***
— Что значит этот взгляд? Черт возьми, я тебя боюсь. Кэролайн внимательно смотрела на Энзо, и ее светлые голубые глаза горели неподдельным любопытством. Конечно, она его не боялась. Но она действительно никогда не могла предугадать, чего от него можно ожидать. И это дразнило только сильнее. Энзо хитро улыбнулся уголками губ. — Ничего сверхъестественного и суперстрашного, — заверил он. — Скоро увидишь. — Ничего суперстрашного? Я еду куда-то с парнем, который любит «Пилу», может вставать в пять утра и до сих пор помнит теорему Виета. Нет, Лорензо Сент-Джон, ты страшный человек, и не смей спорить с этим. Итальянец рассмеялся. С такой характеристикой, данной Кэролайн, чей тон не допускал возражений, спорить не приходилось. Но Энзо оставался непреклонен, и Кэролайн не оставалось ничего, кроме как набраться терпения и, сгорая от интереса, гадать, что он мог придумать на этот раз и где они проведут ближайшие несколько часов. В мыслях Кэролайн было множество разных вариантов — от пляжа и аквабайков, в любви к которым не раз признавался Энзо, до более привычных кино или парка, в котором можно было отлично провести время, вооружившись велосипедами. Однако когда они добрались до пункта назначения, она поняла: пытаться угадать намерения Энзо — абсолютно бессмысленное занятие. — Честно, не знаю, насколько в этот раз я попал «в десятку», — сказал он, увидев искренне изумленный взгляд Кэролайн, — но я решил продолжить тему мотоциклов. С этими словами Сент-Джон протянул девушке ее билет. Кэролайн несколько секунд неотрывно смотрела на яркую продолговатую плотную карточку у себя в руках. Это не был билет на концерт какой-то музыкальной группы, здесь не проходил какой-нибудь масштабный фестиваль. Сейчас Кэролайн понимала, что не удивилась бы этому, — это было так легко представить, казалось таким близким. Это было давно знакомо. Но Кэролайн смотрела на билет, и ей казалось, что это происходит не с ней. И, наверное, только сейчас она начинала понимать, как, на самом деле, легко ощутить что-то подобное. — Суперкросс?.. — выдохнула Кэролайн, не в силах подобрать еще какие-то слова. — Сегодня заключительный этап чемпионата США — будет жарко, — объяснил Энзо. Кэролайн не смогла что-то ответить ему в этот момент. Он негромко, но абсолютно уверенно произнес, посмотрев ей в глаза: — Ты должна просто увидеть, что творят эти ребята. Карие глаза Энзо сверкнули неподдельным огоньком. Прошло всего несколько секунд, но эти несколько секунд выбили Кэролайн из колеи. Энзо видел ее растерянный взгляд, и, конечно, Кэролайн чувствовала это. Но он не боялся. Энзо словно просто крепко брал ее за руку и без особых усилий, в одно мгновение вырывал ее из привычного мира, забирая в совершенно другой, незнакомый, такой далекий, позволяя рукой коснуться того, о чем раньше не было даже мыслей. Это было странно, совершенно удивительно, абсолютно немыслимо… Но, может быть, именно поэтому Кэролайн тянуло к нему. Проходит еще одна секунда — Кэролайн кажется, что еще меньше, — и от ступора и недоумения не остается и следа. Все внутри, до последней клеточки загорается совершенно другим чувством, которое в ней так хорошо ощущал Энзо. Почувствует ли она сейчас то, чем Энзо так хотел с ней поделиться? Кэролайн не знала. Но ей хватило нескольких мгновений, чтобы понять другое: она хочет это увидеть. И абсолютно неважно, его глазами или своими. — На суперкросс меня приглашают впервые, — призналась Кэролайн. И пусть еще полминуты назад она была растеряна, сейчас в ее голосе звучал такой азарт, что Энзо не смог сдержаться от довольной улыбки. — Люблю быть в чем-то первым. — И у тебя неплохо это получается. Кэролайн показалось, что Энзо усмехнулся. — Тогда пойдем? — предложил он. Кэролайн с уверенностью кивнула. Громада Memorial Coliseum, по размерам обогнавший знаменитые Уэмбли, Маракану и Сантьяго Бернабеу, открывался взгляду во всей красе. Мерцавший яркими красками сотен разных флагов, баннеров и просто одежды фанатов, стадион гудел так, что с трудом верилось, что в этот день здесь было меньше тех девяноста тысяч человек, которые он мог в себя вместить. Конечно, Кэролайн была на стадионе далеко не в первый раз — ни разу не побывать там было просто невозможно, имея братьев, настолько одержимых