Близился вечер, но квартира была до краев залита солнечным светом — теплым и уже таким привычным. Яркие лучи по-хозяйски проходили сквозь окна, не встречая никакой преграды, в гостиной, укутывая каждый ее уголок, каждый сантиметр светлым покрывалом, озорно играя солнечными зайчиками на отшлифованной поверхности какого-нибудь очередного девайса, переливаясь бликами на стеклах стеллажей; тонкой паутиной просачивались сквозь гардины в спальне, натыкаясь на какие-то предметы, вдруг вставшие у него на пути, заставляя их отбрасывать тень на в очередной раз невзначай забытые у кровати на полу учебники; как шебутной, еще неуклюжий и не понимающий слова «нет» котенок, проскальзывали в самые маленькие щелки. Кажется, только сейчас Елена наконец увидела, что квартира, которая сначала показалась ей совсем небольшой, на самом деле была огромна.
Из ванной доносилось мерное постукивание, иногда перемежавшееся с шумом течения воды, когда Деймон, проверяя что-то, открывал кран, и непереводимыми выражениями. Не все из них было реально воспроизвести с первого раза, но Елена, в это время удобно устроившись на кухне с ноутбуком и читая одну из статей для коллоквиума, не могла сдержаться от смешка, услышав фразу Деймона о кране, заказанном им «по тупости не из Германии, а из какого-то Ебористана», которую он озвучил, когда только пришел, и про «собакена-зассыхена», которого они с Ребеккой тщетно пытались дрессировать, который на днях испортил его тапки и о котором он несколько минут назад рассказывал кому-то по телефону, одной рукой держа смартфон, а другой закручивая вентиль.
— Да что у тебя там за звуки? Такое ощущение, что пытаешься из кого-то долг выбить и методично тюкаешь его гаечным ключом по башке.
— Не угадали, мистер Зальцман, — с усмешкой сказал Деймон. — Сегодня я умелый сантехник.
— Сантехник? — удивился Рик. — А с чего такие резкие перемены в квалификации?
— Красивая девушка с краном помочь попросила, — ответил Деймон. — Не мог оставить эту просьбу на произвол судьбы.
Елена, слышавшая этот диалог из кухни, которая находилось поблизости, задумчиво усмехнулась, и ей показалось, что к щекам прилило тепло.
— С краном помочь… — задумчиво пробормотал Аларик. — Слушай, — вдруг уже тише, с зазвеневшим беспокойством в голосе спросил он, — а соседям снизу у этой красивой девушки еще не надо строить Ноев ковчег?
— Млин, Рик, не говори под руку, — буркнул Деймон, с силой сжав слесарный ключ, пытаясь открутить аэратор*, и друг добродушно рассмеялся. — Скажи лучше… Я купил прокладку толщиной вроде на три миллиметра больше, чем старая. Она вообще влезет? Сначала думал, что херня вопрос, а теперь что-то сомневаюсь.
— Внутренний и внешний диаметры те же?
— Да.
— Тогда не волнуйся, все влезет. Толщина больше даже лучше, дольше прослужит. А что там вообще с ней? Порвалась?
— Да тут не в прокладке, в общем-то, дело. Кран брызгал, тут аэратор дерьмо, его менять надо, — ответил Деймон. — Я, когда в первый раз смотрел, снял его, потом по ходу дела посмотрел прокладки — они истерлись. Решил заодно поменять.
— Да тебя, я смотрю, серьезно затянуло дело, — Зальцман снова рассмеялся.
— А ты сомневался?
— Ни в коем разе!
В этот момент Деймону показалось, что в телефонной трубке он услышал стук в дверь.
— Ладно, Деймон, я пойду, — сказал Аларик, мельком глянув на настенные часы и поняв, что, скорее всего, это был его заместитель, — а то в понедельник приезжает делегация из Пекинского университета, и мне еще нужно поиметь кучу людей, чтобы закончить все в срок.
— Так вот какая она — работа декана! — рассмеялся Деймон. — Не смею отвлекать. Завтра в шесть, да?
— Ну, если я не сдохну завтра после проверки итогового у первокурсников-бакалавров, — Аларик с шумом выдохнул и снова посмотрел на часы, — то да.
— Да куда ты денешься, — фыркнул Деймон. — Ну что, удачно поиметь всех!
— Тебе тоже успехов, Супер-Марио, — хохотнул Аларик, и Деймон отключил смартфон.
На разблокированном экране он увидел уведомление о нескольких сообщениях от Ребекки, присланных пятнадцать минут назад. Открыв его, он увидел несколько фотографий колясок одной модели, но разных цветов, а следом шло еще одно сообщение:
Мы с Кэролайн сегодня все-таки зашли в магазин, в котором мы с тобой были в прошлую субботу. Эта модель и правда классная, но цвета… У меня голова кругом. Пожалуйста, перезвони, если не занят.
Деймон бегло пролистал фотографии, которые ему выслала Ребекка, а затем, вновь переключив смартфон на клавиатуру, набрал ее номер. Пока в трубке один за другим раздавались длинные гудки в ожидании ответа на другом конце телефонного провода, Деймон, открутив аэратор, беззаботно повертел его в руках, а затем, поднявшись его на свет и, прищурив один глаз, присмотревшись к нему, начал снимать детали.
— Привет, Бекс, — сам не заметив, как улыбнулся, сказал Деймон, услышав голос Ребекки. — У вас с Кэролайн сегодня штурм Родео Драйв? — усмехнулся он, одной рукой аккуратно откручивая детали.
— Деймон, сегодня вечером в первый раз за месяц мы наконец обе были свободны, так что упустить такую возможность точно не могли.
— Ну и как, успешно? Или еще будут довозить курьеры на грузовиках? — мягко усмехнулся он.
— Да я там по мелочам купила, — отмахнулась Ребекка и в этот же момент осеклась, закусив губу, опустив глаза на пять бумажных пакетов с логотипами разных детских брендов у себя в руках, упакованных почти до отказа, и вспомнив, что это лишь часть купленного: еще несколько пакетов, правда, с вещами, которые Ребекка купила уже для себя, были в машине, — а затем взглянув на Кэролайн, которая ушла в другой отдел и в этот момент, кажется, окончательно потерялась среди стройных рядов очередного детского бутика, с неподдельным интересом и каким-то невыразимым умилением и блеском в глазах, как маленькие девочки, которые в своем возрасте, наблюдая за собственными матерями, так трепетно относятся к материнству и детям, рассматривая нежные платьица, ободки, пинетки, которых здесь хватило бы, наверное, на целый небольшой городок, абсолютно на разный вкус и цвет, как будто покупая это все не для своего будущего племянника, а для собственного ребенка.
— Ну, надеюсь, пяти комнат в нашем доме для твоих мелочей хватит, — уже почти серьезно резюмировал Деймон, и Ребекка, усмехнувшись, призналась себе, что в своих шуточках он все-таки прав. — Слушай, я получил фотографии. Мятная и желтая — это, конечно, мрак. Но красная клевая.
— Да? — неуверенно переспросила Ребекка. — Кэролайн тоже говорит, что вариант с красным цветом — оптимальный. Я не знаю, мне он кажется агрессивным для ребенка.
Деймон, поняв, что для полноценной работы ему нужны все-таки две руки, наклонил голову набок, зажав трубку между ухом и плечом, и, одной рукой придерживая смеситель, начал снова колдовать над краном.
— Он че, по-твоему, бык, что ли? Цвет как цвет. Мы переноску купили красного цвета. Мы переложим его из переноски в коляску, он проснется, хоп — вокруг снова красный, значит, спокуха, можно спать дальше.
Как Елена ни старалась погрузиться в чтение, то ли желая поскорее разобраться со статьей, то ли в глубине души слыша отголоски поучений из далекого детства о том, что подслушивать — нехорошо, слух все равно зацепился за эти слова, прозвучавшие в таком «деймоновском» стиле. Но только спустя несколько секунд Елена поняла, что речь идет об их с Ребеккой ребенке и коляске для него. Осознав это, Елена не понимала, как в последний момент все-так удержалась от того, чтобы не захохотать. Его уверенность и удивительная простота этих рассуждений будущего отца были так забавны, но сейчас, слыша это, Елена чувствовала в душе нечто более глубокое, чем просто желание посмеяться. Она не могла объяснить себе, где и в какой момент зарождалось это чувство, но оно словно заливало собой изнутри каждую клеточку, как те самые лучи солнца, которые превратили сегодня вечером гостиную в самый настоящий зеркальный зал, где все было лишь для них, каждый раз, когда она слышала, как Деймон говорит о их с Ребеккой будущем ребенке, хоть это и было так нечасто. Такая теплота, которая неизменно трогала губы улыбкой, обычно бывает, когда, например, наблюдаешь за играющими в песочнице детьми. Они искренни и не умеют врать. Возможно, именно эта искренность, которой порой так не хватает в нашей жизни, — ее исток. Елена по-прежнему не могла представить Деймона отцом — по крайней мере, сейчас. Наверное, сейчас Деймон действительно не был готов к отцовству в полном смысле этого слова, и ему еще только предстоит научиться очень многому. Но сейчас это почему-то отходило на второй план и совершенно закономерно тускнело и стиралось — потому, что не было сомнений: он постарается.
Ребекка, слушая эти спокойные и вместе с тем — совершенно серьезные доводы Деймона, как и Елена, изо всех сил пыталась подавить смешок в груди.
— Я уже не стала фотографировать абсолютно все, но здесь есть эта модель еще одного цвета, серого. Кстати, неплохой оттенок.
— Хочешь, чтобы у ребенка с самого рождения был депрессняк?
— Деймон, ну причем здесь депрессняк? — закатив глаза, протянула Бекка. — Нормальный цвет, унисекс. Подойдет и для мальчика, и для девочки.
— Бекка, я не хочу, чтобы мой сын был «унисекс», — перебил ее Деймон.
— Осмелюсь тебе напомнить, что на узи я еще не ходила, так что будь готов к тому, что твой сын будет ДОЧЬ, ладно? — уже едва сдерживая смех, попросила Ребекка, а сама украдкой на мгновение снова перевела взгляд на один из пакетов, вспомнив, как сегодня, еще не зная ничего, но тая в душе робкую мечту, долго колеблясь и думая о том, стоит ли это делать, она все-таки купила розовые пинетки.
— Сын-не сын, а сути дела это не меняет: серый цвет — дерьмо! — голос Деймона звучал безапелляционно и не допускал никаких возражений, и Ребекке — по крайней мере, на ближайшее время — пришлось с этим примириться. В запасе у них было еще достаточно времени, и женская хитрость уже потихоньку начинала вырисовывать план того, как можно будет склонить Деймона на свою сторону.
— Диктатор, — усмехнулась Ребекка.
— Пусть так, — хмыкнул Деймон. — Кстати, — его беззаботный тон вдруг как-то изменился. — Вы сегодня с Barbie-girl будете оккупировать магазины до их закрытия, или все же есть шанс, что ты вернешься домой за полночь?
— За полночь, может, и вернусь, — с долей кокетства, уже по голосу Деймона поняв, что он что-то задумал, сказала Ребекка. — Но, Деймон, честно: в ближайшие часа три нас лучше не искать, — хохотнула она, вновь оглянувшись вокруг и в этот момент отлично понимая Кэролайн, у которой сейчас разбегались глаза от количества того, что они увидели, перемерили и купили за этот день.
В этот момент Кэролайн, с счастливой улыбкой и широко распахнутыми глазами, в которых читалась искренняя радость, звонко постукивая каблуками, которые так давно хотела сменить на кеды, но сделать этого отчего-то так и смогла, с кучей пакетов наперевес, подошла к Ребекке. В правой руке она держала крохотное платье. Белоснежное, с тонкими бретельками, отделанное снизу нежными кружевами, оно казалось таким легким, что его несложно было спутать с одеждой для кукол. Ребекка подняла взгляд на Кэролайн и, встретившись с ее голубыми, горящими глазами, все поняла и без слов. Ребекка взяла из ее рук платье, и ладони коснулся невесомый лен. Едва она его увидела, в голове как-то сами собой появились мысли о том, что оно отлично подошло бы дочке, и в этот же момент отголоски мыслей о том, что она сама еще толком ничего не знает, заставили Ребекку осечься и приостановиться.
