***
На улице было тепло, как и приучивает настоящая весна, а в жилых кварталах еще сильнее ощущался в воздухе аромат нежных стрелиций*, и Елена, неторопливо идя по уже знакомым улицам, думала о том, что возвращаться домой, когда еще не стемнело, все-таки намного круче. Была пятница, пара по невесть как оказавшейся в расписании на семестр философии после кое-как выдержанной лекции по теории визуальной журналистики, несмотря ни на что, более нужной студенту магистратуры журфака, была благополучно вычеркнута из планов, и Елена подумывала о том, чтобы, чуть-чуть отдохнув и приведя мысли в порядок после пятичасового мозгового штурма, вечером позвонить Кэролайн, Бонни и, может быть, собравшись с другими ребятами из группы, вместе отметить начало уикенда. За этими мыслями, пересекая и сменяя солнечные улицы на тенистые и прохладные и наоборот под шум все чаще проезжавших мимо автомобилей, Елена сама не заметила, как дошла до дома. Удивительно, как этот оживленный, гремевший музыкой ночных баров и горевший тысячами огней район, который для кого-то был заветной мечтой, как эта квартира в многоэтажке, порой казалось, упиравшейся в облака, принадлежавшая человеку, с которым ее ничего не связывало, в которой однажды она проснулась после шумной вечеринки с чувством неописуемого страха внутри, за каких-то несколько месяцев действительно стали ее домом. По этим зеленым аллеям, укрытым лучами огненного заката, она, бывало, гуляла по вечерам, без какой-то цели и маршрута, когда поблизости были слышны крики мальчишек, катавшихся на велосипедах, и смех парней, поздно вечером возвращавшихся с пляжа домой, навьюченных большими сумками и досками для серфинга, но абсолютно счастливых. В этой квартире Елена встречалась с друзьями, прогуляв, бывало, последнюю в расписании на день пару по нудному международному гуманитарному праву, и вместе они смеялись и подшучивали друг над другом, делились своими планами и тревогами. Здесь было спокойно засыпать… Как дома. И Елена ловила себя на мысли, что сейчас ей уже трудно представить себя в каком-то другом месте, словно это стало частью ее самой. Здесь просто было хорошо. Когда Елена, поднявшись на этаж, зашла в квартиру, ее обдало прохладным воздухом, пропитанным терпким лимонным ароматом, отдававшим свежестью. Запах был очень приятным, но, хотя причину его появления Елена понять не могла, у нее не было сомнений, что это был мужской одеколон. Быть может, она бы не обратила внимание на запах, который, в конце концов, мог ей и показаться, о чем она уже подумала, если бы, прикрыв входную дверь и положив ключи на ближайшую тумбочку, Елена не опустила взгляд вниз. Рядом с ее многочисленными туфлями, кедами и кроссовками для тренировок стояли черные мужские туфли. Сознанию, тонувшему в торнадо из закружившихся тотчас в голове мыслей, хватило секунды, чтобы соединить две этих детали, но предположить, кто мог быть нежданным гостем, и испугаться, Елена не успела, в следующее мгновение увидев такие знакомые голубые глаза. — Привет, Елена. Увидев Деймона, Елена вздрогнула, но в следующее мгновение на душе наступило колоссальное облегчение. Елена медленно выдохнула. Сердце застучало быстрее. — Привет, — словно эхом, едва слышно отозвалась она. — Деймон, а что ты… Елена с шумом выдохнула, но фразу не закончила. — Хотя… Нет, не буду задавать этот глупый вопрос, — окончательно успокоившись и вернувшись в реальность, сказала она, и уголки ее губ тронула такая знакомая Деймону улыбка. Елена вновь подняла глаза и остановила взгляд на Деймоне. Его волосы, как и всегда, были чуть взлохмачены, а прищуренные голубые глаза смотрели на нее так внимательно, как могли смотреть только они. Елена не знала, почему в этот момент это бросилось ей в глаза, но Деймон изменил своему стилю: вместо привычных кожаной куртки и футболки на нем был надет ярко-синий пиджак, чуть облегавшая его фигуру, но этим только показавшая ее достоинства белая рубашка и излюбленные джинсы. Елена практически никогда не видела его в одежде такого стиля, зная его любовь к более спортивному, но сейчас не могла не признать: этот ему чертовски идет. Деймон подошел чуть ближе, и в нос снова ударил аромат его парфюма, в котором теперь отчетливо улавливались нотки сандала, смешанного с горьким, но несильным запахом дорогих сигарет. — Мне… — Деймон на мгновение запнулся, но Елена, казалось, даже не заметила этого секундного замешательства — Нужно было кое-что взять здесь, — объяснил Сальватор. — Прости, что с набегом, — со смущенной усмешкой извинился он. — Ты извиняешься за то, что приехал в квартиру, хозяином которой являешься ты сам? — Елена снова улыбнулась. — Хозяин я, но живешь-то здесь ты, — резонно невозмутимо заметил Сальватор. — Наверное, спустя три месяца пора бы уже окончательно забрать вещи, — Деймон усмехнулся. — Если бы сейчас было три часа ночи, возможно, я бы разговаривала с тобой не так, — усмехнулась Елена, и Деймон, опустив глаза, улыбнулся, в один момент очень живо представив, каким был бы их диалог при обстоятельствах, о