Начинать день с поездки в Urgent Care* было, пожалуй, тем, чего Елена хотела бы наименее всего, — да и, откровенно говоря, она слабо представляла себе ситуацию, в которой ее желание могло быть противоположным. Сколько бы Елена ни пыталась сопротивляться, тон Деймона ясно давал понять, что спорить с ним бессмысленно, а состояние Елены показывало, что делать это будет глупо. Прислушавшись к своему самочувствию, она поняла, что, наверное, Деймон прав и лучше будет перестраховаться, поэтому в конечном итоге сдалась.
В медцентре они провели не так много времени: первоначальный диагноз, «поставленный» Деймоном, быстро подтвердился. В нем он, впрочем, в отличие от Елены, которая была в небольшой растерянности и еще оставляла вероятность, что Сальватор, не будучи медиком, мог ошибиться, и не сомневался, что было видно по тому, как он с легкой усмешкой закатил глаза, когда она передала ему слова врача; по его лицу красной строкой проходила только одна фраза: «как будто были какие-то другие варианты». От врачей Елена получила список препаратов и подробно расписанные рекомендации по поводу того, как максимально облегчить состояние и перенести его без последствий. Для перестраховки Елене сделали рентген легких, но исследование не выявило серьезных отклонений.
Все это время Деймон ждал Елену в коридоре, и хотя он говорил, что на работу ему нужно к десяти, а стрелки часов уже перешли за эту цифру, в глубине души она понимала: он не уедет. Домой он ее привез, купив все лекарства и на прощание попросив «хотя бы сегодня довольствоваться ветрянкой и не пытаться найти приключения на задницу». Уже когда Деймон уехал на работу, оставшись один на один с тишиной, воцарившейся в большой квартире, Елена еще какое-то время просто сидела на кухне, опершись на спинку стула, прикрыв глаза и прокручивая в памяти последние несколько часов, и внутри чувствовала одно: огромную благодарность и какую-то необъяснимую теплоту.
Дома было тихо, когда Деймон вернулся с работы в одиннадцатом часу вечера. Свет на кухне и в гостиной был выключен, телевизор не работал; казалось, что здесь вовсе никого нет. Сняв обувь и переодевшись в домашнее, Деймон неслышно прошел к комнате Елены. Беззвучно открыв дверь, он сделал небольшой шаг и остановился у порога. В комнате было темно; Елена спала. Судя по тому, что она снова была закутана в одеяло, ее опять знобило. Сам не зная, отчего, на протяжении секунд Деймон стоял на пороге комнаты, не двигаясь, в густой темноте всматриваясь в черты лица Елены, которых касался холодный лунный свет, падавший из окна.
«Заболеть ветрянкой в двадцать четыре… И в кого же ты такая везучая, Елена?» — мысленно произнес он, — но в этой легкой улыбке не было ни капли желчи или насмешки: в ней было что-то совершенно иное. Он вспомнил вдруг, как яростно утром она сначала пыталась бороться с ним и отнекивалась от поездки к врачу, пытаясь отправить его на работу, как искренне была возмущена, отчего даже, кажется, в какой-то момент покраснела, и в эту секунду уголки губ Деймона тронула легкая улыбка. Елена спала сейчас, с ног до головы закутанная в огромное одеяло, свернувшись калачиком и так напоминала Деймону ребенка: еще беззащитного, временами капризного… Но было в ней что-то такое, что не давало относиться к ней ровно так же, как Кэролайн, видеть в ней действительно маленькую девочку, которой нужна была опора. Было в этом человеке что-то другое для него, что Деймон так ясно чувствовал, но еще никак не мог объяснить, и это что-то было для него самого пока загадкой. Елена… Они знали друг друга, казалось, уже давно, и Деймону казалось, что ему так легко понять, что у нее внутри. Однако каждое новое мгновение, что они были вместе, он осознавал: это не так. Нет, он не разгадал ее. Почему-то в этот момент, как что-то инородное, как неуправляемая вспышка, возник вопрос: а что… будет дальше? Но ответа на него Деймон не мог дать. И почему-то это чувство приносило сейчас самый большой кайф.
Тихонько прикрыв дверь, Деймон вышел из комнаты. Было ясно, что какого-то глобального эффекта препараты еще не принесли, — и, может быть, было к лучшему, что Елена уснула так рано: организму нужно было дать восстановиться. Деймон устроился с ноутбуком на кухне с намерением немного поработать: спать еще не хотелось, — и в скором времени ушел с головой в работу.
Деймон не знал, сколько времени прошло: он увлекся работой. Из своих мыслей, прикованных к документу на экране, его вырвал пронзительный, похожий на лай кашель. Пытаясь сдержать кашель, но все равно выталкивая из легких остатки воздуха, прикрывая рот рукавом и щурясь от тусклого, но с непривычки резко бившего в глаза света, в кухню зашла Елена. Деймон взглянул на нее, и по одному этому мимолетному взгляду было понятно: болезнь набрала полную силу. Елена была бледна, и было заметно, что даже передвигалась с осторожностью — сказывалась слабость; глаза горели больным блеском.
— Привет, — одними губами поздоровалась Елена. — Я даже не заметила, как ты вернулся.
Деймон едва заметно кивнул.
— У тебя давно начался кашель? — внимательно вглядываясь в Елену, настороженно спросил Деймон. Он точно помнил: утром кашля не было.
— Ближе к вечеру, — хрипло ответила Елена, включая чайник. — Я посмотрела в домашней аптечке, нашла что-то от кашля, но пока не помогло. Деймон, — сказала она, взглянув на Деймона, — это, правда, всего лишь ветрянка. Хреновая, но все же просто ветрянка. Это пройдет.
Деймон ничего не ответил. Но он наблюдал за Еленой, видел ее состояние и понимал: «это пройдет» было не той фразой, которой сейчас нужно было руководствоваться. Елена вскипятила чайник и заварила себе крепкий горячий чай, чтобы облегчить кашель, но скоро вернулась к себе в комнату, даже его не допив: в кружке осталось больше половины. Деймон не стал мучить Елену расспросами и разговорами: ее глаза были совсем сонные, и было бы действительно лучше, если бы она снова смогла заснуть. Периодически до слуха Деймона доносился резкий прерывистый кашель, но со временем он становился реже, а затем, казалось, прекратился.
Закончив то, что планировал, Деймон выключил ноутбук и вышел из кухни, погасив свет. Усталость начинала брать свое, и он был уверен, что ему хватит получаса с каким-нибудь хорошим фильмом, чтобы расслабиться окончательно и после заснуть. Деймон думал, что Елена спала, но перед этим решил все-таки зайти к ней. Однако, к своему удивлению, осторожно приоткрыв дверь комнаты Елены, Деймон увидел приглушенный рассеянный свет: был включен ночник.
— Деймон, — услышал он хриплый слабый голос. Елена не спала.
— Ты как? — негромко спросил остановившийся на полушаге у порога комнаты Деймон, а затем неслышно сделал несколько шагов вперед.
— Утром ты был прав — бывало и лучше, — усмехнулась Елена. — У меня такое ощущение, что я на Северном Полюсе решила позагорать голышом, — призналась она.
Деймон внимательно смотрел на Елену. Когда глаза привыкли к тусклому свету, он действительно увидел, что по ее телу расходилась мелкая дрожь, и даже сейчас, слегка приподнявшись на локтях, она продолжала прижимать к себе одеяло, как будто под ним не было ничего из одежды, — хотя, конечно, это было не так. На щеках Елены горел какой-то неестественный румянец.
