***
С момента ДТП прошло около месяца, но Деймон не заметил течения этих недель. Жизнь со временем вернулась на круги своя — вместе со спешкой, бесконечной нехваткой двадцати четырех часов в сутках и попытками успеть все, что запланировано. Деймон вернулся к работе спустя неделю после выписки из больницы. Состояние заметно улучшилось по сравнению с тем, каким оно было еще неделю назад, — молодой крепкий организм быстро восстанавливался, и Деймон сам знал, что вряд ли задержится на больничном надолго. С этим был солидарен и его лечащий врач, так что вскоре Деймон почти полностью вернулся к обычному для себя ритму жизни. Привыкать к нему не всегда было легко — временами травма давала о себе знать приступами достаточно сильной головной боли, из-за которой все еще приходилось пить обезболивающие, и иногда совсем некстати проявлявшей себя утомляемости, из-за которой в какие-то моменты сложно было работать в привычном темпе. Но была еще одна проблема. Кроме сотрясения, результатом аварии стал перелом левой руки. Вряд ли в такой ситуации можно было найти то, чему можно было бы порадоваться, но, наверное, многие люди именно такое стечение обстоятельств восприняли бы с определенным облегчением в соответствии с известным принципом «из двух зол лучше выбирать меньшее»: хотя левшей в мире не так уж мало, людей, у которых ведущая именно правая рука, все же несравнимо больше. Но после произошедшего Деймон понял, что, вероятно, запас его везения начал потихоньку иссякать: сам он был левшой. По прогнозам врачей, рука должна была быть зафиксирована гипсом еще несколько недель, поэтому на протяжении всего этого времени Деймону было нужно перестраиваться и учиться выполнять самые простые и привычные действия другой рукой. В случае с работой на компьютере сложностей не было — Деймон одинаково свободно мог печатать обеими руками и даже тот факт, что сейчас он мог делать это только одной, на скорость ввода текста почти не влиял, — чего нельзя было сказать о ситуациях, когда писать нужно было от руки. Когда необходимо было поставить подпись на каком-либо документе, — а таких ситуаций в течение рабочей недели было предостаточно, — Деймон был вынужден практически по буквам выводить свою фамилию в нужной строчке: если бы он попытался расписаться так, как делал это обычно, с большей долей вероятности документ был бы испорчен, потому что он с трудом мог контролировать правую руку. Но, несмотря на все это, время шло, и за проходившие недели Деймон постепенно привыкал к этим временным изменениям, которые входили в его жизнь, и они не были для него чем-то значимым. Обследования не выявляли отклонений, с течением времени он начинал чувствовать себя гораздо лучше, и для него это было важнее. На улице стоял теплый сентябрь. Хотя это время почему-то было уже не так популярно у туристов, — для отдыха в Лос-Анджелесе они по-прежнему чаще выбирали лето, несмотря на жару, и весну, — сами жители его очень любили и иногда называли на европейский лад бархатным сезоном. И для этого действительно были причины — сентябрь на Западном побережье был похож на сказку. В начале осени уже не было такой жестокой жары, как в июле и августе, хотя температура приближалась к отметке в тридцать градусов по Цельсию, а океан, совладать с которым зачастую отваживались лишь серферы, становился спокойнее, и тогда можно было познакомиться с ним ближе и сполна насладиться совершенно особенными днями, проведенными на побережье, наполненными красками, в которые могут быть окрашены только морские или океанские города и тона которых становились мягче, словно показывая, что, хотя погода очень похожа на летнюю, лето уступало свои права чему-то совсем иному. В это время невозможно было не влюбиться в теплые вечера — когда воздух, впитывая огненно-оранжевый цвет клонящегося к горизонту солнца, становился прохладнее и на улицах растворялся свежий ветер, доносившийся с океана, унося с собой пыль усталого рабочего дня. Деймону, хотя он навсегда был влюблен в лос-анджелесские ночи, чертовски нравились такие мягкие, будто бархатные, теплые вечера, когда все суетные мысли прошедшего дня уходили далеко назад и можно было выдохнуть, дав волю совершенно другим мыслям. Увидев очертания давно знакомого особняка, Деймон мысленно усмехнулся. Интересно, каким будет их разговор в этот раз? В любом случае, сейчас особенно сильно хотелось, чтобы он все-таки состоялся. Им ведь действительно было о чем поговорить. — Деймон? В голубых глазах, хотя они все так же привычно спокойны, плескается искреннее удивление. — Умею быть неожиданным, да? — ответил Деймон. — Мне пора было бы привыкнуть, но… Что говорить, каждый раз тебе это удается, — усмехнулась Роуз, и они вместе прошли в дом. — Как я вижу, ты… Окончательно оправился, — произнесла она, взглянув на Деймона. Деймон, поджав губы, с легкой небрежностью пожал плечами. — Собственно, поэтому я и приехал. Роуз, внимательно посмотрев на Деймона, вопросительно изогнула бровь. — Мой лечащий врач отменил мне препараты, которые были несовместимы с алкоголем, — продолжил он. — А тебе, насколько я помню, таких вообще не прописывали, так что… Это значит, что мы оба можем выпить. Деймон видел, как во взгляде Роуз проявляется изумление, смешанное с отбликом неверящей улыбки в его глубине, но говорил обо всем абсолютно спокойно, словно для них двоих это были обычные и совершенно привычные вещи. — Поэтому предлагаю провести этот и без того хороший вечер за бутылочкой бурбона, ну, или чего ты сама захочешь, — к выбору своего компаньона я всегда лоялен, — произнес он, глядя ей в глаза с лукавой полуусмешкой на губах, которая с такой легкостью могла обезоружить. Это невозможно было уловить, но Деймон внимательно наблюдал за Роуз и ее реакцией: за это недолгое время он понял, что просчитать наверняка следующее действие этого человека и его мысли нереально, — и поэтому сейчас понимал, что каждая их новая встреча зажигает в нем безотчетный азарт желания узнать, как она поступит в этот раз. Но в изумлении, которым на несколько мгновений загорелся взгляд Роуз, — ни капли растерянности. Она смотрела на Деймона с интересом, но сейчас в ее глазах не было и секундного замешательства, который он так ясно почувствовал в их последнюю встречу около месяца назад. Она смотрит на него, словно на давно знакомого человека, и даже это предложение Деймона, которое отличается от его поведения месяц назад, когда его приглашение поговорить в «более уютном месте», на самом деле, было не приглашением, а требованием, и которое звучит просто немыслимо, учитывая историю их взаимоотношений, не выбивает ее из колеи. Конечно, Роуз догадывалась о том, о чем может быть этот разговор. Но она не боялась этого. — Ты чертовски точно всегда выбираешь время, — с беззлобным смешком сказала Роуз. — Твой отец сегодня возвращается из Европы. — Я знаю, — спокойно ответил Деймон, — поэтому обещаю, что полуночных вечеринок до утра сегодня не будет. Проходит несколько секунд, но их течение отчего-то они оба отчетливо ощущают. Роуз пристально и открыто, не отводя взгляд, смотрит Деймону в глаза, а затем по ее губам скользит усмешка. — Раз ты приглашаешь… В глубине ярких голубых глаз Деймона сверкает острый лукавый огонек. Уголки его губ чуть уловимо изгибаются в одобрительной улыбке, и он, не скрывая удовлетворения, кивает. Он понял, какой ответ только что получил. — Моя машина восстановлению не подлежит, поэтому поедем на такси, — сказал он. На шумные авеню города опускался вечер. Дорога до другого района не была быстрой, но удивительно — ни Деймон, ни Роуз, казалось, этого даже не заметили. За все время дороги они обратились друг к другу всего несколько раз — но уже не потому, что не считали нужным что-то говорить друг другу. Они не видели этого, но сейчас, сами того не подозревая, были так удивительно похожи: в какой-то необъяснимо спокойной тишине, в которой таял мурлычащий звук мотора, не говоря ни слова, они смотрели в окно автомобиля, наблюдая за хитросплетениями улиц, казавшихся такими знакомыми, и думали каждый о чем-то своем — кажется, абсолютно недоступные для внешнего мира. В этом есть что-то особенное — наблюдать за тем, как полыхающий огонь, кроваво-красными языками заката пропитывающий светлую глубину неба, растворяется, превращаясь в небытие, и уступает власть густой чернильной бездне ночи, когда на проспектах большого города неоновыми фарами машин и яркими буквами названий клубов зажигается совершенно другая жизнь. В этом есть что-то особенное — в бархатной темноте города улавливать множество размытых огоньков фар, приближающихся и снова отдаляющихся, чтобы спустя несколько мгновений растаять за горизонтом. Было невозможно узнать, куда спешили водители, но взгляд, словно магнитом, все равно тянуло вслед за этими маячками — в вечернюю глубину города, где кого-то ждали дома, а для кого-то ночь, может быть, только начиналась, освещенная мириадами огней города, который никогда не будет знать покоя. Паб, адрес которого Деймон назвал таксисту и который сам знал и любил очень давно, придерживался лучших традиций ирландских пабов, так известных своей атмосферой и уютом. Здесь не было ярких тонов и броских вывесок: теплый тускловатый свет сочетался с темно-каштановыми тонами, которые здесь преобладали; в воздухе ощущался запах крепкого солодового скотча, смешанный с ароматом свежего лимона. Они оба не думали об этом, но Деймон и Роуз вошли сюда, как старые знакомые: говорили о каких-то мелочах, обсуждали меню, спрашивали о чем-то у официантов. Деймон поймал себя на мысли, что не ждал этого, — и, быть может, поэтому в этот момент он обратил на это внимание: Роуз, сделавшая заказ первой, среди напитков остановила свой выбор на дорогом бурбоне. Не показывая этого, Деймон на протяжении нескольких секунд внимательно вглядывался в черты ее лица, думая о чем-то своем — и от внешнего мира закрытом. Деймон и Роуз сами не заметили, когда на их столе появилась бутылка золотистого Maker’s Mark — одна на двоих, потому что в своем выборе в этот вечер они были солидарны. — Я думаю, учитывая события пятинедельной давности, а точнее, то, какой итог они имели, для того, чтобы выпить, действительно есть весомый повод, — на уголках губ Деймона скользнула кривоватая, едва уловимая усмешка, когда он сделал пару глотков терпкого бурбона. Затем он на несколько мгновений остановился и пристально посмотрел Роуз в глаза. — Но ты ведь понимаешь, что причина не только в этом. Роуз, на секунду опустив взгляд, усмехнулась. Но в ее глазах в этот момент не было ни тревоги, ни нервозности. Они оба знали ответ на этот