В твоих глазах

Soundtrack: Black Lab — This Night Есть кое-что, что я сделал, Есть место, которое я оставил. И есть зверь, которому я позволил бежать, И теперь он следует за мной по пятам. — Эстер! Голос Деймона, хриплый и резкий, подобно эху, разошелся по дремавшей полусумрачной округе. Это был один из обычных жилых кварталов в Глендейле, далеком от шума ночных клубов и туристической тусовки. В воздухе стояла настолько немая, бездонная тишина, что не было сомнений: если бы в одном из ближайших домов находился кто-то в этот момент, он услышал бы это. Деймон оглянулся. Полоса пустующей дороги, усыпанная мелкими каплями недавно прошедшего недолгого дождика, отражавших свет фонарей, уходила куда-то вдаль, в тягучую темноту, уже недоступную человеческому взгляду. Вечер только начинался, но эта аллея тусклых фонарей была единственным источником света: нигде из ближайших домов он больше не горел. «Как в гробу», — отчего-то с усмешкой пронеслось в этот момент в мыслях у Деймона. Промозглый воздух после весеннего дождя обжигал легкие, глотавшие его взахлеб. Деймон вновь с силой несколько раз ударил кулаками напряженных, словно в какой-то судороге рук в глухую дверь. Кожа на его костяшках была уже содрана, и казалось, что на них вот-вот проступит кровь. Он остервенело барабанил в нее, сыпля удар за ударом, каждый из которых был сильнее, яростнее, гневнее предыдущего, и в этот момент, казалось, не видел никого и ничего вокруг. И каждый из этих ударов был наполнен такой свирепой, неутолимой, черной злобой, что становилось страшно. Это не мог быть человек. Только зверь. Но все было бесполезно. Очевидно, запертая дверь оставалась глуха. В особняке Майклсонов, где тоже были погашены огни, было тихо. Но спокойствия не было. В в каждом сосуде, в самой крови лишь еще сильнее запульсировала единственная мысль: он должен найти. Тяжело дыша, словно загнанный зверь, Деймон на мгновение остановился, уперевшись кулаком, в котором пульсировала боль, в дверь, а затем, замахнувшись, с дикой ненавистью с такой силой ударил в нее, что по ней, казалось, волной прошла дрожь. Чувствуя, как дышать становится тяжелее из-за какого-то необъяснимого жара, стягивавшего грудную клетку, не ощущая под собой ног, Деймон быстро спустился по ступенькам крыльца и прошел к своей стоявшей неподалеку машине и, заведя двигатель, со всей силы дал по газам. Тихие безлюдные улицы Глендейла быстро сменились огнями ресторанов и неоновыми вывесками ночных клубов. Одна за другой, они проносились в окнах автомобиля настолько быстро, что зрение не успевало различить в них отдельные слова, в которые складывались яркие зазывающие буквы; вместе с цветами светофоров они сливались в один мигающий слепящий поток, освещавший широкие лос-анджелесские авеню ярче, чем самые сильные фонари. Деймон проезжал все эти давно знакомые улицы, но его слуху был безразличен грохот музыки, а уличный свет был для зрения размытым ярким пятном. В его голове в этот момент отбойным молотком стучало только одно название и номер, и внутри была лишь одна надежда и желание: что он помнит все правильно. Деймон не знал, сколько времени у него заняла дорога. Он петлял по улицам, когда перед глазами иногда появлялись знакомые дома, заворачивал в переулки и спустя время выезжал из них уже на совершенно другие авеню; он не пользовался даже навигатором, хотя в том районе, куда он сейчас направлялся, бывал крайне редко, и казалось, что путь, которым Деймон сейчас следует, ему вполне знаком. Но сам он был почти уверен в том, что если бы кто-то попросил повторить его или просто вернуться в Глендейл этой же дорогой, он не смог бы этого сделать. Когда Деймон заехал на одну из улиц и на миг огляделся по сторонам, сознание, как единственный сигнал из внешнего мира, стрелой пронзило отрывками