В твоих глазах

Soundtrack: Alekseev - Навсегда — Поверить не могу, что я наконец-то побываю в Канаде! Звонкий голос Кэролайн был полон искреннего восторга и охвачен дрожащим детским нетерпением в предвкушении поездки, которая предстояла ребятам. Елена и Бонни, в глубине души отлично понимавшие подругу, улыбнулись. — Поверить не могу, что я наконец-то увижу снег! — с не меньшим подъемом, но с каким-то отчаянным неверием, будто еще сам окончательно не осознавая происходящее, повторил Кай. Взглянув на Кая, с широко распахнутыми глазами, в которых читался хорошо изображенный им испуг, похожий на тот, который случается, когда что-то, чего еще совсем недавно не было даже на горизонте, вдруг появляется в нашей жизни и становится ее частью с безумной скоростью, девушки рассмеялись. Огромный аэропорт, как это бывало всегда, встретил их ярким светом и отголосками десятков языков. Но сейчас, оглядываясь вокруг в помещениях, которые уже когда-то видел, узнать их было трудно. Около множества просторных окон, которые, казалось, были здесь вместо стен и благодаря которым аэропорт по стилю напоминал, скорее, деловой офис, стояли небольшого размера, может, чуть выше роста пятилетнего ребенка, декоративные елочки, казалось, сверху донизу укрытые всевозможными украшениями — разноцветными невесомыми пластиковыми шариками, красными лентами, традиционными рождественскими золотистыми колокольчиками, которые задорно звенели, стоило до них дотронуться. Казалось, не было в это утро в аэропорту ребенка, который не остановился бы около них, с интересом рассматривая миниатюрные шарики, домики и звезды, переливавшиеся на солнце и вбиравшие в себя отражение того, что происходило за окном, превращая гигантские самолеты и взлетно-посадочные полосы в совсем крохотные, как детали конструктора Lego, игрушки, пытаясь позвонить в колокольчики и заглядывая вниз, проверяя, нет ли там подарков от Санты. Привычные колонны, которые, казалось, плавно переходили в массивные своды, и темные непрозрачные участки стен были обвиты гирляндами, теплые желто-оранжевые огоньки которых легко было заметить даже сейчас, когда в здании было светло. Однако самое настоящее чудо встречало пассажиров в главном зале, куда попадал каждый из них, только переступив порог аэропорта. В центре зала, похожая на волшебника великана из сказок, взмывала вверх, кажется, под самый свод, чем-то похожая на те маленькие, которые были в других помещениях, красавица ель. Пушистые темно-изумрудные лапы ветвей, которые было не отличить от настоящих, выглядывали из-под бессчетных украшений, напоминавших о том, какой праздник был уже на пороге. Оловянные солдатики в ярко-красных мундирах, с залихватскими усами, задорными бойкими глазами, державшие в руках такие же небольшие, как и они сами, штыки, казалось, только что сошли со страниц сказки Андерсена. С ними, совсем неподалеку, соседствовали олени, застывшие на ходу, парили златовласые ангелы в белых одеждах, дувшие в трубы, будто созывая всех куда-то. Здесь были словно усыпанные снегом коричневые шишки, украшенные глиттером*** звезды и, конечно, уже привычные шары — но уже не такие крохотные и однотонные, как на маленьких елках, а большие, уместившие в себе и выведенные засыпанные снегом деревеньки с домами, из труб которых к звездному небу клубился дым, и упряжки Санты с рвущимися в путь оленями, и тонкими белоснежными замысловатыми узорами. Куда бы ни спешили пассажиры, как бы суетно вокруг ни было, мало кто мог удержаться, чтобы не остановиться рядом с этим чудом и не окунуться на несколько минут в детство. Они, совсем как маленькие дети, останавливались рядом и на эти минуты словно уходили из реальности, рассматривая этих солдатиков, оленей, медвежат, ангелов и причудливые рисунки на новогодних шарах. Вершину, словно путеводитель, своеобразный маячок, увенчивала яркая серебристая и блестевшая так, что казалось, что она усыпана драгоценными камнями, Вифлеемская звезда, которая этой серебряной белизной почему-то напоминала о снеге. Эта ель была словно королевой надо всеми остальными, которые были поставлены в аэропорту. Под этой крышей все дышало приближающимся праздником, и, проходя здесь многочисленные пункты досмотра или просто гуляя по магазинам в ожидании рейса, хотелось устроиться у теплого камина с кружкой горячего шоколада. А за окном было залитое лазурью небо, солнце и пальмы. Глядя в окно и видя все это глазами, еще не отвыкшими от рождественских игрушек, волей-неволей хотелось улыбаться: все это было по-доброму забавно. Эта поездка была запланированной для единственного человека из четверых, и этим человеком была Елена. Узнав результаты последнего теста, отзвонившись родным и вооружившись ноутбуком, Елена, едва вернувшись из университета и переступив порог квартиры, начала искать билеты на ближайший рейс до Эдмонтона. Много времени поиски не отняли, и, разобравшись с вузовскими делами и забронировав билеты, Елена могла бы спокойно начать сборы и готовиться к рождественским каникулам. Однако она отлично помнила День Благодарения, который они праздновали с Джереми, Кэтрин и Кэролайн вместе, а самое главное — помнила о том, что тогда они договорились обязательно собраться такой компанией еще раз, только теперь уже в Эдмонтоне. Елена не любила тянуть время и откладывать что-то запланированное на потом, и когда они с Кэролайн встретились вечером этого дня у Гилберт дома, где Кэролайн всегда была частым гостем, Елена просто сказала несколько слов: «Эдмонтон. Вылет двадцать второго утром. Билеты еще есть». Елена не знала, были у Кэролайн уже какие-то планы на предстоящую неделю или нет, но незнание это страха почему-то не вызывало. И в этот момент она поняла, почему. Кэролайн лишь несколько секунд внимательно, не отводя взгляд, смотрела Елене в глаза, словно спрашивая: «ты серьезно?» Но ответить на этот немой вопрос она не успела — ответ на него Кэролайн узнала гораздо быстрее, прочитав его в глазах Елены, услышав в ее словах, уловив в голосе. В следующее мгновение ее яркие голубые глаза вспыхнули каким-то необъяснимым, но точно видимым огоньком, а на губах заиграла живая горячая улыбка, когда на краткое предложение подруги она так же, не тратясь на слова, с таким жгучим азартом, словно это была какая-то секретная операция, без тени сомнения ответила: «Я в деле». Больше можно было не говорить ни слова: будущее ближайших десяти дней для них было решено. Однако в этот момент, даже когда они не сговаривались, в голове у Елены и Кэролайн мелькнула одна мысль. В прошлый раз они отдыхали неполной компанией, и это означало только одно: сейчас — лучший вариант, чтобы это исправить. Один телефонный звонок Бонни, послышавшийся в трубке ее недоуменный возглас, заставивший Кэролайн и Елену рассмеяться: «да ладно?!», — а затем — билеты, чемоданы и теплые куртки, и вот они здесь — в шумном LAX, наполненном непередаваемым ощущением приближения чего-то волшебного. Рейс через два часа, а впереди — десять сумасшедших дней настоящей зимы. Ребята вчетвером шли по огромному зданию насквозь пропитанного солнечным светом знаменитого LAX*, в пока еще знакомо легкой одежде — в футболках, джинсах, рубашках, по максимуму нагруженные багажом, состоявшим не только из непривычно внушительных размеров чемоданов, но и всевозможных рюкзаков и сумок ручной клади, в которые было решено положить теплые куртки, шарфы и шапки, которые точно понадобятся уже через несколько часов. Смены одежды было не избежать: разница между температурами Лос-Анджелеса и Эдмонтона сейчас составляла около двадцати градусов. Декабрь заявлял о своих правах, и порой по ночам температура в Лос-Анджелесе опускалась до отметки в пятьдесят градусов Фаренгейта**, а то и ниже, заставляя взбодриться и все-таки вспомнить о том, какой сейчас месяц. Но все же эти случайные заморозки, которые днем почти неизменно разгоняло солнце, не шли в сравнение со снегами, заметавшими сейчас канадские города. Сама мысль о том, что где-то сейчас машины на дорогах тонули в сугробах, а шорты и футболки на ближайшие дни заменят теплые куртки типа Аляска и свитера, была настолько необычной даже для Елены, которая еще несколько месяцев назад не могла привыкнуть к мысли о том, что в декабре можно купаться в океане, что сейчас ей, задумываясь об этом, оставалось лишь удивляться тому, насколько ее изменили всего какие-то несколько месяцев, проведенных здесь. Елена, Кэролайн, Бонни и Кай неторопливо пересекали один зал за другим, смеясь и разговаривая обо всем на свете, от прошедших тестов в университете до рождественского печенья и сноубордов, и даже еще пару часов назад, на стадии погружения в автомобиль такси казавшийся огромным багаж, который хотелось поскорее сдать, сейчас был почти незаметен. Особенно это было правдиво для Бонни, которая, подняв свой чемодан, поняла, что одной справиться с ним ей будет тяжело, и попросила Кая взять его. Паркер покосился на забитый почти до отказа чемодан, содержимого которого точно хватило бы не на десять дней проживания в другом городе, а минимум на месяц, но, перед этим в свойственной парням манере побубнив и с искренним удивлением спросив: «ты точно летишь с нами в Канаду, а не собираешься идти в крестовый поход через океан?», — все-таки взял его, оставив Бонни только ручную кладь. Под эти разговоры, шутки и постоянный смех на душе отчего-то становилось так легко и светло, что легкость эта разливалась по всему телу, и, делая один шаг за другим, казалось, что опоры под ногами уже нет. — За снег будьте спокойны: его будет выше крыши, — с уверенностью пообещала Елена и показала характерный жест, проведя ладонью над головой. — Черт, вы мне сейчас напомнили про снег… Я, кажется, не взяла перчатки, — обеспокоенно пробормотала Бонни, на автомате начав ощупывать карманы, хотя найти в них зимние перчатки, наверное, было маловероятным. — Ребят, пойдемте поближе к паспортному контролю, а то сейчас Бонни вспомнит еще о фиговой туче вещей, без которых ей не будет жизни в Канаде, упакует еще пару чемоданов, и мы просто не взлетим, — сказал Кай. В ответ Паркер незамедлительно получил пинок в плечо от Бон-Бон, и ребята рассмеялись. Аэропорт, где в сложных сплетениях и пересечениях залов и всевозможных кафе и магазинов, не раз заставлявших глаза разбегаться яркостью своих вывесок, легко было запутаться и потеряться даже тем, для кого перелеты уже давно стали частью обычной жизни, гудел в привычной, но сейчас какой-то необъяснимо уютной суете. Пассажиры спешили кто куда, попутно обещая кому-то по телефону, что точно успеет купить все до сочельника, с беспокойством у кого-то спрашивая, точно ли будет рад отец такому подарку, в красках рассказывая, как все утро пытались закрыть чемодан командой из четверых человек и в итоге чуть не опоздали на рейс. Из отрывков таких фраз без начала и без конца, из смеха ребят, шедших рядом, смешивавшегося с беспрестанно звучавшимми объявлениями диктора о начале посадки на очередной рейс, сейчас состояло время. Это были те самые минуты, когда не хотелось ничего — только улыбаться, и казалось, что в ближайшие дни не изменится ничего. — Блин, интересно, какое лицо мне нужно сделать для пограничника, чтобы хоть немного быть похожей вот на ЭТО?! В глазах нахмурившейся и для наглядности приложившей кромку развернутого поперек открытого на странице с фото паспорта к щеке Кэролайн сейчас был только этот полный искреннего негодования и раздражения вопрос. — Капец, еще три года ездить за границу с фотографией а-ля «их разыскивает полиция»! Они с Еленой стояли в одной из быстро собиравшихся очередей на паспортный контроль, пока Бонни и Кай заняли соседнюю, чтобы проверить, двигается ли она быстрее. Вокруг было тихо, и теперь разговоры пассажиров, стоявших в очереди с ними, звучали все больше шепотом, но вполне отчетливо. — Кэр, видела бы ты мой загранник пять лет назад, — сказала Елена. — Я тогда как раз переоформила его, так как срок действия предыдущего истек. Мы с родителями и Джером полетели в Нью-Йорк. Он увидел фотографию там и потом сказал, что я на ней похожа на колумбийского наркобарона Дона Педро! Елене стоило лишь вспомнить эту историю и собственную реакцию на тот случай, и внутри вновь все вспыхнуло от злости, а в глазах загорелось не меньшее, чем у Кэролайн, негодование. Кэролайн, услышав об этих странных ассоциациях Джереми, изогнув брови, удивленно посмотрела на Елену. — Честно, не знаю, как мы долетели до Нью-Йорка — очень руки чесались его с трапа скинуть, — буркнула Елена. — Но знаешь, что было самым отстойным? Самым отстойным было посмотреть потом в загранник и понять, что этот засранец был прав! Я реально была на той фотографии, как обдолбанная наркоманка, с опухшим лицом и вот такими синяками под глазами. Окончательно все мои сомнения развеял таможенник в Нью-Йорке, который минуты две всматривался в мое лицо, а в конечном итоге попросил на сканере снять отпечаток пальца. В общем, честь и хвала людям, придумавшим биометрические паспорта, чего уж там. Так что, Кэр, поверь, у тебя с паспортом — далеко не самый худший вариант, — заверила подругу Гилберт. — Я, честно, не знаю, что у Деймона с загранником, но эту хрень со сканером его стабильно пару раз в год на таможне заставляют проходить. Каждый раз, когда мы летаем куда-то всей семьей, он потом трясет своим паспортом с неизменным вопросом «ну насколько отбитым и слепым гамадрилом нужно быть, чтобы подумать, что это два разных лица?!» Почему-то представить все это — и возмущение Деймона, и то, с каким выражением лица он обо всем этом говорит, — было очень легко, и Елена поняла, что пытаться удержаться от смеха, когда Кэролайн рассказывает какие-то истории, связанные с Деймоном, бесполезно. Через несколько минут к девушкам возвращаются Кай и Бонни, отчаявшиеся продвинуться в своей очереди хотя бы на пару шагов, и время под разговор о фотографиях в документах, который с энтузиазмом поддержали Кай и Бонни, и хихиканье, которое не удается сдерживать, когда они, взяв друг с друга клятвенное обещание забыть это зрелище спустя несколько секунд, показывают друг другу фото в своих загранпаспортах, проходит очень быстро. — Счастливого Рождества. Елена подняла взгляд и встретилась глазами с таможенником. Атлетичный кареглазый парень в виденной уже не раз, но все равно вызывавшей какой-то приятный трепет и кокетливое смущение, имевшей какое-то особое очарование форме — белоснежной рубашке с черными вставками и галстуком, — с темными взъерошенными волосами и ямочками на щеках, был чем-то похож на выходца из индейцев и был, наверное, разве что на несколько лет старше нее самой. Он внимательно смотрел на Елену, а спустя секунду с улыбкой протянул ей паспорт. Внутри отчего-то потеплело. — Вам тоже. Елена, поджав губы, кокетливо улыбнулась и, забрав документы, чуть заметно кивнув парню, отправилась дальше. И, кажется, теперь Елена начинала понимать, почему она так любит путешествовать. Почти заполненный, несмотря на то, что на регулярные рейсы в Эдмонтон и другие сравнительно небольшие города редко летали большие лайнеры, Боинг, гудящий оживленными разговорами соседей. Селфи на все четыре смартфона, по количеству которых начинает казаться, что памяти на остальные десять дней уже не хватит. Десять минут философских разговоров с Анчоусом — огромным серым пушистым котом-британцем, принадлежавшим соседу с предыдущего ряда, Джордану, — начинающему лысеть мужчине интеллигентной наружности лет сорока-сорока пяти, и оказавшемуся полной противоположностью своему питомцу-задире, который, то ли высказывая таким образом недовольство, то ли просто развлекаясь в скучном для него полете, просунув свою лапу сквозь широкие прутья переноски, со всей силы ударил ею по ноге стоявшего и разговаривавшего в этот момент с Кэролайн Кая, зацепившись когтями за его джинсы, этим положив начало знакомству не только с Джорданом, успевшему за время полета извиниться за своего любимца раз двадцать, но и с самим Анчоусом, который сначала не обращал никакого внимания на волнение попунцовевшего от смущения хозяина, и вальяжно, прищуренными глазами, только оглядывался вокруг, явно задавая единственный вопрос: «когда уже здесь хотя бы покормят?», — но который, увидев затем Кая, начал внимательно слушать, о чем он говорит, и даже с важным видом полной погруженности в диалог мяукать после некоторых его реплик, хотя мяуканья этого не было слышно из-за рева двигателей, и как итог — полностью обезоруженные обаянием пушистого наглеца Елена, Кэролайн и Бонни, и, со смехом сказавший Джордану, что котяру нужно было назвать не Анчоусом, а как минимум Сократом, твердо заявивший Бонни, что им точно нужно завести кота, Паркер. Они смеялись, как маленькие дети, иногда пихая друг друга в плечи, но в этот же момент осекались, вспоминая о маленьких расстояниях между креслами, не желая приносить какие-то неудобства соседям, которые, впрочем, были увлечены чем-то своим и не думали выказывать какие-то претензии. Почему-то сейчас глаза и уши «цеплялись» именно за самые мелкие детали, которые раньше, может быть, воспринимались просто как часть общения, как часть обычной жизни, а сейчас становились намного важнее всего того, что казалось значимым раньше, и отчего-то раз за разом вызывали улыбку: от зрения не ускользало то, как Кэролайн, смешно фыркая, толкала Кая в плечо, нахмурив брови, этим заставляя его смеяться только больше, пока он упирался, и звонко восклицала: «Кай, подними свою задницу и дай мне выйти!», — а он в ответ брал ее шапку, лежавшую поблизости, натягивая ее по самый подбородок, и только успевал уворачиваться от ответа, который сестра пыталась дать ему вслепую; несмелый, но абсолютно серьезный вопрос, сейчас звучавший от всегда спокойной и рассуждавшей холодным разумом Бонни забавно, но вполне объяснимо, учитывая ее безумный страх высоты, справиться с которым не помогла поговорка «клин вышибают клином», памятуя которую, Бон-Бон, попытавшись хоть немного успокоить его, заняла место у иллюминатора: «Чисто теоретически: если это стекло будет разбито, меня может засосать наружу?» — и последовавшая за этим реакция Кая, который поменялся местами с девушкой, вопреки