В твоих глазах

Еще не совсем контролируя координацию и не вполне осознавая, спит она или нет, Елена сделала неловкое движение рукой, но именно оно заставило ощутить реальность яснее. Судя по всему, было уже утро. Хотя веки были закрыты, Елена почувствовала, что комната залита дневным светом. Кажется, солнца не было, но и от недавнего дождя не осталось и следа. Погода вновь играла в свою давно знакомую игру и уже не помнила вчерашнего ненастья, — и на миг казалось, что этот продрогший северный вечер был так далеко, что его очертания уже было почти невозможно узнать среди тысяч других. Даже самые холодные ливни однажды заканчиваются… Вокруг было удивительно тихо. Уже не барабанили в окно крупные капли, не шумели на улице потоки воды. И Елена чувствовала, что такая же спокойная тишина вместе с кровью наполняет собой вены. Это спокойствие, которое приходит после крепкого сна и тягостной усталости, которая постепенно, минута за минутой растворяется, превращаясь в небытие, и после которой сердце со временем возвращается в свой привычный ритм и дышать становится просто, как и прежде. Но в этот момент Елена ощутила кое-что еще, и это было сильнее всего того, что сейчас воспринимали органы чувств. Это было тепло. Мягкое, словно убаюкивающее, оно наполняло собой все тело и казалось, что касалось чего-то гораздо глубже… Елена не могла объяснить его, но почувствовала его так ясно, как мы ощущаем ту секунду, когда в сырой, промозглый вечер кто-то накидывает нам на плечи плед. Елена по-прежнему была где-то на границе между сном и реальностью, но в следующий момент, когда она чуть повернулась, того единственного мгновения ей хватило, чтобы до мельчайших деталей осознать это до поры необъяснимое ощущение. Какая-то неосознанная, но очень мощная сила заставила Елену распахнуть глаза. Где-то рядом — одеяло, а на плечах, немного помятая, — толстовка Деймона. И в этот миг Елена поняла: она не вернулась к себе вечером. Она провела ночь здесь, в его номере, а сам он, в тех же футболке и джинсах, в которых был накануне, скрестив руки на груди и повернувшись чуть набок, сейчас спал рядом. Голова Елены лежала на плече у Деймона, и он виском едва касался нее. Между ними не было переходящих грань объятий, но они оба тонко чувствовали тепло друг друга, словно безмолвно обмениваясь им. Елена чувствовала на коже спокойное, размеренное дыхание Деймона. Они едва друг друга касались, но именно этих мимолетных, почти невесомых касаний хватило, чтобы ощутить эту щемящую, обжигающую близость. Они были близко. Запредельно, опьяняюще, невозможно… По телу прошел словно мощнейший разряд электрического тока. Кожу обожгло огнем, как будто оголенной рукой Елена дотронулась до открытого пламени. Она не смогла бы сказать, что сейчас было в ее мыслях, описать ту силу, которая сейчас взяла над ней власть, но будто рефлекторно, быть может, сама не до конца это осознавая, Елена выдвинула вперед руку, с усилием упершись ладонью в плечо Деймона, и отстранилась от него. Причиной не были мысли о том, что это неправильно, или неловкость. В этот момент Елена осознала, что вряд ли сможет хотя бы себе самой объяснить этот порыв. Но она почувствовала: она не столько хотела оттолкнуть Деймона, сколько стремилась отстраниться сама, словно в этой дистанции было какое-то облегчение, свобода… Это напряжение, тончайшую нить которого Елена ощутила по позвоночнику и кончикам пальцев, было просто невозможно держать в себе — оно бы испепелило, уничтожило, превратило в прах… И единственным шансом спастись было разорвать эту странную, почти неощутимую, но немыслимо прочную связь. Однако Елена навсегда запомнила то, что она чувствовала за мгновение до этого. Это была не память интеллекта — это осталось внутри нее в самой. В крови. В каждой клетке. Можно сотни, тысячи раз убеждать себя в чем-то, что-то отрицать и, улыбаясь, думать, что это действительно удалось, — до тех пор, пока не придет единственная секунда — мимолетная, неуловимая, которая пройдет по убеждениям свирепым ураганом, неподвластным ничему, и разрушит их до основания, как бури разрушают ветхие дома на границе с пустынями в южных городах, оставляя одни обломки. Запах сигарет и сандала. Тепло его тела. Приглушенный стук сердца, каждый удар которого отдается на коже. Это — как своеобразная метка, которую раскаленным железом оставляют на коже. Это ощущение абсолютного бессилия, когда ты связан по рукам и ногам, которое не вызывает страха. Это невыносимая, томительная, изматывающая боль и саднящее наслаждение. Тот пьянящий микс, вкус которого Елена только начала узнавать и который была готова познать до конца — выпить, как вино — темно-алое, густое, как кровь, ароматное… Она была готова, хотя, быть может, никогда в жизни себе в этом бы не призналась, и внутри не было ни смущения, ни сожаления. Только бешеный стук сердца, выталкивающий остатки воздуха из легких, заставляющий думать о том, что еще немного и воздуха просто не хватит, что можно просто задохнуться, — и нестерпимый жар, который охватил кожу, как в лихорадке. Лишь в самый последний момент из глубины души пробудилось какое-то совершенно иное чувство — абсолютно непохожее, словно лед против огня, тоже неподвластное объяснению, но заключавшее в себе что-то такое, что на единственный миг оказалось сильнее. От резкого движения Елены Деймон проснулся. Еще сонными глазами он непонимающе взглянул на нее. И в этот момент он понял причину произошедшего. Сейчас Елена понимала, что это движение, которое она не могла контролировать, было донельзя странным, глупым и бессмысленным. Когда Елена встретилась с его слегка недоуменным взглядом, Деймон увидел в ее растерянных глазах что-то детски несмелое, тихое, — словно безмолвную просьбу простить за эту странную секунду. Деймон чуть отодвинулся, чтобы не смущать Елену, но где-то глубоко внутри, еще неосознанное для него самого, но неотвратимое, настолько ясное — у него было чувство, что то, что он видел в ее взгляде, — это не смущение и не страх. Не они были причиной этого необъяснимого порывистого жеста. — Деймон, — выдохнула Елена. — Который час?.. Взяв с прикроватной тумбочки телефон, Деймон мельком посмотрел на экран. — Начало десятого. — Я осталась здесь на ночь… — едва слышно проговорила Елена, но это был не вопрос — он был бы бессмыслен. Она словно говорила об этом себе, растерянно и задумчиво. Но в следующую секунду Елена подняла взгляд на Деймона. — Ты уснула вчера, — спокойно ответил Деймон, — и я подумал, что тебе нужен спокойный сон без пробуждений и попыток уснуть снова. Елена плохо помнила вчерашний вечер. Она не помнила, сколько времени провела здесь, не помнила, о чем они с Деймоном говорили после того, как она попыталась уйти, не помнила, как заснула. Может быть, свое воздействие имел коньяк, а может, ей действительно нужно было отдохнуть — организм уже не справлялся. Она помнила лишь стягивающую болезненную тяжесть, свинцом наполнявшую мышцы. Помнила колючую обиду и то, как затем в душе ее вытеснило что-то совершенно другое, спокойное… — Знаешь, за последнее время я правда ни разу не спала так крепко, как в эту ночь. На губах Деймона — ни тени привычной усмешки. Он молчал и внимательно смотрел Елене в глаза, а после — лишь едва уловимо кивнул, по-прежнему задумчиво глядя в ее глаза, изучая, словно пытаясь понять нечто такое, что было ему пока неведомо. — Я думаю, что сегодня нужно связаться с Александром, — произнес он уже спустя время, когда они оба привели себя в порядок после ночи. — Пока уик-энд не закончился, вероятность того, что он будет свободен, явно больше. Возможно, мы сможем встретиться. Как считаешь? Спорить с Деймоном Елена намерена не была — она была с ним согласна. Теперь, когда разговор с Мирандой не принес никакой информации, единственной зацепкой оставались ее дочь и бывший муж, причем Александр, наверное, даже в большей степени: все-таки Рейна, хотя сама очень хотела понять истоки этой истории, как поняла Елена из разговора с Дженкинсом, ярко описавшим ее сестру, и, учитывая это, наверное, вряд ли повела бы себя, как Миранда, определенную часть своей жизни была ребенком и вряд ли имела возможность ясно понять, что происходило в ее семье и между ее родителями. Было ясно, что теперь рассчитывать на то, что ответы на все вопросы удастся найти быстро, нет смысла, но бывший муж Миранды мог дать хотя бы отдельные пазлы этой картины: наверное, он, как никто другой, мог бы помочь хотя бы отчасти понять, какой она человек, какой была ее жизнь… А это могло бы стать ключом к пониманию причины ее болезненного отношения к происходящему. К облегчению Елены, Соммерс ответил на звонок практически сразу. Елена, представившись, стараясь чересчур не вдаваться в подробности, в общих чертах рассказала о той информации о нем и Рейне, которую ей передал Дженкинс, и о своей поездке, и призналась, что ей нужна его помощь. Телефонный разговор с Александром был достаточно коротким. Внимательно выслушав Елену, поняв, кто она такая, он предложил встретиться через несколько часов и пригласил ее приехать к нему. Он же рассказал ей о том, что, хотя это знакомство, наверное, было