***
Сквозь приоткрытую дверцу балкона с улицы изредка доносился гул неповоротливых автобусов, иногда проезжавших по пустующим улицам, покрытым темной мглой, и едва уловимая музыка, игравшая где-то вдали, — вероятно, в каком-то ресторане или баре, который был, может быть, даже не на этой улице. Все вокруг дремало, но именно эти звуки напоминали о том, что город живет, живет даже ночью, живет своей особенной жизнью, которая ни на секунду не прерывается. И ощущать себя частью этого вечного двигателя было отчего-то радостно. Стефан повернул голову чуть в сторону. Рядом, укрытая тонкой шелковой простыней, размеренно дыша, спала Мередит. Отчего-то знакомые черты даже в такой кромешной темноте увидеть было очень легко, и Стефан улыбнулся. Кожа еще помнила требовательность поцелуев, и ее немного саднило. Осторожно, чтобы не разбудить Мередит, Стефан поднялся с кровати и, взяв со стула свои джинсы надел их на себя. Край глаза зацепился за небольшой радиоприемник, стоявший на отдаленной тумбочке, на котором красными цифрами, ярко светившимися в темноте, выводилось время: на часах было 4:07. Приоткрыв дверцу, Стефан вышел на балкон. Кожа сразу ощутила разницу между теплом в комнате и прохладным утренним воздухом, обдавшим его здесь, ответив на такую перемену почти сразу же покрывшими ее мурашками, но этот холод не был неприятным. Скорее, это был даже не холод — какая-то свежесть, дарившая необъяснимую легкость, которая словно уносила усталость, будто позади и не было бессонной ночи. С одиннадцатого этажа район был открыт, как на ладони. Догорали вывески закрывавшихся баров. Жилые дома мирно спали: ни в одном из окон напротив не горел свет. По пустой широкой магистрали лишь изредка проезжали автомобили, мигавшие своими красно-оранжевыми фарами, водители которых, судя по резкому звуку сцепления шин с асфальтом, наслаждаясь свободой, пренебрегали установленным в городе ограничением скорости. Стефан поднял глаза на небо. Оно словно смотрело на него сотнями серебряных мерцавших звезд, казавшихся такими далекими. Зари еще не было и в помине, а значит, в запасе была еще пара часов, чтобы насладиться не тишиной — ее не могло быть в этом городе тысячи огней, — но невероятным спокойствием, которое укутывало весь город, как укутывает мать своего ребенка в теплое мягкое покрывало. Стефан отчего-то улыбнулся, а чему — не знал и сам. На небе не было луны, но на улице было удивительно светло, и сначала даже не верилось, что этот теплый желто-оранжевый цвет целиком принадлежит ночным фонарям. Где-то внизу послышался чей-то басистый крик и негромкое звяканье. Стефан посмотрел вниз: о чем-то переговариваясь и подгоняя друг друга, несколько грузчиков вытаскивали из открытого багажника ящики с какими-то бутылками. Судя по горевшей вывеске и открытой двери супермаркета рядом, был очередной привоз. «Но почему именно в четыре часа?!» — недоуменно прозвучало в мыслях, но ответа так и не было. — Почему ты не спишь? Стефан почувствовал на своем плече невесомое прикосновение губ и, повернувшись вполоборота, прижал Мередит к себе. В ответ на ее вопрос он лишь пожал плечами. Он и правда не знал. Мередит и Стефан стояли так на балконе и просто смотрели на город внизу, на рестораны и бары, на проезжавшие машины, а поднимая голову вверх — на дорогой хрусталь, рассыпанный по темно-синему небесному покрывалу. Они молчали, и каждый слушал свою тишину, но почему-то им отчаянно казалось, что в тишине этой они слышат одно и то же. — Знаешь, — вдруг задумчиво проговорил Стефан, — в приюте, куда я приезжал, чтобы найти документы для Елены, я познакомился с одним парнишкой. Он не смотрел в этот момент на Мередит, но почувствовал, как она перевела внимательный взгляд на него, с интересом слушая. — Ему шесть лет, — продолжил Стефан, взглянув на нее. — И, представляешь, мы с ним тезки, — с какой-то необъяснимой радостью, как у маленького ребенка, рассказал он. — Он очень любит животных. Особенно собак. Губы Стефана тронула улыбка. — Он мне рассказывал о них и о том, как сам хочет иметь собаку. А еще он строго контролировал меня, чтобы я надел шапку, — Стефан снова улыбнулся. — Такой славный мальчишка. Мередит с замиранием сердца слушала Стефана. Казалось, он не рассказывал ей ни о чем особенном, но то, с какой теплотой, с какой, по-настоящму отцовской нежностью и лаской он говорил о чужом для него ребенке, что-то трогало внутри, заставляя вспомнить о собственной мечте. В какой-то момент улыбка исчезла с губ Стефана, а в глазах появилась горечь. — Его родители погибли в автокатастрофе, — с болью в голосе негромко сказал он. — И пока он даже не знает об этом… Когда Стефан замолчал, Мередит не стала ничего говорить или