В твоих глазах

Они стояли друг напротив друга, глядя друг другу в глаза, а прихожая была полна тишиной. Елена смотрела на Деймона, не моргая и не отводя взгляд; она не шевелилась, и на мгновение казалось, что сама она выпала из реальности. Почти так оно и было. Как же, наверное, глупо было все, что происходило сейчас, — реакция Елены, этот вопрос невпопад, странная тишина, воцарившаяся в прихожей. Жить здесь самому одному или со своей семьей или позволить переехать сюда другим жильцам, какой являлась сама Елена, — это личное дело Деймона. Он может приезжать сюда, когда ему вздумается, с какой угодно целью, — что здесь удивительного? Эта квартира принадлежит ему. Но Елена смотрела на Деймона, на внушительных размеров чемодан, стоявший рядом, прокручивала в голове его короткий, но емкий ответ на ее вопрос, и чувствовала, что, как бы она ни хотела, она не может пошевелиться. Ее тело сейчас принадлежало будто бы не ей, и она не была над ним властна, а в голове шумел такой беспорядочный рой, что Елена сейчас едва ли смогла бы сформулировать хотя бы тот вопрос, который так вертелся на языке и который не давал покоя больше всего. Деймон отставил чемодан и сделал несколько шагов мимо Елены вглубь прихожей. Сальватор даже не поднял на нее глаза — казалось, ему нет никакого дела до ее странного ступора. Тишина была разлита в прихожей, казалось, еще на протяжении нескольких секунд. Но вдруг Елена вновь услышала голос Деймона. — Где ты обычно спишь? Этот небрежный вопрос Деймона, разбивший стеклянную тишину, кончиком ядовитого жала пустил тонкий разряд тока по позвоночнику и вырвал из оцепенения. Елена вскинула голову, и их глаза встретились. Голос Деймона не изменился ни на полутон, а взгляд не выражал ровным счётом ничего, и от этого Елена не могла найти себе места. Каким-то странным, непривычным, каким-то…неправильным казалось ей то, как буднично Деймон говорил обо всём происходящем. Как ни силилась Елена заставить себя сказать хоть слово, пересохшие губы и горло, в котором начало першить, не слушались ее, и в ответ она смогла лишь слабо кивнуть куда-то в глубину квартиры. Для обычного гостя этот жест не прояснил бы ровным счетом ничего, но Деймону хватило его, чтобы понять ответ Елены, потому что две другие комнаты были расположены ближе к кухне и находились в другой половине половине квартиры. — Тогда я переночую в одной из тех комнат, — Деймон с таким же безразличием кивнул в противоположную сторону, зная, что и Елена его поймет. Елена молча робко кивнула. — Кажется, ты куда-то собиралась… — оглядев Елену, кажется, в первый раз за время этого странного разговора сфокусировав взгляд на ней, рассеянно пробормотал Деймон, и безразличие в его голосе, казалось, балансировало на грани с каким-то необъяснимым презрением. — Хорошего вечера. Ответить Елена не успела. Кажется, и не ожидая ее ответа, Деймон развернулся и, быстро сняв обувь и оставив ее неподалеку от двери, неслышно ступая по паркету, прошел в квартиру. Больше он не сказал ни слова. Как много вопросов Елена хотела задать ему, как ей хотелось окрикнуть его, чтобы хотя бы на мгновение остановить, еще раз посмотреть в его глаза, чтобы хоть что-то прояснить… Но Елена не сделала ничего этого. Она не задала Деймону ни одного вопроса, не сказала ничего. Просто потому, что она понимала: сейчас он не намерен говорить ни о чем, что могло бы быть интересно ей. И изменить что-то — по крайней мере, сейчас, в эту минуту — она была не в силах. Каким бы странным и глупым это ни казалось, Елена отправилась туда, куда она и планировала, — на пробежку. Она понимала, что нормального разговора между ними с Деймоном сейчас все равно не получится, да и потребность проветриться и хотя бы немного привести мысли в порядок в одиночестве сейчас ощущалась очень сильно. Но желаемого эффекта тренировка не принесла. Очень быстро в мышцах Елена начала чувствовать боль, которая появляется, когда человек, встав рано утром, весь день проводит на ногах, а в душе было неуютное чувство неспокойствия. Они были знакомы с Деймоном не так давно, но Елена знала: для него все происходящее сейчас — нормально. Он не предупреждал любей, с которыми он как-то был связан, о своем следующем шаге, не задумывался об удобстве или дискомфорте окружающих и уж тем более о их мнении, — он просто брал и делал, если считал это нужным. Именно так он поступил тогда, когда привез Елену сюда, — не рассказав ни о чем Ребекке, не посоветовавшись с ней, заставив ее просто столкнуться с фактом. Но все равно какой-то неприятный осадок наполнял душу с каждой минутой тем больше, чем чаще Елена прокручивала в голове их странную встречу. Было во всем этом что-то такое, что не позволяло