бы более значимо для Елены, чем встреча с ним, встретиться с Рейной у нее вряд ли получится в ближайшее время: неделей ранее девушка улетела в Англию. Улетая в Канаду, Елена не строила иллюзий и не стремилась обрести вторую семью, не грезила о ее воссоединении: она понимала, что тот «зов крови», о котором многие говорят, — это, скорее, в сказках. В реальности у них были километры дорог, разные страны и непохожие жизни. Но почему-то, возвращаясь мыслями к причине своей поездки в Калгари, Елена неизменно думала о Рейне, раз за разом оживляя в памяти тот разговор с Дженкинсом, который рассказал ей о ее сестре, до мельчайших деталей помня его, пытаясь предугадать, какая она — эта бойкая девчонка, которая из-за единственного фото решила узнать правду во что бы то ни стало и почти добилась этого, вопреки стольким прошедшим годам. Поэтому сейчас, поняв, что маловероятно, что Рейна вернется в Канаду до конца лета, Елена почувствовала разочарование и холодок какой-то неизъяснимой тоски. Но она была благодарна за то, что ей удалось связаться с Александром, что они могли встретиться уже сегодня, — и это, отвлекая от грустных мыслей, приносило облегчение. — Свою ошибку я не повторю, так что извини, Елена, но наблюдать за тем, как ты находишь приключения на задницу, на расстоянии я не буду, — сказал Деймон, когда Елена вкратце пересказала ему свой разговор с бывшим мужем Миранды. — Я поеду с тобой. Ничего ему не ответив, Елена кивнула. Теперь не было желания спорить и переубеждать. Сейчас она сама хотела, чтобы сегодня Деймон был рядом. Уже через три часа Елена и Деймон были в Честермире — пригороде Калгари, где жил Александр, на границе с графством Роки-Вью в двадцати километрах к востоку от города. Людей, которых поражало то, насколько зеленым был даже такой занятой мегаполис, как Калгари, и которые, подобно Деймону, открывали для себя Канаду впервые, такие городки, как Честермир, приводили в минутный изумленный ступор — настолько богатая и свежая была здесь нетронутая природа. Казалось, что весь городишко укрыт зеленым пушистым ковром из травы; вверх взмывали мощные дубы и знакомые зеленые клены, и казалось, что скоро улицы незаметно перейдут в тенистые тропинки леса. Но, согласно карте, поблизости здесь не было лесов — только плотно прилегавшие друг к другу крохотные областные города. И тем было удивительнее понимать это, видеть под распустившимися густыми деревьями частные дома и небольшие магазинчики. В просторном добротном доме Александра было спокойно и тихо, — кроме него и приехавших Деймона и Елены в нем никого не было, но по определенным деталям можно было предположить, что жил он не один. Мимолетный взгляд Елены зацепился за фото на небольшом столике в гостиной. Судя по всему, фотография не была очень старой, ей могло бы быть максимум пара лет. На снимке Александр обнимал девушку, по внешности очень похожую на него, — у нее были темные, такого же оттенка, как у него, волосы длиной чуть ниже плеч, и карие глаза. Но чем больше Елена вглядывалась в черты лица девушки, тем яснее она улавливала в них нечто такое, что очень сильно напоминало ей о Миранде, хотя она видела ее лишь однажды. Однако только в сознании появлялся образ Миранды, и только Елене стоило взглянуть после этого на Александра, как Елена понимала, что настолько же сильно незнакомка похожа на него. Два этих образа настолько тонко переплетались в сознании, что невозможно было сказать, на кого из них девушка похожа больше. На фото она открыто и искренне улыбалась, одной рукой указывая на изумрудного оттенка озеро позади них, и на ее щеках едва были заметны маленькие ямочки. Такое странное чувство, которое Елена ощутила в этот момент, заставившее сердце в какую-то секунду словно замереть, а ее саму почувствовать себя несколько отчужденной от реальности, — у нее не было сомнений, что это Рейна. Ее… Сестра?.. — Рейна, наверное, часто приезжает сюда? — проговорила Елена, когда Александр, предложив им с Деймоном остаться в гостиной, принес ароматный кофе. Он мельком взглянул на фото, а затем Елене показалось, что по уголкам его губ скользнула улыбка. Мужчина кивнул. — Она живет фактически на три дома. Часть недели она проводит у матери, часть — у своего парня. Но на выходных или каникулах она приезжает ко мне. Александр замолчал на мгновение, а затем, чуть тише задумчиво произнес: — Рейна… Надеялась, что когда начнется лето и она закончит со всеми экзаменами в университете, у нее будет время, чтобы… Закончить начатое. Чтобы все-таки найти вас. Мужчина смотрел в глаза Елене, и она ощутила, как по коже прошли едва уловимые мурашки. — Но у ее парня в семье начались проблемы, тяжело заболел его отец. Он живет в Бристоле, и Томас полетел к нему. Ему нужна была поддержка, поэтому Рейна приняла решение лететь с ним. Александр медленно выдохнул. — Могу представить ее реакцию, когда она узнает, с кем я сегодня пил кофе, — задумчиво усмехнулся он. — Если честно… Я сама хотела встретиться с Рейной, когда приеду в Калгари, — с долей какой-то необъяснимой несмелости призналась Елена. — Но… Я очень надеюсь, что у нас еще не раз появится такая возможность. Хотя сейчас нелегко было объяснять то, что внутри, человеку, которого Елена почти не знала, но то, о чем она сказала в этот момент, было искренним. Она действительно надеялась, что однажды, пусть и не в ближайшее время, но они с Рейной увидятся лично. А пока… — Мистер Дженкинс вместе с вашим адресом и номером дал мне номер телефона Рейны, — сказала Елена. — Есть видеосвязь и подобное, поэтому… Елена хотела закончить мысль, предположить, что они с Рейной могли бы поговорить сначала в одном из видеомессенджеров, но слова застыли на ее губах на полувдохе. Александр словно прочитал ее мысли на два шага вперед. — Она будет счастлива, если вы свяжетесь, Елена, — без доли сомнения, глядя ей в глаза, произнес он. Елена замерла на мгновение, не отводя взгляда от его глаз, а затем, не говоря ни слова, просто кивнула. Ясно, спокойно и уверенно. И это было самым ясным ответом. За то время, что Елена и Деймон общались с Александром в этот день, Елена поняла, что он не из того типа людей, которые, даже не зная человека, способны с легкостью найти десятки тем для разговора и, кажется, не видят разницы между давним другом и человеком, с которым познакомился совсем недавно. Однако он безо всяких экивоков и попыток что-то скрыть или уйти от ответа отвечал на их с Деймоном вопросы. История отношений Миранды и Александра не отличалась, наверное, от сотен других. Они познакомились, когда оба учились в университете: Александр — на факультете международных отношений, Миранда — на историческом. Хотя оба во главу угла ставили карьеру и до определенного момента не могли понять своих ровесников, которые, еще не закончив учебу, вступали в брак и заводили семьи, роман развивался стремительно, и на третьем курсе Александр сделал девушке предложение. Теперь собственные принципы, которые еще недавно были непоколебимым кредо, казались такими детскими, немного странными и немыслимо далекими. Какой смысл в том, чтобы ждать год или два? Получить диплом? Его можно получить и так, брак этому помехой точно не будет. Они были молоды и безумно влюблены — а в это время меньше всего на свете хочется откладывать здесь и сейчас на мифические завтра, через год и потом. Спустя год после знакомства молодые люди поженились, а еще через некоторое время стали родителями — у них родилась дочь. Совмещать учебу и семью с маленьким ребенком, который требовал много внимания и заботы, было непросто, но паре помогали родители Александра, которые никогда не были против провести время с маленькой внучкой. Такая поддержка семьи мужа была неоценима для Миранды, мать которой умерла, когда девушке едва исполнилось восемнадцать, и у которой ни в родном Эдмонтоне, ни в Калгари, куда она переехала несколько лет назад, чтобы поступить в университет, никого не осталось. Чтобы не зависеть от родителей в материальном плане, Александр нашел постоянную работу. Мало-помалу семья привыкала к жизни в новом составе, и со временем Миранда и Александр отлично освоились в новой роли. Хотя бывало всякое, включая скандалы и сдававшие от постоянных дедлайнов нервы, бросить учебу ни у него, ни у нее не возникало даже мыслей, так что спустя полтора года они с успехом закончили университет Калгари. Вскоре после этого Александру удалось устроиться на работу по специальности; Миранда же поступила в аспирантуру и продолжила учебу — еще на последних курсах университета она поняла, что хотела бы заниматься наукой. Своей цели она достигла и теперь была одним из ведущих сотрудников исследовательского института гуманитарных наук; Александр тоже смог построить успешную карьеру и сейчас работал в посольстве Соединенных Штатов. Когда Елена, не вдаваясь в подробности, рассказала Александру о том, какой итог накануне имела ее встреча с Мирандой, его взгляд стал тихим и задумчивым. Он не был многословен, но в его взгляде, в каждой интонации было что-то такое, что вдруг стерло этот естественный барьер между далекими друг от друга людьми; что-то, что незаметно для них