хоккеем и футболом, как Деймон и Стефан. Эти матчи собирали стадионы с десятками, сотнями тысяч фанатов, которые готовы были лететь на игру любимой команды за океан. Но было ли это удивительно? Возможно ли сейчас найти в мире человека, не знающего о футболе или хоккее абсолютно ничего, пусть даже он очень далек от спорта? Но Кэролайн оглядывалась вокруг и не верила своим глазам — здесь было людей точно не меньше, чем на финале Лиги чемпионов, — а может, даже больше. И поэтому, оказавшись на этом заполненном до отказа, шумевшем так, что становилось трудно с первого раза расслышать то, что говорит человек, сидящий на соседнем месте, стадионе, Кэролайн признавалась себе, что ожидала совершенно другого. Мотоспорт был популярен в США, но сравнивать его с футболом или хотя бы тем же регби, наверное, было бы немного наивно. Понять истинные причины того безумства, которое происходило сейчас, ей только предстояло. И сделать это оказалось очень легко. Это напоминало самые захватывающие боевики. Скоростные мотоциклы, крутые повороты, барханы, как в пустыне. Ямы, в которые так легко угодить, пыль и грязь. На счету каждая секунда, и каждый миллиметр, на который ты отклонишься не в ту сторону, может стоить тебе места на пьедестале. Это не гонка, это погоня. И участвуют в ней не люди, а необузданные звери. Теперь Кэролайн начинала понимать, почему Энзо сказал ей, когда они сюда приехали: «ты должна это просто увидеть». Здесь отходили на второй план правила заездов, титулы участников — это просто превращалось в пыль, такую же, как та, которая взметалась под колесами этих мотоциклов, когда, преодолев очередной бархан, гонщики взмывали вверх, словно останавливаясь в воздухе на мгновения, когда в венах застывала кровь. Движение не прекращалось ни на секунду. Здесь не было места боли, поблажкам, жалости к себе. Тем, кто, казалось, мог запросто вступить в гонку с самим ветром, такие слова были незнакомы — Кэролайн понадобилось совсем немного, чтобы убедиться в этом. Ошибались даже самые умелые. Песок летел в разные стороны, собираясь в пыльный туман, плотной пеленой окутывавший трассу, мотоциклисты сбивались с дороги, порой не справляясь с управлением на крутых поворотах, падали, но было невозможно испугаться и толком понять, что произошло: им хватало доли секунды, чтобы подняться и, вцепившись мертвой хваткой в руль мотоцикла, как пришпоривают коней, со всей силы дать по газам и вернуться в гонку. Чего будет стоить эта ошибка, это миллисекундное промедление? Они знают, что цена может стать слишком высока. Но они будут бороться до последнего. Казалось, Кэролайн не замечала этого, но на протяжении этих нескольких часов, что они провели на соревнованиях, Энзо не раз украдкой поглядывал на нее. И каждый раз, когда он видел, как Кэролайн переживает, в самые напряженные моменты замирает, от шока прижимая ладонь к губам, или хватается за голову, или подскакивает со своего места, когда он видел, какое удовольствие она получает от всего происходящего, это был чистейший кайф для него самого, как от самого дорогого наркотика, от которого сносит крышу до мерцания в глазах, до потери пульса, до крайней точки безумия. Только наркотик этот не способен был причинить какой-то вред. Теперь Энзо знал абсолютно точно: она видела то, от чего вскипала кровь у него самого. Это не было игрой или попыткой подстроиться под него. Это было тем, что его притягивало к Кэролайн, словно магнитом: искренностью, абсолютно чистой, почти детской. — Как он это делает? — с горячностью воскликнула Кэролайн, когда один из лидеров заезда в тот момент, когда, многие были уверены, уже невозможно было избежать столкновения с одним из препятствий, в последнюю секунду отклонился в противоположную сторону настолько, что, казалось, мотоцикл просто завалится набок, а затем, абсолютно спокойно, словно все это время он продолжал путь по прямой и ровной дороге, вернулся в обычное положение, и за долю мгновения, будто из ниоткуда вырос перед дышавшим ему в спину соперником, заставив его дать по тормозам от неожиданности и сильно уйти в сторону, не заметив и зацепив песочную яму. — Я не думала, что французы хороши в мотоспорте. — Откуда ты знаешь, что он француз? — искренне изумился Энзо. — Марвин Маскин, действующий