В твоих глазах

Припарковав машину неподалеку от пункта назначения, Деймон вынул ключ зажигания. Двигатель перестал работать, и в салоне стало тихо — даже как-то непривычно. Деймон посмотрел в окно, где через дорогу виднелся дом Стефана и Мередит. Они не общались на протяжении последних нескольких недель после того, как Стефан застал дома у брата очередную его любовницу. И Стефан, и Деймон после этого разговора были действительно злы друг на друга, и каждый был уверен в своей правоте, поэтому последовавшее за всем этим было вполне объяснимо. Однако дни сменяли друг друга, эмоции с течением времени шли на спад и постепенно рассеивались, чтобы за ними можно было услышать голос разума. Спустя время, смотря на ситуацию уже холодным взглядом, Деймон понимал, что со Стефаном они оба были неправы по-своему. Однако Деймон осознавал, что первого шага к примирению от брата он ждать не должен не только потому, что произошедшее подвело черту под терпением Стефана, который тоже имел свои принципы и после всего высказанного Деймоном вряд ли наступил бы на горло им и гордости, но и потому, что теперь понимал, что в погоне за попыткой в очередной раз показать младшему, «кто здесь главный», и задеть его, конфликт начал именно он. Собраться с мыслями и главное — решиться приехать к брату самому, признать свою неправоту было немыслимо сложно — гораздо сложнее, чем представлять это в мыслях, — но жизнь с годами учила его одному очень важному умению: делать первый шаг. Особенно, если это был шаг навстречу близкому человеку. Забрав пачку сигарет и зажигалку, захлопнув дверь, Деймон вышел из машины, сдав ее на сигнализацию. Деймон мельком бросил взгляд на наручные часы: было начало восьмого вечера, и Стефан, по его подсчетам, уже должен был быть дома. Ожидания Деймона оправдались быстрее, чем он предполагал: спустя пару мгновений, подойдя к дому, он увидел младшего брата. Стефан сидел на крыльце особняка с ноутбуком на коленях и, нахмурившись, сосредоточенно стуча пальцами по клавиатуре, что-то, судя по всему, искал. По губам Деймона скользнула улыбка. В этом он узнавал Стефана: для него крыльцо его дома было любимым местом, и он часто устраивался на нем с ноутбуком, если ему нужно было поработать, или с книгой, если хотел отдохнуть. И как часто здесь собирались они втроем — Стефан, Деймон и Кэролайн — когда в бесконечной смене будней, имен и событий находился единственный день, когда никуда не нужно было спешить, встречаться с деловыми партнерами, сдавать очередной зачет, — и когда каждый из них понимал, что хочет посвятить его лишь одному. Здесь пахло терпким чаем с нотками лимона, а щек касались яркие лучи горячего заката. И так легко было смотреть вслед уходящему дню, не думая о том, что принесет грядущий, когда от света уже не слезились глаза, и разговаривать о чем-то, чем-то делиться, и слушать, и смеяться — как в детстве… Вспоминая все это, Деймон уверенно сделал шаг вперед. — Работа? — чуть кашлянув, спросил он, приблизившись к крыльцу. — Или в поисках новой серии «Игры престолов»? Стефан вскинул голову, и когда он столкнулся взглядами со знакомыми ярко-голубыми усмехающимися глазами Деймона, в его собственных глазах отразилось недоумение. — Не ожидал тебя здесь увидеть, — чуть помолчав, проговорил Стефан. Деймон развел руками. — Люблю быть неожиданным. Привет, — произнес он, сделав пару шагов. Стефан в ответ чуть уловимо кивнул головой. — Привет. Деймон слегка кивнул на крыльцо. — Не против, если я сяду здесь? Стефан ничего не ответил. Он молча убрал с колен ноутбук и сам отсел немного в сторону, освободив таким образом место для Деймона. Тот прошел вперед и сел на крыльцо рядом с братом. — Как дела? — словно как ни в чем не бывало, взглянув на Стефана, спросил Деймон. Стефан пожал плечами. — Работа. Подготовка к свадьбе. Все по-старому. В тоне Стефана холод и безразличие. Непривычно и неуютно слышать его в словах именно этого человека — человека, за закрытостью которого была, быть может, самая теплая душа из всех тех, что знал Деймон. Старший Сальватор чуть слышно выдохнул. — Как сам? — так же спокойно, не выказывая тени эмоций, спросил Стефан. Деймон, не отводя взгляд, посмотрел брату в глаза. — А сам я, — проговорил он, — считаю, что нам нужно поговорить. На лице Стефана не дрогнул ни один мускул. — О чем? Деймон опустил глаза, а затем задумчиво посмотрел вперед — туда, где за зелеными полосами деревьев по утрам просыпался новый день и куда вечером навсегда уходил старый. Да, признаваться в чем-то порой нелегко. И особенно — самым близким людям. Но его тон оставался ровным — нервы сейчас были ни к чему. Они оба взрослые мужчины, и это значит, что в их силах сейчас было все решить спокойно. — О том, что наш последний разговор, хотя это сложно назвать разговором, был… Думаю, не самым лучшим в жизнях нас обоих, — начал Деймон. Это было мгновение, но в этот момент Деймон уловил мимолетную усмешку, мелькнувшую в глазах брата. Стефан молчал. — Мы оба тогда вспылили, и то, что я сказал… Я разозлился на тебя. Поэтому не особо думал, о чем говорил и каково это слышать. — По правде говоря, ты вообще редко об этом думаешь. Стефан невозмутимо посмотрел на Деймона, и их взгляды встретились. Деймон усмехнулся. — Наверное, глупо