В твоих глазах

Вода закипела, и, мельком взглянув на заварник, примерив, сколько чайного листа приблизительно понадобится на него, Стефан потянулся к кухонному шкафчику и достал оттуда банку с душистым черным английским чаем. Все это время Кэролайн сидела за столом на кухне, но они не обмолвились друг с другом ни единым словом. В помещении стояла тягостная, густая тишина, но прерывать ее не решались ни Стефан, ни Кэролайн. В какой-то момент Стефан боковым зрением заметил, что Кэролайн вышла из кухни. Он услышал, как потихоньку приоткрылась входная дверь дома, но замок при этом не щелкнул, как будто дверь просто притворили, и Стефан понял, что Кэролайн вышла на улицу, чтобы посидеть на крыльце — на своем излюбленном месте, где она частенько устраивалась с кем-нибудь из братьев, когда они приезжали в гости к Стефану, и они разговаривали о чем-то, наблюдая за пурпуровыми закатами, обещавшими жаркий день. Стефан задумчиво отмерял ложки листового чая, отправляя его в заварник, и действиями этими руководил, скорее, автоматизм, выработанный многолетней привычкой и любовью к этому напитку, нежели ясный разум. Его мысли сейчас были далеко, и все они кружились вокруг одного имени — имени его сестры. Стефан отставил банку и залил листовую смесь кипятком, от которого в этот же момент повалил густой пар. Проделывая все эти нехитрые действия, Стефан раз за разом повторял в мыслях события получасовой давности — то, как он случайно встретил Кэролайн на стоянке рабочего офиса, то, в каком состоянии она была… Стефан не знал ровным счетом ничего о том, что произошло, о том, почему Кэролайн была в таком состоянии, но сейчас он не хотел задавать никаких вопросов: он хотел, чтобы она сначала пришла в себя, — ей нужно было успокоиться. Но внутри все равно грызли сомнения, не дававшие покоя, и Стефан понимал, что изменится что-то, только когда Кэролайн соберется с мыслями и сможет все по порядку объяснить. Стефан добавил в чай несколько листьев мяты, и приятный свежий запах быстро разнесся по кухне. Через пару минут чай был готов. Кэролайн не обернулась, но почувствовала, что Стефан стоял сзади нее. Он сделал несколько бесшумных шагов вперед и, сев на крыльцо рядом с ней, протянул ей кружку, от которой тянуло густым горьковатым запахом, смешанным с ароматом мяты. Кэролайн взглянула на Стефана, взяв из его рук кружку, слегка обжигавшую пальцы. — Я добавил немного мяты, — сказал Стефан. — Она успокаивает. Я часто пью чай с ней, если хочу расслабиться после работы. Кэролайн пристально смотрела на брата, не отводя задумчивый взгляд, и казалось, что все его слова она сейчас пропустила мимо ушей. — Стеф, откуда ты такой?.. — негромко произнесла она, и на мгновение Стефан замер. Он внимательно смотрел Кэролайн в глаза и в этот момент увидел, как в ее глазах, еще хранивших следы слез, и на чуть дрожавших губах вдруг мелькнула грустная улыбка. — И чем я заслужила такого старшего брата… Мягко усмехнувшись, Стефан на мгновение опустил взгляд. В эту секунду он услышал от Кэролайн лишь одно слово, одними губами произнесенное едва слышно, почти неуловимо в этой бархатной вечерней тишине: «спасибо». Стефан почувствовал, как Кэролайн невесомо прислонила голову к его плечу. Он не произнес ни слова. Лишь, высвободив руку, крепко прижал ее к себе, чувствуя, как Кэролайн ежится от какого-то необъяснимого холода, хотя на улице было совсем тепло. На город опускался вечер. Где-то вдали, за переплетениями густых деревьев, пылал закат. Все затихло в природе в этот предполуночный час, и Стефан, прислушиваясь, чувствуя, как слух растворяется в этой мягкой, безмятежной, не знающей тревоги тишине, не мог поверить, что такая тишина возможна в этом городе. Окружавшие улицы были пусты и молчаливы, и на их дорогах сейчас не был слышен шум моторов. Все как будто замерло на мгновение во взбалмошном спешащем мире, словно и человеку давая остановиться и прислушаться к самому себе, быть может, услышать что-то такое, что невозможно услышать за суетой и шумом внешнего мира. Кэролайн и Стефан так и сидели в этом безмолвном спокойствии, не говоря друг другу ничего, просто находясь рядом, и, глядя на этот рдяный закат, думая каждый о чем-то своем. Кэролайн тихо прижималась к Стефану, словно ища у него защиты. Он чувствовал это. И он не отпускал ее, готовый просидеть так сколько угодно, если это действительно хотя бы на время могло стать тем, от чего ей стало бы легче. Стефан иногда украдкой переводил взгляд на Кэролайн. И сейчас в ее задумчивых глазах, устремленных куда-то вдаль, он видел что-то такое, чего не видел — а может быть, не замечал — раньше. Что-то другое заменило в этих ясных голубых глазах девическую беззаботность и ту необъяснимую легкость, которая была так ему знакома, с которой единственно и было связано ее имя в сознании. Отчего это произошло? Стефан смотрел на Кэролайн, и ему казалось, что он знает причину этого. Ему казалось когда-то, что эти изменения так понятны, так объяснимы… Но сейчас он так и не мог осознать их в полной мере. Сейчас он как будто узнавал свою сестру заново. Это была секунда, когда он смотрел на нее другим взглядом. Стефан не знал, сколько они просидели вот так просто на крыльце его дома. Солнце уходило за горизонт, в воздухе по временам растворялся шипящий звук сцепления шин с асфальтом, нарушая мирный покой, необъяснимо воцарившийся здесь на эти минуты. — Чай чудесный, — негромко произнесла Кэролайн и взглянула на Стефана. Стефан слегка улыбнулся. — Рад, что тебе понравилось. Стефан на несколько мгновений задержал на Кэролайн взгляд. Она была уже другой, нежели в тот момент, когда он ее привез. Слезы на ее щеках почти высохли, а взгляд стал чуть спокойнее, и казалось, что тот необъяснимый озноб, проходивший сквозь мышцы, начал отпускать. — Как ты? — тихо спросил Стефан. — Спасибо, Стеф, — чуть улыбнувшись и кивнув, ответила Кэролайн. — Уже получше. Стефан видел, что она не обманывает его, и на душе у него самого стало чуть спокойнее. Он не знал, сможет ли Кэролайн рассказать ему о причинах произошедшего, по крайней мере, сегодня. Но сейчас, глядя на нее, внутри он чувствовал, что может задать этот вопрос. — Кэр, — позвал он, и Кэролайн вновь обернулась. — Что случилось? Вопрос Стефана, произнесенный почти одними губами, прозвучал хрипло, тихо, несмело, словно он боялся нарушить им какую-то границу, которая по-прежнему оставалась между ними. Но лишь в его глазах, смотревших сейчас на нее пристально и с тревогой, Кэролайн видела, почему он его задает. — Стеф, прости, — произнесла она. — Мне стоило все сразу рассказать тебе. Кэролайн на мгновение замолчала и опустила взгляд. — Ты правильно обо всем подумал, — сказала она. — Я действительно приезжала в офис, чтобы поговорить с отцом. Кэролайн с шумом выдохнула. На ее лбу пролегла в этот момент глубокая морщина, и Стефан понял: мыслями она вернулась к событиям последних нескольких часов. Стефан не отводил глаза от Кэролайн, улавливая каждое изменение в движениях ее мимике, в чертах ее лица, во взгляде. Ее губы были плотно сжаты, на дне голубых глаз вновь заплескалась тревога. Внутри свело неприятным холодным ощущением, когда Стефан увидел ее взгляд. Кэролайн молчала еще на протяжении какого-то времени, думая о чем-то, но Стефан не решался нарушать эту тишину, задавать еще какие-то вопросы: он видел, насколько болезненно Кэролайн переживает все, что сейчас происходит в ее жизни, и не хотел бередить эти чувства еще сильнее. — И мы разругались с ним вхлам. Кэролайн замолчала еще на мгновение, но затем подняла взгляд и коротко произнесла: — Из-за Энзо. Стефан знал об Энзо, несмотря на то что пока не был знаком с ним лично, — хотя и он, и Кэролайн и понимали, что это, скорее, вопрос времени. Кэролайн не скрывала от братьев то, что происходило в ее жизни, хотя и не доходила до каких-то детальных подробностей. Стефан не общался с Энзо, но в те минуты, когда Кэролайн рассказывала Стефану о нем, в нем рождалось ощущение, что ему не нужно торопить этот момент знакомства, требовать, чтобы она как можно быстрее представила их друг другу лично, чтобы понять, какой это человек. Для Стефана было