воспоминаний: они были здесь с Ребеккой... Когда-то встретили здесь Элайджу... Ребекка не раз ему рассказывала... Это было здесь. Припарковав машину на первом попавшемся вроде бы не нарушавшем ПДД свободном месте, Деймон заглушил двигатель и вышел на улицу. Хотя снаружи было по-прежнему знобко, он зачем-то, под влиянием какого-то необъяснимого внутреннего импульса, снял пиджак, небрежно кинув его на заднее сидение, оставшись в одной футболке. Этот район был гораздо оживленнее и популярнее у американцев, чем Глендейл: об этом говорили многоэтажки, раскинувшиеся на несколько кварталов, и множество автомобилей разных мастей, припаркованных за пределами подземной парковки, о наличии которой учтиво оповещал соответствующий указатель, и принадлежавших, очевидно, не только жильцам; темно-зеленая вертикальная вывеска, на которой яркими неоновыми буквами было выведено название бара — “THE MINT” — из которого сейчас доносились отголоски электро; маленькие огоньки, которые напоминали свет гирлянд и которыми сейчас, казалось, сверху донизу был усыпан этот высокий, взмывавший в небо дом. В конце концов, об этом яснее всего говорил смех и громкие веселые разговоры молодежи, которой здесь на улицах было полно, доносившиеся до Деймона и напоминавшие о том, что еще далеко не ночь — и что сегодня пятница. Увидев этот кирпичный лофтовый и этим напоминавший Нью-Йорк дом, Деймон вспомнил все: эту улицу, вывеску этого бара, номер квартиры, даже этаж. Для того, чтобы понять, что он достиг своей цели, ему не нужно было даже смотреть на номер дома: он и так знал, что он на месте. Все это предстало перед ним так точно и ярко и не вызывало сомнений, как то, что его звали Деймон Сальватор, что он находится в Лос-Анджелесе, что на часах половина девятого. Уже не чувствуя, как кожа покрывается мурашками под дыханием непривычно холодного для Западного побережья вечернего воздуха, кажется, даже не поставив машину на сигнализацию, Деймон побежал ко входу в подъезд. Четверо молодых ребят — кажется, даже младше Кэролайн, — что-то оживленно обсуждавшие, судя по бутылкам виски и, кажется, еще абсента, которые двое из них держали в руках, решившие устроить вечеринку дома, зашли в подъезд. Последний из них, несмотря на две бутылки в руках, краем глаза заметив Деймона и поняв, что ему, очевидно, нужно было в этот же подъезд, придержал плечом дверь, не дав ей закрыться. Уже через минуту, которая показалась меньше одной секунды, Деймон был на нужном ему этаже. И в этот момент, словно из пасти какой-то огромной, уже не подчиняющейся власти человека машины, на него полыхнуло таким жаром, что в груди заколотилось сердце. И в это мгновение исчезло все: то, что было в поле его зрения, обрывки мыслей, отголоски звуков. В одну секунду он оказался глух и слеп и полностью парализован единственным чувством, имевшим сейчас значение, единственной целью, которая сейчас имела смысл и оправдала бы любые средства. Был ли он прав? Имела ли эта цель, завладевшая им сильнее, чем любая безумная одержимость, хотя каплю истины? Деймон не знал сейчас чего-то правдивее этого. Нет, это не было безумием, помутнением сознания, состоянием аффекта. Наоборот: наверное, никогда в своей жизни Деймон не чувствовал, что его сознание настолько ясно. Он знал, что он делает. Он знал, почему он это делает. И в его голове не было и мысли о том, что должен поступить как-либо по-другому. Увидев номер квартиры на двери, Деймон почувствовал, что внутри все свело настолько сильным, едким омерзением и отторжением, что ему показалось, что его может вывернуть наизнанку прямо сейчас. С остервенением он хлопнул ладонью по дверному звонку. За дверью в тишине приглушенно раздался сигнал. Не дожидаясь реакции на него, Деймон несколько ударил в дверь кулаками. Наконец, за ней