вопрос. — Наверное, нужно быть очень наивным человеком, чтобы дать на этот вопрос отрицательный ответ. В глазах Деймона вновь блеснула усмешка. — Тогда предлагаю не ходить вокруг да около. Немного переиначивая известный афоризм, Платон, наверное, не так уж плох, и я благодарен ему за то, что он не дал мне погибнуть прямо в машине и вытащил меня, но истина дороже. Поэтому у меня всего два вопроса. Деймон остановился, и в этот момент их с Роуз глаза встретились. Глядя ей в глаза, Деймон спокойно произнес: — Как ты связана с Клаусом и кто такой Марк? И лишь в этот момент в глубине ярко-голубых глаз Роуз заплескалось то, в чем не было того спокойствия, за которым с таким интересом наблюдал Деймон: это было изумление, тонко переплетенное с отголосками тревоги. Роуз смотрела на Деймона, и в течение этого времени, секунда за секундой, в ее глазах все яснее начинала проявляться улыбка, в которой было смешано слишком много: неверие и неспокойствие, неподдельный, горящий интерес. — Клаус… — задумчиво повторила Роуз. Она с такой жадностью, не отводя взгляд ни на мгновение, вглядывалась в глаза Деймона, словно что-то упорно, болезненно пыталась в нем найти, понять ответ на какой-то очень важный вопрос, — и не хотела потерять эту связь. — Ты неплохо узнал мою жизнь, — усмехнулась она. Деймон слегка пожал плечами. — Ты прекрасно знала, частью какой семьи собираешься стать, — спокойно ответил он. Роуз молчала на протяжении какого-то времени. Это были лишь секунды, но их ход, сейчас вдруг замедлившийся, они оба отчего-то ощущали очень ясно. Она лишь пристально смотрела ему в глаза с какой-то тенью неуловимой задумчивой улыбки во взгляде, но понять, что сейчас было в ее мыслях, было просто невозможно. Роуз сложила руки на столе и, не пряча взгляд, спокойно спросила: — И на какой вопрос ты хочешь услышать ответ первым? Деймон чуть покачал головой. — Предоставляю тебе полную свободу выбора. — Учитывая взаимоотношения ваших семей, чувствую, что вопрос с Клаусом волнует тебя больше, поэтому начну с него. Деймон откинулся на спинку кресла, продолжая молча наблюдать за Роуз. — Это очень старая история и… Очень обычная, — произнесла Роуз. — Мы познакомились на студенческом посвяте в 2007-м. Первокурсниками мы оба не были — я тогда училась уже на втором курсе, Клаус на третьем, — но ты наверняка сам знаешь, что исключительно для «новичков» обычно только официальные церемонии, а дальше все перерастает в шумные вечеринки, на которых собираются ребята абсолютно со всех факультетов и с разных курсов. Изначально я не планировала туда идти: незадолго до этого я рассталась со своим парнем, с которым мы были вместе несколько лет — со старшей школы. Это было достаточно болезненно, и… Настрой был совершенно не тот. Но две мои близкие подруги и по совместительству однокурсницы уговорили присоединиться к ним. Я тогда поняла, что мне до смерти хочется поменять обстановку, как-то отвлечься, а на таких вечеринках всегда было шумно и весело, тем более, там всегда было можно встретить старых знакомых. Я согласилась и не пожалела, потому что в тот вечер действительно получилось отлично расслабиться. Все закончилось далеко за полночь. Одна наша подруга перебрала с текилой, ей стало нехорошо и было понятно, что лучше всего сейчас для нее было оказаться дома. Но и без этого добираться домой трем девушкам ночью — такое себе удовольствие. Тогда мы и познакомились с Клаусом. Видимо, он услышал наш разговор и подошел к нам. Он сказал, что приехал на своей машине, и предложил отвезти нас по домам. Мы это предложение восприняли скептически: садиться за руль после такой ночи было странным решением, а в то, что он не пил, верилось слабо — для того, чтобы ходить на такие вечеринки, нужна была здоровая печень. Но Клаус действительно был абсолютно трезв. Не знаю, почему получилось так, что тогда он не выпивал, но для нас троих это можно было считать удачей. К тому же, о Клаусе мы слышали не впервые — с ним близко дружил один наш одногруппник, а он был отличным парнем. В общем, было понятно, что поехать с Клаусом было вполне подходящим вариантом. Так получилось, что меня он отвозил последней — я жила дальше своих подруг, недалеко от Пасадены. В дороге мы разговорились. Говорили что-то о французской музыке и Джо Дассене, который играл у него в машине… Я была искренне благодарна Клаусу, он выручил нас тогда. Я даже не помню, как мы начали общаться, но это началось очень скоро после той вечеринки. Между нами быстро завязались отношения. Когда тебе двадцать и ты полон надежд и планов, ничто не мешает идти по жизни и кайфовать, — сказала Роуз. — Быть рядом с теми людьми, с которыми тебе хорошо и легко, поступать так, как считаешь нужным ты сам. Мы были вместе немногим больше полугода. За это время мы успели чуть лучше узнать друг друга, попутешествовать по Европе и Штатам. Но в конечном итоге расстались. — И что… Была весомая причина? — спросил Деймон. Роуз пожала плечами. — Нет, — ответила она. — Не было никаких драм, скандалов и битья посуды. Просто в какой-то момент я очень ясно поняла, что это не мой человек. Вот и все. Деймон слушал то, о чем говорила Роуз, и изучал ее взгляд, ее самые мимолетные движения и жесты все так же внимательно, как в их первую встречу. Сейчас он не мог ответить себе, чего он ожидал от рассказа Роуз, был удивлен им или нет. Деймон понимал, что их разговор может закончиться чем угодно — и ничем в том числе, потому что он не мог быть уверенным в том, что Роуз согласится обо всем рассказать и, более того, рассказать правду. Но сейчас она говорила обо всем настолько легко, настолько спокойно, прямо и без попыток как-то прекратить этот разговор, хотя по ее глазам было видно, что она не ожидала, что информация об их связи с Клаусом станет ему известна, что внутри у него не оставалось сомнений — она говорит правду. — И ты больше не общалась с ним с того момента? — Деймон чуть наклонил голову набок и с долей скептицизма во внимательном взгляде слегка прищурился. — Деймон, а ты общаешься со многими своими бывшими, с которыми ты встречался в университете? — с нотами недоумения в голосе ответила Роуз. Деймон, услышав ее слова, мысленно усмехнулся. Деймон взял в руку стакан, на дне которого плескался золотистый виски, и в течение нескольких долгих секунд задумчиво смотрел на замысловатый перелив его оттенков в полутусклом свете паба. — Осенью прошлого года… Когда отец представил тебя нашей семье… — проговорил он. — Я тогда был со своей женой, Ребеккой. Деймон поднял взгляд на Роуз. К чему он это говорил, по его взгляду было вполне понятно. — И мне понадобилось время, чтобы в полной мере осознать реальность, когда я поняла, что Ребекка — родная сестра Клауса. Деймон вновь посмотрел Роуз в глаза. — И ты хочешь сказать, что… Ты никогда не была знакома ни с кем из его семьи? Роуз медленно, но абсолютно спокойно покачала головой. — Ни с кем. Деймон медленно выдохнул. Это был тот самый момент, когда и поверить, и не верить в то, что он сейчас слышал, было трудно. Отношения Клауса и Роуз продолжались не пару недель. Даже если их роман не закончился ничем серьезным, они ведь не жили в вакууме… Да, они могли быть не знакомы с Майклсонами лично, и причины Деймон сам вполне ясно некоторое время назад объяснил Стефану, но наверняка в разговорах должны были всплывать хотя бы имена… Но в тот момент, когда Деймон думал об этом, он вдруг останавливался, потому что в мыслях, как вспышка, возникало совершенно другое время… Ведь у них с Викки было то же самое. Она не была знакома ни с кем из его семьи, и он сам вряд ли был бы знаком с ее собственной, если бы не случай… Их обоих это устраивало. Деймон помнил, насколько комфортно им было вдвоем, насколько им обоим не хотелось делить этот мир с кем-то еще — пусть даже с очень близким, о чем-то рассказывать и объяснять… Они были к этому не готовы. Такое правда возможно. — Эти отношения были легкими, — сказала Роуз. — Мы ведь не собирались в следующем месяце жениться, срочно заводить совместных детей. Может быть, именно такие отношения были тем, что было нужно и мне самой, и ему: перед этим я пережила болезненное расставание, у него тоже была за плечами неудачная история отношений… Нам обоим нужно было как-то отвлечься, продолжать жизнь дальше. Мы не были знакомы с семьями друг друга, и нас обоих это не тревожило. Может быть, внутри было какое-то шестое чувство, что ни к чему серьезному наши отношения не приведут, может… — Роуз остановилась на полуслове. — Но мы не жалели об этом. Роуз не сказала больше ничего, и в воздухе на какое-то время растворилась тишина, которую заполнил уже не их разговор, а отзвуки десятков незнакомых голосов, говоривших уже совершенно о другом… Деймон смотрел на виски в своем стакане, не отрывая его с поверхности стола, и течение этих мгновений — долгих, тягучих, как лава, — они с Роуз оба отчего-то ощущали очень ясно. — Как же жизнь иногда интересно перемешивает фигуры на игровой доске… — задумчиво произнес Деймон. — Если тебя это волновало… Джузеппе знает об этом. Взгляды Деймона и Роуз вновь столкнулись. Он внимательно смотрел в ее глаза, а затем усмехнулся уголками губ и, расслабленно взяв стакан виски и отпив немного, все так же, не отводя взгляд от черт лица Роуз, произнес: — Доверительные отношения — это действительно важно. О Марке он тоже знает? Голос Деймона звучал все так же спокойно, почти беспечно — как будто он не переводил тему разговора и они вообще обсуждали абсолютно обычные повседневные вещи вроде похода в магазин. Деймон тонко, просчитывая каждое, самое мимолетное изменение, наблюдал за реакцией Роуз. И эта секунда доставила ему истинное, ни с чем не сравнимое удовольствие. На лице Роуз не дрогнул ни один мускул — в ее мимике не изменилось ничего: она действительно умела филигранно держать себя в руках и контролировать эмоции даже рядом с близкими людьми. Но глаза обмануть не могли. Деймон настолько ясно видел, как в это мгновение на дне голубых глаз напротив, смешанное с искренним недоумением, заплескалась тревога. Он никогда не видел ее в этих глазах раньше. И видеть все это сейчас было чистым кайфом. Но только в глазах Роуз была не только она. В них было что-то еще. Неизъяснимое, словно делающее ее уязвимой… Но в этом не было ничего общего с растерянностью. Это было что-то гораздо глубокое, беспокойное, и имело совершенно другую природу. Но дать этому объяснение Деймон пока не мог. Роуз молчала на протяжении какого-то времени, на мгновение отведя взгляд куда-то в сторону, а затем Деймон увидел, как ее губ коснулась задумчивая усмешка. — Могу поспорить, в твоем представлении