которых говорила она. — Но, — Елена пожала плечами и развела руками и на мгновение перевела взгляд на настенные часы, висевшие чуть поодаль, — на часах всего пять вечера, так что уверена, что твой приезд не принесет ничего экстремального. Елена перестала улыбаться, но по-прежнему смотрела на Деймона с приветливостью, как-то ласково, словно на старого друга, и Деймон ловил себя на мысли, что это ему чертовски нравится. — Но знаешь, — продолжила она, снимая верхнюю одежду, — мы столкнулись друг с другом вовремя. Когда я увидела чужую обувь, в мыслях я уже начала прикидывать, что в моей сумке есть потяжелее. Сейчас ее мысли двухминутной давности самой Елене казались смешными и до невозможности глупыми — в конце концов, какой грабитель или любой другой человек, проникший в квартиру с недоброжелательными намерениями, станет снимать обувь у входа? Но было понятно, что перед страхом становятся абсолютно бессильны любые логические доводы и способность рассуждать. Деймон рассмеялся. — Я звонил тебе, — сказал он. — Хотел предупредить, что заеду, но у тебя был выключен телефон. Услышав слова о телефоне, Елена слегка нахмурилась, не понимая, почему он был выключен. Однако, когда она наскоро достала из сумочки девайс, причина этого быстро прояснилась. — Мда… — задумчиво протянула она. — У смартфонов есть один существенный минус, — произнесла Елена, показав Деймону мобильник, на экране которого мигало изображение пустой батареи. Деймон кивнул в знак того, что он это и предполагал, и на какой-то миг в помещении воцарилась тишина. Но продолжалась она не больше нескольких коротких секунд — быть может, они не замечали этого сами, но между ними практически никогда не было молчания. Им всегда было, что сказать друг другу, и они чувствовали себя абсолютно комфортно. — Как дела? — вдруг с приветливой улыбкой спросила Елена. — Сегодня пятница, поэтому я не знаю, что ответить, кроме как «офигенно», — ответил Деймон. — И не смей говорить, что у тебя по-другому, — Деймон ткнул в Елену указательным пальцем и подмигнул ей. Его тон не принимал возражений, но у Елены их и не было. Она с улыбкой кивнула. — Как дочка? Когда Елена задала этот вопрос, она смотрела Деймону в глаза. И, кажется, только в этот момент в своей жизни она осознала, что на самом деле значат слова «блестят глаза». Когда Елена познакомилась с Деймоном, ей показалось, что он очень скрытен. Это было действительно так. Меньше всего он любил говорить с кем-то о своих проблемах. Кто бы это ни был — родной брат, любимая женщина, лучший друг — он держал все свои тревоги, сомнения и боль глубоко в сердце под замком. Он так же никогда никого не допускал до своей семьи, которая для него была крепостью, которую он, словно чего-то боясь, готов был оберегать и защищать до последнего, подобно льву. Однако за эти месяцы, что они с Деймоном друг друга знали, Елена увидела и другую, удивительную истину. До болезненности, до агрессивных попыток оставить для себя этот маленький кусочек пространства, где он мог бы пережить эту черноту, съедавшую душу, один на один с самим собой, и закрыть его от этого мира, он был до предела открыт этому миру, когда он был по-настоящему счастлив. Он не выставлял эти чувства напоказ, следуя одной старой поговорке, которая казалась очень мудрой и Елене: счастье любит тишину. Он не говорил об этом, предпочитая переживать все это так же, в себе самом, словно прислушиваясь к себе, разделяя это лишь с теми, кто был ему дорог и близок. Но в такие моменты все за него говорили его глаза. Елена не раз видела в глазах Деймона радость. И всегда она была такой… Разной. Взрывной и яркой, почти мальчишеской. Когда-то — тихой, но такой светлой. Полной гордости и самодовольной. Но всегда она была абсолютно искренней, без капли фальши и попыток выдать лживую, хотя, быть может, и нужную кому-то игру за то, что он на самом деле чувствовал. Однако сейчас, спросив Деймона об их с Ребеккой дочери, и встретившись с ним взглядами, Елена поняла: еще никогда до этой секунды она не видела такого чистого света, которым искрились сейчас его глаза. Может быть, это было лишь мгновение, вспышка, но эта вспышка сказала Елене больше, чем сотни слов, которыми Деймон мог бы ответить на ее вопрос. Нет, это были не те глаза, с которыми Елена встречалась раньше, не та радость, которая могла бы потухнуть спустя несколько минут и вдруг смениться злобой, страхом, отчаянием. Это было тем, чем была насквозь пропитана его душа. Это не исчезнет и больше не изменится. Просто потому, что это стало частью его самого. — Думаю, у нее дела еще лучше, — сказал Деймон. — Она спит, сколько захочется, не парится по поводу обвала доллара, едва ей стоит захныкать, рядом с ней тут же оказывается весь дом, кто бы у нас в этот момент ни был, — в общем, она ведет тот образ жизни, о котором мне остается только мечтать. Елена разговаривала с Деймоном, и на протяжении этих минут, смотря ему в глаза, не могла поверить своим собственным. Этот огонек, мерцавший в его глазах, невозможно было