чемпион мира по мотокроссу****** в составе сборной Франции, — спокойно пожала плечами Кэролайн под еще больший шок итальянца. — Его несколько раз так назвал комментатор, и, черт, этот парень слишком хорош, чтобы не запомнить его имя и называть просто «красавчик с желтеньким мотоциклом», — хихикнула она. Энзо оставалось лишь, не моргая, смотреть на Кэролайн широко распахнутыми глазами, не в силах что-либо ответить. Но что же во всем этом было такого?.. Что происходило там, под безумными взглядами тысяч зрителей, что так гипнотизировало, завораживало, не давало узнать саму себя? Неужели это и вправду было под силу этим «железкам», как их, наверное, назвала бы бòльшая половина девушек? И сейчас, вспоминая о том вечере, когда они с Энзо ездили по ночному городу на мотоцикле, и чувствуя что-то очень похожее, как в те минуты, Кэролайн понимала, что теперь ясно знает ответ на этот вопрос. Это был другой мир. Мир, не знающих предрассудков, рамок и границ. Мир скорости. Мир свободы. И ее вкус, который никогда и нигде не ощущался так четко и так пòлно, в одно касание перечеркивал любые проблемы, вопросы, всю мишуру, которая когда-то имела значение. Остервенелый, абсолютно дикий рев мотоциклов сливается с гулом трибун, и мир вокруг взрывается яркими вспышками. Ты остаешься один посреди этого безумия, и сознание становится становится белым полотном. Нет никаких мыслей — только натянутые, как оголенные провода, нервы. А в какой-то момент ты понимаешь: то, что творится вокруг, становится частью тебя, проникает в кровь обжигающим, едким, но невообразимо прекрасным ядом. И если эта безумная гармония не была жизнью, то Кэролайн просто не знала, как это назвать. Пристрастил ли к этому Энзо, или эта странная, необъяснимая, но оказавшаяся такой сильной любовь к этому всегда жила в ней? К этому нельзя приучить. Сердце не заставишь замирать. — Все-таки жалко, что Маскин занял только третье место, — посетовала Кэролайн, когда на город начал тихо опускаться вечер, и они с Энзо возвращались со стадиона. — Я болела за него. — Думаю, Маскина это третье место только подстегнет. Сегодня была адская гонка, — с азартом и нескрываемым удовольствием протянул Энзо. — Это точно! — воскликнула блондинка. — Чего стоит один финальный заезд… Пара седых волос у меня на голове точно появилось. — Знаешь, я… — вдруг произнес Энзо. — Был почти уверен, что тебе понравится, — его глаза лукаво блеснули. — Но я не мог подумать, что ты настолько увлечешься, — признался итальянец. — Честно? Я тоже, — на губах Кэролайн появилась светлая искренняя улыбка. — Но было чертовски здорово ошибиться. Энзо, это было… — Кэролайн на миг останавливается, словно задумавшись, каким словом можно описать то, что она ощутила в этот день. — Невероятно, — выдохнула она. — Спасибо тебе. Кэролайн смотрела на Энзо с каким-то неизъяснимым сиянием в глазах, и он на мгновение замер, глядя в ее глаза. Кэролайн показалось, что он едва заметно кивнул. — Сколько я должна тебе? Этот вопрос мгновенно вернул Энзо к реальности. — В каком смысле? — нахмурив лоб, сначала не понял он. — Сколько я должна тебе за билеты? — повторила Кэролайн. Когда Кэролайн до конца сформулировала свой вопрос, Энзо обдало каким-то холодком. — Да брось, — полушутливо, с усмешкой протянул он. — Я же не дядька-кассир, мне деньги отдавать не нужно. Было видно: такой расклад Кэролайн явно не устраивает, но менять что-то Энзо намерен не был. — Правильно, ты не дядька-кассир, — согласилась Кэролайн. — Ты просто человек, купивший билеты. Так что… — Кэр, правда, это всего лишь билеты, — перебил ее Сент-Джон. — Мы прекрасно провели время, и какая разница, кто их купил? К тому же, назвать цену я сейчас вряд ли смогу. Я покупал их в начале декабря, а память на цифры у меня отвратная. Произнеся последнюю фразу, Энзо сморщился, и Кэролайн слегка усмехнулась, глядя в его хитрые глаза, конечно, понимая, что сейчас он поставил ее в тупик. — Знаешь, — вдруг сказал он, всем своим видом давая понять, что больше не желает возвращаться к этой теме, — я сейчас голодный, как волк. Как ты смотришь на то, чтобы сходить куда-нибудь поужинать? — Только за, — ответила Кэролайн. — Здесь неподалеку как раз есть отличный французский ресторанчик. — После мотогонок французский