будет сейчас с этим спорить. Деймон на несколько секунд замолчал и с шумом выдохнул. — Я мог бы сказать сейчас, что не должен был всего этого говорить, но это будет бессмысленно, потому что слова назад не вернешь и все случилось так, как случилось. Но… Деймон замер на мгновение, чуть поджав губы, словно думая о том, какие слова он должен подобрать, чтобы объясниться. — Мне правда жаль, что тогда я все это высказал тебе. Я действительно перегнул тогда палку. Их глаза вновь оказались на одном уровне. Стефан пристально смотрел брату в глаза, словно пытаясь предугадать, что сейчас происходит в его мыслях, но Деймон не отводил глаза, не прятал взгляд. — Прости, — произнес он. Короткое простое слово. Без часовых объяснений, красивых метафор и попыток бить себя в грудь. В этой единственной фразе было то, что хотел сказать Деймон, и то что он должен был сказать. Во взгляде Стефана ничего не изменилось. Он задумчиво опустил глаза и молчал на протяжении какого-то времени, а затем, снова подняв взгляд на Деймон, с усмешкой и каким-то желчным вызовом спросил: — Ну и как предлагаешь мириться? Твои способы мне вряд ли подойдут. Я не пью, поэтому бурбона с тобой не выпью. Косячок дружбы, как видишь, тоже выкурить не получится. Деймон внимательно смотрел на брата. В этой едкой усмешке в его тоне, в его взгляде было видно: он помнит об этой встрече несколько недель назад и с определенной долей скепсиса относится к тому, что сейчас делает Деймон. Произошедшее все еще вызывает в нем эмоции. Но в Деймоне это не вызывало разочарования или желания опустить руки. Так или иначе, первый шаг был сделан. Вскинув брови, Деймон театрально поднял взгляд, словно задумавшись. — Ну, тогда придется использовать более действенный и надежный способ, — пожал плечами он. Чуть сморщив лоб, Стефан непонимающе посмотрел на него. — Мир на мизинцах, — невозмутимо закончил Деймон и затем протянул брату руку с оттопыренным мизинцем. Стефану не удалось скрыть искреннее изумление во взгляде. В течение нескольких секунд он молчал, глядя на протянутый Деймоном мизинец, как будто не веря, что сейчас это действительно происходит на самом деле. Через пару мгновений, окончательно вернувшись в реальность, Стефан усмехнулся, но затем зацепился своим мизинцем за его палец — в точности как в детстве. Они оба не знали, что сейчас происходит в их мыслях и душах, но почему-то были уверены, что чувствуют одно и то же: неизъяснимую легкость, которая постепенно вливалась в вены. — Мне трудно это говорить после нашего занимательного диалога, — прямо признался Стефан, — но ты тоже меня прости, — сказал он. Деймон внимательно смотрел на брата: несмотря на его честное признание, что просить прощения в этот момент для него сложно, он видел — Стефан это делает не потому, что это смог сделать Деймон. — Мы оба были неправы. Думаю, мне пора отвыкать учить других. По губам Деймона скользнула усмешка. — Принято, — по-простому протянул он. Никто из них так и не понял, кто первым потянулся, чтобы обнять другого, но это было уже и неважно. У этих братьев были сложные отношения. Это тянулось из детства, когда они чувствовали себя соперниками, постоянно борясь за внимание и любовь родителей, которые постоянно казались разделенными между ними не поровну, стремясь быть лучше даже не столько ради себя самого, сколько для того, чтобы доказать отцу, матери и в первую очередь брату свое превосходство. Джузеппе и Лили, как могли, старались сгладить эти острые угла негласного соревнования между сыновьями, но получалось не всегда. Годы шли, и, конечно, детские обиды и соперничество уходили в прошлое. Но одно оставалось неизменным. Разные, как Инь и Янь, они не уравновешивали друг друга, а жили на разных полюсах, и понять жизнь одного, принять его поступки для другого было порой непростo. Это был далеко не первый их конфликт. Чем старше они становились, тем больше вопросов перед ними ставила жизнь, и ответы на них у двух этих мужчин, у которых она только начиналась и которым еще многое предстояло, были слишком разными. Порой сдержать порыв юности и неопытности, когда обоим не было еще и двадцати пяти, было непросто, и иногда случалось так, что паузы в общении длились несколько месяцев. Но каждый из них знал: до тех пор, пока хотя бы у одного из них есть силы сделать первый шаг, ни разногласия, ни скандалы не имеют ни малейшего значения. По мере взросления отношение Деймона и Стефана друг к другу занимало совершенно другой уровень. Постепенно, трудным и очень болезненным путем, делая ошибки, они приходили к осознанию того, какое значение имеет та связь, которая когда-то вошла в их жизни. Стефан правда никогда не пил бурбон и был чужд шумных вечеринок, без которых не мог жить Деймон. Старший менял женщин, как перчатки, словно в погоне за чем-то призрачным, в поисках чего-то такого, что не вполне понимал и сам, младшему же, казалось, было вовсе не до отношений — он с головой ушел в карьеру, желая помогать отцу с семейным делом, а когда однажды встретил женщину, с которой хотел быть рядом, ни у кого из его окружения не было сомнений: это навсегда. На одном полюсе неуправляемый ураган эмоций и цинический эгоизм, на другом — невероятное душевное тепло и умение чувствовать чужую боль. Бушующее