о чем-то спрашивать: она хотела дослушать его. — Но еще до того момента, как я вернулся в Лос-Анджелес, Стефану подобрали фостерную семью. Они его уже должны были забрать. Стефан снова замолчал, а затем опустил взгляд, опершись на перила. — А сколько в приютах таких детей… Стефан с шумом медленно выдохнул. — Мер, — вдруг позвал он, вновь взглянув Мередит в глаза. — Знаешь, я… Долго думал об этом, когда был в Канаде… Мередит внимательно смотрела ему в глаза, склонив голову чуть набок, прося его таким образом, чтобы он продолжал. — Если обследование все-таки… — Стефан поджал губы, словно удерживаясь от того, чтобы произнести это. — Выявит генетическую предрасположенность к эпилепсии… Может быть… Мы сможем взять ребенка из приюта? Стефан смотрела в глаза Мередит, и в его голосе звучала такая робкая, но такая немыслимая надежда, что она почувствовала, как внутри все свело. Но это ощущение не было неприятным — оно было совершенно другим, словно ожиданием чего-то. — Да, я понимаю, наверное, это сложно, — нахмурив лоб, мотнув головой, опустив глаза, пробормотал Стефан. — Просто… С тех пор, как я познакомился со Стефаном, мысль об этом не идет у меня из головы. Мы не сможем в одно мгновение найти родителей для детей, которые остались без них, не сможем закрыть все приюты. Но одного ребенка… Хотя бы одного ребенка нам под силу сделать счастливым. Стефан с немым вопросом в глазах вновь поднял взгляд на Мередит. Она смотрела на него, и, несмотря на то, что они говорили о серьезных вещах, ей хотелось улыбаться. Просто потому, что судьба сделала так, что рядом с ней был именно этот мужчина. — Стеф, я тоже думала об этом, — призналась Мередит. — Когда мы будем готовы… Это было бы здорово. Стефан казалось, улыбнулся. — Но знаешь, мне кажется, что у нас будут и родные дети тоже, — негромко сказала Мередит, чуть прислонив голову к его предплечью. Стефан задумчиво посмотрел куда-то вдаль, где виднелись огоньки. — Сегодня я иду к врачу, — тихо проговорил он. — Пойдем вместе? — несмело попросила Мередит. Она не решалась сказать это утвердительной фразой вместо вопроса: кому, как не ей было знать отношение Стефана ко всему, что было связано с его диагнозом, и его единственном желании — как можно меньше втягивать в это близких. Ведь когда-то именно он настоял на том, чтобы Мередит перестала быть его лечащим врачом и передала его лечение кому-то другому, объяснив это простой короткой фразой: «Я хочу быть для тебя мужем, а не пациентом». Стефан повернулся к Мередит, вновь посмотрев ей в глаза, но ничего не ответил. Однако в следующий момент Мередит почувствовала, как внутри что-то встрепенулось, когда он вполне уверенно кивнул. В душе загорелся огонек надежды. Они не одни. Никогда не будут.***
Клаус, скрестив руки на груди и в упор глядя себе под ноги куда-то в одну точку, мерил большую гостиную громкими беспокойными шагами. В помещении царило молчание, и казалось, что воздух в этой тишине заряжен электрическим током. Эстер прекрасно видела, что сын нервничает и боится, но будто нарочно не обращала на это никакого внимания, занятая чтением каких-то документов, даже не глядя в его сторону, словно показывая ему, насколько ничтожна в ее глазах причина его беспокойства. Так продолжалось минут десять, а может, даже больше, и человеку, который наблюдал бы за этим со стороны, наверное, было бы немыслимо видеть, что мать и сын могут провести столько времени, не сказав друг другу ни слова, даже ни о чем не спросив, каждый живя в каком-то своем, отдельном мире, озабоченный лишь собственными проблемами. — Может, перестанешь ходить, как маятник? — наконец с каким-то презрением жестко бросила Эстер. — Как маятник? — сквозь зубы процедил Клаус, повернувшись к ней и сверкнув горящими тревогой глазами. Нервы были натянуты, как стальные канаты, которые грозили вот-вот лопнуть, но Клаусу, стоявшему сейчас перед Эстер, казалось, что в его мышцы залили свинец: он не мог даже пошевелиться. Внутри все клокотало, но этот огонь встретил на пути преграду из хладнокровности и полного равнодушия и спокойствия Эстер, и Клаус чувствовал, что бессилен перед этим. — На календаре декабрь. С момента оглашения завещания прошло почти три месяца, а мы связаны по рукам и ногам и даже не знаем, что будет дальше! — воскликнул он. — Почему мы просто не можем решить эту проблему раз и навсегда? — А ты, я смотрю, попытался уже, — усмехнулась Эстер, припомнив сыну его поездку в кампус. — Все решил, да? — с нескрываемой издевкой спросила она. Внутри вспыхнуло. — Что мне оставалось делать? — рыкнул Ник. — Мы толком ничего не знаем об этой Елене и о ее отношениях с отцом, Марсель молчит, будто воды в рот набрал, и только разводит