***
Елена вернулась в Лос-Анджелес спустя некоторое время. Изначально она не планировала делать это сейчас и надеялась, что пробудет в Канаде с родителями хотя бы примерно до середины августа. Но жизнь внесла свои коррективы: после того, как с ней связались юристы Майклсонов, Елена поняла, что все формальности, связанные с открытием завещания и, откровенно говоря, затянувшиеся, теперь были, очевидно, окончательно улажены, — ей нужно было прилететь в Лос-Анджелес, чтобы подписать необходимые документы и принять свою долю в наследстве. Меньше всего ей хотелось улетать сейчас из Эдмонтона после того, как она больше полугода там не была, вот так срываясь, но вернется ли она туда этим летом снова, Елена не знала: за то, что в этот раз все пройдет без волокиты и вопросы, касающиеся наследства, ее в Лос-Анджелесе не задержат, она ручаться не могла, а тем временем уже наступил август и начало нового учебного года было не за горами. Елена возвращалась в город со смешанными чувствами в душе. Спустя почти год нервотрепки и не самых радужных событий теперь было непривычно осознавать, что история с завещанием Майкла, казалось, подходила к завершению. Завершение это, наверное, было действительно не самым худшим для нее: такая сумма денег правда могла бы решить многие вопросы… Но облегчения или радости в душе не было. Причина была не только в том, что за этот год узнать, как она могла быть связана с Майклом и что подтолкнуло его принять именно такое решение, Елена так и не смогла… Сейчас она понимала, что вся эта история еще долго будет отзываться внутри уже не мыслями о Майкле и его семье, а совсем другим… Отголосками воспоминаний о Миранде. Елена знала, что в этом нет никакого смысла и, возможно, это по-детски, — они ведь практически не были знакомы… Но понимала, что у нее вряд ли получится отпустить это в ближайшее время. Чувство легкости в душе мысль о возвращении в Лос-Анджелес поселяло другое — понимание, что там сейчас Деймон. Елена знала, что суд состоялся, что судья ограничился условным сроком, что эта история для Деймона закончилась. Думая об этом, Елена чувствовала внутри какое-то необъяснимое спокойствие, и в сознании впервые сама собой отчего-то звучала фраза: все будет хорошо… И в это отчего-то так сильно хотелось верить. Елена и Деймон продолжали общаться после его возвращения в Штаты. Телефонные звонки, разговоры в видеомессенджерах, переписки до поздней ночи, которые зачастую заканчивались не тогда, когда начинало хотеться спать, а когда на телефоне просто-напросто садилась зарядка, — вдруг начинало казаться, что больше не было нескольких тысяч миль между Эдмонтоном и Лос-Анджелесом, не было часовых поясов и аэропортов — это все стерлось, мягко и необъяснимо, словно движением одного момента, просто стало пылью. И Елена чувствовала, что по-другому сейчас просто не могла бы: какая-то необъяснимая сила внутри нее пробуждала в душе желание, чтобы эти безумные десять дней продлились, — хотелось, насколько это возможно, приблизить этого человека и приблизиться к нему самой, чтобы вернуться в тот момент, когда расстояния между ними не оставалось… Елена не знала, что будет дальше. Она не улетала в Лос-Анджелес с тревогой ожидания какого-то объяснения, не жила в его предвкушении и не задумывалась о том, каким будет следующий шаг и будет ли он вообще. Ей нравилось то, что было здесь и сейчас, и она жила этим. И в этом был главный смысл. Но что-то другое произошло, когда Елена и Деймон встретились снова. Елена не могла объяснить это чувство и поверить, что испытывает действительно его, но ей казалось, что они с Деймоном не виделись не три недели — несколько лет. Между ними не было никакого конфликта, их общение оставалось таким же, каким было до поездки… И не было ничего другого. Ни одной секунды, ни одним словом они не обмолвились друг с другом о том, что было в Канаде: о том, что происходило в эти десять дней и что было в их мыслях… О том, чем это закончилось. В квартире они пересекались все реже: Деймон уезжал на работу рано утром и приезжал поздно вечером, а в те редкие моменты, когда он был дома, он больше времени проводил в своей комнате за какими-то документами или ноутбуком. Он не был резким