это был мой любовник — какой-нибудь парень с обложки журнала, может быть, младше даже меня самой, с которым я провожу время, за спиной у твоего отца наставляя Джузеппе рога? Роуз вновь взглянула на Деймона. Он ничего не ответил, лишь неопределенно пожав плечами, словно предоставляя ей возможность самой подумать об этом, — но было вполне понятно, каким был ответ на этот вопрос. — Пожалуй, в одном ты точно оказался прав. Он действительно младше меня… И намного. Деймон не перебивал собеседницу, вслушиваясь в каждое ее слово, но она твердо держалась под его пристальным взглядом. Ее голос был по-прежнему выдержан и спокоен. — Потому, что ему тринадцать. И он — мой племянник. Две фразы — две пули одна за другой навылет. И эти два выстрела на какое-то время заглушили абсолютно звуки внешнего мира. Больше не было негромких разговоров других посетителей паба вокруг, не было тихой музыки и смеха. Были только слова Роуз, которые оглушительным набатом звучали внутри. — Племянник? — почти по буквам, чувствуя, что это слово для слуха и языка настолько непривычно, словно было иностранным, спросил Деймон. Роуз, чуть приподняв брови и поджав губы, кивнула. Несколько ее последних фраз снова и снова звучали внутри. И с каждой следующей секундой, когда Деймон смотрел на Роуз, когда он вновь мысленно повторял сказанное ею, все сильнее хотелось усмехнуться. Это действительно было бредово. — Для чего тогда тебе нужно делать выбор между ним и Джузеппе? — взглянув Роуз в глаза, спросил Деймон. В глазах напротив сверкнул какой-то необъяснимый острый огонек. Не оставалось сомнений: она поняла, что Деймон стал свидетелем ее разговора с подругой. Сейчас Деймон был готов ко многому: к тому, что ответ Роуз вновь сравняет счет в их странной равной игре, которой они были увлечены уже очень давно, что она разозлится, что их разговор примет другой оборот… Но все его мысли обратились в прах, просто стали пустотой, когда он увидел, что на самом деле было растворено в глубине этих чертовски знакомых и одновременно неизвестных глаз. Боль. Глубокая, молчаливая, щемящая боль, с которой бьется сердце. Роуз не отвечала на вопрос Деймона ничего, но в этот момент он так ясно и неотвратно, как единственную истину, имевшую в этом мире значение, он понимал: причина ее молчания — не страх. Ей правда больно. И эта мысль, пронзившая сознание Деймона ослепительной острой молнией, заставила в какой-то миг замереть его самого. — Мне нужно сделать выбор между ними потому, что скоро может случиться так, что мне действительно будет нужно выбрать только одного из них, — ответила Роуз. Услышав последнюю фразу Роуз, Деймон перестал окончательно что-либо понимать. Он хотел спросить ее о чем-то, нарушить эту отчего-то настолько громкую тишину, которая в этот момент воцарилась между ними, но что-то внутри не давала. Каким бы сильным ни был сейчас душевный раздрай, Деймон продолжал молчать, ожидая, когда Роуз вновь заговорит и сама ему обо всем расскажет. — Марк — сын моей сестры, — спустя время произнесла она. — Джоан старше меня на четыре года, и… — Роуз остановилась, опустив взгляд на ладони и медленно, задумчиво, с каким-то необъяснимым напряжением потерла их. — Наверное, в этом мире у нас обеих не могло быть человека роднее друг друга. Сейчас, слушая Роуз, Деймон вдруг заметил, что она практически не смотрела ему в глаза. Ее взгляд был задумчив, обращен словно куда-то внутрь собственной души, — и казалось, что сейчас ей не было дела до того, что происходит вокруг. — Так случилось, что мы рано потеряли родителей, — продолжила она, и в этот момент Сальватор услышал, как в глубине ее голоса — настолько непривычно негромкого, — словно что-то надломилось. — Папа погиб, когда мне было около трех, я почти не помню его. А когда мне было двенадцать, заболела мама. По утрам начала болеть голова. Ко врачу, конечно, не обращалась — у кого хоть раз в жизни не было мигрени? Таблетка обезболивающего — и на работу. А когда прошла обследование, было уже поздно — ты наверняка знаешь, как это бывает. Деймону никогда не был знаком человек, о котором сейчас рассказывала Роуз; она сама никогда не была близка ему. Но в эти минуты, слыша неуловимую дрожь в голосе человека, силу которого он так хорошо ощущал и — вопреки всему, что бы между ними ни происходило, — уважал, — он чувствовал, как эта дрожь передается ему самому, превращаясь в тонкую натянутую струну где-то с левой стороны груди, заставляя его замереть в этом странном пограничном состоянии между коматозом и реальностью. — После того, как мама… умерла, — это была лишь секунда, но Деймон уловил, как Роуз на мгновение замерла перед тем, как произнести последнее слово, — нас с Джоан забрал к себе дядя, ее брат. У него была хорошая семья, они с женой правда старались заботиться о нас, но у них самих было двое детей, и… Справляться с четырьмя детьми совершенно разного возраста было нелегко. Через несколько лет наши жизни просто начали течь в совершенно разных руслах, несмотря на то, что мы жили под одной крышей. Взгляд Роуз был немного рассеян: сейчас ее реальность была не здесь — она была в воспоминаниях, за много лет до этого момента… — Еще когда мы были подростками, Джоан часто говорила мне, что хочет иметь счастливую семью. Выйти замуж за мужчину, который любил и уважал бы ее, жить вместе с ним в свое удовольствие, путешествовать по миру, спустя время — иметь детей. Как только ей исполнилось восемнадцать, она переехала жить к своему парню — они учились в одной параллели. Дядя не очень этому препятствовал — в конце концов, Джоан была уже совершеннолетней, да и ее характер он знал слишком хорошо. Он понимал, что если она захочет, то все равно сделает по-своему. И… — Роуз на мгновение остановилась на полуслове, будто подбирая те слова, которые помогли бы ей объясниться. — В общем, с того момента в ее жизни начались постоянные поиски мужа. С тем парнем из школы она почти сразу рассталась, но домой больше не возвращалась. Мы обе становились старше, и чем дальше шло время, тем яснее я понимала, что мы с ней очень разные. Я далеко не ханжа и не консерватор, иметь счастливые отношения и в шестнадцать, и в тридцать — одинаково здорово, и поэтому искать их — тоже абсолютно нормально. Но каким бы классным и надежным ни был мужчина, невозможно полагаться только на него одного и ставить отношения во главу угла. Женщина прежде всего должна сама что-то представлять из себя, чтобы знать, что в ситуации, если она останется одна, на нее это никак не повлияет, потому что жизнь — самая непредсказуемая штука на свете и даже счастливые отношения могут однажды закончиться. Образование, карьера, связи с другими людьми — в жизни масса вещей, которые не менее важны, чем отношения с мужчинами. Джоан считала по-другому. Для нее брак был своего рода панацеей, лекарством от всех проблем. Поэтому поиски были бесконечными, и это имело свои последствия. Черт, Деймон, — с какой-то безысходной порывистостью воскликнула Роуз, подняв на него глаза, — да сам Марк — это результат того, что врачи запретили ей делать четвертый аборт за два года! В звонком возгласе Роуз, в ее глазах было такое безнадежное отчаяние, что Деймону на миг было сложно поверить, что он действительно разговаривает именно с ней. Но он смотрел в ее глаза и понимал, что сейчас нет более ясной реальности, чем их разговор. — Я знаю Марка с пеленок, — проговорила Роуз. — Мне было восемнадцать, когда он родился. Он отличный парень, — в этот момент Деймон увидел, как уголков ее губ коснулась наполненная какой-то особенной теплотой грустная улыбка. — Но та обстановка, в которой он живет… За свои тринадцать лет он перевидал потенциальных «пап» предостаточно. Он взрослеет, и… Это не может не влиять на него, — выдохнула Роуз. — Своего отца он никогда не знал, а сейчас может случиться так, что он лишиться и матери. Роуз на несколько секунд замолчала, но Деймон не перебивал ее, не отводя от нее пристальный взгляд. — У Джоан завязались отношения с каким-то бизнесменом из Юты, — произнесла Роуз. Всего одна фраза — но по ней одной, по тому отвращению, которой она была пропитана, можно было почувствовать, что творилось у нее в душе. — В октябре она собирается улетать к нему. Но брать Марка с собой сейчас она не хочет — она считает, что им с тем мужчиной нужно пообщаться вдвоем, наедине, привыкнуть друг к другу. И Джоан хочет, чтобы на это время Марка забрала я. Роуз вновь остановилась. А в следующий миг произошло то, чего Деймон не ожидал: она вдруг порывисто подняла на него взгляд, посмотрев ему прямо в глаза, и, словно молитву, словно сама о чем-то его просила, произнесла: — Деймон, я очень хочу его забрать. Услышав эти слова, Деймон вдруг ощутил, как бешено заколотилось сердце. Не было слышно ничего, никаких звуков внешнего мира — только этот абсолютно безумный, не поддающийся никакому ритму стук, оглушительным набатом секунда за секундой раздающийся внутри. И в этот же момент он почувствовал, как в этой же стороне больно кольнуло — как будто сквозь сердце прошла тонкая холодная игла. — Но… — Роуз покачала головой. — Я просто не знаю, как сказать об этом Джузеппе. Когда мы только начали отношения, — немного помолчав, сказала она, — мы с ним договорились, что у нас не будет детей. Джузеппе воспитал своих троих, а мне для того, чтобы состояться как женщине, необязательно иметь ребенка. А сейчас, когда все встало с ног на голову… Я понимаю, что если Марк будет жить с нами, нам придется изменить свою жизнь. И я понимаю, что Джузеппе может быть просто к этому не готов. — Даже если ты заберешь племянника к себе, — задумчиво проговорил Деймон, тщетно пытаясь справиться с хаосом в мыслях, — то что в этом такого? Ну, поживет пацан какое-то время с вами, потом его заберет твоя сестра. Какая в этом трагедия? Почему ты уверена, что отец будет препятствовать? — Деймон, она не заберет его, — Деймон, перебила его Роуз, и он услышал, как ее голос сорвался. Деймон поднял голову, и их взгляды столкнулись. В глазах Роуз и в ее словах, сорвавшихся с губ, как подстреленная птица, — исступленное отчаяние, пульсирующая тревога… И живая боль. Ей страшно и больно. Но не за себя, а за того маленького человека, за жизнь которого она сейчас была ответственна. Которого она сильно любила. В этом не было сомнений. Было до безумия непривычно видеть всегда сильную, уверенную в себе Роуз именно такой — мятущейся, просто не знающей, какой шаг она должна сделать дальше. Но именно в эти странные минуты, в правдивость которых до сих пор было настолько сложно поверить, между ними произошло что-то абсолютно невероятное. Именно сейчас так