очень сложным понятие счастья, и он едва ли смог бы в полной мере объяснить, что он видит за этим словом, что оно для него значит, — но в такие моменты, глядя в смеющиеся голубые глаза Кэролайн, он знал: она счастлива. То, о чем сказала ему сейчас сестра, удивило Стефана, и он должен был признаться себе, что, хотя прокручивал в голове разные варианты возможной причины ссоры Кэролайн с отцом, о таком у него мыслей не было. — Почему? — непонимающе спросил он. Кэролайн, на миг опустив глаза, мрачно усмехнулась. — Если бы я сама понимала… Осторожно отставив кружку на ступени, Кэролайн медленно потерла похолодевшие ладони. Некоторое время Кэролайн молчала, словно пытаясь понять, как ей обо всем рассказать, как донести все Стефану, чтобы он понял ее. — Все началось пару недель назад, — хрипло начала Кэролайн. — Мы с ним давно не виделись и как-то договорились, что он заедет ко мне двадцать второго числа. Это как раз была суббота, мы оба были бы свободны. В тот момент приехал Энзо, — сказала она. — Прошло достаточно много времени, я замоталась в университете, у меня вылетела из головы наша с папой договоренность, и… Получилось так, что они столкнулись у меня дома. Я представила их друг другу. Стеф, он Энзо даже руки не пожал, — подняв полный детской неверия и отчаяния взгляд на брата, проговорила Кэролайн. — Он вел себя так, как будто Энзо вообще не существует, — девушка неловко пожала плечами. — И очень скоро уехал. А незадолго до нашей поездки у нас с отцом произошел один… Разговор. Хотя Кэролайн было неприятно возвращаться в те минуты, вспоминать то, с каким нескрываемым отвращением и немыслимыми презрением он говорил ей об Энзо, она рассказала Стефану о том разговоре с Джузеппе полуторанедельной давности, о том, как он просто прямо поставил ее перед фактом и потребовал разорвать все отношения с Энзо, ничего не объяснив, о том, как, несмотря на все это, она приняла предложение Энзо и полетела с ним в Марокко. Кэролайн старалась сдерживаться, но Стефан слышал, как время от времени в ее голосе, вопреки всем ее попыткам скрыть это, проявляется дрожь. Стефан не знал, как относиться ко всему, что Кэролайн рассказала ему. Все это звучало, как глупая и не самая приятная история, единственной причиной которой была блажь отца, которому Энзо не понравился по каким-то причинам при первой встрече. Но Стефан хорошо знал Джузеппе. Человек со стержнем, жесткий и бескомпромиссный — таким его знали многие, но не его семья. Деймон, Кэролайн и Стефан знали его совершенно другим. Ему они могли доверить все свои самые болезненные переживания, потому что знали: со стороны Джузеппе они никогда не встретят осуждения или порицания. Сколько бы лет не было его детям, для них он всегда оставался прежде всего чутким другом. Он не всегда мог понять их — но делал все, чтобы сделать это. Поэтому поверить в то, что Джузеппе мог повести себя просто так, без причины, было невозможно. — Мы вернулись из Марракеша сегодня, — сказала Кэролайн. — Я поехала домой, у Энзо были уже билеты в Нью-Йорк: ему нужно быть там к завтрашнему дню. А через пару часов после того, как я вернулась домой, он позвонил мне и сказал, что его задержали на таможне. Обыскали вдоль и поперек, хотя причину так внятно и не объяснили. Энзо опоздал на рейс. Я не знаю, что со мной произошло в эту секунду, — призналась она. — Но у меня в голове в этот момент была только одна мысль. Об отце. Я и сейчас почти уверена в том, что он причастен к этому, потому что… Потому, что мы с Энзо до этого проделали путь из Марракеша, и ни в Марокко, ни здесь к нему не было никаких вопросов. Если бы кто-то из нас вез что-то запрещенное, это быстро бы выяснилось. Но… Ничего, — поджав губы, проговорила Кэролайн. — И ты поехала к отцу? — негромко спросил Стефан. — Да, — ответила Кэролайн. — Я поехала к отцу. Я напрямую спросила, имеет ли он к этому отношение. Мы оба вспылили, и… Стеф, там стоял такой крик, что стекла дрожали, — взглянув на Стефана, произнесла она. — Я попросила папу рассказать обо всем. О том, откуда он знает Энзо, почему к нему так относится, о том, чего я не знаю. Кэролайн замолкла и едва заметно покачала головой. — Но он так ничего и не объяснил. Кэролайн медленно выдохнула. — Я думала, что тогда, две недели назад, это были просто эмоции, раздражение, настороженность, еще что-то… — призналась она. — Может быть, ему не понравился внешний вид Энзо, или то, что он застал его у меня дома… Я была уверена, что это мимолетное, что со временем это пройдет. Но все оказалось по-другому. Ни разу за все время разговора Стефан не нарушил тишину, если Кэролайн замолкала. Не перебивал, не задавал вопросов, не раздавал советы. Он слушал ее, позволяя ей собраться с мыслями, терпеливо ждал, когда она продолжит. Так их разговор тёк, перемежаясь паузами, но они оба этого словно не замечали. В этой тишине было что-то такое, что было нужно им обоим. — Я никогда не думала, что буду разрываться между двумя близкими людьми, — проговорила Кэролайн. — И я не могу поверить и осознать, что отец относится с таким презрением именно к нему, потому что… Я никогда не встречала таких, как он. Он нереальный, — выдохнула Кэролайн, взглянув Стефану в глаза. — Я… — Кэролайн на мгновение замерла. — Я не знала, что может так срывать крышу. Что рядом с человеком можно испытывать такие чувства. Деймон, Стефан и Кэролайн никогда не говорили друг с другом о чувствах. Они не скрывали друг от друга происходящее в их жизнях, доверяли друг другу свои переживания, и хотя у каждого из них были свои друзья, которым они верили, друг для друга они, наверное, навсегда оставались самыми близкими людьми — и это не в силах было изменить ни то, какими непохожими они были, ни конфликты, ни разные взгляды на жизнь. Но даже в тот момент, когда речь шла о тех людях, с которыми они были вместе, ни один из них не говорил ни слова о том, что происходит внутри. Это было не потому, что они боялись встретить непонимание или были скрытными. Это было не просто личным. Это было чем-то таким, что было сбережено где-то глубоко внутри, было только для двоих, то, что хотелось скрыть от внешнего мира, любого его проявления. Но что-то другое происходило сейчас. Кэролайн открывала Стефану частичку своего мира, и он знал: она не лжет. В этом было то, что было ей нужно. — Эта неделя в Марракеше… Наверное, она была лучшей в моей жизни, — произнесла Кэролайн. — Но мы вернулись… И меня как будто холодной водой облили. Кэролайн почувствовала, как горлу вновь подкатывает предательский ком. — Я не знаю, что делать, — едва уловимо сказала она, опустив голову, и Стефан услышал, как ее голос дрогнул. Стефан смотрел на Кэролайн, видел ее детски растерянные глаза, взгляд которых был объят неуемной тревогой, и чувствовал, как внутри разрастается боль. Ему так хотелось успокоить ее, сказать, что все будет хорошо, сделать хоть что-то, что могло бы ей помочь. Потому, что еще никогда он не видел в этих, недавно еще таких счастливых, глазах такой испуг, такое отчаяние… Такую боль. Кэролайн стиснула зубы и плотно сжала губы, чтобы не дать слезам снова брызнуть из глаз. Быть может, Стефану так многое хотелось ей сказать, о чем-то спросить или что-то посоветовать, но сейчас он чувствовал, что имеет значение лишь один вопрос. — Кэролайн, — произнес Стефан, и Кэролайн подняла на него глаза. Их взгляды встретились, и на мгновение они оба замерли. — Ты веришь ему?.. — Я очень этого хочу, — твердо, без тени сомнения, не моргая, глядя ему в глаза и не пряча взгляд, ощутив, как глаза вновь начинает застилать мутная пелена, проговорила Кэролайн. Стефан знал, что в этих словах нет ни капли лжи. Все, что она сейчас чувствовала, все, что происходило у нее внутри, было в этой короткой фразе. — Но я не знаю, могу ли делать это теперь. В надломившемся голосе Кэролайн слышалась горькая боль. — Я понимаю сейчас, что они с отцом были знакомы раньше. Но Энзо ни слова не говорил мне об этом. И почему — я не знаю. — Кэролайн, тебе стоит поговорить с ним, — сказал Стефан. Он помолчал немного, а затем задумчиво добавил: — Если отец не сказал тебе ничего сейчас, вряд ли ты узнаешь от него что-то