Ребекка совершенно растерянно, в глубине души сама того не желая, развела руками, напоминая Кэролайн о том, что она сама еще не знает пол будущего ребенка, на что девушка, в свойственной ей манере, лишь смешно фыркнула, поморщившись, и легко махнула рукой, словно этот вопрос был уже решенным, а узнать обо всем было лишь вопросом времени. Ребекка недоверчиво, сдерживаясь из последних сил посмотрела на Кэролайн, которая вся светилась, словно сейчас увидела не платье, а как минимум машину, которую давно хотела купить, а затем перевела взгляд на него. Кэролайн чуть склонила голову набок, заглянув подруге в глаза с снисхождением, очень схожим с тем, которое обычно бывает во взгляде, например, двадцатилетних парней, когда они зовут своего друга на шумную вечеринку, а в ответ получают сомнения и неловкое «Меня не отпустят родители». Ребекка медлила еще несколько секунд, но это было лишь вопросом времени. В конечном итоге она сдалась и последовала в глубь отдела одежды для девочек за Кэролайн. Даже если она удержится и ничего не купит, то отказывать в себе в удовольствии просто посмотреть точно не станет.
Деймон, отложив сантехнический ключ, снова взял телефон в руку и взглянул на часы.
— А как ты смотришь на то, чтобы сходить сегодня с диктатором на ужин, м? — заговорщицким, слегка лукавым тоном спросил он.
Ребекка почувствовала, как внутри свело приятным предвкушением, и, на секунду запрокинув голову, мечтательно прикрыв глаза, не удержалась того, чтобы улыбнуться собственным мыслям. В этом был весь Деймон — в самой незначительной мелочи, в самой тонкой детали он мог увидеть то, что было нужно Ребекке. Он не выучил ее за эти четыре года наизусть, как любят писать в красивых романах — но очень тонко чувствовал.
— Даже не знаю, — немного растерянным и капризным тоном протянула Ребекка. — А какой диктатор выбрал ресторан? — вдруг оживилась она.
— Боюсь, я уже не диктатор, — с долей разочарования усмехнулся Сальватор. — И не думаю, что сейчас я смогу лишать женщину права выбора. Поэтому мы пойдем туда, куда захочешь ты, — нисколько не скрывая, заигрывая, произнес он, и его голос сошел почти к хриплому шепоту.
Ребекка не знала, отчего так происходит, но от этого шепота ее кожа неизменно покрывалась мурашками.
— Значит, встретимся часа через три?
— Как скажете, мисс Майклсон.
— Я Вам позвоню, мистер Сальватор, — пообещала Ребекка.
— Буду ждать.
Едва заметная, но искренне довольная улыбка коснулась уголков губ Деймона, и он нажал на «отбой». Воодушевленный непринужденными разговорами, он вернулся к работе, которой оставалось не так уж и много. Пара минут возни с мелкими деталями, которые нужно было еще вернуть на место в правильном порядке и с которыми стоило быть аккуратным, некоторые усилия для того, чтобы закрепить аэратор, — и, казалось, работа была закончена. Несмотря на то, что Аларик заверял Деймона, что в несоответствии размеров некоторых деталях ничего катастрофичного нет, устанавливая их, он все равно немного волновался, но в конечном итоге убедился, что Аларик был прав. Проверив визуально аэратор, Деймон убрал ключ и, чтобы проверить, как он работает, открыл на полную мощность воду.
И именно в этот момент Деймон понял, что сантехником ему все-таки не быть.
Не рассчитав силу потока воды и не думая о том, что все может вылиться в то, чем в конечном итоге закончилась проверка, Деймон резким движением с силой повернул рычаг смесителя до упора. Что случилось, он смог понять даже не сразу: все было моментально. Вода мощнейшим потоком с шумом хлынула из крана, и практически одновременно с этим шумом в ванной послышался какой-то приглушенный хлопок, а через секунду — звон, будто что-то ударилось о керамическую раковину. Этот звук слышался еще пару мгновений и был похож на звон, с которым на пол обычно падает кольцо и еще несколько секунд крутится, прежде чем остановиться. В голове сверкнула мысль о том, что это могло быть, но сориентироваться Деймон не успел — вода, не сдерживаемая никакой преградой, брызнула в разные стороны. Зеркало рядом с раковиной тотчас же покрылось россыпью мелких капель, начавших широкими струями стекать вниз, к раковине или на пол, плитка на стенах сразу покрылась водяными разводами и стала скользкой. Деймон почувствовал, как футболка, от воды ставшая темнее, плотно облепила все тело.
— Млять! — со злостью выругался Сальватор. Его голос эхом ударился о стены и, казалось, со звоном стеной встал в воздухе, продолжая звучать еще несколько секунд.
Ощутив, как каждую клеточку, словно иголками, пронизывает ледяная вода, он рефлекторно отпрянул, а затем с силой ударил по рычагу смесителя, перекрыв воду.
— Гребаное дерьмо, — отряхиваясь, прошипел Деймон, увидев валявшийся в раковине аэратор.
Теперь понять, что послужило причиной неполадок, было просто: было ясно, что Деймон не зафиксировал как следует аэратор и, не убедившись в том, что он плотно закручен, на полную мощность включил воду. Приглядевшись к смесителю, он понял, что все остальные детали были на месте, а значит, ничего страшного не было. Все это можно было исправить в течение пяти минут с помощью сантехнического ключа и тряпок, но провести еще хотя бы пару секунд в ставшей абсолютно стеклянной футболке, которая, казалось, не давала даже двигаться, словно срастаясь с кожей, впиваясь в нее промокнувшей насквозь холодной тканью, не представлялось возможным. Деймон, продолжая ругать себя за невнимательность, вышел из ванной и, на ходу снимая футболку, отправился в одну из комнат, где ее можно было бы высушить на батарее.
Елена, в этот момент находившаяся в спальне, ставя на зарядку ноутбук, услышав из ванной рык Деймона и шум воды, до смерти перепугалась, совершенно не поняв, что произошло, и, чуть не выронив из дрожащих рук зарядку, не чуя под собой ног, метнулась туда.
Однако добежать до ванной она не успела. В одно мгновение, откуда ни возьмись, словно из воздуха, перед ней вырос Деймон, широкими шагами рассекавший воздух, едва сдерживаясь от того, чтобы побежать.
Елена осознала, что сейчас просто врежется ему в грудь, лишь когда их разделяли, наверное, не сантиметры, а какие-то миллиметры, и сама не понимала, как ей удалось остановиться. Она вздрогнула, почувствовав, как сердце от испуга пропустило удар, и ее словно мощнейшей волной будто отбросило назад. За эти несколько секунд Елена не успела сфокусировать взгляд и даже просто увидеть, что это был Деймон, — другого варианта не было просто потому, что дома сейчас находились они вдвоем. Однако, подняв голову, Елена на мгновение остановилась.
Елена не могла объяснить, что с ней происходит, но сейчас, глядя на него, она не могла ни что-то сказать, ни сдвинуться с места. Быть может, виной этому секундному трансу был испуг. А может быть, что-то другое.
Елена почувствовала, как у нее вспыхнули щеки.
Деймон стоял перед ней, раздетый до пояса, взъерошенный и, кажется, разозленный, держа в руках какую-то скомканную ткань. Елена видела на нем одежду разного стиля: это были строгие, аккуратно отглаженные рубашки, которые он обычно носил вместе с деловыми костюмами или, что было чаще, сочетая их с более свободными от дресс-кода джинсами, и простые футболки, и кожаные куртки, которые он так любил и носил почти всегда, и обычные полуспортивные толстовки. Однако только сейчас, когда-то, что Елена сейчас видела, не было скрыто от нее одеждой, и Деймон, кажется, даже не хотел пытаться это как-то исправить, она увидела ту самую львиную мужскую стать которую может заключать не только осанка, но и само тело, каждая его клеточка. Елена была, наверное, всего на несколько сантиметров ниже Деймона, но сейчас чувствовала себя рядом с ним маленькой девочкой. Он стоял перед ней, как это бывало обычно, немного вальяжно, глядя, как он привык, — сверху вниз, но в его теле даже на расстоянии все равно очень четко ощущалось какое-то напряжение. Напряжение это не было от смущения или неожиданности произошедшего, не исходило изнутри — оно было каким-то другим. И, может быть, сейчас это звенящее, совершенно не знакомое ей раньше напряжение было равно его силе. Деймон не прятал это, подобно тому, как хищник не будет скрывать свою силу, даже если охота уже окончена и его семье не угрожает опасность. Она в нем просто есть.
По мощным рукам, от предплечья испещренным взбухшими венами, стекали остатки воды. Его кожа была бледной, но бледность эта, которую никогда не любила Елена, сейчас почему-то не была отталкивающей. На груди кое-где четко прослеживались небольшие неровные красные пятна, еще несколько подобных пятен было ниже, на животе. Они были похожи на те, которыми обычно покрывается кожа человека, когда он сильно волнуется, но сейчас в голову почему-то пришла мысль, что пятна эти были совершенно не от этого. Деймон не был похож на тех мужчин, которые проводили часы в спортзале, выстраивая свое тело, и уж тем более на бодибилдеров. Он занимался спортом — это было видно невооруженным глазом по подкачанным бицепсам, заметным кубикам на прессе и даже просто по его выправке, — но теперь становилось ясно, что спортзал для него — лишь подспорье, дополнение, не более: природа наградила его фигурой, которая не нуждалась в оттачивании. Хорошо сложенное туловище, крепкие плечи, жилистая шея, широкая грудь — все это тонко гармонировало друг с другом, складываясь в завершенный пазл.
Но можно ли было назвать эту гармоничность совершенством? Определенно, нет. Деймон был невысокого для мужчины роста и, как следствие, имел короткие ноги, которые, впрочем, никогда не пытался скрыть хитростями одежды. На животе у него был достаточно большой, казалось, старый, но все еще красневший шрам, шедший примерно от середины немного в левый бок. Несмотря на то, что, было видно, он заживал, шрам был неаккуратным, рваным, и не оставалось сомнений, что он был не от какого-то хирургического вмешательства.
И именно в этой гармоничной естественности и естественной гармонии, в этом принятии себя таким, какой он есть, была самая главная привлекательность.
Спустя несколько секунд Елена, почти не моргая, спустила ошарашенный взгляд чуть ниже. Темно-синие джинсы, стянутые дорогим кожаным ремнем с грубой широкой бляшкой, сидели на бедрах так низко, что почти полностью открывали косые мышцы живота. Все это выглядело в одном шаге от грани, интимно и лично. Но Деймон этого не стеснялся.
Наконец, замершее сердце снова застучало, с силой толкнув кровь по венам, которая через мгновение больно ударила в виски, обдав кожу полыхающим жаром. Елена глубоко вдохнула, часто заморгав.
— Господи, Деймон… Что случилось? — отшатнувшись, пересохшими губами пробормотала она, поспешно отведя глаза. — Почему ты…
Все это продолжалось всего несколько секунд — но Елене они показались минутами. Деймон прекрасно это видел. И не менее хорошо, чем сейчас это было заметно для него, он успел за это время узнать Елену — она была отнюдь не пай-девочкой, за которую, быть может, ее многие принимали при первом знакомстве. И тем забавнее сейчас было наблюдать ее реакцию — несвязное бормотание, то, как она то бледнела, то краснела, как чисто автоматически пыталась восстановить между ними дистанцию, будто чувствуя вину за то, что увидела его в таком виде.
— Елена, блин, почему у тебя такая реакция? — наморщив лоб, с искренним удивлением спросил Деймон. — Я тут перед тобой, вообще-то, не членом свечу!
Деймон сделал шаг в ее сторону и показал футболку.
— Эта херня залила мне почти всю футболку, — сказал он. — Я повешу ее в комнате на батарею, ладно?
Елена вновь перевела взгляд на Деймона и на футболку в его руках.