абстрагироваться от происходящего, списав это на эгоизм Деймона, на его восприятие жизни, отличное от её. Она не верила. Ни в силу его эгоизма, ни в его дурное настроение. И это разжигало в душе чувство, которое изматывало, по капле забирало силы, разгораясь сильнее с каждым шагом, который она делала по пути домой. Тревогу. Елена вернулась домой поздно. Она долго петляла по улицам Западного Голливуда, переходя на спокойный шаг, пытаясь углубиться в оживленные кварталы кафе и магазинов, чтобы этим шумом и ослепляющим светом отвлечь себя, переключить мысли на что-то другое. Но не получалось. Елена вернулась, абсолютно обессиленная, чувствуя, как глаза просто закрываются. Она не знала, который был час, когда она пришла домой, и лишь потом заметила, что стрелки на часах приближались к десяти. В квартире было тихо. Сняв обувь и выключив музыку на телефоне, Елена, осторожно ступая, сама того не замечая, но отчего-то сдерживая свой шаг, прошла дальше, прислушиваясь. Дверь в одну из комнат, которыми почти не пользовалась Елена, пока жила здесь, была приоткрыта. Елена осторожно заглянула в комнату. На стуле рядом висела футболка Деймона, а чуть поодаль стоял наполовину открытый чемодан. Но самого Деймона не было. По тишине, царившей в квартире, было понятно, что он куда-то уехал. Наверное, Елене впору было бы успокоиться. Но, ощутив, как сердце быстро и сильно ударило дважды, она почувствовала, как ладони почему-то обдало холодом. В голове возник вопрос, который не должен был возникнуть у Елены, — человека, с которым Деймона связывали едва ли даже дружеские отношения, человека, не являвшегося ему, по сути, никем: куда он мог поехать? Что сейчас происходило с ним — в его душе, в его мыслях? Он приехал сюда с одним чемоданом и в ответ на все ее вопросы ответил лишь одно: он будет здесь жить. Но как же… Ребекка?.. Это как-то связано с ней? Что могло случиться в этот вечер? Эти вопросы колокольным набатом раз за разом звучали в голове, но ответа на них не было. Почему-то именно в этот момент Елена вспомнила сон… Тот самый, что приснился ей накануне отъезда из Нью-Йорка. В кровь словно впрыскивали ледяную воду, когда она вспоминала этот ужасный сон и сравнивала его с реальностью. Неужели такое возможно?.. Точно такой же беспечный вечер. Точно так же она встретила на пороге Деймона. Эти странные ссадины на его лице… Откуда они? Но самое главное — его глаза… Отчужденные, уже ничего не ищущие глаза усталого человека, в которых плескалась такая немыслимая тоска… Глаза не молодого мужчины — старика, чья жизнь была уже за спиной. Она навсегда запомнит их. Куда он уехал снова? Где он мог сейчас быть? Ответом на эти вопросы была тишина. И внутри звучали отголоски оборванной мысли: до конца она его не узнает никогда. Ненужные мысли не прогнал сильными горячими струями душ. В ванной приятно пахло отдававшим свежестью и ароматом трав мужским гелем для душа. Значит, Деймон еще совсем недавно был здесь и принимал душ. Может быть, тогда и вернется скоро. Но Деймон не приехал ни через час, ни позже. Несмотря на то, что дико хотелось спать, Елена еще долго ворочалась в постели, пытаясь дыханием привести бешеное сердцебиение в норму. Только лишь потом, спустя время, усталость, очевидно, взяла свое, и Елена сама не почувствовала, как погрузилась в глубокий сон. То, как спустя некоторое время вернулся Деймон, она не услышала. Наутро Елена проснулась в совершенно разбитом состоянии. Несмотря на то, что она спала обычное для себя количество времени, сознание по-прежнему было спутанным, как после сложного рабочего дня и долгого времени без отдыха, в голове была тяжесть. В воздухе был растворен ясно уловимый аромат терпкого кофе. В сознании быстрее, чем Елена успела сформулировать мысль о том, что это был за запах, зазвучала совершенно иная: Деймон был здесь. Приняв душ и умывшись после сна, попытавшись холодной водой привести себя в порядок после разбитой ночи, накинув на плечи легкий шелковый халат, Елена вышла из ванной комнаты. В гостиной вязкий запах кофе ощущался еще сильнее. Елена сама не вполне отдавала себе отчет в этом, но тот небольшой отрезок расстояния от комнаты до кухни она старалась пройти как можно тише. Мягко ступая босыми ногами по полу, обжигавшему ступни непривычным холодом, через несколько шагов Елена, не вполне осознавая это, задерживала дыхание, которое сейчас почему-то казалось таким шумным. Ее шаги, бесшумные и легкие, отчего-то были робкими и несмелыми. Она словно боялась, что кто-то услышит их, как будто ее присутствие здесь было чем-то странным; Елена словно сама чувствовала себя некомфортно оттого, что находится именно здесь и именно сейчас. Подойдя к порогу