***
Шло время, и иногда оно, по своему обыкновению, приобретало очень быстрый ход. Порой отголоски аварии все еще давали о себе знать головными болями или иногда вдруг приходившей бессонницей, но сейчас это уже едва ли имело для Деймона какое-то значение: за последние недели он практически полностью вернулся к работе и к обычной жизни, и в том ритме, в котором он жил, не было времени улавливать малейшие изменения в своем состоянии; а может быть, причина была в том, что по складу характера Деймон никогда не был склонен к жалости к себе или страху за себя. Все обследования показывали результаты в пределах нормы, и жизнь возвращалась в свою колею — это было главным. Тем не менее, сказать, что произошедшее прошло бесследно, было невозможно: последствия ДТП внесли ощутимые, пусть и временные коррективы в привычный уклад жизни. Перелом руки оказался достаточно сложным: кость была сломана в нескольких местах, и врачи с долей осторожности делали прогнозы и говорили о сроках восстановления — период реабилитации обещал быть довольно долгим. На то время, что левая рука не могла нормально функционировать, — а восстановление продолжалось больше месяца, — Деймон мог забыть о своем привычном виде транспорта — о машине. Учитывая его должность, переезды были для него привычным явлением — на многих встречах, связанных с бизнесом, необходимо было его личное присутствие, и за один день его маршрут мог состоять из нескольких разных и нередко отдаленных друг от друга районов. Несмотря на пробки и другие привычные для жизни в мегаполисе минусы, проверявшие на прочность водителей, наличие машины этот вопрос без труда решало. Сейчас ситуация была другой. Сесть за руль своего автомобиля Деймон больше не мог, а покупку нового пришлось отложить на какое-то время по понятным причинам. Выйдя с больничного, чаще всего Деймон вызывал такси. Однако, вопреки его предположениям, в качестве основного вида транспорта оно подходило, скорее, только в выходные, когда никуда не нужно было торопиться; в течение же рабочего дня, когда время зачастую было ограничено, поездки на такси нередко вызывали неудобств больше, чем разрешали. Во-первых, не всегда получалось сразу на несколько часов взять водителя, который отвез бы в пункт назначения и обратно, — иногда во время таких поездок такси приходилось вызывать несколько раз, и это отнимало лишнее время. Кроме того, водители были разными, и, как бы это парадоксально ни было, по городу хорошо ориентировались далеко не все из них. Полагаясь на показания навигатора, некоторые таксисты выбирали более долгий и неудобный путь и как итог — попадали в огромные пробки. Деймон хорошо знал автомобильный город и поэтому в таких случаях быстро переориентировал таксиста, подсказывая ему дорогу короче, однако случалось так, что ему необходимо было ехать в районы, в которых он бывал редко, и тогда итогом почти неизбежно становилось опоздание. Общественный же транспорт был тем еще приключением и неплохой проверкой для нервов, и Деймон особенно ясно понимал это, когда, стараясь не тратить время на ожидание такси, спускался в подземку. Но смысла в этом не было: когда Деймон ездил на работу на метро, он, хотя проблем с тайм-менеджментом не имел никогда, ни разу не приехал в нужное время. Этот вопрос, на какое-то время ставший головной болью, решил только нанятый личный водитель с автомобилем. Но для Деймона было ясно, что решение это только временное. Гипс сняли спустя примерно полтора месяца. Должно было пройти время, прежде чем рука, которая довольно долго была обездвижена, начала функционировать, как раньше, поэтому Деймон не стал терять его и, когда врачи, оценив его состояние, дали на это разрешение, постепенно начал возвращаться к занятиям спортом, чтобы разрабатывать руку. Жизнь возвращалась к привычному течению, и теперь Деймон имел возможность вернуться к вопросам, решение которых вынужден был отложить из-за ограничений, которые накладывало состояние здоровья. И он понимал, что первым из них была покупка новой машины. Деймон, как и, наверное, подавляющее большинство тех, чья жизнь была связана с предпринимательством, был далек от философии «жить одним днем». Будучи связанным с бизнесом далеко не первый год, он прекрасно понимал, что жизнь совершенно не так стабильна, какой многие люди привыкли ее видеть. Она, наверное, и интересна своей непредсказуемостью — но проблема в том, что сюрпризы, которые она преподносит, не всегда бывают приятными. Хотя у Деймона было много недостатков, его ясное достоинство было в том, что он умел смотреть на жизнь абсолютно трезвым, холодным взглядом. Он понимал, что, несмотря на то, что вряд ли об этом хочется когда-нибудь думать, а значит — допускать такую возможность, и заработок, и здоровье редко бывают вечными: болезнь и другие серьезные проблемы могут затронуть жизнь его близких и его собственную, а бизнес, каким бы процветающим он ни был, может в любой момент прогореть. Поэтому, когда его дело начало приносить стабильный и достаточно высокий доход, Деймон открыл отдельный от основного счет в банке, который никогда не трогал. Каждый год он вносил на него определенную довольно крупную сумму от своих доходов, таким образом формируя запас, который мог бы помочь, если бы по какой-то причине понадобилась большая сумма денег сразу или если бы исчез основной доход. Особенно остро это чувство ответственности он ощутил, когда у него появились собственная семья и ребенок, — и в этот момент Деймон убедился в том, что все делает правильно. Хотя негодное состояние машины после ДТП вряд ли можно было назвать тем пресловутым «черным днем», факт был один: ритм жизни Деймона был таков, что рассматривать вариант отказаться от покупки автомобиля было невозможно. Сейчас у него были средства, чтобы сделать такую покупку, и решение в данной ситуации было для него очевидным. До аварии Деймон менять машину не собирался — по крайней мере, в ближайшее время: его Jeep Grand Cherokee устраивал его по всем параметрам и, кроме того, был практически новым — Деймон отъездил на нем всего около трех лет, что для внедорожника, конечно, сроком не было. Поэтому Деймон до этого момента не задумывался о том, на какой автомобиль он, скорее всего, поменяет Jeep, когда с течением времени сделать это все-таки будет нужно. От этого выбор, который ему предстоял сейчас, был довольно непростым. Увлечение Деймона авто давно стало гораздо значимее и осознаннее, нежели просто хобби. Его водительский опыт был не просто цифрой, которую можно было бы подсчитать по документам: с того момента, как он впервые сел за руль в восемнадцать лет, машины в жизни Деймона были всегда не в виде любви к абстрактным картинкам, а в виде ежедневного знакомства с автомобилями, дорог и поездок. За свою жизнь Деймону довелось побывать за рулем авто абсолютно разных марок и моделей — от бюджетных до традиционно относимых к VIP-классу. Жгучий интерес и искренняя любовь к ним были сопряжены в нем с собственным опытом, и, хотя для него самого это было не чем-то из ряда вон выходящим, а, скорее, привычным, для людей его окружения было совершенно ясно, что в этой сфере он ориентируется с легкостью профессионала. Для Деймона главным из того, что имело наибольшее значение в автомобиле, были безопасность и надежность — этот критерий был первым, который он учитывал при выборе новой машины. Он понимал, что сейчас выбирал автомобиль на достаточно долгое время, и это значило, что по своим характеристикам он не должен был уступать «Джипу» — чисто американскому внедорожнику представительского класса, который обладал внушительным весом и — уж Деймон это знал отлично — и без особого труда мог выбраться из проблемной местности. От решения снова купить машину этой марки Деймон отказался почти сразу. Были ли причиной сильные ассоциации, которые теперь были связаны с этим автомобилем после произошедшего ДТП, а может, быть, причина была в том, что подсознательно, сам это не вполне понимая, Деймон чувствовал желание попробовать что-то новое, было неясно, но нежелание покупать второй внедорожник этой же марки, хотя положительное мнение о ней за три года ни разу не изменилось, ощущалось так ясно, что к этому вопросу он больше не возвращался. Деймон в целом был лишен предрассудков по поводу автомобилей и не судил категориями вроде «машину этой марки я не куплю никогда» — это бессмысленная и немного детская точка зрения, потому что даже не самые именитые концерны выпускают удачные модели. Принцип вкуса у него был, пожалуй, только один: имея опыт управления внедорожником, Деймон знал — его следующей машиной будет только он. Современный авторынок, темпы развития которого с каждым годом только увеличивались, в наши дни недостатка в продукте, без сомнения, не испытывал: сегмент рынка авто премиального класса по широте выбора, который он предлагал, свободно конкурировал с традиционно более распространенными марками. Один из университетских друзей Деймона после того, как Деймон рассказал ему о планах покупать новую машину после того, как он окончательно восстановится, предположил, что хорошим вариантом мог бы стать Infiniti QX80. Внушительных размеров автомобиль по комфорту и «наворотам» действительно не уступал традициям японского автопроизводства. Однако Деймон давно уяснил одну значимую вещь: внешняя мощность и габариты — далеко не ключевые признаки для того, чтобы иметь основания определять автомобиль как внедорожник. Внешне Infiniti действительно был хорош, но Деймон прекрасно знал: при первом же выезде на бездорожье с большей долей