— А… Да, конечно, — проговорила она.
В ушах отчего-то сильно шумело, и Елена отчаянно пыталась вернуться в реальность, но сделать это было почему-то невыносимо сложно. Только через несколько секунд она, наконец поборов транс, смогла задать вопрос.
— А… Кран?..
— Извини, тут моя вина, — признался Деймон. — От напора воды вылетел аэратор, — объяснил он. — Сейчас повешу футболку сушиться и все доделаю.
С этими словами он прошел в комнату, оставив за собой в воздухе прохладный шлейф едва уловимого свежего лимонного аромата.
Елена вдохнула и почувствовала, что в помещении почему-то снова стало душно.
Слова Деймона оказались правдивы: исправить свою оплошность и доделать работу ему действительно удалось всего за несколько минут. Правда, в этот раз, проверяя работу крана, помня о своей ошибке, он уже не включал воду на полную мощность, и старался быть аккуратнее. Впрочем, сейчас ожидать того, что аэратор вылетит снова, не стоило: все было плотно закреплено.
— Деймон, сколько я тебе должна?
Услышав этот уже знакомый вопрос, слышать который от Елены ему приходилось уже не раз, Деймон мягко усмехнулся.
— Елена, я ресторатор, а не сантехник. Придешь ко мне в ресторан — там и плати, а сейчас позволь мне не брать денег за то, что я починил кран в СВОЕЙ же квартире, — рассмеялся он.
— Тогда… Может… Составишь мне компанию и поможешь справиться с маффинами? В одиночку я их точно не доем.
Деймон взглянул на Елену. Она смотрела на него, не отводя взгляд, с кокетливым лукавством и, кажется, знала ответ наперед.
— Думаю, с кофе будет вкусно, — предположила она.
— А ты умеешь убеждать, — усмехнулся он, и глаза Елены просияли.
Они вместе отправились на кухню, обсуждая что-то, и вскоре воздух наполнился насыщенным, густым, терпким ароматом крепкого кофе, а время — разговорами.
— Слушай, я давно хотела спросить, но все как-то не предоставлялось случая… Просто сегодня, когда ты чинил кран, я слышала, как ты с кем-то разговаривал…
Елена замялась, на мгновение замолчав, словно все еще думая, должна ли об этом спрашивать.
— Ты назвал его мистером Зальцманом…
Деймон кивнул.
— Это Аларик? Аларик Зальцман? Декан нашей Школы истории и философских наук? — рассеянно пробормотала Елена.
В голосе Елены по-прежнему звучало какое-то неверие, хотя ответ на ее вопрос был, наверное, уже очевиден: в конце концов, много ли в Лос-Анджелесе людей с непривычной для американского слуха австрийской фамилией Зальцман? В этот момент она напомнила Деймону фанатку какого-нибудь известного певца или актера, которая только что, в один момент, совершенно неожиданно узнала, что он так легко и непринужденно разговаривал с ним по телефону.
— Ну да, — буднично пожал плечами он.
Елена молча смотрела на него, хлопая глазами.
— Вы общаетесь? — наконец негромко спросила она.
— Ага. Мы бухаем вместе.
После этих слов Деймон спокойно продолжил пить свой кофе, а вот чай Елены, глоток которого она сделала секунду назад, в этот момент, судя по ее округлившимся глазам, грозил оказаться у нее на одежде.
— Так вы друзья? — изумилась она.
— Да, Елена, представь себе, — хохотнул Деймон, — стабильно раз в месяц я тащу на себе до дома твоего пьяного в жопу препода по истории.
И хотя этот факт точно был не самым удивительным из всех тех, которые открылись ей за время общения с Деймоном, кажется, именно в этот момент Елена поняла: удивлять ее этот человек не перестанет, наверное, никогда.
— Мистер Зальцман… Он же… Лучший друг твоего отца, верно?
— Верно. Однажды, в тот единственный раз за семестр, когда я пришел к нему на семинар, этот зануда сказал, что если я сдам итоговый тест, то это можно будет считать восьмым чудом света. Я предложил ему поспорить на бутылку бурбона, что напишу его нормально и забуду эту историю, как страшный сон. Зальцман, как и подобает преподавателям, пробухтел что-то вроде «что за бред», а в итоге, через три недели, о том, что я прошел этот тест, я узнал по бутылке бурбона, которую он мне вручил после занятий. Ну, я же не дерьмо, почему бы с преподом не поделиться? Так и получилось, что теперь у нас с отцом один лучший друг на двоих. Преемственность поколений, так сказать.
Слушая историю Деймона и вспоминая те занятия, которые Аларик провел у ее группы, Елена просто не могла поверить в то, что этот всегда сдержанный, интеллигентный мужчина, декан факультета, уже давно занимавший эту должность и имевший звание доктора философских наук, способен на такие авантюры, как попойки с собственным студентом. Но она смотрела на Деймона и понимала: для него это абсолютно нормально. Это было непривычно, неожиданно, забавно. Но в этом почему-то не было ничего отталкивающего.
— Классно, наверное, с дружить собственным преподом, — усмехнулась Елена.
— Не знаю, — Деймон пожал плечами. — Тот семинар так и остался единственным из занятий Рика, которое я посетил. Курс истории закончился в том же семестре. Я учился в Высшей школе менеджмента, и там было полно других предметов, кроме истории, которыми можно было отлично трахать мозги. Кстати, как жизнь студенческая? — с интересом спросил он, подняв взгляд на Елену и отпив кофе из совей чашки.
Елена пожала плечами.
— С переменным успехом. То диссертацию уже хоть сейчас готова защищать, то вздернуться хочется.
Деймон усмехнулся.
— А как у тебя с рестораном?
— Не поверишь, но точно так же.
По губам Елены скользнула призрачная улыбка, и она, отведя взгляд, вновь задумчиво потянулась к своей чашке. Деймон украдкой наблюдал за ней все то время, что провел у нее, и ясно видел: что-то не так. О чем бы она с ним ни говорила, какой бы приветливой ни была, ее мысли сейчас словно были не здесь. Взгляд был затуманен и рассеян, и казалось, что Елене что-то отчаянно не дает покоя. И что было причиной этого, Деймон отлично понимал.
На кухне повисла неловкая пауза, но Елена ее не прерывала, будто снова отключившись.
— Елена, — позвал Деймон, пристально посмотрев ей в глаза, и она мгновенно повернула голову к нему. — Улыбнись хотя бы чуть-чуть.
Елена встрепенулась. Быть может, она хотела что-то ответить ему, заверить, что все в порядке, что она просто задумалась, но она прекрасно видела: от взгляда Деймона не утаить ничего.
В воздухе стояла безрадостная, тягучая тишина.
— Ты переживаешь из-за родителей?
Этот вопрос Деймона, коснувшийся того, о чем Елена боялась говорить, что хранила глубоко в душе, прошел сквозь нее колокольным набатом, и она вздрогнула, подняв глаза на Деймона. Он смотрел на нее совершенно спокойно, тихим, но внимательным взглядом. Его бездонные голубые глаза ничего не требовали — но помогали понять прежде всего ей самой, что держать это в себе все труднее.
Елена вздохнула, опустив взгляд в чашку с чаем. Она молчала, снова переживая в себе события прошедших дней. Деймон не нарушал эту тишину, больше не спрашивал ни о чем, не желая переходить эту грань. Он знал: если Елена не захочет говорить об этом, она сама ему об этом скажет.
Где-то вдалеке, внизу, шумел вечерний город. И казалось, что он тоже вмешивается в этот немой диалог, как незримый свидетель, как третий друг, спасавший от этой бездонной тишины.
— Знаешь… — вдруг проговорила Елена, взяв тонкими пальцами уже остывавшую чашку. — Моя жизнь… Она ведь совсем не изменилась после того, как я обо всем узнала.
Елена подняла взгляд на Деймона и, как это обычно бывало, встретилась с его глазами, которые он не отводил от нее.
— Моя фамилия по-прежнему Гилберт. Я по-прежнему называю родителей мамой и папой.
Елена замолчала, вновь отведя глаза, и отставила чашку на стол, и, упершись в него локтями, сцепив руки в замок, чуть приложила к ним голову.
— Но я до сих пор не могу поверить, что вся моя жизнь, все, во что я верила все эти двадцать четыре года… Все это было лишь картинкой и не имело ко мне никакого отношения.
Елена говорила тихо, хрипло, но горькая боль и совершенное отчаяние, звеневшее в них, было громче любого звука.
— Когда мы с Ребеккой узнали результаты ДНК-теста и ты говорил про усыновление… Я не думала — я знала, что это бред, что это никак не относится ко мне. А ты как будто чувствовал, — сказала Елена, вновь посмотрев Деймону в глаза.
— Елена, если что, я ничего не знал, — приподняв руки, ответил он.
Елена мрачно усмехнулась.
— Да я понимаю.
Елена вновь на мгновение замолчала.
— Просто… Теперь я понимаю, как глупо беззаветно во что-то верить, когда жизнь сама ткнет тебя носом в прямо противоположное.
Карие глаза не горели и не блестели. В них были лишь тлеющие угольки. И это было больнее.
— Тебе сейчас хочется что-то изменить?
Деймон не пытался смягчить реальность для Елены, подбирать слова и говорить о произошедшем экивоками. Он задавал прямые вопросы, которые сейчас не давали покоя и самой Елене. Но он говорил с ней непривычно для него спокойно, как-то… Тепло. Почти как друг.
Елена растерянно пожала плечами и покачала головой.
— Я не могу избавиться от чувства, что все вокруг лживо. Эта ложь будто облепляет со всех сторон, как мокрая футболка. И тебе никуда не скрыться от нее, куда бы ты ни шел, что бы ни делал. Я… Я не знаю, что с этим делать, — выдохнула она, опустив глаза.
Наверное, впервые за время их недолгого общения Деймон видел ее такой потерянной. Она действительно не знала, куда теперь ей нужно свернуть, как будет правильно, как она
должна поступить.
— Ты уверена, что
для вас это ложь?
Елена повернулась к Деймону и встретилась с его глазами.
— Вы действительно не родные друг другу, у вас нет общего ДНК. Это была красивая картинка, сказка, называй это, как хочешь. Но… Разве ты сейчас не порвешь глотку любому, кто коснется твоей семьи? Не родной семьи, не биологических родителей, а Джона, Изабель и Джереми? Разве не попытаешься сделать все, что в твоих силах, чтобы помочь им, если кто-то из них, допустим, тяжело заболеет?
Елена молчала, не сводя с Деймона взгляд.
— Это ложь. Но не для вас, Елена. Если ты хочешь, ты можешь встретиться со своей настоящей матерью, если она жива, а потом, может быть, продолжить с ней общаться.
— Я хочу это сделать, — негромко отозвалась Елена.
— Тебе никто не запретит этого. Только не думаю, что ты в первую же вашу встречу назовешь ее мамой.
Деймон говорил все это, и Елена чувствовала, как кровь приливает к щекам, словно обжигая их изнутри. В ушах шумело, но сквозь этот шум и рой беспорядочных мыслей она отчетливо слышала каждое из произнесенных им слов, которые касались не слуха — души, и возвращали к тому, о чем она так долго думала на протяжении этого времени и что ощущала.
— Я люблю маму и папу, — одними губами прошептала Елена. — Я буду любить их всегда, что бы ни произошло. Но…
Елена, дрожа всем телом, еле слышно медленно выдохнула, проведя ладонями по распущенным волосам и лицу, вновь устремив взгляд куда-то вдаль.
— Я не знаю, что сейчас со мной творится. Я даже толком не могу это объяснить. Но…
— Знаешь, Елена, — вдруг задумчиво перебил Деймон, и она перевела взгляд на него, — ты — счастливый человек. У тебя были и есть любящие отец и мать. И ты должна сейчас держаться за это.
Деймон впервые за время их разговора опустил взгляд вниз. Быть может, Елена бы даже этого не заметила. Но его голос стал тише, и из него ушла твердость, которую так привыкла слышать в нем Елена. Словно то, о чем он сейчас говорил, он говорил уже не с позиции наблюдателя: это коснулось его собственной истории, его самого.