— Подожди, — проговорил Деймон и вдруг вышел из комнаты.
Вернулся он через минуту, в руках держа большое мохнатый плед молочного цвета, — судя по всему, шерстяной.
— Убери его, — сказал Деймон, забрав то одеяло, которым Елена была накрыта, — легкое и, напоминавшее, скорее, покрывало, — и раскрыв плед.
Елена не успела ничего сказать, как оказалась в своеобразном укрытии из пледа, который Деймон опустил ей на плечи и в который крепко закутал ее, как ребенка. От пледа полыхнуло теплом и пахло чем-то приятным, хотя объяснить, что ей напоминает этот запах, Елена, полусонная, не смогла.
— Деймон, не на… — проговорила она, попытавшись высвободиться, и у Деймона в голове с усмешкой мелькнула мысль, что сопротивляться каждому его действию у Елены отработано уже на уровне рефлексов. Он одним движением уложил ее обратно.
— Тебя знобит, — ответил Деймон, — а этот адский кусок шерсти способен нагреть, по-моему, всю землю. Когда ему ещё этот звёздный час в Лос-Анджелесе выпадет?
Елена опустилась обратно на подушки, натянув плед почти до носа и вдыхая сладковатый запах.
— А говорил, что одеяла в Калифорнии — это извращение.
— У нас тут и снег бывает, представляешь, — театрально шокированно распахнув глаза, сказал Деймон.
В этот момент рука Деймона случайно коснулась оголенного плеча Елены. Ладонь обожгло жаром.
— У тебя температура до нормальных цифр днем вообще спадала? — спросил Деймон.
Елена прикрыла глаза и на протяжении нескольких секунд она молчала, будто смысл вопроса, заданного Деймоном до нее дошел не сразу. Только сейчас Деймон заметил, что Елена дышала тяжело: ей словно что-то мешало сделать полноценный вдох.
Елена слабо кивнула.
— Она не поднималась почти до вечера, — тихо произнесла она.
Раз Елене помогали жаропонижающие, прописанные врачом, Деймон пока не видел смысла менять что-то в этом списке. Почему температура поползла вверх, было понятно, — для этого времени суток, близившегося к ночи, это было обычно. Он пошел на кухню, и, налив в стакан немного воды и растворив в нем специальный порошок жаропонижающего, вернулся в комнату.
— Деймон, спасибо, — одними губами прошептала Елена, взяв у него из рук стакан.
— Да мне-то за что. Благодари «Bayer», ну или кто там производит эти чудо-лекарства, — усмехнулся Деймон.
Казалось, Елена улыбнулась.
Минут через десять после того, как она выпила жаропонижающее, препарат, кажется, начал действовать: цифры на градуснике начали уменьшаться, и сама Елена немного ожила. Они говорили о какой-то ерунде, и сколько времени прошло, Деймон не заметил, но точно знал, что не очень много. Он видел сонные глаза Елены, да и самого его уже начинало клонить в сон. Казалось, Елена сама не смогла толком осознать, как заснула. Прикрыв дверь комнаты, но не став закрывать ее до конца, Деймон ушел к себе. Фильм смотреть уже не хотелось: глаза закрывались.
Во сне в какой-то момент Деймон снова услышал кашель. Он спал крепко и сначала не понял, что сейчас слышал этот звук в реальности, а не во сне. Только спустя некоторое время, когда звук этот не прекращался, повторяясь с ровной периодичностью, то становясь глуше, то звуча еще звонче, Деймон смог открыть глаза и вернуться в реальность. Взяв с прикроватной тумбочки смартфон, он снял с экрана блокировку: на часах был третий час ночи. Деймон устало провел ладонями по лицу и снова откинулся на подушки. Закрыв глаза, он попытался уснуть снова, думая, что, возможно, Елена примет что-нибудь от кашля и он станет хотя бы немного слабее. Дверь его комнаты была закрыта, а к звукам он не прислушивался и поэтому не знал, вставала ли она. Но кашель не прекращался.
Деймон поднялся с кровати и вышел из своей комнаты.
Деймон аккуратно приоткрыл дверь. В полной тишине, которой была поглощена комната, слышалось неровное, тяжелое дыхание Елены.
— Елена, — тихо произнес он, склонившись над ней, вглядываясь в черты ее усталого лица. — Эй…
Елена открыла глаза. Карие глаза на протяжении нескольких секунд смотрели на него в упор, но не выражали ничего, как будто Елена не вполне понимала, кто перед ней находится в этот момент.
— Деймон, — наконец выдохнула она.
Однако Деймона это не успокоило. Он видел ее взгляд — мутный, рассеянный, — Елене сложно было его сфокусировать, — такой взгляд бывает только у людей, которые находятся в не вполне ясном сознании.
В этот момент из груди Елены задыхающийся, надсадный кашель. Кислорода не хватило и на автомате она попыталась сделать вдох ртом, но от этого закашлялась еще сильнее. Это был какой-то странный, судорожный, похожий на астматический, кашель, совершенно опустошающий, который не прекращался до тех пор, пока в легких у Елены хватало воздуха.
— Господи, ты сейчас легкие выплюнешь, — пробормотал Деймон.
Он крепко сжал ее плечи и, в одно движение подняв ее, заставил Елену принять положение полусидя. Ее тело было расслаблено, она не сопротивлялась, но ее снова знобило. Она дрожала всем телом, что очень хорошо почувствовал Деймон, дотронувшись до нее; эта дрожь напоминала небольшие судороги, и контролировать это состояние Елена не могла. Наконец кашель прекратился, и Елена стала жадно хватать ртом воздух. Она сидела так, прислонившись головой к спинке кровати, но не открывала глаза. Было понятно: начиналась лихорадка.
Сбить температуру жаропонижающие помогли всего на несколько часов, и Деймон понимал: сейчас они бесполезны. Он знал несколько комбинаций препаратов, которые можно было попробовать использовать для антипиретического эффекта, и он использовал бы их, если бы болел сейчас сам: свой организм Деймон знал хорошо и поэтому мог предугадать, какую реакцию может вызвать тот или иной препарат. То, что происходило сейчас с Еленой, с трудом укладывалось в рамки даже осложненного течения болезни, и экспериментировать даже со знакомыми лекарствами сейчас было опасно. Организм был ослаблен. Воспользовавшись тем, что кашель на какое-то время прекратился, Деймон сбегал на кухню и налил в стакан теплой воды, подкислив ее лимонным соком и размешав ее с маленькой ложкой меда. Он хорошо помнил, как в детстве, когда он заболевал бронхитом и тоже начинал кашлять по ночам, его отпаивали так родители. От этого незамысловатого раствора становилось легче: теплая вода на время помогала справиться с кашлем, а лимонная кислота в ней, которая, хотя не ощущалась за счет смешения с медом, помогала переносить высокую температуру, от которой появлялась тошнота.
Деймона не было считанные минуты, но когда он вернулся, невооруженным глазом было заметно, что Елене стало хуже. Снова опустившись на кровать, словно в забытьи, она мотала головой по подушке, как будто чувствовала какую-то боль и не могла найти позу, в которой стало бы легче. Дыхание было сбивчивым, рваным.
Приподнявшись на локтях, когда Деймон позвал ее, Елена сделала пару глотков, но в следующий момент горло словно стиснула чья-то цепкая хватка, разрывающим спазмом вытолкнув остатки кислорода. Рука Деймона, в которой он держал стакан с водой, дрогнула, и жидкость расплескалась у него под ногами, заставив его выругаться. Выплюнув остатки воды, которые были во рту, Елена рефлекторно склонила голову с кровати: сработал рвотный рефлекс. Но рвоты не было.