кухни, Елена увидела широкую спину Деймона. Он стоял около плиты, придерживая ручку турки, судя по всему, отслеживая время до того момента, когда ее можно будет снять с плиты. Сейчас, стоявший к Елене спиной, с жесткой осанкой, но при этом — расслабленный, даже небрежный, Деймон отчего-то казался выше и больше, и от него веяло неизъяснимой мозью — такой, какой, быть может, обладали древнегреческие герои, той, которая и может привлекать в мужчине. И она тянула невыразимой силой, против которой не было средства бороться, поселяла где-то глубоко внутри необъяснимое чувство, заставлявшее сердце на мгновение замереть. На Деймоне были надеты белая рубашка и брюки, — судя по всему, он собирался на работу. Елена хотела открыть рот, чтобы позвать его, но не успела этого сделать: словно почувствовав, что она здесь, Деймон спокойно, как будто уже зная, что увидит ее, в следующий миг обернулся. Их глаза встретились. — Доброе утро, — спокойно произнес он. — Доброе, — повторила Елена, слегка кивнув. Только через доли секунды она смогла заставить себя выйти из этого секундного непонятного оцепенения, которое сковало тело, и сделала несколько шагов, зайдя на кухню. Елена внимательно смотрела в глаза Деймона. Его взгляд, его фигура и осанка были уже совсем другими, нежели вчера. — Будешь кофе? — спросил Деймон, отвернувшись снова к плите и затем сняв с нее турку, от которой полыхало паром, пропитанным густым терпким горьким запахом. — Спасибо, я заварю чай, — отозвалась Елена и как бы в подтверждение своих слов, подойдя к столешнице, потянулась к верхней полке, где хранился ароматный листовой цейлонский чай. На слова Елены Деймон не отреагировал никак, словно уже не слышал их, и в течение нескольких минут, пока Елена заваривала чай, а он наливал себе кофе и искал печенье к нему, на кухне царило молчание. Эта тишина, казавшаяся сейчас такой непривычной, вызывала в Елене внутренний дискомфорт, но прервать ее она не решалась. Вместо нее это спустя время сделал сам Деймон. — Какое-то время я буду жить здесь, — проговорил он, отставив чашку с горячим кофе, но даже не посмотрел на Елену. — В принципе, я это сказал, кажется, еще вчера. Но по твоему взгляду было понятно, что нам стоит поговорить еще раз с утра, — по губам Деймона скользнула усмешка, и он перевел взгляд на Елену. Елена усмехнулась, но ее усмешка вышла какой-то нервной, и уже по одному этому можно было понять, что мысли Деймона, которые он, пусть и не озвучил, но которые были проскальзывали в каждом его высказывании, были видны во взгляде, правдивы. — Сразу хочу сказать одно: то, что я вернулся сюда, не касается нашего договора. Ты можешь жить здесь до тех пор, пока тебе это требуется. Несмотря на то что еще пару секунд назад Деймон улыбался, сейчас от этой беспечной улыбки не осталось следа: он смотрел Елене в глаза и говорил все так же спокойно, но абсолютно серьезно. — Не волнуйся, домой я обычно возвращаюсь ближе к ночи и там только ночую, так что подвинуть твое личное пространство у меня вряд ли получится, — Сальватор снова усмехнулся. — Мне абсолютно плевать, где спать, так что если ты стесняешься или твои убеждения не позволяют тебе спокойно спать, если в радиусе нескольких метров находится кто-нибудь мужского пола, или еще что-то, просто скажешь, какой из комнат ты пользуешься меньше, и я тогда буду ночевать там. — Деймон сделал паузу, а затем добавил, вновь усмехнувшись: — Хотя, судя по тому, что там, где я спал сегодня, из вещей, которые гипотетически могли бы принадлежать тебе, я заметил только пару учебников по журналистской этике, сдается мне, что вчера я выбрал комнату правильно. Елена едва заметно улыбнулась. — Да нет, — пробормотала она, — почему я должна тебя стесняться? Хотя насчет комнаты ты прав, я там и правда почти не бываю. Квартира огромная, — в этот момент Елене показалось, что на губах Деймона вновь появилась снисходительная усмешка, — тем более для одного человека, так что мне вполне хватает той, в которой сплю я сама. — Тогда отлично, — пожал плечами Деймон. Между Еленой и Деймоном вновь повисла неловкая пауза. Им всегда было так легко найти, о чем поговорить, — это получалось само собой и они этого даже не чувствовали, — но сейчас именно этот разговор, кажется, ни о чем давался тяжело. Но сейчас Елене не давал покоя совсем не сам факт того, что Деймон вернулся в свою квартиру. — Деймон, — набравшись смелости, не в силах больше справляться с тревогой, которая сжимала внутри, проговорила Елена. — Если не секрет… — Гилберт запнулась, почувствовав, что губы засохли. — Что случилось? Выдохнув последние слова, которые растворились в воздухе еле уловимым шепотом, Елена подняла взгляд и посмотрела Деймону