— Потому, что очень многие не имеют даже этого.
Елена смотрела на Деймона, не имея сил даже пошевелиться, будто какая-то сила заставила ее застыть, и ей казалось, что она перестала ощущать, как бьется ее сердце. То, что он сейчас сказал ей, вырвало ее из своих мыслей, заставив вернуться в настоящее время, и вместе с этим — абсолютно выбило из колеи. Могла ли она ожидать, что услышит от Деймона — циничного эгоиста, вечного повесы, которого никогда не интересовало чужое мнение, — именно такие слова? Ответ был один: нет. Казалось, вот он перед ней — наверное, такой же, каким она его знала, — ведь что могло измениться за какие-то секунды? Но от этого тихого голоса, скованного болью, которую он хотел скрыть — но уже не мог, — в груди щемило. Кажется, Елена понимала, о чем он говорил. И сейчас его слова приобретали совершенно иной оттенок и значение.
— Деймон, — пересохшими губами позвала Елена. — Я… Знаю, что вас с Кэролайн и Стефаном воспитывал только отец…
Елена замолчала, пытаясь подобрать слова. Но в глубине души она понимала: вряд ли она сможет это сделать. Когда слова что-то могли вернуть? Быть может, в красивых романах… В жизни все гораздо сложнее. И больнее.
— Твоя мать… Мне очень жаль, Деймон, — прошептала Елена.
В ее словах не было лжи. Она не верила в их силу, но именно сейчас отчего-то так отчаянно хотелось показать Деймону — отчаявшемуся, уставшему, тому, с которым сейчас познакомилась впервые, но который отчего-то казался настолько близким, — что он не один.
По губам Деймона скользнула мрачная горькая усмешка.
— Елена, моя мать жива, — взглянув на нее, сказал он.
Слова Деймона в этот момент словно вернули Елену к реальности. Она смотрела ему в глаза, не моргая, но сейчас из того вихря мыслей в голове, которые закружили всего несколько слов, она не могла выудить ни одной фразы. До этого дня она была абсолютно уверена в том, что озвучила сейчас, а в эту секунду приходило понимание, что на самом деле она толком ничего не знает. Да и что она, по сути, могла знать об этой семье? Она близко общалась с Кэролайн, но это общение исчислялось месяцами для того, чтобы они так хорошо друг друга узнали.
Но что тогда могло произойти? Спрашивать о чем-то у Деймона Елена не решалась. Но все за нее сказал ее взгляд.
— Деймон, прости, — пробормотала она, мотнув головой, словно стараясь таким образом привести в порядок свои мысли. — Я не знала, и…
— Я думал, Кэролайн рассказала тебе об этом, — сказал Деймон.
Елена едва заметно растерянно мотнула головой.
— Мы не говорили… На такие темы.
Деймон молчал какое-то время, и каждую секунду этой тишины внутри все сильнее сводило холодом.
— Кэролайн ее не помнит, — наконец, чуть прищурившись, взглянув на Елену, произнес он. — Наверное, поэтому она относится к этому немного по-другому.
И именно в этот момент Елена почувствовала, как где-то внутри у нее, словно хрупкое стекло, с оглушительным звоном в дребезги рушится барьер, казавшийся таким крепким и мощным.
— Что произошло?.. — чуть слышно, одним дыханием спросила она, глядя в его голубые глаза.
Но сейчас в ее взгляде не было ни страха, ни сомнений, ни робости — ничего того, чем он был полон еще совсем недавно.
Деймон отвел взгляд. Но где-то в глубине души что-то подсказывало Елене, что это не значит «нет».
— У нас была счастливая семья, — наконец, задумчиво глядя куда-то вдаль, проговорил он. — По крайней мере, настолько, насколько могли видеть глаза девятилетнего парня и он сам мог это чувствовать.
— Деймон, не трогай, — цыкнула Лили, краем глаза заметив, как сын, вдоволь набегавшись, тяжело дыша, пришел на кухню и, увидев свое любимое лакомство, потянулся к блюду с клубникой. — Это для торта. Потерпи чуть-чуть, скоро будем обедать.
Деймон, насупившись, тяжело вздохнул, но делать было нечего, и он отошел от стола. Но скучать долго было точно не в его привычке, и спустя пару минут он и думать забыл о клубнике, тем более что рядом, устроившись перед телевизором с Кэролайн на руках, внимательно следившей за догонялками Тома и Джерри на экране, на диване в гостиной сидел Стефан.
Деймон подошел к брату и указательным пальцем дотронулся до носа Кэролайн, которая мгновенно отвлеклась от телевизора и внимательно посмотрела на Деймона.
— Мам, когда Кэролайн вырастет? — нетерпеливо спросил Деймон. — Я хочу уже ходить с ней на бокс!
Лили, в этот момент нарезавшая салат, снисходительно улыбнулась.
— Деймон, Кэролайн всего три месяца. Мне кажется, для бокса ей рановато.
— Девчонкам нужно уметь постоять за себя, — безапелляционно возразил Деймон. — Они сначала все такие нежные, а потом ноют, что их в школе за косички дергают. Ну и что, что она маленькая? Быстрее научится.
— Я тогда ее отведу на футбол, — с энтузиазмом включился в разговор Стефан.
— Мальчишки, вы еще не забыли, что ее зовут Кэролайн, а не Джек? — рассмеялась Лили, повернувшись к сыновьям.
— Ну и хорошо, Джек — тупое имя, — фыркнул Стефан.
В этот момент на лестнице послышались тяжелые шаги.
— Семья, у меня есть новости, — с улыбкой пробасил Джузеппе, спускаясь в кухню, на ходу кладя в карман мобильный.
Лили встрепенулась, и мальчишки оживились, практически одновременно повернувшись к отцу.
— Какие же? — с интересом спросила мать.
— Звонил Билл, — ответил Джузеппе. — На все выходные они с Джо приглашают нас в Сими-Вэлли. Там отличные велодорожки, так что, если никто не против, предлагаю уже подумать, брать ли с собой велосипеды, — мягко усмехнулся он.
— Джузеппе, это же прекрасно, — сказала Лили. — Там же потрясающая природа!
Джузеппе кивнул.
— Да! — с радостью выкрикнул Стефан. — Будем гонять с Каем, а дядя Билл нам наконец-то покажет, как запускать воздушного змея.
— А тетя Джо снова напечет вишневых кексов! — напомнил Деймон.
Джузеппе рассмеялся.
— Значит, единогласно?
Стефан, Деймон и Лили ничего не сказали, а лишь с полной уверенностью кивнули в предвкушении выходных, которые точно им запомнятся.
— У нас большая семья, и мы очень часто встречались с другими нашими родственниками, когда гостили у них или когда они приезжали к нам, — рассказывал Деймон. — Лили — американка, отец — чистокровный итальянец. Его сестра, Джо, мать Кая, вышла замуж тоже за американца, и так получилось, что в одной семье объединились две совершенно непохожие друг на друга нации. Это было сумасшествие!
Впервые за время их разговора в голубых глазах блеснул огонек. Казалось, Деймону стало чуть спокойнее: он вновь возвращался в счастливое для него время.
— Стефан с самого детства заявлял, что он итальянец, и даже требовал называть его Стефано, на итальянский манер, — усмехнулся Деймон. — Он очень рано начал интересоваться Италией, отец, бывало, по несколько часов в своей библиотеке рассказывал ему о Римской империи, ее зарождении и падении, о том, что было с Италией после. Стефан любит итальянскую кухню, жить не может без тирамису и пасты, отлично говорит по-итальянски — может в оригинале читать художественные тексты.
В этот момент Елена вспомнила, как Кэтрин рассказала ей о том, что Стефан говорит по-итальянски, но, по его признанию, не так часто, скорее, только по выходным и в отпуске. Сейчас, слушая рассказ Деймона, Елена понимала, что тогда Стефан, вероятно, поскромничал.
— Отец всегда с улыбкой называл его Italiano vero**, — губ Деймона, когда он вспомнил это, тоже коснулась улыбка. — И, наверное, он прав. Я на итальянца походил мало, — с усмешкой сказал он. — У меня даже имя «более» американское. А Кэролайн заняла что-то вроде золотой середины. Темперамент у нее итальянский, а вот мировоззрение точно американское. Что и говорить, наша семья действительно напоминала плавильный котел***. Традиции, темпераменты и характеры смешивались, но удивительным образом отлично друг с другом уживались. Новый год, Рождество, дни рождения мы всегда праздновали вместе, собираясь за одним большим столом, имея возможность увидеть бабушек, дедушек, двоюродных братьев и сестер. Каждый праздник был, наверное, как маленькая жизнь — со своими обычаями, смехом и весельем. Родители много работали, но мы никогда не чувствовали себя обделенными вниманием. Они успевали ходить на родительские собрания, разбираться с очередным разбитым мной в школе окном, решать наши постоянные споры. Для того, чтобы мы могли поверить в это, отцу и матери не нужно было говорить, что они рядом. Мы и так чувствовали это.
— Какого хрена ты снова взял его? Сколько раз тебе говорить, что это мой джип? — шипел Деймон, в упор прожигая младшего брата кипящим ненавистью взглядом.
— Игрушки не твои, а общие, — сквозь зубы процедил Стефан. — Мы все можем с ними играть!
— Ещё скажи, что джип и Кэролайн взяла, — съязвил Деймон.
— Что ты привязался к этому джипу? Что с того, что я с ним немного поиграл? Ты все равно был на тренировке!
Стефан тяжело дышал, сжимая от несправедливости кулаки, в упор глядя на Деймона.
— Давай, разревись еще, — дразнил его брат. — Сопли будут, как веревки. Соплежуй!
— Я не соплежуй! — крикнул Стефан, дрожа от обиды.
— А кто ты? Только и можешь, что чужие вещи без спроса брать!
— Отойди, — прошипел Стефан, попытавшись отодвинуть Деймона и пройти вперед, слегка толкнув его плечом.
Реакция Деймона была незамедлительной. Его щеки мгновенно вспыхнули от злости, и он, двинувшись к Стефану, в следующий момент со всей силы ударил его ладонью по голове. Стефан от неожиданности отпрянул и рефлекторно схватился за ухо, по которому, судя по всему, попал Деймон. Но уже через секунду, поняв, что произошло, он накинулся на брата с кулаками, чтобы ответить.
Остановиться их заставил только зазвеневший в саду голос матери.
— Деймон! Стефан! — выкрикнула Лили, услышав крики и выбежав из дома.
Женщина подбежала к сыновьям, между которыми завязывался драка, и оттащила их друг от друга.
— Что вы здесь вытворяете? — строго спросила она. — Что у вас снова стряслось?
— Ничего не стряслось, просто Стефан, видимо, запомнить никак не может, что этот красный джип на радиоуправлении — мой, — тяжело дыша и исподлобья глядя на мать, ответил Деймон.
— Почему здесь все должно быть твоим? — недоумевал Стефан.
— Вы снова не можете поделить этот джип? — снисходительно посмотрев на мальчиков, спросила Лилиан.
Деймон и Стефан молчали, опустив глаза.
— Но ведь этот джип Билл не дарил кому-то одному из вас. Помните? — спросила Лили, взглянув в глаза Деймону, а затем переведя взгляд на Стефана.
— Стефан никогда не спрашивает разрешения, когда берет что-то, — скрестив руки на груди и, нахмурившись, посмотрев на брата, сказал Деймон.
— Ты был в этот момент на тренировке, Деймон, — напомнила Лили, — и вряд ли бы смог с ним поиграть.
— Мог бы попросить утром, — буркнул Деймон.
— Ты хочешь, чтобы Стефан спрашивал у тебя разрешения, когда в следующий раз будет брать твои или ваши общие вещи, верно?
Деймон, все так же хмурясь и надувая щеки, чуть заметно кивнул.
— Стефан, — обратилась Лили к младшему сыну, — в этой драке неправы вы оба, но замечание Деймона вполне справедливо, как считаешь? Брать вещи без разрешения, если они не принадлежат одному тебе, мне кажется, некрасиво.
Стефан молчал.
