлялось таким же далеким, как мировая классика для человека, абсолютно не умеющего читать. — Это не лечится, — ответил Стефан, — но корректируется определенными препаратами. Собственно, этим я сейчас и занимаюсь. У эпилепсии есть несколько форм, и так получилось, что моя… — Стефан на мгновение замялся, осторожно подбирая слова, — не всегда поддается их воздействию. Организм быстро привыкает к препаратам, поэтому мое состояние зависит от них, — объяснил он. — Я всегда беру с собой необходимые лекарства, когда уезжаю, но в этот раз неправильно рассчитал, и один из препаратов закончился. А в итоге выяснилось, что я, как идиот, потерял рецепт врача и документы, подтверждающие мой диагноз, без которых нельзя ни купить таблетки, ни провезти их через границу, — Стефан мягко усмехнулся. — Я думал, что это нестрашно, консультировался со своим лечащим врачом… Стефан опустил глаза. — Но пришлось обратиться в больницу здесь. Стефан говорил обо всем общими словами, не вдаваясь в подробности, не называя ни одного термина, за исключением названия самой болезни, не желая ее нагружать всем этим и в глубине души чувствуя, что не хочет, чтобы она с этим когда-нибудь была знакома. Кэтрин показалось, что воздуха в груди стало меньше, и неловко вдохнула, словно боясь задохнуться. — То, что ты иногда не слышал, что мы тебе говорим… Стефан кивнул. — Это тоже из-за этого. Стефан увидел, что у Кэтрин дрожали руки. Она нервно медленно потерла их, и с шумом выдохнула. Стефан хотел сказать ей что-то, успокоить, но Кэтрин опередила его, подняв на него глаза. — Но здесь ведь ты живешь один, верно? — спросила она, и в ее глазах загорелась тревога. Перед глазами у Кэтрин в какой-то момент засверкали яркие вспышки, когда она осознала, что это на самом деле значит. — Если приступ начнется… — пробормотала Кэтрин. — Это же опасно! Последние слова сорвались с губ Кэтрин отчаянным криком. Она мгновенно осеклась. Кэтрин понимала, что должна была сдержаться, что не должна была сейчас этого говорить, и ей хотелось закусить губу и замолчать, чтобы не напоминать Стефану о том, о чем ему твердили, наверное, уже много раз в его жизни. Но буря, бушевавшая в душе, становилась лишь сильнее. — Приступы случаются только ночью, — поспешил объяснить Стефан. — Мои близкие знают, как вести себя в такой ситуации, — Стефан едва заметно пожал плечами. — Сейчас беспокоиться не о чем, и обследования, к счастью, это подтвердили. Все хорошо, Кэтрин, — посмотрев Катерине в глаза, медленно и тихо, словно пытаясь показать ей, что сейчас уже не пытается юлить и обмануть, произнес он. Только сейчас перед Кэтрин, словно детали большого пазла, начала складываться реальность, состоявшая из каждого дня, проведенного со Стефаном, из каждого разговора с ним, один за другим отвечая на вопросы, которые так давно будили в душе тревогу. Кэтрин всегда знала, что неизвестность страшнее. Но сердце по-прежнему заходилось в беспокойном ритме. В какой-то момент на нее просто словно бы нахлынул мощнейший поток, подобный течению шумной холодной горной реки, с которым не под силу справиться даже самому сильному, сбивая ее с ног, накрывая с головой. Это было и облегчение от того, что Стефан все-таки все объяснил, но все равно — и страх, и отчаянное, безысходное негодование, и досада, и словно обнимавшее изнутри холодными щупальцами, холодное, какое-то детское смятение. Кэтрин чувствовала, что не сможет произнести ни слова. Казалось, что мир вокруг остановился и затих, и сейчас они могли слышать лишь друг друга. Секунды текли за секундами, и их считали удары сердца. Одна, вторая, третья. Наконец, Кэтрин поднимает голову и, не пряча взгляд, смотрит в немного грустные, но спокойные зеленые глаза Стефана. Не говоря больше ни слова, она просто кладет на его теплую, чуть шершавую руку свою ладонь. Слова были не нужны.***