в глаза, почувствовав, как в области живота скрутило. Елена не знала, почему, но именно сейчас смотреть ему в глаза ей было страшно. — Мы с Ребеккой разводимся, — ответил Деймон. Его голос был таким же ровным, как и за две минуты до этого. — Дом, в котором мы жили, мы строили вместе, так что, вероятнее всего, скоро мы выставим его на продажу. Все одна фраза. Елена почувствовала, как сердце, больно ударив два раза, замерло. Она не могла бы сказать, ожидала она такого ответа или нет: в сознании был будто туман. Что сказать Деймону, она не знала: спрашивать об этом что-то еще было просто бестактно, перевести разговор на другую тему — наверное, тоже странно. Но в тот момент, когда Елена подумала о том, из-за чего это произошло, она почувствовала холод на кончиках пальцев: она понимала, что могло быть причиной. — Деймон, прости, — спустя несколько мгновений проговорила Елена. — Я не знала, что это личное, и… Мне жаль, — выдохнула она. Деймон ничего не ответил — только чуть заметно кивнул, и Елена поняла, что развивать эту тему он не хочет и не станет. Елена не помнила, о чем они говорили в следующие десять минут, когда тема ушла в другую сторону, но их разговор продолжался недолго: начинался новый день, и им обоим нужно было собираться — Деймону на работу, Елене — в университет. По всей видимости, Деймон торопился: помыв за собой посуду, он попрощался с Еленой, и через несколько минут она услышала хлопок входной двери — он уже уехал. До начала пары оставалось около полутора часов, и Елене за ближайшие минут двадцать до выхода из дома нужно было еще убрать со стола и высушить голову. В квартире вновь стало тихо, и Елена осталась один на один со своими тяжелыми мыслями.

***

В больничном коридоре специфично пахло лекарствами. Запах был ясным, сильным, — а может быть, только казался таким, — настолько непривычным, что, наверное, только его ощущение с каждым вздохом удерживало в реальности, напоминало, что это за место. Но от нее было хуже. Присев на ближайшую банкетку и осторожно прислонившись спиной к стене, Ребекка на несколько секунд прикрыла глаза. Она вновь вернулась на несколько минут назад. Клаус по-прежнему был в реанимации. В сознание он не приходил. Неприятная слепящая белизна стен, и он словно тонул в этой белизне, растворялся в ней, и это казалось таким странным, непривычным… Неправильным. Практически полностью голова Клауса была закрыта бинтами: раны, которыми была покрыта правая часть лица, не заживали, несмотря на множество наложенных швов, и до сих пор периодически кровоточили. В плотной бинтовой маске осталась лишь узкая щелка для глаз, — но они были закрыты, и Ребекке порой казалось, что Клаус находится не здесь, что тот человек, который был прикован к больничной койке, не имел с ним ничего общего. И только посекундно раздававшийся звук специального прибора не давал забыть о том, чью жизнь сейчас поддерживали эти аппараты, чье сердцебиение отражалось в этой слабой дрожи сигналов. Ребекка на мгновение коснулась лба холодной рукой, как это обычно делают, когда мучает головная боль. Но ее не было. В голове не было тяжести, наоборот — какая-то странная легкость. В сознании не было мыслей, отголосков эмоций, отпечатков впечатлений. Словно белый лист. Течение дней было пропитано какими-то неясными оттенками, но не заключали в себе больше ничего. Визиты в больницу, для многих других сложные, для Ребекки стали такой же туманной полосой. Она не знала, что с ней происходит. Быть может, такое случается часто, когда человеку за короткий промежуток времени приходится несколько раз пережить пережить сильный стресс, и все это особенности психологии. Но выпав из жизни, Ребекка не хотела больше возвращаться в нее. Ей было плевать. Она больше не чувствовала, что ее жизнь принадлежит ей: она была лишь сторонним наблюдателем. Ребекка не услышала, как спустя несколько секунд, вслед за ней выйдя из отделения реанимации, к ней подошла мать. — Это уму непостижимо… — прошептала Эстер. Ребекка медленно выдохнула, чувствуя, как сердце с силой ударило два раза. — Врачи не говорят ничего нового, — так же тихо, на мгновение опустив глаза, произнесла она. Между Эстер и Ребеккой воцарилось молчание. Они не знали, сколько времени прошло, но Ребекке оно показалось безумно долгим, отдававшимся внутри холодной звенящей тишиной. Но прервать ее она не решалась. Наконец Эстер заговорила вновь. — Я знала, что гаденыш способен на многое… — медленно проговорила она. — Но чтобы на такое… Услышав эту фразу, Ребекка почувствовала, как по позвоночнику прошел разряд холодного тока. Она постаралась не показать матери виду, но сердце бешено заколотилось. — Сейчас самое главное — Клаус, — сказала