ресторан… Неплохой контраст, — усмехнулся Энзо. — Все по-честному, — невозмутимо парировала Кэролайн. — В прошлый раз мы пробовали итальянскую кухню. Теперь моя очередь, — в голубых глазах Кэролайн блеснул огонек лукавой улыбки, и, увидев его, Энзо, капитулировал. — Возражений не имею, — приподняв руки, рассмеялся он, и они с Кэролайн отправились в ее любимый ресторан. За это время они успели обсудить, кажется, все. Внутри еще были свежи воспоминания о гонках, и Энзо и Кэролайн наперебой, чувствуя, как заканчивается воздух в легких, рассказывали друг другу о чем-то и делились друг с другом впечатлениями, вспоминали моменты, заставлявшие бешено стучать сердце, в чем-то сходясь, а о чем-то страстно споря. Но время шло, и они сами не замечали, как фраза за фразой, вопрос за вопросом темы их разговоров менялись одна за другой, поворачивая совершенно в другую сторону. Кэролайн с упоением и невыразимым блеском в глазах спрашивала у Энзо о Париже, и он со смехом вспоминал, как им с друзьями приходилось бороться с парижскими снегопадами; говорил об отвратном французском кофе, потрясающих макаронах******* и рождественских огнях Парижа. Энзо признался, что они хотели уместить в три дня все, что должен увидеть в Париже каждый турист, но у них так ничего и не получилось. Они не попали в Лувр, и у Энзо не было ни одной фотографии на фоне Эйфелевой башни или других достопримечательностей Парижа, но по его глазам Кэролайн видела: его это нисколько не расстраивает. Вместо этого он рассказал ей о знакомствах с французами-автомобилистами, которые оказались не такими уж сварливыми, как могло показаться на первый взгляд, и с буксиром помогали ему с друзьями спасать машину из снежных завалов; о том, как они с друзьями провели несколько убойных вечеров в стрелковом клубе и о том, что он наконец-то освоился с FNP-9, прицеливаться из которого раньше не получалось вообще; о парижских пабах — кусочке Ирландии на французской земле, где наливают «Гиннесс» прямо из бочек и поют старинные ирландские песни, и о том, как одна из ночей, проведенных там, чуть не стоила Энзо и его друзьям, не рассчитавшим с количеством алкоголя, обратного рейса; а еще — о музыкальном магазинчике, что на бульваре Сен-Мартен, в котором так хотелось потеряться. Кэролайн слушала Энзо и невольно сравнивала его рассказ тем, о чем ей говорил о Париже Стефан, и ей казалось, что они побывали в двух разных городах. Париж, о котором рассказывал Энзо, туманил мысли дымом сигарет, которым дышали полутемные вечерние пабы, отзывался внутри отголосками струн усталой гитары и строчек, которые рождались здесь и которыми, быть может, он когда-нибудь поделится с теми, кто понимал его лучше всего. — Мне отчаянно кажется, что самая нормальная фотография из всех, что я сделал в этой поездке, — это та, которую я тогда прислал тебе, — с усмешкой подытожил Энзо. — Не знаю, какие остальные, но эта и правда классная, — с кокетством ответила Кэролайн, и уголки ее губ тронула хитрая улыбка, когда после этих слов она сняла блокировку на своем смартфоне, лежавшем на столе, и показала Энзо экран. На рабочем столе заставкой было именно его фото, присланное им в Рождество. Сент-Джон улыбнулся, не скрывая удовольствие. — Фотографу приятно. Если раньше Энзо знакомил Кэролайн со своей любимой кухней, то в этот вечер роль проводника в мире блюд, которые были совершенно ему не знакомы, целиком и полностью принадлежала ей. Кэролайн рассказала ему о том, почему он просто обязан попробовать луковый суп, как обычно делается клафутти********, который пришелся итальянцу так по душе, и с чем лучше всего сочетаются эльзасские вина. Энзо только успевал запоминать и изумляться тому, насколько хорошо Кэролайн во всем этом разбирается, на что она с усмешкой отвечала, что, имея брата-ресторатора, который бывает в Париже, кажется, чаще, чем у себя дома, другого выбора не остается. Они пили белое вино, пробовали французские десерты и говорили, говорили, говорили… Говорили о своих семьях, о работе и планах, о пляжном сезоне, который вот-вот начнется в Лос-Анджелесе. Каждую секунду, каждое мгновение им было что друг другу сказать. И это притягивало сильнее всего. — Ты улетаешь в Нью-Йорк уже завтра? — спросила Кэролайн, когда на улице окончательно стемнело, вспомнив