Отойдя на несколько шагов от лестницы и оглянувшись вокруг, Стефан, напрягая память, понял, что был именно там, где нужно. В коридоре было тихо; лишь иногда эта тишина прерывалась звонким торопливым нетерпеливым стуком каблуков проходивших мимо сотрудниц приюта, чопорных женщин средних лет в строгих костюмах, почти всегда в очках и с однообразными прическами на среднюю или короткую длину. Подойдя к одному из немногочисленных соединенных в ряд кресел, Стефан, достав из кармана смартфон, снял с него блокировку и посмотрел на дисплей, на котором большими цифрами высвечивалось время — 15:38. Стефан чувствовал, что все-таки приедет раньше, чем они с Дженкинсом договаривались, но сейчас не жалел о том, что его придётся подождать: Стефан по-прежнему плохо ориентировался в городе, не привыкнув к местным дорогам и транспорту, и потому, не умея предугадывать, сколько времени может занять дорога, всегда выезжал заранее, оставляя время в запасе. На всякий случай, допуская вероятность того, что Дженкинс сейчас все-таки мог быть у себя, Стефан негромко постучался в кабинет и, сжав ручку двери, слегка попытался потянуть на себя, но было тщетно: дверь была плотно закрыта. Стефан вернулся на свое место и хотел было зайти в один из мессенджеров, где виднелись непрочитанные сообщения от Деймона, Кэролайн, Маркоса и нескольких коллег, но в этот момент услышал очень знакомый, хитрющий, но довольный голос. — А я знал, что ты придешь. Встрепенувшись и повернув голову, Стефан увидел перед собой своего знакомого тезку. Взглянув на беззубо, но широко искренне улыбавшегося Стефа, Сальватор улыбнулся и сам. — Привет, тезка, — поздоровался он и по-взрослому протянул мальчику руку. Тот с надлежащей серьезностью важно ответил на рукопожатие, даже как-то выпрямившись от того, что с ним вели себя, как со взрослым. — Так и не купил шапку? — хитро прищурившись, внимательно посмотрев на него, спросил Стефан. Сальватор наморщил лоб, пытаясь понять, как парнишка это увидел. — Как ты это понял? — с недоумением спросил он. — У тебя уши красные, — просто ответил мальчишка. Стефан, словно не веря, коснулся пальцами мочки уха, будто цвет можно было определить тактильно, и усмехнулся. — Тебя точно зовут Стефан, а не Шерлок Холмс? Мальчишка с задорной улыбкой мотнул головой. — Как у тебя дела? — спросил Стефан. — Все круто, — заверил парнишка. — Представляешь, я скоро переезжаю! — Да? — переспросил Сальватор. — Куда? — К Тейлору и Ребекке. — А кто это? Конечно, Стефан уже догадывался, кого имеет в виду мальчик. — Они клевые, — заверил малыш. — Они приезжают почти каждый день, привозят очень много конфет и показывают всякие классные штуки. Меня Тейлор научил ходить на руках! Я, правда, все равно падаю иногда, но я еще подучусь. А на выходных я даже был у них в гостях. Они живут за городом, там снега еще больше, чем здесь! С целый дом! — восклицал с восхищением мальчишка и тянул высоко руку, пытаясь показать новому другу масштабы снегопада. — И Тейлор пообещал научить меня кататься на сноуборде, представляешь? Слушая полный и радости, и изумления, и искреннего восторга рассказ парнишки, Стефан чувствовал разные эмоции. С одной стороны, он был искренне счастлив, что для мальчика так быстро нашлись будущие опекуны, в лице которых он обрел новых друзей, а значит, что самый главный, самый теплый праздник он встретит в кругу семьи. Но грудь все равно стягивала какая-то необъяснимая тоска. — Я смотрю, у тебя серьезные планы на рождественские каникулы, — заметил Стефан, и мальчик активно закивал в