— Ты не хочешь, чтобы в следующий раз вы снова подрались из-за пустяка? — спросила Лили.
Стефан мотнул головой в знак того, то он действительно этого не хочет.
— Значит, когда ты в следующий раз решишь попользоваться чем-то, что принадлежит Деймону, просто спроси его о том, что он об этом думает. Но, Деймон, — сказала она, повернувшись к Деймону, — если тебя в этот момент не будет дома и тебе эта вещь будет не нужна, думаю, Стефан просто физически не сможет сделать это. Поэтому, думаю, не стоит лезть в драку каждый раз, когда он возьмет этот джип в твое отсутствие.
Стефан потихоньку разжимал кулаки, а Деймон уже не смотрел на него с такой ненавистью, как это было вначале.
— Дело только в джипе? — вновь спросила Лили.
— Да, — одними губами ответил Деймон.
— Если так, то пусть тогда он побудет у меня, — сказала мать, присев на корточки и взяв в руки стоявшую на траве игрушку.
— Мама! — вскинув голову, с отчаянием воскликнул Деймон.
— Как только он перестанет быть яблоком раздора, я верну его вам, — заверила Лили. — А пока придумайте способ играть с ним, не ущемляя друг друга.
С этими словами Лили поднялась с корточек и, забрав джип, ушла обратно в дом. Спрятав джип и пульт управления так, чтобы мальчики его не нашли, она продолжила заниматься работой, но украдкой наблюдала за Деймоном и Стефаном и прислушивалась к тому, что происходит в саду. Еще несколько раз в воздухе прозвучало раздраженное «кусок дурака» и обиженное «жадина», но драки не было, и сейчас Лилиан решила не вмешиваться, дав им возможность разобраться самим. Увлекшись работой, она ненадолго забыла о недавней драке, но, вновь услышав из сада крики, выбежала на улицу. Снова была драка, но разозлиться или испугаться Лили не успела: «оружием» были уже не кулаки, а деревянные мечи, которые специально соорудил для сыновей Джузеппе, а вместо «соплежуй» и «идиот» слышалось «смотри, как надо!».
— Наверное, у меня было счастливое детство.
Деймон на мгновение замолчал, задумчиво посмотрев куда-то вдаль.
— Но, наверное, у каждого в жизни есть пороги и повороты, которые меняют ее, доводят нас до той точки, когда вернуть что-то уже невозможно. Меняют нас самих. Этого не избежать, и, наверное, это абсолютно нормально. Я не знаю, изменило ли это меня. Но если судьба решила нам так помочь повзрослеть…
Деймон стиснул зубы, и Елена почувствовала, как сердце пропустило удар.
— То это было слишком больно.
— Папа, где мама?
Джузеппе вздрогнул, услышав голос Деймона. В руках у отца был какой-то небольшой белый лист бумаги, но, обернувшись и увидев на пороге комнаты Деймона и Стефана, он поспешно убрал его в карман брюк.
Джузеппе медленно выдохнул.
— Ребят, подойдите сюда, — попросил он, присев на край кровати.
Деймон и Стефан украдкой непонимающе переглянулись, но выполнили просьбу отца.
— Стефан, Деймон… — закусив губу, начал Джузеппе, но вдруг почувствовал, как не может выговорить ни слова. Казалось, что в горло залили кипящее олово: все внутри горело, а язык будто прилип к нёбу.
Стиснув зубы, Джузеппе пытался как-то привести себя в чувства.
«Ну же», — мысленно кричал он себе, «какого черта ты распустил нюни, слабак? Ты должен объяснить все детям. Ты должен быть для них сильным. Ты нужен им сейчас, как никто другой».
Вот только как это сделать — ответа не было.
Деймон и Стефан молча стояли перед Джузеппе, не отводя от него взгляд, и терпеливо ждали ответа отца.
Джузеппе одной рукой обнял за плечо Стефана, а другой — Деймона.
— Обстоятельства сложились таким образом, что мама… Маме пришлось уехать, — поджав губы, проговорил он.
— Она уехала в командировку, как ты? — спросил Стефан.
— Да, можно сказать и так.
— А когда она вернется?
В этот момент Джузеппе показалось, что в грудь в этот момент кто-то со всей силы всадил обоюдоострый нож.
Оказалось, что всего несколько слов, произнесенные сыном, могут быть именно таким ножом. Но еще больнее было на него отвечать.
— Стефан, если честно, я не знаю, — признался Джузеппе. — На работе ей дали очень много сложных заданий, и она не могла просто так отказаться и противоречить начальнику. Она просила передать, что очень любит вас и Кэролайн.
Джузеппе со страхом поднял взгляд на сыновей, и ему казалось, что он сгорает заживо под их пристальными взглядами, полными живого интереса, и грусти, и детской наивности. Стефан больше ничего не спрашивал у него — казалось, он поверил в это.
Деймон молчал. Он лишь внимательно смотрел отцу в глаза, словно читая в них правду. Джузеппе встретился с глазами сына, и, когда он увидел его не по-детски мудрые глаза, в которых сейчас не было такой радости и надежды, как у Стефана, в сознании набатом прозвучало: «его не обмануть».
Деймон не спросил о матери ничего.
— Теперь ты будешь отвозить нас в школу? — лишь спустя полминуты тихо произнес он.
Джузеппе на мгновение опустил взгляд.
— Да, теперь я.
Однако им лишь предстояло узнать то, что на самом деле скрывалось за этими словами.
Елена, не моргая, смотрела Деймону в глаза и не могла поверить своим ушам.
— Лили просто исчезла, испарилась так, словно ее никогда не было, — едва заметно дернув головой, с каким-то невыразимым отчаянием в голове и во взгляде, словно сам до сих пор до конца не веря в то, что говорит, произнес Деймон.
— Вы… Больше никогда не видели ее?.. — прошептала Елена.
Деймон мотнул головой.
— Стефан верил в то, что она вернется, он ждал ее. А я… Я просто не понимал, почему она уехала. И, возможно, поэтому не мог ни во что верить. Жизнь расставила все по своим местам, со временем показав, что тешить себя пустыми надуманными надеждами — правда, глупо. Отец говорил нам, что сейчас мать далеко и оттуда не всегда доходят письма и телефонные звонки. Но мы этого и не хотели. Какой смысл в звонке или открытке? Мы хотели вновь увидеть
ее.
Деймон поджал губы, сдвинув брови, и медленно потер руки, изо всех сил пытаясь скрыть предательскую дрожь в голосе, которая спустя столько лет все равно появлялась.
— Лили не вернулась ко дню рождения Стефана в августе. Не приехала на Рождество. Ее не было, когда Кэролайн исполнился год и когда я закончил младшую школу.
— Ты врешь! — едва сдерживая слезы, выкрикнул Стефан. — Ты все врешь!
— Да? — со злостью рыкнул Деймон. — Думаешь, мы нужны ей? Тогда где она сейчас?
— Папа же объяснял, — сквозь зубы просипел Стефан, — мама уехала по работе!
— Где ты видел, чтобы командировка столько продолжалась? Прошло лето, прошла осень, прошла зима. Пора бы понять. Уже не маленький.
Деймон поднял на брата усталые, совсем не детские глаза.
— Она не вернется.
— Я не верю, — мотая головой, как молитву, повторял Стефан. — Я не верю тебе! — на пределе голоса крикнул он. — Мама вернется… Вернется, слышишь?
— Что случилось? — спросил Джузеппе, услышавший с первого этажа крики сыновей и поднявшийся в комнату.
— Папа! — воскликнул Стефан, бросившись к нему. — Папа, мама ведь вернется? Папа, пожалуйста, скажи Деймону…
Джузеппе, до этого момента смотревший в глаза Стефану, перевел взгляд на Деймона.
— Деймон…
— Рассказывай ему сказки, сколько хочешь, — сквозь зубы проговорил Деймон.
Джузеппе сглотнул и опустил глаза, больше не в силах видеть взгляд, полный надежды у Стефана и ненависти у Деймона.
Наверное, слабак.
— Пап, мама ведь обещала…
Голос Стефана вдруг стал настолько тихим, что сейчас, даже в комнате, где находились лишь они втроем, он был едва различим. Но в нем уже не было такой уверенности, как еще несколько минут назад.
— Получается… Деймон прав? — дрожащими губами прошептал он.
Подняв взгляд на сына, Джузеппе увидел, что его зеленые глаза были полны слез.
— Поэтому мама не приехала ни на мой день рождения, ни на день рождения Кэролайн?
— Стефан, послушай… — произнес Джузеппе, коснувшись плеч сына. — Деймон не…
Стефан смотрел на отца с невыразимым, исступленным отчаянием, с которым смотрят на близкого человека, который оказался предателем. Он дрожал всем телом, но больше ничего не мог сказать. Вопреки всем его попыткам сдержаться и мыслям о том, что он никогда не должен плакать, потому что он мальчик, из глаз потекли слезы.
Стефан, закусив губу, вырвался из рук отца и метнулся прочь из комнаты.
— Стефан! — крикнул Джузеппе и бросился ему вдогонку, но на пороге комнаты на мгновение остановился, оглянувшись и посмотрев на Деймона.
Но сказать что-то друг другу они так и не смогли.
— Деймон, как же так… — одними губами прошептала Елена. — Она же… Она же ваша мать! — воскликнула она, подняв полный растерянности взгляд на Деймона. — Она не могла просто взять и уехать…
— Оказалось, это очень легко, — с горечью усмехнулся Деймон.
— Но ведь должна же быть для этого какая-то причина… Человек не может просто так уехать, ничего не сказав…
Елена, как молитву, повторяла эти словно, будто надеясь, что они могут как-то повлиять на ход этой истории. Сердце было сковано словно огненным обручем, крепко сжимавшим его и не дававшим биться в полную силу. Деймон и Стефан… Что они чувствовали в этот момент? Что они и Кэролайн чувствовали все эти двадцать три года, что матери не было рядом?
Сейчас они были взрослыми людьми со своими проблемами и заботами. Быть может, время действительно лечит и умеет стирать многие раны? Но сейчас, лишь посмотрев в глаза Деймона, Елена понимала: это не сотрется из памяти. Даже если они так этого захотят.
Наверное, только сейчас она начала понимать истинный смысл слов, которые Деймон сказал ей полчаса назад. Она действительно счастливый человек.
Ее не предавали родные люди.
— Причина… — негромко повторил Деймон, опустив голову, а затем, подняв ее, снова посмотрел на Елену, и по его губам вновь скользнула мрачная усмешка. — Много лет спустя, ища какие-то документы в кабинете отца, я нашел записку, которую увидел в его руках в то утро, — с шумом выдохнув, сказал он. — Отец до сих пор хранил ее у себя…
Деймон замолчал. Он несколько раз открывал рот, чтобы произнести то, что хотел, но каждый раз останавливался, снова не находя в себе сил это сделать.
— «Не ищи меня: я все равно не вернусь. Я люблю его и не хочу мучить ни тебя, ни себя. Пожалуйста, останься для наших детей таким же отцом, каким ты всегда был. Надеюсь, что вы когда-нибудь сможете меня простить».
Деймон процитировал слова записки матери без запинки, так, словно читал ее только что или специально учил наизусть. Он смотрел абсолютно стеклянным взглядом куда-то в пустоту, и говорил, как робот, — без каких-либо эмоций.
Но теперь Елена знала, что скрывается за этим холодным стеклом. Она видела это в каждом жесте, в малейшем движении взгляда.
Елене казалось, что из нее вынули какой-то поддерживающий каркас, и она вот-вот упадет: она перестала ощущать под собой какую-то опору, хотя локтями она до сих пор упиралась в поверхность стола, поддерживая голову.
В голове не было ни одного вопроса. Лишь темная саднящая пустота в душе, заполнившая собой каждую ее клеточку до краев так, что казалось, что ею вот-вот можно будет захлебнуться.
— Как вы это пережили?.. — все так же, чуть слышно спросила Елена, подняв глаза на Деймона.
— Говорят, что незаменимых людей не существует. Я не знаю, так это или нет. Но судьба послала нам человека, который стал для нас всем.