ясно, так остро Деймон чувствовал одно: он понимает Роуз. И то, что чувствует она, откликается в его собственной душе. — Джоан никогда не ставила Марка на первое место, если ей нужно было выбирать между собственными отношениями и им, — с горечью негромко сказала Роуз. Деймон молчал. Несмотря на то, что он все еще пытался дыханием привести сердцебиение в норму, грудная клетка продолжала ныть от быстрого сердечного темпа. — Да уж, — спустя секунды тишины негромко проговорил Сальватор. — По всей видимости, жизнь умеет писать сценарии гораздо интереснее, чем можем придумать мы сами. Сейчас он понимал, что последняя сказанная им фраза заключает в себе, наверное, самую чистую истину, которую возможно вообразить. Отнекиваться и пытаться себе переубедить не было смысла: он должен был признаться в себе, что от этой истории ожидал чего угодно… Но только не того, что рассказала ему Роуз. Племянник, ситуация с сестрой, Джузеппе… Осознать все это было трудно. Привыкнуть к этому — Деймон теперь очень ясно это понимал — будет еще труднее. — На календаре сентябрь, скоро мне нужно дать сестре ответ, а я… — Роуз как-то неловко, совсем по-детски пожала плечами и усмехнулась. — До сих пор не могу рассказать обо всем Джузеппе. И тот разговор, который ты, по всей видимости, слышал… Я говорила со своей подругой именно об этом. Роуз выдохнула. — Да, наверное, я слабачка. — Знаешь, — вдруг спокойно произнес Деймон, глядя куда-то вдаль, словно не слышал того, о чем говорила сейчас Роуз, — я понимаю, что я вряд ли тот человек, мнение которого имеет для тебя исчерпывающее значение. Но… Деймон перевел взгляд на Роуз, и их глаза встретились. — Расскажи обо всем отцу. Чем скорее — тем лучше. Так будет лучше и для вас… И для пацана. В тоне Деймона — ни капли тревоги. В нем — удивительная спокойная уверенность. Как будто он наперед знает, каким будет исход ситуации, если Роуз действительно сделает так, как он сказал. Деймон не видел, а может быть, просто не подал виду, что заметил, как она на протяжении нескольких секунд до жадности пристально всматривалась в черты его лица. Но больше Деймон не сказал ничего. К этой теме в этот вечер они больше не вернулись. На улице давно стемнело и паб оживленно гудел, но Деймон и Роуз не уезжали домой. Они пили виски, обсуждали что-то, уже абсолютно не относящееся к тому, с чего они начали, и оба даже не замечали, с какой легкостью это происходит. Они не думали об этом, о том, что еще каких-то пару недель назад все было совсем по-другому. В этот вечер они оба читали в глазах напротив книгу, которую все это время почему-то даже не хотели открывать, — и вот так, фраза за фразой узнавать того, кого ты, как казалось, неплохо понимал, было просто немыслимо, почти нереально. Наверное, так бывает всегда, когда впускаешь в свою жизнь нового человека, учишься доверять почти чужому то, чем полнится твоя душа. Но Деймону и Роуз не хотелось думать об этом. Отчего-то хотелось лишь говорить, что-то рассказывать и отвечать на вопросы, и причиной был не алкоголь, — быть может, от того, что делать это было удивительно просто. Им обоим было легко и спокойно — и только это имело значение. — А что в конечном итоге с машиной? — спросила Роуз. — На экспертизе установили, почему отказали тормоза? Деймон усмехнулся. — На экспертизе дали потрясающий разброс вариантов, — ответил он. — Либо в тормозной шланг попал острый камень, отлетевший во время движения от дороги, и порезал его, либо его подрезал кто-то посторонний. Какой выбрать, я пока не знаю. Деймон увидел, как в глубине глаз Роуз заплескалось удивление. — И что… Есть кого подозревать? — с осторожностью спросила она. Деймон пожал плечами. — Я не настолько самовлюбленный, чтобы думать, что за моей головой открыли охоту, — сказал он. — Но, скажем так, счастья-здоровья-успеха во всех начинаниях мне желает не весь земной шар. Роуз задумчиво молчала. — Даже странно, что ты не рассматривал вариант с тем, что это подстроила я, — спустя некоторое время слегка усмехнулась она. — Поверь, я был готов, — спокойно, с такой же усмешкой в глазах ответил Деймон. — Если бы не два ма-аленьких, — в этот момент он показал соответствующий жест, соединив указательный и большой пальцы правой руки, — «но»: ты села вместе со мной в эту машину, а потом еще и вытащила из нее, когда она задымилась. Если ты и организатор этого ДТП, то, уж извини, туповатый. — Спасибо, Сальватор, — хохотнула Роуз, — ты просто мастер комплиментов. — Ну, это я даже еще не старался, — чуть прищурившись, сказал Деймон и осушил свой стакан с виски. И Роуз, и Деймон прекрасно знали меру в алкоголе и умели вовремя остановиться. Не пили они много и в этот вечер, тем более что оба имели для этого весомые причины. Но летело время, краски вокруг начинали смазываться, а на щеках горел теплый румянец. Все чаще они смеялись, говоря о чем-то, все меньше мыслей было о времени, клонившемся к глубокому вечеру: горький привкус солодового виски смешивался со свежестью лимона на губах и наполнял голову легкостью дурмана, забиравшей из реальности. Не хотелось думать ни о чем — лишь смеяться и что-то обсуждать, ненадолго застряв в этих минутах, в которых была такая легкость. Когда они вышли на улицу, было уже прохладно, и ветер, доносившийся с океана, обдавал кожу мурашками. Деймон сам не помнил, как смог набрать номер такси и как они с Роуз смогли выйти потом из паба, — в мышцах разливалась теплая слабость, и ноги, ставшие совершенно ватными, с трудом поддерживали тело. — Какой адрес? — повернувшись с переднего пассажирского вполоборота к Роуз, которая села на заднее сидение, спросил Деймон. В голове был полный кавардак — в ушах сильно шумело, и в этом странном, необъяснимом, но очень громком звуке рваными отголосками без конца и без начала слышались многочисленные фразы, среди которых невозможно было сформулировать хотя бы пару четких слов. — Штат Калифорния… — с серьезностью начала Роуз. Деймон исподлобья посмотрел на нее. — Твоя мать, ты бы еще с названия галактики начала, — буркнул он. — Ой, заткнись, — фыркнула Роуз. — Мы едем в Бель… Бель-Эйр, — обратившись к водителю, сказала она, но прошло еще немного времени, прежде чем они с Деймоном назвали точный адрес с указанием улицы и номера дома. На дорогах города, на который, рассеянная в тусклом свете фонарей, опускалась ночь, было спокойно. Ноги гудели, как после долгой пешей прогулки, и вдруг сильно захотелось спать, но успокаивала лишь мысль о том, что до Бель-Эйр, кажется, должно было быть не так уж и далеко. В Бель-Эйр оказалось даже теплее, чем в даунтауне, — колючая знобкость сменилась намного более привычным теплым влажным воздухом, и это было гораздо приятнее. Расплатившись с таксистом и выйдя из машины, почувствовав под собой жесткую опору, Деймон ощутил, что держаться на ногах трудно: временами начинало казаться, что асфальт под ними ненастоящий и просто уплывает. Поэтому дорога до особняка от обочины, от которой нужно было сделать несколько шагов, для него превратилась в настоящее испытание. Прислонившись спиной к стене, пока Роуз с ругательствами пыталась отыскать в сумочке ключи, Деймон наблюдал за ней. — Слушай, у меня вопрос, — произнес он. — А почему я вообще здесь… Если… Я в другом районе живу? Роуз подняла на него взгляд. — Спроси что полегче, — простонала она, — и не заставляй меня вникать в твою идиотскую логику. Потому, что если я сейчас не найду ключи и окажется, что Джузеппе еще нет… Нашла! В руках Роуз зазвенели ключи, и она, с горем пополам отыскав вроде бы подходящий, попыталась вставить его в замочную скважину. Однако, сколько бы Роуз ни пыталась провернуть в ней ключ, все усилия были тщетны, он не поворачивался ни в какую сторону, как будто застряв. — Ч-ч-черт, — сквозь зубы прошипела Роуз, делая очередное усилие. В воздухе снова раздался характерный металлический звук удара ключа о поверхность, разрезавший тонкую материю тишины. На сонной улице было спокойно — здесь единственными нарушителями этого спокойствия были только они. Сделав шаг к Роуз, Деймон забрал у нее ключи. — Дай, — сказал он. — Иначе мы здесь реально заночуем. Было непонятно, что было причиной, — возможно, Деймон просто правильно вставил ключ, а может, для того, чтобы провернуть его, нужна была сила, но спустя пару секунд до слуха донесся характерный щелчок. Деймон хотел толкнуть дверь, но сделать этого не успел: в гостиной зажегся свет, и в следующий момент дверь открылась изнутри, а затем послышался хрипловатый недоуменный голос. — Что за… — Джу-у-уз, — с блаженной полуулыбкой протянула Роуз и зашла в дом. — О, отец, — увидев Джузеппе, радостно воскликнул Деймон, вскинув брови и слегка махнув рукой, — здорòво! Совершенно нечитаемым взглядом наблюдая за ними, Джузеппе глазами проводил Деймона и Роуз, ввалившихся в гостиную. — Что происходит? — только спустя пару секунд почувствовав, что к нему вновь вернулась способность формулировать фразы, проговорил Сальватор-старший. — Помнишь, я говорил тебе, что у тебя херовый вкус на баб? — с трудом выговаривая слова и плечом упираясь в стену, произнес Деймон. — Так вот, забудь. У тебя невеста — во, — с этими словами Деймон поднял большой палец вверх. — Так что как там говорится? Совет да любовь и всего-всего… Деймон провел ладонью по лицу и сморщился. — А я пока пойду спать, — буркнул он. — Пап, я здесь прилягу, ладно? — спросил он, кивнув в сторону ближайшего дивана и, естественно, не дожидаясь ответа, сделав несколько шагов, прямо в обуви, завалился на него и, кажется, в этот же момент отключился. — Роуз, может, объяснишь? — переведя остолбенелый взгляд с Деймона на девушку, спросил Джузеппе, хотя, конечно, понимал, что это бессмысленно. — Ой, Джуз, давай завтра, — простонала Роуз, положив ладони ему на плечи. — Так болит голова… Завтра мы тебе все расскажем… А сейчас спать, хорошо? — А этот тогда пусть здесь спит, — кое-как сняв кардиган, Роуз едва заметно кивнула в сторону Деймона. С этими словами, чуть покачиваясь и больше не глядя ни на Джузеппе, ни на Деймона, Роуз вышла из гостиной. Джузеппе, приподняв брови, молча наблюдал за этой красноречивой картиной. — Дурдом, — вновь посмотрев на сына, уже наверняка видевшего сны, выплюнул он, но ему не оставалось ничего другого, кроме как погасить в гостиной свет и действительно дождаться утра.72. По другую сторону
24 февраля 2021 г. в 00:17
— Курс цераксона тоже нужно продолжить до конца месяца. На это время лучше отказаться от кофе. И под абсолютным запретом — алкоголь. Он несовместим с некоторыми компонентами препарата, если они вступят во взаимодействие, это будет чревато отеком мозга.