руками, а время идет! — И поэтому ты решил разобраться со всем этим способом, благодаря которому сейчас мог бы спокойно сидеть в следственном изоляторе в ожидании суда? — начиная терять спокойствие, парировала Эстер. — Знаешь, сынок, было бы неплохо, если бы при решении своих проблем ты руководствовался не только эмоциями, но и хотя бы немножко — умом! Ты хоть сейчас понимаешь, чем это могло закончиться? Университетский кампус, три часа дня, полно народу! Да здесь не нужно было бы ждать даже заявления от Елены — у Джузеппе племянник просто-напросто офицер полиции, им с тобой даже разбираться долго не пришлось бы. Ты ведешь себя, как ребенок! — «Моих проблем»? — с изумлением повторил Клаус. — То есть, хочешь сказать, ты ко всему этому никакого отношения не имеешь? — Сейчас у меня есть вопросы серьезнее, чем какая-то сопливая девчонка, которая боится даже принять долю в наследстве, — сказала Эстер. Клаус вопросительно посмотрел на мать. — Ребекка ждет ребенка от Деймона, Клаус — напомнила она. — И она так окрылена этим, — в этот момент Клаусу показалось, что лицо Эстер как-то искривилось, — что я не удивлюсь, если они сыграют свадьбу раньше. — У нашей семьи совершенно незнакомый нам человек может отнять двести миллионов долларов, заработанные трудом отца, — сказал Клаус, — а его бизнес по частям раздирают те, кто не имеет к нему ни малейшего отношения. И тебя при всем этом сейчас беспокоит свадьба Деймона и Ребекки? Да пусть выходит за него замуж! — со злостью выпалил он. — Все равно через год-другой ей осточертеет такая семейная жизнь, в которой муж трахает еще с десяток других. Ребекка не такая дура, чтобы терпеть это всю жизнь. — В том и дело, Клаус, что рядом с ним она дурой и становится, — с раздражением ответила Эстер. — Потому, что Ребекка, которую знаю я, никогда не допустила бы до себя мужчину, которого однажды увидела с любовницей. — Ну нравится ей такая жизнь — пусть живет, — раздраженно развел руками Клаус. — Что ей еще сделать? Честно, мне уже плевать. — Тебе плевать, мне — нет, — жестко отрезала Эстер. — Это моя семья, и я никогда не пущу в нее такого паршивца, как Деймон. И уж тем более не позволю ему испортить жизнь моей единственной дочери. Майкл, как отец, не мог пресечь это и закончить эту историю раз и навсегда при жизни… Голос Эстер стал тише, и она, прищурившись, посмотрела куда-то вдаль. — Значит, это сделаю я. Клаус молча внимательно смотрел на мать. — Не волнуйся, Клаус, — повернувшись к нему, сказала Эстер. — Деньги не достанутся Елене. А Элайдже… — она опустила взгляд и задумчиво усмехнулась. — Придется еще несколько раз подумать перед тем, как усадить сына в кресло, удержать которое ему будет явно не под силу. Я займусь этим после того, как вопрос с Ребеккой будет закрыт.***
Деймон, немного прищуриваясь, всматривался в даль улицы, залитую жёлтым светом фонарей, и мерно отстукивал пальцами по рулю незамысловатый ритм. На улице еще кипела жизнь — около ресторанов, кафе и клубов, закуривая сигареты, дыша свежим воздухом, смеясь, разговаривали посетители, по тротуарам с огромными пакетами из фирменных бутиков Родео Драйв прогуливались туристы, спешили домой местные. Но приглушенные аккорды музыки, звучавшей где-то, и разговоры прохожих были почти не слышны в салоне автомобиля. — Ладно хоть номер оставила, — сказал Деймон, переведя взгляд на черный Audi, стоявший, казалось, в нескольких сантиметрах от его джипа. — Неслыханная вежливость. Ребекка, отведя глаза, усмехнулась. Ситуация была самая обычная и такая знакомая многим автомобилистам. Приехав в ресторан с Ребеккой, Деймон припарковал свою машину рядом с обочиной, и сначала, в тот момент, когда рядом автомобилей почти не было, это место казалось вполне неплохим. Однако была пятница, и было понятно, что долго так продолжаться не будет — и так и вышло: выйдя из ресторана, Деймон увидел, что с двух сторон его джип был в практически прямом смысле забаррикадирован двумя другими машинами. Деймон был опытным водителем с большим стажем и не раз выходил сухим из воды из более чем серьезных автомобильных передряг, но сейчас он даже не решился попробовать выехать: машины стояли настолько плотно, что становилось понятно — если он сдвинется хотя бы на пару сантиметров, — а это было неизбежно для того, чтобы выехать на проезжую часть, — то столкновения будет не избежать — размеры его джипа были слишком большими, а сам автомобиль был точно не для таких маневров. Ситуация грозила обернуться серьезными неудобствами: была пятница, владельцев двух этих машин поблизости не было видно, и Деймон не мог быть уверен в том, что кто-то из них вообще появится до утра: в округе было полно ночных клубов. Деймон начал