знак согласия. — Готов к Рождеству? Уже отправил письмо Санта-Клаусу? — А как же, — без доли сомнения ответил паренек, но в следующий же момент как-то сник. — Правда, мне кажется, что ему будет тяжело привезти мне подарок. — Почему же? Мальчишка сел поближе к Стефану, и тот наклонился к нему, чтобы никто не услышал их разговор. — Я попросил у Санты щенка, — признался Стеф. — Но как он ко мне его приведет? В мешок ведь его не положишь, ему будет холодно… В ясных голубых глазах малыша заплескалась грусть. Казалось, это был обычный разговор, но сейчас Стефану отчего-то захотелось улыбнуться, когда он увидел, как его маленький тезка искренне беспокоился за щенка. — Знаешь, мне кажется, Санта не возит щенков в мешках, — сказал Стефан. — Наверное, у него для этого есть специальные сани. С подогревом, — подметил он. — Правда? — мальчик поднял на Стефана просиявшие глаза. — Я почти уверен, что это так, — сказал Стефан. — Ты любишь собак? Малыш закивал. — Я давно мечтаю о собаке, — признался он. — О большом псе, может, как Скуби-Ду. Но даже если она будет меньше, когда вырастет, я все равно буду любить ее. Стефан на мгновение замолчал. — Но, наверно, Санта-Клаус не сможет привезти мне щенка так быстро. Но даже если не получится в этом году, я не обижусь. Я подожду до следующего. Мальчик подумал еще немного, мимолетно посмотрев на потолок, а затем хитро улыбнулся. — Пусть тогда ведет подарок по частям. В этом году — конфеты и конструктор, а в следующем — щенка. Стефан рассмеялся. — Думаю, Санте так и вправду будет легче. Знаешь, — поджав губы сказал он, — я тоже люблю собак. Парнишка оживился. — А у тебя есть собака? — У меня нет, но у моего брата три месяца назад дома появился щенок. — У тебя есть брат? — У меня есть и брат, и сестра, — улыбнулся Стефан. — Я бы тоже хотел иметь брата, — снова посмотрев в потолок, протянул мальчик. — Мы бы вместе дрессировали Динго. — Ты придумал такую кличку? — спросил Стефан, и малыш кивнул. — Я читал в книжке, что так называются дикие собаки в Австралии. — Ты уже и читать умеешь? — в голосе Стефана зазвучали нотки искреннего изумления, в котором, несмотря ни на что, слышалось уважение. — По слогам, — сказал мальчик. — Ты совсем взрослый и серьезный. Маленькому Стефану, судя по всему, понравилось такое определение, и он немного застенчиво улыбнулся уголками губ. — А как ты будешь праздновать Рождество? — вдруг спросил он. — Скоро я улетаю домой, — ответил Стефан. — На сноуборде покататься точно не получится, — усмехнулся он, — но ведь нужно еще нарядить елку и купить подарки. — Ну ты поторопись, — вдруг перестав улыбаться, строго сказал мальчик. — До Рождества ведь всего неделя! Стефан улыбнулся. — Есть, сэр, — коротко ответил он и, как военный, откозырял. В этот момент где-то вдалеке, кажется, с лестницы, послышался нетерпеливый звонкий крик на два голоса. — Стефан! Стеф! Мальчишка встрепенулся. — Кайл и Аарон точно скоро найдут меня здесь, — нахмурился он. — Я лучше пойду в другое место. — Так вы в прятки играете? — протянул Стефан. Малыш кивнул. — Только тс-с-с, — шепотом попросил он, приложив указательный палец к губам. — Не выдавай меня им, если они придут, ладно? Стефан молча кивнул в знак обещания, и его маленький знакомый, встав со стула, уже хотел убежать, как вдруг остановился и вновь улыбнулся. — С Рождеством, Стеф! — шепеляво прошептал он. Стефан, улыбнувшись уголками губ, потрепал мальчишку по голове. — Тебя тоже, малыш. Маленький Стефан на прощание подмигнул ему, и уже скоро скрылся на лестнице, умело прячась от друзей. Подниматься на этаж мальчишки, видимо, уверенные в том, что друга здесь нет, не стали. Голоса постепенно смолкали, пока не стихли