послышались шаги. — Твою мать, что за... Закончить фразу Клаус не успел. Он застыл на полуслове, когда, подняв голову, он увидел, кто в этот момент был причиной его беспокойства. Майклсон остановился, не в силах больше двинуться в какую-то сторону. Возможно, он хотел бы что-то сказать, но в горло словно залили кипящее олово. Он просто молча стоял, не отрывая взгляд, не моргая, глядя Деймону в глаза своими широко распахнутыми. Их разделяли какие-то сантиметры. — Деймон? — с недоумением произнес Клаус, и в его голосе звучало такое неверие, что было понятно: он сам до сих пор не уверен, что все, что сейчас происходит, он видит сейчас наяву. Судя повсему, Деймону действительно повезло, что он застал Клауса дома: на нем была надета белая рубашка, ворот которой был расстегнут нараспашку, и джинсы, — на домашнюю одежду это похоже было мало, и, судя по всему, Майклсон собирался куда-то уходить. — Что ты здесь делаешь? — кажется, начав возвращаться в реальность, сквозь зубы с отвращением процедил Клаус. — Где Эстер? — не обращая никакого внимания на его слова, прорычал Деймон. Не двигаясь с места, Деймон в упор смотрел в глаза Майклсону, словно не замечая, как тот пытается уйти от его взгляда. Он прожигал его насквозь каким-то немыслимым огнем, бушевавшим на дне его голубых глаз. — Откуда я знаю? — со злостью ответил Клаус. — Я не слежу за ее перемещениями по городу. И зачем... В этот момент, не дослушивая, что говорит Клаус, Деймон вдруг взял его за грудки и в один прием толкнул обратно в квартиру, а затем зашел туда сам, захлопнув дверь. — Какого черта?! — Значит, я поговорю с тобой, — все так же, не моргая, глядя Клаусу в глаза, хрипло прорычал Деймон. — Какие нахрен разговоры? — окончательно придя в себя, выкрикнул Клаус. — Проваливай отсюда, иначе я вызову копов! Клаус двинулся всем весом на Деймона, но тот в один момент оттолкнул его от себя. — Вызывай, кого хочешь, — эти слова, произнесенные Деймоном с усталой усмешкой, вдруг прозвучали настолько легко и беспечно, что по коже прошел холодок. — Только сначала тебе придется ответить мне на один вопрос, — не отводя взгляд от его глаз, проговорил Сальватор, двинувшись к нему. В глазах Клауса читались искреннее замешательство и недоумение. В какой-то момент ему казалось, что его на эти секунды парализовало: его тело как будто перестало слушаться его. — Для чего вы это сделали?.. Клаус смотрел в глаза Деймона, пытаясь хотя бы на долю секунды понять, что происходит в его голове. — Что ты имеешь в виду? — пробормотал Майклсон. — Что я имею в виду? — повторил Деймон, и его голос вдруг начал звучать тихо. Это неверие, отчаяние, звучавшее в каждом его слове было настолько противоположно тому, что творилось в его глазах, что от этого внутри расходилась дрожь. — Вы с Эстер убили нашу с Ребеккой дочь, — тяжело дыша, смотря Клаусу прямо в глаза, хрипло прорычал Деймон, и в его словах, в его взгляде была настолько ядовитая, невыносимая ненависть, что, посмотрев ему в глаза, невозможно было поверить, что человек мог так долго гореть в этом чувстве, оставаясь в разуме. Клаус, не двигаясь, широко распахнутыми глазами смотрел на Деймона. Его последние слова прошли сквозь него, казалось, свинцовой пулей. Но в этот момент его взгляд изменился. В глазах Клауса, кроме неверия и отвращения, зажглось что-то такое, чего Деймон не видел в его глазах до этой секунды. И что было сильнее. Страх. На какие-то секунды в гостиной повисла стеклянная тишина, которую никто из них не прерывал. И в этой холодном чудовищном молчании отдавался стук сердца, который, казалось, не мог звучать в этой мертвенной тишине. — И ты еще спрашиваешь, что я здесь делаю? — Что? — произнес Ник. — Сальватор, ты под наркотой? Что ты несешь? — недоуменно воскликнул он. — Я понятия не имею, что произошло с