— Прости, — едва слышно, пересохшими губами почти по слогам в забытьи произнесла Елена и, переведя дыхание, положила голову на подушки.
— Что не так с этой чертовой ветрянкой… — пробормотал Деймон.
Так же, как и Елена, он был уверен в том, что побороть заболевание будет возможно своими силами, но сейчас было понятно, что ситуация вышла из-под контроля. Деймон не представлял толком, чем сейчас смогут помочь парамедики, кроме как вколоть лошадиную дозу жаропонижающего, чтобы сбить температуру, но мысль о том, чтобы вызвать «скорую помощь» была сейчас первой и главной в его сознании. Подождав несколько минут, чтобы убедиться, что волна тошноты прошла, Деймон принес градусник, потому что в случае чего парамедикам была нужна точная информация, а не какие-то приблизительные предположения. Когда градусник засигналил и Деймон взял его в руки, на дисплее высветилась цифра 39.6.
— Ч-ч-черт… — выругался Деймон.
В этот момент он окончательно понял, что своими силами справиться вряд ли удастся. В сознании по-прежнему звучала мысль о том, что нужно звонить в «скорую», но в этот момент внутри вспыхнула другая, которая закрыла собой все остальные. Это было имя одного человека — близкого человека, который мог бы помочь. И Деймон знал, что он может этому человеку довериться.
Деймон ушел в комнату, где он спал, и через полминуты вернулся со своим телефоном в руках. В казавшейся бесконечной папке контактов, насчитывавшей десятки имен, фамилий и дружеских прозвищ, Деймон остановился на имени Мередит. Он на мгновение замер, вглядываясь в цифры знакомого телефонного номера. Что-то неприятное шевельнулось в нем в этот момент, когда воспоминания вместе с именем Мередит обратились к совершенно другому. Но Деймон развеял эти мысли. С Мередит они не ссорились, и отношения Деймона и Стефана ее никак не касались.
Выбросив из головы все лишние мысли, Деймон нажал на кнопку вызова. Прошло всего, наверное, несколько секунд, — но Деймон почувствовал облегчение, когда спустя эти секунды услышал в телефонной трубке голос Мередит.
— Мер, привет, — произнес он. — Это Деймон.
— Да, Деймон, я узнала, — ответила Мередит. Ее голос был, как всегда, спокоен и ласков. — Привет. Что-то случилось?
— Мередит, прости, понимаю, что время не для звонков и задушевных бесед и я тебя, сто процентов, разбудил, — быстро проговорил Деймон, на ходу пытаясь сформулировать, как объяснить ей всю ситуацию. — Но ситуация, похоже, sos.
— Деймон, перестань, — перебила его Мередит. — Мы же не чужие люди. А насчет времени можешь не переживать. У меня сегодня дежурство, так что не спать мне, похоже, еще долго, — слегка усмехнулась она.
Только сейчас, вернувшись на несколько секунд назад, Деймон, отчаянно боровшийся с неуправляемым вихрем, в котором кружились в голове путавшиеся мысли, понял, почему Мередит так быстро взяла трубку и почему ее голос сейчас был совсем не сонным.
— Что произошло? — спустя мгновение спросила Мередит, и в ее голосе послышались ноты беспокойства.
— В общем, условия задачи такие, — выдохнул Сальватор. — Девушка — ровесница Кэролайн. Где-то подхватила ветрянку. Все началось, как обычный грипп, — температура, горло, все дела. Съездили к врачу. Там ничего серьезного не нашли, прописали таблетки, а к вечеру начался трэш. Кашель такой, что стены дрожат, температура 39.6, ее лихорадит не по-детски. Жаропонижающее не берет. Что с этим всем можно сделать?
Деймон говорил быстро, наскоро прокручивая в голове события прошедшего дня, пытаясь кратко рассказать то, что могло иметь значение для Мередит как для врача, и по максимум ясно выражать свои мысли, которые были быстрее, чем язык. Только спустя время Деймон вдруг понял, что за время разговора с Мередит он так и не рассказал ей, что за девушка заболела. Это было так удивительно и странно — у Деймона не было мыслей скрывать это. Но о том, что это была именно Елена, он так Мередит и не сказал.
В трубке послышался тяжелый протяжный вздох.
— Ветрянкой? — переспросила Мередит. В ее голосе звучали ноты недоумения.
— Сам в шоке, — отозвался Деймон, — но, похоже, не один Кай у нас такой везучий.
— Да уж, мало приятного, — пробормотала Мередит. — Ты сказал, что девушку лихорадит… — через несколько мгновений спросила она. — Сейчас она вообще в ясном сознании?
— Меня вроде узнает, но, походу, толка от этого мало.
— Какое жаропонижающее она пила?
На кухне, пытаясь побороть покрывшую слезившиеся не привыкшие к свету глаза мутную пелену и разобраться в многочисленных коробках из-под препаратов, стоявших на столешнице, через несколько секунд Деймон нашел, что требовалось, и продиктовал название Мередит.
— Деймон, скажи, вы еще как-то пытались сбить температуру? Или пользовались только тем, что прописали врачи?
— Я попытался дать ей воды с лимоном и медом, она даже пить не смогла, все назад пошло. Мер, — после небольшой паузы произнес Деймон, — сейчас лучше будет вызвать «Скорую», да?
— Деймон, в этом вряд ли будет какой-то смысл, — ответила Мередит. — Что они могут сделать? В больницу ее не заберут, сам вирус за сутки не пройдет. Накачают анальгетиками внутримышечно, чтобы сбить температуру. Это мало чем отличается от того, что можно сделать дома.
Этими словами Мередит озвучила мысли Деймона: вызов парамедиков был действительно не совсем для таких случаев, хотя мысль об этом была первой, которая пришла в голову. Но как сейчас быть, Деймон не вполне понимал — и поэтому довериться врачам в этой ситуации казалось наиболее логичным и безопасным.
— Так, — произнесла Мередит после полуминутного молчания. Ее голос звучал громче и яснее, словно она окончательно вернулась в реальность. — Ты компрессы делать умеешь?
— Не знаю, не пробовал, — ответил Деймон.
— Придется научиться, — сказала Мередит.
Мередит подробно, почти пошагово, хотя в этом и не было ничего очень сложного, объяснила Деймону, как нужно делать компрессы при высокой температуре, рассказала, каким образом готовят раствор для них.
— В течение получаса должно стать легче, — сказала она. — Но препараты подключить тоже будет нужно.
Мередит назвала несколько известных и самых распространенных жаропонижающих, которые обычно прописывались при тяжелом гриппе и других подобных заболеваниях, но смысл был в том, что доза была чуть больше обычной, а сами препараты через определенные промежутки времени нужно было чередовать: таким образом, получалось, что действие на организм производилось непрерывно. Попутно слушая Мередит, Деймон, быстро вынимая разноцветные упаковки и блистеры, искал в домашней аптечке препараты, которые она называла, и сразу откладывал в сторону найденные, запоминая, в какое время и какой дозировке нужно давать Елене каждое из них.
— Мер, спасибо тебе, — с искренностью проговорил Деймон. — Кому еще я мог бы позвонить в два часа ночи…
— Меня пока благодарить не за что. Отзвонись мне примерно через час, — попросила Мередит. — Если температура не спадет, я поговорю с нашими ребятами, подумаем, что можно сделать. В крайнем случае, привезешь ее к нам в неотложку, поставят капельницу.