самих сделало их ближе друг для друга. Александр долго смотрел на Елену, и в его глазах, слегка растерянных, в этот момент она увидела одно: искреннее сожаление. Он совсем не знает ее, и, быть может, они больше никогда не увидятся. Но сейчас это не имеет никакого значения, потому что он чувствует то, что творится в ее душе, он понимает это. И ему до боли ее жаль. — Александр, расскажите… Какая она? — несмело, словно она не имела на это право, в какой-то момент спросила Елена. Так странно: это такой, в сущности, простой вопрос… И как многое он на самом деле в себе заключал. Ее голос звучал негромко, робко, как у ребенка, который задавал вопрос одному из родителей, но еще не до конца понимал, может ли он спрашивать о том, о чем он спрашивает. Александр на мгновение перевел взгляд на Елену и посмотрел ей в глаза. Он на миг замер, будто пытаясь понять, как он должен выстроить свой ответ, с чего начать. — Миранда — не самый простой человек, — аккуратно подбирая слова, спустя время произнес он. — Но очень сильный. Это чувствовалось еще тогда, в университетские времена: она ставила перед собой цели и она их достигала, чего бы это ни стоило. И с течением времени этот внутренний стержень только укрепился. Она со многим может справиться, я убеждался в этом не раз за те годы, что мы были вместе. Но… Александр вновь на секунду остановился. — Ей трудно впускать кого-то в свой мир. И очень немногих она подпускает близко. Это может показаться душевной черствостью, но причина этого глубже. Она далеко не в том, что Миранде это не нужно. Это… Гораздо ближе к душевной уязвимости, чем к черствости. Я окончательно понял это, когда эти ощущения она начала переносить на Рейну, когда она стала взрослее. Елена заметила, как Александр начал говорить несколько медленнее: было видно, что, говоря о взаимоотношениях Миранды и их дочери, он старается подбирать слова, обдумывая и взвешивая каждое из них. — Мы с Мирандой — либеральные родители и старались воспитывать Рейну, позволяя то или иное в границах разумного, — сказал он. — Но чем старше становилась Рейна, тем строже становилась Миранда. Она не всегда отпускала ее на посиделки с подругами, не говоря уже о ночевках и длительных совместных поездках на каникулах, часто повторяла ей, что сейчас лучше думать об учебе. Особенно ярко это проявилось, когда у Рейны появился парень. Они с Томасом знают друг друга с детства, учились в одной школе — правда, он на год старше. Мы знаем его семью и его самого, он отличный парень. Но признаться матери в том, что она идет на свидание, для Рейны было просто невозможно. В такие моменты уже подключался я сам. Я понимаю, что сейчас совершенно иные времена, нежели те, в которые росли мы сами, — признался Александр. — Я прекрасно это понимаю и чувствую, потому что Рейна — моя единственная дочь. Но она взрослела, в ее жизни со временем появлялись чувства, отношения — это совершенно нормально и закономерно. Нельзя в шестнадцать лет запереть человека в клетке, потому что именно тогда он учится жить, и если однажды сделать это, — из нее он может больше никогда не освободиться. У нас с Мирандой была не одна ссора по этому поводу, но к единому мнению мы ни на йоту не приблизились. В каждой фразе Александра, хотя он ни единым словом не дал бывшей жене какую-то оскорбительную оценку, слышалось то, насколько далеки от него были подобные методы, насколько он не принимал их. Только сейчас, по мере развития разговора с Александром, образ матери начинал прорисовываться для Елены, принимать какие-то осязаемые очертания. Елена слушала все то, о чем он рассказывал, и ловила себя на ощущении, что жадно вслушивается в каждое произнесенное им слово, как вслушивается в речь человек, когда вокруг шум и гам и он боится упустить нечто важное… Только вокруг было тихо. Но Елена все равно боялась упустить. Только сейчас Миранда медленно, секунда за секундой из абстрактного, совершенно незнакомого образа начинала превращаться в полного загадок, еще бесконечно далекого, но живого человека. Так постепенно и несмело в морозный вечер на окне проявляются замысловатые узоры… — Александр, если не секрет… Почему вы развелись? — спросил Деймон. Александр на миг задумчиво замолчал. — Кто-то говорит, что любовь живет три года, — спустя несколько мгновений проговорил он. — Я не знаю, сколько она живет. Но точно знаю другое: чувствам, какими бы сильными и искренними они ни были, с каждым годом лишь тяжелее справляться с копящимися обидами, недомолвками и непониманием. Именно в такие моменты понимаешь, что одной любви бывает недостаточно. Мы с Мирандой оба — очень упрямые, взрывные люди, — чуть подумав, сказал Александр. — В наших отношениях мир изначально перемежался с криками, скандалами и посудой в стену. Но когда тебе двадцать три, ты высказываешь все напрямую. Это выливается в скандал, но после него вы друг перед другом честны… Когда тебе сорок, ты начинаешь больше молчать. Это страшнее. Нам стало тяжело вместе. Александр не вдавался в подробности их расставания, не обсуждал их отношения и не давал никаких оценок. Но Елена понимала, что они с Мирандой расстались не на лучшей ноте и развод дался им обоим непросто. Соммерс не говорил об этом напрямую, но по некоторым его фразам Елена поняла, что сейчас они с Мирандой не общались вообще, — и дочь связующим звеном в этой истории, увы, не стала. — Характер Миранды, ее закрытость… Может быть, это все связано с тем, что, когда она была совсем молодой, она попала в тюрьму? — предположил Деймон. Александр слышал вопрос Деймона, но отчего-то молчал, и в помещении на какое-то время растворилась тишина — настолько звонкая, что казалось, что ее можно услышать внутри. И в этот момент в сознании Еленой вспышкой молнии сверкнула мысль, которая сковала внутри каким-то страхом и робостью. — Или… Он вам не рассказывала? — осторожно спросила она. Александр перевел взгляд на девушку и задумчиво покачал головой. — Как раз эта сторона ее прошлого была одной из первых, о которой я узнал, — ответил он. — Миранда сама рассказала мне об этом, когда мы оба поняли, что хотим, чтобы наши отношения были ближе. Александр до сих пор помнил этот вечер. Признание Миранды и ее глаза. И твердые слова, которые были пропитаны болезненной дрожью, но в которых не было ни капли сомнения. — Я понимаю, что осознать это очень сложно. И я приму твой выбор, если ты захочешь уйти. Но сейчас я не могу это скрывать. Потому, что я хочу быть с тобой честной. Деймон и Елена пристально смотрели на Александра. — Александр, прошу прощения за, наверное, личный вопрос, — вдруг проговорил Деймон. — Но раз так вышло и у нас сегодня такой разговор… Тон Деймона, хотя он заранее извинился за то, что вопрос действительно мог быть не совсем корректным, был спокойным и уверенным: он все равно задал бы этот вопрос. И Александр это чувствовал, но был готов выслушать его. Он спокойно кивнул головой. — После всего рассказанного Мирандой… Вы не побоялись связывать с таким человеком жизнь? Я спрашиваю об этом не потому, что для меня самого это было бы большим вопросом, — объяснил Деймон, — но… Такие ситуации меняют личность. И нет разницы в том, сколько человеку лет, совершал он на самом деле преступление или нет, и сколько времени он провел в тюрьме. — Нам было около двадцати, — сказал Александр, — мы были вчерашними детьми, и нам многое в жизни еще предстояло узнать и почувствовать. Я был обескуражен. После того, как Миранда рассказала мне обо всем, мне было сложно вернуться в реальность и понять, что это — правда. Но после… После я понял, что, хотя рассказанное ею в какой-то момент выбило меня из колеи, внутри оно не отдается ничем. Я вдруг понял, что мне это безразлично. Для меня это поблекло и не имело значения потому, что это — прошлое. Нужно жить в настоящем. А в настоящем был единственный человек. Женщина, которую я люблю. — Миранда многое рассказала вам об этом времени? — тихо, несмело спросила Елена. Александр отрицательно покачал головой. — Нет. Миранда не сказала ни единого слова о том, какой была ее жизнь в это время, что она чувствовала… Она говорила лишь о том, что я должен был знать, что однажды могло стать между нами стеной… Она рассказала, что в семнадцать лет попала в тюрьму за сбыт наркотиков. Миранда провела там два года, но затем дело было пересмотрено… Ее освободили. Даже спустя долгие годы Александр чувствовал, насколько глубокий след в нем оставил тот разговор с Мирандой двадцать лет назад. Но больше всего ему запомнилось единственное мгновение, когда он осмелился задать вопрос, который смертельным ядом обжигал язык, который выбивал остатки воздуха мз легких. Он помнил, как едва слышно тогда произнес: «Ты правда это совершила?», — и ее абсолютной спокойный ответ: «Нет». Это единственное слово, то убийственное холодное спокойствие, с которым произнесла его двадцатилетняя девушка, у которой за плечами было то, что может сломать даже сильного мужчину, пригвоздило его к месту, на котором он стоял, просто парализовало, заставив почувствовать, что он просто не ощущает себя. — Обычно в такие моменты люди пытаются рассказать, как все было на самом