совсем, но Стефан еще долго задумчиво улыбался, вспоминая этого голубоглазого паренька. Из мыслей его вырвал строгий неприятный голос. — Вы по поводу усыновления? Сальватор поднял голову. Перед ним стояла худощавая высокая женщина лет сорока в очках с толстой оправой, росту которой добавляли еще и немаленькие каблуки, в строгом сером костюме, севшем точно по фигуре, с юбкой-карандашом. Белые волосы были забраны кверху, оставляя лишь несколько прядей, окаймляющих овал лица. В этой женщине, очень похожей на учительницу начальных классов, он узнал помощницу Дженкинса. Стефан сам не знал, почему, но этот вопрос на какое-то мгновение выбил его из колеи, и он на протяжении нескольких секунд молчал, растерянно глядя на нее. — Я… Нет, — сглотнув, ответил он, наконец очнувшись. — Я Стефан Сальватор, мы договорились встретиться с мистером Дженкинсом в четыре… Фраза Стефана заставила помощницу задуматься и на мгновение замереть, внимательно всматриваясь в его черты лица. В какой-то момент ее взгляд прояснился. — Ах, мистер Сальватор… — пробормотала она. — Подождите здесь, мистер Дженкинс должен быть с минуты на минуту. Стефан мельком взглянул на наручные часы, но долго ждать не пришлось — Дженкинс появился действительно через несколько минут. — Добрый день, мистер Сальватор, — по-искреннему уважительно поздоровался он, пожав Стефану руку, и вместе они прошли в кабинет. — Не долго ждали? — суетливо глянув на настенные часы, а затем положив папку с документами на стол, спросил Дженкинс. — Нет, — мотнул головой Сальватор. — Время ожидания разнообразил Стефан. — Стефан… — с задумчивой улыбкой повторил Дженкинс. — Для него подобрали фостерную семью, — сказал он. — Через пару дней, когда будут улажены все формальности с документами, его должны забрать, так что, думаю, Рождество Стефан уже встретит не здесь. Очень хорошая пара, — отметил Дженкинс. — У них трое детей, двое из которых — его ровесники. Скучно ему точно не будет. — Да, Стефан рассказал мне об этом. Это… — Стефан поджал губы. — Это замечательно. Дженкинс, суетливо перебирая документы, жестом предложил Стефану сесть. — Что касается вашего вопроса, здесь тоже все сложилось вполне удачно, — сказал директор. — Через архивы удалось отыскать первый сертификат о рождении**, который позднее заменили, когда Елена попала к Гилбертам. Стефан вцепился взглядом в прозрачный файл в руках Дженкинса, в котором виднелся небольшой документ с соответствующими печатями. — Наверное, это единственный документ, в котором содержится информация о личности матери Елены, — сказал он. Конечно, Стефан это понимал и сам. Но учитывая сложившуюся ситуацию, и того, что удалось найти Дженкинсу, было много и, быть может, вполне достаточно. Стефан, плотно сжав в пальцах лист, начал поспешно скользить взглядом по строчкам. Пропустив информацию о Елене, он сразу перешел к графе о родителях. И именно отсюда взгляд вырвал то, чтобы ему было необходимо. Имя матери: Миранда Соммерс Дата рождения: 30 июня 1970 Место рождения: Эдмонтон, провинция Альберта, Канада. Это имя не говорила Стефану ровным счетом ничего, но, конечно, теперь он понимал, что это лишь до определенной поры. Опустив взгляд ниже, он увидел, что в графе «отец» стоял прочерк. — Миранда Соммерс… — даже не заметив, что сказал это вслух, пробормотал Стефан, и Дженкинс кивнул. Стефан поднял глаза на мужчину. — Она жива? Дженкинс мягко усмехнулся. — Мистер Сальватор, мы же не ЦРУ, — сказал он. — Мы нашли то, что хоть как-то пересекалось со сферой нашей деятельности. Стефан осекся, поняв, что сейчас дествительно потребовал от Дженкинса лично, и рассеянно закивал. — Я думаю, что отыскать мать Елены будет не так трудно. Имя и