ее возмущенным крикам «да не боюсь я» и «я просто спросила», и, сдвинув брови, с боевым видом как минимум какого-нибудь бывалого офицера посмотрев за стекло, сказал ей: «Если засосет, обязательно дам знать». Они много разговаривали об Эдмонтоне, и Елена ловила себя на одной удивительной мысли: она не была в родном городе всего три месяца, но сейчас чувствовала себя точно такой же, как Кай, Кэролайн и Бонни, — узнающей этот город впервые, еще толком незнакомой с ним. Это было так непонятно и странно, но это нравилось ей, и Елена поддавалась этому ощущению, в глубине души чувствуя, что в этот раз ей действительно предстоит увидеть этот город тем, о котором она не знала до этого момента. Ребята были готовы к совершенно другой погоде, но Эдмонтон встретил их ясным лазурным небом и ярким солнцем. И в этот момент Елена вспомнила свое детство: она сама не могла понять, почему, но каждое Рождество, которое осталось у нее в памяти, с самого раннего детства, когда она еще была трехлетней малышкой, было связано именно с такой погодой — морозной, снежной, но удивительно солнечной, когда утром вся комната заливалась светом ярких оранжевых лучей и Елена с непривычки щурилась, подбегая к елке, стоявшей у окна, и казалось, что на улице вовсе не зима, а уже давно лето и совсем тепло, пока из окна не становились видны сугробы и деревья, укрытые мохнатым снегом. Аэропорт Эдмонтона, который был так знаком Елене, всегда был очень тихим и спокойным местом и, по правде говоря, именно поэтому на аэропорт был похож мало. Сегодня же аэровокзал напоминал пчелиный улей, беспрестанно гудевший и каждую минуту менявшийся в потоке лиц, красок и эмоций. И оживил аэропорт не этот Боинг, летевший из Лос-Анджелеса, — он был таким с самого утра, может быть, даже с ночи. Он кипел в этой суматошной, спешной жизни, словно где-то внутри у него билось горячее, полное бешеной энергии сердце. И это сердце действительно было — им были они, суетливые пассажиры, разных возрастов и национальностей, те, кого ждали рождественские каникулы с походами в гости и просмотром старых-добрых комедий на диване с горой еды, и те, кому повезло меньше и кто прилетел сюда по вопросам работы; те, кто улетал на юг и мечтательно глядел в потолок, не удерживаясь от улыбки, думая о том, что уже через несколько часов рядом будет океан и белый песок, и те, кто, наоборот, бросил утопающие в пальмах теплые города с соленым ветром и отправился сюда, в снегопады и метели просто потому, что не мог представить себе Рождество далеко от родного города. Они были так непохожи друг на друга, улыбались и хмурились, думали о чем-то своем и смеялись. И именно это и была жизнь. — Да где он… — пробормотала Бонни, всматриваясь в чемоданы, которых постепенно становилось больше, медленно проезжавшие мимо на ленте выдачи багажа. Рядом стоял Кай, уже забравший багаж, лениво опиравшийся на ручку своего небольшого черного чемодана, который Бонни называла не иначе как «гроб на колесиках», и Елена, получившая свои вещи почти сразу после Паркера. Чемоданы оставалось получить только Бонни и Кэролайн, но Кэролайн, которая сейчас, опустив глаза в смартфон, что-то усиленно искала, листая какие-то страницы, это, кажется, волновало мало. — Ну, может, отправился в помощь голым папуасам Гвинеи-Бисау, — отозвался Кай. — Ты мне этот чемодан никогда не простишь? — с доброй усмешкой спросила Бонни, подняв глаза на парня. — Да я серьезно, — ответил Паркер. — Прошлым летом Макс возвращался из Мадрида, так его чемодан в Таиланд по ошибке отправили! — А вещи хоть в итоге вернули? — спросила Елена. — Да, но отпуск у его плавок на месяц продлился, пока он доказывал, что это его вещи, и кучу бумаг заполнял. Короче, та еще хрень, — фыркнул Кай. Рассказ Кая о своем сослуживце заставил Бонни задуматься, и она на мгновение замолчала, нахмурив брови, кажется, уже успев примерить эту ситуацию на себя. В этот момент смартфон в кармане куртки у Елены завибрировал. Увидев на экране имя Джереми, обещавшего их встретить и отвезти домой — то есть, в небольшую квартиру Елены, которую ей когда-то помогли купить родители и которую она не стала продавать или отдавать в аренду, улетая в Лос-Анджелес, и Елена, догадавшись о том, что он, наверное, уже в аэропорту или на подъездах к нему, встрепенулась. — Ребят, мне звонит Джереми, — сказала Елена, — здесь шумновато, я отойду на пару минут, ладно? Кэролайн, услышав слова подруги, чуть вздрогнула, оторвавшись от телефона и переведя взгляд на нее, и практически одновременно с Каем и Бонни кивнула, поняв просьбу Елены присмотреть за ее вещами, читавшуюся между строк, и придвинула ее чемодан поближе к себе. Отойдя и найдя в зале более-менее спокойное местечко, Елена ответила на звонок. Джереми пообещал, что будет минут через десять, но Елена попросила брата, чтобы он не волновался, сказав, что они еще не до конца получили багаж. Поговорив с Джереми, Елена отключила смартфон и уже хотела было вернуться к ребятам, чтобы сказать им о том, о чем ей говорил Джереми. Однако в следующий момент подняв голову, Елена поняла, что не сможет сделать и шага. Крепкая широкоплечая фигура — результат многолетних занятий спортом. До боли знакомая поза — чуть расслабленная, вальяжная, высокомерная, как и всегда. А самое главное — глаза. Горячие черные глаза, сейчас напоминавшие два уголька, с которыми она встретилась в следующее мгновение. Мышцы, в которых несколько минут назад была сила, стали ватными. Нет, она не могла ошибиться. Неподалеку, у стены, рядом со стойкой информации, слегка опираясь на чемодан, держа телефон в руках и явно кого-то ожидая, стоял Тайлер. Сколько времени понадобилось Елене, для которой, наверное, последним, к чему она была готова, было встретить его здесь и сейчас, понять, кого она перед собой видит? Для этого ей хватило, быть может, меньше секунды. Теперь она понимала: спустя дни и месяцы, вопреки всем попыткам забыть, она слишком хорошо его помнила. Каждое движение, каждую черту, каждый взгляд. И память эта принадлежала не сознанию, не интеллекту, а чему-то более глубокому, сильному. Тому, над чем сама Елена была уже не властна. Сколько они не виделись? Четыре месяца, может, чуть больше. Четыре месяца попыток забыть. Четыре месяца совершенно другой жизни, захватившей в свой круговорот так быстро и, казалось, не оставлявшей места для того, что было до. Это казалось так много там, в Лос-Анджелесе… И так ничтожно мало здесь, в тот момент, когда эти дни оказались стерты в секунду единственной встречи. Тайлер сильно изменился за это время, и почему-то именно это Елена увидела только сейчас. Густые мягкие черные волосы, обычно слегка взъерошенные, сейчас были были уложены аккуратнее. На лице была небольшая щетина, делавшая Тайлера на несколько лет старше, но, определенно, ему шедшая. Стиль одежды, в котором он всегда предпочитал спортивную, стал выдержаннее. Они несколько секунд смотрели друг другу в глаза, не двигаясь и не моргая, не отводя взгляд, словно к этой встрече, на самом деле, были готовы. Елена чувствовала, как сильно начало биться сердце — и каждый его удар был до безумия ей знаком. Оно билось так же — сильно, резко, отрывисто — когда она чувствовала его прикосновения. Когда слышала его хрипловатый шепот по ночам, когда его влажные губы едва касались мочки его уха. Когда он просто был рядом. Даже спустя месяцы и годы, проведенные вместе. Всегда. Однако сейчас что-то другое было в этом беспокойном биении сердца, которое напоминало дикого зверя в клетке, метавшегося по ней, отчаянно пытаясь из нее вырваться. Оно билось так нетерпеливо, словно получив долгожданную встречу, но билось в клокочущем омерзении, которое сейчас текло вместо крови, захлебываясь в нем, разгоняя его по венам. И что делать с этими двумя противоположными силами, которые схлестывались друг с другом сейчас внутри в борьбе, адским пламенем касалась изнутри, когда одна из них в какую-то секунду, казалось, уступала, утихала, охлаждалась, едва-едва давала вздохнуть — а затем возрождалась, словно Феникс из пепла, разгораясь новым пожаром? Они объединялись. Они сливались в единый огненный поток, одну всеуничтожающую силу, неуправляемое торнадо, разносившееся сейчас внутри, заполняя собой каждую клеточку, от которого не было спасения, стирая все, о чем Елена думала, что чувствовала, что с ней происходило за секунду до этого. В глазах Тайлера не было недоумения или испуга — казалось, он знал эту жизнь от начала и до конца и был готов к любой из тех проказ, что она могла устроить. Но он жадно всматривался в черты лица Елены, словно отчаянно стараясь запомнить их, как человек пытается сохранить что-то в памяти, зная, что не увидит этого больше никогда. На дне черных глаз плескался огонь, и Елене казалось, этот взгляд вполне был способен прожечь на ней несколько дыр. Она чувствовала это собственной кожей, и с течением каждой секунды эти невидимые, но очень ощутимые раны становились все отчетливее. И в этот момент казалось, что желчь и отвращение, плескавшиеся внутри, сейчас проступят именно через них, пропитав их собою насквозь, заставив испытать боль еще сильнее, как жжет кислота, вылитая на открытую ранку, из которой еще сочилась кровь. Как быть, куда бежать от этого? Ответа не было. И Елена сейчас сгорала в этом огне, здесь, посреди аэропорта, в толпе спешащих куда-то людей, и не пыталась от него скрыться — знала, что не получится. Ее душа металась между двумя эти чувствами на разных полюсах — этим волнением, которое могла пробудить только эта встреча, и вихрем воспоминаний, и гадким отвращением от нее же, — как больной мечется в постели в лихорадке, тщетно пытаясь найти место или позу, в которой можно было бы забыться хоть на десять, хоть на пять минут, — а сама она не могла даже пошевелиться. Лишь одна секунда, заставившая мир вокруг замереть, смогла вернуть в него Елену. — Привет. Стойкий запах дорогого парфюма. Хриплый голос. Сквозь тело проходит разряд тока, а сознание проясняется в полумгновение, как от яркой вспышки. И почему-то именно сейчас, в тот момент, когда Тайлер почему-то решился подойти, Елена почувствовала, как одна из тех сил, что боролись в ней эти секунды, начала побеждать. Во рту появился кисловатый привкус, а внутри все скрутило. И от этого спокойного тона, от этого непринужденного «привет», которое было очень похоже на десятки, сотни приветствий, которые Елена слышала за те пять лет, что они были вместе, почему-то нестерпимо захотелось принять душ. А еще лучше — исчезнуть, испариться, словно ее никогда и не было, чтобы не видеть этих глаз и не слышать этого. В голове вдруг возник вопрос: решился бы подойти, если бы не оказался так близко? Тайлеру показалось, что по губам Елены скользнула усмешка. — Привет. Ее голос звучал на удивление спокойно, и Тайлер, прищурившись, еще жаднее вглядывался в ее глаза, будто стараясь понять, маска это или реальность. В этот момент Елена, наверное, не понимала и сама, как в один миг, словно по щелчку пальцев, несмотря на бурю, бушевавшую в душе мгновение назад, на смену ей пришли удивительная выдержанность и спокойствие. Но чем дальше шли секунды, тем увереннее чувствовала себя Елена, очень ясно ощущая их в своих руках, под своим контролем, и тем четче сейчас обрисовывались границы реальности, которые еще минуту назад были совершенно размыты. — Неожиданно тебя здесь встретить. Ты все-таки поменяла пальмы и океан на снег и минусовую температуру… — Тайлер мягко усмехнулся. Елена приподняла бровь, в этот момент в очередной раз убедившись, что информация имеет свойство распространяться очень быстро. — Ты хорошо осведомлен. Локвуд в ответ лишь едва заметно пожал плечами. — Рождество принято отмечать дома, в кругу семьи. Не самая худшая традиция, чтобы ее нарушать, — ответила Елена. Тайлер все так же, кажется, даже не слыша то, о чем она ему говорила, всматривался в ее глаза, словно жадно проглатывая все, что в них видел, чтобы, может быть, потом подумать об этом, вернуться к этому вновь. Елена это от него и не скрывала. — Как дела? И, наверное, именно этот вопрос, кажется, самый обыкновенный, сейчас словно мощным толчком окончательно вернул Елену к реальности. Она остановилась на полумиг, на миллисекунду, которую невозможно было заметить, чтобы посмотреть ему в глаза, но затем поняла, что ей это не нужно. — Университет, друзья, круглый год лето… Я не знаю, что можно ответить, кроме как «все хорошо». Елена беззаботно пожала плечами. И в этой мимолетной, но ясно заметной беззаботности была такая жизнь, такая легкость, что сейчас казалось, что Елена едва ли помнила о том, как с ее жизнью был связан человек, стоявший перед ней. Однако контрольным выстрелом стали всего лишь несколько слов. — Как ты? В этот момент Тайлеру показалось, что его парализовало. Самым мощным оружием, оказавшимся способным в единственный миг лишить его силы, стали не эти слова, даже не тот факт, что Елена задает ему этот вопрос, а спокойствие, которое звучало в ее голосе в этот момент. Это не было холодом или безразличием. В эту секунду в этом голосе Тайлер услышал что-то бесконечно знакомое. Она знала его. Она помнила, кем они когда-то были друг для друга. Но расстояние, разделившее их, было гораздо больше того, что разделяет Лос-Анджелес и Эдмонтон, и теперь позволяло в душе поселиться именно тому спокойствию, которое сейчас он слышал в ее вопросе. — Вернулся из отпуска. На Филиппинах уютнее. На губах Тайлера появилась кривоватая усмешка. В правдивости этих слов сомневаться не приходилось: то, что Тайлер только что прилетел с юга, было заметно невооруженным глазом по его смуглому цвету кожи. В этот момент рядом послышался басистый голос. — Тай! Локвуд обернулся и увидел одного из своих друзей, с которыми он ездил в отпуск. Атлетичный парень примерно того же возраста, что и он, с короткими взлохмаченными волосами, вопросительно смотрел на него. Тайлер кивнул в знак того, что скоро будет. — Тебя, кажется, ждут, — сказала Елена и в следующую секунду увидела Кэролайн, шедшую к ней. — Меня тоже. Локвуд встрепенулся. — Да, — пробормотал он и торопливо поднял взгляд на Елену, на мгновение замерев. Спустя секунду он произнес: — С наступающим. Елена на миг задержала на нем взгляд, словно пытаясь рассмотреть в его глазах что-то. — Тебя тоже, Тайлер. Суетливо, больше не задерживаясь, Тайлер отошел на пару шагов, где к нему подошли его друзья, и услышал за спиной звонкий голос. — Гилб, мы багаж уже получили, — сказала Кэролайн, и Елена кивнула. — А кто это? — вдруг спросила блондинка, увидев Локвуда и слегка кивнув в его сторону. Елена задумчиво посмотрела ему вслед, но не ответила ничего. Услышав вопрос Кэролайн, еще несколько секунд думала о чем-то своем. Казалось, что Тайлер был увлечен разговором с друзьями, но в какой-то момент спустя несколько секунд он оглянулся. В этот момент до Кэролайн словно в реальности донеслись отголоски имени, которое она услышала, подойдя к Елене. Все встало на свои места очень быстро. — Это тот самый мудак? Тайлер и Елена вновь встретились глазами, и на мгновение она замерла, когда увидела его взгляд, в котором не осталось и следа от той уверенности, которая она видела в нем всего несколько минут назад. Что-то было такое в этом взгляде, что отдалило Елену от того Тайлера, которого она знала, — амбициозного, спокойного, ни на секунду ни в чем не сомневавшегося. И сейчас то, как поменялся его взгляд за эти минуты, отчего-то казалось до боли смешным. Наверное, их с Кэролайн разговор легко было услышать: их голоса были не настолько громкими, но стояли они совсем недалеко. Однако сейчас мыслей об этом почему-то не было. Спустя пару мгновений, вдруг переведя взгляд на Кэролайн, усмехнувшись, Елена ответила: — Да, Кэр, тот самый мудак. Кэролайн внимательно посмотрела Елене в глаза и, когда она увидела ее взгляд, ее губы тронула довольная улыбка. Больше не говоря ни слова, увидев неподалеку Кая и Бонни, они отправились к друзьям. У выхода из аэропорта ребят уже ждал Джереми. — Господи! — с нескрываемой искренней радостью, как ребенок, воскликнул Кай. — Еще один мужик, кроме меня! Судьба, спасибо! Паркер с горячностью протянул руку Гилберту, и тот, согнув правую руку в локте и сжав кулак, показав тем самым известный жест ño pasaran, с радостью ответил на рукопожатие. — Счет 3:2, и пока он все равно не в вашу пользу, мальчики, — кокетливо улыбнувшись, заметила Елена. — Ты явно нас недооцениваешь, — усмехнулся познакомившийся с Каем и успевший поздороваться с Кэролайн и Бон-Бон Джереми. — Кай, Кэролайн, Бонни, — по очереди скользя по ребятам взглядом, начал перечислять он, желая убедиться в том, что правильно выучил новые имена, но в какой-то момент остановился на Елене. — Э-э-э… Меган? — наморщив лоб, неуверенно спросил он. — Ты еще никогда не был так близок к сломанному носу, как сейчас, братец, — усмехнулась Елена. — Воу, — выдохнул Джереми и примирительно выставил ладони чуть вперед. — Чего ты так, пошутить нельзя? Все я помню. Линда, верно? Елена возмущенно вскинула брови. — Чувствую, пора прекращать, а то и правда встречу Рождество в травмпункте, — рассмеялся Джер, потянувшись к сестре, и крепко ее обнял. Елена, смеясь, уткнулась носом в его плечо, крепко прижавшись к нему. — С Кэтрин сегодня не встретимся, у нее итоговый тест по какому-то предмету, — шепнул ей Джереми, пока Бонни, Кай и Кэролайн о чем-то разговаривали. — Надеюсь, завтра удастся собраться. Миритесь давайте. Когда Джереми и Елена отстранились друг от друга, Елена лишь чуть улыбнулась ему. Но в глубине души Джереми почему-то был уверен, что все будет хорошо. Воздух наполнился разговорами, громкими возгласами и бесконечными вопросами. — Ну, надеюсь, все готовы перед тем, как выйти на улицу, надевать на себя весь шкаф, а при ходьбе тренировать экстренные навыки навыки фигурного катания, — усмехнулся Джереми. — Не пугай гостей, — фыркнула Елена. — Да ладно, мы ведь для этого и приехали, — протянул Кай, хлопнув Джереми по плечу. — Правда, девушки? Кэролайн и Бонни, рассмеявшись, кивнули. — Тогда прошу, — Гилберт учтиво открыл дверь перед девушками, и ребята, выйдя из здания аэропорта, вскоре отправились домой.