Периодически делая пометы в истории болезни, лечащий врач Деймона поэтапно, переходя от одного аспекта к следующему, рассказывал об особенностях предстоящего дальнейшего лечения после выписки. Впрочем, это было не монологом, а, скорее, диалогом: в какие-то моменты Деймон останавливал его, задавая вопросы, если что-то оставалось не вполне понятным, и Стивенсон подробно объяснял ему все, что касалось его вопроса. Вслушиваясь в объяснения врача, Деймон ловил себя на мысли, что осознавать, что прошло столько времени, — удивительно: этот отрезок занимал в памяти большое место, но очень напоминал белое пятно, за которым невозможно было вычленить какие-то детали или эмоции.
Деймон провел в больнице восемь дней, и лечение там стало для него определенным — и достаточно непростым — испытанием. После сотрясения необходимо было соблюдать постельный режим — вставать нельзя было на протяжении всего дня, да и, даже захотев нарушить предписания врачей, сделать это было трудно: на фоне травмы в первые дни сохранялось сильное головокружение. Ограничения коснулись практически всех привычных занятий: нельзя было ни читать (вне зависимости от носителя), ни работать с ноутбуком или планшетом, ни смотреть телевизор, ни слушать музыку или аудиокниги через наушники — под запретом было все, что давало хотя бы мало-мальскую нагрузку на центральную нервную систему. Такой режим превращал день в прямом смысле в схему «лежать и смотреть в потолок», привыкнуть к которой, наверное, для любого человека, и тем более живущего в совершенно противоположном ритме, было бы непросто. За эти дни Деймона в больнице не раз навещали семья и друзья, но эти встречи были короткими моментами в двадцати четырех часах, лишь ненадолго меняя строгий однотонный распорядок. Единственным спасением от этих вечностью тянущихся часов был сон — несмотря на то, что, как и ожидали врачи, интенсивность проявления симптоматики начала спадать спустя несколько дней, Деймон все еще был ослаблен и очень часто чувствовал сонливость. В таком замкнутом бесцветном круговороте от долгого сна без сновидений до бодрствования, проходившего как будто тоже в полусне, прошла почти неделя. Эти странные дни были наполнены светлыми тонами окружающих стен и тишиной больничной палаты, в которой особенно отчетливо звучали мысли, которые так удачно получалось заглушать шумной суетой будней в бесконечных дедлайнах, и в которой особенно громкими становились воспоминания… Быть может, человеку однажды действительно нужно остановиться. Оставить за спиной работу, сотню вопросов, встречи, попытки куда-то успеть и что-то догнать. Оставить мысли о том, что будет завтра. Прислушаться к тишине и впустить в себя спокойствие, о котором мы уже едва ли что-то знаем. И Деймон не противился этому, вот только… В спокойствии этом не было легкости. В нем была лишь свинцовая тягучая тяжесть, медленно расползавшаяся где-то под ребрами… Тяжесть и горькая-горькая неизъяснимая тоска.
Кроме того, чтобы по максимуму оградить организм от стрессов, лечение в больнице в основном было направлено на то, чтобы купировать симптоматику и предотвратить развитие возможных осложнений после травмы, — поэтому медикаментозная терапия по большей части состояла из обезболивающих и улучшающих мозговое кровообращение препаратов. В первые дни случалось так, что Деймону приходилось колоть анальгетики по несколько раз в сутки, — головная боль не проходила, и хотя бы ненадолго уснуть, даже несмотря на постоянную сонливость, удавалось только после дозы препарата. Хотя зачастую пациентов с сотрясением мозга после оказанной первой помощи отпускают домой, было понятно, что врачи приняли правильное решение, оставив Деймона в клинике: его состояние требовало наблюдения специалистов. Впрочем, их прогнозы оказались правдивы: спустя три или четыре дня его состояние действительно пошло на стабилизацию — постепенно начинала снижаться интенсивность головных болей, появлявшихся реже, сознание прояснялось и слабость ощущалась уже не так явно, — общаться с теми, кто к нему приходил, Деймону было уже гораздо легче, чем в предыдущие дни. К концу недели показатели анализов практически пришли в норму и улучшение в самочувствии было вполне ясным, поэтому врачи не видели никаких препятствий к тому, чтобы выписать его домой. Сам Деймон разницы между лечением в клинике и лечением за ее пределами практически не видел, потому что в полной мере вернуться к привычному ритму жизни все равно не мог: несмотря на положительные сдвиги в состоянии, говорить о возвращении к работе было еще рано, и по разговору со своим лечащим врачом Деймон понял, что на данный момент пока нельзя рассматривать какой-то другой вариант, кроме как остаться на больничном, — как минимум на ближайшую неделю. Поэтому на это время Деймон полностью отошел от дел в ресторане, оставив вместо себя нескольких помощников, — тем более что работать в обычном режиме у него сейчас возможности не было.
Разговор Деймона со Стивенсоном продолжался еще на протяжении какого-то времени, но не был очень долгим: врач сумел донести всю необходимую информацию в сжатой, но доступной форме, поэтому задерживать пациента, который и без того достаточно времени провел в клинике, не было никакой необходимости.
— О физических нагрузках рассказал, о режиме дня тоже, о препаратах, ограничениях… — негромко задумчиво проговорил врач. — Вроде бы все сказал. После того, как закончится курс препаратов, я бы посоветовал вам снова сделать МРТ, — сказал Стивенсон. — В первый год после травмы нужно наблюдать состояние в динамике. Ну, а в остальном… — мужчина на несколько секунд остановился. — Если возникнут какие-то вопросы, у вас есть мой номер телефона, я буду рад помочь. Но, как я всегда говорю своим пациентам, лучше пусть будет так, что связываться со мной необходимости не будет вообще, — мягко усмехнулся он.
Деймон улыбнулся.
— Спасибо, мистер Стивенсон, — поблагодарил он и пожал врачу руку.
— Выздоравливайте, — сказал Стивенсон, и мужчины попрощались.
Выйдя из кабинета, Деймон отправился в сторону регистратуры — необходимо было забрать еще кое-какие документы. Делая один шаг за другим, он на мгновения прислушивался к своим ощущениям. Надо же, ведь что может быть проще — пройти пару коридоров? — но сейчас не верилось, что он может сделать это самостоятельно. В ногах, отвыкших от нагрузки, все еще была слабость. Порой ощущение твердой опоры под ними исчезало, и начинало казаться, что под ногами не она, а просто воздух. В такие моменты возникало гадкое чувство, появляющееся у человека, идущего в кромешной темноте по краю обрыва и не знающего, куда он сделает следующий шаг, и, сталкиваясь с четкой абсолютно противоположной картинкой перед глазами, которые совершенно ясно видели пол или ступени, оно на какие-то секунды заставляло Деймона ощутить, что он не вполне может контролировать собственное тело. Поэтому, идя по отделению, он — может быть, не совсем осознанно — старался держаться ближе к стене. Это странное ощущение выматывало, заставляя чувствовать какую-то беспомощность, и в глубине души он надеялся, что скоро, когда организм привыкнет к физическим нагрузкам, оно пройдет.
Перед глазами сменялись уже знакомые коридоры, но теперь Деймон мог идти по ним самостоятельно и для выписки оставалось уладить пару незначительных формальностей, но поверить в то, что сегодня можно было покинуть клинику, было отчего-то трудно. Тусклые дни в больничной палате вытеснили в памяти то, что происходило до, размыв когда-то яркие очертания, и даже мысль о том, что такое время может повториться, вызывала отвращение. Однако вместе с этим болезненно сильным нежеланием оставаться в клинике, Деймон чувствовал в душе несто другое — казалось, что противоречащее, и потому — абсолютно нелогичное. Он на протяжении долгого времени не мог объяснить себе причину, но сейчас, когда наконец можно было вернуться домой, он понимал: он этого не хочет. И это чувство — такое острое, пульсирующее, какой-то неясной занозой саднящее внутри — сейчас он узнавал впервые в своей жизни.