фамилия не такие уж распространенные, возраст точно не тот, чтобы искать ее в списках умерших, а что касается места проживания… Да, с этим, наверное, сложнее… Но, честно, не думаю, что она куда-то переезжала с таким багажом в виде судимости, — признался Дженкинс. Стефану его доводы казались убедительными, и это немного успокаивало. — А отец… — проговорил он. — Его, получается, не было? — Ну, Вы же понимаете, что с точки зрения биологии это невозможно, — развел руками Дженкинс, и Стефану показалось, что он снова усмехнулся. — А что касается жизни… Судя по всему, он не принимал никакого участия в жизни дочери. Стефан шумно вздохнул и снова опустил взгляд в бумаги, словно пытаясь убедиться, что все ему не показалось. И пусть еще предстояло продолжить поиски, которые, быть может, будут не так просты, как представлял Дженкинс, на душе было легко. — Спасибо Вам, мистер Дженкинс, — с горячностью поблагодарил Стефан. — Вы, правда, оказались очень большую услугу нашей семье. — Я буду рад, если это действительно как-то поможет, — ответил Дженкинс. Стефан крепко пожал ему руку и забрал файл с документами себе, положив в портфель. Они еще около десяти минут разговаривали с Дженкинсом, но диалог плавно перешел к другим, отвлеченным темам — они говорили о приюте, детях, сейчам находившихся здесь, Стефане, о грядущих праздниках. Расстались они, когда в кабинет, извинившись, вошла помощница Дженкинса, сообщив, что к нему на прием пришли усыновители. Стефан и Дженкинс попрощались, оставив друг у друга о себе приятное впечатление, в приподнятом настроении. Когда Стефан вышел на улицу, то сразу почувствовал, что сильно похолодало по сравнению с тем, какой температура была, когда он только ехал сюда, и невольно вспомнил строгий вопрос своего младшего тезки про шапку. Подняв голову, Стефан улыбнулся: еще час назад хмурое небо сейчас было залито лазурью, а у горизонта виднелся золотистый шар солнца. По казавшемуся бескрайним океану неба беспечно плыли пушистые, лохматые, причудливые облака, которые почему-то так напоминали медвежат. Только сейчас Стефан заметил, что небо здесь было очень похоже на Лос-Анджелесское. Вот только на улице была зима. Спустя несколько секунд в воздухе закружились первые легкие пушинки, мягко ложившиеся на одежду или, долетая вниз, становясь еще одной крупицей в уютном белоснежном покрывале, баюкавшем замлю. Вдалеке, на снежных склонах с часто мелькавшими деревянными домишками, из которых, кажется, вились серые клубки дыма, удивительно ярко для зимы зеленели массивные ели, которые словно задавали контраст окружавшей их белизне. Все это было настолько живо, что почему-то не оставалось сомнений, что где-то там сейчас непременно катаются сноубордисты и лыжники. А рядом, стоило лишь повернуть голову, стояли, как и всегда, махины небоскребов, и было невозможно поверить, что все это было, на самом деле, гораздо ближе, чем могло показаться на первый взгляд. Стефан достал из кармана смартфон и, настроив камеру, сделал несколько снимков заснеженной долины под высоким солнцем и голубым небесным ковром. Посмотрев на получившиеся фото, он улыбнулся. Мередит ведь так любит зиму. Настоящую, морозную, снежную. Наверное, именно поэтому зимой, когда в Лос-Анджелесе +25 и впору заняться дайвингом, она так любила хотя бы на неделю уезжать со Стефаном туда, где все по-другому, — где можно лепить снеговиков и играть в снежки, кататься на сноубордах, а потом отогреваться у камина с чашкой ароматного горячего какао. И в этот момент отчего-то так захотелось поделиться тем, что было сейчас в душе, с человеком, который бы обязательно понял. Стефан открыл Facebook Messenger на вкладке с перепиской с Мередит. Последние