***

— О, Кэр, смотри, я прямо как голубь мира. Вдохновенно взяв в руки одну из лап небольшой искусственной ели, установкой которой, копаясь в кладовке, то и дело принося сюда коробки, игрушек в которых было, наверное, минимум вдвое больше, чем могла на себя поместить эта ель, сейчас ребята занимались в гостиной, Кай повернулся к Кэролайн в профиль, важно устремив взгляд вверх, будто позировал сейчас для какой-нибудь картины, не меньше. — Да, не того натурщика выбрал Пикассо, не того, — усмехнулась Кэролайн, в этот момент пытавшаяся распутать клубок электрической гирлянды, посмотрев на брата. — Давай ветки вставляй, голубь! Кай недовольно фыркнул, но делать было нечего, и он вернулся к работе. — А полезно иногда разобраться в кладовке, — заметила Елена, войдя в гостиную с какой-то небольшой прямоугольной коробкой в руках. — Я этот утюжок для волос перед тем, как улететь в Лос-Анджелес, две недели искала! Как он вообще там оказался… — Да, сестренка, разобраться дома бывает иногда реально полезно, — хохотнул Джереми. Сначала вместе с Каем он собирал елку, но, когда ребята поняли, что в четыре руки ввиду ее небольших размеров ее собирать неудобно, он сменил курс обязанностей и теперь поочередно приносил в гостиную коробки с игрушками, которые оказались не такими уж легкими, а сейчас сидел рядом с елкой и разбирал одну из них. С этими словами Гилберт достал из коробки какую-то игрушку и показал Елене. Что так могло привлечь внимание Джереми в елочном украшении, ребята не понимали до тех пор, пока не пригляделись, что за фигурку он держал в руках. Это был Санта-Клаус — в знакомом с детства красном тулупе с белым мехом, своем знаменитом колпаке и с мешком за спиной. И все бы ничего, если бы… Если бы его тулуп не был распахнут настежь, а под ним было бы еще хоть что-то, кроме кроме нижнего белья, шести вполне четко проступавших кубиков пресса и рельефных мышц. Елена почувствовала, как у нее вспыхнули щеки, — но даже не от того, что сейчас показал Джереми. Услужливая память мгновенно дала вполне ясное представление о том, что еще можно было найти в этой коробке. — Вот такой Санта очень даже ничего, — хихикнула Кэролайн, с интересом разглядывая украшение в руках Джереми. — Где ты это нашел? — зардевшись, спросила Елена брата. — Примерно там же, где ты утюжок, но, согласись, это-то поинтереснее будет, — усмехнулся Джереми, которого заметное невооруженным глазом смущение сестры только еще больше раззадоривало. — Да мне до этого Санты в спортзале минимум год впахивать, — с нотками разочарования и отчаяния выдохнул Кай. — А ты, Гилб, я смотрю, та еще скромница, — хихикнула Кэролайн, положив подруге ладонь на плечо. — Это не я! — решительно утвердила Елена. — Это чертова текила. Елена на мгновение замолчала, а затем, чуть прикусив губу, чуть смущенно закончила: — Ну… И Квартал красных фонарей. Кэролайн, услышав название знаменитой амстердамского района, известного такими проказами, вскинув брови, уставилась на Елену. — Так, мисс Гилберт, а с этого момента, пожалуйста, поподробнее. — Вы с Кэтрин их тогда из Голландии привезли, что ли? — спросил Джереми, кивнув на коробку в своих руках. Елена кивнула. — Мы с Кэтрин летали в Голландию два года назад, — объяснила она Кэролайн и Каю. — В апреле у нас обеих выдалась более-менее незагруженная неделя в универе, и мы решили устроить себе небольшие каникулы, улетели на пять дней в Амстердам. Мы до этого долбанного квартала с самого первого дня нашего пребывания там добраться хотели, но мы жили на другом конце города и все никак доехать не могли. Ну и, как это обычно бывает, после пары шотов текилы решиться на что-то намно-о-ого легче, и расстояние в десяток автобусных остановок уже казалось не таким уж глобальным, — усмехнувшись, протянула Елена. — Честно, не знаю, почему мы с Кэтрин решили срочно купить что-то для Рождества и нового года, когда на дворе стоял апрель, но мы потом в тот магазин еще несколько раз возвращались и выбирали. — Это они типа поштучно продаются? — с нескрываемым интересом в глазах спросила Кэр, рассматривая Санту, который, судя по ее взгляду, ей вполне приглянулся и пробудил желание, попав однажды в Амстердам, купить пару таких елочных украшений на память себе. — Да не, тут еще много чего интересного есть, — протянул Джер, достав из коробки другую игрушку. В этот раз в руке у него оказался темно-синий небольшой шар с матовым покрытием. Внешне он почти ничем не отличался от десятка елочных игрушек, которые ребята нашли в то утро, кроме одной маленькой детали: вместо традиционных оленей или замысловатых узоров глиттером на нем были выведены несколько поз из Камасутры, которые вполне могли бы послужить к ней весьма подробными иллюстрациями. — Джер! — воскликнула Елена, снова покраснев. — Да ладно тебе, все свои, — примирительным тоном протянул Кай. — Да и нам вроде как больше восьми лет, — Паркер, поджав губы, склонил голову чуть набок, посмотрев на Елену, и улыбнулся. — Так, что здесь было, пока я пыталась убедить родителей, что нас не занесло снегом по дороге из аэропорта? — бодро спросила Бонни, убирая телефон в карман, зайдя в гостиную, но, увидев рисунки на шаре в руках Джереми, остановилась. Обведя взглядом друзей, Беннет вопросительно изогнула бровь. — А я смотрю, градус празднования повышается, — усмехнулась она. — Бон-Бон, ты чуть не пропустила все самое интересное, — хохотнула Кэролайн. — Ну давай уж, доставай остальное, там реально есть вещи поинтереснее, — усмехнулась Елена, обратившись к Джереми. — Я про украшения! — категорически выставив ладони вперед, поспешила уточнить она, уловив на себе заинтересованный взгляд друзей. Установка елки, попытки ее нарядить и разбор игрушек продолжились под рассказы о той поездке в Амстердам и муки выбора в попытках решить, какой шар или солдатика лучше поместить на очередную ветку. Сейчас Елена осознавала, что именно так она и мечтала отметить Рождество — вернувшись домой, оказавшись рядом с людьми, с которыми незаметно летели не минуты — часы, не думая о том, что будет завтра. Однако сейчас Елена понимала, что есть кое-что, чего изменить не под силу ни предпраздничной суете, ни улыбкам друзей. Как бы она ни была увлечена тысячей дел, которые нужно было успеть к Рождеству, как бы ей ни было комфортно с Джереми, Кэролайн, Каем и Бонни, в памяти раз за разом стучало лишь одно имя. Университет, новые друзья, знакомство с Сальваторами и Майклсонами, круговорот проблем и клубок тайн, связанный с завещанием Майкла и становившийся лишь больше, — новая, оказавшаяся совершенно незнакомой жизнь увлекла Елену, словно мощный водоворот, не позволяя остановиться в этой своеобразной гонке, уча подстраиваться под свой ритм, где не было места прошлому, — только настоящему и будущему. На мгновения Елене казалось, что боль от предательства начала отступать, и ей порой казалось, что даже если бы в какой-то момент Локвуд оказался рядом, она смогла бы ему улыбнуться и поздороваться. Так все и случилось. Вот только теперь Елена понимала, что эта встреча не была знаком ее свободы. Снова и снова Елена вспоминала их с Тайлером разговор — такой глупый, детский, бессмысленный — и ей казалось, что все это происходит не в реальности. Зачем все это было нужно? Благородный порыв, околдовавший атмосферой наступающего праздника? Ему действительно было какое-то дело? Или это еще одна попытка потешить свое самолюбие в надежде встретить другую реакцию, а не ее улыбку? Наверное, впервые так сильно хотелось получить амнезию, чтобы вытравить, выжечь все мысли об этом раз и навсегда. Не потому, что больно. Потому, что до металлического привкуса во рту, до дрожи в коленях, до мурашек по коже мерзко. Сейчас, да и тогда, в аэропорту, хотелось открыто рассмеяться над его попыткой, как ни в чем не бывало, поговорить. Именно это Елена чувствовала, когда смотрела в глаза Тайлера и слышала его беззаботное «привет» — такое, которое он говорит близким друзьям, словно скрывавшее за собой разлуку и хранившее долгожданную встречу. Чувствовала, все равно узнавая в нем того, с кем когда-то хотела встретить старость и саму себя за это ненавидя. Как дела? Я вернулся из отпуска. Все хорошо. С наступающим. Обычный разговор… Раз за разом отдававшийся в душе отголосками слов, отблесками его горящих глаз, отзвуками улыбки. Они были настолько знакомы и так близки, что лишь единственной секундой ворошили в душе что-то глубокое, казалось, уснувшее, но по-прежнему живое, сейчас трепыхавшееся внутри встревоженной птицей. До сих пор.? Усмешка. Да, наверное. Память не только в голове. У сердца она тоже есть. Как это называется в медицине? Амбивалентность? Биполярное расстройство? Наверное, это не они. Но Елена чувствовала себя безумной. И как от этого убежать, она не знала. — Елена, это нормально, — сказала Кэролайн, прочитавшая ее, как раскрытую книгу и видевшая насквозь то, что Елена пыталась скрыть, когда как-то утром, оставшись на кухне наедине, они разговорились. — Полюбить с первого взгляда, может, и возможно, если насмотрелся бразильских сериалов, разлюбить в один момент — никогда. Он все равно будет у тебя в голове, ты будешь помнить об этих отношениях, даже если он оконченный мудак, даже если от этих мыслей дятлом в стену врезаться хочется. Это дерьмовая закономерность, но мы вряд ли способны как-то это изменить. Однажды это закончится, Гилб. Когда время начнет работать на тебя… Или когда ты просто снова влюбишься. Елена долго думала о словах Кэролайн. Жизнь не заканчивалась, и она, конечно, прекрасно это понимала. Конечно, она видела себя в отношениях. Но сейчас все это было в каком-то будущем, совсем необозримом, непонятном и пока, она честно признавалась в этом себе, — не очень желанном. Быть может, еще несколько лет назад Елена поступила бы с точностью до наоборот: с головой окунулась бы в новые отношения или пусть даже несерьезные непродолжительные интрижки и флирт, следуя старой известной пословице «клин вышибают клином». Сейчас Елена чувствовала, что к отношениям она не готова. Может быть, за спиной остался тот возраст, в котором кажется, что человека так легко заменить кем-то другим. А может, сделать шаг, чтобы поверить кому-то снова, пока было сложно. Это означало, что оставался лишь один друг, который мог бы помочь. Время. Елена не знала, сколько времени пройдет, прежде чем воспоминания об этих отношениях станут не серьезнее, чем воспоминания о просмотренном на выходных фильме. Но она верила: когда-нибудь и этот человек станет просто воспоминанием — знакомым, но уже очень далеким.