слова Энзо о том, что он в Лос-Анджелесе лишь проездом. — Да, утром. Отдохну от солнца, — усмехнулся Сент-Джон. — Неужели ты успел разлюбить его за время жизни в Нью-Йорке? — изумилась Кэролайн. — Ни в коем случае. Но я по-особенному полюбил дождь и сырость за это время, — сказал Энзо. — В такие моменты мысли становятся… Яснее. Энзо замолчал на несколько секунд, а затем продолжил: — Но, на самом деле, в Нью-Йорк я возвращаюсь не из-за дождей, — с усмешкой сказал он. — Из-за чего же? — Кэролайн оперлась на ладонь и внимательно посмотрела на Энзо. — Мы будем снимать там клип, — ответил Энзо, подняв на нее взгляд. — На какую композицию? — с интересом спросила Кэр. — «По континентам». Этот трек Кэролайн знала очень хорошо. С этой лиричной композиции, несвойственной для Энзо, которому был близок резкий стиль, была одной из первых, которую услышала Кэролайн, знакомясь с его творчеством. История о любви, которая превратилась в привычку. О любви, когда больше невозможно быть рядом и когда нет сил отпустить. О любви?.. Она оставляла горький привкус и завязывала где-то внутри, очень глубоко, тугой неприятный узел, словно связывавший по рукам и ногам. Но в ней было что-то такое, что долго отдавалось в душе звонкими, нервными отголосками, зажигавшими оголенные вены плавящимся оловом, не позволявшими забыть и заставлявшими нажимать на replay снова и снова, как чертов мазохист. Кэролайн иногда переслушивала ее, не в силах объяснить даже самой себе, почему на эти секунды ее нелюбовь к рэпу становится не значащей абсолютно ничего. И сейчас, когда Энзо сказал, что хочет снять на эту композицию клип, Кэролайн чувствовала только одно: желание его увидеть. — Почему именно в Нью-Йорке? — спросила она. — Это было моим принципиальным желанием, — ответил Энзо. — Этот текст был написан в Нью-Йорке. Он почти полноценный герой этой истории. На губах Энзо проступила задумчивая усмешка. — Я не смогу заменить его каким-то другим городом, даже если сильно захочу. — Надеюсь, что скоро смогу посмотреть этот клип. Когда я слушаю этот трек, у меня складывается в голове целый фильм. Интересно будет сравнить, — Кэролайн улыбнулась. Возможно, Кэролайн не успела заметить это, но слух Энзо зацепился за ее фразу о том, что она слушает эту композицию. И слышать это отчего-то было нереально здорово. — Когда он выйдет, ты узнаешь об этом первой, — в глазах Энзо загорелся огонек улыбки. — Обещаю. На губах Кэролайн вновь появилась хитрая улыбка. — Ловлю тебя на слове. Сколько прошло времени, Кэролайн и Энзо, не заметили и сами: наверное, они бы с легкостью могли провести в этом ресторане еще несколько часов. Но за окном было темно, а на улице мерцали огни небоскребов и фар проезжающих мимо машин, и это означало одно: нужно было возвращаться домой. Впереди Кэролайн ждал загруженный рабочий день, а Энзо — утренний рейс, поэтому вставать нужно было рано. Когда они уходили из ресторана, Сент-Джон хотел оплатить заказ Кэролайн, но она деликатно, но ясно дала Энзо понять, что против этого. По Кэролайн было видно: начать пытаться ее сейчас переубедить означало бы точно начать спор, поэтому настаивать он не стал. — Теперь я буду знать, кого приглашать на суперкросс, — усмехнулся Энзо, когда они подошли к дому, в котором жила Кэролайн. Ребята остановились неподалеку от двора, и Энзо очень ясно увидел ее глаза в ярком оранжевом свете уличных фонарей. — Можешь на меня рассчитывать, — ответила Кэролайн. Между ними на несколько секунд возникла пауза, но затем Кэролайн ее прервала. — Энзо, спасибо тебе, — с искренностью поблагодарила она. — Правда, было здорово. Сент-Джон усмехнулся. — Тебе спасибо, — сказал он. — Сегодня я выучил столько новых слов, что, кажется, скоро вполне смогу овладеть французским. А узнать их от девушки, которая ловит кайф от мотоциклов, —вдвойне приятнее. Кэролайн рассмеялась, но Энзо видел, как покраснели ее щеки. Им показалось, что вокруг снова воцарилась тишина. — Счастливого пути, — снова услышал Энзо голос Кэролайн и поднял на нее глаза. — И… — в этот момент ему показалось, что она слегка улыбнулась, — удачи с клипом. Энзо задумчиво кивнул. — Думаю, спишемся, — сказал он, и Кэролайн кивнула в знак согласия. Разговор слишком часто стал прерываться неловкими паузами и