вероятности он забуксует — колеса и подвеска были явно не приспособлены к внештатным ситуациям и преодолению препятствий. Пройти на нем лесистую местность было все равно что пытаться провести игрушечную машинку по мокрому песку. Другим схожим вариантом был Lexus из модельного ряда LX. На рынке он имел более высокую оценку и устойчивую репутацию, чем Infiniti, известный своими «капризами», хотя обе марки относились к премиум-классу. На такой машине ездил Джузеппе и ею был доволен. Но, несмотря на то, что производителем он заявлялся полноразмерным внедорожником, Lexus по сути своей был почти таким же паркетником. Lexus отлично подходил для езды по городу, и поэтому образу жизни Джузеппе вполне соответствовал. Но у Деймона были другие вкусы. Конечно, бòльшая часть его повседневных поездок приходилась на город. Однако в его жизни была страсть, о которой в его окружении очень хорошо знали. Когда заканчивалась рабочая неделя и начинался уикэнд, он уезжал из города. Пунктом назначения были не фешенебельные отели в прибрежных городках, клубы или казино. Это была пустыня, густые леса или почти не тронутое человеком, неизвестное многим туристам пустынное каменистое пригорье. Он оставлял в городе мобильный и все другие средства связи и брал с собой только одно — ключи от своего внедорожника и необходимое количество воды и еды — и тогда для Деймона начинался тот отдых, который он ни при каких обстоятельствах не обменял бы на люксовый отдых на известном курорте, шумную вечеринку или вечер в казино. Остервенелый рев мотора. Скорость, для которой позади остаются все городские дорожные знаки, и сила природы, чьи препятствия, оставленные здесь, не под силу уничтожить человеку. Пыль барханов дикой пустыни. Болотные лесные зыби. Каменистое бездорожье. Пронзительный рык двигателя, набирающего обороты, в котором растворяется треск проворачивающихся под колесами камней и грязи. И звериная мощность под металлом трехтонного внедорожника, силу которого теперь можно было испытать сполна. Это была свобода. Насколько бы ни был занят Деймон, он старался хотя бы раз в месяц делать такие выезды — потому, что в мире не было, ничего, что могло бы стать лучшей перезагрузкой. Наверное, именно поэтому из всех доступных ему авто Деймон выбирал внедорожники. Средства, которыми располагал Сальватор, позволяли ему рассматривать довольно широкий диапазон автомобилей. Говорят, что выбирать сложнее всего именно когда есть большой выбор. Однако в случае с купленной им машиной получилось иначе. Деймон хорошо был знаком с автопроизводством Германии, считавшейся в этой сфере одним из грандов: его первой машиной был Audi. На своем опыте он знал, что немецкие автомобильные марки оправдывают каждый цент своей стоимости, которая была одной из самых высоких на современном авторынке: в надежности и комфорте поконкурировать с ними могли немногие. Однако у Деймона не было мыслей о том, чтобы покупать именно немецкий автомобиль: дольше всего он ездил на Lexus — и, может быть, поэтому не вполне осознанно сейчас тоже больше задумывался об авто японской марки. Но в какой-то момент, на одном из уикэндов, когда он уже успел побывать на тест-драйве нескольких моделей, которые для себя рассматривал, он поехал в салон Mercedes. Деймон не задумывался о покупке машины именно этой марки — он хотел, скорее, сравнить ее с теми, опыт управления которыми у него уже был. Взгляд Деймона как человека, увлеченного автомобилями и, конечно, находившегося в курсе значимых новостей автомира, без колебания привлекла модель Mercedes-Benz из ряда GLS — выпуск этого внедорожника нового поколения, вышедшего на рынок всего несколько месяцев назад, можно было без преувеличения считать новой вехой в истории концерна. Основу внедорожника с усиленной гидропневматической подвеской соединили со спортивным «сердцем» — мотором, прообразом которого послужил мотор одного из спортивных седанов Mercedes. Под капотом — 490 лошадиных сил. По своим габаритам GLS AMG 63 — таково было полное название модели — превосходил не только Jeep, но и многие другие внедорожники ходовых марок, и поначалу было трудно и немного страшно представить, каким был этот гигант весом почти в три с половиной тонны, если отжать из него то, на что он способен. Но именно это разжигало внутри интерес лишь сильнее. Когда Деймон сел за руль Mercedes, внутри не было ни страха из-за разницы в весе с предыдущим автомобилем и перерыва в водительской практике, ни каких-либо мыслей о предстоящей покупке, о том, что лучше или хуже. Осталось лишь одно — ощущения. И Деймон понял, что то, что он чувствовал сейчас, он ощущал в своей жизни за рулем только одного автомобиля — своего предыдущего «Jeep». Он просто не чувствовал, что находился за рулем, — даже когда стрелка спидометра поползла вправо. Полный комфорт. Полная безопасность. Полное спокойствие. В этот момент Деймон — может быть, впервые в жизни — в полной мере настолько ясно понял одну простую истину: если эта вещь действительно для тебя, она тебя найдет. Не было мыслей о том, каким был Mercedes по сравнению с автомобилями, которыми он уже управлял и которые рассматривал для покупки, — просто потому, что мыслей не было о самой необходимости этого сравнения. Деймону хватило пятнадцати минут, чтобы понять, каким будет его выбор. Деймон ездил на своем новом внедорожнике уже несколько недель, однако самое главное и близкое знакомство — то, которое так любил Деймон, — произошло спустя несколько дней после покупки. Когда начались выходные, Деймон вместе со Стефаном, Каем и парой старых друзей отправился по единственному маршруту, который сейчас имел значение и который каждый из них прекрасно знал. Сто пять миль на северо-восток от Лос-Анджелеса. Пустыня Мохаве. Огромные барханы взрываются в воздухе облаками кирпично-красной пыли, смешиваясь со скрипом новых шин на очередном повороте. Температура на солнце — больше сорока градусов по Цельсию. Скорость, которая без труда смешивает пейзажи за окном в единую почти неразличимую цветовую гамму, сжигает километры так же легко, как на таком солнце тает лёд. А впереди и позади — раскаленная необъятная пустыня, где-то на линии горизонта соединяющаяся с ослепительно ярким голубым небом, — и кажется, что ей никогда не будет конца… Нет, это не соревнование с природой. Это немыслимая, невыразимая возможность почувствовать себя с ней единым целым. Это были действительно славные два дня. Mercedes отличался от Jeep — это хорошо чувствовалась в самых мелких деталях. Жесткая подвеска. Несравнимо более тяжелый ход. К этому необходимо было привыкнуть — и Деймон по-настоящему кайфовал от этого процесса. Мысли об этом растворялись в сознании, когда Деймон, нажимая на педаль газа, трогался с очередного светофора. Он мельком взглянул на часы — было начало шестого. Рабочий день заканчивался, но Деймон ехал не домой — сегодня для него существовал адрес намного важнее. Некоторое время назад, не сговариваясь, в одном из разговоров со Стефаном они поделились друг с другом мыслью, которая на двоих у них была одна: они давно не были вместе у отца. Деймон, Стефан и до недавнего времени Кэролайн часто виделись с Джузеппе по отдельности, но получилось так, что в последнее время собраться всем вместе возможности у них практически не было. И чем дальше шло время, тем сильнее это хотелось исправить. Несколько дней назад Деймон позвонил Джузеппе и они договорились встретиться в ближайшую пятницу. Деймон сам не вполне мог объяснить себе это, но после разговора с отцом в душе была какая-то легкость… Но кроме этого было кое-что еще. Внимание Деймона зацепилось за фразу Джузеппе, которую он пустил в конце разговора: знаешь, хорошо, что вы приедете. Мне нужно вас кое с кем познакомить. В сознании мельком прозвучали отголоски мыслей о том, кем был тот человек, с которым Джузеппе хотел познакомить сыновей, — но Деймон не желал торопить события и поэтому просто решил дождаться пятницы. Деймон, Стефан и Кэролайн давно выросли. У каждого из них была своя жизнь, свои радости и проблемы. Они уже не придут так просто, как прежде, вечером домой, и не скажут отцу: «Пап, мне нужен твой совет». С течением лет время и расстояние отдаляло их от отцовского дома… Однако одно оставалось неизменным: крепкая связь с ним каждого из них, для которой было необязательно бывать в нем каждый день. Каждый из них знал: двери дома отца всегда для них открыты вне зависимости от того, ночь за окном или день, тяжело на душе или радостно. Что бы ни происходило в жизни, Кэролайн, Деймон и Стефан знали — у них есть островок гармонии, недоступный для жизненных бурь. И, раз за разом, в душе оставаясь теми же детьми, что и двадцать лет назад, они находили эту гармонию — не только в отце, но и друг в друге. Может быть, поэтому Деймон так любил эти моменты, пусть и не такие частые, — когда с Кэролайн, Стефаном и отцом они собирались вместе. В такие минуты на душе становилось спокойнее… Вскоре после разговора с Джузеппе Деймон позвонил Кэролайн. Он с определенной осторожностью завел этот разговор с ней, зная, что сейчас их отношения с отцом были напряженными, но знал, что не рассказать ей об их Стефаном планах и не позвать присоединиться к ним было бы просто глупо — между ними со Стефаном и Кэролайн не было никаких конфликтов, а сама Кэролайн, к тому же, имела отличные отношения с Роуз, поэтому не было бы ничего удивительного в том, что она не отказалась бы провести время с ними. Однако Кэролайн призналась — присоединиться к братьям она не сможет: в редакции в последние несколько