Деймон никогда не был домоседом, не имел той болезненной привязанности к дому, хорошо ощутимой в жизнях некоторых людей, которые ни за что не променяли бы вечер с горячим чаем и кино в гостиной на выходные в шумной компании или вылазку куда-нибудь: когда он жил один, часто случалось, что он не ночевал дома или вовсе не был там по несколько дней, проводя время с друзьями или женщинами и нередко уезжая за пределы города. Он никогда не чувствовал от этого какого-то дискомфорта — такой образ жизни, наполненный сменой мест, впечатлений и красок, быть может, точнее всего подходил его душевному состоянию и характеру. Но вместе с этим Деймон никогда не был «вечным путешественником», казалось, забывавшим о том, что у него есть дом, — он помнил об этом всегда. Сколько бы он ни провел за его пределами, для Деймона место, где он жил, было местом особой гармонии. Ему нужно было совсем немного времени, чтобы, оказавшись там, «перезагрузиться», привести мысли в порядок и расслабиться. Таким местом для него были и дом, в котором он жил вместе с Ребеккой, и его квартира в Западном Голливуде. Может быть, дело было в атмосфере, которая с течением времени впитывает энергетику людей, живущих в том или ином месте, и с течением времени подчиняющейся ей, а может, причина была в чем-то другом, — неизменно было одно: приезжая домой, Деймон чувствовал себя необъяснимо спокойно и легко.
Ничего похожего не было в этот момент. Деймон осознал это, когда понял, что сильнее всего сейчас хотел бы закрыть больничный, — и что причина была далеко не только в том, что делами своего бизнеса он с самого начала привык заниматься самостоятельно и что таким людям, как он, непросто давались пусть непродолжительные, но «выпадения» из жизни. Он был рад, что теперь мог выписаться из больницы, но в нем не вызывали никаких эмоций мысли о том, что теперь он сможет долечиваться в гораздо более привычной обстановке, что вернется туда, где мог быть сам себе хозяином и в ту атмосферу, которая была дорога ему всегда, — он не чувствовал радости от того, что мог вернуться домой. Пока Деймон не мог осознать причину этого, не пытался прислушаться к себе, но ощущал это так точно и ярко, что это чувство ложилось на плечи какой-то странной каменной тяжестью.
Мысли о том, что сказал врач, и о возвращении домой — рассеянные и немного сумбурные — все еще кружились в сознании, и Деймон понимал, что понадобится время, чтобы в спокойной обстановке все это осознать. Вокруг было так же суетно, какими были и мысли: мимо куда-то спешили врачи, иногда переговариваясь с пациентами или друг с другом, в воздухе один за другим или порой одновременно раздавались сигналы входящих звонков на рецепции. Несмотря на то, что этой спешащей куда-то шумливости было предостаточно в буднях многоголосого мегаполиса, Деймон вдруг понимал, что она не вызывает раздражения: в ней было много жизни… И это было очень нужно — особенно сейчас.
Сознание стало яснее, и в нем прозвучали глухие, отдаленные отголоски тех нескольких вопросов, которые Деймон сейчас хотел задать одному из сотрудников регистратуры, и мыслей о документах, которые ему нужно было забрать. Деймон сделал несколько шагов в сторону стоек рецепции, одна из которых, кажется, была свободна. И тогда произошло что-то странное… В тот момент, когда он поднял глаза. Одной секунды хватило для того, чтобы побледнели яркие краски, чтобы умолкли звуки окружающего мира, — для него одного, когда жизнь вокруг кипела, не останавливаясь ни на миг.
Спортивная тонкая фигура. Блестящие каштановые волосы, легкими волнами спадающие немного ниже плеч. Едва уловимые слегка небрежные движения.
Это казалось чем-то нереальным. Но в эту секунду Деймон готов был ответить любому на этой Земле, кто вздумал бы с ним спорить.
Голос слов и фраз, обрывками продолжавших наперебой шуметь в голове, растворился, когда внутри так четко, так оглушительно прозвучало лишь одно имя, — словно единственная истина, которая существовала в этом мире.
Елена.
Но почему она сейчас была в этой клинике? Если у нее возникли какие-то проблемы со здоровьем, почему она обратилась именно сюда, хотя жила в совершенно другом районе? А если дело было не в этом… Тогда что было причиной? Все было странно, нелогично, непонятно, и мысли об этом беспорядочным роем снова закружились в сознании, перемежаясь с тысячей вопросов, звучавших в них. Но Деймон вряд ли смог бы объяснить, что происходило у него внутри, — он просто об этом не думал. Все мысли, все вопросы о том, как и почему, вдруг стали такими мелкими — они перестали иметь хоть какой-нибудь смысл в тот момент, когда Деймон почувствовал, что его душу до самых краев наполняет лишь одно. Он ощутил это так ясно, так неотвратно и остро, что это стало единственным, что имело значение в эту минуту, — невероятное горячее и необъяснимо сильное желание… И вместе с этим — такое простое.
— Елена, — произнес Деймон, сделав шаг вперед, а затем сам не заметил, как уже громче повторил: — Елена!
Плечи девушки чуть дрогнули, и она обернулась.
Деймон хотел сказать что-то, но слова застыли на губах, и он замер на своем месте, не в силах пошевелиться, словно в кровь ввели сильный парализующий препарат, действию которого тело подчинилось мгновенно, — до самой последней клетки. Это была до болезненности яркая, ослепительная вспышка — как молния, ударившая посредине солнечного дня. В лице человека напротив — ни одной знакомой черты. И даже глаза — не карие, а темно-зеленые.
— Простите?..
Но Деймон не смог ответить ничего на этот несмелый вопрос. Он лишь смотрел, не отводя взгляд, на свою собеседницу, чувствуя, как артерии, по которым циркулировала кровь, превратились в нечто напоминающее холодно статичный мрамор. Это были немыслимо странные секунды. До невозможности мерзкое чувство невесомости — как будто падаешь с большой высоты. А мимо все так же куда-то торопились люди, погруженные в свои дела и заботы, и, может быть, взгляды некоторых из них на пару мгновений останавливались на странном мужчине, стоявшем посреди большого зала с каким-то необъяснимым немым вопросом в глазах… Но Деймон по-прежнему оставался на своем месте, не имея силы сделать и шага, и понимал, что, может быть, впервые в жизни чувствует, каково это, — не быть хозяином собственного тела. Казалось, что ответа незнакомки он даже не слышал: он думал лишь о том, как он мог перепутать эту девушку с Еленой. Ведь сейчас он прекрасно видел, что даже фигуры у них были совершенно разные… Лишь через несколько секунд из этого ледяного коматоза его вывел звонкий голос, вновь прозвучавший в воздухе.
— Сэр, вам что-нибудь было нужно?
Миг — сердце снова начинает стучать в привычном ритме, а к вискам приливает кровь. Кинопленка жизни продолжается.
— Прошу прощения, — проговорил Деймон, все еще глядя в ее зеленые глаза и не вполне чувствуя, что произносит эти слова. — Я обознался… Еще раз извините.
Ощущение реальности вернулось окончательно. В сознании мелькнула мысль о том, что он зря задерживает ее, а еще о том, что внизу, на парковке, его ждет Стефан и ему нужно быстрее уладить все вопросы с документами, — и Деймон прошел в противоположную сторону, к стойкам регистратуры.
Деймон больше не видел эту девушку, которую отчего-то принял за Елену, но не мог перестать думать об этом мимолетном моменте. Это было так странно и необъяснимо — они не общались все эти дни, и сейчас Деймон понимал: хотя, зная разговорчивость Кэролайн и их близкие отношения, было понятно, что о случившемся Елена, скорее всего, узнает, он не задумывался о том, что когда-нибудь Елена навестит его в больнице… Быть может, потому, что очень тонко за то недолгое время, что они провели вместе, он сумел прочувствовать некоторые черты ее характера. Но он все равно почему-то увидел ее в совершенно другом человеке. И навсегда запомнил ту воздушную, опьяняющую, почти ребяческую легкость, которая вдруг объяла душу в ту секунду.
История с ДТП еще не была завершена: Деймон ждал итогов технической экспертизы, на которую после аварии был отправлен внедорожник. С момента его выписки из больницы прошло около недели, когда результаты были готовы. За это время, хотя необходимо было принимать определенные препараты, что тоже накладывало некоторые ограничения, Деймон постепенно, в той мере, в которой позволяло его состояние, возвращался к обычной жизни и не стал тянуть с тем, чтобы выходить на улицу и возвращаться к разрешенным физическим нагрузкам. Такое задействование ресурсов организма, заставлявшее его «вспоминать» привычный ритм жизни, дало свои плоды: отголоски травмы, которые, конечно, все еще давали о себе знать, со временем начинали ощущаться менее остро, и это, безусловно, отражалось на самочувствии — Деймон сам постепенно начал замечать, что на спад пошли утомляемость и сонливость. Деймон не хотел растягивать эту и без того малоприятную историю, поэтому вместе со Стефаном они поехали в экспертный центр на следующий день после того, как ему пришло извещение о том, что результаты экспертизы готовы.
— Деймон, я понимаю, что ситуация не из приятных. Но я думаю, что здесь нужно подходить с другой стороны… Слава Богу, что все остались живы и относительно здоровы.
Деймон слышал голос Стефана, но в этот момент не ответил ничего. Так же, как и минуту назад, плотно сомкнув губы, он всматривался в машину, рядом с которой они сейчас стояли. Было понятно, что восстановлению она не подлежит, — да даже если бы ее и было возможно отремонтировать, Деймон сам не сел бы за руль автомобиля, побывавшего в таком ДТП. Все так же молча Сальватор проводил взглядом от детали к детали. В груде металла, в которую практически за несколько секунд превратилась машина, с трудом можно было узнать дорогой внедорожник. Спереди кузов практически полностью был разрушен. По лобовому стеклу, начиная примерно от искривленной левой передней стойки, немного наискось шла глубокая трещина. Приоткрытый капот почти наполовину был измят, как тонкий жестяной лист. Фары были разбиты. От передней части автомобиля повреждения шли дальше по кузову, и становилось видно, что удар в большей степени пришелся на водительскую сторону: сильно искорежена была дверь, на переднем крыле с этой стороны, тоже помятом, кое-где сошла краска, делая несколько глубоких царапин еще более заметными; при столкновении, судя по всему, было задето даже переднее колесо — слегка был искривлен диск. Эти повреждения были знакомы Деймону до последней детали, так точно и ярко отпечатавшимся в памяти, как вспышка фотоаппарата, но он все равно раз за разом скользил по ним взглядом и в эту минуту чувствовал, как внутри каким-то нестерпимым ноющим ощущением разливается необъяснимая тяжесть. Это ощущение было очень похоже на то, которое рождается в душе в тот момент, когда человек теряет дорогую ему вещь, которая была с ним долгое время. Есть осознание, что, насколько бы ценной ни была вещь, это все-таки просто вещь и она не стоит негатива, копящегося в душе, потому что мире есть то, что имеет гораздо большее значение… Но внутри, где-то в области груди, разливается что-то болезненно обжигающее: обида, сожаление и какое-то безмолвное бессилие, — и ты чувствуешь, как эта смесь циркулирует по венам, — медленно так, не оставляя ни одной клетки, не обожженной собой…
Деймон перевел взгляд на брата.