потом. Кэролайн слегка кивнула. — Он сказал, что это не его тайна, — сказала она, — и что не он ее должен раскрывать. Поэтому он отказался говорить со мной об этом. — Ты боишься того, что Энзо мог скрыть от тебя? — спросил Стефан, пристально посмотрев на Кэролайн. Кэролайн как-то неловко пожала плечами. — У каждого из нас в шкафу есть свои скелеты, — ответила она. — Безгрешных людей не существует. Но… Мне не дает покоя мысль, что он изначально не был до конца откровенен со мной, что между нами с самого начала была какая-то стена, которая не позволила ему рассказать все как есть до того момента, пока не вмешался Джузеппе. Да и папа… — немного помолчав, проговорила Кэролайн. — Он ведь не умалишенный, чтобы срываться из-за пустяковой причины. Он не стал бы так реагировать, если бы это действительно не имело значения. На мгновение она остановилась. — Я понимаю, что речь идет о чем-то серьезном. Кэролайн отвела взгляд, посмотрев куда-то в сторону. Но в следующий момент она ощутила на своей коже прикосновение теплых рук Стефана. — Кэролайн, — позвал он. Стефан взял ее за плечи и повернул к себе, так что их глаза оказались напротив. — Говорить правду порой бывает сложно. И очень больно. Но есть одна простая истина. Ты не будешь лгать тому, кто действительно тебе дорог. Не отрывая взгляд, Кэролайн смотрела в глаза Стефану и молча слушала его. Взгляд его зеленых глаз, так пристально всматривавшихся в нее, в каждую черту ее лица, был спокоен. Кэролайн вслушивалась в его слова и чувствовала, как кожа отчего-то начинала покрываться легкими мурашками. Внутри свело каким-то необъяснимым, непонятным ощущением: оно было чем-то похоже на страх, но все же было совершенно иным. Стефан озвучил мысль, которая неясным, несмелым отголоском уже однажды отдалась в Кэролайн. — Почему он скрыл от тебя это, почему так и не признался в том, что они с отцом знакомы, — это уже неважно. Но Кэролайн… Стефан вглядывался в ее глаза, и в эту секунду ей показалось, что его ладони свело наполнившим их напряжением. — Если ему действительно дорого это… Если ты действительно имеешь для него значение… Он скажет правду, — произнес Стефан. Они смотрели друг другу в глаза, обмениваясь какой-то неведомой, но такой мощной энергией, очень хорошо ощущали это, и Кэролайн вдруг почувствовала, как по венам какая-то сила пустила тепло. — Просто не бойся ее услышать. Поджав губы, не говоря ни слова, Кэролайн кивнула. По губам Стефана скользнула легкая улыбка. Теперь в девушке напротив ему так легко было узнать свою сильную младшую сестру. Кэролайн прижалась к груди Стефана, так что услышала его сердцебиение, как в одеяло, закутавшись в объятья из кольца его рук, в которое он ее заключил. — Спасибо, Стеф, — одними губами прошептала она. Стефан ласково, неслышно погладил ее по белокурым волосам и коснулся теплыми губами ее виска. — Все будет хорошо, Кэр. Слышишь? Все будет хорошо, — повторил он. Кэролайн ничего не ответила. Она ощущала тепло рук Стефана, вслушивалась в эту мягкую тишину и чувствовала, как боль на мгновения начинает отступать.

***

Елена задумчиво стучала пальцами по клавиатуре, выделяя для себя куски текста, которые будут нужны для ответа на очередной вопрос из списка, присланного для семинарского занятия. За окном было темно, Елена провела за ноутбуком около двух часов, и усталость давала о себе знать: буквы начинали время от времени разъезжаться в разные стороны перед слезящимися глазами, и сосредоточиться на какой-то одной, даже простой мысли было уже труднее. Но заканчивать работу сейчас, потратив время и все-таки не доделав задание, было жаль, тем более до конца оставалось не так уж много. Сейчас эта работа казалась единственным способом, который помог бы отвлечься от тягостных мыслей, но Елена должна была себе признаться: он не действенен. Она старалась хотя бы на эти несколько часов целиком погрузиться в историю, полностью занять мысли только заданием, которое нужно было выполнить, но получилось с точностью до наоборот: история сейчас была лишь фоном, на котором сознание занимали совершенно другие мысли. Елена никак не могла перестать думать о Кэтрин и Стефане. Из головы не шли мысли о двух моментах, связанных с ними и произошедшими за короткий промежуток времени. Раз за разом Елена вспоминала глаза Кэтрин — эти затуманенные шоколадные глаза, которые ей сейчас трудно было узнать, — в них словно погас какой-то необъяснимый, но очень яркий огонек, без которого невозможно было представить взгляд Кэтрин. Ее такое простое признание. И такая простая истина. Догадывалась ли Елена о том, что сказала ей Кэтрин? Сейчас она понимала, что все это время, что Кэтрин и Стефан были знакомы, она старательно отодвигала от себя мысли об этом, словно желая оградить себя от них и таким образом и в реальность перенести невозможность того, о чем почему-то не хотелось думать. Кэтрин и Стефан… Елене казалось, что она знает Кэтрин, как саму себя, — а может быть, лучше, чем саму себя. Взрывная, азартная, четко знающая, чего она хочет, и идущая к своей цели, несмотря ни на что, она была похожа на спичку, которая быстро загоралась и так же ярко горела — но не потухала. Ее мужчины были очень похожи на нее — драйвовые, бесшабашные, рисковые. Про отношения между такими людьми обычно говорят: «они находятся на одной волне». Стефан был полной противоположностью. Рассудительный, спокойный, временами кажущийся робким, и удивительно чуткий. Ему были чужды безбашенность молодости и ритм, в котором жила Кэтрин. Они жили не в разных мирах — на разных планетах. И теперь Елена понимала, что все это не имело никакого значения. Разговор с Кэтрин на мгновение заставил Елену оглянуться на собственную жизнь. Несмотря на то, что Елена никогда не была ханжой и была не прочь пофлиртовать с парнями, серьезные отношения она заводила редко: наверное, ее можно было назвать однолюбом. Но о том, что такое безответные чувства, на собственном опыте она не знала. Сейчас она признавалась себе, что такими были, наверное, отношения с Тайлером — теперь она понимала, что он не любил ее никогда. Но Елена осознала это, когда их отношения были уже закончены, когда ее собственные чувства начали трансформироваться в нечто совершенно иное, приведшее, в конце концов, к тому, что они тоже потухли. В такой ситуации, в которую была заключена Кэтрин, она не была никогда. И внутри невольно возник вопрос: как быть? Какой выбор будет правильным и есть ли вообще смысл использовать здесь слово «правильный»? И ответ на этот вопрос Елене дала Кэтрин. — Нет ничего глупее и эгоистичнее, чем признаваться в чувствах к человеку, зная, что он на них не ответит, — в какой-то момент сказала Кэтрин. — Ты думаешь, что ты, бедный и несчастный, страдаешь, что ты должен признаться, чтобы быть честным, — но на деле это просто попытка переложить с больной головы на здоровую, разделить то, что гложет изнутри, с тем, кто тоже имеет к этому отношение. Стефан слишком дорог мне, чтобы я разрушила все лишь парой слов, которые принесут облегчение лишь на время. А еще я не сделаю это потому, что этого не заслуживает Мередит. Не потому, что она хороший человек и очень помогла мне, хотя, конечно, я не отрицаю и этого. А потому, что этого не заслуживает ни один любящий человек. Елена слушала подругу, смотрела в ее глаза и понимала, насколько многому ей стоило бы научиться у Кэтрин. Елена ничего не ответила Кэтрин тогда. Она просто обняла ее. Кэтрин положила голову ей на плечо, и они так и сидели, в тишине гостиной, слушая эту тишину, каждая думая о чем-то своем, — а может быть, об одном и том же. Это было удивительным совпадением, но вскоре после разговора с Пирс Елена увиделась со Стефаном. Он приехал к ней этим вечером, перед этим позвонив и убедившись, что она дома, сказав, что кое-что должен рассказать, но это не телефонный разговор. И разговор, который произошел между ними в тот вечер, лишил Елену покоя, занял все мысли, стал единственным, что сейчас имело значение. В прихожей Елена услышала шаги, а через пару секунд в коридоре загорелся свет — значит, приехал Деймон. Этот звук вырвал Елену из круговорота мыслей, и она на автомате, отвернувшись