деле, они злятся, — сказал тогда Александр. — А ты настолько спокойна… И он навсегда запомнил то, что в ответ ему сказала Миранда. — Кто-то будет считать, что это просто попытка обелить себя и прикинуться хорошей, кто-то все равно не поверит — и, может быть, ты тоже. Какой смысл в том, чтобы пытаться что-то доказать? Главное, что я знаю правду. Миранда не знала только одного: Александр не считал это попыткой оправдаться. В эту секунду, глядя ей в глаза, жадно, до боли всматриваясь в черты ее лица, он еще толком не знал, что ей сказать, как все будет дальше. Но он знал другое, и это было единственным из того, что имело значение. Она говорила правду. — В тот вечер Миранда попросила меня только об одном, — сказал Александр. — Вместе с ней навсегда оставить это в прошлом. И никогда, ни одного мгновения жизни не возвращаться к этому. Я обещал ей это. И обещание сдержал. — Она… Никогда не рассказывала вам о том, что у нее есть ребенок, да? Александр посмотрел на Елену. Их взгляды встретились, и в его глазах она увидела боль — ему было действительно больно давать такой ответ. Мужчина молча покачал головой. Елена устало бесшумно выдохнула. Физического утомления не было, но она чувствовала, что ей понадобится время, чтобы побыть в тишине… Время, чтобы все это переварить и осознать, как-то свыкнуться с этим и затем — понять, как быть дальше. Деймон и Елена еще достаточно долго разговаривали с Александром, который оказался достаточно приятным в общении человеком и выдержанно отвечал на их вопросы, — и за эту выдержанность, за то, что он был открыт с ними настолько, насколько позволяло их внезапное, нежданное знакомство, Елена была ему очень благодарна. Не очень надеясь на положительный исход, но все-таки хватаясь за возможность спросить об этом, как за шанс узнать что-то больше, Елена спросила у Александра, знал ли он когда-нибудь Майкла Майклсона. Однако призрачная надежда, хотя и совсем слабая, но теплившаяся в глубине души, потухла: Александр никогда не был с ним знаком, и о нем никогда не упоминала Миранда. Хотя Елена не вдавалась в подробности истории с завещанием Майкла, Александр видел, что она потеряна. А еще он видел, что творится в ее душе после встречи с Мирандой. Именно поэтому он с большой осторожностью затрагивал тему взаимоотношений Миранды и Рейны. В такие моменты казалось, что он даже начинал говорить тише и медленнее; он становился более задумчивым, стараясь подбирать нужные слова. Этот разговор о матери и ее младшей дочери, за которую она боялась, ради которой была вся ее жизнь, мог действительно вызвать тоскливое, до боли горькое и иссушающее чувство — обиду. И единственный, такой простой вопрос: «почему не я?». Однако Елена слушала Александра и понимала, что не чувствует ничего такого. Ни обиды, ни зависти, ни злости. Потому, что когда Миранда со страхом отпускала Рейну на вечеринки с одноклассниками, точно так же по вечерам Елену с первых свиданий ждали ее мать и отец. С легкой тревогой, хотя она недавно им позвонила, как и обещала. С недоверием во взгляде к тому юноше из параллельного класса, с которым они провели этот вечер и который провожал ее до дома, хотя они оба прекрасно знали, что он хороший парень. И с таким простым вопросом: «Ну почему ты не взяла зонт? Весь вечер был такой ливень…». Только сейчас Елена ясно осознала то, о чем говорил Деймон. У нее действительно были родные мать и отец. После разговора с Александром в сознании были тысячи мыслей и вопросов, однако постепенно все это побледнело, на время отошло на второй план, стало практически неосязаемым. Когда Елена вернулась в отель, из всего рассказанного Александром оглушительным набатом для нее звучало лишь одно: то, что он рассказал о Рейне. Елена достала из сумочки мобильный телефон. Один из новых контактов в записной книге был яркой вспышкой. Елена никогда не была замкнутой и проблем с общением не имела: благодаря своему открытому характеру она без труда знакомилась с новыми людьми, быстро заводила друзей и была уверена в себе. Однако почему-то именно сейчас было сложно, именно сейчас на несколько мгновений рука, держащая телефон, замерла, когда взгляд остановился на цифрах нужного номера. Порой это очень сложно — сделать маленький шаг навстречу. Поверить, что в этом действительно есть смысл. Возможно, в этом и есть причина многих несчастий, которыми полнится этот странный мир, несостоявшихся встреч, недописанных историй — мы просто не верим. Не верим, как маленькие дети, которых уже однажды обманули. Как маленькие дети, которых с самого начала их жизни начинают укутывать ложью, — про Санта-Клауса, зубную фею, справедливость и добро… Однако в этот момент Елена поняла: если она отложит телефон, если не осмелится набрать номер сейчас, то вряд ли когда-нибудь себе это простит. Ей было нужно это. Звонкий, энергичный голос девушки на другом конце телефонного провода стал тише, когда она услышала единственное имя. Рейна не стала задавать вопросов, не стала ничего говорить и сама — но лишь попросила дать десять минут и предложила через этот промежуток времени связаться с помощью одного из видеомессенджеров. Елена слушала эту девушку — ту, с которой ни разу до этого момента не общалась, которую даже не видела лично, — и чувствовала, как мерзлый страх уходит из души и внутри становится легче. В этом звонком голосе в этот момент было что-то такое, что было в душе у самой Елены. Робость… И надежда. Как они и договаривались, девушки вернулись к разговору спустя десять минут, но уже по видеосвязи. Елена знала о внешности Рейны, кое-что знала по отдельным фразам Александра и о ее личности, — но как же непривычно сейчас было видеть этого человека. И пусть на расстоянии тысяч миль до другого континента, пусть лишь на экране ноутбука — но живого, смеющегося, реального… И от этого на мгновение кажется, что знакомого. — Вау, — выдохнула Рейна, увидев Елену. — А ты и правда чем-то похожа на меня. Хотя, если быть точной, скорее, я на тебя, учитывая, что ты старше, — хихикнула девушка. Елена улыбнулась, услышав эти слова Рейны, а затем почувствовала, как необъяснимый холодный страх, расползавшийся внутри, с которым она тщетно пыталась бороться, вдруг постепенно, но с каждой секундой начинает рассеиваться. Сердце приходило в привычный ритм, а на кончиках пальцев вместо колючего страха разливается приятное тепло. Рейна действительно чем-то была похожа на Елену, но сходство это было неуловимое, и объяснить его было невозможно, просто мельком взглянув на внешность двух девушек, — быть может, потому, что оно заключалось не только в схожей длине и оттенке волос, цвете глаз, чертах лица, а в чем-то более мимолетном, в том, что нужно уметь запечатлеть… — Знаешь, я специально не планировала никаких поездок на это лето, — призналась Рейна, когда Елена рассказала ей о встрече с ее отцом. — Потому, что я знала, что я хочу сделать за эти месяцы. Когда я только увидела фото у нас дома… — Рейна замерла на полувдохе, как будто отчаянно хотела о чем-то сказать, но просто не могла подобрать слов. — В глубине души я не надеялась, что человека, которого я видела только однажды, да и то лишь на фотографии и в таком крошечном возрасте, возможно найти. Но когда поиски привели нас с папой в Эдмонтон, а потом к Дженкинсу, когда я поняла, что от этого самого человека, который все это время был для меня абстракцией, меня разделяет лишь пара шагов… Я поняла, что никогда не смогу жить спокойно, зная, что отступила, что хотя бы не попробовала. Но… Рейна замерла на мгновение и медленно выдохнула. — У отца моего парня обнаружили заболевание… Онкология, — когда Рейна произнесла эти слова, ее голос, до этого такой звонкий и живой, стал тише. И от этого Елена ощутила, как в этот момент что-то дрогнуло внутри у нее самой. — Врачи говорят, что это не приговор, что время еще не совсем упущено, они дают неплохие прогнозы. Но семье сейчас сложно. Отец Тома живет в Англии, и он принял решение лететь в Бристоль, чтобы быть рядом с отцом хотя бы какое-то время. Для меня его семья — такая же, как и моя собственная. Мы очень близки. И я поняла, что… Я должна быть рядом в этот момент. Елена слушала Рейну, смотрела в ее глаза, и именно в этот момент ей сложно было поверить, что этой девушке по ту сторону экрана всего двадцать лет. В двадцать лет в ее душе было то, чего многим не дано и в пятьдесят. — Мне безумно жаль, что мы разминулись фактически только на неделю, — сказала Рейна. — Но сейчас я не могу вернуться в Калгари. Я очень надеюсь, что ты поймешь меня. — Ты могла бы даже не говорить об этом, — мотнула головой Елена. — В такие моменты семья должна быть вместе. К тому же, ты не могла знать о том, что я собираюсь приехать. Ты сделала абсолютно правильный выбор, — без тени сомнения произнесла она. — Я надеюсь, что вы справитесь. — Мы точно еще поборемся, — с грустной улыбкой сказала Рейна. — Но, знаешь… Я не хочу тебя сейчас этим грузить, это все правда непросто. Но я верю, что когда-то эта история останется далеким воспоминанием, — призналась она. — Лучше расскажи, как тебе в Калгари? — все еще с грустью в глазах, но более оживленно спросила