***

— Блин, ну и холодина! Из прихожей почти одновременно с голосом Кая послышался хлопок входной двери. На звук девушки, которые в этот момент находились на кухне, повернулись мгновенно. Утро сочельника началось рано. Вооружившись всеми благами кухонной техники, необходимыми продуктами, и, на всякий случай, старым-добрым гуглом, девушки в составе Елены, Бонни, Кэролайн и Кэтрин, разобравшейся со всеми делами в университете и присоединившейся к компании позже, быстро распределив обязанности, занялись ужином. Кай, как человек, далекий от мира кулинарии, в готовке участия не принимал, но вскоре занятие нашлось и ему: отправившись в ванную и поняв, что уже неплохо было бы побриться, Паркер понял, что оставил в Лос-Анджелесе и станок, и пену для бритья. Именно поэтому, понимая, что, если не исправить это в ближайшее время, из Эдмонтона он вернется кем-то очень похожим на Снежного человека, Кай с самого утра отправился в супермаркет. Задание было не из легких, учитывая, что выполнять его Паркер отправился в одиночку, потеряв компаньона в лице Джереми, который обещал приехать только к двум часам. Впрочем, судя по тому, что Кай вернулся достаточно быстро и сейчас жаловался на холод, а не на то, что на пути в супермаркет, находившийся на соседней улице, он случайно забрел в другой район, волноваться было не о чем. — А сколько там? — послышался из кухни голос Бон-Бон, имевшей в виду, судя по всему, температуру на улице. — Пять градусов! **** — с каким-то отчаянием в голосе ответил Кай, раздевшись и зайдя в кухню. — М, тепленько сегодня, — беззаботно отозвалась Елена, не переставая размешивать тесто для пудинга. Совершенно обалдевшее лицо Кая, которое, казалось, уже не могло стать удивленнее, приобрело совершенно нечитаемый вид. Девушки рассмеялись. Наверное, если бы сейчас рядом был Джереми, он бы обязательно улыбнулся. На кухне не переставали звучать голоса, и девчонки, увлеченные общим делом, не успевали менять темы разговоров, постоянно вспоминая какие-то истории из жизни и взахлеб делясь друг с другом тем, что с ними происходило на протяжении этих полутора месяцев, что они не виделись. Елена и Кэтрин так и не поговорили о своем конфликте после разговора о Стефане, но сейчас эта история как-то сама собой ушла на второй план, как обычно забываются ничего не значащие ссоры, которые представляются серьезными только на первых порах, когда внутри еще бушуют раздражение и злость. Тот неприятный разговор, который Кэтрин помнила еще долго, не был пустяком для них обеих. Но сейчас, когда прошло определенное время и эмоции пошли на спад, разбавлять эту теплую атмосферу выяснением отношений вместо того, чтобы просто рассказать о чем-то человеку, по которому ты скучал, спросить, как у него дела и взахлеб выслушать все, о чем он тебе расскажет, абсолютно не хотелось. Елена и Кэтрин чувствовали — они еще вернутся к этому разговору, но только в будущем, когда будут иметь возможность остаться наедине. А пока — Рождество, отпуск и пудинг на плите, так напоминающий о случае трехлетней давности, что хватает лишь мимолетного взгляда друг на друга, чтобы понять, о чем они думают в этот момент, и начать рассказ практически одновременно. — Я не понимаю, как Стефан после такого мороза решил лететь в отпуск в Париж, а не куда-нибудь на Багамы, — сказал Кай, ежась от холода. — Там же снега до жопы сейчас! — Ну, я не думаю, что это будет обычный отпуск, — Кэролайн снисходительно склонила голову чуть набок и лукаво улыбнулась уголками губ. — Они с Мередит уже несколько лет мечтали там побывать, но постоянно откладывали поездку, так что если они полетели туда сейчас… Заканчивать фразу Кэролайн было не нужно: наверное, все находившиеся в тот момент рядом поняли, к чему она клонила. — Оу, amor-amor, — с улыбкой на миг подняв глаза наверх и рассмеявшись, на испанский манер протянула Бон-Бон. Краем глаза Елена увидела, как в этот момент по губам Кэтрин скользнула тень какой-то растерянной задумчивой улыбки. Но это мгновение мелькнуло так быстро и в следующую секунду не оставило после себя и следа, и, быть может, Елене все это лишь показалось. — Кай, я тоже хочу в Париж, — Бонни кокетливо, с нотками капризности подняла глаза на парня. — Денег только на обратный рейс в Лос-Анджелес. Автобусный, — с совершенно невозмутимым видом, как будто это было действительно так, ответил Кай. Бонни надулась и бросила в его сторону прихватку. Кай, смеясь, с довольным видом, как у Чеширского кота, и улыбкой во все тридцать два, едва успел поймать самодельный снаряд. — Ты портишь всю романтику! — Пойду-ка я отсюда подобру-поздорову, пока у меня какая-нибудь миска с тестом на голове не оказалась, — хохотнул Кай и, неловко чмокнув в щеку сопротивлявшуюся Бонни, вышел из кухни. — Вот они все такие, — фыркнула Бонни, вернувшись к готовке. — Бон-Бон, у тебя есть тот, у кого можно просить путевку в Париж. Считай, полдела сделано! — без тени сомнения заверила подругу Елена. В этот момент Кэролайн почувствовала, как в кармане джинсов завибрировал мобильный. Наскоро вытерев мокрые руки полотенцем, она достала смартфон. В голубых глазах загорелся огонек, а на щеках появились такие знакомые ямочки от едва заметной, растерянной, удивленной, кажется, еще не верящей, но совершенно по-детски радостной улыбки. Кэролайн отложила полотенце и подняла глаза, и в этот момент словно вернулась в реальность, которую как будто на этот миг потеряла, абсолютно забыв, где она находится и что происходило за секунды до этого. — Девчонки, я сейчас вернусь, — неловко кашлянув, пробормотала она, словно усилием воли сдержавшись от улыбки, которая вот-вот заиграет на губах вновь. С этими словами Кэролайн поспешила выйти из кухни. Елена и Бонни, не говоря ни слова, переглянулись, и через мгновение, пожав плечами, словно узнали о чем-то само собой разумеющемся, не сговариваясь, одновременно с усмешкой протянули: — Энзо. — Какой такой Энзо? — непонимающе спросила Кэтрин. — Такой большой, татуированный… — игриво начала перечислять Бонни. — Итальянский, — хихикнув, продолжила Елена. — Словом, Лорензо Сент-Джон — талантливый, знаменитый и просто чертовски обаятельный итальянец, за которого хочет замуж добрая половина поклонниц рэпа. — Да ладно? — Кэтрин изумленно посмотрела на девушек. — Рэпер? С которым у Кэролайн в октябре было интервью? Елена и Бонни кивнули. В глазах Кэтрин зажегся присущий женским разговорам о мужчинах азарт и нескрываемый интерес. — И у них… Все серьезно? — Не знаю, насколько у них все серьезно, — ответила Елена, — но Энзо — первый и единственный человек, которому удалось уломать Кэр съесть пирожное в девятом часу вечера. — И остаться после этого живым, — хихикнула Бонни. Кэтрин вскинула брови и попеременно взглянула сначала на Елену, а затем на Бонни. Они не сказали больше ничего, но это было и не нужно: по их хитрому улыбающемуся взгляду и так все было понятно. В трубке послышался до безумия знакомый хрипловатый голос с нотками привычной самоуверенной усмешки. — Привет, солнышко. Не отвлекаю? Нельзя сказать, что звонок Энзо выбил Кэролайн из колеи и был абсолютной неожиданностью — говорить об этом было бы глупо: они общались, обменивались sms и периодически созванивались. И все же она должна была себе признаться, что она не была уверена в том, что на рождественских каникулах они как-то свяжутся. У Энзо вновь получилось вырвать ее из привычного мира и оставить в невесомости, ничего не оставив от ее убеждений в чем-то и развеяв предположения. — Честно, Энзо, не думала, что ты позвонишь, — призналась Кэролайн. — Но я… — Кэролайн на мгновение остановилась, поджав губы и отчего-то чуть смущенно, будто Энзо сейчас был перед ней, опустила глаза. — Очень рада тебя слышать. — Я хотел поздравить тебя с Рождеством, — сказал Энзо. — Сегодня ведь сочельник, и… Знаешь, я вроде как парень уже взрослый, чтобы верить в эльфов и утром бежать проверять рождественские носки на камине, но… Рождество ведь считают волшебным праздником. И я думаю, что что-то в этом и правда есть — не зря же его всегда так ждут. Так вот, я хотел сказать… — в этот момент Энзо совершенно неожиданно запнулся. Это было так забавно и мило: сейчас он напомнил Кэролайн мальчишку, который, старательно рассказывая о чем-то, вдруг сбился, потерял мысль, но пытался как можно быстрее вернуться к ней, чтобы не упустить ни единой мелочи, чтобы скорее поделиться этим. — …Пусть для тебя это Рождество и правда будет волшебным. Ощутив, как сердце пропустило два удара, Кэролайн почувствовала, как внутри приятно свело. Так обычно сводит — кажется, что внутри, где-то в области живота, но на самом деле, где-то гораздо глубже; может быть, в самой душе? — когда все внутри наполняется таким трепетным предвкушением того, чего ты очень хотел или долго ждал. Это то самое необъяснимое чувство, которое очень сложно описать, когда это еще не случилось, но ты знаешь, что это произойдет; уже неважно, остаются до этого дни или часы, — какая это ерунда по сравнению с осознанием того, что этому суждено сбыться! И именно этот момент томительного, но осознанного, не слепого ожидания, ожидания, разносящегося электрическим током по венам, как по ним разносится кровь, словно натягивая в душе тугие струны — не те, что вот-вот лопнут, а те, без которых невозможна игра, — может быть, одно из самых невероятных ощущений, которые может испытывать человек. — Энзо, спасибо, — с теплой улыбкой проговорила Кэролайн и в этот момент услышала, что ее голос был очень тихим. — Тебе тоже счастливого Рождества! — эта фраза прозвучала уже гораздо громче, и, услышав переливы знакомого колокольчика в звонком голосе блондинки, Энзо улыбнулся. — Ты сейчас, наверное, в Италии? — В Италию я попаду только к тридцатому числу, — ответил Сент-Джон. — Да? Почему? — искренне изумилась Кэролайн. Энзо поднял голову и на мгновение задержал взгляд дышавшем вечерним морозным воздухом подернутом плотным темным туманом небе, в котором не было видно ни звездочки, а затем мельком осмотрелся вокруг, словно оказался здесь сейчас впервые. Обведя взглядом шумный тротуар, на который падал рассеянный свет барòчных фонарей, он улыбнулся чему-то своему. — У меня небольшой тур по Франции, — объяснил итальянец. — Послезавтра концерт в Париже. — В Париже? — с едва сдерживаемым, почти детским восторгом спросила Кэролайн. — Надо же, там сейчас как раз отдыхает мой брат с девушкой! — Да? — с интересом переспросил Энзо. — Я ни разу не видел твоего брата, но, если увижу, обязательно передам привет, — усмехнулся он. В этот момент на заднем фоне послышались мужские голоса и смех. «Эн, хорош базарить, мы так к следующему утру только дойдем!» — в этом недовольно-веселом выкрике, который поддержал нестройный гул еще нескольких голосов рядом и который было нетрудно вполне четко разобрать, Кэролайн узнала голос, судя по всему, подвыпившего Криса. «Ну серьезно, бабушка Энзо», — пробубнил второй голос. — Да иди давай, мальчик Лиам, блин, — посмеиваясь, снисходительно пробормотал Энзо, слегка подтолкнув друга вперед. Кэролайн улыбнулась. — Как погода в Лос-Анджелесе? — спросил Сент-Джон. — Сезон предрождественских пляжных вечеринок с серфингом и Лонг-Айлендом открыт? — Понятия не имею, — смеясь, призналась Кэролайн. — Там, где я сейчас, на данный момент пять градусов Фаренгейта и в почете, скорее, сноуборд. Я улетела на Рождество с друзьями и двоюродным братом в Эдмонтон, — объяснила она. — Так что сейчас топ-3 моего гардероба тоже состоит из шапки, шарфа и пальто, — хихикнула блондинка. — Оу, — Энзо охнул. — И как ощущения? — За эти три дня даже ни разу не поскользнулась, — с гордостью ответила Кэролайн. — Бьешь все рекорды, — рассмеялся Энзо. — Слушай, Кэр, — вдруг позвал он, — а когда ты возвращаешься? — Третьего числа, — на секунду задумавшись и поняв, что за эти три дня, проведенные в Эдмонтоне, она успела немного запутаться в ходе времени, сказала Кэролайн. — Четвертого начинается учеба. Я бы с удовольствием задержалась здесь еще на неделю, но не хочется, чтобы в первый же день историк предал меня костру святой инквизиции как главную ведьму, которая посмела пропустить несколько его лекций, — усмехнулась она. — Третьего… — задумчиво повторил Энзо. — Тогда… Не против встретиться в Лос-Анджелесе? Я буду там в конце месяца. Кэролайн на миг замерла, не поняв, правильно ли она расслышала. Она помнила о сумасшедшем графике Сент-Джона, ежедневно сменявший города, а порой и страны, и о том, что работу над новой композицией в студии Криса он закончил несколько недель назад, а самое главное — о том, что в перерывах между гастролями и работой над треками он жил в Нью-Йорке, имея там постоянное жилье. Именно поэтому до этой минуты Кэролайн была совершенно не уверена в том, что Энзо вообще вернется в город в ближайшие месяцы, если только у него не будет здесь концерта: его в ЛА больше ничего не держало. — В Лос-Анджелесе? — неуверенно повторила она. — Да, — ответил Энзо. — Я возвращаюсь в США пятого числа. Мне нужно закончить некоторые дела, так что я буду в Лос-Анджелесе несколько дней проездом. — Ты снова будешь мучить мою совесть тирамису? — лукаво спросила Кэролайн, и в этот момент Энзо почему-то очень легко было представить, как бы она сейчас задала ему этот вопрос, если бы они стояли рядом, какими были бы ее глаза — с такой озорной, почти детской хитринкой и ласковой строгостью, всегда появлявшейся в ее взгляде, когда она полусерьезно-полушутливо пыталась воззвать к совести Энзо, чтобы он прекратил соблазнять ее гранитой, афогатто, семифредо и другими итальянскими десертами, которые точно шли вразрез со всякими представлениями о диете и поэтому до недавнего времени так и оставались для Кэролайн, выросшей в наполовину итальянской семье, не более чем блюдами, которые так любили родственники, но — с горящим неподдельным интересом и желанием на самом деле попробовать что-то из этого, которые она из последних сил хотела не признавать, но которые не могли скрыть никакие попытки держаться. — Зачем повторяться? — спокойно спросил Энзо. — Я придумаю что-нибудь поинтереснее, — заговорщицки заверил он, и в мыслях у Кэролайн появился единственный вопрос: «что же?» Вдруг из телефонной трубки на фоне шума иногда проезжавших недалеко автомобилей послышались переливы воздушной мелодии, которую выводил уличный музыкант на кларнете, было нужно лишь мгновение, чтобы слух уловил мотивы, уносившие в тот город на другом конце земли, который сейчас тоже тонул в снегопадах, с его средневековыми мостовыми и рассеянным приглушенным теплым светом вечерних фонарей, струящимся на тротуары, каменными громадами — вечными стражами города-сна, видевшими, как венчались на трон короли, и ветром, разносившим над старым городом аромат фиалок Тюильри. Как часто, как сейчас, Кэролайн прикрывала глаза и мечтала оказаться там, среди мимов и уличных музыкантов, прогуляться по Сен-Жермен и, сев в речной трамвайчик, полюбоваться спокойной Сеной, бродить по переулкам и невзначай забыть об Эйфелевой башне, которая вдруг покажется отнюдь не самой важной. Она по-доброму завидовала Стефану, Мередит и Энзо, которые оказались сейчас здесь, видели все это своими глазами и рукой касались тайн, которые Париж открывал лишь тем, кому когда-то было суждено там побывать. — Как тебе Париж? — вдруг спросила Кэролайн. Энзо не думал о том, как ответить на этот вопрос, ему не нужно было пускаться в пространный рассказ. Его ответ прозвучал быстро, и в нем не было сомнений. — Ты красивее. Кэролайн замерла на мгновение. Уголков губ коснулась тихая улыбка, и в этот момент на щеках она ощутила какое-то необъяснимое тепло: это не было следом той теплоты, которая разливается внутри, когда спустя долгое время вновь оказываешься в кругу своей семьи или обнимаешь друга, — это был жар. Они разговаривали с Энзо еще долго, пока его смеющиеся возмущенные друзья не взбунтовались, не намеренные делить его с кем-то еще в этот вечер, и почти силой не утащили за собой, но его слова огнем на щеках и неровным стуком сердца сохранились внутри. Кэролайн столько раз слышала комплименты, но сейчас словно в один момент забылись самые красивые и долгожданные из них. «Как же ты, черт возьми, это делаешь…» — с усмешкой звучало в голове, но, кажется, ответ на этот вопрос был ясен. И, может быть, дело было вовсе не в Париже.

***

Стрелки часов неумолимо двигались вперед, и, чем дальше шло время, тем чаще на мобильных телефонах начинали раздаваться сигналы входящих звонков и СМС. Лос-Анджелес, Нью-Йорк, Лас-Вегас, Монреаль, Рим, Париж, Барселона, друзья, родственники из разных уголков планеты, однокурсники, коллеги… Между ними лежали десятки тысяч километров, часовые пояса и снегопады. Но почему-то в этот момент все это стиралось так легко, словно ластиком, и казалось, нет этих расстояний, — все они находятся сейчас рядом, как будто в одном доме, одна большая семья. И чувство это дарило какую-то необъяснимую легкость, от которой хотелось улыбаться, как ребенку. Смартфон на столе завибрировал вновь. Елена на автомате взяла телефон, не особо думая о том, от кого могло быть это сообщение. Однако, разблокировав экран, она в какой-то момент замерла. Деймон С. 12-24-2015 15:15 С Рождеством ярых любителей истории и козлов! Надеюсь, в следующем году порадуешь новостями о своих квартирах на Багамах;) Елена несколько секунд неотрывно смотрела на экран смартфона, словно не верила, что это сообщение написал Деймон. Хотя сомнений не оставалось — этот стиль ей был уже так знаком, так узнаваем… Так… Близок. Сердце начало стучать медленнее. Сейчас, с улыбкой раз за разом скользя взглядом по словам сообщения, Елена ловила себя на мысли, что она по этому успела соскучиться. От своих мыслей Елену отвлек голос Кэролайн. — Кто тебе там строчит, м? — хихикнула она. — Не поверишь, — усмехнулась Елена, — твой брат. — Гилб, ты же понимаешь, в моей семье это понятие растяжимое, — хохотнула Кэролайн. — Деймон. — Оу, Деймон решил побыть милой задницей? — Ну… Мне кажется, он умеет это делать, — ответила Елена. По ее губам скользнула едва заметная усмешка, а затем она открыла клавиатуру, чтобы написать Деймону ответ.

Елена 12-24-2015 15:17 Надеюсь, это не намек на то, чтобы я выметалась из квартиры? :) А если серьезно, VIP-таксистам-рестораторам тоже счастливого Рождества!

Отправив сообщение Деймону, Елена поставила телефон на блокировку, однако внутри в следующий же момент забыть о переписке и вернуться к тому, о чем она несколько минут назад разговаривала с Кэролайн и Кэтрин что-то не давало. Это было, наверное, странно и немного по-детски, но Елена ловила себя на мысли, что сейчас испытывает странное ощущение. Оно было схоже с тем, что обычно чувствуют перфекционисты и просто очень скрупулезные, консервативные люди, когда замечают в окружающей обстановке, кажется, значащие так мало изменения. Слишком громко было бы сказать, что она чувствовала себя не в своей тарелке, — но эта деталь, на которую в какой-то другой день Елена, может быть, не обратила бы никакого внимания, сейчас почему-то ощущалась очень четко. «Какой же он все-таки… Интересный», — думала про себя Елена. «Быть милым он и правда умеет ничуть не хуже, чем доводить до нервного тика семью, которую у остальных принято бояться». Она никогда не думала о том, что когда-нибудь встретит человека, в котором две этих биполярных стороны сойдутся в такой гармонии, в какой они соединились в характере Деймона. Он делал комплименты, а в следующую секунду мог легко довести до истерики. Крыл трехэтажным матом, кажется, будучи вполне способным разнести к чертовой матери что угодно, чему не повезет попасться в этот момент под руку, и умел выслушать и успокоить. Не переставал подшучивать и язвить, а в следующий момент становился серьезным и давал действительно нужные советы. Наверное, нет смысла отрицать, что вторая сторона Деймона вызывала в Елене гораздо больше симпатии. Однако могла ли она представить этого несносного Сальватора, как она его часто любила называть, только таким — спокойным, внимательным, добродушным? Никогда. И, возможно, если бы он был именно таким, они никогда не нашли бы общий язык. Сколько бы они с Деймоном ни общались, с какой бы стороны ни открывали друг другу свой характер, каждый новый день, который приносил Елене встречу с этим человеком, казался ей первым в знакомстве с ним. Каждый раз, как только ей казалось, что она знает, чего от него ждать, что он понятен ей, — она видела новые штрихи в, казалось, оконченной картине. Так случилось и сейчас. Деймон не был в глазах Елены воплощением зла или того, что может вызвать презрение и отвращение, хотя, наверное, вполне мог бы им стать, если бы несколько месяцев назад их знакомство пошло чуть по-другому. Но все-таки, несмотря на все, что он для нее делал, вопреки тому, что их общение, казалось, едва-едва стало ближе и теплее, Елена чувствовала ту грань, которую Деймон проводил между близкими ему людьми и всеми остальными в его окружении. Это не был запретный барьер, это не была попытка закрыться. Это было нечто иное, что-то такое, что было частью его самого. И где-то в глубине души, никогда не задумываясь об этом, но будучи, быть может, чем-то на него похожей, Елена могла его понять. И, возможно, именно поэтому разговаривать с ним сейчас, когда их разделяли десятки тысяч километров, накануне Рождества, которое они проведут с совершенно разными людьми, думая и мечтая совершенно о разном, — было так по-детски непривычно. Обычное сообщение. Несколько слов. Они не ознаменовали собой какой-то новый порог в жизни в преддверии наступающего года, не разделили жизнь на «до» и «после». Они просто заставили в этот день улыбнуться. На экране снова появилось уведомление о входящем сообщении. Деймон С. 12-24-2015 15:25 Ни в коем случае! Но согласись, квартиры на Багамах — тоже круто.

Елена 12-24-2015 15:28 Обещаю, приглашу на новоселье.

Деймон С. 12-24-2015 15:32 Стоп-стоп-стоп. Я правильно понял, Елена Гилберт все-таки решила на старости лет испортить жизнь миссис Майклсон?

Елена 12-24-2015 15:34 Твое влияние;)

Деймон С. 12-24-2015 15:34 Никогда не был горд собой, как сейчас. По такому поводу в рождественскую праздничную программу, надеюсь, включены бассейн с шампанским и крики в окно «Идите в жопу, Эстер и Клаус!»? Прочитав последнее сообщение Деймона, Елена засмеялась в полный голос. Представить эту картину идеального Рождества для Деймона, учитывая последние новости о том, что она все-таки решила не отказываться от доли в наследстве Майкла, почему-то было очень легко, и в первую очередь купающимся в этом бассейне из шампанского, а затем радостно кричащим в окно именно эту фразу легко представить было именно Деймона. Все это не было преувеличением или бурно разыгравшейся фантазией: Елена могла многого не знать о Деймоне, но в том, что известие о том, что под Рождество она оставила с носом семью Майклсонов, вызвала у него как минимум улыбку, сомнений у нее не было. «Ну вот, человека порадовала. Молодец, Гилберт, так держать», — мысленно усмехнулась Елена.

Елена 12-24-2015 15:35 У нас размах скромнее, но

Не допечатав текст сообщения, Елена случайно нажала на кнопку «отправить». Она хотела дописать фразу, но сделать этого не успела: ответ пришел практически сразу. Деймон С. 12-24-2015 15:35 Но поорать в окно и я за тебя могу. Елена усмехнулась. Да, определенно, в этом был весь Деймон. Хотя сейчас она ловила себя на мысли, что еще чуть-чуть, и что-то похожее будет готова кричать в окно и она сама.

Елена 12-24-2015 15:39 Где орать собираешься? :)

Деймон С. 12-24-2015 15:45 Пока на кухне, с противнем в руках. Могу еще помахать вишневым пирогом. Подойдет?

Елена 12-24-2015 15:48 Более чем. P.S. Пирог в твоем исполнении я бы попробовала.

Деймон С. 12-24-2015 15:51 Можно устроить на моих (твоих) квадратных метрах в Западном Голливуде.

Елена 12-24-2015 15:57 Так, стоп. Это и правда то, о чем я думаю? Знаменитый ресторатор Деймон Сальватор предлагает мне попробовать его кухню?

Деймон С. 12-24-2015 15:59 Этот знаменитый ресторатор у тебя уже кран чинил. С пирогом всяко привычнее будет, так что да, это то, о чем ты думаешь. P.S. Надеюсь, если меня вдруг (чисто гипотетически) увидит рядом с тобой Меган, меня не укатают прямо к Паркеру в отделение;)

Елена 12-24-2015 16:05 Ну, для такого случая я что-нибудь придумаю. Надеюсь, после этих рождественских каникул мне не придется влезать в дверной проем боком.

Деймон С. 12-24-2015 16:08 Если судить по количеству еды в ваших с Барби инстах… Хотя не бойся, я могу подтолкнуть. «Ну ты и говнюк!» — пронеслось в голове у Елены.

Елена 12-24-2015 16:10 Ну вот и как тебя козлом не называть?

Деймон С. 12-24-2015 16:15 Хаха, могу поспорить, что я у тебя в телефоне именно так и забит В ответ Елена сделала скрин контакта с именем Деймона и отправила ему.

Елена 12-24-2015 16:19 Не угадал;)

Деймон С. 12-24-2015 16:21 А, понял. Деймон Сучара? Елена, увидев предположение Деймона, закатив глаза, рассмеялась.

Елена 12-24-2015 16:27 Всего лишь Деймон Сальватор) Хотя сейчас ты сподвигнул меня убрать эту букву из контакта, и правда тупо, учитывая, что в моем окружении тебя единственного зовут Деймон.