пламя, способное оставить глубокие ожоги, и тепло спокойного огня. Для тех, кто знал семью Сальваторов, быть может, главной загадкой было то, насколько разными могут быть родные братья, у которых к тому же совсем небольшая разница в возрасте. Даже в такой простой вещи, как любовь к спорту, их вкусы были полярно разными: по-настоящему увлечь Деймона был способен только хоккей, так что, хотя времени постоянно не хватало, он старался не пропускать ни одной важной игры лос-анджелесских «Монархов» в Кубке Стэнли, проходившей на домашнем стадионе; Стефан же с самого детства был одержим футболом. Не знали ответа на этот вопрос и сами Деймон и Стефан. Наблюдая за сыновьями, видя, как из вчерашних мальчишек они превращаются во взрослых мужчин со своим взглядом на жизнь, со своими принципами, видя, как они ищут дорогу друг к другу, Джузеппе где-то глубоко внутри чувствовал томительную, щемящую боль, смешанную с неизъяснимым чувством любви к ним обоим и тревоги. И в те редкие минуты, когда он оставался один, он молился только об одном: чтобы эта пропасть между братьями, которая была проложена не ими, никогда не смогла поставить их навсегда по разные стороны баррикад. Порой эта разность действительно ощущалась особенно остро. Вот только… Когда Стефану было немногим больше двадцати и после трехлетней ремиссии вновь вернулись эпилептические приступы, Деймон, даже не дожидаясь его просьбы, начал поиск врачей нужной специальности, которые могли бы помочь. В то утро, когда родилась Мия и когда Ребекке и Деймону хотелось, насколько это возможно, продлить это невыразимое ощущение того, насколько изменился их мир, сохранить его только между ними троими, был единственный человек, которому Деймон отправил фото своей маленькой дочери. Этим человеком был Стефан. Когда Стефан принял решение сделать Мередит предложение, о его планах не знал почти никто: ни сестра, ни лучший друг, ни даже отец. Об этом знал только старший брат. Какими бы разными они ни были, их связывала незримая немыслимо крепкая нить. И над ней не были властны ни время, ни расстояние, ни собственный эгоизм. — Как ты? — повторил Стефан тот вопрос, который задал несколькими минутами ранее. Деймон едва заметно пожал плечами. — Наверное, нормально. — А Елена? — Стефан не знал, отчего, но почему-то поймал себя на чувстве, что задает этот вопрос с какой-то необъяснимой несмелостью. — Она… Еще не ездила в Канаду? — Нет, — мотнул головой Деймон. — Она поедет туда, когда закончится сессия. Он вновь замолчал, но спустя некоторое время произнес: — Елена попросила меня полететь в Калгари вместе с ней. Стефан на протяжении какого-то времени молчал, задумчиво глядя куда-то перед собой, словно сквозь пространство. Было видно, что сказанное Деймоном было для него неожиданностью. — И ты… Согласился? — спросил Стефан, хотя понимал, что этот вопрос, по сути, не имеет смысла. Деймон как будто не заметил замешательства брата. Его ответ был таким же спокойным, как будто они разговаривали о привычных, обыкновенных вещах. — Да. Между братьями на секунды вновь установилась тишина. Стефан молчал, на мгновение опустив взгляд, думая о чем-то своем. Деймон знал, какой безмолвный вопрос сейчас звучал в этом молчании. — У Елены сейчас полный душевный раздрай, — проговорил Деймон. — Она держится молодцом, но я вижу, что она боится. Боится этой возможной встречи и того, что она может изменить. Стефан поднял глаза, и их с Деймоном взгляды встретились. Деймона не смутило изумление Стефана: его тон был таким же ровным, и в словах не было ни капли сомнения. — Если она считает, что я способен помочь, я хочу сделать это. Этот разговор тек неспешно, тихо, но за ним постепенно растворились мысли о времени. Трудно вновь находить слова, когда за спиной взаимные обиды и внутри еще говорит гордость, чей голос задевает за что-то трепещущее и еще слишком живое. Но одно было сильнее — желание говорить. Задавать вопросы и слышать ответы, самому что-то рассказывать и слушать. Сейчас они оба понимали, что им этого не хватало. Братья рассказывали друг другу что-то из событий последних недель, делились мыслями по поводу работы и планами. Такой обычный разговор, который происходит, наверное, каждый день с близкими у каждого из нас. Но сейчас он для них обоих был важен и отчего-то — очень дорог. — Знаешь, я… Теперь не один. Деймон и сам не знал, почему в какой-то момент произнес эту фразу, почему именно в эту секунду ему захотелось рассказать об этом именно Стефану. Речь шла не о том, чтобы похвастаться новыми отношениями и сделать брату намек вроде «будь готов, что спустя время я познакомлю тебя и всех остальных наших со своей девушкой, потому что я хочу, чтобы она стала членом нашей семьи». Это было удивительно и для самого Деймона, ведь еще совсем недавно он сам говорил Викки, что не хотел бы кому-то сейчас рассказывать об их отношениях. Но сейчас он до боли чувствовал необходимость поделиться тем, что происходило в его душе. Поделиться с тем, кто был близок. Стефан удивленно приподнял брови, пристально посмотрев на Деймона, одним этим взглядом безмолвно спросив: «это правда?». На протяжении нескольких долгих секунд он молча смотрел на Деймона, и в его зеленых глазах плескалось несмелое изумление. — Постой… — проговорил