дней готовился к сдаче очередной номер, и любой, кто когда-либо в своей жизни имел хотя бы мало-мальское отношение журналистике или издательствам, знал, что такие периоды бывают просто сумасшедшими. Деймон знал, что сказанное Кэролайн — не попытка дипломатически отказаться от встречи с отцом в ближайшее время, а правда. У Кэролайн всегда хватало смелости сказать в глаза то, что она чувствует, не пытаясь выкрутиться полунамеками и ненужной в такие моменты дипломатичностью. — Даже если не брать в расчет работу… Деймон, честно, мне сейчас лучше взять небольшой тайм-аут, — сказала она после их короткого разговора. — Я думаю, нам обоим нужно остыть. Возвращаясь мыслями к этому разговору спустя время, он в который раз убеждался: его сестра гораздо мудрее своего возраста. Ситуация, которая сложилась между ней, Энзо и Джузеппе, была непростой, и это невозможно было не чувствовать внутри семьи. Однако Деймон понимал выбор Кэролайн — и принимал его, но в глубине души хранил надежду, что пусть не сразу, но со временем Джузеппе сможет ее понять и их отношения станут такими, какими были прежде. Деймон завернул на небольшую улочку, утопавшую в зелени спокойного Бель-Эйр. Здесь пока еще было тихо: большинство жителей близлежащих домов, видимо, не успели вернуться с работы. Деймон коснулся нужной кнопки на панели управления, и во влажную духоту, которая начала расползаться по салону, начал проникать прохладный воздух. В горле начало царапать сухим першением, и Деймон подумал о том, что перед тем, как зайти к отцу, нужно будет купить сигареты, — в пачке больше не было ни одной, а поблизости как раз был супермаркет. В сознании вновь пронеслось имя отца, однако в следующий же момент оно погасло. Все мысли, слова и фразы, звучавшие внутри, как будто были стерты после оглушительного взрыва, превратив сознание в абсолютно белый лист, в ту минуту, когда перед машиной на дорогу вылетело что-то круглое. Сознание успело отреагировать лишь мыслью о том, что это был футбольный мяч, — но это потеряло всякое значение в следующую секунду, когда Деймон увидел подростка, выбежавшего на дорогу, пытаясь его догнать. Было абсолютно непонятно, откуда он выбежал, — это был миг, когда его фигура появилась из ниоткуда, будто из воздуха, словно яркая вспышка. И в эту секунду исчезло все: дорога впереди, очертания злополучного мяча, дома вокруг. Было лишь одно: фигура этого парня на дороге. И считанные метры до него. Скорость, с которой двигалась машина, была небольшой, но сейчас это не имело никакого значения: она превращалась в десятки миль в час — этот незнакомец был совсем близко. И расстояние до него таяло с каждой миллисекундой. Зрение обостряется в десятки, сотни раз: оно улавливает каждую мельчайшую деталь фигуры, оттенки одежды. Цвета бьют в глаза ярким болезненным светом, и этот свет, смешавшись со скоростью, превращается в немыслимую, необъяснимую силу, которой хватает единственного мгновения, чтобы пройти по венам, как электроток, и заполнить собой, полностью подчинив своей власти. Тело реагирует на уровне рефлексов. Убрав ногу с педали газа, которую практически не нажимал, Деймон левой ногой до упора вдавливает тормоз, а правой ладонью со всей силы упирается в кнопку клаксона на руле. Тишину мирного района оглушает протяжный бас специфического звука, в который врывается пронзительный визг сцепления шин с асфальтом. Вдруг раздается какой-то неясный резкий, отрывистый хлопок, но его источник понять невозможно. Внедорожник тряхануло с такой силой, что Деймона толкнуло вперед. Этот миг был настолько долгим, что отчаянно казалось, что торможение продолжалось на протяжении нескольких секунд. Но это была иллюзия. В действительности все было совсем иначе. Зрение прояснилось в следующий миг. Хотя сердце отбойным молотком колотилось в висках, с болью качая кровь, Деймон точно знал, что все в порядке: он видел, как в тот же момент, когда он затормозил, подросток бросился в сторону от машины. Сейчас он стоял неподалеку, вглядываясь в очертания внедорожника. Деймон остановил взгляд на парне и в этот момент вдруг ощутил такую острую боль в висках, что на какой-то миг слух перестал воспринимать звуки внешнего мира. Деймон почувствовал, как к вискам, щекам и шее прилила кровь и как кожу обожгло, как от полыхающего огня. И в этот момент он ощутил в себе одно: непреодолимую жгучую ярость. Деймон, несмотря на вспыльчивый характер, никогда не был сторонником выяснения отношений на дороге с кем бы то ни было, потому что знал, что это просто бессмысленно; и уж тем более он не считал допустимым каким-то образом конфликтовать с детьми так же, как он мог бы выяснять отношения с ровесниками, — взрослый и ребенок по определению не могли быть равны. Однако сейчас Деймон знал, что отступит от своих принципов, — и у него не было мыслей о том, чтобы поступить иначе. Парню, который сейчас смотрел куда-то, кажется, под колеса его машины, было лет тринадцать, может быть, чуть больше… Это невозможно считать совершенно детским возрастом. Но он просто не понимал, чем для него могло закончиться произошедшее полминуты назад. Он просто, черт возьми, этого не представлял, потому что ему важнее было что-то другое. Заглушив двигатель, Деймон открыл дверь и вышел на улицу, однако в этот момент увидел, что парень сам двигается навстречу ему. Плотно сжав губы, он не отводил от Деймона взгляд. Голубые глаза горели негодованием и злостью. Деймон чувствовал, как его захлестывает горячей волной, которая на время смазывала краски и очертания внешнего мира. Но был один миг, когда в огонь этих эмоций вмешалось что-то абсолютно иное — совершенно непохожее, что заставляло, не моргая, всматриваться в глаза этого незнакомца… Интерес. Характер, здесь был, видимо, тот еще. Откуда ему было знать, как отреагирует Деймон и зачем он вышел из машины? Однако в глазах — ни капли страха. — Ты испортил мой мяч, — с нескрываемым отвращением, явно не думая о том, какой может последовать ответ, процедил сквозь зубы юноша. Сейчас то, что видело зрение, наконец соотносилось с мыслями. В своем первоначальном предположении о возрасте паренька Деймон не ошибся — на вид ему правда было около тринадцати-четырнадцати лет, хотя для своего возраста он и был довольно высоким. Русые волосы были взъерошены, а на белой футболке красовались рваные пятна от травы. На одной из ног был зафиксирован наколенник. Теперь сомнений в том, что мяч был футбольным, не было — судя по всему, его владелец возвращался с игры. — Мяч испортил? — с едкой желчью в словах повторил Деймон. В глубине его льдистых серо-голубых глаз сверкнул острый огонек. — Скажи спасибо, что не твое лицо, позвоночник и пару конечностей. Деймон произносил каждое слово четко, почти по буквам, не повышая тон ни на йоту и не отводя взгляд от глаз юноши, и чем дальше он говорил, тем яснее видел, как в них злость и возмущение сменяются замешательством и растерянностью. Деймон прекрасно видел это изменение, но не обращал на это никакого внимания. Его тон по-прежнему был абсолютно холодным. От его арктически спокойного, не по-человечески пристального взгляда так хотелось скрыться — куда угодно, лишь бы больше не чувствовать, как он безо всякого труда, как лезвие, проникает под кожу, — и скрыться было невозможно: Деймон, словно обладая какой-то нереальной, сверхъестественной силой, держал этот зрительный контакт ровно так, как ему было нужно. — Попроси своих родителей познакомить тебя с интересной книжкой, которая называется «Правила дорожного движения», — продолжил он все так же, совершенно спокойно — и это действовало еще сильнее. — Тогда, может быть, ты доживешь до того возраста, когда за такие выходки ты будешь нести ответственность. Парень не произнес ни слова. Он лишь, не отводя взгляд, не двигаясь, смотрел Деймону в глаза. Деймон и не ждал от него ответа — он был ему не нужен. Произнеся последнюю фразу — все так же спокойно, но не скрывая презрения, которое ощущалось в каждом его слове, не дожидаясь, скажет ли ему еще что-то «собеседник», больше ни разу не посмотрев в его сторону, Деймон прошел обратно к машине. Деймон не поехал к отцу сразу — по пути он остановился у супермаркета, чтобы купить сигареты, но сейчас делал это уже далеко не только и не столько потому, что они закончились: он понимал, что ему нужно остыть. Деймон чувствовал, как кожу все равно обдает полыхающим жаром, когда он мыслями возвращался к событиям десятиминутной давности. Его злило не только то, что шалость подростка стоила ему нервов, что это было неожиданно и глупо. Он в упор не понимал, как можно настолько наплевательски относиться к собственной жизни. То время, которое Деймон провел в магазине, и очередь на кассе, которая его там задержала и поэтому пришлась кстати, пошли на пользу: постепенно эмоции пошли на спад, хотя он понимал, что для того, чтобы окончательно успокоиться, ему будет нужно его гораздо больше. Щек еще касалось пылающее тепло, а сердце по-прежнему учащало ритм, когда он думал о том, чем все могло закончиться, если бы он не успел затормозить. Оказалось, что Стефан приехал чуть раньше: зайдя в дом, в гостиной Деймон увидел брата, а рядом с ним — Роуз, которая внимательно рассматривала что-то на экране его смартфона. Стефан о чем-то увлеченно ей рассказывал. — Там действительно здорово и очень уютно — может быть, потому, что нет такой концентрации туристов, как у нас. Конечно, в целом их тоже достаточно, но там как-то… Удивительно спокойно. Ну, если не считать совершенно бешеных чаек, которые летали над отелем с утра и просто