— Только клинический идиот поспорил бы с этим, — ответил он, а затем вдруг вновь обратил взгляд к машине.
Деймон молчал в течение какого-то времени, а затем, не отводя от нее глаза, сквозь зубы негромко произнес:
— Но все-таки интересно, когда этот гребаный год закончится…
По тому, какими задумчивыми были последние сказанные Деймоном слова, было понятно, что они не адресованы Стефану и вряд ли Деймон вообще стремился, чтобы брат услышал их. Услышав эту тихую фразу, Стефан почувствовал, как сердце с силой ударило два раза. Всего несколько слов. Спокойная интонация. Холодная усмешка. Но хотя бы на секунду задуматься о том, что за ними стояло, значило подойти к краю пропасти. Вряд ли разбитую машину можно было считать трагедией после всего случившегося в жизни Деймона за последнее время. Сам факт того, что после такого столкновения они с Роуз действительно остались в живых и обошлись лишь отдельными травмами, не представлявшими угрозы, отодвигал все остальные последствия аварии далеко на второй план. Но после событий последних месяцев это ДТП становилось действительно последней каплей, после которой в душе поселялась твердая уверенность, что где-то наверху правда кто-то есть и этому кому-то отчего-то очень сильно захотелось сполна проверить на прочность этого человека… И сейчас произошедшее несколько дней назад выглядело, как насмешка. Циничная и довольно мерзкая.
Сейчас в голове кружились какие-то мысли о том, как быть с машиной дальше, о том, что, по всей видимости, придется покупать новую, но мысли эти были настолько рассеяны в урагане совершенно других, что их отголоски были едва уловимы.
— Мистер Сальватор, — послышался неподалеку хрипловатый голос, и Деймон и Стефан практически в один момент обернулись, увидев одного из сотрудников центра, — невысокого русоволосого мужчину по имени Харви Уильямс, с которым они уже были знакомы. В руках он держал тонкую папку формата А4. — Вот заключение и все другие необходимые документы, — сказал он и протянул папку Деймону.
Рассеянно кивнув и негромко поблагодарив его, Деймон стал мельком просматривать бумаги, в которых содержалась вся информация о проведенной экспертизе.
— Из строя вышел правый передний тормозной шланг, — сказал Уильямс, — и это, в свою очередь, привело к утечке тормозной жидкости. Что можно сказать совершенно точно: это результат воздействия извне, а не изношенности или чего-то подобного. При повреждениях от времени шланг, как правило, просто в какой-то момент лопается на две части. Здесь же — совсем небольшой разрыв.
Деймон слушал Уильямса и одновременно с этим читал заключение комиссии. «На фрагменте тормозного шланга обнаруживается механическое повреждение в виде неполного разрыва»… «Края поверхности на месте разрыва неровные, с выступающими краями»… «…Могло быть образовано предметом, по твердости превышающим твердость тормозного шланга…»
Для Деймона результаты экспертизы не были неожиданными: то, что, скорее всего, что-то не так с тормозными шлангами, он понял в тот момент, когда после отказа педали тормоза на панели управления загорелся датчик тормозной жидкости, — это могло произойти только в том случае, если ее уровень был ниже допустимого и имела место утечка. Именно поэтому насчет причин аварии у Деймона с самого начала сомнений практически не было. Его волновал другой вопрос: что могло стать причиной повреждения детали в автомобиле, который был на ходу в течение трех лет — срока, который для современного внедорожника считать серьезным просто невозможно?
— Возможно, во время движения вы наехали на что-то острое, — предположил Уильямс, — или же в шланг при большой скорости мог отлететь камень с острыми краями. Причем последний вариант даже вероятнее — вы сами знаете, в Лос-Анджелесе этого добра достаточно.
Деймон на протяжении некоторого времени молчал, скользя взглядом по тексту и черно-белым фото деталей, приложенным к документам, и со стороны казалось, что своего собеседника он вовсе не слышат, — однако, на самом деле, Уильямса он слушал и слышал очень хорошо, — и прекрасно понимал то, о чем он говорил и о чем было написано в заключении. Слова специалиста экспертного центра перемежались с какой-то странной, очень громкой тишиной, которая слишком остро ощущалась, несмотря на то, что вокруг были другие люди, и эта странная синусоида ритм сердца подчиняла какому-то другому, замысловатому ритму, который в этот момент отчего-то очень ясно почувствовал Стефан.
— Мистер Уильямс, скажите, — спустя время проговорил Деймон, подняв на Уильямса взгляд, — в этой ситуации как-то возможно определить… — Деймон на мгновение замер. — Могло ли это быть сделано специально?
Мужчина на несколько секунд остановился, пристально вглядываясь в глаза Деймона. Слух снова оглушила звенящая тишина.
— Вы имеете в виду… Мог ли это сделать другой человек?
Тон и взгляд Деймона были все так же спокойны.
— Да.
Уильямс медленно выдохнул.
— Со стопроцентной гарантией это не определит ни одна экспертиза. О точном источнике повреждения можно судить только по некоторым косвенным признакам. В принципе, судя по ломаным краям, такой разрыв можно было оставить, например, рабочей гранью отвертки. Но в таком случае тот, кто это делал, намеренно не повредил шланг до конца, чтобы сама неисправность не стала явной сразу. Тем более, как я понял, тормоза отказали не в самом начале поездки… Перед этим вы проехали какое-то расстояние? — спросил он.
— Да, я ехал из другого района, — ответил Деймон. — С тормозами все было в порядке.
— Видимо, в это время объем утечки тормозной жидкости был незначительным. Система вообще сигнализировала об этом?
— Только в тот момент, когда педаль и так начала проваливаться.
Уильямс, поджав губы, слегка качнул головой как бы в знак того, что Деймон подтвердил его мысли.
— Именно поэтому я с большой осторожностью говорю о вероятности вмешательства со стороны. Можно высчитать все математически верно, но вот рассчитать физическую силу при попытке сделать надрез по достаточно плотной резине не приспособленным для этого инструментом — гораздо сложнее.
Деймон разговаривал с Уильямсом еще на протяжении какого-то времени — частью о непосредственной причине аварии, частью о других повреждениях, — и точка зрения специалиста ему была ясна. Стефан, хотя находился рядом, в этот разговор не вмешивался — Деймон как водитель, который был непосредственным участником этого ДТП, понимал лучше, какие вопросы было необходимо задать. Но даже после того, как братья попрощались с Уильямсом, они какое-то время провели в молчании.
— Ты думаешь, что тормозной шланг мог кто-то повредить специально?
Деймон повернул голову, посмотрев на Стефана, услышав его негромкий голос, и в этот момент столкнулся взглядами с задумчивыми внимательными глазами брата.
— Подрезанные тормоза — это больше похоже на голливудский сценарий, и мне в это слабо верится, — сказал он. — Но и в то, что впервые за пятнадцать лет моего водительского стажа тормозные шланги не выдержали встречи с камнями, мне тоже поверить сложно. Так что…
В эту секунду мимика Деймона не изменилась ни на йоту — словно они разговаривали на совершенно другую тему. Деймон спокойно смотрел ему в глаза и затем так же спокойно произнес:
— Я не знаю, Стеф.
Стефан пристально вглядывался в черты лица брата, и, хотя он не выражал то, что было у него внутри, в его взгляде не было спокойствия, которое было в Деймоне: в зеленых глазах плескалось тревожное безотчетное усилие, с которым он словно пытался найти ответ на волновавший их обоих вопрос, хотя и знал, что сейчас это невозможно.
— Куда ты ездил на машине в последние дни? — спросил он.
Деймон отрицательно качнул головой.
— Я не садился за руль после нашего с тобой последнего разговора и до того момента, пока не поехал к Роуз, — я заканчивал курс препарата. Я ездил на ней двадцать девятого числа — вместе с Джеком. Ресторан, мэрия, банк, снова ресторан, — на мгновение подняв взгляд вверх, как это обычно делает человек, когда вспоминает что-то, перечислил Деймон. — А вечером… Мы поехали к Элайдже.
Имя старшего сына Майкла как будто стрелой пронзило слух Стефана, и он на миг замер.
— К Элайдже?
Стефан вновь встретился взглядом с Деймоном, и это секундное оцепенение прошло, когда он вспомнил свой последний разговор с братом и понял, для чего он мог поехать к Майклсону.
— Дома у Элайджи в это время был Кол, но он быстро уехал.
Стефан отвел взгляд и в течение какого-то времени каким-то задумчивым рассеянным взглядом смотрел словно сквозь пространство, думая о чем-то своем.
— Кол… — одними губами повторил он.
Это было единственное слово, которое произнес Стефан после рассказанного Деймоном, однако по нему одному Деймон уловил едва слышный отголосок мысли, которая мелькнула в нем.
— У него не было мотива, — сказал Деймон.
Стефан молча перевел на него взгляд. Деймон понимал, что такая реакция на упоминание Кола, конечно, не была обвинением с его стороны и сейчас он ни в чем не собирался Деймона переубеждать хотя бы потому, что не было никаких доказательств и он сам совершенно не знал этого человека, — но очень четко чувствовал то неспокойствие, которое сейчас было в его душе.
— В конце концов, мы не знаем, с кем он взаимодействует, — спустя время проговорил Стефан.