продумывать возможные варианты решения проблемы, но за него это решила сделать, кажется, сама судьба: выйдя из машины, под одним из дворников стоявшего впереди Audi он заметил листок бумаги, на котором был написан номер телефона, принадлежавший, судя по всему, владелице автомобиля, и ее имя — София. По всей видимости, девушка понимала, что, втиснувшись на своем небольшом и поэтому более мобильном Audi между двумя автомобилями намного бòльших габаритов, она создала им немаленькие неудобства, а потому решила предотвратить рисковавшие возникнуть в связи с этим неприятности и сразу оставить свой номер. Не желая тратить время, Деймон сразу же набрал указанные цифры и достаточно жестко попросил девушку выйти и отогнать свой автомобиль. Именно поэтому сейчас они с Ребеккой сидели в своей машине, похожие на своеобразных заложников в ожидании Софии, которая обещала быть в течение пяти минут. Ребекка не ответила Деймону ничего и лишь смотрела на широкий тротуар рядом. Асфальт, словно янтарем, был усеян мелкими каплями дождя, брызнувшего, когда они еще ужинали в ресторане, переливавшимися под неоновыми вывесками и теплым светом фонарей. Деймон внимательно посмотрел на Ребекку: она была погружена в собственные мысли, думая о чем-то своем, и он не стал ей говорить больше ничего. В салоне автомобиля царила спокойная тишина. В какой-то момент Ребекка почувствовала, что стало душно, и вышла из машины на улицу, чтобы немного перевести дыхание. Понаблюдав за Ребеккой несколько минут, Деймон вышел вслед за ней. — У тебя все нормально? — спросил он, подойдя к ней. — Да, все хорошо, — заверила Ребекка и, в знак того, что Деймону действительно не о чем беспокоиться, улыбнулась. — Просто в машине стало душновато. Все нормально. Деймон пристально посмотрел ей в глаза. Что-то внутри подсказывало ему, что все не совсем так, как говорит Ребекка, и это недоверие читалось в его глазах. Но в ответ он не сказал ничего. В этот момент рядом послышался женский голос. Деймон и Ребекка повернулись в сторону практически одновременно: перед ними, несмело поглядывая на Деймона, стояла девушка. В одной руке она держала клатч, а в другой в какой-то момент сверкнул брелок с ключами от машины. Озвучить свои предположения по поводу того, кто это был, Деймон не успел: девушка, представившись Софией, с долей смущения спросила, не долго ли им пришлось ее ждать, и вежливо извинилась за возникшую ситуацию. В ответ Деймон в своем репертуаре попросил ее впредь «включать мозг на полную мощность», когда она собирается парковаться. Девушка, готовая к недовольству, но все-таки, судя по всему, не ожидавшая такой реакции, казалось, вздрогнула, но не сказала ничего, а лишь, еще раз сдержанно извинившись, прошла к своей машине. Казалось, инцидент был исчерпан. Но именно в этот момент у Ребекки внутри что-то больно укололо. Деймон не сказал Софии больше ни слова, лишь пристальным взглядом проводил ее, закурив сигарету, когда она уходила к своей машине. И этот взгляд Ребекке был очень хорошо знаком. Деймон наблюдал за девушкой, по-хозяйски скользя взглядом по ее точеной фигуре, и казалось, что его ледяные глаза в этот момент приобрели какой-то другой оттенок, став еще светлее. Софии было на вид не больше двадцати пяти лет — хотя, скорее всего, она была даже младше. Оголенные плечи, которые не прикрывало тонкое обтягивающее платье, которое было намного выше колен, от вечернего холода, кажется, покрылась мурашками. Подтянутая фигура с упругой грудью и изящными бедрами, которые выгодно подчеркивало откровенное платье, казавшееся на ней лишь тенью, была уже давно не детской, и, было видно, София сама это понимала, совершенно не скрывая ее, а наоборот, подавая ее очень откровенно, балансируя на грани. Горделивая осанка и легкая, расслабленная, но вместе с этим — твердая походка показывали ее уверенность в себе. Казалось, Деймон задумчиво усмехнулся. Ребекка почувствовала, как вспыхнули щеки. Деймон не проявил к этой девушке никакого интереса в разговоре с ней, не сдержался от грубости и вел себя в привычной для себя манере — несколько вальяжно, отчасти фамильярно и пренебрежительно, не скрывая своего раздражения, которое плескалось в голубых глазах. Однако даже когда он злился, когда думал совершенно о другом, с ним оставалось одно — взгляд охотника. И то, что рядом находится Ребекка, ему было совершенно безразлично. В этот момент внутри мощнейшим потоком, словно его направлял кто-то очень хорошо знающий ее слабые места, хлынули воспоминания. Кровь с болью ударила в виски. Ребекка на мгновение прикрыла глаза, словно умоляя эту неведомую силу, которая сейчас, казалось, была вполне способна сбить с ног, прекратить это. Но этот кто-то