от монитора, повернула голову в сторону прихожей. Через пару мгновений в кухню зашел Деймон. — Салют, — отмахнулся он. — Привет, — улыбнувшись, поздоровалась Елена. — Помереть от температуры не удалось, и ты решила выбрать для этого способ изощреннее? — спросил он, кивнув головой в сторону монитора ноутбука, на котором был открыт многостраничный документ, сплошь испещренный прямыми подчеркиваниями и желтым или зеленым выделением. Елена усмехнулась. — Это я сейчас не хожу в универ, но домашку-то никто не отменял. Как прошел день? — спросила она. — О, Елена, у меня сегодня был интереснейший день, — с шумом выдохнув и на мгновение подняв глаза в потолок, протянул Деймон, — и не менее интересное мероприятие. Сегодня я проходил судебно-психиатрическую экспертизу. Елена не знала, почему, но в этот момент внутри шевельнулось что-то холодное, неприятное. Каждый раз, когда она возвращалась к произошедшему между Деймоном и Клаусом, это вызывало в ней чувство необъяснимого страха. — И как? — пробормотала Елена. — Как она вообще проходит? — Сначала меня спросили, считаю ли я психом себя, после спросили, психи ли мои родители, есть ли психи среди моих братьев и сестер, — ответил Деймон, залив чайный пакетик в кружке кипятком. — Я уже хотел сказать врачу, что если он таким способом решил перебрать всех моих родственников, то мы там застрянем надолго. Но нет, к счастью, были и другие вопросы. В общем, увлекательнейшее действо, — усмехнулся Деймон. — Так что поздравь меня, — с усмешкой развел руками он, — я психически здоров и адекватен. Поэтому теперь мне будет что предъявить тебе, когда ты в очередной раз скажешь, что я маньяк. На мгновение опустив глаза, Елена улыбнулась. — Думаешь, мне это помешает называть тебя так? — взглянув ему в глаза, спросила она. Деймон на протяжении нескольких секунд пристально смотрел ей в глаза. — Нет, конечно. Между Еленой и Деймоном на какое-то время воцарилось молчание. Этот разговор был, конечно, шуточный, и сам Деймон рассказывал о произошедшем сегодня так легко и без тени напряжения, как будто это было что-то обыкновенное — вроде похода за сигаретами в магазин. Но несмотря на это, Елена ощущала холодок, который укутывал словно изнутри, на мгновения как будто менял ритм сердца, когда она вновь задумывалась о том, по какой причине Деймону сейчас нужно было проходить то, о чем он рассказывал. — А что… Дальше?.. — негромко спросила она, подняв на него взгляд. Хотя вопрос Елены был коротким, Деймон понял, что она имела в виду. В его осанке и беспечном взгляде не изменилось ничего в этот момент. Он пожал плечами. — Я не знаю, — ответил Деймон. — Суд, я предполагаю. Но когда — пока понятия не имею. Елена почувствовала, как сердце больно дрогнуло, когда она услышала, насколько бесстрастно Деймон сказал ей об этом. Она смотрела ему в глаза — его взгляд был так же спокоен, и Елена не верила в то, что происходило сейчас. Ей хотелось перебить Деймона, с недоумением спросить, почему он так на это реагирует, — но она стояла и молча смотрела ему в глаза, не шелохнувшись. Она понимала, что было причиной этого спокойствия. — А насчет Клауса… — наконец силой заставив прорезаться голос, который звучал сейчас хрипло, как от простуды, несмело произнесла Елена. — Ничего не известно? Деймон молчал на протяжении нескольких секунд. — Пришел в сознание, — после этого молчания проговорил он, и эти короткие слова были пропитаны настолько гадливым презрением, что в душе не верилось, что по отношению к человеку действительно можно испытывать такое. Но именно в этот же момент Елена почувствовала, как с души свалилась какая-то тяжесть. Кровь отхлынула от висков, и кожу обдало какой-то прохладой. Это значило, что Клаус был жив. На кухне вновь на какое-то время воцарилось молчание. Но когда они нарушили его, разговор больше ни разу не коснулся Клауса и произошедшего. — Как прошел твой день? — чуть позже спросил Деймон. Елена ощутила, как по коже пробежали мурашки, когда мыслями она вернулась на несколько часов назад, к разговору со Стефаном. — Сегодня приезжал Стефан, — ответила она. — Зачем? — сдержанно спросил Деймон. Елена нервно потерла холодные руки и, поднявшись на ноги, пройдя к столешнице, прислонилась к ней поясницей. — Несколько дней назад ему звонил Дженкинс. Это директор приюта, в который… — Елена на мгновение остановилась, поджав губы. — Я попала в два месяца. И Елена пересказала Деймону все, о чем рассказал ей Стефан. Звонок Дженкинса стал для самого Стефана полной неожиданностью — Сальватор должен был признаться себе, что был готов, скорее, к тому, что после той декабрьской поездки в Эдмонтон история, которая могла быть связана с этим приютом, была закончена. Дженкинс, сказав, что, раз он уже нарушил правила еще в декабре, то сейчас будет вполне логично придерживаться той же стратегии и нарушить их окончательно. Несколько дней назад на прием к директору приюта пришла молодая девушка, которая представилась Рейной Соммерс. Рейна пришла не одна, ее сопровождал мужчина, Александр Соммерс — ее отец. Разговор с Дженкинсом посетители начали не с вопросов, как это обычно бывает, а с уверенного утверждения: двадцать четыре года назад, в 1992 году в этот приют попала маленькая девочка, которой едва ли исполнилось два месяца. Ее родная мать дала ей имя Елена. И лишь за этим утверждением последовал единственный вопрос: возможно ли каким-то образом найти информацию о нынешней жизни этой девочки? Дженкинс вряд ли смог бы чем-то помочь Рейне и Александру — несмотря на связь имени и года с историей, воспоминания о которой еще были свежи в памяти, это могло быть редким — но все же просто совпадением. И только когда Александр назвал имя матери девушки — Миранда Соммерс — Дженкинс понял: никакой речи о совпадении быть не может. Если все рассказанное посетителями было правдой, пришедшая вместе со своим отцом к Дженкинсу девушка была для той маленькой девочки, которую забрали в приют в далеком 1992 году, одним из самых близких людей: она была ее сестрой. Рейна, жившая в Калгари, одном из ближайших к Эдмонтону крупнейших городов, была на четыре года младше Елены — ей едва исполнилось двадцать, и она была дочерью Миранды от Александра Соммерса — ее бывшего мужа, за которого она вышла замуж, по всей видимости, спустя несколько лет после рождения Елены и после освобождения из тюрьмы и с которым развелась около трех лет назад. Несмотря на то, что супруги расстались не на самой радостной ноте и с момента развода больше не виделись, жизнь членов расколовшейся семьи до определенного момента текла размеренно: после развода родителей Рейна осталась жить с матерью, в доме которой жила и сейчас, но несмотря на это, не чувствовала себя ребенком из неполной семьи — она была очень близка с отцом и часто общалась с ним. Стойкий мирок Рейны пошатнулся от немыслимой случайности. Разбирая старые вещи, девушка в один из выходных наткнулась в одном из ящиков стола на небольшую коробочку, которую раньше никогда не видела. В ней оказалось не так много вещей, но внимание девушки привлекла потрепанная временем фотография, за которую зацепился взгляд. Возможно, Рейна, видевшая десятки семейных альбомов и фото, не обратила бы на нее внимание, если бы не человек, который был на нем изображен: маленький ребенок, совсем младенец. В эту секунду Рейна была почти уверена, что на фото изображена она: взъерошенные темные волосы, большие карие глаза, черты лица — ребенок был похож на нее в этом же возрасте. Но когда Рейна перевернула снимок, на обратной стороне она увидела подпись печатными буквами, не позволявшими распознать принадлежность почерка: Елена. Март 1992. Конечно, она сразу расспросила обо всем мать, и та, не увиливая, хотя и не давая детальных подробностей, рассказала о том, что у Рейны есть старшая сестра, которая вскоре после рождения в силу определенных обстоятельств попала в приют. Все рассказанное Мирандой стало для совсем юной Рейны настоящим шоком и выбило ее из колеи. Несмотря ни на что, девушка осмелилась спросить мать о том, почему все эти годы она ничего нк пыталась узнать о своей старшей дочери. Миранда рассказала Рейне, что