вашей дочерью. Проходит не секунда — гораздо меньше. Но этого полумига, полумгновения, единственной вспышки хватает, чтобы был сорван последний замок. Разрушена последняя стена. Деймон не раз слышал в своей жизни выражение «слететь с тормозов». Более того, он был уверен, что знает, что это такое. Отказ ото всех правил. Наваждение. Безумие. Нет, он не знал об этом до этой секунды. Он не знал, что это такое — не принадлежать самому себе. Он не знал, как это — испытывать настолько сильную боль, которая заставила бы бояться себя самого. Он не знал, как это — сгорать заживо. В эту секунду в сознании не было никаких мыслей. Лишь одно чувство — нестерпимое желание сделать то, для чего сюда приехал. Клаус не успел понять, что произошло в следующие несколько секунд. Деймон в одно мгновение преодолел то ничтожное расстояние, которое их разделяло, и, схватив Клауса за шею, с такой силой припечатал его к стене, что Клаусу показалось, что он на секунду потерял равновесие. Он ударился затылком о стену, и в этот момент виски прожгла колючая боль. Деймон сжал его шею так сильно, что у моментально покрасневшего от нехватки воздуха Майклсона на лбу вздулась вена. Клаус рефлекторно схватился за руки Деймона, пытаясь отстранить их от себя, но цепкая хватка Сальватора была настолько крепкой, что Нику казалось, что его глотку сейчас сжимает не человек — железная машина. Из горла вырвался клокочущий захлебывающийся хрип. — Сука, я же убью тебя... — продолжая крепко держать Клауса дрожащим руками, прошипел Деймон. — Убью, и мне отсидеть не страшно будет, ты слышишь, тварь? Было бы невозможно описать, что звучало в надрывающемся голосе Деймона в этот момент. Ядовитое омерзение. Животная ненависть. Звериная дикость. И... Слезы?.. Голос Деймона дрожал, словно действительно от слез. Нет, это была уже не злоба. Это было немое отчаяние. И это было гораздо страшнее. — Вы могли ненавидеть меня, моего отца, всю нашу семью... Но Мия... Что вам сделал ребенок? Грудной ребенок, который даже защитить себя не смог бы?.. Мия не только моя дочь, но и дочь Ребекки! Сука, есть у вас хоть что-то святое в этой жизни?.. Чувствуя, что еще немного и он просто потеряет сознание от нехватки кислорода, Клаус попытался сконцентрировать всю свою силу на том, чтобы дать отпор. Освободиться он уже не смог бы: хватка Деймона была мертвой. И это значило, что шанс спастись от нее был только один: его нужно было оглушить ударом. Услужливая память, на миг перенеся на десять лет назад, напомнила о том, какое место на теле, не закаленном изнуряющим боксерскими тренировками, ударами и травмами, было уязвимым. Почувствовав, что его ноги свободны, задержав дыхание, спустя секунду, сориентировавшись, согнул правую ногу в колене и, направив всю силу удара туда, ударил Деймона в живот чуть ниже грудной клетки, а затем попытался повторить удар — но уже по верзней части головы и кулаком. Клаус целился в висок, однако Деймон успел увернуться, и сила последнего удара Клауса пришлась ему под надбровной дуге. Деймон отшатнулся. Все произошло слишком быстро, и Клаус сначала не успел осознать, что случилось. Только почувствовал: он снова может дышать. Когда спустя мгновение расфокусированное зрение вновь обрело возможность видеть, он увидел, что Деймон, отпрянув и на секунду потеряв координацию, с едва слышным хрипом схватился одной рукой за живот. — Ты больной ублюдок, Сальватор, — жадно хватая ртом воздух, проорал Майклсон. — Ты псих, тебе лечиться надо! Клаус вдруг на миг остановился, и на его губах появилась мерзкая усмешка. — Хотя кто другой мог родиться у шлюхи и убийцы? Слова Клауса долетали до слуха Деймона лишь приглушенными отголосками, словно через какой-то водяной купол, поэтому он не обратил на них внимания. Болезненная, как от удара ножом, пульсация