объяснить и описать хоть какими-нибудь из слов, что она знала. Но когда она видела его во взгляде Деймона, становившегося сейчас каким-то совершенно другим, ей отчего-то так хотелось улыбаться. — Уже придумали имя? Деймон поджал губы, и Елене показалось, что он чуть улыбнулся. Деймон слегка кивнул. — Миа, — произнес он. — Ее зовут Миа. — Такое нежное имя… Думаю, оно отлично подходит для… — Елена улыбнулась уголками губ. — Маленькой принцессы. Елена ни разу не видела дочку Деймона, но сейчас чувствовала, что ей совершенно не хотелось назвать ее как-то по-другому. Просто потому, что в душе не было сомнений: для Деймона эта маленькая девочка была именно такой. И он будет воспитывать ее именно так. Деймон смотрел на Елену и думал о чем-то своем. — Может, хочешь кофе? Звонкий приветливый голос Елены вырвал его из мыслей. — На днях Кэролайн привезла бразильский, может быть, понравится. — Кэролайн? — непонимающе изогнув бровь, переспросил Деймон. — Ребята часто бывают здесь, — объяснила Елена. — А так как я в этой компании единственный человек, который с вероятностью до 99% не умрет, если не выпьет чашку кофе, Кэролайн решила взять ситуацию в свои руки. И все довольны, — пожала плечами она. — Елена, я, конечно, тот еще мерзавец, — усмехнулся Деймон, — но думаю, что, ввалившись без предупреждения, требовать от тебя еще и кофе-брейк — это, наверное, уже слишком. Елена улыбнулась. — Ну, ты все-таки у меня вроде как в гостях, — чуть склонив голову набок и с легким кокетством заглянув ему в глаза, резонно заметила она. — Да и, кроме всего прочего, думается мне, что молодым отцам кофе иногда бывает не лишним, — Елена добродушно хихикнула. — Все канадцы такие гостеприимные? — с долей искреннего изумления спросил Деймон. — Привыкай, — спокойно ответила Елена. — Так что насчет кофе? Деймон развел руками. — Ты не оставляешь мне выбора. Красивым девушкам сложно отказывать. Казалось, по губам Елены скользнула самодовольная усмешка. Сначала Деймон думал, что предложение Елены выпить кофе — не более, чем проявление формальной вежливости. Но, заглянув в этот момент ей в глаза и увидев, как они блеснули, он понял: она действительно рада, что он согласился. — Ты ведь в курсе последних новостей из дурдома? — спросил Деймон, когда они устроились за столом на уютной кухне, быстро пропитавшейся запахом кофе, который натолкнул Елену на мысль о том, что он начал ассоциироваться у нее с Деймоном. — Каких новостей? — чуть сморщив лоб, непонимающе пробормотала Елена. Деймон внимательно посмотрел Елене в глаза. — Значит, не в курсе, — усмехнулся он. Деймон опустил глаза, но в этот момент улыбка исчезла с его лица, и он вновь перевел взгляд на Елену. — Ты ведь в курсе, почему имущество Майкла арестовали? — За долги, — чуть неуверенно, но зная, что эта информация правдива, не вполне понимая, зачем об этом спрашивает Деймон, ответила Елена. — Правда, откуда они у него.? Я имею в виду… У него было предостаточно денег… — Елена замолчала, задумчиво опустила взгляд в кружку с пока еще не остывшим чаем. — Возможно, он просто не успел… — предположила она. — Когда я узнал об этом, я тоже был почти в этом уверен, — сказал Деймон. — Но оказалось, что дела обстоят немного интереснее. Я не знаю, в курсе ты или нет, но в нашем законодательстве есть такая практика: составляя завещание, человек, помимо наследников, может назначить своего личного представителя. Работа, на самом деле, неблагодарная, — Деймон слегка небрежно сморщился и качнул головой. — Он объявляет об открытии завещания, трясет долги с тех, у кого они остались по отношению к наследодателю, имеет право выделять средства для нормального функционирования предприятия, если такое имеется, а самое главное — погашает все долги, которые были у самого наследодателя. Короче, мозготрах — да и только. Одно утешение — если какой-то офигенно богатый дядька вдруг в своем завещании назвал тебя его исполнителем, значит, скорее всего, в это самое завещание ты включен и после того, как ты с нервным тиком, конечно, зато с честью пройдешь эти сто двадцать кругов вакханалии, когда родственнички начинаются грызться за все подряд, начиная с кактусов на подоконнике, ты все-таки получишь свой кусок. Елена не была сильна в знании административного законодательства Соединенных Штатов, а потому сейчас внимательно слушала Деймона, не отводя глаза, стараясь концентрироваться на каждом его слове и понять его, боясь что-то упустить. — Это тенденция, — сказал Деймон, — но не обязательное условие. То есть, чисто теоретически, исполнителем завещания может быть любой, хоть чувак, с которым вы сорок лет назад на горшок в детском саду вместе ходили, главное, чтобы информация о нем была в документах. Но понятно, что так делать опасно, потому что человек должен быть хоть как-то заинтересован в исполнении этих обязательств. Деймон остановился и, потупив взгляд, тяжело выдохнул, медленно покачав головой. — Честно, я не знаю, что двигало Майклом в этот момент, — Деймон поджал губы и вновь замолчал. — Но по документам в