орали по часу-полтора. Судя по всему, Стефан рассказывал об их с Мередит недавней поездке в Санта-Барбару, куда они ездили на несколько дней с компанией общих друзей. Роуз рассмеялась. — Не такой уж это и минус. Я слышала, что в Санта-Барбаре просто нереальные рассветы! В этот момент они увидели Деймона, зашедшего вслед за отцом в гостиную. — Кажется, сегодня я единственный в нашей семье не отличился пунктуальностью, — с усмешкой сказал он. Услышав эту фразу, Стефан поднялся на ноги и, с улыбкой протянув Деймону руку и крепко ее пожав, обнял его. — Стареешь, братец? — по-доброму усмехнувшись, спросил Стефан. — Рано радуешься, младший, — ответил Деймон. — Альцгеймер и провалы в памяти не планируются. — Деймон, тебя можно поздравить, или наши соседи обнаглели до такой степени, что теперь паркуются у нашего дома? — после того, как они поздоровались, обратилась к Деймону Роуз. — Хотя, зная твои предпочтения… — немного помолчав, проговорила она. — Ставлю на первый вариант. В ярко-голубых глазах Роуз сверкнул огонек острого азарта, и Деймон, усмехнувшись, кивнул головой. — Верный ход мыслей. — Тогда не могу не поздравить, — без капли лукавства сказала Роуз. — Это действительно классный выбор. — Раз сегодня здесь все за рулем, полагаю, я сделал правильно, заварив кофе и чай для Стефана, — сказал Джузеппе, вернувшись в гостиную, где действительно уже витал горьковатый кофейный аромат. Деймон взглянул на отца, а затем на Стефана, и на его губах сама собой, неощутимо для него самого проявилась улыбка — на душе вдруг стало очень легко. Все-таки это чертовски здорово — оказаться дома. Наверное, никто из них чертверых не знал, сколько времени прошло, — его просто было не заметить за чем-то таким привычным и, в сущности, очень простым: разговорами о последних новостях, обсуждением чего-то, что становилось интересно и важно для каждого, — и, наверное, именно в такие моменты приходило самое ясное осознание — иногда для того, чтобы на душе стало спокойнее и легче, нужно просто поговорить. Рассказать последние новости. Обсудить матч полуфинала кубка Стэнли, прошедший в минувшее воскресенье, и уютные местечки Санта-Барбары. Они вчетвером сидели в просторной гостиной, пили кофе, и в какой-то момент ловили себя на осознании, что ни на минуту речь здесь не утихает. В какие-то моменты, останавливая на мгновение украдкой взгляд на отце, Деймон понимал, что Джузеппе до сих пор пока окончательно не свыкся с тем, какими были сейчас отношения Деймона и Роуз: ему больше не нужно было опасаться их встречи, а разговор не наполнял воздух напряжением предчувствия грозы. Деймону и самому порой не верилось — но оне не задумывался об этом. Что-то действительно изменилось. И, несмотря ни на что, он чувствовал: ему это нравится не меньше, чем отцу. В какой-то момент в воздухе подряд раздались несколько коротких сигналов звонка в дверь. Роуз почти в этот же момент потянулась, чтобы встать, — казалось, что она наперед знала, кто это был, — но Джузеппе мягким, но уверенным движением остановил ее. — Я открою, — сказал он и чуть тише добавил: — Наверное, забыл ключи. Джузеппе вышел из гостиной, а Роуз, переведя взгляд на его сыновей, которые с интересом наблюдали за ним, произнесла: — Деймон, Стефан… В нашей семье некоторое время назад произошли определенные изменения, — проговорила она и на несколько секунд замерла, пытаясь подобрать правильные слова. Было видно, что Роуз волновалась. — И для нас важно, чтобы об этих изменениях знали вы, чтобы о них после узнала Кэролайн. Боковым зрением Деймон заметил, как брови Стефана вопросительно чуть приподнялись, — он действительно был удивлен и заинтересован одновременно. Деймон перевел взгляд на Роуз и, когда они оба на секунду остановили взгляд, глядя друг другу в глаза, то она уловила в его глазах спокойствие: он понимал, с каким человеком им со Стефаном сейчас предстояло знакомство. Деймон не сказал Роуз ни слова, но то, что они ощутили в этот момент, было одним на двоих: Роуз почувствовала себя немного увереннее, а Деймон уловил это в ее молчаливом взгляде, который в течение нескольких секунд был обращен к нему. В этот момент в гостиной послышались негромкие бархатистые шаги — только принадлежали они уже двоим. Все трое повернули головы в сторону звука практически одновременно — и на несколько секунд замерли. — Мы с Роуз хотели бы, чтобы вы познакомились, произнес Джузеппе. — Стефан, Деймон, это Марк — племянник Роуз. Марк, — обратился он к своему спутнику и поднял взгляд на братьев, — это мои сыновья. Гостиную на какое-то время заполнила тишина — но Деймон абсолютно точно знал: у каждого из тех людей, которые сейчас были здесь, она была своя. Было видно, что Стефан удивлен. В Деймоне удивления не было… Но он чувствовал, что его нервы словно заморозили, отключив ощущение окружающего мира. Не моргая, не отводя взгляд, он смотрел на мальчика, стоявшего рядом с Джузеппе, и чувствовал, что не может ни пошевелиться, ни что-либо сказать, но понимал одно: в отличие от Стефана, ему с ним знакомиться было не нужно. Потому, что невозможно не запомнить человека, с которым ты встретился сорок минут назад. Рядом с Джузеппе стоял тот самый парень, с которым Деймона в этот день стечение обстоятельств столкнуло на дороге. Об испачканной футбольной форме уже ничего не напоминало — на нем были надеты футболка и джинсы. Густые светло-русые волосы были слегка взлохмачены. Деймон, замерев, смотрел Марку в глаза, и видел, как с течением каждой секунды замешательство в нахмуренном взгляде голубых глаз сменяется растерянностью и затем — отвращением. Ни Стефан, ни сам Деймон не успели что-то сказать в ответ — это были всего несколько секунд. — Дурдом, — с каким-то отчаянием, смешанным со злостью, выпалил подросток, а затем, отпрянув от Джузеппе, вышел из гостиной. И, пожалуй, это был первый раз в жизни, когда Деймон увидел в глазах Роуз растерянность. — Марк! — с какой-то неизъяснимой усталостью крикнула она и затем отправилась вслед за племянником. Стефан, который с непониманием и замешательством наблюдал за происходящим, растерянно взглянул на брата. — У меня не такой большой опыт общения с подростками, — произнес он, — точнее, его нет вообще… Но на меня так реагируют впервые. Было видно, что Джузеппе недоволен тем, что Роуз пошла к племяннику, но не стал ее останавливать, позволив поступить так, как она считает нужным. — Простите, ребята, — выдохнул он, а затем на мгновение повернулся вполоборота, глядя в глубину дома, где скрылся Марк. Деймон и Стефан, чувствовавшие отца так хорошо, ясно ощутили в его тоне, что происходящим он был явно недоволен, хотя ни единым словом или жестом не высказал свои эмоции. — У нас тут продолжаются показательные выступления. Деймон, за это время ни разу не отведший взгляд от той точки, куда он с жадностью, с каким-то необъяснимым усилием смотрел, и сейчас продолжал вглядываться в пространство. — Да нет, Стеф, — негромко проговорил он, не глядя на брата, — это реакция не на тебя. Это реакция на меня. Стефан и Джузеппе непонимающе взглянули на Деймона, и спустя мгновение их взгляды встретились. Деймон рассказал им о произошедшем на дороге, не став ничего скрывать. Джузеппе слушал рассказ сына, и, хотя сам он был человеком гораздо менее эмоциональным и взрывным и его правила общения с детьми были иными, по его мимике было видно, что Деймона он не осуждает, — потому, что его реакция именно на эту ситуацию была для него объяснима. Произошедшее и этот разговор оставили в какой-то растерянной невесомости всех троих. Марк к ним в этот вечер так и не присоединился. Деймон понимал, что им стоит поговорить вдвоем — наедине, и был готов это сделать: с течением времени в прошлом осталась максималистская гордость — жизнь не раз показывала, как иногда важно уметь самому делать первый шаг. Несмотря на злость, которую вызывала произошедшая на дороге ситуация, Деймон осознавал: каким бы взрослым Марк ни выглядел или ни хотел казаться, пока он — ребенок, и это значит, что не всегда стоит ожидать от него мудрых обдуманных решений и действий. Однако сейчас Деймон ясно видел: ни в этом, ни в каком-либо другом разговоре смысла не будет, пока Марк явно не намерен впускать в свое личное пространство кого-то третьего. Нет смысла пытаться его как-то расшевелить, заводить разговор, пытаться наладить отношения здесь и сейчас. Не хотел он, стеснялся или злился — в сущности, не так важно. Он не был готов и выражал это так, как умел. Это понимали и Деймон, и Джузеппе, и Стефан. Джузеппе не пытался «исправить» ситуацию и заставить Марка сделать так, как хочет он. И в этом сейчас братьям так легко было узнать отца: не было ни криков, ни каких-то требований, ни попыток «достучаться». Его тон не повысился ни на йоту — он разговаривал с Марком так же спокойно, как с ними. И в этом абсолютном спокойствии было что-то такое, что было сильнее бушующих ураганов в душе. Джузеппе и Роуз не стали скрывать причины появления Марка в их семье. Они рассказали обо всем — они понимали, что это необходимо: Стефан о ситуации с сестрой Роуз не знал, а Джузеппе думал, что о ней не знает и Деймон. Ни одним словом или каким-либо другим проявлением эмоций ни Джузеппе, ни Роуз не давали оценку поведению Марка, не говорили о том, что сейчас происходило в их семье и какие изменения вошли в ее привычный уклад, — но и Деймон, и Стефан чувствовали: в них обоих нет покоя. Хотя Деймон и Стефан почти не были знакомы с Марком, было ясно: у него непростой характер и он имеет внутри еще много неразрешенных вопросов. Да