она. — Нет, Ребекка, — Эстер покачала головой, пристально взглянув на дочь. — Теперь для меня имеет значение не только то, чтобы Клаус выкарабкался. Эстер внимательно, не отводя взгляд, смотрела Ребекке в глаза. — Но и то, чтобы виновный понес наказание. — Деймон… — имя Деймона застыло на губах Ребекки. — Я подала документы на развод. Эстер с неизъяснимым изумлением взглянула на Ребекку. — Я была бы удивлена, если бы после всего произошедшего был какой-то другой итог. Ребекка ничего не сказала в ответ. Губы больно жгло. — Теперь ты довольна? Вопрос Эстер, показавшийся таким громким, ледяной стрелой пронзил слух Ребекки. Вновь переведя взгляд на мать, она на мгновение замерла. Эстер пристально, не отводя взгляд, смотрела на нее, и в глазах ее горела едкая усмешка. — Это должно было произойти для того, чтобы ты поняла, с кем ты решила связать свою жизнь? Хотелось до нестерпимой боли, до соленой крови кусать губы, чтобы отвлечься на эти ощущения и не слышать этих слов. Ребекка смотрела матери в глаза и не могла шевельнуться. Было немыслимо поверить, с какой усмешкой, каким превосходством, с каким презрением она говорила это, а главное — кто это говорил. — Мам… — прошептала Ребекка, не отводя от матери растерянные глаза. — Ты… Считаешь меня виновной? — Деймон никогда бы не появился в жизни нашей семьи, — отрезала Эстер. — В моих самых заветных мечтах я представляла совершенно не такого человека тем, кто стал бы твоим мужем, отцом ваших детей. Никто из нашей семьи не представлял, хотя Майкл и дал тебе свободу. Эстер замолчала. — Но много лет назад тебе было плевать. Ребекка ничего не ответила Эстер, продолжая лишь медленно дышать, стараясь приложить все усилия для того, чтобы она не поняла, что происходит у нее внутри. Больше они к этому разговору не возвращались — почти вообще не говорили и молча вдвоем вышли из больницы. Они обе были на своих машинах, и вскоре Эстер уехала, напоследок попросив Ребекку позвонить ей, если от врачей будет какая-то информация о состоянии Клауса. Не чувствуя под собой земли, на автомате сняв с машины сигнализацию, Ребекка села в салон, так же, на автомате, завела мотор. В таком же полусне прошла дорога до дома. Когда Ребекка зашла в особняк, ее обдало всеобъемлющей, ужасающей пустой тишиной. Вновь. А внутри разрывающим эхом снова и снова звучали слова Эстер. Тебе было плевать... А значит, и Ребекка несла сейчас ответственность за то, что случилось с Клаусом. Быть может, Эстер была права? Ребека сама впустила в свою жизнь Деймона. Сама доверилась ему. Он согласилась стать его женой и родила ему ребенка... Неужели кто-то — Деймон, Ребекка, да хоть сама Эстер — могли так ясно знать, к какому итогу придут эти отношения? Если бы она знала... Но какая теперь к черту разница? Майкл, Мия, теперь на волоске была жизнь Ника. Слишком много потерь, слишком много несбывшихся «бы». Ребекка не знала, почему все это происходит именно с ее семьей, кому это где-то наверху могло быть нужно. Жизнь не оставляли никакого лругого выбора, кроме как принять это — или сойти с ума. Ребекка знала, что у нее не хватит сил на первый вариант. Она была так близка ко второму, но в ее жизни еще оставался лишь один островок, благодаря которому, быть может, еще можно было спастись. Лучик надежды. Ребекка надеялась, что, может быть, настанет момент, когда мать поймет ее. Когда не нужно будет никаких слов. Когда Эстер просто обнимет ее и прижмет к себе, как в детстве, и тогда Ребекка поймет: у нее есть дом. И ей есть ради чего бороться. Ребекка на протяжении так многих лет ждала и верила в это, так многое, наступив себе на горло, отпускала, но, наверное, именно в этот момент она ясно поняла: этой надежды не было. Эстер не поймет. Не захочет понять. Через плотную пелену странного состояния полусна Ребекка услышала мягкий звонок в дверь. Теплые карие глаза. Мягкая, с нотками неизъяснимой тревоги улыбка. — Бекка, — проговорил Элайджа. — Прости, что без предупреждения. Точнее, я звонил, но ты, наверное, не слышала. Я проезжал мимо. Я давно тебя не видел, и решил... Элайджа говорил о чем-то, объясняя такие простые и ненужные вещи, а Ребекка смотрела в его глаза — такие знакомые и лучистые, все понимающие, зовущие куда-то далеко, куда дорога, казалось, была давно забыта, — и не говорила ни слова. И вдруг произошло то, что, на самом деле, не сможет объяснить ни один психолог или другой врач, — то, что было бы понятно только тому человеку, который сам хотя бы однажды побывал на этом месте. Не дослушивая слов Элайджи, Ребекка, крепко стиснув его плечи, прижалась к нему, насколько только хватало сил. — Элайджа... Эл... — бормотала она. Из глаз градом текли теплые соленые слезы.