Елена 12-24-2015 16:28 Боюсь предположить, как забит у тебя мой номер…

Деймон 12-24-2015 16:30 Хотел сегодня после таких новостей поменять на 50Cent, но понял, что цифра маловата (да и номинал тоже) Елена не думала, что их с Деймоном переписка выйдет за рамки разговора о предстоящих праздниках и поздравлений и так затянется, но время шло, а экран телефона все равно стабильно зажигался, выводя первые слова присланного Деймоном сообщения. Дэймон и Елена занимались каждый своими делами, отвлекались на разговоры другие звонки и переписки, на тысячу дел, которые в такие дни, как это обычно бывает, возникают в одну минуту, но неизменно отвечали на сообщения друг друга. Они обсуждали прошедшие несколько дней, подкалывали друг друга, шутливо спорили, и им обоим казалось, что они вполне отчетливо видят друг друга перед собой, словно находятся рядом: когда они читали сообщения друг друга, то знали, с каким выражением лица сказали бы это друг другу в реальности, и все это представлялось так живо, что от этого становилось еще смешнее. Елена рассказала об утреннем происшествии с их с Каем участии, когда они умудрились вылить на себя кастрюлю с молочным пудингом, на что Деймон коротко написал: «Не спорь с Каем, у него табельное оружие», — а он спрашивал у нее об итоговых тестах и, узнав об отличных результатах теста по истории, о которой он был вполне наслышан не только от Елены, но и Кэролайн, спросил, не примеряет ли она уже на себя фамилию «Говард». Еще совсем недавно Елена не была уверена в том, что по телефону с Деймоном они свяжутся когда-нибудь еще раз после того случая, когда она звонила ему по поводу приезда Ребекки, а сейчас они разговаривали, как старые друзья. Это было удивительно — и это слово, общаясь с Деймоном, Елена вспоминала уже не в первый раз. А может быть, все дело было в этой зиме, в этих днях, пропитанных неизъяснимым предчувствием чего-то такого, что так было похоже на чудо, — и уже такого близкого. Это Рождество и правда было особенным. В эти дни судьба прочно соединяла Елену с теми людьми, о которых она еще несколько месяцев назад не знала ничего, направляла осознанно делать тот выбор, принять который было для нее так же немыслимо, как слепому увидеть свет. Менялась не жизнь вокруг нее, чего обычно так ждут люди, — менялась она сама. Елена не знала, как это назвать, не могла объяснить, что с ней происходит, но с радостью и без капли страха вверяла себя этому вихрю, который ворвался в ее жизнь в одно мгновение, не спрашивая и не давая ни о чем сожалеть. Это кружило голову и будоражило кровь, это пьянило. И, может быть, действительно было началом чего-то нового, совершенно другого… И очень важного.

***

Кухня наполнялась ароматами французских приправ, смешивавшимися с мягким едва уловимым запахом томленого мяса. Это было забавно, но, тем не менее, реально: своей работой будучи непосредственно связанным с кухней, зная сотни рецептов и имея действительно потрясающие кулинарные способности, готовил Деймон очень редко — банально не было времени. В месяц количество раз, когда он ел дома, наверное, можно было бы пересчитать по пальцам — возможность пообедать он чаще имел на деловых встречах с партнерами или в те редкие моменты, когда никому от него ничего не было нужно, круговорот обсуждений, документов и встреч приостанавливался, и можно было чуть перевести дух, — и для этого, вполне понятно, он выбирал давно знакомые и отвечавшие его вкусам и требованиям рестораны или свой — и отнюдь не потому, что плохо готовила Ребекка. Сейчас, когда жизнь в бесконечной смене лиц, мест и событий получилось хоть ненадолго поставить на паузу, Деймон наконец мог с головой уйти в то, чем действительно был одержим, и по-настоящему от этого кайфовал. Телефон то и дело звякал, оповещая о звонках и смс, но это нисколько не раздражало, потому что вообще не отвлекало. Умудряясь параллельно что-то помешивать, переворачивать, сластить, мгновенно, даже не подключая память, рассчитывая пропорции, Деймон отвечал на звонки друзей, поздравлявших с Рождеством, разговор с каждым из которых затягивался минимум минут на пятнадцать, кому-то звонил сам и, оказавшись в центре этой совершенно другой, бесшумной, но такой живой суеты, обсуждая планы на рождественские каникулы, а не очередной контракт с партнерами, он был абсолютно счастлив. В доме было тихо — только были слышны голоса ведущих передачи на одном из каналов, которые Деймон часто включал «для фона». Судя по времени, скоро от врача должна была вернуться Ребекка. Деймон любил Рождество: такие праздники дарили возможность снова собраться вместе с семьей и друзьями и встретиться с людьми, которых хотелось бы видеть каждый день, а порой едва ли выходило раз в месяц. Рождество в этом году семейство Сальваторов отмечало на разных концах Земли, разбросанные по разным городам и неразрывно связанные уже с собственными семьями, кто-то оставшись с теплом и вечным летом, кто-то отправившись в настоящую зиму. Но сейчас, даже привыкнув в Рождество неизменно видеть рядом отца, рассказывать о чем-то Стефану, имея возможность похлопать его по плечу и шуточно, как в детстве, побороться на руках, вместе с Каем подшутить над Кэролайн, Деймон не ощущал никакого разочарования и грусти. Что-то такое сейчас происходило в его душе, что он пока не мог объяснить и сам, потому что еще не до конца это понимал, но что хотелось сохранить глубоко внутри настолько долго, насколько это возможно, уберечь его от любого соприкосновения с внешним миром и разделить это только с одним человеком. С одним. А скоро таких людей станет двое. Возможно, Деймон и сам этого не замечал, но чем дальше шло время, тем чаще приходили мысли об этом. Надо же, всего каких-то четыре месяца. Наверное, на самом деле это много. Но сейчас казалось, что максимум четыре дня. Последние месяцы пролетели так быстро, что в них, казалось, не было места каким-то изменениям или хотя бы их осознанию, — а сейчас Деймон раз за разом возвращался к этим мыслям, и неизменно они отчего-то вызывали на губах рассеянную, совсем не похожую на него улыбку. И внутри они отзывались таким невероятным, необъяснимым теплом, которое так хотелось сохранить в себе, не растратить попусту. Деймон и Ребекка сейчас все это воспринимали по-разному. Все, что с ней происходило, Ребекка чувствовала сейчас на совершенно другом уровне, не только в мыслях, в каких-то абстрактных, еще не имеющих четких очертаний и границ представлениях. Каждое, самое маленькое изменение она ощущала телом, каждой его клеточкой. И сейчас еще год назад не представлявшей себе жизнь, в которой у нее будет ребенок, и строившей планы, очень похожие на что-то вроде «сначала карьера, после — замужество, дети — минимум через несколько лет» Ребекке трудно было представить в этом мире человека, который был бы счастливее нее. Для того, чтобы представить свое будущее, Ребекке не нужно было знать что-то об этом ребенке — мальчик это или девочка, как его или ее зовут, какого цвета у него глаза. Она просто чувствовала его. И этого было достаточно для того, чтобы уже сейчас знать одно: она уже больше жизни его любит. Каким бы он ни был. Что бы ни случилось. Деймон только начинал делать небольшие, осторожные шаги на этом пути к истинному, окончательному осознанию и принятию в свой мир, который он готов был делить только на двоих, кого-то совершенно незнакомого, такого непонятного и пока кажущегося таким далеким, словно какой-то сон. Ребекка понимала это. Именно поэтому она не требовала от Деймона, чтобы он ездил с ней по магазинам, если только он сам не проявлял инициативу, не жаловалась, что он ни разу не сходил с ней к врачу, хотя в глубине души она мечтала о том, чтобы эти хлопоты были для них общими. Ребекка ничего не ждала — она просто знала: настанет момент, который это изменит. Она ведь видела, как смеялись его голубые глаза в то утро, когда она рассказала ему о том, что беременна. Сейчас Деймон не подводил никаких итогов, как это обычно принято делать в конце уходящего года, хотя их у него, наверное, было предостаточно, — но с детским и, может быть, поэтому с таким искренним восторгом и — он чувствовал это совершенно ясно — желанием ждал наступающего. Он не мог предугадать, что ждет их впереди, но точно знал одно: это будет настоящим приключением и, быть может, одной из самых ярких страниц в их жизни. — Нахрена ты брокколи жарить стал? Ее же жрать потом невозможно будет! Попутно разбираясь с тем, что готовил он сам, Деймон изо всех сил пытался спасти обед Зальцмана, дом которого оказался на грани Армагеддона сегодняшним утром, когда, оставив его одного с двумя дочерьми, после звонка начальника пришлось уехать на работу Дженне, его обаятельной и приятной во всех отношениях жене, которая, в полный противовес Рику, чье имя, поставленное в один ряд с любыми понятиями, так или иначе связанными с кухней, домом и хозяйством в целом, уже казалось чем-то мифическим, относилась к разряду тех женщин, которым хватило бы часа, чтобы заброшенную хижину, в которой уже никто не жил лет пятьдесят, одним лишь посредством перестановки и небольшой уборки превратить минимум в коттедж. И причина паники для Рика была далеко не в том, что он в это утро сочельника остался один с двумя маленькими девочками, которым едва исполнилось четыре, и это означало, что весь день будет расписан по минутам: заплести косички, попытаться быть строгим отцом и с как можно более суровым выражением лица сказать, что им еще рано красить ногти, а в конечном итоге сдаться под этим умоляющим взглядом огромных хитрющих голубых глаз и самому принять участие в импровизированном маникюре, устроить чаепитие у принцессы Ариэль и рассказать, почему Санта-Клаус не может прийти именно сейчас, а постоянно делает это ночью. Детям нужно было приготовить завтрак. И этот, сначала даже самому Аларику казавшийся пустяковым этап превратился в настоящее испытание. Исправить ситуацию не смогла даже записка Дженны, в которой она оставила Рику пошаговый рецепт яичницы, которую на скорую руку можно было бы сделать девочкам: от нее от греха подальше пришлось отказаться после того, как Аларик спалил все, что пытался приготовить, а потом еще около часа тщетно пытался выветрить из кухни запах гари. — Брокколи и так жрать невозможно, так что не вижу разницы, — пробубнил Рик. — Папочка, Ариэль хочет еще чая, — вдруг послышался рядом голос. Аларик на мгновение убрал трубку от уха. — Еще? Лиззи, они только что попили чая вместе с Жасмин, Белль и Золушкой. Какие же из них принцессы, если они целыми днями не будут ничего делать, а только чай пить? Губы Деймона тронула чуть заметная улыбка, когда он услышал этот диалог Рика с дочерью. Судя по молчанию, Лиззи задумалась. — Правда? — Конечно, — заверил Рик. — У принцесс есть куча других дел. — А чем ей тогда заняться? — с интересом спросила Лиззи. — Пусть Ариэль и все остальные принцессы помогут Аларику Зальцману приготовить уже этот несчастный завтрак, — услышав эту фразу девочки, хохотнул на другом конце провода Деймон. — Деймон, вот нихрена несмешно, — цыкнул на него Зальцман. — Чем заняться… — пробормотал он. — Пусть покатается на Бэмби. Уверен, они найдут общий язык. — Точно! — вдруг с невероятным восторгом, словно вспомнив что-то, воскликнула Лиззи и в этот же момент выбежала из кухни. — Джози, достань Бэмби! — Фу, ну и дерьмо, — выплюнул Рик, вернувшись к разговору с Деймоном и попробовав то, что получилось из брокколи. — Слушай, может, заполировать это все томатной пастой? Может, с ней сойдет? — Рик, какая томатная паста, — зажмурив глаза и хлопнув себя ладонью по лбу, больше не в силах слушать про эти кулинарные извращения, простонал Деймон. — Все, заканчивай насиловать овощи, бери кастрюлю, пакет молока и не клади трубку, сейчас ты будешь варить кашу, иначе я клянусь, я позвоню Дженне, чтобы она не допустила этой сраной кулинарной вакханалии и издевательства над детьми! Время под отчаянные попытки все-таки спасти потенциальный завтрак Джози и Лиззи, клятвы Рика, что он больше никогда на пушечный выстрел не подойдет к «этой беспросветной жопе», которой он называл кухню, смешанные со звонками и смс-ками других друзей, и разговоры неслось незаметно. Когда дочери Аларика без ущерба для здоровья наконец были накормлены завтраком, можно было вернуться к собственным кулинарным планам. Вдруг на мобильнике раздался звук входящего сообщения. Елена 12-24-2015 15:34 Твое влияние;) Деймон на протяжении нескольких секунд внимательно смотрел на эти слова, написанные Еленой, а затем, опустив взгляд, чуть заметно, но с нескрываемым довольством усмехнулся. Деймон не думал, что новости, так или иначе связанные с историей завещания Майкла, какими бы они ни были, смогут вызвать в нем что-то, кроме желания запустить чем-то тяжелым в того, кто об этом заикнется, но сейчас Елена всего одним сообщением разрушила все его ожидания. «Ты и вправду способная ученица», — подумал Сальватор, вспомнив, как еще несколько недель назад, когда он привез Елену в Западный Голливуд, она с дрожью говорила ему о том, что попросту боится делать какие-то шаги в отношении Майклсонов и готова отказаться от своей части наследства в их пользу, чтобы больше не иметь с ними никаких дел. Сейчас же она говорила ему о своем решении настолько спокойно, невзначай, в обычном разговоре про праздники, словно все это было действительно такой же обычной ситуацией, как поход в магазин за продуктами. Деймон всегда был против того, чтобы Елена связывалась с этой семьей, и на то были свои причины. Как бы он отреагировал на такое спокойствие, вернись он на эти недели назад? Называл бы Елену безмозглой, что очень вертелось на языке, когда обо всей этой ситуации он только узнал, кричал бы о том, что Эстер не оставит от нее мокрого места, пытался бы вправить мозги? Да, наверное. Только что переехавшая в город студентка будет противостоять жене миллионера, чья фамилия была отлично знакома нужным людям, чего было вполне достаточно, которая сама могла переломать хребет своему сопернику, просто уничтожив его, даже не притрагиваясь к нему? Смешно. Сейчас от этого желания не оставалось и тени. Спокойствие Елены сейчас не вызывало страха и порождало внутри какое-то странное ощущение, похожее на гордость и удовлетворение, которое обчно испытываешь в тот момент, когда достигаешь своей цели, потому, что не оставляло сомнений: Елена приняла это решение сама. После всего, что произошло в ее жизни за эти три месяца и что было связано с Майклсонами. После всех попыток Деймона даже не оградить — по максимуму, как маленького ребенка, изолировать ее от тех, кто был заведомо сильнее нее. Это был не слепой шаг воодушевленного призрачными розовыми мечтами человека, который, пытаясь уйти в какую-то параллельную реальность, словно не видит того, что происходит вокруг него. Не бахвальство. Елена все прекрасно понимала, и Деймон ясно видел это именно в ее взгляде, становившемся совершенно детским, когда она говорила с ним о Майклсонах. И он чувствовал, что, на самом деле, сейчас все наконец встало на свои места. Эта история только начиналась — это было совершенно ясно. Но теперь сомнений почему-то не оставалось: этому чертенку вполне по силам задать жару Эстер. Однако вместе с нескрываемой радостью от решения Елены внутри появились вопросы, задаваться которыми Деймон так не хотел. Как на это отреагирует Ребекка? Казалось, им удалось хотя бы на время закрыть эту тему и отделить свои взаимоотношения от того, что сейчас происходило в ее семье, хотя они оба и понимали: эту проблему они не решили. Чего стоило ожидать сейчас, когда Елена, наплевав на то, чем для нее могли быть опасны Майклсоны, просто сделала так, как нужно было ей? Закрывать на это глаза и делать вид, будто ничего не произошло, Ребекка не станет — Деймон знал это точно. Но сейчас до мерзкого железного привкуса во рту, до неприятных колких мурашек по коже не хотелось возвращаться к тому, что всегда стояло между ними и раз за разом словно в один момент разбрасывало их по разные стороны баррикад, за несколько минут превращая их из близких людей в тех, кем были друг для друга их семьи. И, наверное, впервые в жизни Деймон действительно не знал, каким может быть выход и возможно ли его вообще найти. Он никогда не встанет на сторону людей, к которым всю свою жизнь испытывал лишь одно — жалость и презрение. Ребекка никогда не оставит свою семью, какой бы она ни была. Деймон знал, что рано или поздно жизнь поставит их перед этим вопросом, — это случилось бы, даже если бы сейчас Майкл был жив и не было никакого завещания: они оставались детьми своих семей. Это зрело в воздухе, это вырывалось уколами и полными раздражения фраз во время ссор, это выливалось в поступки, которые все сложнее становилось понимать. Однако именно сейчас, как никогда до этого, так хотелось отсрочить поиск ответа на него. Деймон хотел думать совершенно о других вещах. И как за тонкую палочку в бешеном потоке воды, он хватался сейчас за надежду, что Ребекка почувствует то же, что и он. Да, может быть, глупо. Да, наверное, инфантильно. Но сейчас, кроме этой надежды, не оставалось ничего. Деймон не знал, сколько времени прошло: готовка была для него лучшим наркотиком, и потеряться во времени, просто получая кайф от того, что ты делаешь, было легко. Он закончил с мясом и уже хотел было пойти в гостиную, чтобы посмотреть телевизор, когда услышал характерный звук проворачивающегося ключа в дверном замке. — О господи, нет, — с полуулыбкой протянула Ребекка, только войдя в дом, почувствовав так знакомый аромат вишни и свежесваренного кофе. — Я весь чертов декабрь думаю о том, как не превратиться за праздники в медведя, а ты еще и пирог приготовил! Когда Деймон услышал, что Ребекка вернулась, сердце как-то странно екнуло в груди. Он успел это почувствовать, но не успел понять, что было причиной этого. Оттого, что это ощущение было необъяснимым, оно показалось Деймону незнакомым, но памяти — не ментальной, какая-то более глубокой — хватило секунды, чтобы показать ему, что когда-то в своей жизни он уже это чувствовал, и вспомнить тот день. Однако это внутреннее смятение не успело развиться в душе и стать сильнее — оно потухло так же мгновенно, как и вспыхнуло, в тот момент, когда Деймон увидел глаза Ребекки. Такие знакомые смеющиеся глаза, которые сейчас блестели. Счастливые глаза. И едва Деймон увидел этот взгляд, все сомнения рассеялись, как дым. — Очень даже да, — невозмутимо ответил он. — И сейчас его уже можно даже попробовать. — Ты знаешь, сколько я уже набрала за эти пять месяцев? Четыре килограмма! — воскликнула Ребекка. — Я так ни в одни джинсы потом не влезу! — Я эти четыре килограмма набрал за неделю на прошлое Рождество, просто несколько раз сходив в гости, — усмехнулся Деймон. — А у тебя за пять месяцев. Так что отлично держишься, Бекс, — прошептал ей на ухо он, притянув к себе и невесомо коснувшись губами виска. — Изверг, — поддавшись его объятиям, протянула Ребекка, но то, как она это сказала, было абсолютно противоположно содержанию фразы. — Ведь знаешь же, что не смогу отказаться, — захныкала она. Деймон лукаво улыбнулся. — На то и расчет. Сняв верхнюю одежду и обувь и умывшись, Ребекка вслед за Деймоном прошла в кухню. — Как ты тут? — улыбнулась она. — Ну, как видишь, нам с плитой было неплохо вместе, — усмехнулся Деймон, налив им по чашке кофе. — В целом и правда все отлично. Ну… Если не считать, что за последние два часа Рик угрохал пару тарелок, кажется, сломал плиту и чуть не спалил дом. Но это происходило за периметром наших квадратных метров, так что все вполне терпимо. Глаза Ребекки расширились. — Что случилось?! — Просто готовил девочкам завтрак, — согнув руки в локтях и выставив ладонями чуть вперед, ответил Деймон. — Но все закончилось благополучно, об этом даже Дженна не узнала, — поспешил заверить Ребекку он, увидев ее испуганные глаза. Блондинка рассмеялась. — Чем-то они все-таки похожи с Каем. Деймон кивнул в знак согласия. — Как ты сходила к врачу? — спросил он. — Все нормально? Задавая эти вопросы, сейчас Деймон был уже спокоен. — Все хорошо, — с улыбкой заверила Ребекка. Она посмотрела Деймону в глаза и чуть приоткрыла рот, будто бы хотела сказать что-то еще, но в последний момент передумала. Но Деймон этого не заметил. — А что насчет перелетов? Ты говорила с врачом об этом? — Мне их разрешили, — ответила Ребекка. — Так что теперь домашний арест точно окончен, — улыбнулась она. Деймон поднял глаза и на мгновение задержал взгляд на Ребекке. — Разрешили… — негромко проговорил он, и было непонятно, вопрос это или утверждение. Но уголки его губ изогнулись в улыбке. — Что-то случилось? — чуть настороженно спросила Ребекка. — Думаю, сейчас нам нужно будет кое-куда съездить, — переведя взгляд на Ребекку, сказал Деймон. — Ты ведь не против? Конечно, Деймон рисковал, когда все это планировал, до последнего толком не зная, как все может обернуться. Очень рисковал. Однако если бы его заставило остановиться перед тем, о чем они мечтали, сейчас казавшееся таким глупым «а что, если?..», то его бы звали не Деймон Сальватор. Ребекка окончательно перестала понимать, о чем говорил Деймон, но он улыбался, и это, хотя еще больше интриговало и путало, успокаивало. — Что ты задумал? — Пусть будет маленький сюрприз, — чуть склонив голову набок, сказал он. — Хочу тебе кое-что показать. Так что допивай кофе и поехали, потому что времени у нас не так много. — Если не так много, поехали прямо сейчас. Деймон взглянул на Ребекку: она смотрела на него кокетливо и с хитростью, ее глаза горели азартом, и он понимал: правила его игры она принимает. Он улыбнулся и кивнул и уже хотел было уйти собираться, но в последний момент Ребекка, взяв его за руку, остановила его. — Деймон, знаешь, — вдруг сказала она, — я… Кое-что узнала сегодня. И, раз у нас сегодня день новостей… Деймон внимательно посмотрел ей в глаза, и по его чуть растерянному взгляду было видно, что он не совсем понимал, о чем она говорит. — Что ты узнала? — с горящим нетерпением и интересом во взгляде спросил он. Уголки губ Ребекки изогнулись в улыбке, но она поджала губы, словно пыталась сдержать свои эмоции. Но по одним ее глазам Деймон видел, что на самом деле она чувствует в этот момент. Ребекка сделала шаг в его сторону и, положив ладони ему на плечи, прошептала: — У нас будет девочка.