практически сразу после попадания в приют Елену забрали приемные родители, в то время как у Миранды в этот период не было возможности воспитывать дочь. Когда Миранда вернулась в Эдмонтон, Елена жила в семье Джона и Изабель Гилбертов уже несколько лет и считала их родными отцом и матерью. Как ни хотелось Миранде увидеть дочь, она понимала: она не имеет никакого права разрушить мир этого ребенка. И тем более не имеет на это права сейчас — когда Елена давно выросла — выросла в той семье, которую считала родной. Рейне понадобилось время, чтобы осознать все рассказанное матерью. Миранда не уходила от этой темы, она все спокойно ей объяснила, но все равно Рейну внутри грызло какое-то неясное чувство, которое не давало забыть об этой фотографии… И об этой маленькой девочке, похожей на нее. Именно тогда у Рейны, отчаянной оторвы, поведение которой, любил шутить Александр, стоило ему не одного седого волоса на его голове, решилась на серьезный шаг. Она рассказала обо всем отцу — человеку, которому доверяла, наверное, больше, чем кому бы то ни было в этой жизни. Он долго пытался отговорить дочь от этого, приводил аргументы, но в глубине души понимал: если Рейна что-то решила для себя, она этого добьется, чего бы ей это не стоило. И это решение твердой не по годам девчонки спустя время бесплодных поисков в тайне от Миранды привело их в тот самый приют в Эдмонтоне. Елена рассказывала все это Деймону и не могла побороть какую-то странную внутреннюю дрожь, ритму которой поддавался сердечный темп. — Теперь я знаю, что моя мать живет в Калгари, — негромко сказала Елена. — И, кажется, еще сестра… Деймон, все это время молча слушавший Елену, ни разу за эти минуты не перебивший ее, не отводил от нее пристальный взгляд. — У тебя блестят глаза, — вдруг, совершенно невзначай, неожиданно для Елены произнес он. Елена подняла на Деймон глаза, столкнувшись с ним взглядом, и в эту секунду поняла: он так легко читает ее. Даже если она захочет, вряд ли она что-то сможет когда-нибудь от этого человека скрыть. Он ее понимал. Елена как-то неловко, почти по-детски пожала плечами. — Когда мои родители рассказали мне…обо всем, я решила, что поеду в Эдмонтон, еще тогда. Но у меня не было четкого плана. Я не знала, в каком городе живет моя мать сейчас, и даже в какой стране. Я понимала, что мне предстоят поиски и, возможно, долгие, — сказала Елена. — А сейчас я понимаю, что у моего маршрута будет определенный пункт назначения — Калгари. И сейчас мне кажется, что от того, о чем я думала, не переставая, на протяжении нескольких месяцев, от того, что не давало мне покоя, — теперь совсем близко. Мне трудно осознать это, — призналась Елена. — Ты уверена в том, что хочешь это сделать? Хотя к чему я спрашиваю, — на губах Деймона появилась мягкая улыбка. — Способно ли что-то заставить свернуть Елену Гилберт с намеченного пути… Хотя в голосе Деймона звучала такая знакомая усмешка, в его словах не было ни капли желчи или сарказма: он был искренен. Елена подняла на Деймона глаза. — Ты считаешь, что… — Елена замерла, пытаясь подобрать подходящее слово. — Это будет неправильно? — Я не считаю, что в таких ситуациях следует мыслить категориями «правильно/неправильно», — сказал Деймон. — Каждый человек будучи в такой ситуации поступит по-разному, и каждый будет прав, если сделает это в соответствии с тем, чего он действительно хочет. Это звучит до жути пафосно и напоминает бразильское «мыло» двухтысячных, где все слушают зов своего сердца и так далее, но сейчас ты действительно должна прислушаться к себе и понять, что для тебя важно. Помолчав немного, глядя Елене в глаза, Деймон спросил: — Ты хочешь этого? — Да, — негромко, но без тени сомнения, не прячась от его взгляда, не отводя глаза, произнесла Елена. В этот момент ей на мгновение показалось, что Деймон кивнул. — Но… Если честно… Я боюсь, — призналась Елена. — Чего? — спросил Деймон. Елена покачала головой и, словно не чувствуя этого, пожала плечами. Елена медленно выдохнула, пытаясь подобрать нужные слова, чтобы объяснить Деймону то, что она ощущала сейчас. — Того, что произойдет внутри меня, — сказала она. — Того, что принесет эта встреча, если она состоится. Знаю, это по-детски, — выдохнув, пробормотала она, — я давно не подросток, и... — Нет, Елена, — не дослушав ее, покачал головой Деймон. — Это не по-детски. Это по-человечески. И это нормально. Не боятся только мертвые, потому что им нечего бояться. Эти слова Деймона заставили что-то замереть внутри Елены. Так необыкновенно было слышать их именно от него... Было ли в этой жизни что-то, чего боялся он сам? Елена смотрела ему в глаза и понимала: да. И его сила в том, что он не стыдится это признать. — Деймон, знаешь, — проговорила Елена, — я долго думала обо всем этом, об этой поездке. И сейчас я понимаю, что, наверное, мне нужно, чтобы в этот момент кто-то был рядом. Мне нужен рядом человек с разумом холоднее, чем у меня, тот, который смог бы остудить. Елена чувствовала, как говорить становится сложнее, — она даже не могла объяснить, из-за чего: это просто ощущалось даже на чисто физическом уровне. Но она решила это давно и знала: она должна сказать это. — Но Кэтрин и Джереми летом не будет в Эдмонтоне, — сказала она. — У Кэтрин практика в другом городе, Джереми улетает в Европу. Холод колюче обжег кончики пальцев. — Но я понимаю, что не смогу сделать это одна. И... Деймон, я хотела поговорить об этом с тобой. Кровь с болью ударила в виски, обдав лицо полыхающим жаром. Елена впервые за эту минуту взглянула Деймону в глаза. Он все так же стоял напротив нее, не говоря ни слова, и так внимательно вглядывался в черты ее лица, словно боялся что-то упустить. — Я слушаю, — слегка кивнув, сказал он. — Деймон, прости, может быть, это не мое дело... Но... При аресте... Ты давал подписку о невыезде? Деймон отрицательно мотнул головой. — В качестве меры пресечения мне избрали денежный залог, — сказал он. — Его внес за меня Стефан, собственно, поэтому меня и отпустили из-под стражи до суда. — То есть, получается, теоретически ты можешь уезжать из города? — несмело спросила Елена. — И не теоретически тоже, — спокойно ответил Деймон. — Я уже говорил насчет этого со своим адвокатом, потому что, на сколько затянется следствие, неизвестно, а сидеть здесь и тухнуть несколько месяцев не очень хочется. Выезжать можно, но перед этим нужно сделать запрос в суд на письменное разрешение. Ну, и естественно, являться туда, когда вызовут. — Это разрешение правда можно получить? — вопрос Елены прозвучал настолько робко, что, казалось, она не верит ни в то, что слышит, ни в то, что говорит. — Елена, это правда проще, чем ты успела себе вообразить, — сказал Деймон. — У меня нет подписки о невыезде, а когда за меня вносился залог, полиция не требовала в качестве условия запрета на мой выезд за границу. У пограничников в базе, по крайней мере, до момента суда я чист, так что и разрешение судьи тоже, скорее, формальность. Елена молчала на протяжении полуминуты, пытаясь собраться с мыслями, превратившимися в беспорядочный шумный рой. В какой-то момент ей показалось, что температура начала подниматься, — настолько горели щеки, лоб и шея. — Деймон, прости, — проговорила она, почему-то отведя глаза. — Ты так многое для меня сделал за это время, и с моей стороны, наверное, будет наглостью просить тебя сейчас о таком. Но... Елена подняла голову и посмотрела ему в глаза — уже прямо. Ее фраза, несмотря на то, что было видно, что она волновалась, звучала совершенно уверенно. — Ты сейчас единственный человек, к которому я могу обратиться с такой просьбой. Которому я могу довериться. Деймон смотрел на нее сейчас, такой знакомый — кажется, уже сотню лет, — такой обычный, — а сердце в груди все равно заходилось то ли от страха, то ли от робости. — Ты можешь... Поехать со мной в Канаду в июне? Деймон долго смотрел на Елену в этой мягкой вечерней тишине, но он был все так же абсолютно спокоен — казалось, его совсем не удивила ее просьба. — Ты хочешь, чтобы я был рядом с тобой, когда ты займешься поисками матери? Елена кивнула и произнесла лишь одно слово. Голос не дрогнул ни на йоту. — Да.