сообщения, которыми они обменялись, были фото, — селфи с работы. Стефан прислал фотографию с очередного совещания — с излюбленным дресс-кодом — белой рубашкой и темно-синим галстуком, — а на заднем плане виднелись фигуры Джузеппе и одного из его коллег, активно что-то обсуждавших; ближе сидели еще несколько парней примерно возраста Стефана, которые пили кофе. Мередит же отправила фото из клиники — в медицинской форме, в ординаторской, где рядом были видны какие-то снимки МРТ, а рядом — прислонившись к ее плечу, после ночного дежурства дремал Маркос. Стефан улыбнулся. И после того, как он увидел эти фотографии, отправить новые снимки захотелось лишь сильнее. Он уже было загрузил их в сообщение, но в последний момент что-то заставило его остановиться. Он еще раз посмотрел на фото Мередит, и внутри больно кольнуло. А получит ли ответ? Но не могло же все так измениться всего за несколько недель… Улыбка постепенно сошла с губ Стефана. Томительные мысли закружились вихрем. Он оторвал взгляд от смартфона и вновь устремил его в эту прекрасную мирную долину. И как же сильно сейчас хотелось, чтобы Мередит увидела это — увидела это его глазами. Она могла это сделать, он знал. Но внутри все равно оставался какой-то неясный, но очень мощный барьер, который все-таки не давал нажать на заветную кнопку. От этого внутри все неприятно скручивало, а в груди было не пламя, но тлеющие угольки, которые лишь медленно прожигали в легких дыру, делая это еще больнее. Стефан смотрел несколько секунд на экран, а затем написал четыре коротких слова: я скучаю по тебе. Но он вновь остановился в мгновении от того, чтобы отправить это сообщение. Проходит еще несколько секунд, и Стефан уже без сомнения удаляет эти строчки. Не отправит. Скажет лично.***
Стефан купил билеты на ближайший рейс в Лос-Анджелес, успев купить почти последние. Вылет был назначен на вечер девятнадцатого числа — через два дня. На сердце было легко, и Стефан возвращался в Лос-Анджелес со спокойной душой, планируя, что поиски матери Елены можно будет продолжить, связавшись с нужными людьми, дома. Однако пара незавершенных дел в Эдмонтоне у него все же были. Девятнадцатое число обещало для Стефана быть суетным. Нужно было собрать вещи, забежать в пару магазинов, попрощаться с Джереми и Кэтрин — и на все это у него было время до десяти вечера. Но главный пункт назначения для Стефана сейчас все же был другой. Договорившись накануне с Дженкинсом о встрече, сейчас он вновь ехал в приют, очень надеясь, что он не откажет ему. — Мистер Дженкинс, я бы хотел еще раз поблагодарить Вас за помощь, — сказал Стефан, когда они встретились вновь, и Дженкинс сдержанно, но искренне улыбнулся. — Если случится так, что Вам или кому-то из ваших близких понадобится какая-то помощь, которую могу оказать я или моя семья, — я бы хотел, чтобы Вы знали, что Вы можете всегда рассчитывать на нее. — Спасибо, Стефан, — снова улыбнувшись, поджав губы, ответил Дженкинс. — Но… Наверное, я все-таки осмелюсь попросить Вас еще кое о чем, мистер Дженкинс, — сказал Стефан. Дженкинс слегка склонил голову набок, внимательно посмотрев на Стефана. — О чем же? В этот момент Стефан впервые за этот разговор, во время которого он был вполне спокоен, почувствовал, как сердце стало биться чаще. — Скажите, Стефана ведь еще не забрали? — Завтра должны, — ответил Дженкинс. Внутри потеплело. — Мистер Дженкинс, я знаю, наверное, это не по правилам, — сказал Стефан, — поэтому я сейчас даже не буду просить Вас позвать его, тем более что дети сейчас, кажется, спят. Но… Если можно… Когда тихий час закончится… Стефан замялся, а слова его звучали очень робко, словно он действительно боялся, что Дженкинс