над ней будто смеялся, наслаждаясь ее слабостью. Перед глазами вихрем закружились яркие картинки из прошлого, чтобы забыть которые, она отдала бы многое на свете. Запах женского парфюма от рубашки. Нет, он не мог. Наверное, просто кого-то обнял… Предостережения подруг и матери и их отчаянные просьбы: «Ребекка, уходи от него, пока не поздно». Нет, они не правы. Откуда им лучше знать… Звонки и смс-ки по ночам. Алана, Эмма, Анжела, София… Тогда между ними не было никакого скандала. Ребекка молча слушала объяснения Деймона, и внутри не было… Ничего. Будто это был обычный их разговор, какие случались между ними по утрам, по вечерам, когда оба возвращались с работы. Почему его так легко было тогда простить? Сейчас Ребекка не знала и сама. Возможно, их молодые, разгоряченные, полные надежд и планов сердца тогда всопринимали все немного иначе, отказываясь принимать какие-то препятствия. А может быть, тогда Ребекка просто не успела полюбить так, как любила его сейчас. Дни и ночи напролет, проведенные вместе, улыбки, смех, нежные прикосновения и планы… И только-только начавшее зарождаться в душе чувство, которое Ребекка даже сама еще не понимала — такое легкое, что отчего-то хотелось обнять весь мир. Взять Деймона за руку и никогда не отпускать. Оно словно освещало душу изнутри, меняло ее, заставляло забывать обо всем прошлом. И их шепот, не перестававший звучать в ночной тишине: навсегда, навсегда, навсегда… Но вернуть их к прошлому судьбе оказалось очень легко. Деймон в объятиях другой девушки у себя в ресторане, куда Ребекка приехала когда-то невзначай. Боль, пронзившая каждую клеточку тела, словно кто-то воткнул в грудь огромный нож. Слезы, брызнувшие по щекам, вопреки всем отчаянным попыткам сдержаться — но Ребекка никогда не позволяла себе плакать, даже когда рядом были только близкие. Пойманный автомобиль, их квартира, где витает запах его туалетной воды, смятая утром постель. Наскоро собранный чемодан, такси, чужая квартира. Нет, больше никогда. Не ответит, пустит, не позволит!.. Начать все с чистого листа, скрыться, забыть, убежать к то жизни, где места для него уже не будет. Не получится. Никогда не получилось бы. И все начиналось заново. Ребекка никогда не ждала от Деймона новых предательств. Сердце, отчаянно любя, разучившись стучать без этого человека, умело ждать. Но каждый раз она получала их вновь. Забудь, забудь, пожалуйста, забудь. Ты простила его. Простила. Только забыть, как оказалось, не получилось. Ребекка и Деймон молча вернулись в салон автомобиля. На лице Ребекки не дрогнул ни один мускул — она умело могла скрывать свои истинные эмоции даже от самых близких людей. Деймон завел мотор, и, когда двигатель бесшумно зашумел, автомобиль мягко тронулся с места. В окнах автомобиля проплывали магазины, дома, деревья, фонари, и казалось, что ни Деймона, ни Ребекку, не тревожила эта тишина, вновь воцарившаяся между ними. — Ребекка, — вдруг позвал Деймон, и Ребекка повернулась к нему. — Мне кажется, что дату свадьбы будет лучше перенести на более раннее время. — Зачем? — непонимающе пробормотала она. — Мы тогда не успеем ничего подготовить. Ребекка как-то неловко пожала плечами, и по этому неуверенному жесту было видно, что думала она сейчас совсем не об этом. — Какой смысл в этой подготовке? — спросил Демон. — Для нас обоих важно не это. Зачем тогда тянуть время? Ребекка молчала. Маску удалось надеть очень легко. Вот только успокоить бешено колотившееся сердце не получалось. — Деймон, — вдруг задумчиво произнесла она. — Ты… Ты думаешь, мы сможем прожить вместе всю жизнь? Деймон почувствовал, как по коже пробежали мурашки. Впереди загорелся красный сигнал светофора, и он остановил автомобиль. Переведя взгляд на Ребекку, Деймон пристально на нее посмотрел. Их взгляды пересеклись, но они не говорили друг другу ни слова. И эти безмолвные взгляды могли сказать им намного больше, чем любые слова. Для того, чтобы почувствовать это, Деймону не нужно было задавать Ребекке никаких вопросов, слышать упреки от нее. Он сам боялся этого всю свою жизнь. Он ходил по краю. Понимал это. Но изменить себя не мог, даже если бы очень этого захотел. Слова Эстер и Клауса, которыми они так долго пытались образумить Ребекку, не были пустым звуком — они были правдой. Конечно, Деймон ей изменял. Любовницы, подчиненные, коллеги, случайные знакомые в баре… Об этом ей не уставала твердить семья, об этом, едва о чем-то узнавая, не медлили рассказывать особенно добрые из подруг. Ребекка и сама все это прекрасно понимала — с глаз давно упала светлая пелена, которой они были закрыты у двадцатичетырехлетней влюбившейся по уши девчонки. Но Ребекка не знала, наверное, и о половине этих