***

Еще не вполне ощущая реальность, Мередит, чуть повернувшись, положила руку на соседнюю часть кровати, где обычно спал Стефан. Мередит чувствовала, что вот-вот проснется: внутренние часы, работавшие лучше любого механизма, было не обмануть — выработанную годами привычку вставать не позже десяти часов даже в выходные, ставшую, скорее, образом жизни, невозможно было «выключить», как будильник. Но все равно так хотелось еще понежиться в постели — эти законные полчаса «ничегонеделания», когда можно было просто полежать с закрытыми глазами или поболтать со Стефаном, уже проснувшимся, но упорно не открывавшим глаза, смешно фырчавшим, заявляя, что сегодня точно не высунет носа из-под одеяла, о какой-то ерунде, никто отнять не мог. Однако вместо знакомого тепла ладонь обжег холод дорогого шелка. Сознание прояснилось в одно мгновение. Не понимая, что произошло, Мередит открыла глаза. Стефана рядом не было. Девушка чуть нахмурилась. — Стеф.? — неуверенно позвала она. Присев на постели, Мередит огляделась вокруг. В уютном номере было светло и тихо. В просторном окне, за которым доносились отголоски улиц, остававшихся внизу, виднелась полоска серого хмурого неба. Пелена сна перед глазами рассеялась окончательно. Мередит наскоро накинула на плечи халат и, взяв с прикроватной тумбочки телефон, мельком взглянула на дисплей: часы показывали 9:33. Самым логичным вариантом из всех, наверное, было просто позвонить Стефану, но, сделав несколько шагов, сделать это Мередит не успела. Взгляд зацепился за небольшой прямоугольный лист бумаги, лежавший на туалетном столике неподалеку. Однако внимание Мередит привлек не только он. На белом листе лежал очень нежный браслет из белого золота, переливавшийся, словно на солнце. На тонкой цепочке была подвеска из плотной пластины, только более темного оттенка: сердце, на котором были выгравированы несколько слов. Мередит, не отводя взгляд от украшения, взяла браслет в руки. На подвеске печатными четкими буквами было выведено: Je t’aime. Для того, чтобы понять эту фразу, не нужно было знать французский: смысл этих слов знает, наверное, каждый человек в этом мире. Губы тронула несмелая улыбка. Мередит развернула плотный твердый лист бумаги и увидела такой знакомый спокойный ровный почерк. 11:00, площадь Шарля де Голля. Я буду ждать тебя у Триумфальной арки. Мне очень хочется вновь увидеть твою улыбку. P. S. Я совсем не разбираюсь в женских украшениях, но… Надеюсь, я был на верном пути.

Стефан

Мередит прочитала на записку, а затем вновь перевела взгляд на браслет в своих руках. Изящная цепочка с подвеской, — то, что она так давно хотела купить, из белого золота, к которому душа всегда лежала больше, чем к более популярному обычному, — Стефан не просто угадал ее желания — он словно знал их наперед, чувствуя ее, как никто другой. Он очень редко говорил ей, что любит ее. Мередит это было и не нужно. Она чувствовала это каждую секунду, каждый миг, даже если его не было рядом. Мередит надела невесомый браслет на левую руку. Она раз за разом скользила взглядом по словам в записке, и сердце начинало стучать в бешеном ритме в предвкушении предстоящего свидания. Щеки запылали огнем. До встречи оставалось всего-ничего, и Мередит ушла собираться. Когда Мередит вышла на улицу, щеки обдал колючий холод. Эти места давно не помнили такого снегопада. Снега заметали Париж, и он сдавался им в плен без боя. Это было похоже на какое-то чудо: еще несколько дней назад был окутан серой дымкой влажного тумана, и парижане, кутаясь в воротники от промозглой сырости, прячась под зонтами о дождей, которые были здесь такими частыми гостями, не ждали от погоды каких-то изменений, а за день до Сочельника она словно решила сжалиться над ними и воплотить в жизнь мечты о настоящем Рождестве — со снегом, морозами, коньками и лыжами в пригородах. И пусть машины приходилось срочно спасать из снежных завалов, и пусть в недрах гардероба нужно было искать теплые пальто и куртки, — привередливых парижан это, казалось, нисколько не смущало. Над городом проплывали серые облака, будто открывавшие путь к бескрайнему небу, позволяя увидеть его во всей его чистоте. Солнце было скрыто за ними, но и без него отчего-то было удивительно светло, и так хотелось продлить эту сказку, заставлявшую, давно повзрослев, вспоминать о чудесах и чувствовать, что, на самом деле, они так близки к нашей жизни и существуют бок о бок с нами, на расстоянии вытянутой руки. Отель, в котором Стефан и Мередит остановились, был расположен совсем недалеко от площади Шарля де Голля, и если бы Мередит вызвала такси или даже просто поехала туда на автобусе, дорога заняла бы не больше пятнадцати минут. Но сейчас отчего-то так захотелось пройтись по этим заснеженным улочкам, где они уже когда-то бывали со Стефаном, вновь увидеть эти переплетения проспектов и домов и узнать в них что-то такое, что вдруг покажется таким близким. Мередит не боялась опоздать: она точно знала, что они со Стефаном встретятся ровно в одиннадцать. Мередит на мгновение подняла голову вверх. Здесь другое небо, совершенно не такое, как в Лос-Анджелесе, теперь кажущемся таким далеким. Оно тяжелее и не сверкает переливающимися игривыми солнечными лучами, оно хмурое и безмолвное, но оно связывает с этим городом словно тысячами незримых нитей. Мередит почти привыкла к нему. Она теперь так часто смотрела на него — невзначай, просто так, без какой-то причины: когда, просыпаясь, видела его из окна номера отеля, в котором они со Стефаном жили; когда они гуляли по Елисейским полям, делая передышку в рейдах по магазинам, чтобы обойти которые, наверное, не хватило бы и целого отпуска; когда, бродя вечером по городу, оказывались у Сен-Жермен де Пре***** в свете этих средневековых фонарей, от которого вполне реально было почувствовать себя пьяным. И каждый раз это небо открывало глазам что-то такое, что ты так хотел увидеть, то, к чему ты шел и что искал, кажется, всю свою жизнь, но обрел только сейчас. Мередит никогда не была знакома с этим чувством. Но сейчас оно наполняло жизнью каждую клеточку души. Стефан и Мередит любили путешествовать. Они были очень молоды, и судьбой им были открыты тысячи дорог. И они проходили их с жаждой, с жадностью, не боясь чего-то не успеть, но боясь упустить свою мечту, которая у них была одна на двоих. Древние громады Библии и греческих мифов, взмывавшие в небо мегаполисы, так похожие на Лос-Анджелес и в то же время так далекие от него, маленькие приморские городки, насквозь пропитанные солью и шумом прибоя, — они помнили каждое место, куда спешили, чтобы отпустить все, что не давало покоя. Что-то другое происходило сейчас. Эти запутанные мощеные улочки и лавки со старинными книгами, эти заснеженные мостовые с таким специфичным, непривычным слуху французским разговором подарили им гораздо больше, чем любой из тех городов, в которых Стефан и Мередит когда-то были. Они чувствовали, как кружится голова под мрачными сводами Нотр-Дама. В спокойной, какой-то благоговейной тишине Монмартра они видели, как ранним утром Париж, открывавшийся, как на ладони, просыпался в морозной дымке, и видели, как он погружался в глубокий усталый сон, когда гасли последние фонари. Мередит и Стефан гуляли по зимнему городу, и глядя друг другу в глаза, чувствовали: они влюбляются друг в друга снова. Не потому, что в какой-то момент разлюбили. Потому, что потеряв дорогу друг к другу, пытаясь отыскать то, что так было нужно, в чужих людях, в человеке, который был сейчас рядом, вновь нашли то, что искали всегда. Мимо мелькали улицы, эти маленькие домики — очень уютные, но такие статные, так не похожие на жилые, возвращавшие на несколько столетий назад, удивительным образом уживаясь с горделивыми великанами Ренессанса, крохотные кафе, словно оставшиеся в двадцатых годах — в этом безумном времени великолепных перемен. Они обедали здесь вчера. Здесь воздух пропитан неуловимым ароматом свежеиспеченных круассанов и терпкого кофе, так напоминавшего о семье Стефана, которая не могла без него жить. Мередит помнила каждый день, проведенный здесь с ним. Каждое прикосновение. Каждую фразу. Память охотно впитывала это, как белое, еще нетронутое полотно поддается кисти художника, будто все это и вправду было с ней в первый раз. Мередит думала о том, с какой из их со Стефаном поездок можно было сравнить эту, — и что ответить самой себе, не находила. Но затем она вспоминала их самое первое путешествие вдвоем. Август. Коста-Брава и шум Средиземного моря за окном. Только она и он. Они встречались к тому моменту около трех месяцев и еще толком не понимали, что с ними происходит, — но в правильности своего решения не сомневались ни секунды. Они убежали вдвоем от той бесконечной суеты, оказавшись не за океаном, отделявшим их от США, — за гранью этого мира. Мередит и Стефану лишь предстояло узнать друг друга и осознать, что они на самом деле друг для друга значат. И им хватило всего трех недель лета для того, чтобы понять: это не интрижка. Даже не симпатия. Вернувшись в Лос-Анджелес, они начали жить вместе. В эти дни ничего вокруг не напоминало о солнечном лете. Вместо жаркого испанского солнца здесь ночью были метели. Далеко было теплое Средиземное море. Но сердце билось все с таким же трепетом и робостью, будто они и вправду сейчас были едва знакомы. И Мередит чувствовала: сейчас они со Стефаном действительно лишь в самом начале их пути. Но пройти свою жизнь хотелось только по нему. Оживленный Клебер, уютная Дюмон д’Юрвиль, и вот уже над бульваром Мальзерб склоняются нежные ветви заснеженных деревьев. Еще минута, и огромная площадь распахивается перед взглядом, словно необъятная арена. Только сейчас становится понятно, как на самом деле слабо человеческое зрение, не способное охватить взглядом ее всю. Средневековые бульвары, старые колокольни, спящие фонари и крыши сотен затерянных домов… Все соединяется в этой единственной точке, куда ведут сейчас все дороги. Здесь много людей, но потеряться или пройти мимо друг друга нестрашно. Они оба отчего-то уверены: этого не произойдет. — Ты — самая пунктуальная девушка из всех, что я знаю, — прошептал Стефан, коснувшись губ Мередит своими. Кажется, что он серьезен — на его лице нет намека на улыбку, а голос, как всегда, спокоен и сдержан. Но за него все говорит его взгляд. Его зеленые глаза смеются, а в руках он держит небольшой букет красных тюльпанов — тех самых, что он принес Мередит тогда, в самый первый раз. — Я не думала, что в моей жизни будет что-то лучше, чем проснуться в Париже, — произнесла Мередит, вдохнув нежный свежий аромат цветов. Стефан с интересом заглянул ей в глаза и склонил голову набок. — Что же? Мередит на миг перевела взгляд на браслет на запястье, а затем вновь посмотрела на Стефана и уверенно ответила: — Этим утром у Триумфальной арки встретиться с самым романтичным мужчиной на свете. Стефан внимательно смотрел Мередит в глаза, не отводя взгляд. — Тогда… Погуляем немного? — с лукавой улыбкой во взгляде сказал он. — Предлагаю начать… — он на мгновение задумался. — Например, с Лувра. «Мона Лиза», Венера Милосская, «Коронация Наполеона»… Как ты на это смотришь? Мередит задумалась. — Ты уверен, что мы туда попадем? — спросила она. — Сегодня сочельник, и билеты… Договорить Мередит не успела. — А кто сказал, что у нас нет билетов? — спокойно ответил Стефан и с этот момент показал Мередит две продолговатые карточки с изображением музея и соответствующими данными на французском. Мередит, не моргая, несколько секунд смотрела на билеты, словно не веря, и через пару мгновений, когда она подняла взгляд на Стефана и в его смеющихся спокойных глазах прочитала, что это ей действительно не снится, уголки ее губ тронула улыбка. — Ты — чудо, — прошептала ему в губы она, оставив на них поцелуй. Стефан не сказал ничего. Лишь едва заметно улыбнувшись, он просто взял ее за руку, и вместе они отправились к Лувру, до которого было рукой подать.

***

— Что ты делаешь? Увлекшись картинами в соседнем зале, Мередит чуть отстала и сейчас с изумлением наблюдала за сосредоточенным Стефаном, который, казалось, в этот момент даже не расслышал ее вопрос. Выставив руки чуть вперед, нахмурившись, он настраивал камеру своего телефона, меняя свое положение, то садясь на корточки, то наклоняясь, пытаясь подступиться к скульптуре то с одной, то с другой стороны в надежде поймать хорошее освещение, выбирая ракурс, то приближая, то отдаляя объектив, словно сейчас у него в руках был не айфон, а профессиональный фотоаппарат, а сам он был фоторепортером. Но удивляла Мередит даже не такая сосредоточенность и ответственность для одной обычной фотографии, — для Стефана это было, скорее, привычным делом, благодаря чему ему удавалось делать действительно красивые фото, — а сам факт, что он фотографировал экспонат в музее: из поездок такие снимки Мередит и Стефан почти никогда не привозили, так как оба искренне не видели в них смысла. — Фоткаю «Амура и Психею» для Кэролайн, — не отвлекаясь от работы, отозвался Стефан. В этот момент он на мгновение замер, а затем щелкнул по нужной кнопке. — Вот, — довольно протянул Стефан, посмотрев на сделанное фото. — Наконец-то получилось с нормальным освещением снять. Задание Кэролайн выполнил, можно спать спокойно, — сурово нахмурив лоб, откозырял он, поднявшись. — Кэролайн из наших фотоотчетов скоро можно будет альбом делать, — усмехнулась Мер. — Обижаешь, — фыркнул Стефан и после этого показал последний созданный на телефоне альбом, который имел красноречивое название «Тебе кранты, если ты не отправишь это Кэр» и насчитывал уже около пятидесяти фото. Мередит рассмеялась. — И почему ты не стал фотографом? — чуть склонив голову и коснувшись рукой его поясницы, спросила она. — Ну, мне всего лишь двадцать девять. Кто знает, куда меня унесет лет через двадцать. Мередит и Стефану казалось, что сейчас они оказались по ту сторону реальности. Под этим куполом, взмывавшим в небеса, соединялись тысячелетия, касаясь текших сейчас секунд, и картины оживали для них, из бездушных полотен превращаясь словно в просторные окна в тот, другой мир, такой далекий и сейчас такой близкий. В такие секунды аудиогид, так удачно заменивший экскурсовода, становился лишь фоновым звуком. — Тебе нравится «Джоконда»? — вдруг спросила Мередит, и Стефан, погруженный в свои мысли, не отрывавший взгляд от картины, поднял взгляд на девушку. Сальватор как-то растерянно, почти по-детски пожал плечами. — У нее необыкновенная улыбка, — задумчиво, с каким-то едва уловимым благоговением в голосе произнес он, снова жадно вцепившись взглядом в смотревшую на них с полотна героиню, которая будоражила умы и сердца на протяжении нескольких столетий. — Такая нежная… Знаешь, почти воздушная. Я… Честно, я не знаю, как это описать, — чуть мотнув головой, проговорил Стефан. Затем, задумавшись, он добавил: — И очень ласковый взгляд. Стефан на мгновение замолчал и с шумом выдохнул. — Но, если быть честным… Это совсем не мой типаж, — с усмешкой признался он, повернувшись к Мередит. — Да Винчи тебя бы не понял, — улыбнулась она. Стефан, поджав губы, развел руками. — C’est la vie. — Эй, улыбнись хоть чуть-чуть! — с шутливым возмущением восклицала Мередит, когда они со Стефаном фотографировались на фоне экспонатов. Он действительно очень редко улыбался на фотографиях, но Мередит все еще не теряла надежды изменить ход вещей и все-таки получить в альбом другое фото. Однако Стефан оставался непреклонен. — В Лувре — только так. Мередит оставалось лишь, закатив глаза, с улыбкой протянуть: «Ну за что мне достался такой серьезный парень?!» — и отправиться дальше, чтобы через пару минут вновь фотографироваться с ним. Потому, что самые любимые фото получались только с этим серьёзным парнем.