Стефан. — Вы с Еленой… В этот момент в серо-голубых глазах Деймона отразился какой-то необъяснимый острый, резкий отблеск, и на несколько секунд он замер. Он внимательно смотрел в непонимающие глаза брата, и было видно, что в эти секунды его вопрос увел его из реальности, вернул к своим мыслям — абсолютно другим, очень далеким от их разговора. — Нет, — спустя время ответил Деймон. — Это совершенно другая девушка. Стефан молчал, не перебивая его, больше ни о чем не спрашивая, терпеливо ожидая, что он сам расскажет о том, о чем было нужно. — Мы познакомились совсем недавно… Она устроилась на работу в мой ресторан, — после недолгого молчания рассказал Деймон. — Она намного младше… Стефан отчего-то долго смотрел на брата. Он не отводил взгляд, смотрел в его глаза… И молчал. Но спустя какое-то время Деймон услышал его хрипловатый несмелый голос. — И ты… Влюбился? Наверное, этот вопрос был вполне объясним для их разговора, но сейчас Деймон должен был себе признаться: он не был готов услышать именно его. — Я не знаю, — как-то неловко пожав плечами, с каким-то необъяснимым задумчивым замешательством в глазах произнес он. — Мне хорошо с ней. С ней я забываю… О том, о чем иногда так сильно хочется забыть. Стефану не нужно было задавать никаких вопросов. Он знал, о чем говорил Деймон. Деймон поднял глаза на брата, и по его губам скользнула мрачная усмешка. — Я понимаю, о чем ты сейчас думаешь, — сказал он. Деймон опустил взгляд и задумчиво проговорил: — И, может быть, ты действительно прав… Стефан слегка пожал плечами. — Откуда тебе знать, что сейчас в моих мыслях? Деймон поднял глаза на Стефана. — Но я хочу задать тебе один вопрос. Деймон молчал. — Тебе сейчас нужно именно это? Хотя Стефан так и не озвучил то, о чем он спрашивал, это было и не нужно: они оба понимали, что он подразумевает под словом «это». И этот вопрос — такой простой, такой спокойный, отчего-то заставил Деймона в этот момент почувствовать, как внутри что-то свело. — Порой я думаю, что забыться — это уже много. И поэтому достаточно. Для Деймона был удивителен этот разговор со Стефаном. Он его не ждал, не планировал начинать. Он приехал к нему, потому что хотел извиниться за произошедшее несколько недель назад, и был не из тех людей, которые такие ситуации используют как повод на волне искренности поплакаться в жилетку и рассказать о своих проблемах. Однако именно сейчас Стефан касался того, что было в душе у Деймона, того, к чему он сам старался не обращать свой взгляд. — Это то, что тебе нужно сейчас. Но ведь дальше — будущее. Дальше — вся жизнь, Деймон. Сердце с силой ударило два раза, а после замедлило свой темп, когда Деймон услышал эти слова Стефана. Но каждый следующий удар, отдававшийся внутри, он ощущал ясно и остро. Деймон с шумом выдохнул и отвел глаза. Он задумчиво смотрел куда-то вдаль — туда, где за горизонт садилось солнце, — и молчал. — Знаешь, иногда мне кажется, что когда Мии не стало… — Стефан услышал, как на этой фразе, вопреки попыткам Деймона, его голос дрогнул. Эти слова все еще давались с большим трудом, как будто был какой-то незримый барьер, который не позволял произнести их, словно они не были правдой. — Из моей души достали что-то такое… Очень похожее на маленький огонек. Жизнь продолжается, она летит с безумной скоростью, но… Я не знаю, к чему она приведет. То, что сейчас со мной происходит, обретает для меня какой-то смысл, но я сам не до конца понимаю его. Как будто ты идешь по дороге, которая должна быть знакома, но вокруг — темнота, и ты идешь в этой темноте, просто не зная, правильной ты придерживаешься колеи или через несколько шагов тебя ждет обрыв. Деймон замолчал. И эта тишина, вдруг воцарившаяся вокруг, настолько звонка раздалась внутри, заполнила собой каждую клетку, что оказалась громче любых звуков внешнего мира. И не было ничего — звонкой переклички птиц где-то в отдалении, приглушенного шороха сцепления шин с асфальтом, доносившегося с дороги, криков соседских мальчишек, игравших на улице. Была только эта тишина, и она была всем. — И порой мне кажется, что этот обрыв уже за спиной, а эта темнота — не темнота дороги, а темнота падения. Что вокруг и впереди — просто пропасть. Деймон всегда чувствовал себя хозяином жизни. И для этого у него были основания. Окружающие были уверены, что для него, рожденного в «золотой» семье, жизнь была предопределена: лучшие школы, фешенебельные курорты, красивые девушки, дорогие машины. Джузеппе действительно дал прекрасный старт, но что было намного важнее — задал высокую планку для уровня жизни. Взрослея и учась анализировать происходящее вокруг, впитывая в себя это, Деймон знал, что его собственная жизнь в будущем будет такой же, которую построил отец, — однако достаточно рано понял, что он пойдет своим, совершенно иным путем. Друзья были в недоумении, узнав, что Деймон наотрез отказался от доли в семейном бизнесе, вдрызг разругался с отцом, а после улетел во Францию — получать недостающие знания и готовить почву для того, чтобы начать собственное дело. Но судьба любила своенравного юношу, без страха шедшего на риск и не боявшегося авантюр: что бы Деймон ни задумал, без труда воплощалось в жизнь. К тридцати двум годам он заработал любимое дело, положение в обществе и