Рейна. — Ты ведь впервые у нас? — Да, я никогда не была в Калгари раньше, — ответила Елена. — Я приехала только позавчера и пока еще толком не успела познакомиться с городом, — призналась она. — Но что меня поразило уже в самый первый день — это природа. Нигде, даже в Канаде я не видела настолько зеленых городов. Иногда я ловлю себя на мысли, что иду по улице и просто не могу поверить, что среди этой зелени через пару перекрестков вырастет очередной небоскреб или какой-нибудь жилой дом, — усмехнулась Елена. — Да, с этим здесь полный порядок, — улыбнулась Рейна. — В городе активно идет застройка, но, надеюсь, это не будет иметь влияния, потому что природа Калгари и пригородов — это, на самом деле, прекраснее музеев, ресторанов и каких-то известных мест, — призналась девушка. — И погодка что надо, правда? — усмехнулась она. По одному только полуусмешливому взгляду Елены Рейна поняла, что попала в точку. — Когда мы улетали в Бристоль, я была уверена, что уж там-то настоящее лето и получится отдохнуть от зонтиков, теплых курток и прочего. Мы прилетели — и здесь тоже всю неделю ливни с грозами, на улицу носа не высунуть. Это похоже на какую-то карму! — с недоуменным возмущением воскликнула Рейна. Елена рассмеялась. — Я прожила двадцать с лишним лет в Эдмонтоне, так что меня, наверное, можно назвать привыкшей. Но после восьми месяцев в Лос-Анджелесе пока так и не могу привыкнуть везде брать с собой зонт, — призналась она. Темные глаза Рейны сверкнули огоньком. — Так ты живешь в Лос-Анджелесе?! Елена не помнила, сколько они проговорили с Рейной в тот вечер: за этим разговором, в котором одна в другую переливались совершенно разные и нередко не связанные между собой темы, в котором было много рассказов и вопросов, время растворялось. События минувшего дня, разговор с Александром, ситуация с Мирандой в какой-то момент сами собой отошли на второй план, на время поблекнув и потеряв значение. Рейна много спрашивала Елену о ней самой, о ее жизни, об увлечениях. Елена рассказала ей о том, что учится на журналиста, но где хотела бы продолжить карьеру в профессии, пока окончательно так и не решила, хотя и имела несколько вариантов, которые были для нее одинаково привлекательны. Рейна взахлеб слушала, как Елена рассказывала об учебе на журфаке, о том, как она переехала в Лос-Анджелес и как теперь строила там свою жизнь. Рейна призналась, что никогда не была в Лос-Анджелесе, хотя очень давно мечтала побывать в Калифорнии, зато очень часто бывает в Эдмонтоне, — причем, как оказалось, в последний раз она ездила туда этой зимой, — как раз в то время, когда там с друзьями отдыхала Елена. Сейчас, спустя несколько месяцев и после того, как столько всего произошло, это казалось чем-то нереальным, просто немыслимым… Рейна, в свою очередь, тоже рассказала о себе. Девушка закончила второй курс университета — она училась на факультете психологии по профилю «Психология экстремальных ситуаций»: в будущем Рейна планировала работать в службе спасения. Уже после того, как они попрощались, Елена очень долго думала об этом — рассказанное Рейной оставило в душе след. Елена всегда испытывала глубокое уважение к людям, которые были способны на то, на что не хватило бы сил у нее самой. Какие слова можно подобрать, когда перед тобой стоит человек, который только что узнал, что в авиакатастрофе погибла его семья, — и когда он сам в миллиметре от того, чтобы сделать шаг за край, — в пропасть… Когда эти слова не нужны? Что можно сделать, чтобы хотя бы отчасти пригасить боль только что освобожденного заложника? Это просто немыслимо, это за гранью понимания… И Елена знала, что для этого нужно одно: невыразимая внутренняя сила. Рейна много рассказывала о Калгари, и в каждой ее фразе о нем сквозила такая теплота, по которой без сомнения можно было понять: как бы она ни ругала здешнюю капризную погоду, многочасовые утренние пробки и бесконечную суету, от которой, как она сама признавалась, частенько хочется «умотать куда-нибудь в Мозамбик», она очень любит этот город. В какой-то момент во время видеосвязи послышалось сильное шуршание, потом какой-то необъяснимый звук, похожий то ли на хрюканье, то ли на бульканье, а затем — спокойный, словно все происходящее для нее было обычным делом, голос Рейны: «нет, Кокос, ноутбук ты есть не будешь!». Так Елена познакомилась с еще одним членом семьи своей сестры — черным, как ночь, четырехмесячным щенком французского бульдога с треугольными ушами и огромными, как блюдца, юркими глазами, с интересом оглядывавшими все вокруг. — Я не знала, сколько времени проведу в Англии, поэтому хотела оставить его у папы или мамы, — объяснила Рейна, взяв на руки возмутителя спокойствия, которому невероятно подходила его кличка. — Но потом поняла, что без этого хрюкающе-пукающего и невероятно харизматичного создания уехать точно не смогу. Елена и Рейна смеялись, рассказывая о чем-то друг другу, и теперь казался таким бессмысленным тот вопрос, перед которым стояла Елена: «а надо ли?..» Она не знала, что будет дальше, не могла знать наперед, кем они станут друг для друга в будущем и станут ли вообще, но сейчас это и не имело значения. Ей нравилось то, что происходило сейчас. Лишь однажды взгляд Рейны помрачнел. В какой-то момент, немного смущаясь, она несмело спросила Елену о том, планирует ли она встретиться с Мирандой. В общих чертах Елена рассказала ей о том, при каких обстоятельствах она вообще узнала о семье Миранды и что привело ее в Калгари, поэтому Рейна догадывалась, что, скорее всего, этот момент неизбежен. Елена не хотела рассказывать о том, какой была их уже состоявшаяся встреча, — сегодня об этом пришлось вновь вспомнить во время разговора с Александром, и возвращаться к этим минутам пока было по-прежнему тяжело. Но еще ей не хотелось рассказывать об этом потому, что она не хотела вызывать жалость. Елена коротко ответила лишь, что с Мирандой они уже встречались. И именно в этот момент Елена увидела во взгляде Рейны отблик того, что сейчас происходило в ее собственной душе. Она не стала задавать никаких вопросов и говорить много других ненужных слов. Даже на расстоянии, даже почти ее не зная, Рейна поняла то, что было за этой короткой фразой. Вскоре их разговор перетек в другое русло. Но когда они уже прощались, Рейна произнесла: — Елена, я буду очень надеяться, что ты еще приедешь в Калгари. Еще не раз. Такая простая спокойная фраза. Только теперь уже Елена поняла, какой смысл могут хранить в себе всего несколько слов, — даже когда их суть не высказана… Елена ничего не обещала — она вообще не любила кидаться громкими словами и обещаниями. Но отчего-то в глубине души она чувствовала: ей тоже хочется в это верить.

***

— Я чувствую, что мне будет нужно время, чтобы это все переварить. Елена взяла бутылку и сделала несколько глотков. В уютном баре неподалеку от отеля, в котором остановились Елена и Деймон, была легкая атмосфера. До слуха доносились приглушенные голоса оживленных разговоров других посетителей. Спокойное место, бутылочка хорошего пива и возможность поговорить — лучший способ расслабиться и осмыслить события прошедшего дня. Деймон, чуть прищурив глаза, внимательно посмотрел на Елену, а затем усмехнулся. — Переваривать, похоже, придется долго. Елена даже не хотелось с ним спорить — Деймон был прав. — Я ничего не понимаю в этой истории, — призналась она. — Ну, по крайней мере, одно мы теперь знаем точно: ключ — в прошлом Миранды, — сказал Деймон. — И прошлое это, даже если абстрагироваться от тюрьмы, было явно не самым радужным, раз она так упорно пытается сжечь мосты. Елена на протяжении продолжительного времени молчала, задумчиво глядя словно сквозь пространство, а затем негромко произнесла: — Знаешь, я все-таки не могу понять одного… Миранда рассказала Александру о том, что несколько лет провела в тюрьме, но… — вопреки усилиям Елены сохранить ровный тон, Деймон услышал, как ее голос дрогнул. — Ни слова не сказала о том, что у нее есть ребенок. Я не могу понять причину, по которой она не побоялась рассказать о тюрьме, но так стыдилась того, что она родила ребенка, — взглянув на Деймона, призналась она. — Миранда и правда… Будто хотела навсегда стереть этот факт из своей жизни. В голосе Елены было растворено переплетенное с необъяснимым страхом недоумение. Деймон видел: Елена растеряна. И в глубине души он понимал то, что она чувствует, хотя и не знал, как с этим можно было бы справиться. Деймон долго молчал, и взгляд его ярких голубых в глаз в какой-то момент вдруг стал настолько рассеянным, что не было сомнений: мыслями он сейчас не в той реальности. — Александр ведь говорил что-то о ее возрасте? — рассеянно пробормотал он. — Сколько Миранде сейчас лет? — Он сказал, что ей сорок два, — сказала Елена. — Получается, что я родилась, когда Миранде было восемнадцать… Редко беременность бывает запланированной в этом возрасте… Может быть… — Если ребенок для нее был символом загубленной молодости и конца свободы, произошедшее без труда решило бы этот вопрос, — не дав Елене озвучить свое предположение, но поняв, о чем она, ответил Сальватор. — Ты попала в приют и затем — в другую