***

— Блин, ну Деймон и дает, — проговорила Кэролайн, пристально широко распахнутыми глазами слушавшая рассказ Елены о событиях, которые произошли с ней, когда они спустя несколько дней впервые за последнее время встретились вне стен университета, чтобы вместе навестить Кэтрин в больнице, и перед этим зашли в кафе пообедать. Но в голосе сестры Деймона больше, чем удивление и неверие, было слышно искреннее звонкое возмущение, которое Кэролайн не скрывала и которое было видно в ее взгляде, в складках морщин на нахмуренном лбу. — Он тебе ничего не рассказывал… Об этом? — сморщив лоб, пораженно спросила Елена. — Я знаю, что они с Ребеккой… — Елене показалось, что Кэролайн едва слышно вздохнула. — Решили развестись. Но он ни слова не говорил мне о том, что они собираются выставить на продажу дом. Деймон даже самым близким людям едва ли расскажет хотя бы о половине того, что происходит в его жизни, — сказала она. — Мы с ним созваниваемся даже не каждый день… Стефан в такой ситуации мог бы рассказать. А Деймон… — Кэролайн на мгновение отвела взгляд. — Он не такой. Несмотря на звеневшее еще несколько секунд назад в ее словах негодование, сейчас в голосе Кэролайн, ставшем тише, зазвучали совершенно иные ноты: это было разочарование и сожаление о том, что-то, о чем она говорила сейчас, — правда. — Деймон в своем репертуаре, — закатив глаза, проговорила Кэролайн. — Ну что за человек?! — воскликнула она, вновь переведя взгляд на Елену. — Обязательно ему было въезжать именно в эту квартиру именно тогда, когда она оказалась нужна другому человеку… Елена, не отводя взгляд, смотрела на Кэролайн, на ее искреннее возмущение, и не могла понять, действительно ли она слышит это в реальности. Кажется, у Кэролайн в этой ситуации не было даже мыслей о том, чтобы принять сторону брата: она действительно была обеспокоена тем, что он поступил так именно по отношению к Елене. — Кэр, ты серьезно? — недоуменно спросила Елена. — Почему ты сейчас не примешь сторону брата, когда это я как снег на голову свалилась… Это Деймон сейчас должен возмущаться тем, что он вернулся туда, а там я тусуюсь. Такая реакция Кэролайн действительно была непонятна Елене, и зная их отношения с Деймоном, Гилберт должна была признать, что она ожидала другого. Кэролайн вновь закатила глаза, посмотрев в потолок, как это обычно делают люди, когда им приходится объяснять что-то, но собеседник в упор не понимает. — Гилб, ты правда думаешь, что у него нет денег на то, чтобы снять себе жилье или, в крайнем случае, пожить какое-то время в отеле? Елена, не моргая, смотрела на Кэролайн, и по ее остановившемуся взгляду ответ был и так понятен. — В этом и есть весь Деймон. Его девиз — «если мне хреново, то хреново должно быть и всем окружающим». Елена скептически изогнула бровь. Что имела в виду Кэролайн, она до сих пор не вполне понимала. — Неужели ты думаешь, что эта квартира в Западном Голливуде действительно так нужна Деймону? — спросила она, вновь посмотрев на подругу. — Елена, Деймон не слесарь, — сказала Кэролайн. — Если он захочет, он хоть сейчас может купить себе точно такую же. Хоть в Западном Голливуде, хоть за Западным Голливудом, да где угодно! И он обязательно бы решил этот вопрос без привлечения в него тебя, если бы был в обычном для него состоянии. Но сейчас он снова включил упертого барана с девизом «я так хочу, и срать мне, что вы думаете по этому поводу». — И я могу понять его, Кэр, — сказала Елена. — Почему Деймон должен сейчас думать об одногруппнице его сестры? — Елена пожала плечами. — И, в конце концов, это его квартира. Он просто вернулся в нее, когда ему это понадобилось, вот и все. — Да, но почему-то один раз он все-таки подумал об одногруппнице своей сестры, — ответила Кэролайн. — Именно тогда, когда предложил тебе пожить в этой квартире. Потому, что Деймон способен выходить за границы собственного «я» и видеть в этом мире кого-то кроме себя. Кэролайн на миг замолчала и медленно выдохнула. — Но, видимо, не сейчас. Елена ничего не сказала в ответ Кэролайн, и на какое-то время между ними воцарилась тишина. — Что ты собираешься теперь делать? — негромко спросила Кэролайн спустя время. Конечно, помимо всего прочего в этой ситуации оставался еще один вариант: тот, при котором Елена бы — по крайней мере, на первое время — приняла слова Деймона о том, что его возвращение не означает, что больше она не сможет жить в его квартире, и остаться в ней. Но Кэролайн хорошо знала Елену. Этого бы не произошло. — Пойду в деканат узнавать насчет общежития, — ответила Елена. — Надеюсь, проблем не возникнет. Да и Майклсоны за это время не появились… Не думаю, что им сейчас до меня, — помолчав, проговорила Елена. Когда она произнесла последнюю фразу, Кэролайн вдруг вскинула голову. Если бы мысли