графе «Исполнитель» стоит имя Эстер. Услышав последние слова Деймона, Елена не поверила своим ушам. — Что? — выдохнула она, кажется, не вполне осознав, что произнесла это вслух. — Эстер?! — У меня была схожая реакция, — усмехнулся Деймон, отпив из чашки кофе. — Постой, но ведь это же… — в этот момент Елене отчаянно хотелось воскликнуть, что это невозможно, что сейчас он чувствовала, что с трудом может произнести несколько слов. — Почему мы… В смысле, я, Ребекка, Элайджа… — Елена пыталась связать обрывки слов и фраз в единое целое, получалось из рук вон плохо. В голове был шум. — В момент оглашения завещания об этом не было ни слова, — закончила она. — Это тоже тот еще вопрос, — развел руками Сальватор. — Майкл не оставил Эстер ни цента, — проговорила Елена, и в этот момент в ее голосе послышались ноты отвращения. — И при этом он хотел, чтобы она разбиралась с его долгами? Впервые Елена почувствовала, что Эстер ей стало жаль. — Знаешь, мне кажется, я начинаю понимать некоторые поступки Эстер, — сказала Гилберт. — Я не в курсе всех подробностей их взаимоотношений с Майклом, но для человека, с которым ты прожил тридцать лет, с которым воспитал общих детей… Мне кажется, это слишком. — Отношения господ Майклсонов можно воспринимать как отдельный вид искусства, — елейно улыбнувшись, протянул Деймон. — Эстер не стала оплачивать долги Майкла, так? — спросила Елена. — Точно. Что и говорить, Эстер выжала из сложившейся ситуации по максимуму для себя и своего самолюбия, — усмехнулся он. — По закону, вместе с имуществом наследникам могут переходить и долги, — медленно произнесла Елена. — Получается, что… — Да, Елена. Расхлебывать это придется вам с Ребеккой и Элайджей. А еще, судя по всему, Колу, который с легкой руки последнего оказался включен в этот маленький семейный междусобойчик. — Кол… — едва слышно задумчиво повторила Елена. — Так вот зачем он звонил… Деймон непонимающе взглянул на нее. — Кол звонил мне сегодня утром, — объяснила Елена, подняв взгляд на Деймона. — Он предложил встретиться на выходных… Сказал, что это связано с завещанием и он хотел бы поговорить со мной об этом. Елена на мгновение замолчала. — Ты согласилась? — спросил Деймон. — Я не знаю, что мы сможем полезного сказать друг другу, — призналась Елена, — но если ему это нужно… Почему нет? — Не боишься? Елена пожала плечами. — А должна? Деймон пристально смотрел на Елену. Она была абсолютно спокойна и уверена в своем решении. Определенно, это был уже не тот запуганный котенок, которым он встретил ее несколько месяцев назад. Упоминание имен Майклсонов теперь напоминали ей об осторожности, а не навевали животный страх. С историей завещания Майкла, очевидно, было решено далеко не все, но теперь Елену это, казалось, не тревожило. У нее была своя цель и отказываться от нее она не собиралась. — В конце концов, звонили не Клаус, не Эстер, — сказала Елена. — Элайджа доверяет Колу, да и сам он показался мне вполне милым парнем. Если мы сможем чем-то помочь друг другу, будет здорово. Спорить с Еленой Деймон не стал. Близко с Колом он знаком не был, но точно знал, что тот не общается с Эстер и Клаусом, да и, если честно, сам не верил, что мальчишка, едва закончивший университет, может представлять из себя какую-то опасность. — Если честно, завещание Майкла меня сейчас волнует в последнюю очередь, — немного помолчав и опустив взгляд, произнесла Елена. — Эта история открыла то… Что для меня намного важнее. Деймон молчал, лишь внимательно глядя на нее, словно чувствуя, что ей нужно высказаться. — Знаешь, я… — Елена запнулась, облизнув пересохшие губы, — я долго думала об этом. Думала после нашего с тобой разговора о наших семьях. Помнишь, в тот день, когда ты пришел помочь? Деймон кивнул в знак того, что, конечно, помнит тот вечер. — Я очень хотела найти свою настоящую мать тогда, даже после разговора с тобой, — сказала Елена. — Мои родители не были против, но… — Елена выдохнула, вновь запнувшись, словно не зная, какие слова подобрать. — Мне казалось, что это неправильно по отношению к ним. Я ничего не предприняла тогда. Но день за днем, я постоянно думала об этом, — призналась она. — Моя семья — мои родители, Джереми — они мне стали еще ближе, еще роднее за это время. Но с тех пор я никак не могла побороть чувство, что кусочек этой семьи для меня потерян. Я хотела знать, какая моя мать сейчас, где она живет, чем занимается, здорова ли она. Может быть, ей нужна какая-то помощь… Деймон слушал Елену, и сейчас из его души уходило все, что имело значение еще несколько минут назад, оставляя совершенно другие мысли. Он просто не мог поверить своим ушам. Какая же она?.. Эта девчонка с огромными глазами цвета молочного шоколада — казалось, совсем взрослая… Но стоило лишь взглянуть в эти глаза, чтобы понять, что совсем еще ребенок. Ее желание не было сиюминутной прихотью, желанием потешить свою самолюбие, проявлением запоздалого юношеского максимализма и стремлением идти против всех, поступая лишь так, как считает нужным она. Это была искренняя мольба