или раздраженным, в нем не было злости или обиды на что-то… Но его мысли, его ощущения были закрытой книгой — он был далеко от этой реальности, словно ему на нее было плевать. Замкнутый, задумчивый и необъяснимо усталый, Деймон настолько сильно отличался от себя самого, каким его Елена увидела в поездке, — смеющегося и такого живого… И Елена не могла поверить, что сейчас все это происходило на ее глазах. Останавливаясь на мгновения, задавая себе безмолвный вопрос, на который все равно не было ответа, Елена со мерзлым страхом вдруг понимала, что все, что происходит сейчас, ей напоминает то, что было чуть больше двух месяцев назад, когда Деймон только вернулся в свою квартиру. Его тихие молчаливые глаза до боли напоминали об этом времени, и Елена чувствовала, что оно вернулось в этом усталом взгляде льдистых голубых глаз… Но она не понимала, что было причиной. А начать этот разговор отчего-то не хватало смелости. Елена не знала, что происходит в этой душе, глубокой и так ею до конца и неизведанной, но она каждым своим нервом, каждой клеточкой чувствовала, что это было что-то болезненное, что-то такое, что медленно тлело внутри… Она не хотела бередить эти раны. Она до боли хотела ему помочь, сделать хоть что-то, чтобы ему стало легче… Но она не имела права копаться в его душе, принося еще бòльшую боль. Она не знала, готов ли он к этому. Они застыли в состоянии этой необъяснимой невесомости, и оба не знали, есть ли отсюда выход. Погасив свет на кухне, Елена отправилась в свою комнату. Было уже поздно, и глаза начинали слипаться, а на утро предстоял трудный день, учитывая всю документальную волокиту с завещанием. Пройдя из кухни в коридор, Елена увидела, что в гостиной горит приглушенный рассеянный свет. Иногда по вечерам Деймон смотрел здесь телевизор, но сейчас он был выключен. В помещении было тихо. Елена сделала несколько тихих несмелых шагов, думая о том, что, возможно, Деймон просто забыл погасить здесь свет, но замерла, когда увидела его силуэт. Деймон сидел на диване, упершись локтями в колени, но не шелохнулся, когда Елена подошла к гостиной, — кажется, шагов Елены он даже не слышал. На журнальном столике стояла открытая на четверть пустая бутылка золотистого Jack Daniels. В правой руке Деймон держал стакан, на дне которого плескались остатки напитка. Чувствуя, что старается дышать через раз, Елена, не отводя взгляд, бесшумно прислонилась виском и плечом к стене, застыв на пороге гостиной, но не делала шаг вперед. Почему Деймон был здесь? За окном уже давно была ночь, а завтра был рабочий день… Но ему на это, казалось, было плевать. В ночной тишине послышался тонкий хрустальный звук соприкосновения толстого дна бокала со стеклянным покрытием журнального столика. Елена сделала неглубокий вдох, и в этот момент сердце пропустило удар, когда она увидела, что в другой руке Деймон держал небольшого серого плюшевого зайца в смешном розовом клетчатом колпаке. Он настолько сильно, словно боясь упустить и потерять, сжимал его в пальцах, что на мгновение в тусклом полусвете казалось, что у Деймона побелели костяшки. Сознание холодным отблеском электрического заряда пронзила мысль о том, кому могла принадлежать эта простая игрушка… Внутри все замерло, когда в мыслях прозвучал лишь единственный отголосок: сегодня было двадцать первое июля. Елена помнила, в какой день позвонила Деймону, услышав его сонный голос, а затем, в ответ на свой вопрос, услышала такую простую фразу, с едва уловимыми нотами мягкой, такой знакомой усмешки: сегодня утром у меня родилась дочь. Двадцать первое февраля. Прошло уже пять месяцев. Почувствовав, как дыхание на миг сбилось, Елена, отведя взгляд, прислонилась затылком к стене, по-прежнему невидимая для Деймона, и слегка прикрыла глаза. Кислорода в легких в какой-то момент почему-то стало не хватать, и Елена не знала, что рвет сердце больше: осознание того, что умер ребенок, или то, что сейчас все это происходит именно с Деймоном. Елена тоже знала, что такое боль. В ее жизни тоже были потери. Но ни в одну секунду своей жизни она не осознавала так ясно, как сейчас: они были совсем другими. Их можно пережить, и для этого нужна лишь сила воли. На Земле есть другая