Деймон понимал, что обвинением не была и эта фраза. Но вместе с этим она была правдой. Деймон никогда не был человеком, который с легкостью и абсолютно мог бы доверять тому, кто был для него чистым листом, — жизнь давно отучила верить в сказки про добро и искренность, которые еще бродят где-то по Земле. Поэтому он понимал, почему Стефан реагировал на его слова о Коле именно так. Он помнил, что сам почувствовал там, в Канаде, в ту минуту, когда понял, насколько близко с ним общается Елена… Однако вместе с этим Деймон ясно понимал другое: для того, чтобы устроить то, что произошло, Колу нужна была причина, и довольно веская. Ее не было.
— Если ты имеешь в виду остальную семью Майклсонов… — произнес Деймон. — Отношение Эстер и Клауса ко мне основано на личной ненависти. К единственному, что могло бы послужить фундаментом для чего-то похожего у Кола, — их семейному бизнесу, — я не имею ни малейшего отношения.
Стефан внимательно слушал Деймона, но не говорил ничего, понимая, что сказанное им логично и закономерно.
— И тогда остается еще один вариант, — добавил затем Деймон.
Стефан почувствовал, как в эту секунду кончики пальцев обожгло словно открытым огнем. Он на мгновение замирает, а затем с твердой уверенностью смотрит брату в глаза.
— Деймон, я знаю этого человека шесть лет. И я доверяю ему, как себе.
Нет ни попыток оправдать, ни взбешенных возгласов наподобие «как ты можешь такое говорить!», «он не мог» и прочих. Просто несколько фраз, которые были для него правдой.
Однако для Деймона эти слова, казалось, не были удивительными. Он слегка пожал плечами и произнес:
— Я тоже в это не верю.
Голос Деймона — такой же сдержанный, но в нем — такая же уверенность, как и во взгляде Стефана.
— По велению сердца он это сделать не мог, потому что на психа, которому в голову может вдруг прийти идея грохнуть брата шефа, не похож, — продолжил Деймон. — Значит, есть еще вариант: его об этом кто-то попросил. Только откуда этому кому-то было знать о том, что я попрошу о помощи именно Джека, а не найму какого-нибудь другого водителя, или, проще, не поеду на такси? Это смахивает на телепатию, а она, как известно, наукой не доказана, — поджав губы, заключил Деймон.
В этот момент в его сознании была еще одна фамилия, о которой Стефан не знал ничего. Донованы. Странно думать о том, что каждый второй человек среди твоих знакомых готов пойти на убийство, — поэтому у Деймона таких мыслей не было. Но также он понимал другое: с этой семьей его связывала история, которая могла стать причиной такого поступка, единственным источником которого были отчаяние и ненависть. Как далеко может зайти человек в желании отомстить? Остаться глухим к голосу человеческого в душè, желая только одного: заглушить боль. История не раз давала на этот вопрос вполне ясные ответы. Но в эту секунду Деймон хорошо помнил свою последнюю встречу с Мэттом. Его глаза, когда он просил Деймона только об одном… Нет, его мысли были не о Деймоне. В его глазах Деймон видел, что они были обращены на одного человека, и ради него были все молитвы Мэтта, все чувства и мысли о будущем. Этим человеком была Викки. Лишь она имела сейчас для него значение.
Стефан и Деймон медленно шли по направлению к выходу со спецплощадки, куда эвакуировали автомобили после ДТП. В эту минуту почему-то не было мыслей о времени, о том, что куда-то нужно спешить: они оба чувствовали, что оно словно застыло в одной точке — в этом донельзя странном вакууме наедине со своими мыслями. Братья шли плечо к плечу, думая каждый о чем-то значимом для себя, чувствуя, как ощущения растворяются в этой тишине задумчивого молчания, которая каким-то необъяснимым, но болезненным чувством секунда за секундой неторопливо наполняла вены.
— Какую вероятность ты даешь тому, что эта авария кому-то была нужна? — в какой-то момент спросил Стефан.
Деймон поднял взгляд, посмотрев брату в глаза.
— Пятьдесят на пятьдесят, — спокойно ответил он. — Как и все в этой жизни.
Эти слова не вызывали мерзлой тревоги, но слишком неприятным отголоском отзывались в душе. А еще сильнее изнутри выжигало осознание того, что это правда. Деймон не понаслышке знал, как может выматывать чувство неопределенности. Но, наверное, только сейчас он в полной мере ощутил, насколько мерзким оно может быть. Проговаривая свои мысли о произошедшем, Деймон — может быть, впервые в жизни — пока не знал, как нужно поступить. Первой реакцией на слова Уильямса о том, что причиной аварии с большой вероятностью фактически могла быть случайность, было вспыхнувшее внутри отторжение этой версии, очень острое чувство неспособности в нее поверить. Это нормально: действительно сложно поверить в то, что привести к грани с непоправимым порой может череда не поддающихся логике, совершенно случайных событий, — просто так может совпасть, «выпасть карта», — человеческая натура такова, что он испокон веков не мог смириться с тем, что его судьба может быть в руках чего-то иррационального и неподвластного ему. Сейчас трудно было удержаться от того, чтобы поддаться этому первоначальному хмелю растерянности, злости и нестерпимого желания понять, что произошло на самом деле, и придумать какие-то доказательства причастности к этому Джека, — тем более он не раз в тот день оставался в машине один, — или, если постараться, Кола… Но Деймон понимал совершенно ясно: первое, чего сейчас нельзя было делать, — это поддаваться эмоциям и пытаться отыскать в темноте черную кошку. Потому, что вполне возможно, что этой кошки там не было. А дров можно было наломать много. Деймон не испытывал страха. У него не было навязчивой идеи о том, что кому-то могла быть выгодна его гибель и, значит, подобные попытки могли продолжиться, он не собирался нестись с заключением комиссии в полицию с требованием разобраться со всем этим. Просто внутри было осознание, что вероятность чего-то подобного, несмотря ни на что, оставалась. Ни больше, ни меньше. И еще было осознание двух других — не менее важных — вещей. Первая — невозможно было понять причину, по которой кому-то совершенно точно могла понадобиться эта авария. И вторая — от внезапных повреждений на дороге не застраховано ни одно, даже самое современное и дорогое авто. Именно поэтому Деймон решил взять тайм-аут и немного абстрагироваться от этой, пусть далеко не самой приятной ситуации, чтобы понять, что нужно делать дальше, — и нужно ли вообще.
Когда Деймон вернулся домой, был уже вечер, хотя на улице было еще светло. В окнах многоэтажек жилого комплекса жидким огненным золотом горело склонявшееся к горизонту солнце. В воздухе по временам становился слышен мягкий звук работающего автомобильного мотора и сцепления шин с асфальтом — кто-то возвращался с работы; все чаще на улице раздавались смех и оживленные голоса — жизнь к вечеру здесь, казалось, только начиналась.
В просторной квартире была тишина — она настолько заполнила собой помещения, что звук удара ключей о поверхность тумбочки, как нечто инородное, остро раздавшийся в воздухе, болезненно ударил по слуху. Пройдя в прихожую, Деймон вдруг остановился. Сделав глубокий вдох, он медленно обвел взглядом окружающее пространство. Так странно — ведь каждую деталь интерьера в этой квартире он знал наизусть… Но он все равно продолжал неторопливо скользить взглядом по изгибам каждой линии, словно человек, который был здесь впервые.
Прохладный воздух быстро пропитался сандаловым ароматом мужской туалетной воды. Теперь он уже не смешивался со сладковатыми нотами Nina Ricci, узнать которые отчего-то было так легко, хотя в женском парфюме он разбирался плохо. Почему-то сейчас Деймону вновь вспомнились те несколько секунд в больнице, когда ему показалось, что он увидел Елену. Где же она сейчас? Какие строит планы? Чем занимается в свободное время? Наверняка сейчас у нее его больше, ведь до начала учебного года еще осталась пара недель… Наверное, привыкает к новому авто и проводит время с друзьями и одногруппниками. А может, с каким-то другим мужчиной… Последняя мысль полыхнула внутри огнем. Если бы об этом ему сказал какой-нибудь человек, который находился бы в этот момент рядом, Деймон просто ответил бы ему: «Заткнись». Но вот заставить заткнуться собственный внутренний голос сложнее. Эта мысль, отдавшаяся в душе какой-то неясной, но такой обжигающей злостью, была, наверное, самой закономерной. И дело было не в молодости Елены, не в ее внешности или характере. Причина была в совершенно другом, гораздо более глубоком, не поддающемся описанию словами, — но в том, что почувствуется каждой клеткой, каждым нервом, когда однажды такая женщина позволит тебе стать слишком близким. Такая женщина останется одна, только если сама сделает этот выбор. Деймон ясно знал это. Но он все равно ощущал жгучее желание от нее избавиться, потому что чувствовал, что этот бешеный жестокий огонь внутри становится только сильнее. Впрочем, какая разница? Ему вообще не стоило думать об этом. Но… Сейчас Деймон понимал, что был прав, когда признался себе еще тогда, после их ночи: о ней невозможно не думать. Ведь уже прошло время, но он все еще слишком хорошо помнил об этих недавних — и почему-то так быстро пролетевших месяцах, которые они поделили на двоих.
Такой простой вопрос: как твои дела?
Мягкий голос.
Мимолетные прикосновения прохладных пальцев на коже и едва заметные ямочки на щеках от улыбки.
Глаза цвета молочного шоколада напротив.
Это рассеялось, как дым, словно этого никогда не было. Но Деймон знал, что это останется внутри еще очень надолго — наверное, навсегда. И в эту минуту он вдруг осознал то, чему не мог дать объяснение на протяжении долгого времени: он понял, почему, возвращаясь домой, он этого не хотел. Ведь далеко не всегда рядом с ним был человек, с которым ему было хорошо, — сколько в его жизни было таких вечеров и рассветов, которые он встречал в одиночестве… И ни одной секунды до этого момента он не испытывал того, что происходило в душе сейчас. Причиной была эта тишина — глубокая, невозмутимая тишина, растворившаяся в каждом уголке, заполнив до краев, приобретя здесь какую-то неизъяснимую, но совершенную власть. Не та тишина, которая приносит с собой спокойствие. Тишина пустоты. Вокруг и внутри. Сейчас Деймон понимал, когда она появилась, но он не знал, когда это закончится. Может быть, это произойдет скоро. А может…
Деймон молча задумчиво усмехнулся и прошел вглубь квартиры. В окнах догорал еще один теплый калифорнийский вечер.