молчанием, и они оба от этого чувствовали себя непривычно и некомфортно. Энзо показалось, что Кэролайн пожелала ему спокойной ночи, но если она действительно произнесла эти слова, то они прозвучали для него лишь приглушенными отголосками. На протяжении нескольких секунд он стоял, не шелохнувшись, как обездвиженная кукла, не в силах сделать ни одного шага. В ушах шумело, а кожа горела, как во время самой тяжелой лихорадки. То, что сейчас творилось у него внутри, Энзо уже не смог бы сдержать. И не хотел. Кэролайн хотела было уйти к дому, но он ее остановил. — Кэролайн, — его голос в ночной тишине эхом разнесся по пустовавшей улице. Кэролайн обернулась. Энзо в два шага преодолел то небольшое расстояние, которое разделяло их и, одним движением притянув ее к себе, взяв в руки ее лицо, впился в ее губы. В нос ударил уже такой знакомый запах дорогих сигарет, смешанный с терпким привкусом французского вина. Это была лишь какая-то секунд, но именно она пустила Кэролайн по венам вместо крови электрический ток, в один миг дошедший до сердца и ударивший в него, как дефибриллятор, заставив биться по-другому. Но сознание в это же мгновение освещает, будто от вспышки, и в нем звучит только одно слово, которое в эту же секунду срывается с губ. — Энзо, нет! Объятья Энзо были крепкими, но Кэролайн с такой силой остервенело оттолкнула его от себя, что он отступил в этот же момент, отпрянув на два шага. Это не отказ, не просьба — это крик, злость, ответ, совершенно безразличный к тому, как отреагирует он. — Я же сказала тебе еще тогда в клубе, — голос Кэролайн начинает звучать тише, но в нем разливается еще больший яд от нескрываемого отвращения, которым пропитано каждое ее слово, которое она цедит сквозь зубы. Сердце колотилось так, что казалось, что каждый новый его удар выбивал из легких последние остатки воздуха, что пройдет еще секунда — и вполне реально будет задохнуться. — Да… Я помню, — с полуусмешкой, переведя дыхание и опустив глаза, ответил он. В висках по-прежнему стучит кровь, но теперь Энзо понимает: это не успокоить. И сейчас на это становится плевать. Пусть стучит. Пусть несется по венам, разрывая их стенки, разъедая каждую клеточку организма ядовитой кислотой, с которой она смешана. И почему-то становится абсолютно все равно, что сейчас может ответить Кэролайн. Энзо поднял на нее раздраженный презрением взгляд и в упор встретился с голубыми глазами, еще минуту назад улыбавшимися, а сейчас кипевшими яростью. — Кэролайн, скажи, тебе самой не надоело?***
Зима подходила к концу. Погода все равно нет-нет да и баловалась ночными заморозками, когда температура приближалась к отметкам, типичным, скорее, для Нью-Йорка, где сейчас все еще, бывало, выпадал снег. Но день ото дня становилось все теплее, и туристы, не боявшиеся всеобщего убеждения в том, что зима — самое дождливое время года в Лос-Анджелесе, начинали постепенно подтягиваться к Западному побережью, загоравшегося яркими красками, наслаждаясь погодой, которая сейчас была в разы приятнее, чем в пресловутый пляжный сезон с его изматывающей жарой, которую было тяжело переносить даже тем, кто жил здесь давно, и частыми засухами. Казалось, время шло своим чередом, но сейчас Деймон впервые в своей жизни ловил себя на удивительной мысли: он будто бы перестал чувствовать его ход. Дни сменяли друг друга в хлопотах, приятных и не очень, планах, которые хотелось как можно скорее реализовать, но это было так мало похоже на ту суету, которая поглощала жизнь в большом городе и от которой он порой очень уставал. Время таяло не в скорости — оно становилось чем-то маленьким, так мало значащим по сравнению с тем, что происходило в его жизни сейчас. Напряжение в семье, царившее на протяжении нескольких месяцев, казалось, пошло на спад. Ребекку сильнее всего тревожили мысли о том, как воспримет Эстер новость об их с Деймоном свадьбе, и, как она ни пыталась скрыть это, Деймон это понимал. Мнение Эстер не имело для него никакого значения, и он никогда это не скрывал, но, видя волнение Ребекки, он старался ее поддерживать. Но к искреннему удивлению Деймона, Клаус и Эстер более чем спокойно отреагировали на эту новость и даже их поздравили. Что это — негласное, но все-таки перемирие или затишье перед бурей, — Деймон не