души. «Может быть, ей нужна какая-то помощь…» Елена ни разу в жизни не видела свою мать в сознательном возрасте. Елена знала, что она была осуждена, знала, что почти ею не занималась… Знала, что ни разу за эти двадцать четыре года она не поинтересовалась тем, как живет ее дочь. И у нее все равно болело за нее сердце. Ей было безразлично все, что было до. Деймон смотрел в глаза Елены и понимал: она не держит на нее зла. Смог ли бы Деймон повести себя так же, если бы встретился со своей матерью сейчас? Позволил бы опереться на свое плечо, если бы она попросила, раз и навсегда забыв о том, что произошло тогда, далекие двадцать три года назад? Он, знавший материнскую ласку, видевший ее беспрестанно до того самого дня, с упоением слушая сказки, которые она читала ему на ночь, сквозь сон чувствуя, как она укрывает его мягким пуховым одеялом и неизменно целует в висок, даже если у него ужасный грипп и температура, прося свой любимый клубничный торт на десерт и жмурясь и шипя, изо всех сил закусывая губу, чтобы не заплакать, пока она обрабатывала ему глубокие ссадины на ногах после очередной прогулки?.. Он смог бы простить? Деймон не знал. — Я знаю, что больше не смогу жить спокойно, зная об этом, — сказала Елена. — И… Я решила… Все-таки попробовать. Ее голос сейчас был тихим, совсем робким, будто она сама чего-то боялась. Но сквозь пелену этой тревоги и страха Деймон отчетливо видел что-то такое, что ясно говорило ему: она больше не отступится. — Не боишься потом об этом пожалеть? — тихо спросил он. Елена мрачно усмехнулась. — Все дерьмо, которое могло случиться со мной, уже случилось за эти полгода, Деймон, — сказала она. — Я не могу предугадать, что меня ждет дальше, но я точно знаю: я буду жалеть, если не сделаю этого. Деймон молчал. — Честно, я… Елена с шумом устало выдохнула. — Сейчас я даже не знаю, с чего мне стоит начать, — честно призналась она. — И… Если честно… Я хотела поговорить об этом с тобой. Елена подняла взгляд и посмотрела Деймону в глаза. Встретившись с ее карими глазами и услышав ее последнюю фразу, он совершенно неожиданно для себя почувствовал, как по спине пробежали мурашки. — У тебя холодный разум, и, возможно, это именно то, чего мне часто не хватает… Мне нужен кто-то, кто в нужный момент остудил бы меня. Я не хочу, чтобы ты отговаривал меня от этой затеи. Но… Я знаю, что ты — единственный, кто сможет снять с меня розовые очки и, возможно, удержать на этом пути от того шага, который делать не стоит. Деймон слышал слова Елены, и ему казалось, что каждое из них проникает ему глубоко под кожу, в самую кровь, уже не оставляя возможности забыть их, сделать вид, будто ничего не было. Этот дрожащий и одновременно — такой твердый голос, эта полная боли решимость, какой он никогда раньше не видел в этих карих глазах, эта чистая искренность, которая не боялась второго предательства, — все это прошло сквозь него и зажгло в нем пламя, перед которым он был бессилен. А может быть, сейчас, глядя на Елену, он и не хотел с ним бороться. — Что я могу тебе посоветовать? Не попадать в задницу? — задумчиво усмехнулся он, посмотрев куда-то вдаль. — Ты же все равно не послушаешь. Деймон перевел взгляд на Елену и прищурился, а на его губах заиграла совершенно удивительная улыбка. Быть может, еще недавно Елену бы задели его слова. Но сейчас обижаться на них отчего-то совершенно не хотелось. В его словах не было злобы или желания сделать побольнее, показать свое превосходство и посмеяться. Деймон казался таким близким, таким родным сейчас — словно старший брат. Он может подшучивать и нарочно играть на нервах. Может ходить по краю, словно испытывая терпение. Но он никогда не причинит тебе зла и будет готов прикончить каждого, кто попробует это сделать. — Я могу сейчас сделать для тебя лишь одно. Взгляды Деймона и Елены встретились, и Елена отчего-то почувствовала, как сердце начало биться тише. — Помочь тебе.***
Дни закружились с немыслимой скоростью. Первые недели для Деймона и Ребекки, жизнь которых изменилась практически в одночасье, были самыми сложными. Бессонные ночи, кормление по часам, клиники, врачи и прививки — привыкнуть к темпу жизни совершенно иному, до этого момента абсолютно незнакомому, но не допускавшему каких-то поблажек и упущений — было порой непросто. Иногда Ребекка и Деймон в шутку задумывались о том, что, возможно, произойди все в срок, через девять месяцев, они имели бы больше времени на то, чтобы привыкнуть к происходящему и подготовиться морально. Однако сейчас они оба понимали: скорее всего, через полтора месяца мало что изменилось бы. К ребенку они оба были не готовы. И сейчас, находясь рядом с дочерью, жизнь которой едва-едва началась, Деймон и Ребекка в каком-то смысле сами учились жить заново. Трудности начались с того, откуда они начинаются, наверное, у многих молодых родителей: с выбора имени. В ход шло, казалось, все: не только память и первые пришедшие на ум, казалось, когда-то нравившиеся имена, разговоры с родственниками, не решавшимися что-то советовать, но