и думать, что тринадцатилетний подросток совершенно спокойно и безболезненно воспринял бы, что буквально в один момент он оказался далеко от самого близкого человека — от матери, — было наивно. Глядя на отца, в эти минуты Деймон почему-то мыслями возвращался на несколько недель назад, в тот вечер, когда Роуз обо всем рассказала ему. Он вспоминал растерянность и боль в глубине ее глаз, и единственную фразу. Расскажи обо всем Джузеппе. Чем скорее — тем лучше. Он произнес ее абсолютно спокойно, словно не видел того, что происходило внутри Роуз. Он уже тогда знал ответ, который будет дан на ее невысказанный вопрос. Но сейчас отчего-то очень сложно было осознать реальность — ту реальность, которую он видел так живо и ярко. Оттого ли, что он, сам это не вполне осознавая, невольно ставил себя на место Джузеппе, — ведь с Марком и его тоже разделяла немаленькая разница в возрасте, — или причина была в чем-то другом… Оттого, что, задавая себе этот, в сущности, простой, но вдруг что-то переворачивающий внутри вопрос, когда мы на миг находим в себе смелость обратиться к себе: «А смог бы я сам?..», — он не знал на него ответа. Джузеппе знал. И не боялся этот ответ дать самому себе. И эта простая истина развеивала эти мысли, в одно мгновение становившиеся такими ненужными, совершенно бессмысленными, как пыль. Этот ответ не мог быть другим. В этом был его отец. Деймон и Стефан этот вечер провели у отца. Сейчас они особенно ясно понимали, что за прошедшее время успели почувствовать, как им не хватало живого общения с отцом и друг с другом, — не в мессенджерах, не через звонки, не по видео-связи, а именно так — рядом, с ароматным кофе или чаем и долгими разговорами без мыслей о том, что отчет еще не закончен… И они были чертовски рады, что в этот день им все же удалось встретиться. Но все-таки каждый из них троих очень хорошо ощущал это странное чувство невесомости, в которое погрузила лишь единственная минута, — как будто ты остановился в середине пути, когда большая его часть пройдена и вернуться назад невозможно, но при этом и что впереди — неизвестно… Они и правда не знали, что будет дальше. Может быть, просто было нужно время… Сейчас ответа на этот вопрос не было. Но то, что было сейчас в таких непохожих и крепко связанных душах, было одним: это была искренняя и глубокая, тихая надежда, что все изменится. Что в их семье будет покой. Что они, как и раньше, соберутся — только теперь уже все вместе, и те времена, когда что-то было по-другому, даже не вспомнятся. В это действительно настолько сильно хотелось верить. Когда Деймон поехал к отцу, он не думал о том, что они вернутся истории Грейсона. Он понимал, что дл того, чтобы найти необходимую информацию, нужно время; а может быть, причина была в том, что эта история, длившаяся так долго, с течением времени превращалась во все более запутанный клубок загадок и Деймон уже привык, что вместо ответа на вопросы жизнь заводила в тупик, — и был готов к любому развитию событий. Однако к этому разговору Джузеппе вернулся сам. — Ты рассказал Елене о том, о чем говорил мне? — спросил Джузеппе. Деймон ответил не сразу. На протяжении какого-то времени он отчего-то задумчиво молчал, словно вопроса отца вовсе не слышал. Джузеппе не знал, в чем причина этого молчания, но ясно видел одно: мыслями Деймон сейчас был далеко не здесь. — Да, мы встречались, — наконец произнес он. — Она забрала ту фотографию… Джузеппе молчал, внимательно глядя Деймону в глаза, а затем медленно выдохнул. — Единственный возможный путь узнать, правдивы наши предположения или нет и как Елена могла бы быть связана с Грейсоном, — это найти его родственников, — сказал он. — Я хотел попытаться найти хоть кого-то… У Грейсона была небольшая семья. Кроме него в семье был его младший брат, насколько я знаю, у них была достаточно большая разница в возрасте. Их родители погибли рано… Брат Грейсона тогда был еще подростком и вскоре после этого крепко сел на наркотики. Я знаю, что Грейсон пытался его вытащить, менял одну клинику за другой, оплачивал специалистов и реабилитацию, но… — Джузеппе остановился и, опустив взгляд, тихо покачал головой. — Это были лишь короткие передышки. Проходил месяц, максимум несколько — и все начиналось заново. Среди наших с Майклом общих друзей были те, кто хорошо знал Грейсона и с кем я поддерживаю связь до сих пор, — сказал Джузеппе. — Я спрашивал у всех, кто мог бы быть в курсе… — он на мгновение запнулся: произносить это было тяжело. — Остался ли кто-то из его семьи. Деймон взглянул отцу в глаза — они оба замерли, на секунду остановив свои взгляды друг напротив друга, — и ясно понимал, каким был этот ответ, который так искал Джузеппе. — Я связался со каждым из наших общих друзей, кто мог бы привести хоть к какой-то информации о брате Грейсона. Но после смерти Грейсона… — Джузеппе на мгновение остановился, словно испытывая какой-то страх, смешанный с невыносимой тяжестью. — О нем никто ничего не знал. Джузеппе снова замолчал, и, хотя на самом деле эта тишина длилась секунды, она ощущалась гораздо более долгой… Потому, что этой тишине не нужно было слов, чтобы сказать им о той истине, которая была реальностью. — Больше в их семье не было никого. Джузеппе говорил негромко и сдержанно, но Деймон отчетливо слышал, как голос отца дрогнул в этот момент. Для Деймона эта семья была не знакома — он ничего и никогда о ней не знал, но в эту секунду он понимал то, что творилось в душе у Джузеппе. Потому, что это необъяснимым щемящим ощущением отозвалось внутри у него самого. Потому, что это действительно страшно. Единственная нить, которая могла бы привести к правде. Но она настолько тонкая, что это равно тому, как если бы ее не было вообще. Деймон мрачно усмехнулся. — Дядя-наркоман… Прекрасная перспектива для воссоединения с новоявленной семейкой. Услышав слова Деймона, Джузеппе медленно покачал головой. — Если честно… Я не верю. Не верю в то, что сейчас он жив. Деймон не почувствовал ни страха, ни разочарования, ни злости, услышав эти слова. То, что озвучил Джузеппе, было той истиной, в глаза которой они сейчас оба смотрели. Пока не доказано другое, остается одно — надежда, и пока она есть, есть смысл. Пытаться, думать, менять… Искать. И сейчас у Джузеппе и Деймона такая надежда все еще была. Они могли использовать многие возможности, и они знали, что сделают это, если это будет нужно. Только нужно знать одно: чудеса случаются не так часто, как людям хотелось бы верить. — Но кроме этогo… Есть кое-что другое. Деймон повернул голову, и их с отцом взгляды снова столкнулись. — Помнишь, ты спросил меня, был ли когда-нибудь Грейсон в Канаде? Не отводя взгляд от глаз отца, Деймон молча кивнул. — Он был там. Тон Джузеппе не изменился ни на йоту — он был абсолютно спокойным и ровным: отец знал, что то, о чем он сейчас говорил, — правда. Джузеппе говорил об этом и словно не замечал реакции сына, в глазах которого заплескалось недоумение, смешанное с непониманием. Это спокойствие действительно было совершенно непохоже на то, что сейчас происходило внутри Деймона. — Один наш общий знакомый, который достаточно близко общался с Грейсоном, рассказал мне… — Деймон увидел, как отец, на секунду замерев, опустил глаза, и то, как его взгляд стал задумчивым. — Через некоторое время после того, как Грейсону поставили диагноз, он уехал. Он объяснил это тем, что хочет посмотреть континент и запомнить именно его, а не бесконечное лечение и беспомощность болезни. Если верить тому человеку, его не было достаточно долго — несколько месяцев. Он никому не говорил, какие именно места посетил в той поездке… Джузеппе остановился. Между ним и Деймоном вновь установилось молчание — но Деймон не задавал вопросов, не просил договорить. Самый ясный ответ на их единственный вопрос звучал этими несказанными словами одинаково громко в них обоих. Они молчали, глядя друг другу в глаза в этой седой и бесконечно мудрой тишине, которая открыла им так многое именно в ту секунду, когда они оба не говорили ни слова, — отец и сын, ближе которых сейчас не было на Земле. Потому, что они точно знали, что сейчас происходит в душе друг у друга. Потому, что они чувствовали тревогу об одном и том же. Потому, что для них было важно одно и то же. — Эта поездка была за несколько месяцев до смерти Грейсона… — проговорил Деймон, все так же, не отводя глаза, глядя в глаза отца. Его голос ровный и почти безэмоциональный — он словно говорит что-то, на языке ему абсолютно незнакомом, и поэтому абсолютно спокоен. Однако причина была в том, что он как никогда ясно осознавал то, о чем сейчас говорил. Проходит несколько секунд, и он заканчивает фразу, произнеся несколько слов — самых важных. Самых нужных. — …И до рождения Елены. Джузеппе ничего не говорит в ответ. Он не спорит и не соглашается. Он знает, что сейчас в мыслях Деймона, но больше не пытается избегать, отрицать в каком-то тумане растерянного страха и неверия. Сейчас настолько ярко и ясно перед ним предстала реальность. Деймон и Джузеппе смотрят друг другу в глаза, и Джузеппе произносит единственную фразу, которая — они знают это — сейчас заключает в себе не просто истину — в ней что-то более значимое, правдивое и реальное. — Сейчас все будет зависеть от решения Елены.74. Вместе — одиночество
22 апреля 2021 г. в 19:41
Примечания:
Сейчас чувствую, что выкладывать продолжение после перерыва по эмоциям еще круче, чем делая это в обычном режиме, потому что понимаю, что за это время очень успела соскучиться по фикбуку, по героям, но в первую очередь - по читателям.