— Да, хорошо. Мер, слушай, — вдруг проговорил Деймон и на мгновение замолчал. — А это… Вообще… Опасно?
Голос Деймона сейчас звучал как-то иначе, нежели минуту назад, в нем было что-то совсем иное, сложно объяснимое, но очень хорошо уловимое. Его голос стал тише, а слова он произносил медленно, словно обдумывал каждое из них.
— Опасна не ветрянка, — выдохнула Мередит, — а осложнения, которыми она бьет по организму. Сейчас самое главное — снизить температуру. Это в любом случае сильная нагрузка на сердце. Возможно, организм был и так ослаблен, поэтому реакция стала такой. Но это типичные симптомы для ветрянки, если человек заболевает во взрослом возрасте. Это вообще случается часто. Чаще, чем ты думаешь, — мягко усмехнулась Мередит. Она на миг замолчала, но в следующую секунду уверенно, уже без тени усмешки произнесла: — Деймон, все будет хорошо.
Деймон еще раз поблагодарил Мередит и затем вернулся к Елене.
Из кухни Деймон принес воды: в таком состоянии, как у Елены, нужно было много пить, хотя опыт получасовой давности и подсказывал, что сделать это будет сложно.
Елена тяжело дышала и лежала на подушках, закрыв глаза. Было видно, что она измотана, совершенно обессилена; но именно эта усталость, которой сейчас была пропитана, казалась, каждая клетка ее тела, которая читалась в тонкой сетке морщин вокруг сомкнутых в каком-то странном усилии глаз, говорила Деймону о том, что она не спала. Елена лежала под пледом, который он ей отдал, словно застыв: казалось, она боится пошевелиться, чтобы снова не почувствовать дискомфорт.
— Елена, — позвал Деймон, склонившись над ней и поставив стакан на тумбочку. — Елена, пожалуйста, открой глаза, — четко проговаривая каждое слово, произнес он и взял в ладони ее лицо.
Елена, сделав усилие, распахнула глаза, но теперь Деймон видел: она не понимала, кто ее зовет.
— Нет, — пробормотала она, сделав неловкий вдох, и вновь замотала головой.
— Елена, — настойчивее проговорил Деймон и, приподняв ее голову, взял в руки стакан с водой. — Ты должна выпить это.
— Нет, нет… — пересохшими губами продолжала бормотать Елена.
— Тебе станет легче, — произнес Деймон.
Одной рукой он придерживал ее затылок, а другим слегка наклонял стакан, чтобы жидкость попала ей в рот. Елена пила маленькими глотками, постоянно поперхиваясь; она останавливалась, чтобы отдышаться, и в конечном итоге из последних сил пыталась сопротивляться и слабым движением отодвинуть от себя ненавистный стакан с водой. Но Деймон не отступался от своего. Он делал небольшие перерывы и, конечно, не вливал ей в горло воду насильно, но «дожал» ее до того, чтобы она выпила стакан целиком.
Занявшись холодными компрессами, в точности следуя тому, что ему говорила Мередит, Деймон, по правде говоря, не особо верил в то, что они помогут: если сделать это не смог достаточно сильный препарат получасом ранее, он слабо представлял, какое преимущество будет иметь этот способ, — если от них и станет легче, то, вероятно, ненадолго. Попутно с этим он продолжал отпаивать Елену водой — и в этот момент понял, что заболевшая девушка — это та еще история. Елена упиралась, пыталась закрыть рот, капризничала, почти как ребенок, и Деймон в жизни не мог подумать, что когда-нибудь ему будет так сложно напоить человека обыкновенной водой.
— Я больше не могу, — не открывая глаз, простонала Елена, отводя протянутый Деймоном стакан с водой. — Меня сейчас стошнит… У этой воды мерзкий вкус.
— Елена, я тебя сильно удивлю, если скажу, что у воды нет вкуса?
Хотя Елена время от времени реагировала на его слова, как будто приходя в сознание, по ее рассеянному взгляду, которым она смотрела как будто сквозь него, Деймон понимал, что ее сознание сейчас не совсем ясно. В какие-то моменты, когда ненадолго отпускал навязчивый кашель, она отключалась — возможно, засыпала на короткое время, — и Деймону стоило усилий возвращать Елену к реальности, чтобы выдать очередную порцию таблеток.
Следующие несколько часов Деймон был на связи с Мередит, отзваниваясь ей в то время, в которое просила она; иногда она сама отправляла ему короткие сообщения в мессенджере с единственным вопросом. Деймон не знал точно, сколько времени прошло: в суматохе бесконечной смены лекарств, измерения температуры, разговоров с Мередит он перестал его замечать. С такой лихорадкой и настолько тяжелой реакцией на вирус он не сталкивался уже давно, поэтому некоторое из того, что он делал сейчас, он делал, можно сказать, впервые, но думать об этом времени не было. Компрессы необходимо было менять каждые три-четыре минуты, но когда Деймон отнимал очередной ото лба Елены, чтобы приложить свежий, он понимал, что от ее жара они нагреваются гораздо быстрее: пропитанные холодной водой, уже спустя минуту они становились такими теплыми, словно были вымочены в недавно вскипяченной воде. Вера в действенность этого способа становилась еще слабее, и Деймон больше надеялся на более привычное средство — лекарства, — хотя и было не совсем понятно, как отреагирует организм Елены. Однако спустя какое-то время Деймон начал замечать, что Елена начала дышать спокойнее: дыхание было уже не таким шумным и тяжелым. Сама она уже не реагировала на его слова — она вновь прикрыла глаза, но с ее лица постепенно исчезло какое-то болезненное напряжение. Взглянув на Елену, Деймон понял, что она задремала, а затем почувствовал, что холодная влажная ткань стала нагреваться медленнее. На дисплее градусника было 38.8. Жар начал отступать.
Комната Елены спустя несколько часов напоминала маленький Армагеддон: на тумбочке были открытые блистеры и упаковки от таблеток, рядом был стакан с расплесканной остывшей водой, на полу стоял небольшой тазик, немыслимо как найденный Деймоном в ванной, в котором удобно было смачивать компрессы. На кровати были разбросаны смятая простынь и скомканный плед, который спустя время Елена отодвинула от себя сама: видимо, прекратился озноб. Деймон наскоро убрал это все из комнаты, но все сложил практически в одно место с мыслью о том, что разобрать все это можно будет днем: сейчас для этого не было ни желания, ни сил — глаза закрывались сами собой, и Деймону начинало казаться, что он провел на ногах не несколько часов, на протяжении которых должен был спать, а несколько ночей кряду.
Деймон хотел забрать и плед, но, подумав, решил, что лучше пока его оставить Елене на случай, если озноб вернется. Слегка склонившись над кроватью, он положил плед на место и в этот момент вдруг почувствовал на себе пристальный, внимательный взгляд. Деймон взглянул на Елену: она не спала.
Елена смотрела на Деймона, не отводя глаза, внимательно вглядываясь в его лицо. Но взгляд ее глаз был удивительным — он был осознанным, легким, смеющимся, словно не было позади этой бессонной ночи.
— Деймон… — произнесла Елена, но ее голос звучал вполне твердо: она была уверена в том, кого видит перед собой.
— Если уже вспомнила мое имя, уже хорошо, — слегка усмехнулся Деймон.
Елена улыбнулась, посмотрела Деймона в глаза, а затем вдруг произнесла:
— А ты милый.