***

В тишине просторного кабинета раздался непродолжительный отрывистый стук в дверь. — Открыто, — не отрывая взгляд от бумаг, отозвался Деймон. — Не очень занят? Когда дверь негромко приоткрылась, Деймон услышал голос старого друга. На пороге, опершись на ручку двери, стоял Генри. — Даже если отвечу, что очень занят, можно подумать, это что-то изменит, — с усмешкой Сальватор. — В корень зришь, приятель, — усмехнулся Генри и, прикрыв дверь, зашел в кабинет. — Что-то случилось? — окончательно оторвав внимание от документов и переключив его на друга, спросил Деймон, пригласив его сесть. — Ничего катастрофического, но… Деймон, эта просьба может показаться странной, и я знаю, какой будет твоя реакция, но пожалуйста, дослушай до конца. Скрестив руки на груди и откинувшись на спинку кресла, Деймон пристально посмотрел на Генри. — Умеешь заинтриговать, — поджав губы, заметил он. — Я весь во внимании. — В общем… — выдохнув, проговорил Генри. — У меня есть одна знакомая хорошая семья. Я знаю этих людей давно, наши семьи в хороших отношениях. У них двое детей. Ну как детей… Они уже взрослые. Сейчас в семье сложилась не самая простая ситуация. Младшая дочь учится в университете. Ей нужно платить за учебу, а денег негусто. Она ищет сейчас работу, более-менее постоянную. Генри на мгновение замолчал, словно все еще колебался в том, озвучивать ли свою идею Деймону. — Она могла бы работать официанткой у нас, — сказал Генри. — Поэтому я хотел попросить тебя… Ты можешь сам провести с ней собеседование? Деймон смотрел на друга, нахмурив брови, и по его пристальному взгляду было понятно, что логику действий Генри он понимает не вполне. — Генри, это все, конечно, хорошо, только у меня один вопрос. Какого хера этим должен заниматься я? Голос Деймона звучал ровно и спокойно, и его интонация не изменилась ни на йоту, как будто он был вынужден объяснять понятные и общеизвестные вещи. — Знаешь, что я действительно должен делать? — спросил Деймон. — Моя обязанность — вовремя давать вам люлей, чтобы все работало правильно, а ты хочешь, чтобы я здесь сидел и с девочками-студенточками болтал? Опустив глаза, Генри улыбнулся. — Вечно бы слушал твои рассуждения о ведении бизнеса, Сальватор, — взглянув на друга, сказал он. — Ну, может, благодаря этим рассуждениям этот ресторан входит в топ лучших ресторанов Лос-Анджелеса? — спокойно ответил Деймон. Генри пожал плечами. — Вполне возможно, — серьезно сказал он. — Дружище, ты так и не ответил на мой вопрос. Какого хера я должен это делать? — спокойно повторил Деймон. — У нас для собеседования с претендентами на вакансии есть отдел кадров. Пусть твоя девушка берет документы в зубы и идет туда. И кстати, вакансий для официантов у нас сейчас нет. Состав сотрудников укомплектован. — Я знаю это, — ответил Генри. — В этом и дело. Я решил, что, если я сам прошу тебя об ее устройстве, то будет честнее, если ты сам поговоришь с ней и решишь, нужен нам такой сотрудник или нет. Сейчас состав полный, но через месяц увольняется Эмили. Она же вроде выходит замуж, переезжает и все такое, верно? Деймон задумчиво кивнул, приложив пальцы к губам. — Пусть этот месяц будет чем-то вроде стажировки. Обвыкнется, поймет, что к чему. А через месяц, если все будет в порядке, мы сможем взять ее на полную ставку. И ей заработок будет, и нам новую официантку искать не придется. Подняв брови, Деймон шумно выдохнул. — Деймон, девушка хорошая, скромная, — после недолгого молчания проговорил Генри. — Работать будет, как надо, за это я ручаюсь. — Генри, а ты не в курсе, что у нас 90% официантов работают после специальных школ, где их специально обучали тому, чем они здесь занимаются? Я эту твою девушку в глаза не видел, — сказал Деймон. — Она выльет на бизнес-ланче горячий суп какому-нибудь важному дядьке на штаны, что я потом с ними обоими делать буду? — Деймон, я сказал, что девушка скромная, а не тупая. — А ты думаешь, что уровень IQ и координация как-то зависят друг от друга? — с недоумением воскликнул Деймон. — Я тоже вроде как не тупой, но целый день тут с Пизанской башней из тарелок на подносе бегать не смог бы. Потому, что этой Пизанской башне очень быстро наступил бы пиздец. — Деймон, — перебил его Генри и посмотрел другу в глаза. — Я тебя часто о чем-то прошу? Деймон закатил глаза и вздохнул. Поспорить здесь было невозможно. — Пожалуйста, пойди мне навстречу. Если тебе что-то не понравится в разговоре с ней — без проблем, можешь ей отказать, и тогда я попробую другие варианты. Но дай девчонке хотя бы шанс. За месяц ее научить всему прекрасно смогут наши ребята. — А она прям мечтает быть тут девочкой на побегушках, — с сарказмом усмехнулся Деймон, но по тому, как задумчиво звучал его голос, Генри почувствовал, что лед тронулся. — Деймон, она за любую работу возьмется. На протяжении некоторого времени, показавшегося очень долгим, Деймон молчал, задумчиво глядя куда-то вдаль. Было видно, что-то, о чем его просил Генри, в его планы не входило, — но и наотрез отказать другу, которого знал столько лет и который сам не раз выручал его, он не мог, тем более его идея не была такой уж фантастической и невыполнимой. — Ладно, о’кей, — сдавшись, наконец выдохнул Деймон, согнув в локтях руки. — Пусть приходит. Посмотрим, что из нее можно будет сделать. В этот момент глаза Генри так просияли, что Деймон сам не поверил своим глазам — он не мог осознать, что это может вызвать такую искреннюю радость в нем, и в голове мелькнула смутная мысль о том, что, должно быть, семья, о которой рассказывал Генри, и, в частности, та девушка действительно много значат для него. Спустя время, обдумав всю ситуацию, Деймон стал относиться к ней спокойнее. Если знакомая Генри действительно была старательной и способной, это был и правда неплохой шанс закрыть через месяц освободившуюся вакансию; к тому же, рисковать было нечем — Деймон оставил за собой право отказать ей. Встреча Деймона и Викки Донован — именно так звали ту самую девушку, — произошла через несколько дней. И изучая ее документы, а затем переводя взгляд на нее саму, Деймон понимал, насколько тесен этот мир. Он никогда не встречался с ней лично — но он, конечно, прекрасно знал о ней, и сейчас с интересом скользил по ней взглядом, изучая. Высокого роста, стройная, — стройность эта граничила с уже заметной худобой, — она могла бы с легкостью стать заметной моделью. Несмотря на ее юный возраст, — Викки едва исполнился двадцать один, — ей была не чужда та необъяснимая женская грация, которая заставляла обращать к ней взгляд снова и снова. На плечи спадали густые каштановые локоны. Деймон еще не знал ничего абсолютно точно, — в конце концов, это могло быть невероятное совпадение, — но в ее лице проглядывались знакомые черты, которые только подтверждали, что Деймон прав. Вот только глаза были не голубые, а насыщенного, густого темно-зеленого оттенка. — Викки Донован… — задумчиво повторил Деймон. — Скажите, Викки, — улыбнувшись, он поднял на нее глаза, — а у вас случайно нет брата по имени Мэтт? В ее глазах заплескалось изумление. — Да, это мой старший брат, — непонимающе произнесла она. Сальватор усмехнулся. — Надо же, как тесен этот мир, — проговорил он. — Так значит, это вы — та самая Викки Донован, которая три года назад увлекалась ездой на велосипеде, отчего пострадал новенький Mini Cooper моей сестры? Викки внимательно смотрела в глаза Деймона, и с течением секунд ее взгляд начинал проясняться. — Вы старший брат Кэролайн, — выдохнула она. Поджав губы, Деймон сдержанно кивнул. Жизнь действительно интересная штука. Мэтт Донован —первая любовь Кэролайн, парень, с которым они встречались почти три года и расстались не на лучшей ноте, хотя все это со временем отболело, хоть и не забылось. Он когда-то жил по соседству и имел маленькую сестру. Теперь эта сестра выросла, повзрослела и превратилась в прекрасную девушку, с которой жизнь на этот раз решила столкнуть Деймона. — Теперь мне на работу можно не рассчитывать? — усмехнулась она. — Ну, меня все-таки зовут Деймон, а не Кэролайн, — спокойно заметил Деймон. — А ей я, обещаю, ничего не скажу. Он лукаво подмигнул ей, и то, как зарделись ее щеки в тот момент, когда Викки, увидев это, улыбнулась, Деймон понял, что она стала ощущать себя чуть спокойнее. После недолгого разговора Деймон узнал немного о Викки. Она училась на третьем курсе, планировала стать преподавателем иностранных языков и пока жила с матерью и отцом. Чтобы оплачивать учебу, стоимость которой была трудноподъемна для ее родителей, она работала еще с первого курса, — в том числе бариста и официанткой, и этот факт порадовал Деймона — была надежда на то, что у нее уже есть