боль. Та, которую не вылечит время. Те раны, которые не залатают новые, счастливые воспоминания. Что сейчас происходило в душе Деймона? Как он это переносил? Елене страшно было об этом думать… Но ей до боли, до слез хотелось лишь одного: сделать несколько шагов, сесть и просто обнять за плечи, чтобы показать, — он не один. Что эта боль не разрушит душу, что однажды получится сделать вдох и почувствовать, как вместе с килородом в легкие проникает еще что-то совсем иное — легкое, свободное и прохладное, как летний ласковый ветер, который коснется этих ран… Но она понимала, что не может и не должна этого делать, потому что сейчас это не было тем, что нужно Деймону. Потому, что сейчас в мире был только один человек, который разделил бы эту боль с ним. Потому, что у них она одна на двоих. Так же бесшумно, не тревожа эту усталую ночь, Елена вышла из коридора. Утром, когда Елена зашла в гостиную, здесь не было ни следа, который мог бы напомнить о том, что здесь кто-то провел ночь. На столике — только пульт от плазмы и пара журналов, лежащих здесь уже давно. Ни бутылки виски, ни стакана, ни сигарет. Такое странное ощущение — такая тишина и пустота, словно здесь и правда никого не было… Не только в эту ночь. Елена повернула голову и на диване вдруг увидела знакомые очертания длинных ушей. Сделав пару шагов, она подошла к дивану и взяла в руки зайчонка. На протяжении нескольких секунд, держа игрушку так осторожно, словно не имела на это права, она всматривалась в очертания его улыбчивой мордочки, чувствуя мягкость плюша под пальцами, и ощущала, как внутри, где-то в области грудной клетки, начинает распирать невыносимая каменная тяжесть. Елена вышла из гостиной и прошла в кухню. Деймон, сейчас собиравшийся на работу, казалось, уже закончил завтрак. Встав из-за стола, он хотел выйти из кухни, но остановился на полушаге, когда на пороге увидел Елену. Их глаза встретились, и на несколько мгновений они оба замерли, не говоря друг другу ни слова, а затем Деймон перевел взгляд на зайца в руках Елены. — Я нашла его на диване в гостиной, — негромко произнесла девушка, протягивая игрушку ему. — Наверное, ты оставил… Деймон молча протянул руку и взял зайчонка, на протяжении нескольких секунд не отводя от него взгляд. — Спасибо, — проговорил он. — Наверное, я действительно забыл… Елена сделала вдох, остановилась на миг, а затем все-таки решилась задать вопрос, который слетел с губ едва уловимым дыханием: — Это… Игрушка Мии, да? Деймон поднял взгляд на Елену, и в этот момент ей показалось, что внутрь ввели какую-то холодную острую иглу, когда она увидела усталые полусонные глаза. — Да, — ответил Деймон. — Кэролайн подарила его… Спустя два дня после того, как Мия родилась. Елена на миг отвела глаза. — Деймон… — Елена, — не дав ей произнести что-то, вдруг громко остановил ее Деймон. Елена подняла взгляд. Деймон, не отрываясь, не моргая, смотрел ей в глаза, плотно сжав губы. — Пожалуйста, — сквозь зубы проговорил он, — у меня есть к тебе одна просьба. Не говори мне ни о чем. Хорошо? Пожалуйста, — повторил Деймон, не отводя от нее взгляд, а затем, больше не говоря ни слова, быстрыми шагами вышел из кухни. Елена, медленно выдохнув, опустилась за стол. Не было злости ни на закрытость Деймона, ни на его резкий тон. Она понимала, что он говорил это не потому, что злился. Не потому, что хочет забыть. Он говорил это потому, что всегда будет помнить. Сами собой в сознании проявлялись воспоминания недавней поездки — то, как они рассказывали друг другу у озера о своем детстве, о переживаниях и мечтах, доверяя друг другу то, что немыслимой тяжестью срасталось с душой… Прошло время, и все вновь возвращалось на круги своя. Как в то время, когда Деймон только приехал сюда и их разделяло расстояние, гораздо большее, чем тысячи миль, хотя они жили в одной квартире… Их отношения были похожи на американские горки. Минуты тепла сменялись арктическим льдом, а томительная близость превращала в незнакомцев… И почему-то именно сейчас в сознании Елены звучала фраза, которую она однажды произнесла в разговоре с Кэтрин. Иногда мне кажется, что я никогда не смогу подобрать к нему ключ. Но насколько же сильно ей порой хотелось верить: однажды у нее