Эти слова, произнесенные так же спокойно, как самая обычная фраза, заставили Деймона замереть и всмотреться в глаза Елены. Эта фраза, вдруг тронувшая что-то глубоко внутри, заставившая остановиться, звучала с такой же уверенностью, без каких-то экивоков, как будто это был обычный их с Деймоном разговор, словно не было лихорадки. Елена выглядела абсолютно спокойно, была все такой же легкой, чуть беспечной, как и всегда. Деймон вглядывался в черты ее лица и не мог понять, как это объяснить. Он смотрел в ее ясные глаза и понимал: либо это было следствием лихорадочного бреда, либо сознание Елены было сейчас яснее, чем когда бы то ни было.
— Спасибо за комплимент, — усмехнулся Деймон.
Елена не ответила ему ничего: вскоре она вновь погрузилась в сон.
Деймон обратил внимание на часы на своем смартфоне, только когда густую иссиня-черную пелену неба начали прорезать первые огненно-розовые перья: было начало пятого утра. Дома была безмятежная тишина, в которой по временам слышалось лишь четкое тиканье часов на стене в коридоре. Елена уснула — на этот раз действительно крепко, и ее больше ничего не тревожило: жар спал, кашель затих — по всей видимости, Мередит была права, когда, узнав о том, что Елене буквально утром делали рентген легких и не обнаружили никаких отклонений, предположила, что кашель вызвала аллергическая реакция организма на вирус, и посоветовала Деймону найти дома какое-нибудь антигистаминное.
Деймон не помнил, как заснул. Он точно помнил, что хотел уйти в свою комнату, чтобы поспать хотя бы пару часов. Но проснулся он, уже когда по векам скользнул яркий солнечный луч. Деймон поморщился от неприятного ощущения, но глаза не открыл: слишком сильно хотелось остаться еще хотя бы на время в этой безмятежности, сладко смыкавшей веки.
Но лучи солнца начинали обжигать лицо и становилось жарко. Деймон открыл глаза. Вокруг была явно не его комната. Оглянувшись, он понял, что сидел в софе: выходит, он все-таки заснул у Елены.
В следующее мгновение Деймон вдруг встретился глазами с Еленой. Утомленное сознание еще не успело проясниться окончательно, и для Деймона было удивительно то, что он в этот момент увидел. Елена сидела на кровати, опустив ноги на пол, словно собираясь вставать. По ее оголенным плечам рассыпались темные локоны непослушных волос. Елена внимательно смотрела на Деймона. В ее взгляде не было даже тени сонливости, в нем больше не было того болезненного блеска, горевшего в нем несколько часов назад: он был совершенно ясный. Лишь небольшая бледность еще напоминала о событиях прошедшей ночи и о болезни.
— Ты бледная, — произнес Деймон, посмотрев на Елену.
— Ты тоже, — ответила она.
Опустив взгляд, Деймон слегка усмехнулся.
— Деймон, ты… — поднявшись с кровати, Елена на мгновение замерла, по-прежнему не отводя от Деймона глаза. Она смотрела на него, изучая каждую черту его лица, и в ее взгляде, тихом, несмелом, было искреннее неверие. — Ты не спал всю ночь?..
— Я настолько хреново выгляжу? — снова усмехнувшись, спросил Деймон, встав с софы.
Затем, через несколько секунд он он уже серьезно спросил:
— Как ты себя чувствуешь?
— Гораздо лучше, чем вчера, — ответила Елена.
— Ты… — Деймон внимательно посмотрел ей в глаза. — Помнишь, что происходило ночью?
— Отчасти, — на мгновение задумавшись, словно действительно припоминая, посмотрев куда-то вдаль, сказала Елена. — Но каждую минуту, которую я помню, — Елена вновь посмотрела Деймону в глаза, — ты был рядом.
Деймон едва заметно задумчиво улыбнулся одними уголками губ, а затем так по-своему беспечно сказал:
— Жить будешь.
Но эту фразу Елена пропустила мимо ушей, казалось, она ее не слышала. Она по-прежнему смотрела Деймону в глаза, ни на мгновение не отводя взгляд, словно боясь разорвать этот невесомый зрительный контакт, будто пытаясь понять мысли Деймона, понять, что творилось у него внутри. В ее глазах, вдумчивых и таких живых, было искреннее, детское недоумение. Она действительно не могла поверить. Поверить в то, что всю эту ночь, пока ее трясло в лихорадке, у ее постели провел один человек. Наплевав на сон, на собственные проблемы, он просто был рядом.
Как многое сейчас хотела сказать ему Елена, как многое сейчас происходило в ее душе… Но вместо этого она смогла произнести лишь два слова — таких банальных, привычных, — но, быть может, только они сейчас и могли бы выразить все то, что она чувствовала в эту секунду.
— Деймон, спасибо.
Сальватор мягко улыбнулся.
— Спасибо нужно говорить, скорее, не мне, а Мередит. Это она была со мной на связи все это время и говорила, что делать.
— Ты из-за меня специально позвонил Мередит?..
— Елена, ты кашляла так, что тебе позавидовал бы любой астматик, у тебя только к утру температура упала ниже 39, — перестав улыбаться, ответил Деймон. — А я не имею медицинского образования, чтобы точно знать, как будет реагировать организм в таком состоянии. Не знаешь, как сделать правильно, — попроси помощи у того, кто разбирается. Все просто, — Деймон пожал плечами.
Он говорил обо всем так обычно, без особых эмоций, как будто бы все то, что произошло этой ночью, действительно не представляло ничего особенного. Деймон взял с тумбочки свой смартфон, мельком взглянув на время, и хотел выйти из комнаты: нужно было собираться на работу. Но в этот момент на полушаге его остановил голос Елены.
— Деймон, — негромко позвала она.
Деймон остановился и, повернувшись к Елене, взглянул на нее. Она молчала, глядя в его глаза, но почему-то казалось, что это не от неуверенности или робости. Деймону показалось, что в ее взгляде он сейчас увидел отблеск улыбки.
— Ты удивительный.
***
В кабинете раздался стук в дверь.
— Да, войдите, — не отрывая взгляд от документов, произнес Джузеппе.
Дверь негромко скрипнула, и Джузеппе поднял взгляд. На пороге кабинета вырос мужчина в строгом черном деловом костюме. По росту и мощному телосложению его можно было бы принять за баскетболиста. Увидев перед собой начальника службы безопасности — Джейкоба — толкового парня, который работал в команде Джузеппе уже так много лет, — Сальватор почувствовал, как внутри что-то неприятно кольнуло. Это означало одно: были какие-то новости.
— Добрый вечер, мистер Сальватор, — поздоровался он, и Джузеппе кивнул.
— Добрый, — произнес он. — Что-то случилось, Джейкоб?
— Мистер Сальватор, вы просили… Проследить за вашей дочерью на протяжении этих нескольких дней, — проговорил Джейкоб.
Джузеппе кивнул.
— Есть какие-то новости, касающиеся Кэролайн? — спросил он.
Конечно, Джузеппе понимал, что его вопрос, скорее, риторический: Джейкоб просто так бы не пришел. И от осознания этого кончики пальцев начинало покалывать холодом.
— Мистер Сальватор, дело в том, что этим вечером ваша дочь улетела в Марракеш.
Кожу как будто обдало кипятком. Глаза Джузеппе расширились, и в этот момент он даже не смог ничего сказать. На протяжении нескольких секунд он смотрел на Джейкоба, не в силах скрыть недоумение в глазах.
— В Марракеш? — повторил он, повысив голос.
Джейкоб кивнул.