Деймон поднял голову и выдохнул, словно постепенно успокаиваясь.
— Джузеппе не проводил с нами так много времени, как Лили, — продолжил он. — С его работой это было бы, наверное, невозможно, хотя, как только у него появлялось свободное время, он старался провести его с нами. Я, правда, не знаю, откуда в этом человеке столько сил. Потому что…
Деймон поджал губы и мотнул головой.
— Потому, что когда все перевернулось с ног на голову, он в одночасье точно так же перевернул свою жизнь. Ради нас.
Его взгляд прояснился и загорелся каким-то едва уловимым, но все же реальным огоньком.
— У отца был сумасшедший график — тогда его бизнес только начинал развиваться и шел в гору: командировки, совещания, советы директоров. Но Джузеппе не скидывал нас на всевозможных нянь, хотя с его деньгами сделать это, наверное, было бы легче всего. Ему помогала только Джо. Соревнования, какие-то важные школьные мероприятия, отпуск — отец всегда был рядом. Когда однажды летом, схватив какой-то сквозняк после целого дня, проведенного на пляже, я словил простуду, лежал пластом с температурой под сто и кашлял до собачьего лая, отец всю ночь провел у моей кровати, хотя мне было уже десять. Когда я начинал кашлять, он просыпался и бежал на кухню, чтобы налить из чайника теплую воду, — легче становилось только от нее, — и всю ночь был на связи с семейным врачом. Едва у отца летом выдавалась свободная неделя, он брал билеты и увозил нас на море. Мы подолгу гуляли вечерами по набережным, и, пока Кэролайн спала в коляске, он рассказывал нам о разных городах и странах. Он учил Стефана плавать, а Кэролайн — ходить. Ее первым словом тоже было «папа». Он знал поименно любимых диснеевских принцесс Кэролайн, футбольный клуб, за который болел Стефан, и число, когда у меня были очередные соревнования по боксу.
Замолчав, Деймон затем проговорил:
— Он сделал все, чтобы мы были счастливы.
Елена с самого начала видела, какие отношения сложились у Джузеппе, Деймона, Стефана и Кэролайн, и каждый раз, когда кто-то из них рассказывал о нем — с уважением, детской любовью и ребяческой привязанностью — эти слова отзывались в душе необъяснимой теплотой. Однако теперь Елене казалось, что она узнала этих людей заново. И в глубине души она понимала: она готова была услышать от Деймона многое. Но не эту историю.
— Знаешь, у меня самого скоро будет ребенок, — сказал Деймон, сделав глоток уже остывшего кофе. — Я не знаю, как я буду вести себя с ним. Но с того самого первого дня, когда я только узнал о том, что стану отцом, у меня есть только одна мечта: стать для своего сына или дочери таким отцом, каким был и остается для нас Джузеппе.
В словах Деймона не было ни капли фальши или лести. Сейчас его душа была предельно открыта перед Еленой, и она слушала его, не отрываясь, открывая для себя в нем человека, которого раньше не знала, но который сейчас почему-то казался таким близким, словно они знали друг друга уже очень давно. И отчего-то потерять эту необъяснимую связь, возникшую в эти минуты, было страшно.
Елена задумчиво покачала головой.
— Я… Я не знаю, что сказать, — разведя руками, с растерянной горькой усмешкой произнесла она. — Я не знала, что такое… Случается в реальной жизни, — с болью в голосе сказала Елена.
Елена с шумом выдохнула.
— Вы сильнее меня… — негромко, задумчиво, но с уверенностью прошептала она. — Намного.
— Елена, — позвал Деймон, и она повернула голову. До этого они около минуты смотрели в разные стороны, не пересекаясь взглядами, и сейчас Елена поймала себя на очень странной мысли: она так долго не видела его глаз. И сейчас это очень четко ощущалось. — Знаешь, я, наверное, дерьмовый советчик, потому что прожил еще слишком мало для того, чтобы претендовать на звание философа. Но за эти тридцать два года я все-таки очень хорошо уяснил одно.
Их взгляды встретились.
— Береги свою семью, — попросил он. — В жизни нет и никогда не будет чего-то дороже.
***
Когда Стефан вышел из дома, его обдало теплым, но свежим утренним ветерком, который нес за собой едва уловимый, очень нежный аромат цветов.
Солнце на лазурном, без единого облачка, небе, медленно двигалось к своему зениту. Улицы были укрыты зеленевшими коврами, а на высоких ветвях роскошных деревьев то и дело чирикали воробьи. Сонную тишину улицы изредка прерывали назойливые резкие звуки включенной газонокосилки, раздававшиеся вдали и приносившие сюда запах свежескошенной травы.
Надо же, как мало на самом деле нужно было времени, чтобы отвыкнуть от этого тепла… Но сейчас, встретившись с ним снова, вдыхая полной грудью этот воздух, в котором растворялась соль океана, доносившаяся с побережья, он чувствовал: он по нему скучал. Оно было роднее.
Стефан с улыбкой ловил себя на мысли, что ему понадобится некоторое время, чтобы отвыкнуть от зимней одежды, которой в его шкафу было совсем немного, и сменить ее на привычные футболки и легкие рубашки. Но выйдя на улицу, нагретую солнцем, Стефан почувствовал, что даже в костюме становится жарко. На улице цвела настоящая весна, и, наверное, более красноречиво, чем говорили об этом майка, пляжные шорты и шлепки, надетые на соседе, забавном молодом пареньке Остине, который жил со своей девушкой в доме рядом и которого увидел Стефан, выйдя из дома, не могло говорить ничего.
— О, сосед, здорòво! — с улыбкой крикнул Остин, поливавший в этот момент кустарники, увидев Стефана и, когда тот, кивнув, подошел к нему, пожав ему руку. — Что-то тебя давно не было видно. Отдыхать ездил?
— Да какой там, — отмахнулся Сальватор. — Командировка.
— Покой вам только снится? — усмехнулся парень.
— Можно и так сказать.
— А куда ездил хоть?
— В Эдмонтон, — ответил Стефан.
— В Эдмонтон? Бр-р, такая холодрыга, наверно, — пробормотал Остин, и его передернуло, будто он и вправду замерз.
— Даже не говори, — сказал Стефан. — Если из дома не вовремя выйдешь, запросто можно превратиться в снеговика.
— Жуть, — мотнул головой Остин. — Ну что, сосед, отогревайся! У нас-то пляжный сезон в самый раз открывать, — хохотнул он.
— Планирую заняться этим в ближайшее время. Кстати, как Меган? — спросил Стефан, имея в виду девушку Остина.
— У нее все отлично, — заверил юноша. — Три дня назад умотала к сестре в Пасадену и, кажется, вполне неплохо проводит там время и без меня, — усмехнулся он. — Вот, пытаюсь к ее приезду создать видимость того, что на протяжении этого времени не забывал поливать кустарники.
Стефан рассмеялся.
— Ну, тогда удачи, чувак, — еще раз пожав ему руку, сказал он.
— Тебе тоже успехов, Стеф, — кивнул Остин, и Стефан прошел к своей машине, где его уже ждал Джек.
Отчего-то именно сейчас, глядя на цветущий город, ощущая этот запах Западного побережья, который невозможно было спутать ни с каким другим, так сильно хотелось улыбаться. Улыбаться от понимания: он дома.
Когда Стефан вернулся к работе, вихрь привычных рабочих будней закружил его быстро. Ежеминутные звонки, от которых разрывался телефон, десятки вопросов от подчиненных, подписи, документы, бесконечные цифры — близился совет директоров, и сейчас каждому нужно было работать за двоих, если не за троих.
Однако в этом круговороте дел и событий, которым не было конца, Стефан думал абсолютно не о работе. Совершенно другое томило его сердце и занимало все мысли, не давало покоя, изводило, превращая нервы в натянутые канаты. Но сейчас он впервые за долгие недели дышал спокойно и легко: теперь в душе не было сомнений, которые так долго рвали ее на части. Стефан знал, чего он хочет, и в этом желании был уверен: жизнь помогла ему разобраться в себе гораздо лучше, чем любой психолог и самый близкий друг.
И сейчас он жил верой только в одно: что еще не поздно.
На часах близилось время обеда, но вместо того, чтобы отправиться в ресторан с коллегами или перекусить в офисе, Стефан отправился в совершенно другое место, мысли о котором держал с самого момента своего возвращения в Лос-Анджелес.
— Стефан?
В карих глазах Маркоса читалось искреннее изумление.
— Привет, дружище, — несмело пробормотал он, пожав Стефану руку.
Сальватор в ответ, едва заметно улыбнувшись, кивнул.
— Ты к Мередит? — спросил Маркос. — Сейчас обед, она ушла с ребятами…
Как, наверное, странно это звучало: почему Маркос в первую очередь подумал о том, что Стефан приехал в клинику из-за Мередит? Они с Маркосом ведь были были близкими друзьями, и Стефан запросто мог приехать к нему. И, в конце концов, Маркос был его лечащим врачом, к которому могли возникнуть какие-то вопросы или другие проблемы.
— Я не к Мередит, — мотнув головой, ответил Стефан. — Я к тебе.
Маркос внимательно посмотрел другу в глаза, будто пытаясь понять, что могло послужить причиной того, что он приехал без предупреждения в рабочее время прямо в клинику, и в глубине души надеясь, что не произошло ничего серьезного.
— У тебя есть пять минут? — спросил Стефан.
Маркос кивнул.
— Пойдем.
Маркос чуть кивнул в сторону, и они вместе прошли в кабинет.
— Стеф, снова начались приступы? — настороженно спросил Маркос, памятуя проблемы, которые возникли у Стефана в Эдмонтоне, сейчас боясь собственных мыслей.
— Что? — рассеянно переспросил Стефан, но через секунду понял, о чем говорит друг. — Нет, Маркос, все в порядке, спасибо, — заверил он.
От сердца отлегло.
— Я сделал в Эдмонтоне МРТ. Я привезу снимки чуть позже, ладно?
Маркос кивнул.
— Тогда о чем ты хотел со мной поговорить? — уже спокойнее спросил он.
Стефан опустил взгляд, словно в последний раз обдумывая, как ему лучше об этом сказать.
— Маркос, у меня к тебе есть просьба, — наконец произнес он, подняв на друга взгляд. — Ты… Можешь сказать мне, где сейчас?
В этот момент Маркосу показалось, будто его облили холодной водой. Он, не моргая, смотрел на Стефана, и его глаза медленно расширялись. Сейчас, продумав, казалось, все возможные и невозможные варианты причин визита Стефана, он чувствовал, что к такому был явно не готов.
— Мередит?.. — тихо повторил он, взглянув на Стефана.
На лице Стефана не дрогнул ни один мускул.
— Да.
Услышав это, Маркос вздрогнул, мгновенно вскинув голову, но, взяв себя в руки, искренне надеялся, что Стефан не заметил его секундного замешательства.
Маркос задумчиво положил руки в карманы брюк и медленно, по-прежнему не говоря ни слова, прошел за стол. Стефан терпеливо ждал, не сводя с него взгляд, стоя в одном шаге от него, и Маркос чувствовал этот взгляд на себе, даже когда повернулся к нему спиной.
— Стеф, слушай… — пробормотал он, сев за стол, попытавшись что-то возразить, но его голос звучал настолько неуверенно, что, казалось, это не значило для Стефана ничего.
— Маркос, вы же с Мередит общаетесь, — перебил его Стефан. Помолчав немного, он с горькой усмешкой добавил: — И теперь, наверное, больше, чем мы с ней.
Отчего-то внутри Маркос почувствовал укол.
— Я не поверю, что она ничего не говорила тебе об этом.
Голос Стефана звучал твердо и требовательно, и сегодня Маркос, наверное, слышал его таким впервые в жизни. Подняв глаза на друга, Маркос понял: со своего пути Стефан не свернет. И сейчас, когда он пришел к нему с такой просьбой, Маркос вспоминал, как все эти недели, видя усталые, а порой заплаканные глаза Мередит, он думал о том, как ему хочется, чтобы все наладилось. Но вместе с этим он помнил просьбу Мередит не вмешиваться в их отношения. И что делать со всем этим сейчас, он решительно не знал.