Приятного прочтения!
Водитель повернул направо на перекрестке, выехав на протяженный шумный проспект. Мимо проплывали неровные очертания бизнес-центров и жилых домов, напоминавшие рваные линии пульса. Этот не поддающийся логике, асимметричный, такой непривычный для кого-то силуэт заключал в себе сущность этого города. Это было не случайное сходство — этот силуэт и был скачкообразным пульсом, который никогда не был и никогда не стал бы спокойным.
Деймон мельком опустил взгляд на экран смартфона, на котором было видно название нужного кафе, и убедился в том, что память, освеженная очертаниями на электронной карте района, его не подвела. Таксист, перестроившись в крайний правый ряд, стал снижать скорость, подыскивая место, где можно было бы припарковаться, и вскоре это удалось: до коллапсов еще оставалось немного времени — движение и район в целом были пока не так загружены. Расплатившись, Деймон отпустил таксиста, не став просить его остаться и дождаться его.
Пройдя до пешеходного перехода, Деймон перешел на другую сторону проспекта. Этот район был близок к даунтауну и средоточию шумной деловой жизни мегаполиса — и, конечно, Деймон бывал здесь, хотя и не так часто, как по некоторым другим адресам, и наверняка ему должны были вспомниться некоторые из этих улиц… Наверное, они действительно были в его памяти — но сейчас это не имело ни малейшего значения. В памяти был чистый лист — белоснежный, не измаранный ломаными линиями воспоминаний и отрывков слов и фраз. Быть может, поэтому, сам того не замечая, он смотрел не только привычно под ноги и вперед. Взгляд жадно, до последней детали впитывал эти когда-то знакомые улицы, сейчас становившиеся для него абсолютно новыми, совершенно неизвестными, как яркие мазки, добавленные в, казалось, уже законченную картину. Сердце стучало спокойно. Может быть, потому, что абсолютно ясно осознать реальность, осязать ее пока было почему-то трудно. С того момента, как они с Еленой созвонились, прошло несколько часов, но Деймону сложно было в это поверить: отчего-то отчаянно казалось, что они разговаривали считанные минуты назад.
Наверное, это был странный разговор. И к нему были неготовы они оба — но далеко не в том смысле, что внутри была растерянность: ее не было. Просто поверить в то, с какой легкостью и смехом настолько тонкой, но крепкой связью жизнь может в одно мгновение превратить в ничто все казавшиеся когда-то правдивыми мысли о том, что им больше никогда не коснуться жизней друг друга, было сложно… Деймон не думал о том, как начнет этот разговор, как обо всем расскажет; он не думал о том, встретятся ли они с Еленой.
Далеко не подробный, но емкий рассказ, которого было достаточно, чтобы слишком о многом задуматься. Без лишних слов. Без эмоций, которые захлестывали изнутри, но которые сейчас не были тем, что было нужно.
А затем — короткий вопрос на другом конце телефонного провода, настолько ясно прозвучавший сквозь секунды тишины: мы можем сегодня встретиться?
Они договорились пересечься в кафе неподалеку от района, в котором сейчас жила Елена.
Деймон замедлил шаг. Буквы над входом в ночной клуб складываются в известное в Лос-Анджелесе название. И пусть в городе все еще день и эти буквы — потухшие очертания, зрению не составляет труда уловить их совершенно ясно: они словно неоновыми огнями горят в сознании. Где-то в отдалении — и в то же время кажется, что совсем близко, — слышатся увлеченные голоса и по-летнему беззаботный смех. Перед глазами вырос дом жилого комплекса, напоминавшего лабиринт из разной высоты фигурок. Резкие очертания неровных неправильных линий — словно сложная деталь «Лего», в стекле которых пылал огненный лос-анджелесский вечер. Что ж, это вполне соответствовало стилю Елены.
Деймон не мог себе это объяснить, но ни в тот момент, когда он ехал сюда на такси, задумчиво вглядываясь в буквы адреса на экране смартфона, ни сейчас, когда он был там, где было нужно, внутри не было мыслей. Он не возвращался ими к прошлому. Не пытался хотя бы на мгновение сконструировать будущее следующих минут. Не пытался себе что-то объяснить и дать ответ хоть на один вопрос в настоящем… Словно плотина, которой касался мощный поток воды, была еще крепка…
В воздухе ощущался едва уловимый аромат лимона, отдававший свежестью и почему-то так напоминавший о весне. Деймон приехал чуть раньше, поэтому, пока Елены не было, у него была возможность хотя бы мельком ознакомиться с меню. Несмотря на то, что здесь царил лофт, он был наполнен каким-то необъяснимым уютом. Просторное помещение до краев было заполнено солнечным светом, проходившим через огромные окна террасы и на миг казавшимся непривычным, хотя недостатком света и тепла Лос-Анджелес своих жителей и гостей никогда не испытывал. То, что близился вечер, можно было понять по одному тому, как кафе постепенно начинало оживляться, когда воздух наполнялся суетливыми, но совсем не мешавшими разговорами.
Деймон не знал, сколько времени прошло, хотя прошло, на самом деле, совсем немного. Он листал меню, останавливаясь взглядом на, казалось, знакомых названиях, но его мысли были далеко отсюда, и он был глубоко погружен в них. Краски реальности — обжигающей, до болезненности ослепительно яркой — коснулись зрения вновь лишь в ту минуту, когда в отдалении взгляд, обострившийся в единственный миг, уловил очертания до боли знакомой фигуры. Деймон почувствовал, как в этот момент сердце с какой-то ноющей болью очень быстро ударило два раза, а затем замерло — так затихло, словно остановилось вовсе… И в эту секунду больше не было этого странного вакуума и временной петли, которые они ощущал последние несколько часов, — он видел, он слышал, он ощущал так чутко, так остро каждый оттенок, каждую деталь, каждое мгновение уходящего времени — словно заново обрел тот великий дар чувствовать этот мир, отданный нам кем-то свыше. Все ощущения до последней клетки, до последнего нерва были напряжены, и с ними невозможно было справиться лишь усилием воли — Деймон чувствовал, как легко его затягивает этот водоворот, который наполнял собой вены до краев, как наполняет вода грудную клетку, когда уходишь на большую глубину… Но он ощущал, что сейчас уходит на глубину, в тысячи раз бòльшую, чем человек, который тонет.
Вот только кислорода хватало. Он не захлебывался. Он дышал.
Живая улыбка в глубине пристальных шоколадно-карих глаз. Ребячески легкие, почти воздушные движения — словно со смехом по берегу моря босиком. Отдающий свежестью аромат Nina Ricci — Елена не изменяла своим вкусам.
— Еще двадцать минут назад я была уверена, что приеду вовремя, а сейчас оказалась на полном пути к тому, чтобы нарушить все мыслимые и немыслимые правила этикета, — с тем тихим, таящим в себе немыслимую бездну смущением, которое бушующее пламя превращало в спокойный огонь, произнесла она. — Прости. Ты не долго ждал?
— Не волнуйся, — спокойно ответил Деймон. — К тому же… Девушки, кажется, всегда должны слегка задерживаться, верно? — внимательно глядя в глаза Елены, произнес он.
Во взгляде Елены неясным отголоском на мгновение заплескалось замешательство.
— Почти невероятно слышать это от мужчины, — с невыразимой смесью едва уловимой растерянности, улыбки и вызова сказала она.
— Не забывай, чей я брат, — усмехнулся Сальватор. — Я слышал эту фразу так часто, что почти не сомневаюсь в ее правдивости.
Так удивительно и необъяснимо: они не виделись чуть больше месяца, а сейчас начинало казаться, что несколько лет. Это было, может быть, странно: ведь, в сущности, месяц — это так немного — всего какие-то несколько недель… Но Деймон наблюдал за Еленой, за каждым ее жестом, становившимся чем-то новым, заключая в себе что-то еще неизведанное, за взглядом, горевшим таким особенным ярким огоньком, и с каждым мгновением ощущал эти шаги, пройденные временем, все яснее. Но сейчас он вдруг понимал, что ему нет до этого никакого дела, — на это было плевать. Было плевать, что они встретились впервые за последнее время, было плевать, что они просто исчезли из жизней друг друга, словно никогда друг друга не знали, было плевать на предстоящий разговор. Он разговаривал с Еленой, читал изменения ее мимики и взгляда — то задумчивого и чуть нахмуренного, то детски заливисто смеющегося, — отвечал на ее вопросы и задавал свои… И становилось неинтересно, что будет через два часа, а то, что было раньше, бессмысленной пылью развеивалось по воздуху, превращаясь в небытие. Жизнь — яркая, мятежная, сумасшедшая — вся, до последней капли, в глубоком калейдоскопе своих красок вошла в эти минуты. Не было ничего. Было только здесь и сейчас. И Деймон знал единственную причину.