Джузеппе почувствовал, как сердце начало стучать быстрее, а затем где-то внутри больно защемило. Кэролайн не сказал ему об этом ни слова. Обычно, планируя какие-то поездки, она рассказывала о них отцу заранее — не в порядке отчета или потому, что он от нее этого требовал: она делилась с ним своими планами, иногда спрашивала у отца — искушенного путешественника и опытного отельера — советов, приходя к нему, как к хорошему другу.
— С подругами? — спросил Джузеппе. — С одногруппниками, коллегами… С кем?
Голос, в котором слышалась натянутая струна напряжения, стал жестче и требовательнее.
— Нет, — Джейкоб отрицательно покачал головой. — Ваша дочь улетела с Лоренцо Сент-Джоном.
Кровь с болью ударила в виски и застучала в них отбойным молотком. В течение какого-то времени из-за шума крови в ушах звуки внешнего мира доносились до Джузеппе лишь неясными приглушенными отголосками, а в голове билась лишь одна мысль: единственное имя.
— С Лоренцо Сент-Джоном?.. — едва слышно выдохнул Джузеппе. — Но…
Джузеппе на мгновение отвел взгляд. Отголоски слов и мыслей закружились в сознании беспорядочным вихрем, и в этом безумии нужно было взять себя в руки и холодным разумом принять решение о том, как быть дальше.
— Это точная информация?
— Ошибки быть не может, — ответил Джейкоб. — Мы пробили по своим каналам в аэропорту. Билеты на имена Лоренцо Сент-Джона и Кэролайн Сальватор были куплены несколько дней назад.
Джузеппе устало провел ладонью по лицу. Кэролайн… В Марокко… С мужчиной, которого она практически не знала. Это было немыслимо. Это было невозможно.
— Мистер Сальватор, — осторожно произнес Джейкоб, вернув Джузеппе к реальности. — Самолет вылетел около часа назад. От Лос-Анджелеса до Марракеша около одиннадцати часов полета. Если это необходимо… Мы можем связаться с полицией в Марокко. Они перехватят их в аэропорту.
Джузеппе бросил ястребиный взгляд на Джейкоба.
— Не вздумай, — сквозь зубы процедил он, прожигая его взглядом горящих зеленых глаз, и Джейкоб, хотя работал с Джузеппе уже давно и хорошо знал его, несколько оробел от такой реакции. — Не смейте делать ничего сейчас, — Джузеппе проговорил эту фразу практически по буквам. — Ты меня понял?
Джейкоб молча кивнул.
Джузеппе приложил пальцы к губам, глядя куда-то вдаль, пытаясь понять, как нужно поступить сейчас.
— Мне нужно знать, когда они возвращаются обратно, — сказал он, переведя взгляд вновь на Джейкоба. — Точная дата и время.
— Будет сделано, мистер Сальватор, — отозвался Джейкоб.
— И как можно быстрее, Джейкоб. Хорошо?
— Конечно. Я могу идти? — спросил Джейкоб.
— Да, — ответил Джузеппе. — Спасибо, Джейк, — уже мягче устало проговорил он.
Джейкоб ушел, а Джузеппе остался в пустом кабинете один на один со своими тяжелыми мыслями. Джузеппе никогда не думал, что это произойдет именно с ним, именно в его семье. Но сейчас ему казалось, что жизнь, которую он столько лет выстраивал по кирпичику, та жизнь, дороже которой у него не было ничего, рушилась в считанные мгновения, легко и просто, как карточный домик. Джузеппе взял со стола графин и налил холодной воды в стакан. Он поднес стакан к губам, но в эту секунду в памяти, словно яркая вспышка, вновь возникла встреча трехдневной давности. Такая счастливая, беззаботная Кэролайн — и рядом именно он. Энзо. Как ни в чем не бывало, протягивает ладонь. От омерзения свело скулы, и в этот момент Джузеппе почувствовал, как щеки обдало жаром. Замахнувшись, он, не чувствуя собственных движений от злости, негодования и отчаяния, охвативших его сейчас, как огонь в считанные мгновения охватывает дом, запустил стаканом в стену. Стекло с дребезгом посыпалось на пол переливом десятком осколков.
— Только попробуй с ней что-нибудь сделать… — тяжело дыша, не вполне ощущая, что говорит это вслух, прошептал Джузеппе. — Чертов ублюдок…
***
Оно просыпалось на улицы янтарным песком, нанося на дороги неуловимую позолоту. Касалось щек и плеч, обжигая горячим дыханием. Солнце любило этот город, сотни лет назад родившийся под этим небом в огне пустыни. Оно всходило над ним невесомым золотым куполом, словно защищая от всего на свете и показывая: нет, никто не посмеет коснуться его, никакой силе на этой земле не удастся нарушить покой этих запутанных усталых улиц.
Кэролайн делала глубокий вдох. И в этот момент она понимала: нет, она дышит не так, как, казалось, привыкла. Что-то совершенно иное рождалось в душе, когда легких касался этот странный, ни на что не похожий воздух. Кэролайн поднимала голову вверх. Невесомые перистые облака, проплывавшие над головой, казалось, легко могли коснуться песочных крыш невысоких домов медины* — так близко они были. Голова начинала кружиться под этим бескрайним ослепляющим голубым сводом, и с каждым вдохом, пускавшим в легкие сухой воздух, кружилась еще сильнее.
Они сбежали ото всех в другую страну, чтобы украсть у судьбы эти семь дней и забрать их только для себя. Но сейчас, глядя на это небо, вдыхая этот воздух, Кэролайн понимала: они с Энзо улетели не на другой континент. Они оказались в другом мире. И мир этот, незнакомый, далекий, в одно мгновение порвал малейшие нити, которые могли бы их соединить с тем, что еще совсем недавно было неотъемлемой частью их жизни. Этот горячий ветер стер все, что было до, развеял все мысли о том, что будет после. Было только
здесь и
сейчас. И только это имело настоящее значение.
Слух жадно, до предела впитывал незнакомое наречие, которым полнились улицы. Здесь не было броских витрин и зовущих вывесок, здесь не звучали ежеминутно резкие сигналы клаксонов. Мужчины здесь не спасались от жары с помощью маек и шорт, а носили белоснежные джеллабы*. Этому городу не было дела до блеска неонов, которым был объят мир, и бешеной скорости, охватившей его лихорадкой: ему судьбой отведено иное.
Кэролайн вспоминала сказки «Тысячи и одной ночи», которыми зачитывалась когда-то давно, и то, что сказал о них Энзо, когда признался ей, куда он хочет полететь вместе с ней. Тогда, в далеком детстве это казалось действительно сказкой — невероятной, немыслимой, красивой, — но безвозвратно ушедшей в седину веков и поэтому несбыточной. Кэролайн выходила на террасу номера в тот час, когда солнце уступало свой черед первым звездам. Лазурная глубина начинала темнеть, смешиваясь с густыми розовыми следами — отголосками пылающего заката, — но словно что-то сдерживало эту темноту, не давало проникнуть в мир в эти последние предполночные часы, опуститься на крыши старых каменных домов, — и он словно останавливался на неведомой границе между ночной темнотой и светом дня. Теплый, тяжелый южный воздух обволакивал плечи. Все затихало вдруг в этом утомленном мире, погружавшемся, кажется, в глубокий, древний сон. И вдруг в этой священной тишине, как что-то мягкое, невесомое, касался слуха доносившийся с минарета мечети голос муэдзина, созывающего на вечернюю молитву. Кэролайн казалось, что она находится в каком-то немыслимом, туманном полусне, — и в то же время она никогда не ощущала так точно, так ясно все, что с ней происходило, все, что она ощущала, слышала, видела. Нет, это не ушедшая в прошлое сказка. Она ожила в этих переплетениях пустынных улиц, в голосе молитв, растворявшихся в воздухе, в звездных ночах Марракеша.