мимолетных, ничем не заканчивавшихся, но постоянно случавшихся интрижек. Деймон никогда не оправдывался перед Ребеккой, не обещал измениться и не клялся в любви. Он сам предлагал ей сделать выбор и показывал, что она для него значит, каждым днем, каждой секундой проведенной вместе. И она этот выбор делала. Она прощала. Она возвращалась. Она ждала. Наступив на горло собственной гордости, проглотив обиду, терпя боль, разрывавшую изнутри, сжигавшую дотла. Просто потому, что без него было больнее. Просто потому, что она больше жизни любила. — Почему ты об этом спрашиваешь? — хрипло проговорил Деймон, хотя сам он уже давно все понимал. Представлял ли когда-нибудь Деймон, что однажды чаша терпения просто переполнится, и Ребекка уйдет? Даже несмотря на то, что она будет его безумно любить. Даже если будет больно. Он не хотел об этом думать. Просто потому, что однажды связав с этой девушкой свою жизнь, душой он сам принадлежал ей. И он искренне надеялся лишь на одно: что однажды ей хватит сил принять его слабость. — Ты не думаешь, что… У нас все произошло слишком быстро? Я имею в виду… Твое предложение, ребенок, свадьба… Ты уверен, что… Мы правильно все делаем? Ребекка смотрела Деймону в глаза, но в ее взгляде и голосе не было ни капли упрека. Она задавала этот вопрос потому, что сама, кажется, начинала путаться. Он был для нее самым близким человеком, и перед ним единственным она была открыта всегда — от и до, до самой души, до самой своей сущности. И поэтому сейчас она говорила об этом только с ним. Деймон чувствовал, как грудь больно начало жечь. Ему показалось, что в какой-то момент перестал ощущать свое тело, словно попал в мощный водоворот. Хотелось тряхнуть головой, чтобы выкинуть оттуда ненужные мысли и прийти в себя, но Деймон чувствовал, что это не поможет. Он впервые не знал, что сказать. — Ты веришь мне? — стиснув зубы, едва слышно спросил он, прожигая взглядом хрустальных глаз, которые сейчас в кромешной темноте напоминали два отдаленных маяка. Этот вопрос был единственным, который Деймон хотел ей задать. Потому, что в нем заключалась вся их история. Их счастье, которое им дано было пережить вместе. Его измены, которые она прощала. Их настоящее. Их будущее. Ребекка не отводила взгляд от его глаз. Шли секунды, которые начинали течь по венам ледяной водой. — Я верю тебе, Деймон, — наконец произнесла Ребекка, и, когда он услышал ее голос, ему показалось, что в душе что-то дрогнуло. Голос Ребекки не дрожал и звучал спокойно. Но та тишина, которую он услышал прежде, чем ее слова, послужила для него лучшим ответом. Деймон перевел взгляд на дорогу. Он не сказал больше ничего. Красный сигнал на светофоре наконец сменился зеленым, и Деймон, нажал педаль газа, сдвинулся с места. Ребекке казалось, что в этой тишине, в которой был неразличим даже шум двигателя, она слышала биение его сердца. Слова оказались не нужны, когда он просто взял Ребекку за руку, сжав ее так крепко, как только мог, переплетя пальцы со своими, вдавив педаль газа до упора.***
Медицинский центр приглушенно гудел привычной суетой. На пути то и дело встречались врачи в белых халатах или специальных костюмах, приветливые медсестры, пациенты. Стефан не знал, кажется ему это или так и было на самом деле, но среди пациентов, встретившихся им с Мередит, были преимущественно молодые пары примерно их возраста. Мередит немного растерянно оглядывалась вокруг, пытаясь понять, на тот ли этаж они поднялись, но, увидев номер кабинета, указанный в документах, которые им выдали на стойке рецепции, — 217, — она поняла, что пришли, куда было нужно. Мередит выглядела абсолютно спокойно, старалась не заострять внимание на том, куда они пришли, и сама пыталась отвлечь Стефана разговорами. Стефан не знал, откуда в ней столько выдержки. Может быть, этому ее научила работа, день за днем сталкивавшая с совершенно разными ситуациями, которые постепенно превращали нервы в стальные канаты. А может быть, она просто была сильнее него и умела принимать жизнь такой, какая она есть, не давая даже самым сложным препятствиям свернуть себя с намеченного пути. Несмотря на все попытки Мередит помочь ему отвлечься, Стефан не мог думать ни о чем другом, кроме предстоящего визита к врачу. Это было так странно и глупо: ему было уже не пять лет, чтобы бояться белых халатов и больниц, но он сидел напротив кабинета и сверлил взглядом его дверь, за которую только что зашли предыдущие пациенты, и ему казалось, что заледеневшие пальцы вот-вот начнут дрожать. Ему не грозили какие-то болезненные процедуры и муторные обследования, которых в своей жизни он навидался с лихвой. Ему «грозили» всего лишь несколько слов. И это было гораздо страшнее. Странно, но