возможность не думать о том, какую сумму денег он может потратить в тот или иной день. Его, наверное, и правда можно было считать родившимся под счастливой звездой: все жизненные невзгоды словно обходили Деймона стороной — он не знал о том, что такое предательство, был здоров и никогда не болел чем-то серьезным. Он был молод, успешен и шел по жизни с улыбкой. Единственной потерей в его судьбе была Лили. Но спустя годы Деймон отучился жить воспоминаниями и ждать того, на что надеяться нет смысла. Эта страница была перевернута. Не было проблем и в личной жизни. Женщины его любили, Деймон без сожаления заканчивал одни отношения и начинал другие, а когда встретил Ребекку, почему-то сразу подумал: она будет той, на которой он однажды женится. Так и случилось. Вопреки ее родителям и его изменам. Деймон никогда раньше не задумывался о том, что такое счастье, но в то февральское утро, держа на руках маленькую дочку, которой было несколько часов, так похожую на них с Ребеккой и одновременно не похожую ни на кого, и видя, что Ребекка, уставшая и измученная, наконец-то заснула, ему показалось, что он чувствует что-то очень похожее на него. И оказалось, что разрушить это легче всего — в один миг, как песочный замок. Деймону казалось, что он уже никогда не почувствует ничего страшнее, чем то понимание, которое пронзило его в тот момент, когда он на бешеной скорости гнал в больницу в ту ночь, когда родилась Мия: они с Ребеккой могут вернуться домой одни. Однако все повторилось всего через два месяца. Они узнали, каково это — возвращаться из больницы без ребенка. Узнали, какой оглушающе громкой бывает тишина. Кто-то говорил, что со временем это пройдет, что станет легче. Только Деймон не понимал, в чем должно стать легче. Легче смириться с тем, что их с Ребеккой дочка умерла в два месяца? Легче вспоминать о ней, возвращаясь мыслями в это время, до самых деталей помня каждый прожитый день так ярко, словно все было только вчера? Легче отпустить? В жизни есть боль, горе и беды. В жизни случаются потери, после которых невозможно вернуться к себе прежнему. Если ты счастлив, полон сил, надежд и планов, — это ничего не значит. Твое счастье ничего не значит. Потому, что в следующее мгновение оно может обратиться в пыль. Деймон хорошо уяснил это в эти немыслимо долгие месяцы. Иногда болью и потерями выложена дорога к свету. Не зря греки придумали слово катарсис — порой страдание действительно очищает, переворачивает жизнь в совершенно другую сторону… Однако не реже случается наоборот: потрясение становится лишь первой ступенью на пути в глубокую темноту. Смерть Мии, расставание с Ребеккой, история с Клаусом… А после — беспорядочная череда женщин, алкоголь — и все по новой. Деймон не знал, как еще можно справляться с тем, что сгрызало изнутри, — он просто не умел, и потому использовал единственное проверенное средство. И казалось, что оно работало: на какое-то время услужливая память уходила в спячку… Чтобы вскоре вернуться и шептать свои тихие рассказы на ухо, капая с языка желчным ядом. А что было впереди, Деймон не знал. Просто темнота. Как в коме. Деймон не знал, поймет ли его Стефан. Он и сам себя, кажется, давно перестал понимать. Стефан долго молчал. Деймон не говорил больше ничего, но брат далеко не сразу нарушил эту тишину. На протяжении долгих минут они просто сидели рядом на крыльце, безмолвно глядя на рдеющий закат, и у каждого внутри был свой целый мир… — Когда человек оказывается на грани нормальной жизни, когда начинается саморазрушение — зависимости, какие-то сопутствующие болезни — может быть, единственное, что может спасти его, — это семья… Или просто близкий человек, которого он к себе подпустит, — наконец проговорил Стефан, и Деймон перевел взгляд на брата. Стефан повернулся к Деймону, и их взгляды встретились. — Но то, что происходит с тобой, сможет остановить только один человек, Деймон. Ты сам. Деймон, замерев, не двигаясь, смотрел Стефану в глаза, и каждое слово, произнесенное им, еще долго оглушительным эхом отдавалось внутри. Быть может, Стефан был прав… Стефан был чертовски прав, вот только как остановить это? Как найти ту самую дорогу, если ночь — беззвездная, а до утра, кажется, настолько далеко… Деймон не знал.

***

Утро первого дня недели после быстро прошедших выходных было обычным. На кухне Деймон, глотая уже успевший остыть кофе, листал новостную ленту на смартфоне, пока до выхода оставалось свободных минут пятнадцать; по временам из гостиной доносились легкие быстрые шаги Елены, которая тоже куда-то собиралась. Казалось, все было как всегда. После сцены в душе у них не было ни скандала, ни очередных споров по поводу котенка и поступка Деймона. Елена не устраивала показательных выступлений с гордым молчанием или едкими выпадами, Деймон больше не возвращался к этому вопросу — казалось, он был закрыт. Однако несмотря на спокойствие, усмирившее их обоих, Деймон чувствовал, что произошедшее вчера не стерлось для Елены. Это было не объяснить, и незнакомый человек наверняка не заметил бы изменений в ее эмоциях. Елена была спокойна, и ни в ее тоне, ни в высказываниях, ни в поведении не было ни намека, который напомнил бы о том, что было утром. Однако Деймон ощущал это нечто непохожее на другие дни — на