делившимися своими предпочтениями, примерки к фамилии и, конечно, интернет, который не помогал, а изобилием вариантов, скорее, только путал. Деймон и Ребекка имели абсолютно разные вкусы. Именно поэтому чаще всего случалось так, что варианты, которые предлагал один, абсолютно не нравились другому, и порой они всерьез думали, что все закончится тем, что им просто придется писать на листках бумаги имена, которые им нравились, и вытягивать их из шапки или еще чего-то непроницаемого. — Нет, Деймон, никакой Леи! — восклицала Ребекка. — Ты знаешь, как оно переводится? «Телка»! — Ребекка кипела от возмущения, и Деймон не мог поверить своим глазам. — Я не хочу, чтобы мою дочь звали телкой! — Ну конечно, придет она в школу и прямо так и скажет: «Всем привет, меня зовут Лея. Кстати, в переводе с древнеарабского — «телка»! — Деймон закатил глаза. — С древнееврейского, — не глядя в его сторону, буркнула Ребекка. — Бекка, да хоть с южнокитайского! Не думай так хорошо о современных детях, большинство из них не знает древнееврейский! — Главное, что мы знаем значение этого имени, — стояла на своем Ребекка. — Этого вполне достаточно! — Ребекка, не порти мне жизнь, — попросил Сальватор. — Я почти тридцать три года прожил, не зная о том, как оно переводится, и был вполне счастлив. Такие споры происходили в их доме каждый день и чаще — по несколько раз до тех самых пор, пока оба они в како-то момент не рассказали друг другу еще об одном варианте, не дававшем покоя уже несколько дней. Они не знали, что это было, — волшебство, помощь каких-то высших сил или судьбы или что-то еще — и как случилось так, что оба их варианта оказались одним и тем же именем, но это было уже далеко не важно. Они оба хотели, чтобы их дочь звали именно так. И это было главным. Что с ним происходило в эти дни, Деймон не мог описать и сам. Бòльшую часть своего времени он проводил на работе, поэтому основная часть забот о малышке ложилась на плечи Ребекки. Деймон по-настоящему любил свою работу. Все его родные и близкие свыклись с этим, и Ребекка никогда не упрекала его за то, что порой он был увлечен делами своего бизнеса больше, чем их отношениями. Но в этот момент Деймон впервые по вечерам настолько сильно и отчетливо чувствовал: он хочет домой. Он не говорил о своих ощущениях Ребекке. Он отчего-то очень редко проявлял свои чувства к дочери, когда кто-то был рядом, — возможно, мешал какой-то барьер, а может, он просто сам еще до конца не успел привыкнуть к своему новому положению. Но что с ним происходило, Ребекка видела без слов. Когда она видела, как он смотрел на Мию, когда осторожно, все еще немного боясь, брал ее на руки. Когда она видела улыбку, появлявшуюся в эти мгновения на его губах. Однажды Ребекка с улыбкой сказала ему: «Все-таки правильно говорят — мужчины больше хотят сыновей, а любят сильнее дочек». Деймон ничего не ответил ей тогда, но поймал себя на мысли: наверное, Ребекка права. Отцы любят дочек не сильнее — но особенной, совершенно другой любовью, вмещающей в себя ласки и нежности больше, чем может уместить в себе любое сердце. Он ведь помнил, как нехотя в детстве Джузеппе наказывал Кэролайн, когда ему приходилось это делать. Помнил, что чувствовал сам, когда, уходя на работу, иной раз просто так на несколько минут заходил в комнату и, опершись на бортики кроватки, тихо смотрел на свою дочь, украдкой наблюдая за тем, как она спит. Ребекка не требовала от Деймона проводить с дочерью столько же времени, сколько она, и во всем ей помогать. Она и сама понимала, что в таком возрасте ребенку нужнее всего его мать. Пока Деймон не мог с дочкой ни поиграть, ни поговорить, ни заплести ей косички, и было понятно, что в таком возрасте ребенок для мужчины был похож больше на какого-то инопланетянина, появившегося в один момент совершенно неожиданно и нарушившего весь устоявшийся порядок, чем на полноценного человека, и слова «Как так можно? Это же твой ребенок!», несмотря на убеждения некоторых женщин, звучат все-таки глупо. Но день за днем, все больше Ребекка видела, как его тянуло к дочери. Постепенно Деймон стал сам разговаривать с врачами и пытаться разобраться хотя бы в основах ухода за маленькими детьми. Когда он видел, что ей было некомфортно, понимая это по хныканью или плачу, Ребекка видела тревогу в его глазах, и, хотя нередко он пока сам не понимал, что нужно делать, он, будто на автомате, сам не вполне это осознавая, подходил и старался успокоить малышку. Сейчас, наблюдая за Деймоном, за тем, как он по кирпичику заново выстраивает этот новый для себя мир, Ребекка должна была себе признаться: она знала, что Деймон обязательно станет хорошим отцом, но не могла подумать, что он будет таким. — Да что ж у нее все такое маленькое… — однажды бормотал он, аккуратно пытаясь пальцами, которые оказались совершенно не гибкими, втиснуть руку дочери, которая явно не понимала, что с ней пытаются сделать, но с нескрываемым интересом наблюдала за успехами Деймона (от которых он, по правде говоря, был далек), в легкий комбинезон. До