получится… Для Деймона рабочий день прошел быстро. Но после его окончания он не поехал домой, не поехал отдыхать с друзьями или куда-то, где можно было расслабиться одному. Он знал, куда ему нужно. И сейчас мысль об этом была единственной, имевшей значение. Это место, утопавшее в июльской зелени, напоминало огромный безмятежный парк. Здесь не было видно людей, хотя Деймон знал, что они, конечно, сюда приезжают; сюда не доносились звуки шумливого внешнего мира — клаксоны автомобилей и шум их моторов, становившиеся такими глупыми, такими бессмысленными, такими ненужными… В эту умиротворенную тишину вмешивается лишь немногое. Она на секунды рассеивалась, когда дыхание прохладного ветра вновь касалось ветвей мощных деревьев, склонившихся над этими аккуратными тропинками, погружая некоторые из них в мягкую ласковую тень, и листья начинали шуметь. Откуда-то из глубины, врываясь в это спокойствие, как шумные гости в спящий дом, по временам доносилось звонкое чириканье споривших друг с другом птиц, которым, кажется, вовсе не было дела до этой тишины. Только небольшие светлые плиты словно мягким напоминанием возвращали взгляд в реальность, говоря о том, каким на самом деле было предназначение этого места. Деймону сложно было понять людей, которые после смерти близких часто начинали ходить на кладбище. Неужели это действительно имеет какой-то смысл — снова и снова вглядываться в холодную серую надгробную плиту, когда еще совсем недавно видел смеющиеся глаза этого человека? Раз за разом превращать в прах все, что вас когда-то связывало… Именно поэтому в Деймоне вызывали мерзкое, гадливое отвращение эти лицемеры, воображающие, будто знают об этой жизни все и потому понимают, как ее прожить, которые пускали фразы наподобие «Как? Он/она даже не ходит на могилу? Да наверняка уж давно и не вспоминает…». Этим умникам никогда не придет в голову, что любовь живет в сердце без условий и для того, чтобы ее чувствовать, необязательно пробуждать в сознании воспоминания видом могилы. Он не был на могиле Мии ни разу после похорон. Не потому, что был занят, не потому, что боялся. Ему не хотелось смотреть на надгробную плиту, не хотелось всматриваться в цифры на ней. Он не хотел живые и яркие, как фотографии, воспоминания о дочери покрывать этой серой пылью небытия. Но что-то другое происходило сейчас. На несколько секунд Деймон поднял глаза к небу, где слепящее солнце лишь отдельными лучами проливало на землю свет сквозь плотные светло-серые облака. Он чувствовал, что ему нужно это. Ему нужно побывать здесь. Именно в этот момент. Ребекка почувствовала, как сердце дрогнуло и дыхание на несколько мгновений перехватило, когда она, приехав на кладбище, у надгробия дочери увидела Деймона. Правду говорят — мы никогда не сможем предугадать, что с нами будет завтра… Все формальности с разводом были улажены, а после суда прошло уже несколько недель, и она была уверена: они не встретятся больше. Лос-Анджелес — огромный город, где ничего не стоит потеряться двум людям… Думала ли она, что увидит его именно здесь, именно в этот день? Ребекка знала, что Деймон не приезжает на кладбище. Она знала, по какой причине он этого не делает. Однако именно сегодня что-то изменилось. Почему? Это уже и неважно. Не отводя взгляд, на мгновения задержав дыхание, Ребекка смотрела на Деймона, не в силах сдвинуться с места. Он сидел на мягкой траве, сложив ноги по-турецки и одной рукой крепко сжимая запястье другой, словно пытаясь удержаться в реальности. Ребекка не слышала, чтобы он о чем-то говорил, как это, наверное, часто бывает, когда люди приходят на кладбище… Он просто всматривался в буквы имени дочери, скользя по ним взглядом потерянных, как у ребенка, задумчивых глаз… И молчал. Потому, что в этой тишине были не нужны слова, когда говорила душа. — Ты знаешь, какое значение имеет слово «mia» в переводе с итальянского? — Какое? — «Моя». И когда я смотрю на нее, я думаю только об этом… «Моя». Только моя… Превозмогая этот странный коматоз, сковавший тело, Ребекка сделала несколько несмелых бесшумных шагов. По всей видимости, Деймон услышал — или, может быть, почувствовал движение рядом, потому что в этот момент он спешно обернулся. Увидев