Елены не были столь рассеянны и она смотрела бы в этот момент на Кэролайн, она непременно увидела бы, что в эту секунду зажглось в ее взгляде, и, возможно, спросила бы ее об этом… Но это мгновение прошло мимо нее: Елена ничего не заметила, а Кэролайн быстро сумела взять себя в руки. — Уверена, что вопрос с общагой удастся решить быстро? — спросила Кэролайн. — Апрель все-таки… — несмело проговорила она. Елена пожала плечами. — Попробовать стоит, — ответила она. — Если свободных мест не окажется, попробую вариант со съёмом. В конце концов, квартира ведь нужна ненадолго: до конца учебного года не так уж много времени, а летом я все равно планировала уехать к семье в Канаду. А уж в августе, после всех этих переселений и всего прочего, жилые места в кампусе точно должны будут освободиться. — Слушай, — вдруг сказала Кэролайн после некоторого молчания, — а может, ну ее, эту общагу?.. Раз с квартирой Деймона так получилось, может, тогда переедешь ко мне? Глаза Елены расширились. — К тебе? — переспросила она. — Ну да, — как ни в чем не бывало, спокойно и беззаботно Кэролайн. — А что такого? — Тебе так не терпится узнать все прелести борьбы за ванную и плойку по утрам? — улыбнулась Елена. — Пф, — пожала плечами Кэролайн, — а почему нет? Я все равно в квартире одна, на двоих места точно хватит. Вместе всяко веселее. — Да брось, Кэр, — примирительно протянула Елена. — А что будем делать, когда приедет Энзо? Дружно жить вместе счастливой шведской семьей? — Пока Энзо приедет, я стану сорокалетней библиотекаршей в юбке до пят и с целой котофермой, — фыркнула Кэролайн. — Так что не волнуйся, жить дружной шведской семьей нам точно не грозит. В голосе Кэролайн, когда она говорила это, отчетливо слышалось нескрываемое искреннее негодование. Конечно, Елена понимала его причину: с момента их возвращения из Нью-Йорка у Кэролайн и Энзо не было ни одной возможности, чтобы встретиться лично, и все, чем им приходилось довольствоваться сейчас, — это короткие звонки сквозь часовые пояса, и длинные переписки, которые не могли заменить человека рядом. Но Кэролайн, в силу своего характера, никогда в полной мере не показала бы ни окружающим, ни даже, может быть, тому мужчине, с которым состояла в отношениях, что она могла чувствовать в такие моменты на самом деле. Однако все равно отчего-то сейчас, когда Елена наблюдала за Кэролайн, ее губы трогала улыбка. Потому, что несмотря на ее негодование и злость, Елена знала: она скучает по Энзо. Очень сильно. Елена внимательно посмотрела на Кэролайн, а потом вдруг потянулась в ее сторону и крепко с теплотой обняла ее. — Кэр, — сказала она, — если бы ты только знала, как я благодарна тебе. Ты всегда рядом и с такой подругой, как ты, и правда ничего не страшно, — Гилберт улыбнулась. — Но серьезно, если я после Деймона завалюсь еще и к тебе, то это будет уже слишком, — усмехнулась Елена. — Я уже давно думала о том, чтобы вернуться в общежитие. Это не самый худший вариант проживания. К тому же, у общаги есть неоспоримый плюс: универ в двух шагах. Даже если с утра вдруг решишь не только вымыть голову, но еще и завить волосы, сделать охренительный макияж, как на вечеринку года, приготовить себе королевский завтра и все такое прочее, все равно опоздать проблематично. — А тебя, я смотрю, закалили поездки в метро до универа из Западного Голливуда в десять утра, — хихикнула Кэролайн. Елена, вспомнив все прелести часа в пик в городском метрополитене, наполовину в шутку, наполовину всерьез сморщила лоб. — Не передать словами, насколько, — сказала она. Кэролайн рассмеялась. — Ну смотри, — спустя несколько секунд сказала она. — Если передумаешь — моя скромная двушка всегда к твоим услугам. Пускать все на самотек в этой ситуации, когда все буквально перевернулось вверх дном, Кэролайн не хотела. То, что сейчас Майклсоны ничего не предпринимали, означало не то, что для них вопрос с завещанием остался в прошлом, а то, что предугадать, каким будет их следующий шаг, а главное, когда они его сделают, — теперь было почти невозможно. Но Кэролайн понимала, что убедить сейчас Елену повременить с переездом в общежитие вряд ли получится. В любом случае, пока она улаживала бы все вопросы с деканатом, на это ушло бы определенное время. На него и рассчитывала Кэролайн, думавшая о том, что делать дальше, и допускавшая мысль, что, возможно, стоит поговорить с Деймоном и попросить его совета. Елена рассмеялась и с уверенностью кивнула. — Воу, уже пятый час, — проговорила она, когда случайно ей на глаза попались настенные часы, висевшие напротив. — Да, похоже, мы и правда засиделись, — оглянувшись на часы, протянула Кэр. — Ну что, поехали? А то, чувствую, если я задержусь здесь с этими охрененными маффинами еще хотя бы минут на пять, то Кэтрин может и не