в мыслях не было вопроса «что делать?», словно в душе, хотя сам Стефан этого пока не осознавал, все еще оставался луч надежды на то, что вопрос этот окажется бессмыслен. Но он оставался в этом ледяном пространстве, обдававшем щеки холодом, и изо всех сил стараясь скрыть этот страх от Мередит, внутри, один на один, пытался с ним бороться. Но Мередит все понимала. В какой-то момент просто перестав о чем-то говорить, она взглянула на Стефана, и их глаза встретились. Мередит не сказала ничего. Лишь улыбнулась уголками и взяла его за руку, переплетя его ледяные пальцы со своими теплыми. Этот лед, которым была скована душа Стефана сейчас, и огонь, которым горело сердце Мередит, встретились в единственную секунду, ставшую какой-то вспышкой, остановившей в это мгновение вокруг весь мир и его суету. Именно она начала гнать по венам вновь теплую кровь, а не холодную воду. Сердце, стучавшее через раз, забилось вновь. Стефан лишь смотрел в глаза Мередит, не отрывая взгляд, и даже, может быть, сам того не осознав, ответил на ее улыбку своей — робкой, но такой тёплой. Через несколько секунд, благодаря врача и улыбаясь, из кабинета вышел какой-то мужчина и, слегка кивнув на дверь, показал, что туда можно заходить. Стефан и Мередит вновь на мгновение задержали взгляд друг на друге и спустя пару секунд отправились в кабинет. Стефан не помнил, как прошли те минуты, когда они только начали разговор с врачом и когда он искал нужные документы с разультатами обследования. Врач, высокий, улыбчивый мужчина лет сорока, словно чувствуя внутренний мандраж пациентов, говорил с ними о чем-то отвлеченном, задавал какие-то вопросы, но Стефан этого, казалось, не слышал. Мередит была по-прежнему рядом. Но тепло, которое она подарила ему на эти несколько секунд, сейчас будто испарилось. Внутри снова все похолодело, и Стефан знал: сейчас ему с этим не справиться. В мыслях было лишь одно. Мередит и Стефан проходили нужные обследования около двух месяцев, а затем еще несколько недель ждали результатов. Врачи уверяли их, что им не о чем беспокоиться: они оба были абсолютно здоровы с точки зрения репродуктологии и могли иметь детей, у них не было никаких генетических заболеваний или отклонений, которые могли бы передасться будущему ребенку. Но сейчас Стефана это заботило мало. В конце концов, например, бесплодие сейчас лечится, и медицина, которая не стояла на месте, изобрела массу способов, которые могли бы помочь его обойти. Для него было важно абсолютно другое. — Мистер Сальватор… — задумчиво пробормотал врач, опустив глаза вниз, доставая файл с бумагами, словно неуверенный в том, что правильно понял его фамилию. — Хорошо, что Вы пришли с вашей супругой, — сказал он, подняв взгляд на Стефана и Мередит. — Я считаю, что такие новости пара должна узнавать вместе. Сердце, пропустив удар, замерло, и Стефану показалось, что Мередит слегка вздрогнула. Однако она взяла себя в руки мгновенно. — Какие новости? — переспросила она, взглянув на врача. Врач, посмотрев сначала на нее, а затем на Стефана, рассмеялся. — Да что ж вы все так сразу напрягаетесь, — с добродушной улыбкой сказал он. — Хорошие новости, хорошие! Мужчина достал из прозрачного файла несколько листов А4 и показал ребятам. — Стефан, Мередит, — обратился он к ребятам и указал ручкой на внушительный список аббревиатур, которые, судя по всему, являлись названиями определенных генов. — Сейчас медицине известно более тридцати генов, мутации которых в раннем или более позднем возрасте могут стать причиной проявления первых судорожных припадков. Это может быть как эпилепсия, так и судорожные синдромы неэпилептического характера. И роли сбоя в работе разных генов при разных заболевания совершенно неодинаковые. При младенческих судорогах это одни факторы, при генерализованной эпилепсии другие, при каких-то других синдромах — третьи. Поэтому при обследовании было важно «проверить» все эти гены. Знаете, это как в автомобиле, — немного задумавшись, чтобы объяснить все доступным языком, сказал врач. — Причиной серьезной поломки может стать какой-то незаметный винтик, который вы в глаза не видели. Именно все эти «винтики» в вашей крови, Стефан, мы и проверили. Мужчина замолчал на мгновение и развел руками. — Ни в одном из генов, которые так или иначе могут быть связаны с развитием эпилепсии и судорожных синдромов, сбоев нет. Вы не являетесь носителем патологического гена, Стефан. Стефан, в этот момент скользивший взглядом по многочисленным цифрам и малопонятным медицинским терминам, отпечатанным на белоснежных листах, поднял глаза на врача. Чем дальше шло время, тем сильнее расширялись глаза Стефана, в котором ясно читалось неверие. Казалось, что еще немного, и