гораздо более глубинном уровне, чем может различить слух, показать зрение, подсказать интуиция. Это было неуловимо, но Деймон чувствовал это так остро, что сомнений в правдивости того, что отражали эти ощущения, не оставалось. Однако все было по-прежнему. Дома было спокойно, Елена и Деймон общались друг с другом, как всегда, и с виду казалось, как будто и вовсе ничего не было. Но вопреки этому, именно вчерашняя история не отпускала Деймона. Хотя проходило время и эмоции постепенно должны были пойти на спад, чем дальше оно шло, тем яснее Деймон чувствовал, что эти мысли все прочнее занимают место в его сознании. Он снова и снова возвращался к событиям вчерашнего дня, и когда они вновь оживали перед его глазами, яркие и ясные, словно он проживал эти минуты заново, Деймон не мог поверить, что все это было на самом деле. Нереальное, необъяснимое… Заставляющее голову идти кругом. И Деймон чувствовал, что эти мысли не отпустят его еще долго… На экране смартфона мелькали цветные картинки новостной ленты, хотя Деймону начинало казаться, что он их не видит. Из коридора послышалось звонкое цоканье каблуков. В кухню зашла Елена, и только это заставило Деймона вернуться в реальность. Сальватор поднял глаза. К деловому костюму с чуть укороченными брюками, так тонко подчеркнувшему гибкую изящную фигуру Елены, очень точно шли подходили высокие каблуки, которые она надевала не так часто, но на которых двигалась так легко и воздушно, словно была босиком. Судя по всему, занятия в университете еще продолжались, и Елена сейчас уезжала на пары. Деймон на мгновение задержал на ней взгляд. — Не занят? — спросила девушка. Сальватор слегка пожал плечами, как бы показывая, что она его не отвлекает. — Деймон, у меня к тебе есть одна просьба. Нет ни волнения, ни злобы. Елена спокойна и выдержанна — как и всегда. Деймон пристально смотрел на нее, не отводя глаза, вглядываясь в ее карие глаза, словно жадно не желая что-то упустить. — Какая? — спросил он. — Ты можешь дать мне адрес приюта, в который ты отвез котенка? Хотя Елена понимала и сама, что вариант с приютом наиболее вероятный в этой ситуации, она хотела, чтобы Деймон все же сам сказал ей, куда отвез животное, и все-таки добилась этого. Ее догадки подтвердились. Елена увидела, как в до боли ярких голубых глазах Деймона сверкнула вспышка какого-то необъяснимого огонька. Он сдвинул брови, глядя на Елену, и казалось, что по его взгляду в этот момент можно было понять, что происходило у него внутри. Этот вопрос ему явно не понравился. — Для чего тебе это? Елена усмехнулась. — Можешь не переживать, на эти квадратные метры я его возвращать не стану. В словах, во взгляде, на губах — едкая усмешка — первая за прошедшее время. На лице Деймона не дрогнул ни один мускул. В кухне стало так тихо, что за закрытыми окнами начали слышаться работавшие моторы проезжавших по улице автомобилей. Деймон молчал, не задавал больше вопросов, не выражал эмоций действиями или словами; он смотрел в глаза Елены, и казалось, что тот ответ, который он должен был озвучить через несколько секунд, был очевиден. Но она не прятала глаза и так же молчала, терпеливо ожидая того, что должен был сказать Деймон. Взгляд Елены, открытый, был совершенно спокоен — она не чувствовала ни малейшего дискомфорта под его тяжелым взглядом. Елена и сама не могла знать, какой будет реакция Деймона, и это был тот самый момент, когда человек просто не способен что-то прогнозировать, пытаться предугадать. Но она знала, что точно озвучит эту просьбу, потому что не отступила бы только из-за неизвестности. Однако некоторое время спустя, все так же молча Деймон встал из-за стола и вышел из кухни. Вернулся он через минуту с небольшим листком бумаги и ручкой. Уже больше не садясь, упершись одной рукой в стол, он начал что-то писать, и на листке постепенно появлялись какие-то слова и цифры. Наконец Деймон протянул листок Елене. За эти минуты он не произнес ни слова. И эта тишина, странная, тяжелая, начинала разливаться внутри. Елена на протяжении пары секунд, замерев, смотрела на адрес, написанный Деймоном: сейчас она должна была признаться себе, что поверить в то, что он откажет, ей было легче. Однако Елена, несмотря на юный возраст, хорошо умела справляться с эмоциями и главное — скрывать их. — Спасибо, — произнесла она. Елена забрала листок и вышла из кухни, а Деймон, опершись спиной к столешнице, задумчиво смотрел ей вслед. Елена вскоре уехала, но Деймон еще долго, прижавшись поясницей к опоре за спиной, смотрел на то место, где несколько минут назад появилась она, даже когда он услышал, как захлопнулась дверь квартиры, даже несмотря на то, что самому уже нужно было на работу. Он смотрел, вспоминая все то, что произошло в последние сутки, и не мог понять, что с ним происходит. Елена оставила его в состоянии какой-то странной невесомости, выбила из привычной колеи — а новую найти не удавалось. Елена… Какая же она… Необъяснимая. Деймон помнил, как началось их знакомство. Он помнил, какой она была тогда, — смущенной и немного неловкой — сначала когда разбила бутылку виски на дне рождения Бонни, затем — когда просто сталкивалась с ним снова. Помнил, как забавно злилась, когда он отпускал так раздражавшие ее шуточки. Елена была словно на распутье — в той точке, в которой оказываются люди, отказавшиеся от прежней дороги, но еще не знающие, верна ли та, которую они выбрали новым ориентиром. Здесь все было для нее в новинку, а история с Майклсонами могла бы привести в смятение и смелого человека. Елена была напугана, нуждалась в помощи и защите… Тогда Деймону казалось, что жизнь столкнула его не со взрослой девушкой, а с маленькой девочкой, которая не вполне понимает, что происходит вокруг нее. И сейчас он никак не мог понять, как тогда, восемь месяцев назад, сейчас казавшиеся немыслимо долгими, он мог увидеть Елену именно такой. Сейчас он, быть может, впервые в жизни был готов признать, что, наверное, не так уж и хорошо разбирается в людях. Нет, это не маленькая девочка. Это Женщина — Женщина той натуры и души, из-за которой столетия назад мужчины убивали друг друга на дуэлях и будут сходить с ума столетия после. Умеющая быть ласковой и нежной, отдавать то тепло, которое согрело бы в холодные зимние сумерки в тот момент, когда просто не знаешь своей дороги… И способная выпустить когти и, смеясь, оставить глубокие царапины, если игра пойдет не по ее правилам. Деймон еще не ощутил этих следов — но теперь не оставалось сомнений, что это произойдет, если он перейдет Елене дорогу. И дело здесь не в вылитом кофе, не в холодном душе. В их негласном поединке в попытках друг друга «воспитать» теперь ничья — 1:1. И не факт, что этот счет больше не изменится. Потому, что она не боится. Они равны. В этой странной невесомости Деймон провел весь день. Когда он вернулся домой, Елены еще не было, но он точно знал: им есть что обсудить. И такая возможность выдалась вечером. — Поговорим? Елена подняла взгляд. Пристально глядя на нее, Деймон, скрестив руки на груди, стоял у дверного проема, прислонившись плечом к косяку. — Что-то случилось? — еще не вполне понимая, к чему клонит Деймон, спросила она. Деймон, на мгновение опустив глаза и с шумом медленно выдохнув, отошел от двери. — За последнее время многое случилось, — сказал он, сделав несколько шагов и пройдя вглубь помещения. Елена внимательно наблюдала за Деймоном — каждым его движением, каждым взглядом, каждым словом. — И я чувствую, что это… Что-то меняет. Деймон на мгновение остановился, сделав небольшую паузу в середине предложения, будто он сам был не уверен в том, какие слова должен подобрать. Это было действительно так: он сам не до конца понимал, что сейчас происходило, — но очень ясно это ощущал. — Ты уверен, что это то, что сейчас нужно? — с неуверенностью спросила Елена. — Когда со временем внутри у человека начинает копиться то, что он не может высказать, это может вылиться в малоприятные вещи. Поэтому я предлагаю не доводить до этого, а просто быть честными друг с другом. Здесь и сейчас. Елена, не отводя глаза, смотрела на Деймона, и не могла поверить в то, что сейчас это происходит в реальности. Далеко не в первый раз в своей жизни она была вынуждена себе признаваться: она могла ожидать от Деймона всего чего угодно, но только не того, что он в конечном итоге сделал. Она не знала, с какой целью он начал этот разговор, — но он фактически предлагал ей высказать все, что она о нем думает, — только уже в спокойной обстановке, без криков, ругани и холодного душа. И осознавать это было немыслимо. — Ну и о чем ты предлагаешь поговорить? О котенке, которого ты вышвырнул в приют, когда я просила подождать тебя всего сутки? — усмехнулась Елена. — А дело только в нем? — ответил Деймон, слегка склонив голову набок. Елена замерла. Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза, но эта тишина им обоим казалась самой громкой, самой наполненной на свете. Пылающий огонь на дне карих глаз и льдистый холод серо-голубых. Два разных полюса. И нереальная, необъяснимая, немыслимая связь. Никто из них не нарушал эту тишину, словно каждый где-то в глубине души чувствовал, что за ней не пустота, что эта тишина далеко не значит, что им нечего сказать. Елена на мгновение опустила взгляд, но затем снова посмотрела на Деймона. — Дело вообще не в нем, — медленно выдохнув, проговорила она. — Дело в тебе. Деймон не сводил с Елены пристальный взгляд, не скрывая интерес в глазах, и внимательно слушал ее. Елена замолчала, но он не сказал ни слова — не торопил, не задавал вопросов, не пытался спорить — лишь терпеливо ждал, когда она продолжит. Однако в следующее мгновение — он сам не знал, почему — она заставила его замереть лишь одной фразой. Такая странная секунда. Всего лишь несколько слов. Но их хватило, чтобы на это мгновение почувствовать себя прикованным к своему месту. — Деймон, ты очень дорог мне, — глядя ему в глаза, произнесла Елена. В этих словах — уверенная твердость. Нет смятения и смущения. И нет лжи. — Твое появление в моей жизни — может быть, самое нужное из того, что могло случиться со мной после переезда сюда, — продолжила Елена. — После первого знакомства с тобой, тогда, на дне рождения у Бонни, у меня была лишь одна мысль: мы с тобой вряд ли когда-нибудь встретимся снова. А когда все-таки встретились, я поняла: между нами не будет ничего, кроме ненависти. И сейчас, восемь месяцев спустя, я все еще не могу поверить… Не могу поверить в то, что они прошли так быстро — и были именно такими. Я была готова к