***

— Ай, Стеф! — хватая ртом холодный воздух, с хохотом кричала Мередит, хватаясь за руки Стефана. — Ну упадем! — Не упадем, — уверенно шептал ей на ухо Стефан, прижимая крепче к себе и продолжая щекотать Мередит под ее заливистый смех и целовать ее. На улице было совсем светло, но Стефан и Мередит даже не знали, сколько они провели в Лувре и сколько времени сейчас. Это было неважно. Время терялось здесь, превращаясь в спокойный поток, покорно сдававшийся им во власть. По запорошенному мосту прогуливались местные и туристы, совсем молодые ребята и те, кто был намного старше. Здесь никогда не было пусто: едва ли в Европе, а может, и в мире можно было найти человека, которому был бы незнаком мост Искусств, который еще много лет назад окрестили мостом Влюбленных те, кто хоть раз знал это чувство. Казалось, это был самый обычный пешеходный мост, по которому перебирались на другую сторону Сены современники Наполеона и будут ходить еще через столетия. Но было в этом завораживавшем месте что-то такое, что заставляло сердце стучать тише, когда ты поднимался сюда и на мгновение останавливался. Постоять здесь, даже просто молча и глядя куда-то далеко — туда, где за серой дымкой виднелась Эйфелева башня, слыша, как тихо шелестят спокойные волны седой Сены, и точно зная: тот, кто сейчас стоит здесь, совсем рядом с тобой, едва касаясь твоей руки, думает о том же, о чем и ты, — этого вполне достаточно для того, чтобы понять, почему именно Париж стал хранителем тайн всех влюбленных. Мередит и сама не знала, как они со Стефаном до сюда дошли. До моста Искусств от Лувра было максимум пять минут ходьбы, но, выйдя из музея, они не отправились намеренно туда. Как в тот самый первый вечер, когда они отправились гулять по вечернему Лос-Анджелесу, дышавшему весной, Стефан и Мередит просто взяли друг друга за руку и отправились туда, куда звал взгляд, опьяненный этой зимой и этим городом. Они петляли по парижским дворикам и бульварам, сами не зная, куда идут, фотографировались на мостах, кормили почти ручных голубей на площадях. Мимо по-прежнему куда-то спешили пешеходы, проворачивали под колесами жесткий снег автомобили, но все это вдруг в один момент стало неважным и таким далеким, сузившись до одной едва различимой точки. Имело значение только одно — человек, который сейчас был рядом. И больше не было никого в целом мире, который сейчас распахнулся перед ними, соединив тысячи дорог и маршрутов в единственном городе. Они остались в этом городе одни. Улицы сменяли друг друга, Стефан и Мередит о чем-то вспоминали, взахлеб рассказывали друг другу об этих работах, как маленькие дети, дурачились, о чем-то спорили и говорили, говорили, говорили… А где не справлялись слова, там помогали глаза, в которых они видели все, что они чувствовали в этот момент. И в эти минуты, со Стефаном гуляя по этим проспектам и мостовым, где оживали голоса столетий, Мередит ощущала необъяснимую, неуловимую невесомость. Это было так странно и необычно: они со Стефаном были за тысячи километров от родного города… А сердце стучало спокойно, словно они никуда и не уезжали никуда и были сейчас там, где дышится так легко, там, где нет никаких вопросов. Дома. И, наверное, только в этот момент приходило понимание: дом — это не место. Это было счастьем? Мередит не знала. Но если бы в этот день она встретила доброго волшебника, который пообещал бы выполнить любое ее желание, она бы не попросила у него ничего. Все, о чем она мечтала, сбылось в это снежное утро сочельника. — Мда, а я думала о том, как классно было бы найти здесь замок, оставленный Деймоном и Ребеккой, — с усмешкой протянула Мередит, опустив взгляд на пестревшую сотнями тяжелых замков абсолютно разных цветов, размеров и форм, исписанных именами оставивших их здесь, ограду, когда Стефан перестал ее щекотать и спустил с рук на землю. — Смело. Думаю, через пару минут мы и свой здесь не найдем, — усмехнулся Сальватор. Стефан взглянул на небольшой ключ в своих руках, а затем, повернув голову в сторону Мередит, вопросительно посмотрел на нее. Поняв безмолвный вопрос, заданный им, она с уверенностью и невесомой улыбкой на губах кивнула. Стефан замахнулся и бросил ключ в Сену, которую еще не успел покрыть лед. Мередит и Стефан стояли на мосту и молчали. А рядом дремали вековые громады, хранившие покой этого города-сна. Здесь, под сенью парижских дубов и каштанов, которые вместо листвы сейчас укрывал чистый снег, словно ожило, сойдя со страниц волшебной сказки, далекое северное королевство. Снег изредка падал с мощных лап деревьев, пугая гордо вышагивавших рядом голубей, рассыпаясь на асфальт белым сахаром, но ничто не могло нарушить эту безмятежную очарованную тишину, остановившую на миг суету этого мира. Поземка рисовала на улицах причудливые узоры, оставляя на тротуарах печать вступавшей в свои права зимы — светлой и прекрасной. Темные прочные перила моста, на которых уже давно растаял выпавший ночью снег, снова начали покрываться словно белым пухом. Мередит подняла голову вверх. В воздухе стройным тихим роем танцевали пушистые снежинки. Они оседали на ресницах, как крохотные перья, смешно щекотали нос и так быстро исчезали: мгновение — и их уже нет. Но постепенно вся одежда становилась белой, и снег прятал мост под своим мягким покрывалом. Это было похоже на какое-то чудо — такое знакомое, вернувшееся словно из детства — из тех времен, когда до него так легко было дотронуться. И сейчас, под этим снегопадом, на душе становилось так радостно и светло, что хотелось смеяться, как ребенку. Совсем скоро наступит новый год… А сколько их ждет впереди? Тысячи дорог, поворотов, взлетов и падений, дней вдали от дома и возвращений туда, где всегда будут ждать. Мередит смотрела на это серое, сейчас ставшее отчего-то таким ласковым небо, и этот снегопад заметал все, что было до. — Ты веришь в это? — вдруг спросил Стефан, по всей видимости, имея в виду традицию оставлять замок на этом мосту, а ключ от него бросать в Сену, словно закрывая свое сердце на этот замок, ключ от которого принадлежал лишь одному человеку. Мередит на мгновение опустила взгляд вниз, на темные воды реки, под которыми скрылся ключ от их замка, а затем подняла глаза на Стефана. В эту секунду их взгляды встретились. — Да, Стеф. Я верю, — ответила она, и по ее губам скользнула улыбка. — А ты? Стефан отчего-то очень внимательно смотрел Мередит в глаза. — Я очень хочу, чтобы эта примета сбылась сегодня, — произнес Стефан. Мередит на мгновение замерла. — Что ты имеешь в виду? Стефан на миг опустил взгляд, чуть отстранившись от нее. — Мер, я… Я хочу сказать тебе кое-что, — проговорил он. — Я долго думал об этом и часто представлял этот день, но сам не знал, каким должен быть этот момент. Но… В какой-то момент я понял, что не хочу больше ждать. Ты всегда мечтала побывать в Париже… — Стефан, поджав губы, улыбнулся. — И пусть тогда он будет свидетелем. Стефан с шумом выдохнул, и на его щеках проступил румянец. — Надеюсь, вы с ним, — смущенно усмехнувшись, он обвел взглядом все вокруг, — простите меня, если я буду путаться или запинаться, потому что я никогда этого не делал раньше. И в ближайшие лет этак тысячу после этого дня не собираюсь. Мередит смотрела на Стефана, не отводя взгляд, чувствуя, как сердце в груди начинается колотиться. — Мер, я был готов к этому и хотел этого еще три года назад, когда мы только начали жить вместе. Это желание я пронес в себе сквозь все эти три года, но… — Стефан мотнул головой. — Я не знал, имею ли право решать что-то за двоих. Поэтому я ничего не ждал. Я старался жить одним днем и не хотел думать о том, что когда-то все может измениться. Стефан чуть закусил губу и на несколько секунд замолчал. — Изменилось. Знаешь, несколько недель назад я бы рассмеялся в лицо тому, кто сказал бы мне это, но сейчас я понимаю: иногда нужно потерять, чтобы осознать, насколько тебе это дорого. Мередит хотела бы сказать что-то, но она приоткрыла рот и поняла, что не сможет произнести ни слова. — Я не знаю, наверное, я эгоист, — покачав головой и разведя руками, сказал Стефан. — И пусть я буду эгоистом. Но я никогда не прощу себе, если когда-нибудь тебя отпущу. Ты делаешь меня счастливым, Мер, — прошептал он, и на его губах появилась такая знакомая ей улыбка — такая ласковая, такая родная. — Ты появилась в моей жизни так неожиданно… Я не хотел отношений, не думал о семье. А все, что произошло тогда, оказалось единственным, что было нужно. Помнишь, — вдруг спросил Сальватор, — когда мы с тобой только познакомились, ты спросила меня, каким я вижу свое будущее? Теперь я могу ответить на этот вопрос. Я хочу купить дом у озера, собаку, — Стефан вновь улыбнулся уголками губ, напомнив Мередит об их давней мечте обзавестись четвероногим другом, — еще десять раз побывать в Париже. Уходить на работу по утрам и знать, что, когда я вернусь вечером, ты будешь ждать меня дома. Я хочу от тебя ребенка, — произнес Стефан, посмотрев Мередит в глаза, и, услышав эти слова, которые, она знала, были для него самыми важными, она почувствовала, как внутри вспыхнул какой-то огонек, секунда за секундой становившийся сильнее. Она смотрела ему в глаза и не верила, что все это происходит наяву. — Я не идеален, — сказал Стефан. — И, наверное, никогда не смогу стать таким. Но я очень надеюсь, что смогу сделать тебя такой же счастливой, каким делаешь меня ты. С этими словами Стефан достал из кармана брюк небольшую бархатную коробочку. Когда он открыл ее, сквозь кружащийся в воздухе снег в ней блеснуло кольцо. Стефан встал на одно колено, и Мередит, ощутив, как кровь хлынула к щекам, а глаза застлала пелена, сложила ладони, едва коснувшись ими губ, больше не в силах сдерживать улыбку. — Стань моей женой.

***

— И этот человек работает в полиции… — протянула Бонни, взглянув на Кая. Паркер, раскрыв рот, высунув язык, с благоговейным и абсолютно довольным выражением лица ловил падавшие с неба мелкие снежинки и, кажется, по-настоящему кайфовал. — Отстань, я в последний раз хавал снег в десять лет! — буркнул Кай и с невозмутимым видом вновь вернулся к любимому занятию. Бонни, Кай, Кэролайн и Кэтрин стояли рядом с домом, в котором ребята сейчас жили с Еленой, и ждали замешкавших Елену и Джереми, которые уже должны были спуститься. На часах было девять, и праздник был в самом разгаре. На улице, несмотря на снег, холод и не самое раннее время, было полно народу, и для ребят, точно так же оставивших домашние посиделки, это было вполне объяснимо: в конце концов, кому будет интересно весь рождественский вечер и ночь провести за столом, пусть и полным лакомств, в его двадцать пять? Оставив праздник живота на следующее утро, когда увидеть в холодильнике еще минимум половину приготовленного точно будет приятно, Елена, Кай, Кэролайн, Бонни, Кэтрин и Джереми решили не засиживаться дома и продолжить праздник на улице, тем более что еще утром Джереми рассказал о новом катке, который построили недавно в центре города. Для них этот вечер, вероятно, только начинался. Кэролайн и Кэтрин, услышав диалог Кая и Бонни, хихикнули. — Ребят, все круто, — услышали они басистый голос и, обернувшись, увидели выбегающего из дома, на ходу надевая куртку и держащего в руке смартфон Джереми, за которым спешила Елена. — Каток сегодня работает всю ночь! Среди друзей пронесся радостный гул. — Класс! — широко улыбнувшись, воскликнула Кэролайн, хлопнув в ладоши. — Я уже год не была на катке! — Так, ребят, сразу предупреждаю: хуже меня на коньках могут кататься только умственно отсталые пингвины, — выставив руки вперед, поспешила сказать Бонни. — Бон, серьезно, меня отец научил кататься за час, — заверил Кай. — Поделись-ка методикой, — хихикнула Кэтрин. — Ну… Он меня выкатил и сказал: «ну че, езжай», — почесав затылок, ответил Паркер. — Спасибо, дорогой, поддержал, — рассмеялась Бонни. — Бон, клятвенно обещаем: мы так делать не будем, — хохотнула Елена. — Не дрейфь, Бон-Бон, — приободрила Бонни Кэролайн, похлопав подругу по плечу. — Поставим на коньки так, что будешь не хуже Сидни Кросби в лучшие годы. — Ну что, поехали? — улыбнулся Джереми, сняв с блокировки свою машину, и ребята, кивнув, отправились к ней. Машина Джереми, его первая самостоятельная серьезная покупка, пусть и приобретенная в кредит, была, наверное, самой главной его гордостью: новенький, далеко не самый «понтовый», но очень удобный «Опель», в котором спокойно могли уместиться пятеро-шестеро человек, уже очень много раз выручал его и идеально ему подходил: он практически всегда отмечал праздники в таких больших и шумных компаниях, и поэтому автомобиль, где могли бы уместиться сразу все, был очень кстати. Поэтому сейчас, вопреки готовности Кэролайн пытаться уместиться вчетвером на заднем сидении и бояться дышать, поездка была более чем комфортной. Под рождественские песни, которые только и успевали ставить ди-джеи на радио, они обсуждали прошедший день, и в воздухе то и дело раздавался смех. Телефон в кармане куртки Кэролайн то и дело вибрировал, оповещая о новых сообщениях. Что произошло и кто писал так настойчиво, она не понимала, до тех пор, пока не разблокировала экран. Именно в этот момент все стало предельно ясно: источником оживленной беседы был семейный чат в WhatsApp, в котором за прошедшие десять минут, что Кэролайн с ребятами ждала Елену и Джереми, набралось больше сотни сообщений. Деймон 12-24-2015 21:36 Да просто протри солью! Джузеппе 12-24-2015 21:36 Деймон, ты это видел? Какая к черту соль, там слава Богу, если порошок поможет Билл 12-24-2015 21:36 Спасибо, Джуз, утешил! Кэролайн отчаянно пыталась отмотать беседу в начало разговора, чтобы понять, в чем дело, но сообщения все пребывали, и эта задача становилась абсолютно невыполнимой. — Да что там стряслось? — потеряв терпение, взвизгнула блондинка, краем глаза увидев, что Кай листает этот же чат. — Ничего особенного, — отозвался брат, — если не считать того, что папа уронил кусок говядины на любимую мамину полотняную скатерть, и ему грозит смерть прямо в Рождество, если он сейчас не выведет это пятно с нее за пятнадцать минут, пока мама не вернется домой из супермаркета. — Пресвятой боже, это та самая, белая с кружевами? — наморщив лоб и зажмурив глаза, спросила Кэролайн, вспомнив скатерть, которую так любила Джо и доставала ее только по праздникам. — Смело дядя Билл это все в общем чате обсуждает! — Слава богу, мама не привыкла брать с собой телефон, — усмехнулся Паркер. — Пусть попробует оттереть крахмалом, — посоветовала Елена. — Он берет лучше, чем соль. — Точно! Он как раз для жира хорош, — щелкнула пальцами Кэролайн и написала об этом в чат. После этого в беседу пришло еще несколько сообщений — от Стефана, посоветовавшего попробовать аккуратно вывести пятно пеной для бритья, если не поможет крахмал, и Кая, вспомнившего, что в таких случаях в академии они с однокурсниками использовали старый-добрый Fairy. Деймон 12-24-2015 21:38 Ну прямо семья отчаянных домохозяек, ни больше, ни меньше Кэролайн 12-24-2015 21:38 А классный сериал был! Пока бурно шло обсуждение, из беседы в какой-то момент исчез сам его виновник. Кай 12-24-2015 21:40 Пап, у тебя все хорошо? Стефан 12-24-2015 21:40 Да ладно вам страх нагонять. Всего лишь скатерть! Билла не было в чате около десяти минут, и за это время ребята успели придумать разные варианты развития событий. Верить, конечно, хотелось в самые безобидные, но спокойно выдохнуть все смогли, только когда Билл отправил в чат фото вполне прилично выглядящей скатерти, на которой почти не было видно пятна, поблагодарив всех за советы. Кажется, вечер был спасен. Билл 12-24-2015 21:58 Семья, как отдыхается? Или все уже спали, а я всех разбудил? — Ну что, сделаем фотку для моего папки? — улыбнулся Кай, повернувшись к друзьям, пока они стояли на каком-то светофоре. В этот вечер было сделано множество фотографий, но отказываться еще от парочки, конечно, никто не стал. Одну из них Кай как ответ своему отцу и отправил в общий чат. Деймон 12-24-2015 21:59 Фига вас там много! Кэролайн 12-24-2015 21:59 Доброе утро, лунный свет. Мы все вместе в Эдмонтоне уже второй день. Потихоньку семья начала подтягиваться в чат и, следуя примеру Кая и Кэролайн, отправлять в беседу только что сделанные фото вместо ответа на вопрос о том, что они делают в этот момент. Джузеппе 12-24-2015 22:00 Десять часов, полет нормальный К сообщению Джузеппе прикрепил селфи. В Арабских Эмиратах, судя по розовевшей на заднем плане полоске неба, было уже утро. По всей видимости, свое утро Роуз и Джузеппе начали с велопрогулки по пляжу, потому что на фото Роуз, высунув язык, ехала на велосипеде сзади и еле поспевала за Джузеппе, который даже не держался за руль, а в левой руке держал бутылку Jack Daniels. Деймон 12-24-2015 22:01 Да-а, это мой папка!