семью, а Миранда освободилась от родительских обязанностей. И сейчас встреча с тобой вряд ли смогла бы испугать ее, учитывая, что ты уже давно совершеннолетняя. Деймон замолчал. — Но ты говорила, что она смотрела на тебя с ненавистью… — спустя секунды задумчиво проговорил он. Елена кивнула, но в ответ не сказала ничего: возвращаться в этот момент даже сейчас, спустя время, было не самым приятным. — Елена, ты знаешь, что может заставить мать почувствовать к своему ребенку отвращение? — посмотрев Елене в глаза, вдруг спросил Деймон. — Не в один момент, а спустя почти двадцать пять лет? Елена замерла, но это было лишь мгновение: она осознала, о чем говорил Деймон. Елена внимательно смотрела на него, а затем медленно, с болезненной задумчивостью кивнула. Она понимала, что то, что появилось в мыслях в этот момент, наверное, не было единственной истиной, — но сейчас вдруг предстало так ярко, так ясно, что казалось наиболее понятным. — Ненависть к его отцу, — спустя время ответила она. Елена и Деймон на протяжении долгих нескольких секунд смотрели друг другу в глаза, но ни он, ни она не говорили ни слова: по этим взглядам они оба прекрасно понимали и так, что друг у друга сейчас в мыслях. — Хочешь сказать… Нам нужно попытаться найти его? — Точно нет, — с мимолетной усмешкой, мелькнувшей на губах, протянул Деймон, выпив немного пива. — О твоем биологическом отце мы не знаем ровным счетом ничего — кто он, где может жить и работать, да и вообще — жив ли он… В случае с Мирандой есть хоть какая-то ясность. Так что мы должны цепляться за подробности ее жизни, — заключил он. Деймон замолчал. — Хотя за что именно цепляться — непонятно, — проговорил он. Деймон усмехнулся. — Вообще, идеальным вариантом было бы убедить ее поговорить… Елена подняла на него взгляд. — Как? — устало спросила она. — Не заявимся же мы к ней и не устроим допрос с включенным утюгом! Хотя в тоне Елены ясно слышался сарказм, за этим сарказмом было совершенно иное — и гораздо более сильное: глубокое отчаяние и бессилие, граничащее с готовностью отступить, — потому что приходит осознание, что ты просто в тупике. — Елена, биография Миранды может дать ответы если не на все, то на многие важные вопросы. И жизнь стала бы гораздо легче, если бы она хотя бы ненадолго стала чуть сговорчивее, — подняв брови и красноречиво посмотрев на Елену, сказал Деймон. — Деймон, Миранда не станет ни о чем рассказывать, — ответила Елена. Ее голос, несмотря на то, что Деймон видел, что Елена еще болезненно переживает эту историю с матерью, звучал ровно и спокойно, — и вместе с тем не оставлял сомнения в том, что озвученное ею — правда. — Человек не хочет поднимать эту тему и касаться прошлого. А заставить ее мы не сможем. — А что насчет Рейны? — предположил Деймон, хотя по его тону было понятно, что он и сам этот вариант особенно действенным не считает. Однако ситуация была такова, что любая возможность узнать хотя бы что-то была дорога. — Возможно, это только мое впечатление, — чуть поведя плечами, произнесла Елена, — но по разговору с ней я поняла, что ее отношения с Мирандой не настолько близкие, как с отцом. Остановившись на мгновение, Деймон задумался, впервые за время их разговора постаравшись перед глазами собрать воедино картину семьи Соммерсов и как-то совместить происходящее в ней с биографией Миранды. Тоже странно: если в восемнадцать лет Миранда не хотела становиться матерью, то как все могло кардинально поменяться в двадцать три — до такой степени, что она родила вторую дочь и, более того, настолько сильно ее оберегала? — И, если честно… Я не хочу переплетать наши взаимоотношения с Рейной и историю с завещанием Майкла. Это имеет разное значение для меня… — Деймон заметил, что сейчас Елена начала говорить чуть медленнее и тише: она с осторожностью и внимательностью подбирала слова, чтобы объяснить то, что сейчас было у нее внутри. — Если все получится… Я хочу просто с ней пообщаться. Не для того, чтобы узнать что-то о Миранде. А чтобы познакомиться ближе с ней самой. Понимаешь? — негромко произнесла Елена, взглянув Деймону в глаза. Деймон внимательно смотрел на Елену, хотя и не сказал ни слова. Он понимал. — Как тебе это — быть в ранге старшей сестры уже дважды? В самой глубине глаз Деймона, неуловимая для беглого взгляда, но такая ощутимая в этот момент для Елены, мелькнула улыбка. И она вдруг почувствовала, что ей хочется улыбнуться тоже. — Это в любом случае классный ранг. Тебе ли, как трижды старшему брату, не знать? — ответила Елена, и Деймон увидел, как самых уголков ее губ коснулась невесомая улыбка. Чуть помолчав, Елена продолжила. — Знаешь, Рейна мне немного напомнила Джереми. Такая же смешливая, улыбчивая… И легкая. Елена мыслями вновь вернулась к разговору с Рейной и в эту секунду не заметила, как Деймон внимательно наблюдал за ней, когда она рассказывала об этом, как чутко вслушивался в каждое ее слово, сказанное о сестре, без труда улавливая каждый ее взгляд, каждое изменение мимики. — Она будущий психолог, и… Представляешь, она была в Эдмонтоне этой зимой. Именно тогда, когда мы с Кэролайн, Бонни и Каем отдыхали там. — Думаю, теперь у нее есть на один повод больше туда вернуться, — чуть склонив голову набок, заметил Деймон. — Равно как и у меня в Калгари. Елена вновь замолчала, а затем добавила: — Но уже, наверное, не этим летом. — Значит, этим летом мы займемся другим, — ответил Деймон. — Тем более… У меня появилось несколько идей, — задумчиво добавил он. Елена перевела на Деймона слегка непонимающий взгляд. Сказанное им сейчас для нее было правда удивительным, потому что у нее самой вариантов возможного разрешения вопросов, появившихся благодаря завещанию Майкла, не было. — Дженкинс рассказывал, что у Миранды было тяжелое дело по сбыту, ей дали то ли двенадцать, то ли тринадцать лет… Елена, поправь меня, если ошибаюсь, — это ведь относится к фелониям класса С? * Задавая этот вопрос, Деймон не смотрел на Елену — рассеянным, словно невидящим взглядом он смотрел куда-то вдаль, как будто сквозь нее. Однако в следующий момент их взгляды встретились, и, хотя пока Елена вообще не понимала, что у него сейчас было в мыслях, по тому, как горели его глаза, она окончательно убедилась в том, что у него действительно был какой-то план. — Ну… Да, — в замешательстве от того, что она еще не вполне понимала, к чему приведет этот разговор, ответила Елена. — Вот и прекрасно, — ответил Деймон. — Это значит, что дело Миранды могло сохраниться в архиве суда в Эдмонтоне. — Но зачем тебе это? — с нотами нескрываемого недоумения в голосе спросила Елена, окончательно перестав понимать, что сейчас было на уме у Деймона. — Не дает мне покоя эта история с тюрьмой, — сказал он. — Слишком она странная… Я не склонен верить всем, кто отсидел и утверждает, что не совершал того, за что был осужден, и не знаю Миранду от слова «совсем», но… Любое дело, связанное с наркотиками, тем более с их сбытом, — это вилы, сроком в один-два года здесь можно отделаться, только если ты просто дышал рядом. У Миранды был большой срок, только затем ее отпустили спустя два года. Какой-то маленький промежуток времени, ты не находишь? Елена молчала, вслушиваясь в слова Деймона, и в сознании мало-помалу, пока туманно, но начинали складываться отдельные фрагменты картины. — Пересмотр дела — это серьезная вещь, его не назначат просто потому, что суд закидывают письмами и жалобами. Для этого нужны весомые причины, и часто они склоняются к одному. По всей видимости, в деле Миранды открылись новые действительно весомые обстоятельства. Причем такие, которых хватило на то, чтобы в конечном итоге вынести оправдательный приговор по большей части предъявленных обвинений. И тут есть несколько вариантов. Либо у Миранды был адвокат с по-настоящему акульей хваткой, хотя мне сложно представить, откуда у нее в восемнадцать лет могли быть такие деньги, потому что даже если она занималась всем этим, никакого серьезного положения в этой системе занимать не могла хотя бы в силу возраста, — или еще кто-то, кому было небезразлично… Либо в деле изначально был огромный косяк. Слова Деймона звучали в ушах оглушительным набатом, пробуждая в сознании рой беспорядочных мыслей, которые путали и начинали звучать еще громче, рождали внутри желание как следует тряхнуть головой, чтобы избавиться от всего лишнего и такого назойливого. Однако вместе с этим отрывки фраз Деймона в мыслях вдруг начинали складываться в нечто более оформленное и осмысленное, и Елена на мгновение замерла, начиная осознавать то, к чему они с Деймоном оба могли прийти. Однако сейчас это было настолько бледным, слабым и неуверенным, что смелости озвучить это пока не было. В следующий момент Деймон посмотрел Елене в глаза, и она услышала абсолютно выдержанную, спокойную фразу. — Я думаю, что нам нужно вернуться в Эдмонтон. То холодное спокойствие, с которым Деймон произнес эти слова, выбили Елену из колеи. Поверить в то, о чем он говорил, Елене было трудно — потому, что сама она не задумывалась о таком варианте развития событий. Однако по тону Деймона было ясно одно: он уверен в том, что хочет сделать. — И как ты собираешься