Конечно, отрицать что-то и пытаться убедить Стефана в том, что он не знает нынешний адрес Мередит, было бы глупо и бессмысленно: они со Стефаном слишком хорошо друг друга знали. И в то же время сознание настойчиво твердило ему, что сделать другой шаг сейчас было бы не совсем правильно по отношению к Мередит.
Стефан видел все метания друга, лишь глядя ему в глаза, но больше не говорил ничего, не пытался как-то склонить его на свою сторону. Будто наперед знал, каким будет ответ Маркоса.
— Стеф, — наконец позвал Маркос. — Мередит…
— Маркос, мне нужен этот шанс.
Последние слова Стефан произнес почти по буквам, и Маркосу казалось, что он физически чувствовал, как каждое из них рушит барьер внутри, который он никак не мог преодолеть.
Маркос переводил взгляд то на Стефана, то на небольшую пачку стикеров и ручку, лежавшие у него на столе. Стрелки настенных часов отбивали свой простой ритм.
Тишина, и никто из них не пытается ее прервать.
Сколько секунд проходит? Пятнадцать? Тридцать? Больше?
Время почему-то перестает ощущаться.
Но оно снова возвращается, набирая бешеный ход, когда Маркос, едва заметно выдохнув, наконец берет со своего стола один из стикеров и ручку, и что-то быстро на нем пишет, а затем жестом подзывает Стефана ближе к себе.
— Ты знаешь, где это? — спросил Маркос, когда Стефан наклонился к нему, и показал адрес.
Глаза Стефана просияли, когда он увидел, что написано на листке.
— Да, — ответил он. — Это недалеко от моего офиса.
Казалось, Маркос, чуть поджав губы, улыбнулся. Он оторвал стикер и отдал его Стефану.
Стефан на мгновение задержал взгляд на листке, на котором незамысловатыми буквами был выведен адрес.
— Спасибо, Маркос, — тихо, с невыразимой горячностью прошептал он, посмотрев другу в глаза.
В ответ на это Маркос лишь еле кивнул.
Из кабинета они вышли вместе.
— Удачи, Стеф, — негромко пожелал Маркос.
Стефан, обернувшись, улыбнулся, и, кивнув, пошел по направлению к лифту.
Маркос еще долго стоял, наблюдая за другом.
«Мередит меня точно убьет», — пробормотал он, озадаченно почесав затылок. «Или скажет «спасибо».
***
Петляя по улицам Лос-Анджелеса, на которые уже опустился вечер, Стефан думал только об одном: чтобы в этот вечер Мередит была дома. Он прекрасно знал время, когда она возвращалась домой, и поэтому решил поехать к ней именно тогда. Но, в конце концов, так было, когда они жили вместе… Как теперь сейчас?.. Но об этом не хотелось даже думать.
Стефан отпустил Джека пораньше, сказав ему, что больше никуда ехать не собирается, и со спокойной совестью, уже ни от кого не завися, в одиночестве имея возможность собраться с мыслями, отправился по адресу, указанному Маркосом.
Пятничный «час пик» заканчивался, и дороги становились свободнее от автомобилей и сигналов клаксонов, ежеминутно раздававшихся в воздухе. Стефан ехал, зная дорогу практически наизусть, без навигатора, вдавливая педаль газа зачастую сильнее, чем это позволяли ограничения скорости движения в городе. Однако сейчас это заботило мало.
Дом, где Мередит сейчас снимала квартиру, был похож на другие панельные многоэтажки. На дороге, прижимаясь к тротуару, в ряд стояли машины, судя по всему, тоже принадлежавшие жильцам. Некоторые из них горели яркими фарами. Стефан мельком взглянул на часы: 19:45. Только сейчас в сознании слышались отголоски мыслей о том, что, может быть, глупо было приезжать вот так — с наскока, без предупреждения, толком не зная, вернется ли она домой к этому времени. Стефан всматривался в улицу, освещенную желтыми вечерними фонарями, и порой ему казалось, что он видит знакомую точеную фигуру. Но стоило ему моргнуть — и либо все исчезало, либо он убеждался, что это была совершенно другая девушка.
Стефан достал из кармана мобильный. Сняв блокировку, он долго всматривался в горящий экран, но отчего-то набрать знакомый номер так и не решался.
В какой-то момент боковым зрением Стефан увидел свет фар. Темный автомобиль, кажется, Mercedes, припарковался неподалеку от него самого. Эта машина была похожа на десятки других, которые стояли здесь, словно все они были одной марки и модели, и Стефан, наверное, даже не обратил бы на нее никакого внимания.
Но в какой-то момент, подняв голову, он почувствовал, как внутри все похолодело. Из машины, вместе с каким-то парнем, который в этот момент учтиво захлопнул за девушкой дверь, вышла… Мередит.
Стефан моргнул несколько раз, но только этот мираж, в отличие от тех, что он видел этим вечером, не исчезал. Не исчезал, потому что миражом не был. Фигура, рост, даже длина волос — он не мог ошибиться. Девушка повернулась к этому парню, и Стефан понял: ошибки не было.
Стефан, не моргая и не отводя взгляд, наблюдал за ними, и ему казалось, что сейчас он находится вне времени и вне пространства. Мередит и незнакомец, с которым она вышла из машины, о чем-то разговаривала с ним. Он громко смеялся, рассказывая ей о чем-то, а она, глядя ему в глаза, больше молчала и сдержанно улыбалась.
Стефан провел ладонями от затылка до подбородка. И в этот самый момент ледяной холод, в котором замерло сердце, словно по щелчку пальцев, в одно мгновение сменилось кипучей лавой, которая понеслась по венам вместо крови.
В висках до адской боли бешено застучало.
Сейчас он видел это совершенно отчетливо, хотя в этот момент, наверное, предпочел бы приехать сюда не в эту минуту или, может быть, вообще никогда не приезжать, чтобы этого не видеть.
Мередит приехала сюда с другим мужчиной. Кто он? Коллега? Знакомый? Друг? Сосед? Или…
Стефан, жадно хватая ртом воздух, тщетно пытался привести в норму колотившееся сердцебиение. Щеки полыхали, а расстегнутый ворот рубашки, который он сейчас пытался еще больше оттянуть, казался какой-то удавкой.
Этот мужчина провожает ее домой, а она улыбается ему — тихо, так знакомо…
Как ему. Сейчас Стефану хотелось одного: получить чертову черепно-мозговую травму, чтобы ничего этого не видеть или, по крайней мере, не помнить. Что сейчас происходило? Почему? Как?.. Эти беспорядочные вопросы набатом стучали в голове, но ответа на них не было. Адски сильно болела голова, и Стефану казалось, что череп вот-вот просто лопнет. Все события прошедшего дня — работа, переговоры, встреча с Маркосом и как самая яркая, ослепляющая, болезненная вспышка — то, что он видел сейчас — смешались в одно пятно, состоявшее из стольких красок, что начинало рябить глаза, хотя Стефан даже не видел его в реальности. И в этой агонии, в этом почти горячечном бреду он больше ничего не чувствовал. Хотелось выйти на улицу, чтобы ночной похолодевший воздух, может быть, немного остудил опаленную кожу, кричать, что есть мочи, чтобы выпустить все это из себя. Но Стефану казалось, что в него залили свинец: он не мог даже пошевелиться и просто смотрел в окно, ограниченный пространством этой машины, полностью покоряясь тому, что сейчас его добивало, словно человек, оказавшийся запертым в объятой огнем квартире на последних этажах многоэтажки.
Не было больше ничего. Только этот дьявольский огонь, который полыхал внутри и каждую секунду сжигавший его частичку.
Наконец, словно очнувшись, Стефан, что есть силы, схватился за руль и, как безумный, словно боясь потерять эту мелькнувшую ясность сознания, держась за нее, как за последнюю соломинку, дрожащими руками он резко крутанул ключом зажигания. Фары автомобиля загорелись, и двигатель бесшумно заработал. Кажется, перестав видеть даже то, что происходило вокруг, Стефан, не помня себя, дал по газам. Porsche взревел, как раненный зверь, но Стефан не отпускал педаль газа и, с силой вывернув руль, объехав стоявшие вблизи машины, не обращая внимание на визг шин, выехал на дорогу на бешеной скорости.
Невдалеке Мередит увидела свет ярко-красных фар, который показался ей знакомым. От оглушительного рева мотора по коже побежали мурашки, и в душе поселилось какое-то неприятное чувство и непреодолимое желание как можно скорее оказаться дома.
— Пол, — проговорила она, едва улыбнувшись. — Спасибо, что подбросил. Честно, ты, пока моя машина в отключке, — просто спаситель.
Пол, которого, видимо, тоже насторожил такой резкий звук сцепления шин с асфальтом, на мгновение оглянулся.
— Да ладно, хорошему человеку почему бы и не помочь, — пожал плечами он, повернувшись к Мередит. — Ну… — он поджал губы. — Хороших выходных, Мер.
Девушка кивнула.
— Тебе тоже, Пол.
Парень, ободрительно улыбнувшись, кивнул, и, как-то неловко махнув рукой, вернулся к своей машине. Уже у двери дома Мередит оглянулась, и в стороне мелькнули фары отъезжавшего «Мерседеса». На мгновение она задержалась, внимательно посмотрев вдаль, чуть прищурившись, словно присматриваясь к ним. Однако в голове у нее были мысли совершенно о других.
***
Небоскребы, рестораны, дома, светофоры со сменявшими друг друга сигналами, — все это мелькало в окнах и перед глазами, как быстрая кинопленка, и порой Стефан даже не успевал разглядеть, что сейчас видел. Возможно, это было из-за скорости, на которой он ехал, едва ли выдерживавшей хоть какие-то правила дорожного движения, а может — из-за того, что его глаза были абсолютно затуманены.
Стефан не отпускал педаль газа, цеплялся за руль, и ему казалось, что он сходит с ума. Ярость, бушевавшая в крови, душила его, не оставляя воздуха в груди, словно упиваясь его мучением, но требуя лишь большего.
Стефан не помнил, как добрался до дома. Словно гонимый какой-то неведомой силой, он ворвался в дом, как дикий раненный зверь, жадно хватая ртом воздух, задыхаясь, но не переставая метаться в поисках того, чего он не знал сам. Эта была злость на Мередит? Ненависть к тому парню, который был рядом с ней, или к себе за то, что не оказался рядом в этот момент? В голове сейчас не было мыслей о том, что Мередит связывали с этим парнем близкие отношения. Спусковым крючком было другое — одно лишь понимание того, что рядом с ней другой мужчина.
Не чуя под собой ног, дрожа всем тело, хлопнув рукой по выключателю, он метнулся в гостиную. Взгляд глаз, которые невыносимо щипало то ли от света, то ли от бессонницы, упал на стеклянный сервант. Уже более тихим шагом, чувствуя, как силы медленно его покидают, Стефан подошел к нему и достал оттуда бутылку виски и, на мгновение задержав на ней взгляд, с презрением посмотрел на этикетку.
Jameson. Значит, из Ирландии. Сорок оборотов.
Однозначно, это поможет забыться, а заодно, быть может, приглушит эту нестерпимую жажду, от которой было не избавиться обычной водой.
И в этот момент сознание, словно тяжелой свинцовой пулей, пронзает мысль: приступ. Ста грамм виски будет вполне достаточно, чтобы он случился. А рядом — никого.
Страшно? Нет. Но этот чертов барьер, выработанный годами, врачами, препаратами, страхами прошлых лет, все равно не дает откупорить эту чертову бутылку и приложить горлышко к губам.
Нет, нет, нет. Он будто долбанный робот, который который четко выполняет инструкции, указанные ему.
И то, что творилось у Стефана сейчас в душе и то, что ему так нужно было выплеснуть наружу, сейчас упиралось в этот крепкий барьер, как вода на тонущем корабле ударяется в закрытую дверь какого-нибудь трюма.