И Кэролайн, и Энзо очень любили путешествовать и, несмотря на свой молодой возраст, успели побывать во многих уголках земного шара. Но они оба впервые оказались в мире, настолько далеком от их культуры, религии, мировоззрения. И они оба с жадностью впитывали каждый звук, каждую деталь, каждый оттенок, которые им открывала эта земля, живя тем, что им дарил каждый новый день.
Кэролайн помнила все это. Это осталось глубокой нестираемой печатью в крови. Каждое слово. Каждый вдох. Старые мощеные улицы медины, помнящие поступь могущественных эмиров, и затерянные дворы, где в знойный полдень воздух дышит прохладой кипарисов и апельсинов, великолепные дворцы и безмолвные ветвистые сады, изумрудная вода Атлантики в Агадире… Палящее солнце дикой Сахары. Звериный рев квадроциклов и желтые тучи взвевающегося раскаленного песка за спиной. Полотно безбрежной пустыни, изрытой десятками, сотнями барханов, нещадно проверявшими на прочность и мастерство на поворотах, и слепящий свет, заливавший самый малый клочок земли. И черные, как ночь, глаза — единственное, что не скрывала плотная черно-белая клетчатая куфия*, которой было закрыто лицо. Кэролайн смотрела в эти смеющиеся лукавые глаза и понимала — она пропадает. Только спастись не хотелось.
В какой-то момент, когда Энзо остановил квадроцикл, Кэролайн, встав на него и выпрямившись во весь рост, на мгновение посмотрела вперед. Золотое полотно простиралось на многие километры вперед и с течением секунд начинало сливаться в глазах с полосой голубого ясного неба. И начинало казаться, что нет больше в этом мире ничего, кроме этого раскаленного океана, поглотившего всю землю, плавящего воздух жаром адского пламени. Эта пустыня была за тысячи лет до нас и будет жить спустя тысячи лет после. И в этот момент все, что беспокоило совсем недавно, то, о чем еще несколько дней назад были все мысли, вдруг отошло так далеко, показалось таким ничтожным… Все пройдет, как бы мы ни боялись, о чем бы ни мечтали. Что, в сущности, все это значит по сравнению с вечностью, которая сейчас открывалась глазам?
— Эй, — произнес Энзо, внимательно глядя на Кэролайн. — Этот взгляд… Мне кажется, мне знаком он. Я знал его когда-то…
Кэролайн взглянула Энзо в глаза и произнесла лишь два слова.
— Я счастлива.
Быть может, это и правда было безумством — улететь на другой континент, далеко от друзей, от родных, с парнем, которого ты знаешь всего-ничего… Но если так, то это безумство было лучшим в ее жизни.
— Знаешь, у меня в голове сейчас звучит эта мелодия… Песня Стинга… Ты наверняка знаешь, — сказала Кэролайн, и по глазам Энзо поняла, что он понял, о чем она говорит.
— Я помню ее, — подтвердил Энзо. — И знаешь… Теперь понять Стинга мне гораздо проще.
— Почему? — непонимающе спросила Кэролайн.
Энзо на протяжении нескольких секунд, не отводя взгляд, смотрел в ее глаза, а затем слегка коснулся ладонью ее щеки.
— Потому, что я обрел свою Розу Пустыни.
Они были одни в этом безграничном мире, объятом огнем.
Они гуляли по улицам Марракеша, опьяненные его красками, дурачились, как дети, приезжая в Агадир, на побережье Атлантики, узнавали новые слова на арабском, и небольшими, еще неуверенными шагами знакомились с такой далекой культурой… И друг с другом. «Давай просто попробуем узнать друг друга ближе», — сказал Энзо тогда, в аэропорту, когда Кэролайн стояла перед ним, не в силах пошевелиться, не отводя взгляд от билетов в его руках и не веря в то, что происходит. Они действительно узнавали друг друга. В спокойствии и тишине, вне бесконечной погони за чем-то, попыток скрыться, мыслей о том, что принесет следующий день — они принадлежали только друг другу. И что-то менялось в эти дни в них самих. Кэролайн не видела, как поменялся взгляд Энзо, который он, вдруг на мгновение остановившись в этом безумстве, украдкой переводил на нее, когда она, полностью поглощенная, настраивала объектив фотоаппарата, чтобы сохранить на фотографии то, что поразило душу; как иногда, когда она рассматривала что-то или была чем-то увлечена, сам фотографируя крыши древних домов или какие-то детали, он вдруг переводил объектив на нее, желая украсть этот момент — запечатлеть ее такой, какой видели сейчас его глаза. Уже совершенно другие глаза. Это было так непривычно — в каких-то мелочах узнавать друг о друге то, чего до этой секунды не знали. Какой сок она обычно пьет за завтраком. Почему он, путешествуя, так любит фотографировать крыши домов. Что в них обоих что-то замирает, когда они слышат арабскую музыку с ее нежными переливами и таинственными, сказочными мотивами. Это так обычно — и так прекрасно.
— Сильно болит?
Уже как будто на автомате, чувствуя, что Энзо неприятно, Кэролайн, втиравшая в этот момент в нижнюю часть его левой ноги мазь с антибиотиком, постаралась сделать свои движения менее резкими и быстрыми. В воспоминаниях невольно всплыли события двухдневной давности: то, как они ездили на побережье, отдыхали на пляже, и то, как, вернувшись вечером домой, взяв в отеле напрокат велосипеды, отправились гулять по вечернему городу. В какой-то момент левая нога Энзо неудачно соскользнула с педали. Велосипед слегка повело в сторону, но Энзо, быстро сориентировавшись, вовремя затормозил и, опустив ноги на землю, остановился. Сначала он сам ничего не почувствовал, но спустя несколько секунд они с Кэролайн буквально в один момент увидели, как по его голени стекает алая кровь. Только несколько мгновений спустя все ощущения, которые были словно парализованы, вернулись в тело, и из груди Энзо вырвался сдавленный хрип, а в следующую секунду они поняли, в чем была причина: его левая нога в нижней ее части была пересечена рваной ярко-бурой линией, из которой сочилась кровь, — это был свежий порез от велосипедной звезды. Энзо пытался остановить кровь самостоятельно, но ничего не получилось, и этим же вечером ему пришлось обратиться в местную клинику. Рана оказалась достаточно глубокой, и после промывания пришлось наложить швы. Несмотря на это, врачи заверили, что порез не опасен, хотя и потребует особого ухода и лечения в течение ближайших нескольки недель и будет приносить дискомфорт. Энзо отшучивался, говоря, что без подобных случаев не обходится ни одна его поездка, — еще свежи были воспоминания о неудачном нырке в бассейн в Румынии, который обернулся рассечением губы, след от которого сошел только сейчас. Но несмотря на все слова Энзо, хотя он старался не показывать свои ощущения, Кэролайн по его реакции видела, что сейчас он действительно не в лучшем состоянии.
В ответ на вопрос Кэролайн он, чуть поморщившись, слегка махнул рукой.
— Жить буду, — усмехнулся он. — Куда я денусь.
Закончив втирать мазь, Кэролайн аккуратно перебинтовала его ногу.