только через несколько секунд пошла на спад и дала вдохнуть. В какой-то момент Деймон почувствовал, как по левой стороне лица скатились какие-то густые несколько капель, осев на ресницах и закрыв обзор. Приложив ладонь ко лбу, Деймон понял, в чем дело: судя по всему, Клаус рассек ему бровь. Сальватор внутренней стороной ладони быстро вытер кровь, скапливавшуюся на брови, хотя по собственному опыту знал: если кровь не остановить сейчас, ее будет еще больше. Клаус понял, что нужно пользоваться временной слабостью Деймона и его замешательством, но в помещении не было ничего, чем его можно было бы оглушить ударом по голове, и это значило, что нужно было рассчитывать на свои силы. Майклсон вновь двинулся к нему и затем захватил его сзади локтевым сгибом, пытаясь перекрыть дыхание. Сказались то ли боксерские тренировки и хорошая координация и физическая сноровка, то ли воспитание улиц, — но Деймон отреагировал быстро. Мгновенно оценив ситуацию и поняв, что обе его ноги вполне свободны, правую он завел за ноги Клауса и подтолкнул его вперед, а затем, воспользовавшись его замешательством и тем, что от неожиданности он несколько ослабил хватку, что было силы, толкнул его сначала в грудь, а затем повторил этот удар, оказавшийся весьма болезненным, уже в живот. Клаус, особой спортивной подготовки не имевший, потерял равновесие и повалился на спину, едва не задев виском журнальный столик, потянув за собой Деймона, который, упав на пол, зацепился за что-то локтем и спустя секунду почувствовал, как кожу на нем содрало. В этот момент краем глаза Майклсон заметил лежавший на журнальном столике небольшой кухонный нож. Он уже не помнил, почему нож лежал именно там, — возможно, им чистили какие-то фрукты, — но Клаус, не раздумывая, схватил его и, пользуясь тем, что Деймон не успел встать на ноги, замахнулся, чтобы нанести им удар Деймону в бок. Однако в самый последний момент Деймон, увидев, как в руках Клауса что-то блеснуло, не разглядев, но поняв, что это могло быть, со всей силы оттолкнул Майклсона ногой в сторону, свалив с себя. Но сказался предыдущий удар Клауса: оглушенный болью, Деймон не смог сконцентрировать силу, поэтому его толчок получился слабее, чем он предполагал. Сосредоточиться и направить оставшиеся силы в нужное русло было сложно: фактически нормально видел только правый глаз, потому что левый закрывали струи крови, теклие у него по лицу, и нестерпимо болела голова. В следующее мгновение Деймон почувствовал, как левую голень, чуть выше щиколотки, пронзила острая холодная боль, а затем, почти сразу, по ней растеклось какое-то странное тепло. Из груди непроизвольно вырвался сдавленный хрипящий стон. Опустив взгляд ниже, Деймон увидел, как по темной ткани брюк расползается бурое кровавое пятно: Клаус попал ножом в ногу, хотя удар, по всей видимости, был несильным. Сам он оказался на лопатках чуть в стороне. Увидев, что ранение было неопасным, он поднялся на ноги и метнулся к Деймону, чтобы закончить начатое, но не успел. Не теряя ни секунды, стараясь отключить все свои ощущения и не задумываться, чувствует он боль или нет, Деймон схватил нож за рукоятку и в следующий момент одним движением вырвал окровавленное лезвие из ткани. В эту секунду Деймон почувствовал, как у него потемнело в глазах: ему показалось, что вместо одного вытащенного лезвия в голень вонзилось еще несколько. — Что, Клаус, до сих пор нападаешь на противника, когда он не может видеть тебя? — слабо усмехнулся Деймон, взглянув на нож, лезвие которого было наполовину окрашено его алой кровью. Стоя на четвереньках, Клаус, не моргая, смотрел на Деймона, и слышал, как в висках отдается стук собственного сердца. Теперь он был связан по рукам и ногам: нож был в руках Деймона, а рядом не было больше ничего, что могло бы помочь вывести