И в этот момент бешеный огонь разгорелся в Стефане с новой силой. Чувствуя немыслимую злобу и омерзение от самого себя, будучи неспособным даже выпить без угрозы смерти, он снова бросил взгляд на бутылку, которую держал в руках. В сознании словно мелькнула электрическая вспышка — и он со все силы, что было мочи, замахнулся и бросил эту бутылку прямо в сервант. Дорогое стекло с оглушительным грохотом от в единую секунду разошедшихся по нему сотен трещин, разрушивших него, посыпалось на пол вместе с бутылками, графинами и стаканами, стоявшими там. Дорогое вино, ирландский виски, абсент, которыми они угощали так часто приходивших в их дом гостей, — все смешалось в один трудноразличимый поток, который в единое мгновение потерял всякую ценность. Бутылки и посуда падали на пол, разбиваясь вдребезги с переливчатым звоном, покрывая пол мелкими осколками, смешавшимися с красной жидкостью, потекшей ручьями. Стефан смотрел на это, но не чувствовал ни страха, ни жалости: лишь жгучее, нестерпимое, безумное желание продолжить это, избавиться от того, что все еще держало его сердце в цепких железных кандалах. Повернув голову, Стефан увидел в стеллаже свое фото с Мередит в узорчатой рамке, отливавшей бронзой. Словно гепард, почуявший кровь, он метнулся к стеллажу и схватил фотографию. Стефан хотел было пустить этой фотографией в стену, чтобы эта рамка разбилась так же, как сервант и бутылки…
Но он взглянул на фото. На мягкотонном цветном снимке Мередит нежно обнимала его за плечи. Он прекрасно помнил, когда, где, кем была сделана эта фотография. Помнил, о чем думал в этот момент. Стефан так крепко сжимал пальцами рамку, что казалось, что трещина по стеклу должна была пойти уже от одного такого прикосновения. Но какая-то неведомая сила внутри не давала запустить этой фотографией в стену. Он не знал, откуда она взялась, что за власть над ним имела… Но она в одно мгновение смогла успокоить огонь, бесновавшийся в груди.
Он посмотрел в теплые карие глаза Мередит, и бешено колотившееся сердце больно защемило.
В том и было дело.
Он вспомнил. Вспомнил обо всем, что было связано с этим человеком. Каждую минуту. Каждое слово. Каждое прикосновение.
Стефан не знал, существуют ли ангелы-хранители на самом деле. Он не думал об этом, но ему суждено было однажды понять: они есть. И они могут быть обычными людьми.
Стефан не знал, предопределен ли путь человека кем-то свыше, и имеет ли какое-то значение для нас судьба. Но если эта встреча, которая произошла именно в тот момент, когда он абсолютно потерял надежду на спасение, тогда, когда он уже ничего больше не искал, — если она не была судьбой, он не знал, как это назвать.
Стефан не знал, за что ему это. Но он был готов всю свою жизнь благодарить Бога за то, что когда-то их пути пересеклись в одной точке.
Была ли это любовь с первого взгляда? Нет. Он не искал ее. После очередного запутанного обследования, неправильно назначенного лечения, хождения от врача к врачу, Стефан мечтал только об одном: чтобы все это оказалось просто дурным сном, а он проснулся наутро после шумной вечеринки со своими приятелями. Наивно? Наверное. Но ему не оставалось ничего другого.
Приступы случались практически каждую ночь. С момента первого прошло почти полтора месяца, и только сейчас начинала срастаться кость в руке, которую он сломал, упав с кровати, когда рядом никого не было. Опасаясь за состояние брата, к нему почти каждую ночь теперь приезжала Кэролайн, чтобы успеть, в случае чего, оказать помощь. Стефан не помнил эти приступы. Но утром по ее заспанным глазам и так все было видно.
Стефан боялся подумать, что когда-то будет так ненавидеть. Ненавидеть себя за то, что в свои двадцать шесть он стал обузой для своих близких. Ненавидеть эту чертову болезнь, которая медленно, но верно, заключала его в такие рамки, в которых он не чувствовал себя не то что молодым — не ощущал себя живым. Ненавидеть природу за то, что отыграться решила почему-то именно на нем.
Каждый день был похож на предыдущий. Таблетки. Бесконечные обследования, идущие по кругу так, что он знал наизусть каждый следующий его этап. Обсуждения врачей, сравнивавших результаты обследований, в упор не понимавших, из-за чего так резко наступило ухудшение, и несмело перешептывавшихся: «а может, опухоль?..» Стефан не знал все симптомов шизофрении, но сейчас почему-то отчетливо чувствовал, что очень к ней близок.
И именно в этот момент давний университетский друг посоветовал вариант, который мог показаться спасительным: попробовать обратиться в Cedars-Sinai. Одна из лучших клиник на континенте. Квалифицированные врачи, новейшее оборудование диагностики, доступ к любым препаратам.
И полный надежды взгляд друга.
«Должны помочь».
Стефан негромко постучался в дверь кабинета и слегка ее приоткрыл.
— Можно? — несмело спросил он.
— Да-да, заходите!
Совсем еще молоденькая шатенка, которая была едва ли не младше самого Стефана, сидевшая в этот момент за столом, заполняя какие-то бумаги, не отрывая от них взгляд, была совсем не похожа на врача, да еще с такой узкой специальностью эпилептолога.
— Доктор Фелл? — несмело спросил Стефан, в глубине души допуская вероятность, что он что-то перепутал.
— Пожалуйста, не называйте меня так, — с приветливой приятной улыбкой попросила девушка, оторвавшись от документов. — Те, кто хочет выздороветь, называют меня просто Мередит.
Стефан мрачно усмехнулся.
— Эпилептики в наше время могут вылечиться? Не знал.
Мередит подняла голову, внимательно заглянув в угрюмые глаза Стефана своими удивительно живыми, горящими, словно изучая его.
— При правильном лечении они живут полноценной жизнью, — ответила она. — Разве не за этим Вы обратились к врачу?
— Пока я не могу даже спать, не сломав себе что-нибудь, — сказал Стефан. — Если это действительно возможно, то думаю, путь предстоит долгий.
Мередит отложила ручку и, сцепив руки в замок, не сводя глаз со Стефана, словно боясь потерять этот зрительный контакт, произнесла:
— Вот этим мы и займемся.
Встреча с новым лечащим врачом вызвала у Стефана лишь снисходительную улыбку. Вчерашний интерн, кажется, смотрящий на мир медицины еще сквозь розовые очки, наверное, был не лучшим вариантом для продолжения лечения.
Вот только на деле все оказалось по-другому. Врач, лечивший его заболевание, оказался способен вылечить боль, которая была гораздо сильнее.
У Стефана было обострение, и они с Мередит встречались почти каждую неделю, а то и по несколько раз. Рецепты, смена препаратов, МРТ — казалось, ничего не изменилось. Но Стефан отчаянно не мог понять, почему теперь, отправляясь на очередное обследование или прием к своему врачу, он не чувствовал необъяснимой злобы.
Стефан был угрюм, замкнут и неразговорчив, и, пока Мередит изучала его снимки МРТ или делала очередную выписку из истории болезни, когда не спрашивала его о самочувствии и проявлении симптомов, они просто молчали. Такая тишина вполне устраивала Стефана, который любил одиночество, и он и не думал о том, чтобы говорить с врачом о чем-то, кроме своей болезни и лечения. Вот только такое положение дел совершенно не устраивало Мередит. И однажды на приеме она просто спросила у Стефана: «как у Вас дела?» Стефан поднял голову, растерянно посмотрев на девушку, словно в кабинете находились еще несколько человек, и он не был уверен, что этот вопрос обращен именно к нему.
А вскоре такой вопрос стал на их приеме совершенно обычным и уже привычным. Мередит задавала его Стефану, кажется, прежде, чем поздороваться. Сначала он ограничивался лишь сухим «все нормально», но чем дальше шло время, тем чаще в его ответах стали мелькать имена родственников и друзей, какие-то слова, связанные с его работой. Мередит слушала его, не перебивая, а затем с неподдельным интересом спрашивала о том, кто такой басбой и что такое аутсорсинг и аутстаффинг. Постепенно подобные вопросы начал задавать и сам Стефан. Отвечая на них, Мередит никогда не говорила о больнице: она могла рассказать ему о том, какой красивый закат видела вчера, гуляя с собакой по набережной, о том, куда они ездили с друзьями на выходные, о том, какую книгу так давно хотела прочитать. Стефан не мог понять, как так получилось, но со временем они практически перестали говорить о его диагнозе.
Но лечение тем временем шло. Мередит меняла неэффективные препараты, комбинировала схемы в соответствии с результатами обследований. Сначала результаты этого лечения были почти незаметны: поспал сегодня на час дольше, руки почти перестали дрожать, когда злился, сосредоточиться на какой-то работе было легче. Но время шло, и спустя девять или десять недель Мередит, с которой к тому времени они как-то незаметно перешли на «ты», с улыбкой сказал ему: «Похоже, что у тебя ремиссия».
В ответ на это Стефан смог лишь улыбнуться. Ремиссия?.. Да, это здорово. Вот только сейчас его мысли были заняты совершенно другим.
— Мередит, можно?
Рабочий день заканчивался, и Мередит уже не ожидала пациентов.
Стефан стоял на пороге кабинета, не решаясь войти.
— Стефан? — в голосе Мередит звучало искреннее удивление. — Да, конечно, заходи. Что-то случилось? — с беспокойством спросила она.
Стефан прикрыл за собой дверь и сделал несколько шагов к Мередит. Только сейчас она увидела за его спиной букет красных тюльпанов, который он в этот момент протянул ей.
— Все хорошо, — с улыбкой заверил он. — Просто зашел, чтобы отдать тебе это.
— Мне? — с полуусмешкой, до конца не веря, что это происходит наяву, переспросила Мередит.
Стефан кивнул.
— Честно признаться, меня так благодарят впервые, — сказала она, осторожно, словно чего-то боясь, взяв букет.
— А это не благодарность, — спокойно ответил Стефан.
Мередит перевела взгляд на него.
— Что же тогда? — изумилась она.
— Приглашение.
Мередит внимательно смотрела на него, окончательно перестав понимать, что происходит.
— Куда?
— На свидание.
Они бродили по весеннему Лос-Анджелесу весь вечер, просто держась за руки и разговаривая обо всем на свете. В эти минуты Стефан отчего-то очень сильно боялся, что в какой-то момент Мередит отстранится, отпустит его руку, вновь поставит между ними дистанцию. Но она лишь сильнее переплетала его теплые пальцы со своими, и Стефан понимал: он хочет, чтобы это не заканчивалось никогда.
Они видели, как оранжевый закат окрашивал небо огненными перьями, они видели, как солнце садилось за горизонт, — казалось, за океан, они видели бездонное темное-синее небо, усыпанное хрусталем звезд, как сотней маячков, словно шептавших им о чем-то своем. И на фоне всего этого как-то забывался прошедший день, работа, даже итальянский ресторан, в котором они провели время и в который договорились вернуться снова.
Сейчас, вспоминая все это, словно переживая это вновь, Стефан, глядя в теплые карие глаза Мередит, так ласково улыбавшейся с фото, уголками губ улыбнулся сам. Губы дрожали.
Сейчас, спустя три года, в тот момент, когда они сами не понимали, что с ними творится, он чувствовал, что по-прежнему хотел одного: чтобы она была рядом. Чтобы она вновь коснулась прохладными пальцами его груди, которую сейчас так нестерпимо жгло, и он почувствовал, как под этими невесомыми прикосновениями оживает душа.
В последний раз взглянув на фото, Стефан, словно пьяный, не чувствуя под собой опоры, тяжелыми шагами подошел к серванту и поставил фотографию на место.
Клокотавшая в венах кровь, казалось, начинала утихать. Пошатываясь, считая собственные шаги, слушая тишину, в которую погрузился этот дом и в которой он сейчас находил свое успокоение, он подошел к софе и, взяв свой пиджак, не оглядываясь по сторонам, дыша полной грудью так, как это только это возможно, захлебываясь этим ночным воздухом, который словно выветривал из души остатки этого проклятого чада, Стефан вышел из дома.