знал, но сейчас надеялся только на одно: на то, что Эстер не станет мотать Ребекке нервы перед родами. Елена постепенно собирала документы для запуска процесса по вступлению в наследство. С этим ей помогали Джузеппе и Стефан, поэтому за Елену Деймон был спокоен. Но важнее всего в этой истории для него было другое. Ребекка, узнав о том, что Елена все-таки решила принять свою долю в наследстве Майкла, выбрала закрыть эту тему и больше ее не касаться. Быть может, Ребекка где-то внутри была готова к такому развитию событий и ждала от Елены этого шага. А может быть, она просто устала ото всей этой истории и сейчас ей, как и Деймону, хотелось думать совершенно о другом. Деймон не думал о том, что Ребекке стала безразлична вся эта ситуация, — конечно, это было не так. Он видел это в ее глазах, в которых загорался огонек негодования и презрения, когда речь заходила о Елене. Но Деймон видел и другое: в своей попытке проложить границу между тем, что происходило в ее и в их собственной семьях, Ребекка была искренна. Она сделала свой выбор, и он был в пользу их с Деймоном семьи. И это было дороже. — Поверить не могу, что на дворе уже февраль, а я увиделась с мамой только сейчас, — с искренним негодованием произнесла Ребекка, проходя в гостиную, где с ноутбуком на коленях, загружая какой-то фильм, сидел Деймон. — Время летит очень быстро. — А я говорил, что тебе пора прекращать работать, — на полном серьезе сказал Деймон, отвлекшись от ноутбука и переведя взгляд на Ребекку. — Иначе скоро и мы с тобой будем видеться раз в месяц, — он на мгновение закатил глаза, как будто прикидывая что-то, — в третье воскресенье месяца, примерно с семи до восьми, пока оба не спим. — Деймон, — мягко выдохнула Ребекка, обойдя диван и сев рядом с Деймоном. — Я уже говорила об этом. Я свихнусь в четырех стенах, если уйду в декрет сейчас. Врачи не запрещают, мне самой так комфортнее. Успею насидеться дома через пару месяцев, — Ребекка улыбнулась уголками губ, и ее голос зазвучал примирительнее. Деймон нахмурился, внимательно посмотрев в ее уставшие глаза. Сам он был совершенно другого мнения на этот счет, но он хорошо знал Ребекку и понимал: то, о чем она говорит, — правда, и никакого спокойствия круглосуточное нахождение дома ей не принесет. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как принять это. В ответ Деймон не сказал ничего. — Как мои теща и шурин? — с усмешкой через пару секунд спросил он. — Нормально, — отозвалась Ребекка. — Только мама негодовала по поводу того, что на Рождество мы с ней так и не увиделись. Сказала, что в следующем году я буду праздновать его с ними, и это не обсуждается, — на ее щеках вновь появились ямочки от чуть заметной улыбки. — Да-а? — протянул Деймон. — Эстер думает, что мы с дочкой так просто тебя отпустим? — с хитрым прищуром и полуулыбкой спросил он. Услышав этот вопрос Деймона, Ребекка почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Это был обычный разговор, каких у них было так много по вечерам, казалось, это были всего несколько слов… Но от этих слов, от этой мягкой, еще такой незнакомой и одновременно близкой улыбки, пропитанной каким-то необъяснимым, но искренним удовольствием, словно Деймон сам только привыкал говорить «мы» не о них с Ребеккой, веяло такой теплотой, что на душе становилось невообразимо легко. В ее глазах вновь заиграла нежная улыбка, и Ребекка притянула к себе Деймона. — Я постараюсь с вами договориться, — прошептала ему в губы она. — Попробуй, — усмехнулся Сальватор, прижав Ребекку к себе крепче и оставив на ее губах горький привкус сигарет. — Что ты собираешься смотреть? — спросила Бекка, слегка кивнув в сторону ноутбука. — Да здравствует классика! — развел руками Деймон, и в следующий момент на экране появилась заставка сериала «Друзья». — Составишь мне компанию? — Деймон слегка склонил голову набок и пристально посмотрел на Ребекку. На этот вопрос у Ребекки был только один ответ: отказать этим смеющимся голубым лукавым глазам было невозможно. Да и, по правде говоря, совершенно не хотелось. Деймон отставил ноутбук на журнальный столик. Ребекка удобно устроилась, положив голову ему на колени, и время неспешно потекло под любимый сериал, навевавший воспоминания о тех временах, когда они еще учились в