получить сегодня свои наушники, или что она просила привезти? Елена рассмеялась, и, расплатившись по счету, девушки отправились к Кэтрин. Кэролайн и Елена провели у Кэтрин достаточно долго: когда они оказались втроем, тем, которые захотелось обсудить, оказалось слишком много. Они смеялись, обсуждали грядущую защиту магистерских (и пусть до нее было больше года) и симпатичных однокурсников, и кажется, что все трое и вовсе забыли о том, что находились в больнице. Кэтрин вовсю готовилась к выписке, уже строя планы на то, что стоит сделать в первую очередь по возвращении в Эдмонтон (Елена в ответ на это, вспоминая реакцию брата, посмеиваясь, отвечала: «получить от Джереми»), так что причин не порадоваться не было. Кэролайн на время отвлеклась от нерадужных мыслей о разводе Ребекки и Деймона и цепочке событий, которые он мог повлечь за собой, но когда она вернулась домой, их разговор с Еленой, который произошел днем, сам собой вновь всплыл в памяти, и от этого легкость, которой Кэролайн зарядилась после общения с Еленой и Кэтрин, быстро рассеялась. В глубине души Кэролайн сама понимала, что, по меньшей мере, странно пытаться по сотне раз перестраховаться, учитывая, что никто из семьи Майклсонов в деле со странным завещанием Майкла так себя и не проявил, если не считать того странного разговора Клауса с Еленой, но слова Гилберт о том, что из квартиры Деймона она хотела бы уехать, по возможности, ближайшее время, поселили в ней страх. Она не стала рассказывать Елене о том, что произошло несколько дней назад: во-первых, она не хотела так вольно распоряжаться информацией, которая касалась только Деймона, и считала, что только он вправе рассказать о произошедшем тому, кому посчитает нужным, а во-вторых, нагонять лишний страх на Елену сейчас было ни к чему. Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, Кэролайн, достав ноутбук и удобнее устроившись с ним на диване в гостиной, открыла задание для одного из ближайших семинаров, до которого все никак не доходили руки. И хотя работа вроде бы шла хорошо и без особых трудностей, мыслями Кэролайн все равно была далека от домашнего задания. Она не могла понять, чем именно руководствовался Деймон, когда принял решение вернуться на свою квартиру: хотел ли он таким образом недвусмысленно и вполне действенно показать, что более отдавать ее он не намерен (хотя это и шло вразрез с его словами, бросать которые на ветер Деймон никогда склонен не был), или же он дошел до такого состояния, когда ему действительно было абсолютно плевать, жить там одному или с кем-то, или же у него были какие-то свои планы. Кэролайн очень хотела поговорить с ним об этом, но сейчас — так просто и по-детски — боялась поднять трубку, чтобы набрать его номер. Ей не хотелось тревожить его расспросами, потому что в глубине души она осознавала, что сейчас ему не до этого, — и хотя Кэролайн, быть может, не принимала это, но понять — могла. Уже почти на автомате вводя какие-то правки в напечатанный текст, она думала о том, как деликатнее начать с Деймоном разговор об этом, и как в то же время убедить Елену пока повременить с возвращением в общежитие. Пока ответа на эти вопросы не было, и Кэролайн должна была признаться себе, что в таком тупике не была уже давно. Погруженная в свои мысли и работу, Кэролайн не сразу заметила, как в отдалении, в прихожей, два раза прозвучал короткий отрывистый звонок. На мгновение в квартире воцарилась тишина, но уже через несколько секунд ее разорвали вновь разлившиеся в тягучей безмятежности, уже более настойчивые, раздавшиеся один за другим три звонка. Кэролайн встрепенулась и на автомате обернулась. Непроизвольно взгляд перешел на настенные часы: на них было без пятнадцати минут восемь. «Кого могло принести в четверг в восемь вечера?.» — подумала Кэролайн, но была почти уверена, что неизвестный гость не был кем-то из ее близких. Она не знала, сколько времени прошло от последнего звонка, но, видимо достаточно для того, чтобы он прозвучал вновь. Отложив ноутбук на журнальный столик, Кэролайн быстрыми шагами, словно на инстинктивном уровне, несмотря ни на что, не желая заставить человека по ту сторону долго ждать, отправилась в прихожую. — Иду уже, иду! В воздухе звонко щелкнул замок, и Кэролайн открыла дверь, ожидая увидеть на пороге кого-то из соседей. Однако в следующий момент, вскинув голову и переведя взгляд, Кэролайн поняла, что ожидать чего-то от этой жизни — глупо и бессмысленно. На какое-то мгновение ей показалось, что по позвоночнику прошел неуловимый, но все же ощутимый разряд тока. На пороге, в спортивном костюме явно теплее калифорнийской погоды, с едва уловимой неуверенностью во взгляде смотря Кэролайн в глаза, стоял Энзо. Рукой он опирался на ручку небольшого блестящего черного чемодана.