Кэролайн 12-24-2015 22:01 Странно, что это фото пришло не от тебя;)

В ответ Деймон прислал селфи, на котором в его руках был виден стакан кофе. Деймон 12-24-2015 22:02 А я за ЗОЖ

Кэролайн 24.12.2015 22:02 ХА

Кай 24.12.2015 22:02 АХАХАХА Поняв, что они с Кэролайн отправили сообщения с одинаковым текстом практически одновременно, Кай усмехнулся и, повернувшись, дал сестре пять. Вслед за братом свое фото прислал Стефан. Несмотря на то, что в Париже было еще раннее утро, они с Мередит, судя по тому, что селфи было сделано в машине, уже куда-то уезжали. Но, несмотря на заспанные глаза, ребята улыбались и выглядели абсолютно счастливыми. И так интересно было листать эти фотографии, видя за окном снегопад и мелькавшие небоскребы, а на экране — пальмы Абу-Даби, где сейчас отдыхали Роуз и Джузеппе, или очертания знакомых высоток Лос-Анджелеса на фотографиях Билла. Кэролайн несколько минут вертела в руках свой смартфон, приближая фото, присланное Стефаном, и сетуя на то, что левую руку, на которой обычно принято носить помолвочное кольцо, у Мередит на снимке не было видно, а Кай спрашивал у Джузеппе, успели ли они уже покататься на верблюдах, и просил Деймона, сейчас улетавшего с Ребеккой на Гавайи, привезти ему местную водку, Околехао, которую давно мечтал попробовать. За этими разговорами друг с другом и с семьями, шутками и смехом ребята сами не заметили, как добрались до катка. В центре города было людей ничуть не меньше, чем днем. Здесь были и их ровесники, и канадцы старше, и школьники, и совсем еще малыши со своими родителями — самый долгожданный праздник в году не оставил равнодушным никого. Припарковав машину у катка на одной из главных площадей города, ребята услышали характерные хлопки и за зданиями увидели разноцветные горевшие искры — начинался салют. И пусть им было по двадцать четыре-двадцать пять лет, они все, как один, в этот момент двинулись не в сторону катка, а в сторону площади, где сейчас все начиналось. Здесь был настоящий праздник. Ввысь каждую секунду взметались яркие огоньки, загоравшиеся в темной синеве звездного неба настоящим пламенем. Искры танцевали, то рассыпаясь в разные стороны, словно снегом, холодным и серебристым, рисуя в воздухе замысловатые узоры, то, наоборот, соединяясь, образуя над десятками завороженно наблюдавших за этим чудом людей огненные багровые куполы. Они оставляли за собой горящие следы, которые стирали новые рисунки, которые будто невидимый художник с озорством наносил на свой бескрайний холст. Они так надолго врезались в память, и казалось, что в них ты начинаешь видеть что-то новое, свое, — каких-то животных и птиц, узорчатые буквы и будто бы древние символы. Каждым новым залпом, как эхо, отдававшимся внутри, здесь словно приветствовали этот праздник, связавший тысячелетия. Кэролайн, не отрывая взгляд, наблюдала за этим маленьким чудом, и сама себе сейчас напоминала маленькую девочку. Ей показалось, что в какой-то момент ее словно лишили дара речи: она хотела бы что-то сказать своим друзьям, но не было таких слов, которые смогли бы вобрать в себя сейчас все эмоции, которые она испытывала. И именно в этот миг в душе родилось такое странное, удивительное желание… Его трудно было объяснить даже самой себе, но сопротивляться ему совершенно не хотелось. Кэролайн достала смартфон и, поймав момент, когда небо покрылось золотистой пылью, вслед которой взлетели в вышину горящие кометы, сделала фотографию, а затем, прикрепив снимок к сообщению, написала: Ты, наверное, еще спишь. А у нас вот так:) В графе получателя значился Энзо Сент-Джон. Кэролайн несколько секунд смотрела на сообщение. Уголков губ коснулась светлая улыбка, и в следующий момент Кэролайн нажала на кнопку «Отправить». Кэролайн не ожидала получить ответ сейчас, но он пришел практически мгновенно. Энзо 12-24-2015 22:49 Так вот какое оно — Рождество в Канаде:) Красивое! P.S. В шесть утра (а именно столько сейчас в Париже) я по-любому не сплю - либо ЕЩЕ, либо УЖЕ:) Вслед за этим сообщением пришло еще одно, тоже с вложенной фотографией. Пейзаж, изображенный на ней, сильно отличался от того, что сейчас Кэролайн видела в реальности, но она не смогла сдержаться от улыбки, когда увидела его. Рядом, этаже на восьмом-девятом, там, где земля была уже далеко, были распахнуты зеленые заснеженные ставни окон. Внизу лежал оживленный проспект, по которому уже спешили автомобили. А вдали, казалось, за тысячей домов, словно в другом измерении, — как самый ясный ориентир, ввысь взмывала Эйфелева башня. Энзо 12-24-2015 22:49 Здесь тоже уютно.

Кэролайн 12-24-2015 22:50 Клянусь, я поставлю это на рабочий стол!

Энзо 12-24-2015 22:50 Сочту за комплимент;) Я лишь начинающий фотограф.

Кэролайн 12-24-2015 22:51 Да? И сколько ты уже фотографируешь?

Энзо 12-24-2015 22:52 Три минуты назад начал. Рэп пока как-то ближе. Кэролайн улыбнулась.

Кэролайн 12-24-2015 22:53 Взрывного концерта тебе, хулиган;)

Энзо 12-24-2015 22:54 Спасибо, Солнышко. Энзо 12-24-2015 22:54 Хотя за концерт я и так спокоен — каждый раз, когда жизнь сталкивает меня с тобой, у меня все в ней складывается отлично. Прочитав последние слова, Кэролайн почувствовала, как у нее зарделись щеки. Ответить Энзо она не успела, рядом услышав голос Бонни. — И когда вы уже начнете встречаться? — скептически изогнув бровь, спросила подруга. — Бон-Бон, — с полуулыбкой протянула Кэролайн. — Что? — невозмутимо ответила Бонни. — Я тут скоро вся седая стану! — Мы никогда не начнем встречаться, Бон, — спокойно ответила Кэролайн. — Мы с Энзо просто друзья. В этот момент слух Кэролайн зацепился за последнее слово. Друзья. Друзья же? — Друзья, — задумчиво повторила она, чувствуя, что уже сама не уверена в том, то отчетливо понимает, кто они с Энзо друг для друга. — Наверное. В ответ Бонни закатила глаза. — Ладно, поговорим об этом на вашей свадьбе, — фыркнула Беннет, и Кэролайн, рассмеявшись, конечно, не приняв эти слова всерьез, приобняла подругу, и вскоре после того, как салют закончился, ребята отправились на каток. На огромном крытом катке, размером вполне способным перекрыть, наверное, две хоккейных площадки, казалось, было народу ничуть не меньше, чем на улице. Однако никто никому не мешал, — каждому хватало пространства хоть для того, чтобы мелкими шажками передвигаться, держась за бртики, хоть для того, чтобы выделывать кульбиты, и в этом плане здесь удобнее всего было Бонни, которая, только начиная осваивать лед, боялась случайно кого-нибудь задеть. У Бон-Бон все начиналось, как у всех: конечно, были и падения, и ушибы, и крики «я сюда больше ни ногой!». Однако рядом с ней постоянно были Елена, Кай и Кэролайн, которые на коньках были с детства, и постепенно Бонни избавлялась от своего страха и начинала держаться на льду увереннее. — Паркер, я от тебя ухожу, — заявила Бонни, обнимая очаровательного пингвина, — одну из специальных фигурок, которые обычно берут те, кто на катке впервые или стоит на льду не очень уверенно. — Посмотри — идеальный парень: постоянно молчит, и на катке за него подержаться можно. — Ничего себе заявление, — фыркнул Кай. — Ну, если уж на то пошло, то за меня на катке тоже держаться можно. — Да ну, с тобой не то, — махнула рукой Бонни. — А ты попробуй, — сказал Паркер. — Смотри. Он подъехал к Бонни и взял ее за руки. — Ай! — от неожиданности вскрикнула Беннет, почувствовав, как ноги разъезжаются. — Кай, я сейчас упаду! — Давай, обхватывай меня за туловище сзади. — Да что ты делаешь, — хихикая, пробормотала Бон-Бон. — Как что? — искренне изумился Кай. — Девушку свою возвращаю! Бонни засмеялась и осторожно обняла Кая за талию. — Держишься? — спросил Кай, чуть повернув голову. Беннет кивнула. Кай оттолкнулся руками от бортиков и осторожно, чтобы не испугать Бонни и не травмироваться, отправился в глубь катка, поближе к Елене, Кэролайн, Джереми и Кэтрин. — Кай! — от страха только и успевала вскрикивать, прижимаясь к Каю, Бонни, которой казалось, что они несутся на скорости хорошенческого автомобиля и вот-вот врежутся либо в ограждение либо в кого-нибудь из друзей. — Беннет, блин, ты с меня сейчас штаны снимешь, — хохотал Паркер, чувствуя, как она то ли неосознанно, рефлекторно, то ли пытаясь затормозить, пыталась сесть на корточки, и снова заставлял выпрямляться. Мимо проносились какие-то вывески с правилами проката, другие люди, и в какой-то момент Бонни хотелось просто закрыть глаза. Но Кая она не отпускала, и минут через десять такой разминки замысел Паркера сработал, и она, кажется, и вправду начинала забывать о специальных снарядах для начинающих: вот уже Бонни вскрикивала реже, когда Кай куда-то заворачивал, почти не зажмуривала глаза и даже, казалось, держала его чуть слабее. Через некоторое время Кай практически из рук в руки передал Бонни Елене, Джереми и Кэролайн, стоявших на коньках с детства, и «тренировку» с ней продолжили уже они, объясняя, как правильно нужно держаться, чтобы ноги не разъезжались, и как, в случае чего, смягчать падение. Они все катались совершенно по-разному, кто-то держась уверенно, кто-то чуть хуже и потому осторожнее, но они все были похожи в одном: каток и коньки возвращали их в детство. — Ну что, покатаешь? — хихикала Елена, запрыгивая на спину Джереми. — С удовольствием, — усмехался брат и, постепенно раскатываясь, начинал набирать скорость. Они кричали, разгоняясь до действительно больших скоростей, попеременно обгоняя друг друга и иногда сами побаиваясь, смеялись, фотографировались, конечно, падали, но совсем не чувствовали холода, боли и усталости. Порой они подъезжали ближе к бортикам, чтобы просто поболтать, но сделать и это спокойно не получалось. — Джер, ты… Ауч! — только и успевала вскрикнуть Кэтрин, оказавшись на льду вслед за Джереми, который еще секунду назад разговаривал с ней и Еленой, положив подруге руку на плечо, и у которого вдруг начинали разъезжаться ноги. — Мелкий засранец! — толкала его в плечо она, пытаясь подняться. — Прости, Кэт, — хохотал Джереми, на четвереньках пытаясь встать на ноги и чувствуя, что вот-вот рухнет снова. Они точно провели на катке несколько часов, но даже не помнили, во сколько оттуда уехали. Домой они вернулись с бутылкой глинтвейна и старого-доброго Wild Turkey, который начинал действовать очень быстро на разгоряченную кровь. — Тш-ш-ш, — только и успевала шикать Кэролайн, едва попадая указательным пальцем по губам. — Соседи спят! — А кто они? — с живым интересом спрашивала Елена. — Блин, Гилб, мозги включи! — шептала Кэролайн. — Ты здесь живешь, тебе виднее! — Я у Деймона живу, — возмущенно поправляла Елена. — С Деймоном? — живо включилась в разговор Кэтрин, будто опомнившись. — У Деймона… — словно на пальцах объясняя самой себе, глядя в потолок, повторяла Гилберт. — Без Деймона. — Э-это как? — Ой, Кэт, спроси у него сама… Время казалось еще детским, но ночь сгущалась над Эдмонтоном, и глаза начинал слипать сон, сквозь который Елена услышала фразу, которая принадлежала, кажется, Кэролайн: «Главное — утром не проснуться где-нибудь в Бразилии». Но на душе отчего-то очень спокойно и легко. Наверное, каждый из них в этот день пережил столько, что все это нужно было «переварить» и осознать, но не сейчас — потом, быть может, рождественским утром, вспомнив этот сочельник и не сумев сдержаться от улыбки.

***

Когда Елена проснулась, сквозь окна в гостиную начали уже начали проникать первые лучи солнца. Голова совершенно не болела, но зато руками и ногами было невозможно пошевелить: еще вчера все было нормально, но, судя по всему, организм, привыкший работать в другом режиме, оказался просто не готов к таким нагрузкам. Елена не помнила, кто и где вчера заснул, но, проснувшись и окинув взглядом гостиную, почему-то не удивилась. На диване рядом с ней еще крепко спала Бонни, а на полу, свернувшись калачиком и, кажется, чувствуя себя вполне комфортно, досматривал свои сны Кай. В соседней комнате отсыпались Джереми и Кэтрин. Не было только Кэролайн, судя по телефону на прикроватной тумбочке, спавшей там же, — значит, она проснулась раньше. — О, привет, Гилб, — сонно пробормотала Кэролайн, помахав рукой, другой держа кружку с горячим кофе. — Хочешь кофе? — Я лучше чай, — поджав губы, ответила Елена и поставила чайник. — Кэр, ты можешь пошевелить конечностями? — Да я вообще как заржавевший Терминатор, — простонала блондинка, сделав глоток кофе. — Только еще и башня трещит… А сколько времени? — сморщив лоб, спросила она. Елена достала телефон. — Нифига себе, — округлив глаза, пробормотала она. — Всего-то одиннадцать. — Успех. Я планировала проспать часов до трех, — усмехнулась Кэр. — Ребята спят? — Сонное царство, — улыбнулась Елена. В этот момент из гостиной послышался стон. — Воды… Умираю… Воды… — О, видно, уже нет, — усмехнулась Елена. Кэролайн налила стакан воды, и вместе они поспешили в гостиную. — Кто умирает? — спросила Кэролайн. — Я, — не открывая глаз, простонал Кай. — Вставай, — проговорила Кэр, тронув его за плечо, но Кай даже не пошевелился. — Нахрен? — все так же, не открывая глаз, пробормотал он. — Ну, для начала попить. — А-а-а… — явно не понимая, что происходит, простонал Кай. — Кай, просыпайся, — подойдя к нему и снова мягко тронув за руку, прошептала Елена, но, судя по всему, Паркер был в глубоком сне. — Умираю… — Паркер, не бери в привычку помирать прямо с утра, — буркнула Кэролайн. — Днем обязательно будет еще больше причин, чтобы это сделать. — Что это? Голоса из подземелья? — одними губами прошептал Паркер. — Веселые у него там сны, — усмехнулась Елена. Что сейчас Кай видел во сне и спал ли он вообще или просто был в полубессознательном состоянии, понять было трудно. Но ясно было другое: сейчас его лучше вернуть в чувства. И Кэролайн решила взять ситуацию в свои руки. — Вста-вай! — по слогами проговорила она и, набрав в рот холодной воды из стакана, выплеснула на него. Эффект был мгновенным. От неожиданности вздрогнула даже Елена. Паркер мгновенно подскочил на месте, словно и не спал, и, вскрикнув, начал оглядываться по сторонам. — Что за.? — Водички? — протянув ему стакан, беззаботно предложила Кэролайн. Реакция была цепной и не заставила себя долго ждать: услышав крик Кая, сразу же проснулась Бонни. — Блин, Паркер, ты меня заикой сделаешь! — вздрогнув, крикнула она. — Доброе утро, Бон-Бон! — почти хором поздоровались Елена и Кэролайн. — О господи… — пробормотал Кай, проведя ладонью по влажному лицу. — Что случилось? — спросил он, переведя взгляд на Елену и Кэролайн. По всей видимости, что происходило минуту назад, он не помнил вообще. — Ну, ты тут помирал, — невозмутимо ответила Кэролайн. — Воды хотел. Кай в упор смотрел в пол, а затем, приложив ладонь ко лбу, перевел взгляд на сестру. — Ну да, — нахмурив лоб, сказал он. — А потом? — А потом говорил про какие-то голоса из подземелья. Паркер, клянусь, меня никто так еще не обзывал! — Это еще что, — протянула Бонни, выпутываясь из одеяла. — Кай меня недавно во сне назвал «мой вождь Цезарь». Хотя после нашего зачета по истории, походу, это я уже должна всех так называть, — усмехнулась она. — «Аве, мой вождь Цезарь! Идущие на зачет приветствуют тебя!» — откозыряла Кэролайн. — Говард бы ценил, — хохотнула Елена. — Ой, да ну в жопу, — сморщив лоб, Кай махнул рукой и взял у Кэролайн стакан воды. — Ну хоть бы один этот сон запомнился! — с досадой воскликнул он, и девушки рассмеялись. — А все уже типа бодрствуют, что ли? — спросил Паркер. — Это только мы… Как их там… Совы? — Джереми и Кэтрин вроде бы еще спят, — ответила Елена. — Уже нет, — послышался из соседней комнаты заспанный голос Джереми, и ребята поняли: вот теперь точно начался новый день. Глаза все еще упорно хотелось закрыть, а голову приложить к чему-то мягкому. Но кухня постепенно наполнялась ароматом кофе, который отлично бодрил, а время — разговорами о прошедшем дне, так что в скором времени от сонливости не осталось и следа, хотя все они заснули, кажется, только ранним ктром. Пока друзья завтракали, Кэролайн, уже не представлявшая своей жизни без соцсетей, проверяла свою ленту в инстаграм. В какой-то момент, увидев какое-то фото, она замерла и, не моргая, на протяжении нескольких секунд смотрела на него с искренним изумлением во взгляде. — Кэр, прием, — со смехом позвал ее Кай, несколько раз щелкнув пальцами перед ее глазами. — Что там случилось в мире, пока мы дрыхали? Джей Зи стал президентом США? Марсиане высадились у Белого дома? — Да нет, — задумчиво пробормотала Кэролайн и в этот момент перевела взгляд на дрзей. — Ребят, кажется, у нас новость покруче. Кай, Елена, Кэтрин, Бонни и Джереми с интересом посмотрели на Кэролайн, ожидая продолжения. В ответ Кэр не сказала ничего, а лишь показала экран своего смартфона, на котором была фотография из аккаунта в инстаграм, принадлежавшего Ребекке. Небо пылало, объятое огнем последних лучей солнца, уходившего за горизонт, в этот момент окрасившего его в самые разные, удивительные оттенки от розового до ярко-оранжевого. В двух фигурах на берегу очень легко было узнать Деймона и Ребекку. Их одежда была одинакового, белоснежного цвета: Ребекка была в свободном платье, Деймон - в легкой льняной рубашке и шортах. Пшеничные волосы Ребекки слегка развевались на ветру. Деймон, чуть наклонившись к ней, прикрыв глаза, прислонялся к ее лбу, касаясь ладонью ее щеки, а Ребекка обнимала его за талию. На его губах играла такая знакомая, лукавая, но абсолютно счастливая улыбка. Подпись к фотографии была проста: знак бесконечности - ∞. Однако все было понятно без слов. На безымянном пальце левой руки у Деймона в тени заката, словно защищавшей их в этот вечер и в эту ночь, блестело золотое обручальное кольцо.