университете, и сонные дурашливые разговоры о ерунде. Наступал вечер, и за окном постепенно темнело. — У тебя руки ледяные, — сдвинув брови, сказал Деймон, в какой-то момент коснувшись ладонью холодных пальцев Ребекки. — Тебя знобит? — Да нет, — пробормотала Бекка. — Наверное, здесь просто стало холоднее. Деймон уже как будто автоматически обвел взглядом просторную гостиную. Сам он был в легких тканевых шортах, футболке и босиком, и ему казалось, что в помещении достаточно тепло. — Принести плед? — спросил он. — Нет, не надо, — Ребекка мотнула головой. —Сейчас от тебя согреюсь, ты вон какой теплый. Ребекка зарылась в его объятия, а Деймон только улыбнулся и прижал ее крепче к себе. Они продолжили смотреть сериал, но Деймону что-то не давало отвлечься и вновь погрузиться в сюжет. Он украдкой наблюдал за Ребеккой, и чем дальше шло время, тем отчетливее ему казалось, что ее что-то беспокоит. Еще час назад заливисто смеясь и с интересом что-то обсуждая с ним, сейчас Ребекка больше молчала. Ее глаза были какими-то мутными, совсем сонными, а сама она заметно побледнела. Согреться у нее так и не получилось, и Деймону казалось, что она периодически начала подрагивать. Он пытался убедить себя в том, что он преувеличивает и это все надумано, но тревога внутри становилась сильнее. — Деймон, я, наверное, пойду посплю, — в какой-то момент негромко, почти одними пересохшими губами произнесла Ребекка. — Что-то случилось? — настороженно спросил Деймон. — Все в порядке, — спешно постаралась убедить его Ребекка. — Просто немного устала. Деймон с недоверием вглядывался в черты ее побледневшего лица. — Деймон, правда, ничего страшного, — заметив его взгляд, сказала Ребекка и, чтобы убедить его, слабо улыбнулась. — У меня просто немного болит голова. Это пройдет, — заверила она его. Деймону оставалось лишь рассеянно кивнуть, и Ребекка ушла в спальню. Деймон хотел посмотреть еще пару серий, но очень скоро глаза начали слипаться и у него. Чувствуя, что еще немного и он просто заснет за включенным ноутбуком, Деймон хотел отключить технику и тоже уйти в спальню, но, судя по всему, сделать это не успел и уснул на диване в гостиной. Деймон проснулся от яркого резкого света, внезапно ударившего в глаза. Сквозь сон он услышал слабый голос Ребекки. — Деймон… Деймон, пожалуйста… Вызови парамедиков… Еще толком не понимая, что происходит, щурясь от слепящего света, которым была залита гостиная, и изо всех сил стараясь не закрыть слипавшиеся глаза, Деймон смотрел на Ребекку абсолютно сонным отсутствующим взглядом. — Что?.. — пробормотал он, несколько раз проморгав, пытаясь скинуть с себя сон. — Что случилось? Лишь через несколько секунд Деймон смог разглядеть очертания фигуры Ребекки, которые до этого были совершенно размыты. Она стояла неподалеку от него, полусогнувшись, одной рукой держась за живот, и тяжело дышала. Ребекка открыла рот, чтобы сказать ему что-то, но в этот момент ее накрыло новой волной такой сильной боли, что она не смогла произнести ни слова. Из груди лишь вырвался приглушенный стон. Деймон вскочил с дивана и метнулся к Ребекке. — Ребекка, где болит? — прорычал он, крепко стиснув ее плечи, вглядываясь в ее испуганные глаза. За эти секунды Деймон так и не смог проснуться окончательно, и это привело лишь к одному: он не мог в полной мере осознать происходящее сразу. В голове зашумела тысяча мыслей, из которой невозможно было выхватить ни одну. В глазах рябило от яркого света и усталости, а в виски нестерпимо болели, от ежесекундно ударявшей в них крови. Щеки начинало жечь, словно от огня, когда к ним приливала кровь, но через пару секунд каждой клеточкой кожи вновь ощущался холод. И именно в этот момент, в единственное мгновение, среди этого совершенно темного торнадо обрывков мыслей и слов, сверкнула одна, сковавшая все внутри ледяным страхом. В этот момент Ребекку вновь накрыло волной такой дикой боли, что мышцы в одну секунду ослабли. Деймон, почувствовав это, сжал ее плечи крепче и хотел провести к дивану, чтобы помочь присесть или принять какое-то другое удобное положение. Но в следующий момент он услышал слабый, едва различимый шепот Ребекки. Он состоял лишь из обрывков фраз, но их смысл Деймон осознал сразу. — Деймон, началось… Нужно в больницу… Там кровь…