этого момента Деймон был уверен, что одеть ребенка, тем более такого маленького, — одна из самых простых вещей, которую только можно доверить мужчине, а потому с энтузиазмом взялся за это дело. Но проходило пять, десять, пятнадцать минут, Ребекка занималась своими делами, а Деймон в своих попытках разобраться в том, как вообще правильно надевать эти «долбаные пеленки-распашонки», которыми он уже не один раз за это время успел окрестить несчастный комбинезон, не продвинулся ни на йоту. Ребекка, поняв, что Деймону нужна подмога, зашла в гостиную. — Давай я помогу, — предложила она, но не успела сделать и шага. — Не смей! — мгновенно повернувшись и ткнув в нее указательным пальцем, воскликнул он. — Я сказал, что я смогу надеть эту хрень, — я сделаю это! Мы с отцом его джип с толкача заводили, что я, с обычным комбинезоном не справлюсь? Тон Деймона не допускал возражений, но не увидеть в его глазах это почти бессилие, граничившее с отчаянием, было невозможно. Но Ребекка понимала: спорить с ним бесполезно. — Как скажешь, — согнув руки в локтях и примирительно приподняв их, сказала она. — Только не забудь, что через сорок минут мы должны быть у педиатра, и желательно, чтобы там Миа была одетой. Ребекка с улыбкой чмокнула Деймона в щеку и вышла из гостиной, для себя решив, что если через десять минут дело останется на том же уровне, она точно вмешается и потом просто еще раз покажет ему, как это делать, и до нее донеслось абсолютно разбитое: «Твою ж мать…» Деймон менялся. И Ребекка видела это каждое мгновение. Однако, на самом деле, это было не так. Менялись они оба. Хотя Ребекка не раз повторяла, что не готова к детям, Деймон знал: она не боялась этого. Он видел ее в будущем матерью своих детей и знал, что когда-нибудь обязательно увидит эту девушку со своим сыном или дочерью на руках. Но у него все равно на мгновение замирало сердце каждый раз, когда он, бывало, просыпаясь по ночам, видел, как Ребекка успокаивала плачущую дочь. Врачи не видели в этом ничего удивительного для такого маленького возраста, но их с Деймоном дочь была беспокойной и по несколько раз за ночь могла просыпаться. Возможно, ее мучили колики или какой-то другой дискомфорт, — понять получалось не всегда, и порой привычные средства не действовали. Кроме этого, Ребекке по несколько раз за ночь нужно было просыпаться, чтобы ее кормить, и иногда получалось, что сама Ребекка могла уснуть только к раннему утру. С маленьким ребенком она уставала намного сильнее, чем на работе. Говорить о том, что кто-то может наслаждаться таким образом жизни, наверное, наивно. Но Деймон наблюдал за своей женой, и он не мог понять, откуда в этой девушке столько моральных сил. Проспав всего несколько часов, услышав плач дочери, она снова вставала и порой больше часа проводила с ней на руках, укачивая и пытаясь ее успокоить. Деймон наблюдал за Ребеккой, тихонько певшей ей колыбельные, и знал одно: он никогда не видел в чьем-то взгляде столько нежности и любви. С самого детства лишенная материнской ласки, сама Ребекка была совершенно другой матерью, нежели ее. Она ждала этого ребенка. Жизнь несколько раз хотела отнять его у нее, и сейчас Ребекка словно хотела отдать этой крохе всю любовь, что копилась у нее внутри все то время, что она не могла просто ее обнять и прижать к себе, когда, не в силах помочь своему ребенку, просто молилась лишь об одном: чтобы врачи вновь оказались сильнее. Деймону не дано было предугадать, какой станет их дочка, когда она вырастет. Но одно он все-таки знал точно: она будет счастливой. —…Оборотный капитал общества в этом отношении отличается от оборотного капитала отдельного лица. Поддержание последнего не составляет никакой части его чистого дохода, который должен целиком состоять из его прибыли. Но хотя оборотный капитал каждого отдельного лица и составляет часть оборотного капитала общества, к которому оно принадлежит, однако это не исключает для капитала возможности составлять так же часть чистого дохода общества… Придя домой, услышав голос Деймона и не понимая, зачем он начал читать одну из, судя по всему, экономических книг вслух, Ребекка проскользнула в гостиную. Она была готова увидеть многое — за исключением, пожалуй, того, что она увидела. На диване с раскрытой книгой в руках сидел Деймон. На груди у него, прижавшись щекой и, судя по всему, уже видя десятый сон, тихонько посапывала Миа. Суды по тому, как он время от времени переводил взгляд на дочь, читал он именно ей. — Что ты делаешь? — все еще не веря в происходящее, пробормотала Ребекка. — А, ты уже вернулась, — сказал Деймон. — Ты же сама просила меня ее уложить. Она долго не засыпала, так что… Я решил немного ускорить этот процесс. — С помощью научного трактата? — глаза Ребекки расширились. — А что такого? У нас под это, — Деймон показал Бекке темно-зеленую обложку книги, на которой крупными золотыми буквами было выведено: «А. Смит. О природе капитала, его накоплении и применении», — весь курс засыпал. Что уж говорить о маленьких девочках, — не без гордости