Ребекку, Деймон на несколько секунд застыл, не отводя от нее немного растерянный, словно неверящий взгляд. Но проходит мгновение, и эта растерянность рассеивается, когда он, кажется, возвращается в реальность… И в его взгляде словно растворяется спокойствие. Они смотрят друг другу в глаза, не произнося ни слова, и понимают, что в этот момент им не нужно было ни здороваться друг с другом, ни о чем-то спрашивать, — они видели в глазах напротив все, что было в душе… Человека рядом и своей. А затем они оба отводят друг от друга взгляд и переводят его на небольшую белоснежную плиту. Ребекка делает еще один шаг, окончательно уничтожая то небольшое расстояние, которое разделяло их, и в следующий миг Деймон чувствует, как Ребекка невесомо касается его руки. Деймон не пугается этого движения — в его фигуре нет даже мимолетной дрожи, которая часто появляется у человека, когда человек рядом неожиданно его касается, — словно он предчувствовал его. Не говоря ни слова, он крепко сжимает холодную руку Ребекки, переплетая ее тонкие пальцы со своими. Казалось, она этого не ждала, но это лишь секунда замешательства, которая сменяется спокойствием. Все бури закончились, и лишь в прохладной синеве неба растворяется еле слышный шелест ветра. Все прошло. И то, что они когда-то делили на двоих, тоже в прошлом. Такая простая и горькая истина этого мира — чтобы пройти путь от обычных знакомых до близких, может понадобиться не один месяц долгих секунд, когда узнавая, учась, ощущая, тихо, на ощупь делаешь первые робкие шаги, чтобы найти эту дорогу… А от близких до знакомых — всего один миг. Они уже не муж и жена, давно не любовники, и близкими их назвать уже невозможно. Они вряд ли поздравят друг друга с днем рождения или Новым годом, не напишут такое простое «как дела?» вечером. Пройдет несколько минут, и они, все так же, не говоря друг другу ни слова, покинут это место, чтобы вернутся каждый к своей жизни — со своим ритмом, своими тревогами, мечтами и планами, — теперь незнакомой и бесконечно далекой от другого. Но в этой жизни одно не под силу изменить ничему, и Деймон и Ребекка чувствовали сейчас это так остро, так ясно, как единственную правду, которая на этом свете имела смысл. Они навсегда останутся родителями этого ребенка. Не отпуская руку Деймона, не отводя взгляд от надгробия, все так же, в молчании, Ребекка неслышно кладет голову ему на плечо, и он затем склоняет к ней свою. А секунды текли неспешным ходом, теряя свой счет, но они по-прежнему стояли рядом, не отпуская друг друга, чувствуя едва уловимое робкое тепло, и никто в этом мире не знал об этих странных секундах этой немыслимой связи, кроме молчаливого неба, укрытого густыми белоснежными облаками, и спокойного летнего ветра, ласковым дыханием касавшегося травы.***
Когда Деймон возвращался домой, обычно на улице уже темнело. Он любил ехать по вечернему городу, когда дороги уже были свободны от коллапсов и когда в этой густой глубокой темноте постепенно зажигались яркие огни светофоров, фонарей, ночных клубов и ресторанов, — он любил наблюдать, как в этом немыслимом, нереальном городе в свои права вступает ночь… Она разливала внутри какое-то необъяснимое чувство свободы в такие секунды. Пересекая перекрестки, ощущая прикосновение прохладного вечернего ветра с океана на коже, проникавшего в салон сквозь приоткрытое окно, Деймон чувствовал, что этой свободы в его душе не было уже давно… И он не знал, ощутит ли он в ближайшее время ее снова. Сейчас, наблюдая за проносящимися в окне горевшими сотнями огоньков высотками, он вспоминал несколько фраз Рика, которые тот пустил в одном из их разговоров еще задолго до суда. «Слушай, — сказал тогда друг, — может, тебе на какое-то время уехать из Лос-Анджелеса? В Азии есть несколько мест… Там не чувствуешь времени. Уедь один. Без друзей, без братьев, без девушки. Просто возьми билеты, в самолете отключи телефон… И не включай его ни одной секунды до своего возвращения. И проживи эти дни так, словно все, что было до, — белое полотно. Так, будто ты — человек, только недавно пришедший в этот мир. Тебе нужно научиться слушать себя… Ты не можешь этого сейчас, ты не слышишь. Но без этого… Без этого ты не найдешь покоя, Деймон». Они