получить эти документы? Или у человека с фамилией Сальватор априори есть связи в любом уголке мира? — с легкой усмешкой спросила Елена. — Тут ты, пожалуй, неправа, — сказал Деймон. — Сам я в Канаде во второй раз в жизни, так что связи здесь — это пока не про меня. Но я знаю как минимум одного человека, который прожил здесь два года, был совершенно очарован этой страной и точно успел завести несколько полезных знакомств. Вот ему мы и позвоним. В сознании Елены едва уловимым отголоском прозвучала мысль о том, кого, скорее всего, имел в виду Деймон. — Но пусть это будет чуть позже. А сегодня нам нужно отдохнуть. Деймон вдруг поднялся на ноги и, взглянув Елене в глаза, произнес: — Я хочу сыграть пару партий в бильярд сегодня… Но я никогда не играл в бильярд с девушкой. Не откажешь мне в компании? — на уголках губ Деймона на мгновение проявилась легкая, почти неуловимая задумчивая улыбка. В его пронзительных голубых глазах сверкнуло что-то лукавое, невыразимое, но такое ясное, что в этот момент Елена поняла: взгляд действительно может проникать под кожу. Деймон не знал, о чем она думает, не знал, каким будет ее ответ, но Елена почувствовала это сейчас — то, как этот взгляд постепенно размывает некогда яркие краски воспоминаний о событиях прошедшего дня, рассеивает все вопросы, не дававшие покоя, заставляет забывать о том, что было в ее мыслях минуты назад, и пускает по венам вместе с кровью что-то совершенно другое. То, что заставляет понять: она не боится этого забвения, не боится отпустить то, что еще совсем недавно было так важно. Елена внимательно посмотрела на Деймона, а затем тоже встала из-за стола. В движениях — холодное спокойствие. А в темных чайных глазах — совсем, совсем иное… — Не откажу, — ответила Елена, заглянув Деймону в глаза, и в ее карих глазах он уловил усмешливый блеск кокетливой улыбки — тот блеск, который во взгляде женщины хранит в себе глубину гораздо бòльшую и опасную, чем может осознать мужчина, — и в эту секунду он понял, что этот взгляд ласковой поначалу, но хищной кошки не сулит ничего легкого. Больше не глядя на Деймона, Елена прошла вперед, в сторону бильярдного зала. Замерев на долю секунды, не отводя взгляд от нее, от легкости ее движений, затем он двинулся вслед за ней. Теплый свет, рассеивавшийся по залу, был чуть приглушен. В воздухе ощущался горьковатый запах виски, смешанного с лимоном и древесной терпкой свежестью, и табака. Это сочетание, от которого начинала слегка кружиться голова, обжигающий виски на губах, давно знакомая игра — все это распаляло внутри азарт, который с каждой минутой быстрее горячей лавой начинал течь по венам. Разговоры людей неподалеку, доносившиеся до слуха, постепенно сливались в единый приглушенный малозначимый шум. В воздухе раздавался мягкий звук ударов шаров друг о друга. Елена и Деймон разговаривали о прошедшем дне, о своей поездке и о том, что к истории с завещанием Майкла совсем не относилось, по временам пили виски и, что-то вспоминая, смеялись. Деймон хорошо был знаком с игрой в бильярд, в особенности в американский пул: когда они с друзьями собирались вместе, они часто проводили не по одной партии — дорогой бурбон, игра и хорошая компания были отличным способом расслабиться и вместе с этим — натренировать наблюдательность и испытать разные стратегии. В таких партиях не было и не могло быть результата вроде «победила дружба» — здесь были победители и проигравшие, но оттого страстная увлеченность игрой разгоралась лишь сильнее, зажигая румянец на щеках и блеск в глазах. Однако сейчас Деймон понимал, что вместе с мыслями об игре, о необходимой тактике в сознании тонко переплетается нечто совсем иное. Лишь начав игру, он понял, что в ней точно так же не могло быть дружественной ничьей. Они с Еленой обсуждали что-то, шутили и подкалывали друг друга, однако вместе с этим зорко, не всегда заметно друг для друга, следили за игрой, просчитывая каждый новый удар, чутко улавливая каждый новый ход оппонента, по его действиям начиная понимать, какой он придерживается стратегии, и вырабатывая новую тактику, вспоминая и применяя основные законы геометрии и физики. Они были главными соперниками в эти минуты, и это ощущение горячей агональности, вплетенной в дружеские разговоры, которое каждый из них испытывал каждой клеткой так ясно, как человек чувствует тепло, склоняя ладонь над огнем, доставляло чистый кайф. Понимание, что нужно оставаться начеку, необходимость просчитывать все возможные варианты следующего хода за считанные секунды, — и вместе с этим какая-то нереальная, необъяснимая близость, которую они оба чувствовали в этой поездке и которая становилась постепенно лишь сильнее, — это было опьяняющим сочетанием. И оно дурманило не хуже виски. Деймон не знал, как Елена играет в бильярд, каким она будет соперником, но ему хватило одной минуты, чтобы понять, что эта партия не будет легкой. Рассказывая о чем-то и смеясь, она не замечала того, как на протяжении этих долгих минут Деймон пристально наблюдает за ней, — не отводя взгляд, словно погружаясь в какой-то свой, лишь ему открытый мир. Склонившись над столом, крепко, уверенно и спокойно держа кий, Елена на мгновение замирает, чуть прищуриваясь, останавливая взгляд на битке и одном из дальних шаров. Однако это продолжается всего секунду — прицелившись, она наносит длинный сильный удар по центру битка. Биток быстро прокатывается вперед, слегка задев один из шаров, которыми играл Деймон, а затем с силой сталкивается с прицельным шаром Елены. В воздухе раздается короткий характерный звук, а спустя мгновение нужный шар, на котором Елена остановила взгляд всего на секунду, оказывается в лузе. — Еще двадцать минут назад я не мог представить, что эта партия принесет мне столько сложностей, — переведя взгляд на Елену, признался Деймон, все это время пристально наблюдавший за ее ударом и проводивший взглядом весь путь шара до лузы. Елена слегка улыбнулась, подняв на него глаза. — Это как в ситуации с твоей машиной. Если ты никогда чего-то не видел, не испытывал или не знал, это не значит, что этого не может быть, — с какой-то спокойной легкостью сказала она. Деймон ничего не ответил. Он лишь смотрел на нее, жадно изучая каждое ее движение, наблюдая за тем, каким образом она делает каждый новый ход, — но уже не только для того, чтобы понять, каким должен быть его собственный… В движениях Елены — невесомая легкость, во взгляде — спокойствие, а во всей осанке — какой-то необъяснимый внутренний стержень, который окончательно приковывает взгляд к изящным изгибам ее фигуры. У Деймона не было сомнения, что не совсем уж легкий кий не представляет для нее тяжести. Каждый новый удар не вызывает у нее волнения — и это выдержанность в игре и искренний, детский смех, когда она с ним разговаривает, вступают в кружащее голову, туманящее сочетание. — Мой вопрос не будет нескромным, если я спрошу, где ты приобрела такие навыки? — спросил Деймон. Елена взглянула ему в глаза. — Не будет, — усмехнулась она. — Мой отец увлечен бильярдом. Он и научил меня азам, а я лишь иногда развивала эти базовые навыки, играя с ним или с друзьями. — Ты играешь, как человек, у которого действительно большой опыт. Голос Деймона — ровный, без тени усмешки и иронии. Елена понимала, что он говорил об этом честно. — Мне приятно слышать это от такого игрока, как ты, — ответила она. — Но, на самом деле, мне еще многому нужно научиться. Елена замолчала на мгновение, вдруг посмотрев на стол, за которым они играли. — Знаешь, — вдруг произнесла она, переведя взгляд на Деймона, — у меня почти не получается абриколь*. Наверное, я все-таки неправильно рассчитываю силу удара… Ты не поможешь мне освоиться с ней? Голос Елены выдержан и спокоен. Но Деймон знает, что творится в глубине ее глаз. Там — страстный азарт. Там — обжигающее пламя. Там — смертоносная буря. У них на две души одно и то же. Деймон не произносит ни слова — лишь на мгновение его губ касается задумчивая усмешка. Но в следующий момент он с уверенностью берет в руки кий, бросив мимолетный взгляд на стол и расположение шаров, и в несколько шагов сокращает расстояние, разделявшее их с Еленой. — Смотри, — позвал он, слегка кивнув в сторону шаров. — Когда ты бьешь абриколью, очень важно расположение прицельного шара. От него зависит то, какой метод прицеливания нужно выбрать. Если нужный шар находится рядом с бортом, то самый оптимальный метод прицелиться — это представить его зеркальное отображение в момент отражения от борта. Целиться нужно именно в этот зеркально отображенный шар. Формат их общения меняется. Деймон неторопливо рассказывает про тонкости удара, который никак не удавался Елене, объясняет про разные методы его исполнения и прицеливания, отвечает на ее вопросы, которых оказывается достаточно много. Деймон одержим игрой — это чувствуется по одному его внимательному, сосредоточенному взгляду в тот момент, когда он в секунду перед тем, как нанести удар, задерживает его на рассеянных по столу шарах, создавая в сознании новую комбинацию. Однако при разговоре с Еленой он выдержан и спокоен, и она открывает для себя, что он умеет очень