шепотом усмехнулся он и, аккуратно отложив книгу на журнальный столик, встал с дивана, чтобы отнести дочь в спальню. — Надеюсь, такое чтение смитовского «Капитала» в полуторанедельном возрасте не аукнется лет через двадцать пять, и Миа не ударится в бизнес, как наши с тобой семьи, — усмехнулась Ребекка, когда Деймон вернулся. — Ну, у меня в семье не все занимаются бизнесом, — напомнил он. — Вот, например, Кай — полицейский. — Кай не девушка. — В нашей дочери должен быть стержень, — сказал Деймон. — А то вдруг встретит такого придурка, как я… — Сальватор усмехнулся. Ребекка потянулась к нему, обвив его руками за талию, и Деймон обнял ее за плечи. — Вот как раз только если она встретит такого «придурка», как ты, я буду спокойна, — улыбнулась она, и Деймон, усмехнувшись, поцеловал ее. Но о чем бы сейчас ни говорила Ребекка, как бы ни улыбалась, в ее глазах Деймон отчетливо видел тревогу. И о ее причинах он догадывался. — Зато ты сейчас не очень спокойна. Ребекка взглянула на Деймона. — Ты рентген? — Так, подрабатываю на полставки, —прищурившись, ответил он. Деймон склонил голову набок и внимательно посмотрел Ребекке в глаза, показывая ей: «отмазаться» ей все равно не удастся. Ребекка отвела глаза и высвободилась из его объятий. — Мы недавно созванивались с Ником, — сказала она, выдохнув, и села на диван. Деймон последовал за ней. — С деньгами так ничего и не выяснилось, и он поругался с мамой. Хотя, казалось бы, чего ему беспокоиться — не ему же оплачивать эти долги… —глядя куда-то вдаль, задумчиво пробормотала Ребекка. — Привычка у твоего брата такая, — усмехнулся Деймон. — Его хлебом не корми, дай за чужое бабло попереживать. Ребекка перевела взгляд на Деймона, но в ответ не сказала ничего. — Ладно, согласен, — поняв, что отпустил шутку не в самый подходящий момент, выдохнул Деймон, — ситуация не из приятных. — Деймон, честно, на деньги мне уже плевать, — устало произнесла Ребекка. — Пусть вычитают из доли, сколько хотят, чтобы покрыть все эти чертовы долги, только пусть уже оставят это наследство в покое. Каждый из нас уже достаточно хлебнул дерьма с этим завещанием, и пытаться исправить что-то уже бессмысленно. Ребекка замолчала. — Просто… — негромко проговорила она, и Деймону показалось, что ее голос дрогнул, — эта ситуация уже в который раз показала мне, что все, во что я хотела верить и во что я пыталась верить с самого детства, на самом деле пыль. Даже не показала. Просто ткнула носом. Деймон пристально посмотрел на Ребекку. — Знаешь, мы с Ником… Всегда боялись, что наши родители разведутся, — призналась она. — Они ссорились, конечно, и несколько раз было так, что мы думали: это точно конец, они разъедутся. Но до развода дело так и не дошло. Они могли не общаться неделями. Папа ночевал у друзей, мама была вся в работе… А затем все начиналось заново, и мы с Клаусом, конечно, радовались — ведь папа с мамой снова были рядом. Я до сих не могу понять, что их удерживало от последнего шага, даже в тот момент, когда казалось, что уже ничего нельзя восстановить, когда они били на кухне посуду в тот момент, когда мы в соседней комнате делали уроки, — задумчиво сказала Ребекка. — Может быть, они и правда хотели сохранить семью ради нас, а может… Ребекка вновь остановилась. — Сейчас я понимаю, что, наверное, было бы к лучшему, если бы они все-таки расстались. Возможно, сейчас не было бы всей этой ненависти друг к другу, которая просто выливалась из них, — в каждом слове Ребекки звучала невообразимая горечь. И, если честно, я до сих пор не могу поверить, что мои отец и мать, живя друг с другом все эти тридцать лет под одной крышей, на самом деле, ненавидели друг друга, как худшие враги. Деймон услышал ее чуть шелестящий вздох. — Я хочу только одного, — призналась Ребекка. — Чтобы такого никогда не произошло у нас. Чтобы не было этой грязи. Чтобы наши дети росли в спокойной обстановке. Даже если когда-то нам придется расстаться. Слушая Ребекку, Деймон чувствовал, что у него по коже пробегают мурашки. Мысли о том, о чем говорила Ребекка, заставляли его чувствовать себя неуютно, но в глубине души он понимал: он согласен с ней. — Твои родители ведь совершенно разные, — проговорил он, посмотрев ей в глаза. — У них прямо противоположные характеры, взаимоисключающие ценности… Жить в такой обстановке и в таком ритме на протяжении стольких лет… Это сложно. Я говорю к тому, что… Возможно, это не ненависть, копившаяся годами, а какая-то вспышка. В конце концов, насильно их вместе ведь никто не держал. Это был их собственный выбор, и я думаю, что причины для этого все же были. Правды мы уже никогда не узнаем. Ребекка задумчиво едва заметно кивнула. — Мы сейчас можем только одно: строить свою жизнь, Бекс. И по возможности не повторять их ошибок. В этот момент из приоткрытой спальни донеслось хныканье, которое спустя несколько секунд превратилось в плач. — Я думаю, наша дочь нам не даст, — усмехнулась Ребекка, и Деймон, задержав на мгновение взгляд, увидев на ее щеках едва зардевшийся знакомый румянец, улыбнулся.