Он чертовски по ней скучал.
— Как ты?.. — негромко, отчего-то несмело произнесла Елена, но они с Деймоном оба понимали, к чему в первую очередь относится ее вопрос. Ее взгляд непроизвольно опустился на его левую руку, которая была зафиксирована ортезой. — Кэролайн рассказала мне о той аварии…
В голосе Елены слышалась искренняя тревога, но ни во взгляде Деймона, ни в его мимике не отозвались хотя бы отчасти похожие эмоции: он был спокоен.
Деймон легко, почти беззаботно пожал плечами.
— Если делами на земле и правда заведует небесная канцелярия, то там позаботились о том, чтобы я нечасто об этом вспоминал.
В глазах Елены мелькнула тихая улыбка. Она была почти неуловима — но почему-то именно ее в этот момент Деймон так ясно увидел во взгляде Елены.
Они обы были верны своим вкусам: Деймон заказал эспрессо, уравновесив терпкость ароматного напитка сладостью тирамису, Елена остановила свой выбор на черном английском чае и лимонном десерте. Они разговаривали в ожидании заказа о многом из того, о чем могли говорить люди, которые ничего не знали друг о друге на протяжении какого-то времени, а затем встретились… Темы для мимолетного разговора появлялись сами собой, перетекая из одной в другую, не имеющую ничего общего с предыдущей, — и между ними не было ни неловких пауз, ни неспокойных мыслей. Время, разделившее их, не отходило на второй план — оно просто исчезало. В разговоре Елены, в ее осанке, в открытом взгляде была легкость, и в ней было несложно узнать ту девушку, которая шла по жизни с улыбкой. Лишь в тот момент, когда их разговор подошел к причине их встречи, Деймон уловил, как в фигуре Елены, подобно препарату, медленно растекающемуся по венам после инъекции, все яснее становилось напряжение, а спокойствие в глубине взгляда сменила тень тревоги человека, еще не знающего, что его ждет.
Когда Елена задала Деймону единственный вопрос, он не стал ничего отвечать, пускаться в сбивчивые объяснения в попытках как можно более подробно передать то, о чем рассказал отец. Не говоря ни слова, он лишь достал из внутреннего кармана пиджака давнюю, хранившую на себе явный отпечаток времени фотографию и протянул ее Елене.
На протяжении этих тягучих, как расплавленное олово, секунд, Деймон молчал. Когда Елена спросила его, когда она ждала его ответа, когда опустила глаза на протянутое им фото… На протяжении всего этого времени Деймон ни на мгновение не отвел от нее взгляд. Он видел, как что-то меняется в глубине карих глаз… Как их заполняет детская растерянность, балансирующая на грани с испугом, за которым могло стоять что-то гораздо более сильное, — отчаяние. Не отрывая взгляд, не моргая, Елена на протяжении секунд молча смотрела на фотографию, замерев, — так же, как остановился для нее мир вокруг. Но в ее взгляде была не тишина — в ее взгляде была буря. Буря тех эмоций, которые поднялись из глубины души с невероятной силой, как из глубины пустыни приходит смерч, и в эту минуту могли превратить в обломки все, что было внутри. Плотно сжав губы, она жадно проводила взглядом по фигурам мужчин на фото, от одного к другому и обратно, снова и снова, останавливаясь, чутко выхватывая мельчайшие детали.
Через несколько минут Елена все так же в молчании перевела взгляд на Деймона. Она смотрела ему в глаза так пристально, в этой невесомости, заморозившей кровь на эти мгновения, и казалось, что она вот-вот отрицательно покачает головой, — это было не просто неверие, это был немой вопрос, словно попытка пойти на компромисс с собой…
Деймон видел, что творится у Елены внутри, но по-прежнему молчал. Он ответит, если она задаст вопрос. Но она должна сама осознать, что ей нужно именно сейчас.
— Этот мужчина, — и по ее взгляду Деймон понял, что она говорила о Джузеппе, — он похож…
Хотя в чертах лица Майкла сквозь года, несмотря на течение времени, осталось что-то невыразимо, но очень ясно схожее, и в этом юноше на снимке было не очень сложно узнать того, каким он стал почти спустя сорок лет, Елена не обратила внимание на него. Оттого ли, что на Джузеппе в этом возрасте был очень похож Стефан, с которым Елена была знакома лично, или по какой-то другой причине, но ее взгляд был прикован к фигуре отца Деймона. Деймон понимал, о чем она хочет сказать.
— Да, — кивнул он. — Это мой отец… И Майкл.
Взгляды Елены и Деймона столкнулись. Елена не задавала больше вопросов, лишь с жадностью глядя на него, не желая его перебивать.
— Так сложилось, что эта авария, в которую попали мы с Роуз… Повлекла за собой цепочку событий, которая стала причиной одного разговора между мной и отцом, — на мгновение замерев, продолжил Деймон. — В тот момент я узнал, что тот холод в отношениях Джузеппе и Майкла, который видели наши семьи, — это лишь часть истории их взаимоотношений. Многие годы назад все было по-другому.
Деймон на секунду остановился, а затем проговорил:
— Они были друзьями. Действительно близкими друзьями.
Взгляд Елены, прикованный к Деймону, замер в словно в испуганном неверии, и было понятно: сейчас ей было трудно осознать реальность.
— Друзьями? — словно не вполне чувствуя, что повторила это вслух, одними губами произнесла Елена.
Деймон вновь кивнул.
— Это сложная история… — негромко, кажется, впервые за эти секунды отведя глаза, проговорил он. — Но она объяснила, почему Майкл в том письме, которое пришло тебе незадолго до того, как все началось, написал, что ты можешь доверять Джузеппе. Но дело не в отношениях Майкла и Джузеппе. Не только в них. Когда отец рассказал обо всем, он показал мне эту фотографию.
Слушая Деймона, Елена вновь опустила взгляд на снимок в своих руках. Деймон видел, что ее взгляд теперь не блуждал от фигуры к фигуре. Он остановился на одном из троих друзей.
— Я не знал на ней только одного человека.
Елена подняла голову, посмотрев Деймону в глаза.
— Кто этот мужчина? — произнесла она.
Было ясно, что в этот момент Елена спрашивала о том, на кого в течение нескольких секунд тишины неотрывно смотрела. И они с Деймоном оба понимали, что сейчас говорили об одном и том же человеке.
— Его звали Грейсон, — ответил Деймон. — Всех троих в течение достаточно долгого времени связывали деловые отношения. То дело, которому Майкл и Джузеппе посвятили почти всю свою жизнь, они начали вместе. Грейсон был юристом и помогал им в некоторых вопросах, когда они начали бизнес. Но в отличие от Джузеппе, для которого Грейсон был, скорее, партнером, в жизни Майкла этот человек играл совершенно другую роль. Его связывала с Грейсоном многолетняя дружба. Так же, как и с Джузеппе.
За то время, что Деймон говорил, Елена ни на мгновение не отвела от него глаза. После того, как в воздухе вновь растворилась тишина, которую они оба сейчас отчего-то так ясно ощущали, она вновь обратила взгляд к фотографии. Деймон не произнес в этот момент ни слова. Он видел, как она до болезненности внимательно, до какой-то необъяснимой безмолвной и от этого — еще более невыносимой жадности всматривается в черты его лица и фигуру. И с каждой новой минутой, когда Елена вновь переводила взгляд на него, Деймон улавливал, как в ее взгляде все яснее становится осознание, почему он раз за разом ощущала потребность сделать это. Он не продолжил разговор о Грейсоне, не стал объяснять, почему именно он привлек его внимание. Он понимал, что единственным, что сейчас было нужно Елене, была тишина. И понять это было тем легче, что в эти секунды, тянувшиеся невыразимо долго, в ней он видел что-то такое, что отголоском уже изведанных чувств отзывалось в собственной душе: нечто очень похожее он ощутил в тот момент, когда впервые взял это фото в руки.
Елена подняла глаза на Деймона. Он не отвел взгляд. Сейчас эти секунды, когда они смотрели друг другу в глаза, не нарушая этот зрительный контакт, могли сказать им, может быть, в тысячи раз больше, чем слова. Деймон увидел, как в карих глазах изумление исчезает в отчаянной, почти детской растерянности.
И этого мгновения Деймону хватило, чтобы осознать: она все поняла.
— Деймон, ты же понимаешь, — негромко, словно они находились в помещении, где нельзя было нарушать тишину, почти по буквам сказала Елена, — внешнее сходство далеко не всегда может абсолютно точно что-то доказать.
Ее голос был задумчивым, словно блуждающим, и начинало казаться, что эти слова обращены не к Деймону, — Елена пыталась убедить в этом прежде всего саму себя.
— В этом нет сомнения, — со спокойной искренностью ответил Деймон. — И в случае с Грейсоном это может быть просто совпадение, игры генетики, миллион других причин. Но…
Деймон на мгновение остановился, глядя в глаза Елены.
— Елена, дело не только в твоем внешнем сходстве с ним. Грейсон и Майкл были тесно связаны, — произнес он. — Они доверяли друг другу, как родные братья.