соответствующие навыки, даже если они и будут нуждаться в корректировке. На неплохом уровне владея испанским, Викки занималась переводами, но чаще это был временный заработок, так как заказы появлялись нерегулярно. Она понимала, что сейчас ей нужна пусть небольшая, но стабильная зарплата. Из рассказа Викки Деймон понял, что семья Донованов действительно была небогатой, — но его подкупало то, что в ее словах не было ни капли разочарования и она пыталась исправить ситуацию самостоятельно, не перекидывая свои проблемы на других. Викки не выглядела стеснительной забитой девочкой — она была вполне уверена в себе и в меру раскрепощена, но было видно, что для нее действительно многое значил этот разговор и она опасалась сделать что-то не так. Викки словно ощущала на себе внимательный, изучающий взгляд Деймона, и не могла понять, почему его внимание настолько приковано к ней. Странное дело: Деймон первым вспомнил о том, кем на самом деле была Викки, — но за время их разговора он больше ни разу не подумал о том, что она — сестра Мэтта и давняя знакомая Кэролайн. Это был человек, совершенно не касавшийся его воспоминаний, абсолютно новый — и притягивавший. Вопросы Деймона о жизни Викки как-то незаметно для нее самой чередовались с профессиональными — и ему нравилось, как она на них отвечала. Она знала, что такое снифтер и дижестив, отлично понимала правила сервировки, не растерялась, когда он спросил ее, что можно подать к бургундскому красному. Немного выбил Викки из колеи вопрос о температуре подачи молодого красного вина, но, подумав, сделав небольшую скидку на возраст Викки, которая была младше большинства официантов в его ресторане, Деймон понял, что на данном этапе это можно простить — и исправить, поместив ее в команду толковых ребят. Деймон внимательно слушал о том, о чем Викки ему рассказывала, иногда шутил, неизменно вызывая у нее смех, и с течением времени он заметил, что постепенно ее напряжение, которое было заметно, когда они только встретились, пошло на спад. Деймон до последнего был почти уверен в том, что знакомой Генри он откажет, — но сейчас понимал, что в этом случае можно изменить решение. — Викки, вопрос, который я сейчас задам, банальнейший, но его слышал, наверное, каждый, кто хоть раз бывал на вашем месте. Что для официанта вы считаете главным? — Терпеливость, — немного подумав, назвала Викки. — Стрессоустойчивость, коммуникабельность… И хорошая память не помешает, — девушка чуть застенчиво улыбнулась уголками губ. — А знаете, что еще? — спросил Деймон? — Что? — с интересом отреагировала Викки. — Улыбка. Не заученная приклеенная улыбка, которая появляется уже автоматически на новых людей, как будто тебя под одеждой бьют током в нужный момент. А искренняя. Пусть едва заметная, но открытая. Деймон немного помолчал. — Каждому из нас, даже если был дерьмовый день и весь мир хочется послать далеко и надолго, нужна улыбка. А у вас она прекрасная. Викки на протяжении нескольких секунд, словно не веря в то, что слышит это, не отводя взгляд, смотрела на Деймона. Он отвечал ей спокойным, открытым взглядом, на дне которого плескалась чуть уловимая улыбка. В этот момент Викки сама не почувствовала, как на ее щеках появились две маленькие ямочки — тоже от улыбки. Кажется, она знала, каким будет ответ Деймона.

***

Кэролайн провела у Стефана еще какое-то время. Они еще долго сидели на крыльце их с Мередит дома и разговаривали — о Джузеппе, Энзо, и о том, что к этой ситуации не имело никакого отношения. Кэролайн не знала, почему, но поговорив со Стефаном, хотя бы отчасти выплеснув то, что не грызло изнутри, она почувствовала, что ей стало легче. В глубине души она понимала: это не конец, эта история, быть может, только начиналась. Но поделившись со Стефаном тем, что происходило у нее в душе, она ощутила, что со своими страхами она была не одна. И становилось спокойнее. На улице стемнело, и Стефан хотел отвезти сестру домой, но Кэролайн отказалась: нужно было забрать машину, которую она оставила неподалеку от офиса, когда приехала к отцу. Поэтому Кэролайн отправилась сначала туда и уже только потом поехала домой. Это были два совершенно разных района, поэтому за время дороги домой она могла привести в порядок мысли и как-то осмыслить все случившееся за день. В окнах автомобиля проплывали горящие оранжевые фонари и светофоры, бросавшие яркие кляксы света в плотную темноту. Так необыкновенно и странно: за неделю зрение успело отвыкнуть от буйства света, цветов, ярких картинок, с неимоверной скоростью сменяющихся перед глазами. Но Кэролайн чувствовала: она соскучилась по этому. Мысли невольно возвращались на несколько дней назад, туда, в Марокко. Колдовские чары Востока, взгляд таких знакомых карих глаз и на губах — улыбка с привкусом вина… Только это имело значение. Кэролайн не лукавила, когда сказала Стефану, что эти семь дней были лучшими в ее жизни. Она сбежала на другой конец света с человеком, которого знала всего несколько месяцев, думая, что этот поступок будет самым безумным в ее жизни. На деле же он оказался самым правильным. Здесь, в потерянном городе, который целовало палящее солнце, в мире, где не было места шуму и блеску привычной жизни, Кэролайн, быть может, впервые смогла остановиться — и прислушаться к себе. Осознать, что происходит в ее душе — той, которую еще предстояло изучить. Понять, чем на самом деле до краев полнилось сердце. И ощутить каждой клеточкой такую легкость, благодаря которой Кэролайн теперь точно знала: человек может летать, даже несмотря на то что у него никогда не будет крыльев. И что теперь со всем этим делать сейчас? Этот вопрос, как гноящаяся, воспаленная, болезненная рана, не давал о себе забыть, неизменно раздаваясь внутри набатом громкого колокола. Мы не боимся правды. Мы боимся того, что она может открыть и что может изменить в нашей жизни. Уже сейчас, она, еще нераскрытая, неведомая, с невероятной скоростью рушила то, что было дорого. Тогда, может быть, к черту это все? Если Джузеппе это так волнует, но при этом он не желает ни о чем рассказывать, пусть это останется его мыслями? Но Кэролайн знала ответ на этот вопрос, и он был совершенно ясен. Нет. Кэролайн понимала, что никакими силами не сможет заставить себя относиться к Энзо, как прежде, даже если сейчас это было, быть может, тем, чего она где-то внутри, в самой глубине души хотела больше всего на свете. Пусть будет сложно. Пусть будет больно. Пусть это развеет все мысли о будущем, которые имели какое-либо значение, как мимолетный дым. Но пусть это будет правда. Это было единственным, что сейчас было нужным. Кэролайн никогда не понимала и не принимала сочетание «разбираться в людях». Донельзя странно она звучит и имеет еще более странный смысл. Другой человек — это не вино, не дорогая иномарка. Как, черт возьми, в нем можно разобраться? Человек — это немыслимый мир, границ которого ты не увидишь никогда. Даже если вы похожи, вы останетесь навсегда бесконечно далеки друг от друга. Но сейчас эта фраза назойливо раз за разом звучала в голове. Если выражаться этим языком, получается, что Кэролайн действительно не разбиралась в людях? Она никогда об этом не задумывалась. Впуская человека в свою жизнь, она не думала о том, что случится в будущем, будет ли в этих отношениях место предательству и лжи. Кэролайн жила здесь и сейчас, доверяясь только одному: тому, что она чувствовала. Она ошиблась? Ошиблась, поверив этому человеку и однажды сделав шаг вслед за ним? Ошиблась, позволив себе сдаться во власть этих немыслимых черных глаз? Ошиблась, однажды сказав ему: «Я тебя люблю»? За этими вопросами были пустота и тишина. И это было страшнее всего. Энзо не позвонил за то время, что Кэролайн провела у Стефана. Кэролайн не ждала этого: она понимала, что, возможно, он уже улетел в Нью-Йорк. Поэтому звонок Энзо, раздавшийся в салоне автомобиля, когда она подъезжала к дому, стал для Кэролайн неожиданностью. — Привет, Энзо, — выдохнула Кэролайн, коснувшись сенсора. — Привет, — послышался в трубке такой до боли знакомый голос. — Кэролайн, как ты? — Я в порядке, — ответила Кэролайн, почувствовав, что в ее словах есть толика лжи. — Как у тебя с билетами? Ты смог купить новые? — Да, — сказал Энзо. — Вылет в час ночи, так что я еще в Лос-Анджелесе. Кэролайн почувствовала, как в виски ударила кровь. В окнах мелькнули огни дома, в котором она жила, и она остановила машину перед въездом на крытую парковку. Мысли помутились, но среди их беспорядочного роя она очень ясно уловила одну, единственную, имевшую сейчас какое-либо значение. До рейса оставалось несколько часов, и Энзо был еще здесь. — Энзо, — произнесла Кэролайн. — Пожалуйста, ты