сидели в баре и пили виски в этот момент, и Деймон не знал, шутит Аларик, как всегда, или говорит это всерьез. А сейчас он понимал, что друг не шутил. И что, возможно, он был действительно прав… Может быть, правда стоит уехать? Хотя бы на несколько дней… В Штатах тоже есть много уединенных маленьких городков, — он никогда не был в них, он там никого не знает и там никто не знает его… Уехать, чтобы понять, что со всем этим делать. Чтобы, может быть, найти ответы на вопросы, которые оказались слишком сложными… Чтобы не причинять боль еще и Елене. Да только поможет ли? От перемены мест слагаемых сумма, как известно, не меняется. Так изменится ли его душа, если просто изменить точку на карте? Он новую нигде не возьмет… Деймон думал обо всем этом и ловил себя на осознании, что уже не понимает, какие мысли в его голове — бредовые, а какие, быть может, действительно могут привести к чему-то другому. Жизнь застыла в это странной невесомости, и выхода отсюда не было видно. Припарковавшись на стоянке жилого комплекса и выйдя из салона, Деймон задержал взгляд на парковочном месте напротив своего автомобиля. Несколько недель до этого оно пустовало: сосед по площадке, ставивший здесь свой любимый Audi, съехал некоторое время назад, продав квартиру. По своему последнему разговору с парнем Деймон помнил, что новые жильцы должны были заселиться в скором времени. Вот только на площадке была тишина, и в тишине этой ничего не говорило о появлении новых соседей… Но вот парковочное место было уже занято, и на перемены эти, которые, быть может, были бы незаметны в каком-то другом случае, не обратить внимание сейчас было просто невозможно… Потому, что вместо небольшого мобильного хэтчбека Audi здесь стоял зверь — Деймон не знал, как назвать эту машину по-другому. Mercedes GLE Coupe — жемчужина последнего поколения одной из самых престижных марок немецкого автопрома. Мощный, массивный, хотя и считающийся кроссовером, он невероятным образом гармонировал со своим дерзким красным цветом, который был ясно виден даже в рассеянном свете уличных фонарей. Агрессивные фары даже будучи выключенными наталкивали на мысль о том, на что способен этот малыш, и по губам Деймона скользнула довольная усмешка, когда он представил, насколько стоящее зрелище будет, когда эти фары зажгутся неоновыми огнями. Машина была совсем новой — на ней еще не было номеров. Деймон, для которого автомобили были не средством передвижения, а главной страстью, прекрасно в них разбираясь, конечно, знал, что это за зверь и на что он способен. Стоило признать, что даже любимый Audi соседа, уступивший ему место, хотя точно так же относится к представительскому классу, был гораздо скромнее. «Красавец», — с усмешкой прозвучало в мыслях у Деймона, и, сдав на сигнализацию собственный автомобиль, Деймон поднялся в подъезд. Когда Деймон зашел в квартиру, он не знал, была ли Елена дома. Но через несколько секунд, негромко хлопнув входной дверью, он услышал мерный легкий стук шпилек. В сознании успели пронестись отголоски мыслей о том, что она была здесь, но, очевидно, куда-то собиралась… Но спустя мгновение мысли растворились, став чем-то плохо уловимым и размытым. Повернув голову, Деймон замер. Выйдя из гостиной и увидев Деймона, Елена на миг остановилась, а затем сделала несколько шагов. Точеную гибкую фигуру облегала дорогая ткань тонкого черного платья. Его длина была достаточно выше колен, обнажая стройные слегка загорелые ноги. Вырез в зоне декольте — откровенный, балансирующий на грани, но не переходящий ее, — открывает изящные ключицы и подчеркивает достоинства фигуры. Это платье ничего не украшало — не было ни каких-то замысловатых узоров, ни нашивок, оно не оголяло плечи, руки или спину. Только черный цвет… Сводящий с ума. Волнистые шоколадные локоны спадают на плечи. Алая помада. В руках — мобильный телефон. Туфли на тонких шпильках, на которых Елена лавировала так легко, больше чем в половину сократили их с Деймоном разницу в росте. Деймон почувствовал, как в какой-то момент в виски ударила кровь, обдав щеки жаром, и он понял, что слишком долго и слишком пристально смотрит на Елену, изучая ее, и это может быть для нее оскорбительным, учитывая