его из сознания. В том, что он сможет сбежать, Клаус теперь тоже был не уверен. Они с Деймоном были примерно одного роста и практически одного возраста, но, у Майклсона была более худощавая комплекция, хотя, несмотря ни на что, главным было не это: у Деймона была хорошая физическая подготовка. Ранение в ногу было несерьезным, это было уже ясно, — и это означало, что Деймон мог его догнать. — Я помню всё, не переживай, — произнес Деймон, задрав футболку и указав Клаусу на рваный ярко-красный шрам на животе, под которым, казалось, вновь пульсировала кровь. — До сих пор жалею, что тогда я не довел дело до конца и не прикончил тебя прямо на той стоянке, ублюдок, — поднявшись на ноги, тяжело дыша, произнес Клаус. — Проблем было бы гораздо меньше. — Ты называешь меня ублюдком и ненавидишь всей душой. Так же, как и я тебя. А знаешь, чем мы отличаемся? — вдруг спросил Деймон и, опершись на журнальный столик, перенеся вес на здоровую правую ногу, встал. Сальватор вновь взглянул на нож. — Что мне не нужно это, чтобы сделать то, зачем я пришел. С этими словами Деймон с такой силой откинул его на пол, что он отлетел под стоявший неподалеку книжный стеллаж. Достать его — по крайней мере, быстро — было уже невозможно. Как-то отреагировать Клаус не успел. Все, что произошло дальше, было мгновенно. Не обращая внимание на боль в голени, из ничем не перекрытой раны на которой текла кровь, Деймон сделал шаг к Клаусу. Майклсон рефлекторно сделал шаг назад, но это уже не спасло бы: они находились на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Деймон крепко схватил его рукой спереди за волосы и вдруг повернул его голову в сторону, а затем со всей силой впечатал Майклсона виском в висевшее на стене овальное зеркало. Удар был оглушительный. В это же мгновение стекло покрылось паутиной мелких и крупных трещин, а через секунду со звонким хрустом мелким дождем посыпалось на пол. Но Деймон этого как будто не слышал. Он лишь почувствовал, как Клаус в его руках как-то обмяк. Деймон перевел взгляд на его лицо: его левая сторона от виска до подбородка была покрыта струями ярко-красной крови. Его глаза были закрыты. Деймон отпустил Клауса, наблюдая за тем, как его недвижимое тело упало к его ногам. На полу, под его ногами смешалось все: кровь Клауса, окровавленные осколки зеркала, его темно-графитовая рама, на которой теперь четко были видны несколько белых царапин от падения. Деймон несколько секунд, не отрывая взгляд, смотрел на тело Клауса, в какой-то неестественной позе застывшее среди осколков у его ног. Было единственное, в чем он в эту секунду был уверен совершенно точно: Клаус не дышал. Деймон не знал, сколько времени прошло так. Этот отрезок его жизни словно навсегда был стерт из его памяти: в ней его заменил чистый белый лист, большая дыра. Вдруг он понял, что не чувствует больше ничего: ни слабости, ни головокружения, ни даже боли в ноге и того, как по ней стекала собственная кровь. Не было ничего. Словно в невесомости. Деймон пришел в себя, когда сквозь эту полудрему, этот непроницаемый купол он услышал звук открывающейся двери, — какой-то неестественный, словно человек, делавший это, был здесь впервые и ожидал, что для того чтобы ее открыть, придется применить силу, и не думал, что она окажется незапертой и откроется так просто. Спустя несколько секунд Деймон услышал шумные грубые шаги. Окончательно к жизни его вернул звонкий, словно выстрел, прошедший сквозь слух голос: — Окружная полиция. Руки за голову!.. Не вздрогнув, лишь вытерев кровь, текшую от брови по виску, Деймон повернул голову и увидел сзади себя двоих полицейских, а затем — дула пистолета, направленные ему в голову. Тоже два. Деймон ни сказал ни слова и по-прежнему стоял, не шевелясь. На губах его появилась безумная, но облегченная улыбка.