он, как ребенок, спросит: «правда-правда?» Мередит, может быть, в силу своей близости к медицине, а может, просто потому, что сама верила в это до конца, осознала все гораздо быстрее. Ее глаза заблестели, и она встретившись взглядами с врачом и прочитав в его смеющихся глазах ответы на все вопросы, которые, может быть, могли бы возникнуть у нее в этот момент, как-то неловко вдохнула и не смогла сдержаться от улыбки. Врач, увидев это, улыбнулся. — Это… Значит… Казалось, Стефан, снова опустивший взгляд в документы, до сих пор боялся озвучить самые главные слова. — Ваш ребенок будет иметь такой же риск проявления эпилепсии, как и все здоровые дети. Ваш диагноз — приобретенный, Стефан. Услышав эти слова, Стефан почувствовал, как стало труднее дышать: сердце замерло. Другого человека такая остановка ритма, наверное, испугала бы. Но уже в следующий момент сердце заколотилось с такой силой, так быстро разгоняя по венам кровь, что, кажется, лишь в этот момент Стефан полностью смог осознать реальность. Их с Мередит ребенок будет здоров. — Приобретенный… — кажется, сам себя не слыша, повторил Стефан. В этот момент он повернулся к Мередит, которая не переставала улыбаться, и она коснулась рукой его предплечья, словно подбадривая. — Конечно, говорить о точной причине болезни мы вряд ли сможем: возможно только понять, из какой она области, — сказал врач, и Стефан, понимая это, кивнул. — Но если суммировать результаты вашего обследования у генетиков и эпилептологов и вашу историю болезни, то можно предположить, что толчком к развитию болезни послужил стресс, перенесенный Вами в детстве. Организм не смог с ним справиться, и в работе коры головного мозга произошел сбой, который вылился в тяжелую форму эпилепсии. Такое редко случается, но все же имеет место, особенно у впечатлительных детей. Стефан смотрел на Мередит, переводил взгляд на документы, врача, затем снова на Мередит, долго кивал и, уже не в силах сдержаться, поджав губы, улыбался. Ему больше ничего не было нужно. Лишь продлить эти минуты, насколько это возможно. — Сейчас ведь… Получается… Уже можно… Планировать? Мередит, еще несколько минут назад казавшаяся абсолютно спокойной, сейчас понимала, что не может даже правильно сформулировать предложение, произнося слова лишь урывками, как маленький ребенок, и ей самой над собой хотелось смеяться. — Если Вы хотите ребенка, то я только могу пожелать Вам удачи, — разведя руками, улыбнулся доктор. — Никаких сложностей с этим возникнуть не должно. Помолчав немного, видя, что Мередит и Стефану сейчас точно нужно будет остаться раедине, он произнес: — Если у Вас больше ко мне нет никаких вопросов, думаю, мне нет смысла Вас больше задерживать. Стефан и Мередит закивали. Наверное, еще с полминуты они улыбались и благодарили врача, а он улыбался тоже, глядя на этих молодых, полных надежд и планов и главное — влюбленных ребят, понимая, что сегодняшний день в жизни, возможно, стал для них одним из счастливых. А впереди их наверняка ждало еще больше счастливых дней. Мередит и Стефан вышли из кабинета, не чувствуя под собой опоры, уже плохо понимая, где они находятся, и им казалось, что в помещении удивительно быстро почему-то стало очень тепло. Они остановились неподалеку от кабинета врача, около какого-то стенда. Стефан оторвал взгляд от документов, и их с Мередит глаза встретились. Она уже не пыталась сдержать себя: она улыбалась, не пряча глаза, и в ее глазах, блестевших сейчас, как солнце, Стефан, казалось, с легкостью мог увидеть свое отражение. Казалось, Мередит вот-вот захлопает в ладоши, как девчонка, и начнет прыгать и кричать, уже не скрывая то, что сейчас переполняло ее душу. Может быть, они сейчас хотели друг другу что-то сказать, но они оба вдруг поняли, что слова сейчас не важны. Стефан, не переставая улыбаться, сделал шаг к Мередит и в следующее мгновение так крепко прижал ее к себе, что им обоим в какой-то момент показалось, что дыхание сбилось. Но они лишь сильнее обнимали друг друга, словно желая стать в этот момент единым целым, и смеялись, как дети, и целовали друг друга, переплетая свои руки, касаясь каждого миллиметра кожи, ощущая дыхание, казалось, начиная им дышать. Почему-то сейчас в голове мысли были не только о том, что им только что сказал врач. Они думали о том, что скоро сочельник и Рождество, что за ним последует новый год, и что сейчас так хочется уехать куда-то, где настоящая зима, снег, морозные утра и дети катаются на санках с горок. Уехать и остаться там вдвоем, чтобы, будто потеряв память, узнать друг друга, словно в первый раз. Вокруг было полно народу — и какая к черту разница? Плевать на это. Плевать на то, что было раньше. Они были счастливы.