— Спасибо, Кэр, — взглянув в ее глаза, поблагодарил Энзо.
Кэролайн подняла на него взгляд, и отчего-то в этот момент они на миг замерли. В этот момент отчего-то особенно ясно Энзо ощутил на коже тепло прикосновения Кэролайн — и от этого по коже пробежали мурашки. Он не думал, что обыкновенная незначительная травма на отдыхе откроют для него то, что он открыл для себя в эти дни. Все это время Кэролайн была рядом с ним. Она ездила с ним в больницу, несмотря на то что был уже вечер и перед тем, как попасть к врачу, им пришлось какое-то время ждать в приемном отделении, где находились люди совершенно разного контингента, — от таких же туристов, как они, до низших слоев местного населения. Она самостоятельно обрабатывала рану на ноге, так как сам он был далек от медицины и даже с самофиксирующимся бинтом мог напортачить. В произошедшем, хотя и неприятном, действительно не было ничего страшного, и об этом можно будет смело забыть спустя неделю. Но то, как сейчас вела себя Кэролайн, как легко и беззаботно она это делала, рождало в душе Энзо что-то такое, о чем он еще не знал.
— Ты пойдешь сегодня в бассейн? — спросил Энзо, помня о желании Кэролайн перед ужином немного поплавать.
— Нет, — пожав плечами, беззаботно ответила она.
Такой ответ удивил Энзо. До того момента, пока он не получил травму, они с Кэролайн, даже возвращаясь с уставшими, нередко по вечерам плавали в одном из бассейнов, расположенных на территории отеля: когда начинало темнеть, жара спадала. Что-то особенное было в этой чарующей темноте, прохладной воде, которая касалась кожи и которая, казалось, смывала пыль и усталость прошедшего дня. Отель был наполнен сплошь европейцами и на его территории было абсолютно безопасно, поэтому Энзо знал, что Кэролайн вряд ли испугалась бы пойти туда даже одна. Поэтому сейчас причина ее решения пока была для него неясна.
— Почему? — спросил он.
— Ты будешь сидеть в номере с больной ногой, а я буду балдеть в бассейне? — с снисходительной улыбкой сказала Кэролайн. — Ну нет, мистер Сент-Джон.
— Ты же хотела… — произнес было Энзо, но закончить фразу не успел.
— Я приехала сюда вместе с тобой, Энзо, — сказала Кэролайн. — Я могу сходить в бассейн, но на кой-черт мне он сдался с кучей не знакомых мне людей? Я хочу проводить время
с тобой.
Энзо недоуменно смотрел Кэролайн в глаза, и в его робком взгляде читалось неверие. Она правда готова была отказаться от своего удовольствия ради него. Просто потому, что хотела быть рядом с ним. Такая простая мысль, но как сложно было ее осознать.
— Кэр, ты же молодая девушка, — сказал Энзо. — В том, что произошло со мной, виноват я сам. У тебя тоже сейчас отпуск.
— Эй, — произнесла Кэролайн и в этот момент вдруг взяла лицо Энзо в ладони и заглянула ему в глаза. — Мы вместе, Энзо. А значит, мы команда. В бассейн я обязательно схожу, но не тогда, когда ты в этот момент будешь скучать в номере, а когда тебе станет легче с ногой и ты захочешь и сможешь составить мне компанию. А сейчас мы просто займемся чем-нибудь другим. М?
Кэролайн слегка склонила голову. Энзо не знал, отчего, но в эту секунду почувствовал, как сердце быстро ударило несколько раз. Он смотрел в ее голубые глаза — такие спокойные, такие знакомые, такие светлые — и в этот момент к нему приходило нужное, очень важное осознание, то, о чем никогда не задумывался до этого мгновения, но что сейчас понимал совершенно ясно. И чувствовать это было немыслимо дорогим.
Кэролайн, казалось, слегка улыбнулась и, отложив тюбик, ушла в ванную. В этот момент Энзо осторожно поднялся с кресла, стараясь не переносить вес на больную ногу, и снял с себя футболку, неприятно облеплявшую тело, оставшись в одних шортах, а затем включил кондиционер: в номере было жарко.
Когда Кэролайн вернулась из ванной комнаты, ее взгляд остановился на Энзо, который стоял в этот момент к ней спиной. Обернувшись, Энзо столкнулся с ее пристальным взглядом.
— Знаешь, Энзо, — вдруг произнесла она, — я давно увидела это, и с этого момента мне хотелось тебя спросить об этом, но я почему-то этого не делала. У тебя полностью забиты руки, несколько больших татуировок на груди, на животе… Почему ты не делаешь тату на спине?
Губы Энзо изогнулись в какой-то растерянной полуулыбке. Кэролайн никогда не увлекалась татуировками, не испытывала по отношению к ним положительных эмоций и никогда не спрашивала о них у Энзо, поэтому ее вопрос сейчас для него был удивителен. По одной этой улыбке Кэролайн поняла его эмоции сейчас, и Энзо не нужно было как-то объяснять и что-то говорить ей. Они понимали друг друга.
Задумчиво глядя перед собой, Энзо сделал несколько шагов вперед.
— Тату — это не просто рисунок, не просто искусство. Ты наносишь его на тело, и оно остается с тобой навсегда, срастается с тобой, становится частью тебя самого. Ты должен чувствовать это каждой клеткой своей души, осязать. Я никогда не нанесу на свое тело рисунок, который я никогда не смогу увидеть ясно.
Кэролайн слушала Энзо и не отводила от него взгляд, и в ее глазах он читал: она действительно хотела знать о том, о чем он ей сейчас говорил.
— Ты уже давно увлечен этим? — спросила она.
— Не так долго, как может показаться, — мягко усмехнулся Энзо. — Я сделал свою первую татуировку в двадцать два. Шесть лет назад.
Кровь обожгло в тот момент, когда он произнес эти слова. Он хорошо помнил тот момент, когда сделал свою первую татуировку — орла, на свитке в когтях которого по-латыни было выведено: «Я найду дорогу или проложу ее сам». Он помнил все. Каждую минуту того времени. И ни одного мгновения своей жизни, ни одной секунды он не хотел бы в него вернуться.
Кэролайн сделала шаг к нему, и ее тонкие пальцы опустились на его грудь — аккурат на черный точный рисунок, выведенный на его коже, словно она почувствовала, что мысли именно о нем звучали сейчас в его голове. Под прикосновением ее холодных пальцев в груди прошел тонкий электроток.
— За каждым рисунком стоит целая история… — прошептала Кэролайн, скользя взглядом по татуировке, изучая ее, словно видя впервые.
— Часть моей жизни, — проговорил Энзо.
Кэролайн подняла на него глаза, и их взгляды вновь встретились.
— Ты можешь… Рассказать мне об этом?
Энзо замер.
— О том, почему ты решил наносить их на свое тело… Почему именно эти рисунки… Какое значение они имеют… Обо всем.
Энзо, не моргая, не двигаясь, кажется, не дыша в этот момент, смотрел на Кэролайн.
— Ты правда хочешь узнать об этом?
— Я хочу узнать об этом, когда ты будешь готов.
Энзо молчал на протяжении нескольких секунд, отведя взгляд, думая о чем-то своем, словно о чем-то в этот момент вспоминая. Затем он вновь перевел взгляд на Кэролайн.
— Когда-нибудь я расскажу об этом тебе. Обещаю.
Кэролайн кивнула, и Энзо, обняв ее предплечьем, притянул ее к себе и уткнулся носом в ее волосы. Она была рядом, и все было хорошо.