можешь приехать сейчас? Нам надо увидеться. На другом конце телефонного провода на мгновение повисло молчание: было заметно, что Энзо был удивлен просьбой Кэролайн. На часах было около девяти вечера. Но через несколько секунд, не задавая никаких вопросов, он дал ответ, в котором не было тени сомнения. — Я приеду. Между этим разговором и их встречей прошло немного времени — минут сорок, или, может быть, чуть больше. Кэролайн старалась сохранять выдержку, но все равно, в ту секунду, когда она увидела черные глаза Энзо, она почувствовала, как дрогнуло сердце. Он пристально, напряженно всматривался в черты ее лица, и в его глазах ясно читалась тревога. Увидев друг друга, они говорили о каких-то пустяках, но казалось, что они не слышали друг друга. Это было так странно и необъяснимо. Сейчас, когда они находились рядом друг с другом, Кэролайн и Энзо как будто что-то сдерживало, словно не давая сказать все, что хотелось. Между ними словно была какая-то стена, которую они оба хорошо ощущали, но изменить что-то не могли. — Кэролайн, все в порядке? — повторил он вопрос, который задавал совсем недавно, хотя уже понимал: это не так. — Энзо, — проговорила Кэролайн, — ты можешь мне кое-что пообещать? Энзо внимательно посмотрел ей в глаза. — О чем? — сдержанно спросил он. — Я задам тебе только два вопроса. Пообещай, что ты ответишь на них. И скажешь правду. Энзо не отводил взгляд от Кэролайн, словно пытаясь понять, что сейчас творится в ее душе. Но в этот момент отчего-то ясно показалось, что он понимает, о чем она говорит. — Обещаю, — хрипло проговорил Энзо. На его лице не дрогнул ни один мускул, когда Энзо произнес это короткое ясное слово, его голос не изменился ни на тон. И только в самой глубине его бездонных глаз, сейчас впитывавших каждое движение Кэролайн, каждый ее взгляд, было заключено то, что он сейчас ощущал. То, чем были объяты его мысли. — Откуда вы с моим отцом знаете друг друга и почему он так к тебе относится? Кэролайн смотрела Энзо в глаза прямо, не отводя взгляд и не моргая, а ее голос звучал ровно и спокойно, хотя в эти секунды ей казалось, что она горит в огне. Кэролайн никогда в своей жизни не могла подумать, что однажды ей будет так сложно задать простой вопрос. Произнести несколько слов. Она не могла поверить, что когда-нибудь они будут иметь такую немыслимую силу. Боль пронзила виски словно стрелой, прошедшей насквозь, но ни во взгляде, ни в осанке Кэролайн не отразилось то, что она сейчас чувствовала. Она была уверена в том, что сейчас делала. Кэролайн показалось, что в этот момент губ Энзо коснулась пропитанная горечью легкая усмешка. — Все тайное когда-нибудь становится явным… Об этом говорят детям, еще когда они совсем маленькие… — задумчиво проговорил он, опустив глаза. — А я почему-то думал, что мне удастся обойти простую истину. Энзо не высказывал недоумения по поводу того, откуда Кэролайн обо всем знала, не задавал вопросов вроде «ты уверена, что ты хочешь знать правду?». Подняв на нее взгляд, он, крепко сжав ее ладонь, просто взял ее за руку и коротко произнес: — Поехали. — Куда? — непонимающе спросила Кэролайн. — Кэролайн, если ты еще веришь мне, просто доверься мне сейчас снова. Я сам расскажу тебе обо всем. Но ни о чем не спрашивай меня. Энзо четко произносил каждое слово, и его голос звучал твердо. Больше он не сказал ей ничего. Кэролайн на протяжении нескольких секунд смотрела ему в глаза и в следующее мгновение сделала шаг вперед. Энзо не выпускал руку Кэролайн из своей ладони. Когда они вышли на улицу из дома, он поймал такси, попросив водителя ехать в даунтаун. Кэролайн и Энзо сидели рядом на заднем сидении автомобиля, и их плечи по временам касались друг друга, но за все время неблизкого пути они не сказали друг другу ни слова. Мимо проносились горящие ленты таких знакомых улиц и перекрестков, высотные здания. Кэролайн не отводила взгляд, казалось, на мгновение остекленевших глаз от окна, не шевелясь, наблюдая за сменявшими друг друга, как в кинопленке, жилыми домами, клубами и офисами. Был ли в душе страх? Даже спустя время Кэролайн не смогла бы ответить на этот вопрос. Она не смогла бы описать то, что ощущала, о чем думала в эти минуты дороги, — внутри было всё и одновременно не было ничего. Она оказалась словно в невесомости, не властная над своей душой. На подъездах к даунтауну была пробка — обычное явление для вечера в этой части города. Затор был небольшим, и спустя минут десять-пятнадцать, наверное, можно было бы спокойно доехать до нужного квартала. Но Энзо попросил водителя остановить машину на ближайшем перекрестке и, расплатившись, вместе с Кэролайн вышел на улицу. Энзо вновь взял Кэролайн за руку, и она почувствовала жар его сухой горячей ладони. Кэролайн не поспевала за ним: Энзо шел настолько быстро, что Кэролайн приходилось делать немалые усилия, чтобы идти с ним в одном темпе. Энзо не мог не замечать, как трудно ей это дается, но он словно не обращал на это никакого внимания, ни разу не перевел на нее взгляд, выдерживая свою прежнюю скорость. Он преодолевал расстояние резкими, частыми, отрывистыми шагами, буквально физически заставляя Кэролайн подстраиваться под свой темп. Он сжимал руку так крепко, что хватка его казалась стальной. Холодный вечерний воздух, заполнявший легкие до краев, на мгновения притуплял непонятное жжение, которое растекалось в груди. Кэролайн оглядывалась по сторонам, и чем дальше они с Энзо одну за другой преодолевали улицы, тем яснее она начинала ощущать в мышцах какую-то необъяснимую слабость. Ее причиной не была усталость. Бульвар Уилкшир, Шестая Авеню, затем — направо до станции метро, и спустя несколько минут, словно из ниоткуда, возникает космическая громада концертного зала Уолта Диснея. Затем — вперед, несколько улиц за ним и после — направо, через гремящие барами и слепящие неонами улицы бутиков и ресторанов. Перед глазами мелькают автомобили, из которых доносится грохочущая музыка, люди, вывески. Все сливается в один яркий поток. Еще квартал. Привыкшие к густой темноте глаза легко различают белоснежное здание мэрии. Кэролайн до последнего не могла осознать, что все, что сейчас происходит, происходит в реальности. Но вместе с Энзо они остановились на светофоре и спустя несколько мгновений, в толпе десятка таких же людей, как они, перешли на противоположную сторону улицы. И только в эту секунду Кэролайн поняла: это не сон. Не игра сознания. Перед глазами выросла громада стеклянного, словно построенного из хрусталя, освещенного десятками огней небоскреба, верхушка которого растворялась в темно-синей непроницаемой глубине небосвода. Легкий ветер волнами касался полотен европейских флагов, окружавших главный вход. В сознании по буквам ослепляющими следами отпечаталось единственное слово: I N T E R C O N T I N E N T A L. Только сейчас Кэролайн почувствовала, что Энзо отпустил ее руку. — Ты знаешь, что это за здание? — спросил он. Обернувшись, впервые за это время она посмотрела в его глаза. Кончиков пальцев коснулся лед. Сердце в груди колотилось так бешено, что Кэролайн едва ли хорошо слышала то, что говорил ей Энзо. Она попыталась привести дыхание, которое в какой-то момент стало тяжелым, в норму, но поняла, что ей это не удастся. — Конечно, — одними губами произнесла Кэролайн. — Этот отель… Он принадлежит моей семье, — последние слова, пропитанные недоумением, прозвучали увереннее и громче. Она не отводила взгляд от Энзо, болезненно всматриваясь в его лицо, пытаясь понять, чем сейчас наполнены его мысли, что он может ей открыть. Но перед глазами была темнота. — Да, — хрипло проговорил Энзо. — Его хозяин — твой отец. Энзо замолчал. Они стояли рядом и смотрели друг друга, не говоря ни слова, — и весь мир в это мгновение погрузился в тягучую, немыслимую тишину. Исчез шум автомобильных моторов, неоновый свет, люди. Не было ничего — как в невесомости. Это было лишь мгновение — но это мгновение показалось Кэролайн длиннее долгих часов. — В этом отеле восемь лет назад я вместе со своими, как я думал на тот момент, друзьями в пьяном угаре вхлам разгромил один из люксовых номеров. Только наше опьянение было не алкогольным. Кэролайн почувствовала, как где-то глубоко внутри — она сама не могла осознать, где именно, — больно, словно кончиком холодного лезвия, укололо. Хотя сейчас Кэролайн казалось, что она отделена от внешнего мира каким-то непроницаемым куполом, следующие слова Энзо она слышала так ясно, будто сказала это сама. Энзо не отвел взгляд. Он смотрел в глаза Кэролайн прямо, не пытаясь спрятать глаза, увильнуть, что-то скрыть. Через несколько секунд он произнес: — У меня за плечами четыре года амфетаминовой зависимости.