доступно объяснять достаточно сложные вещи. Было ли это потому, что Деймон сам сильно любил эту игру, или это было просто дано от природы, она не знала, да это было уже и не так важно. Но Деймон умел увлечь за собой, зажечь азарт еще сильнее, открыть в давно знакомых ходах что-то совершенно новое. — Ты слишком крепко держишь кий, — произнес он, наблюдая за тем, как Елена прицеливается. — Когда ты сосредотачиваешься на ударе и на протяжении какого-то времени прицеливаешься, мышцы сами собой напрягаются, это нормально. Но ты должна расслабиться, чтобы удар получился мягче. Елена слегка выпрямилась. Деймон сделал шаг к ней, и в этот момент она вдруг почувствовала, как тело обожгло полыхающее тепло. Елена ощутила, как левая ладонь Деймона невесомо легла на ее левое бедро, а правой он накрыл ее правую руку, которой она поддерживала кий, так, что ее рука полностью оказалась под его собственной. Елена на мгновение замерла, уже словно на уровне подсознания понимая, что сейчас должна подчиниться. Этот человек — огонь, опаляющий кожу ядовитыми ожогами. Он — крепкий виски, оставляющий на губах привкус терпкой горечи. Он — запах свежести сандала и дорогих сигарет. Елена знала это способное свести с ума ощущение запредельной близости к нему. Она ощутила что-то очень похожее этим утром… Однако сейчас в ее душе происходило нечто иное. Тогда она оттолкнула Деймона, потому что чувствовала, что ей сложно сдержать этот детский, неясный порыв, справиться с этой неведомой силой в ее душе, которая в этот момент взяла верх. Но сейчас она не хотела отстраняться, не хотела его отталкивать. В ней не было страха. Деймон крепко держал Елену, и спустя несколько секунд он почувствовал, как она «выключает» силу в своем теле и постепенно расслабляется в его руках. Поняв это, прочитав этот безмолвный ответ Елены, Деймон усилил хватку. Он наклоняет ее чуть ниже к столу, чтобы она приняла правильное положение для удара, — и в эту секунду наклоняется вместе с ней. Аромат его парфюма смешивается с запахом недавно выкуренных крепких сигарет, и на мгновение Елена чувствует, как его теплая щека касается ее собственной. Она послушно следует каждому его движению, не пытаясь бороться, позволяя ему направлять ее. Между ними не оставалось ни миллиметра расстояния, и Елена не кожей — казалось, каждым нервом чувствовала тепло его тела и биение сердца. Но ни в одном его движении не было ни капли пошлости или двусмысленности. Но они оба знали: ни у кого из них не было в жизни близости, настолько сокровенной. Они могли разделить ее только друг с другом. И именно в эти секунды, казавшиеся немыслимо долгими, Елена — быть может, впервые в жизни — понимала, что есть нечто такое, что может заключать в себе интимность в сотни раз более глубокую, чем физическая близость, что может сносить крышу сильнее, чем секс. Это мимолетные, едва уловимые прикосновения. Ощущение дыхания на коже. Такие движения, когда один покорно становится тенью другого. Секс бывает не только по любви: он бывает по пьяни, по скуке, по безысходности… Или по всему вместе. Фундаментом же таких прикосновений может быть только одно — доверие. Направляя руку Елены, без слов, тактильно показывая ей силу, с которой следует сжимать кий при таком ударе, Деймон легко направляет кий в ее руках вперед, придавая движение битку. Елена, начиная понимать свои ошибки, постепенно с большей уверенностью начинает владеть телом, и Деймон, все еще не отпуская ее, дает ей больше самостоятельности; однако Елена все равно применяет силу лишь отчасти — она по-прежнему позволяет ему вести ее. Деймон держал Елену в своих объятиях и ловил себя на мысли, что в эти секунды старается быть максимально осторожным, чтобы ненароком не причинить ей боль… И получал неописуемый, невыразимый кайф от ощущения того, что она — взрывная, огнеопасная — была в его руках, следовала за ним, позволяла ему ее направлять — становилась послушным воском в ее руках. А еще он знал, что ни за что на свете в этот момент ее не отпустил бы. Он ведь помнил, что ощутил тогда, еще прошлым вечером, когда почувствовал, как Елена положила голову ему на плечо. Партия была долгой и эмоционально измотала их обоих. Преимущество попеременно переходило то к Деймону, то к Елене: они играли, «дыша друг другу в спину» — разница в счете не составляла больше двух шаров. Чем меньше шаров оставалось на столе, тем пристальнее каждый из них наблюдал за тем, как оппонент делает ход, тем дольше обдумывал свой. Однако в какой-то момент положение дел изменилось. Игра Елены стала увереннее, и точных ударов становилось все больше — теперь все чаще Деймон оказывался в роли догоняющего. Все более резкими становились его движении, все более задумчивым — взгляд, все быстрее из его стакана начал исчезать налитый виски. Елена знала, что у Деймона — азартного игрока, который был знаком с игрой очень хорошо, — сейчас творилось внутри. Но ни единым словом, движением или взглядом она не выразила своих эмоций — она словно не замечала того, что происходило с Деймоном, что плескалось на дне его льдистых голубых глаз. Нервы Деймона были похожи на натянутые канаты, но ничего из того, что он испытывал за время всей партии, не сравнилось бы с тем, что он почувствовал, когда она подошла к концу. На столе оставалось три шара: биток, его незабитый и черная восьмерка. Елена первой забила семь шаров, и теперь от победы ее отделял лишь один — та самая восьмерка, к которой был прикован сейчас внимательный взгляд Деймона. Деймон замер, наблюдая за тем, как Елена готовится к удару, какую позу принимает, как держит кий. Все так, как он ей говорил. Она не упустила ни одного совета. Деймон не отводил взгляд. Он сомневался в том, что Елена сейчас смогла бы забить: в неплохом положении оказался не забитый им шар, с неудобной стороны прикрывая заветную восьмерку. На несколько секунд он задумался о том, как сам бы вышел из этой ситуации. Было несколько вариантов, но бить абриколью было неудобно — слишком близко, с одной стороны, к борту, а с другой — к шару его категории был прицельный шар. Абриколь была чревата тем, что биток сначала, еще до касания восьмерки заденет шар, принадлежащий Деймону, — а это было бы нарушением. Боковое зрение уловило движение Елены, и это вывело Деймона из потока собственных мыслей. Казалось, что они оба помнили каждую минуту этой партии до мельчайших подробностей, но сейчас все произошло почти мгновенно, и Деймон сомневался в том, что заняло больше пары секунд. Елена слегка наклонила кий под углом, чуть большим, чем обычно. Проходит один миг — Елена делает резкое, отрывистое движерие вперед правой рукой, кажется, абсолютно не боясь, что оно чревато низкой точностью. Деймон увидел, что удар был не совсем прямой, — Елена сместила его точку немного вправо, и в следующий момент он понял, для чего она это сделала. Биток, в миллиметрах скользнув от шара, который не забил Деймон, с силой на большой скорости ударился о борт стола, отразившись от него «винтом» — с небольшим вращением, а затем ушел вправо — имено в ту точку, в которой остановилась заветная восьмерка. Прицельный шар, скорость которого поддерживалась вращением, с характерным звуком столкнулся с ней, отправив точно в лузу, без следа уничтожив надежду на то, что Деймон сможет получит еще один ход и сможет одержать победу. Партия была за Еленой. Когда Деймон увидел то, что произошло, ему показалось, что под кожу пустили разряд тока, вернувший его к реальности. Его опыт, многолетняя любовь к пулу, их напряженная борьба — ничто. Она уложила его на лопатки. Именно тем ударом, который еще сорок минут назад ей не удавался, и который он показал ей сам. Его самого — его же средством. Филигранно. Деймон поднял взгляд на Елену, с недоуменно-неверящей усмешкой смотря на нее и этим взглядом словно говоря: научил, мол, на свою голову! — Ты сорок минут назад просила меня показать эту абриколь, — усмехнулся он. — Сорок чертовых минут назад. А в фигуре Елены — все та же легкость. И тот лукавый огонек во взгляде, который уже не прячет кокетливую усмешку. Елена сделала несколько воздушных неслышных шагов, приблизившись к Деймону, и взглянула ему в глаза. И в этот момент он понял: конец этой партии — еще не нокаут. Нокаут — эта легкая, лукавая, озорная улыбка. Та улыбка, которую лишь женщина может превратить в смертоносное оружие. — Никогда не стоит недооценивать девушек, —пристально глядя ему в глаза, произнесла Елена. В этот момент улыбка вдруг растворилась у нее на губах — но это лишь миг. Спустя мгновение она вновь улыбается — так легко и открыто, и на ее щеках появляются едва заметные ямочки. Больше не говоря ни слова, Елена взяла со стола стакан, на дне которого плескался оставшийся виски Деймона, и, сделав пару глотков, допила его. — Ты, казалось, хотел позвонить Стефану? — как ни в чем не бывало, спросила она. — Я думаю, это можно сделать сегодня. С этими словами, взяв их с Деймоном пустые стаканы, Елена отправилась к барной стойке, чтобы попросить бармена порадовать их еще чем-нибудь, оставив взамен лишь аромат Kenzo, растерянную, почти детскую полуулыбку на губах… И полный хаос в душе и мыслях.