может ему отказать. — Вы можете передать ему это? Стефан посмотрел Дженкинсу в глаза и протянул ему огромную книгу с яркой обложкой, на которой были изображены разные породы собак. Немецкие овчарки, французские бульдоги, хаски, чихуахуа — они были словно каждый на своем месте, приветливо смотрели в глаза, кто-то высовывал язык, кто-то поднимал лапу и вилял хвостом, кто-то держал в зубах палку, — казалось, что все они вот-вот сойдут с обложки. Вверху, сверкавшими, словно позолоченные, печатными красивыми буквами, было выведено название: О друзьях человека. Дженкинс перевел изумленный взгляд с книги на Стефана. — Парень любит собак, — неловко, совсем по-ребячески почесав затылок, пояснил он. Дженкинс несколько секунд внимательно смотрел на Стефана, будто не веря, что все это происходит в реальности. Наконец, он снова опусти глаза на книгу. — Вы не будете против, если я полистаю? — спросил он. — Конечно. Дженкинс открыл книгу и на форзаце увидел подпись. Слова были написаны печатными буквами — видимо, для того, чтобы мальчику было легче их прочесть, но было видно, что ее автор с трудом удерживался от того, чтобы не продолжить писать своим привычным почерком. Уверен, совсем скоро и у тебя появится такой друг. А пока ты можешь почитать и подготовиться к его появлению. Надеюсь, тебе будет интересно. Счастливого Рождества! Дженкинс исподтишка перевел взгляд на Стефана, который в этот момент не смотрел на него, а после, вновь посмотрев на форзац, начал листать книгу. Казалось, что это была не книга вовсе, а целый отдельный маленький мир. Авторы рассказывали о самых разных породах собак — от самых популярных и известных до самых редких и древних. Здесь было рассказано об их привычках, об особенностях характера и необходимых для них условиях. Несмотря на достаточно объемные тексты статей, книга была невероятно красочной. Страницы пестрели яркими, живыми фотографиями из разных стран и городов, в совершенно разнообразных местах — на улицах и дома у кинологов, на громких именитых выставках, на солнечных пляжах у океана в Бразилии или, может быть, Испании, в полях, покрытых утренней влажной дымкой и так напоминавших Шотландию. Это были и взрослые собаки, и совсем еще щенки нескольких недель от роду, запечатленные в процессе игры, погони за чем-то, иногда спящими или выполняющими различные команды — без сомнений, фотографий с лихвой хватило бы не на один альбом. Листая книгу, Дженкинс на мгновение и сам почувствовал себя ребенком, с неподдельным интересом рассматривая фотографии, что-то читая и даже, кажется, на время забыв о том, с какой просьбой к нему пришел Стефан. Наконец, дойдя до конца книги, которая, теперь не оставалось сомнений, стоила немалых денег, он с шумом выдохнул. — На самом деле, это действительно не по правилам, — проговорил Дженкинс. Он посмотрел на книгу, а затем поднял взгляд на Стефана, который терпеливо ждал его ответа. — Но раз это действительно предназначается Стефану, — он приподнял книгу, — значит, он это получит. Губы Стефана тронула улыбка, и его глаза заблестели. — Спасибо Вам, мистер Дженкинс, — с искренностью поблагодарил он. Дженкинс лишь с улыбкой пожал ему руку. Стефан вскоре ушел — дел было еще по горло, и он очень хотел все это успеть, но теперь на душе было спокойно: свое главное желание за эти несколько дней он все-таки превратил в жизнь. Уже ближе к вечеру Дженкинс получил показавшееся странным для его помощницы оповещение: на банковский счет приюта было перечислено сорок тысяч долларов. В графе отправителя стоял Аноним. Но для Дженкинса в произошедшем ничего странного не было. Хотя имя человека, переведшего эту сумму, узнать было невозможно, он наперед его знал.