тому, что мы будем по разные стороны баррикад. Но случилось так — и я не знаю, почему, — что в тот момент, когда я приехала сюда, убегая от прошлой жизни, толком сама не понимая, зачем, просто не зная, что будет впереди, — из всех людей — родных, близких, новых знакомых — во время всех тех безумств, которые произошли в моей жизни, рядом со мной был только ты. Когда Клаус решил разобраться с ситуацией по-своему и приехал в кампус. Когда я была в стельку пьяная и не могла даже сама добраться до дома. Когда мне нужно было залечь на дно, чтобы не провоцировать Майклсонов. Когда у меня была температура под сорок и меня трясло в лихорадке. Когда я узнала о том, что у меня есть еще одна семья — мать и сестра — и я решила лететь в Калгари… Мои родители и брат, самая близкая подруга остались в другой стране, они чисто физически не могли бы быть со мной, а друзей здесь мне еще только предстояло найти… Ты заменил их всех тогда, когда мне было это нужно, — не отводя взгляд от глаз Деймона, произнесла Елена. — Старший брат моей одногруппницы, с которым мы знакомы несколько месяцев. Я никогда не смогу объяснить себе это. Мы не муж и жена, не любовники, да и друзьями нас назвать, наверное, странно… Но ты просто был рядом. Елена на мгновение замолчала, а затем спросила: — Ты помнишь ту ночь, когда я ошиблась номером и позвонила тебе из Нью-Йорка? Деймон кивнул. — Я тоже помню. Текила не вызывает амнезию, даже если выпить много, и со временем я вспомнила все то, что было тогда, и все, что я говорила тебе. До последнего слова. Деймон уловил в себе какое-то странное ощущение в эту секунду: по кончикам пальцев разлился холод… А по коже — что-то очень похожее на мурашки. Но он молчал и просто продолжал слушать то, о чем ему говорила сейчас Елена. — А еще я помню, что после того, как мы созвонились на следующий день, ты ни одной своей фразой не напомнил мне о том, что я говорила ночью. Елена вновь замолчала, и на какое-то время помещение погрузилось в звенящую тишину. — Другие люди могут говорить разное, но в твоей душе… В ней есть свет, Деймон, — проговорила она. — Пусть даже его видят очень немногие. Деймон не мог понять, что с ним происходило в этот момент. Он хотел ответить Елене — он очень сильно хотел о чем-то ей сказать, но вместо этого оставался на своем месте, не в силах ни пошевелиться, ни что-то произнести… Ни отвести от нее взгляд. — Но ты хотел, чтобы я рассказала тебе о том, что чувствую. И я расскажу. Ее карие глаза, еще так недавно горевшие неистовой злостью, теперь были совершенно иными. В них неизъяснимые отголоски отчаяния. В них — боль. — Однажды в моей жизни случилось так, что я поверила. Поверила в тепло, которое чувствовала в человеке, который был рядом. Поверила в то, что это реальность. И ошиблась. Сейчас единственное, что я чувствую, — это страх. Страх осознать, что я не так хорошо понимаю людей, потому что вижу в них то, чего на самом деле нет. Порой то, что ты делаешь… Елена замерла на полуслове, вдохнув, но закусила губу: она так и не нашла в себе силы закончить фразу. — Я боюсь однажды увидеть, что этой темноты в тебе больше, Деймон. Что холод будет сильнее теплоты, которую я впервые увидела в твоих глазах в тот вечер, когда Кэролайн рассказала мне, что у вас с Ребеккой будет ребенок. Не было ни крика, ни ругани. Спокойный, тихий разговор. Но Деймон не смог бы описать ни единым словом то, что сейчас происходило у него внутри. Он стоял, не двигаясь, словно парализованный, глядя Елене в глаза, а внутри было цунами — неуправляемое, разрушительное, — и он не имел над ним власти. Он не имел власти и над самим собой. Деймон так часто слышал выражение «земля уходит из-под ног» — но только в эту секунду он так ясно понял, что оно означает. И узнал, что такое действительно бывает. Земля под ногами тает, лишая всякой опоры, — и в какой-то момент ты осознаешь, что просто падаешь. В глубокую, мрачную пропасть, в которой нет ничего, кроме неизвестности. Ты падаешь, и в эти немыслимо долгие секунды ты умираешь, а затем оживаешь вновь, чтобы через мгновение снова умереть. Десятки, сотни, тысячи раз — и кажется, что до скончания веков… Деймон хотел, чтобы Елена сказала ему правду, но он не знал, что этой правдой она окончательно собьет его с привычной колеи, погрузит в полный хаос собственной души, оставит внутри смятение и тысячу неразрешенных вопросов… В них обоих было так много вопросов, что для того, чтобы ответить на них, может быть, была бы нужна целая жизнь. Это так странно и немыслимо — Елена, в голосе которой была стальная уверенность еще синуту назад, сейчас на миг отвела глаза, а после — это было видно по какому-то неловкому, нервному движению плеч — хотела уйти. Она хотела сказать Деймону что-то еще, но не успела. Она почувствовала, как ее руку обхватил огонь. Елена подняла взгляд. Арктический лед пронзительно ярких серо-голубых глаз. Острые осколки. А внутри — полыхающий огонь. А внутри — катастрофа… Деймон так сильно сжимал ладонь Елены сухой горячей рукой, что казалось, что еще чуть-чуть — и они оба перестанут чувствовать это. — Останься, — попросил он. — Не надо убегать. Елена молча смотрела на него, и в ее глазах, сейчас ставших черными, как ночь, он видел: она падает вместе с ним. И она останется.