неопределенность их отношений… Но он просто не мог отвести от нее взгляд. Не мог отказать себе в удовольствии видеть ее — ту, которая всегда удивляла его своей выдержанностью и сейчас поселяла в душе смятение, как у шестнадцатилетнего подростка… Снова и снова. И в этот момент он понял, почему этому платью — казалось, такому простому в своем фасоне — не нужны были украшения. Причина была проста: его главным и единственно нужным украшением была она. Однако Елена не отвела взгляд, ни о чем не сказала Деймону. Их взгляды встретились, и, против потерянного смятенного взгляда Деймона ее чайные глаза были спокойны. Она вполне уверенно чувствовала себя под его взглядом, и, слегка улыбнувшись, поздоровалась. — Ты обезоруживаешь… — произнес Деймон, казалось, не слыша ее приветствия. Так странно: он столько раз в жизни делал комплименты, которые могли заставить расчувствоваться даже девушек со стержнем, но сейчас смог сказать лишь эти два слова… Потому, что они были единственной истиной. Она заставляла забывать себя, проникала в кровь, становясь с ним единым целым, подчиняла себе его мысли, когда он так пытался от них уйти… Он действительно был обезоружен в этой неравной битве. Елена на миг опустила взгляд, и ее губ коснулась улыбка, сделав на щеках заметными ямочки. — Ты знаешь, у нас на стоянке, — произнес Деймон, — я сейчас увидел машину… Красный кроссовер «Мерседес». Дерзкий и опасный… И сейчас я подумал, что из многих машин она как нельзя точнее подошла бы тебе. В черных глазах, в которых танцевали бесенята, сверкнул отблеск легкой усмешки. — Что ж, тогда, наверное, я сделала правильный выбор. Слух Деймона зацепился за эту фразу. — Что? — непонимающе проговорил он, но, взглянув в глаза Елены, которая смотрела сейчас на него с беззаботной безмолвной улыбкой в бездонной ночной глубине глаз, он, кажется, начинал оознавать смысл ее слов. — То есть… — Это моя машина, — подтвердила его мысли Елена. Деймон, замерев, на протяжении нескольких секунд смотрел на нее, не отводя глаза. — Несколько дней назад на мой банковский счет капнула неплохая сумма, — сказала она, развеивая последние следы немого вопроса во взгляде Деймона, хотя, конечно, знала, что он понимает, что она имеет в виду. — И я решила, что откладывать осуществление планов на будущее, когда есть возможность сделать это прямо сейчас, действительно глупо. Деймон слушал Елену и чувствовал, что ему хочется улыбаться и схватиться за голову от неверия одновременно. Она действительно осуществила свои планы. Она сама выбрала себе автомобиль. Сама оформила необходимые документы. Сама, без чьей-либо помощи его забрала, хотя до этого долгое время не садилась за руль. «Она совсем еще ребенок», — вспоминались свои же мысли полугодичной давности, и над ними искренне хотелось смеяться. Этот котёнок слишком силён. И этим невыносимо прекрасен. — Это самое красивое сочетание, которое я когда-либо видел. Это был не комплимент. Это была правда. — Ты куда-то уезжаешь? — спросил Деймон. — Мы с ребятами планировали отметить эту покупку, — сказала Елена. — Тем более, пару дней назад вернулась Кэролайн… Мы хотели отдохнуть в каком-нибудь ночном клубе. Я сейчас должна им отзвониться… — на мгновение опустив взгляд на телефон в руках, проговорила она. Но в следующий момент Елена подняла глаза. — Но я понимаю, что я не хочу этого. Точнее, хочу, но не сейчас. Деймон замер, наблюдая за каждым движением Елены. Елена сделала три шага к нему, и стук шпилек вновь пронзил виски. — Сейчас я хочу, чтобы этой ночью было по-другому, Деймон. Елена посмотрела в глаза Деймона и без капли сомнения, спокойно и уверенно произнесла: — Я хочу провести ее с тобой. Деймон не отводил взгляд от ее глаз и чувствовал, как эти секунды стирают все: такие ненужные мысли, прошлое, настоящее… Он не знал, что будет дальше. Но он знал, что будет сейчас, потому что единственное, чего он хотел, — это исполнить ее желание. Потому, что он невыразимо хотел того же. В пронзительных голубых глазах Деймона сверкает усмешка, и в следующий момент он протягивает руку, чтобы плотно сжать ладонь Елены. — Поедем на моей. По губам Елены скользит такая знакомая ему усмешка, и она кивает. Эту ночь они не отдадут никому.