Говорят, что характер человека можно увидеть не только в его поступках, суждениях, мыслях, — он отражается в мелочах: в том, как он ведет разговор, в его осанке, во взгляде. С течением времени Деймон убеждался, что это действительно так. Елена обладала чертой, которая, быть может, сначала для человека, с ней почти не знакомого, была неочевидна, но которую невозможно было не почувствовать, когда общение становилось ближе: во время разговора она неизменно смотрела собеседнику в глаза. Какими бы чувствами ни была поглощена душа — отчаянием, презрением, ненавистью — Елена не боялась этой тонкой связи через зрительный контакт и не отводила взгляд, в котором бушующее пламя непостижимым образом становилось единым целым с холодной выдержкой.
В этот миг Елена нарушила это правило. Деймон увидел, как после его последней фразы она опустила взгляд. Она молчала, плотно сжав губы, отчаянно держась взглядом за фотографию, лежавшую перед ней на столе. Одна за другой медленно текли секунды, но как и прежде, Деймон не нарушал это молчание. Быть может, потому, что как никто другой знал, что сейчас творилось у Елены в душе.
Лишь спустя время Елена вновь подняла на него взгляд, и их глаза встретились. В ее глазах, ищущих и молчаливых, читалось недоумение, смешивавшееся с детским испугом, — его чувствует человек, когда не понимает, что с ним происходит, — словно при уже проявившей себя в симптомах, но еще не диагностированной врачом болезни… Но с этими чувствами в ее взгляде переплеталась уверенность.
— Ты знаешь что-нибудь о нем?
Голос Елены — негромкий, в нем нет ни капли требования или нетерпения. Но в нем нет и дрожи. Ее слова не были отправной точкой в собственных поисках, попыткой разобраться здесь и сейчас. Это был вопрос, который задают другу. Человеку, которому можно доверять.
— Совсем немного, — ответил Деймон. — Грейсон был достаточно успешным юристом, много путешествовал и был, судя по всему, тем еще бабником, хотя никогда и не был женат. Отец сказал, что у него никогда не было семьи и он не особо стремился ее заводить. Когда Грейсону еще не было сорока, ему диагностировали онкологию… Его не стало в марте 1992 года.
Елена не вздрогнула, как это иногда бывает при испуге или в тот момент, когда мы слышим что-то, что откликается внутри мощным эмоциональным толчком, не вскинула голову. Она по-прежнему смотрела на фото… И то, что могло выразиться в физических проявлениях, жестах, движениях, сгорело в остром болезненном огоньке, вспыхнувшем на дне застывших чайных глаз. Елена никак не выразила то, о чем сейчас были ее мысли. Но им обоим не нужно было прямо и открыто обсуждать это, чтобы понимать, о чем они сейчас думали.
— Много путешествовал… — едва слышно, задумчиво, словно сама не вполне осознавая, что произнесла это вслух, повторила Елена.
— Пока это ничем не доказано, это только мысли — и, может быть, они останутся ими навсегда, — сказал Деймон.
— Я не могу представить, как они могли быть связаны с Мирандой, если представить, что все, о чем мы сейчас оба думаем, — правда, — призналась Елена.
— Елена, — проговорил Деймон, и Елена посмотрела ему в глаза. — Помнишь, о чем сказал Майерс, когда мы были в суде Эдмонтона?
Елена молчала на протяжении нескольких секунд, больно кусая губы.
— Человек, который был причиной случившегося с Мирандой, был из Лос-Анджелеса, — негромко, глядя куда-то словно сквозь пространство, в точку, известную только ей, повторила Елена. Она помнила эти слова слишком хорошо.
Деймон ничего не сказал, и сама Елена не нарушала тишину, которая по секундам растворилась между ними. Они были сейчас на разных полюсах, поглощенные непохожими сомнениями… И были одним целым, потому что друг для друга у них не было человека, который понимал бы лучше, что происходит в их душах.
Лишь через время Елена задумчивый хриплый голос Деймона.
— Если для тебя все еще имеет значение история твоего происхождения…
Деймон вновь замолчал, а затем произнес:
— И если ты хочешь знать мое мнение… Нужно попробовать копнуть в эту сторону.
Елена подняла взгляд и впервые за эти минуты посмотрела на Деймона, а затем вновь отвела глаза, глядя словно куда-то сквозь пространство, и медленно, почти неслышно выдохнула.
— Елена, — вдруг позвал Деймон.
Его голос звучал негромко и спокойно. Елена перевела взгляд на него, и в этот момент их взгляды встретились.
— Ты… По-прежнему хочешь узнать об этом?
Деймон, не двигаясь, не отрывая взгляд, смотрел Елене в глаза, и в эту секунду он увидел, как в их глубине мелькнула необъяснимая вспышка, — единственная секунда, пропитанная испугом, замешательством… И отчаянием.
— Я… — Елена покачала головой. — Я не знаю, Деймон.
И в этот миг — в ту самую секунду, когда он увидел это в глазах Елены, когда услышал эту простую фразу, — Деймон вдруг ощутил, как его душу объяло что-то такое, чему он сначала не мог дать название, не справляясь с этой неуправляемой необъяснимой волной, но что спустя мгновения заставило его осознать, что когда-то он чувствовал нечто очень похожее… Что-то настолько яркое, ясное и мощное, что на миг стерло краски окружающего мира, лишив их какого-то смысла, воспаленной занозой глубоко засевшее внутри…
Ему было больно за Елену. Больно за эту девушку, когда-то переехавшую в этот южный город, сполна показавший, что такое ложь, интриги и грязь человеческой души. Больно за эту девушку, потерявшую покой.
— После того, как мы вернулись из Эдмонтона, я решила, что больше не стоит ничего предпринимать, что я не должна ворошить прошлое, которое касается не только меня и приносит кому-то боль, — сказала Елена.
Елена на мгновение замолчала.
— Но с того момента, как я узнала обо всем… Во мне нет спокойствия. С той самой секунды, когда, год назад, вернувшись в общежитие, я увидела письмо Майкла, во мне живет чувство, что моя жизнь не принадлежит мне полностью. Потому, что оказалось, что я сама знаю о ней не всё.
Елена медленно, почти невесомо покачала головой.
— Я не знаю, какой выбор — верный.
Деймон слушал Елену, но далеко не сразу заговорил сам. Он долго вглядывался в глаза Елены, пристально изучая их, как будто что-то искал и точно знал, что найдет… Он видел в них замешательство, но Елена не прятала взгляд, и они оба чувствовали, как сквозь них проходят секунды, на которые отчего-то становилось совершенно плевать.
— Ты имеешь право хотеть знать эту правду, — все так же не отводя взгляд от ее глаз, произнес Деймон. — Ты имеешь право сделать выбор, который вернет тебе покой.
Елена смотрела на него, не моргая, казалось, не дыша, впитывая каждое его слово, — она смотрела на него с такой надеждой — тихой, робкой, но настолько живой…
— Именно этот выбор будет правильным, Елена.
Спокойные слова. Нет громких речей, напыщенных фраз, витиеватых размышлений об извечном вопросе о том, что хуже — грязная, отвратительная правда или ложь неведения… Несколько простых слов, которые в эту минуту отозвались чем-то ясным и невероятно звонким в одной душе.
Елена еще на протяжении какого-то времени внимательно смотрела на Деймона, оставаясь словно в полуневесомости, а затем произнесла лишь несколько слов.
— Деймон, спасибо. Спасибо за то, что тебе не все равно.
И не нужно было зашкаливающих эмоций или сердечных клятв, чтобы знать, что искреннее этих слов сейчас не было на земле.
Деймон ничего не ответил, а Елена не ждала его ответа. Они оба давно поняли, что для того, чтобы говорить друг другу о чем-то очень важном, слова, в общем-то, не нужны.
— Можно я заберу ее? — попросила Елена, взяв со стола фотографию.
Деймон без капли сомнения кивнул.
— Я попросил Джузеппе дать мне знать, если он найдет какую-нибудь информацию о Грейсоне или его родственниках, которые могли бы быть сейчас живы. Отец обещал сделать все, что в его силах.
Елена молча кивнула. И этот едва заметный, неуловимый жест был для Деймона самым ясным ответом.
Больше они не сказали на эту тему друг другу ни слова. Больше не было вопросов, догадок, какого-то плана действий. Потому, что это было не нужно. Потому, что они оба понимали: теперь каждый из них должен остаться с мыслями об этом один на один. И не было мыслей о том, что должно быть дальше.
Просто дальше был разговор. Разговор, не связанный какой-то конкретной темой. Разговор о том, о чем хотелось говорить именно в этот момент. Разговор, за которым становилось безразлично, что было до и какова была причина их встречи.
— Как ты? — спросил Деймон, повторив вопрос, который некоторое время назад задала ему сама Елена.
В сущности, такой простой вопрос. Наверное, у каждого из нас есть свои «пароли», которыми мы крепко связаны со своими близкими, — которые связаны только с ними, потому что только эти люди могут, как никто другой, их понять. У Деймона и Елены паролем были два эти простые слова. Не «как твои дела?», не «что нового?», не «как поживаешь?». Именно как ты? Потому, что в этих коротких словах была неизмеримо бòльшая глубина. И она была открыта только им двоим.
— Универ, магистерская и другие прелести жизни не дают скучать — днем, по крайней мере, — ответила Елена. — Но мои вечера теперь посвящены только одному, — усмехнулась она.
— Чему? — спросил Деймон, хотя по одной усмешке в глазах Елены он понимал смысл ее слов.
— Для меня пришло время взглянуть на Лос-Анджелес не со стороны пляжей Санта-Моники, а с хайвэя, — сказала Елена. — Учитывая, что у меня около года не было водительской практики, такая тренировка точно не будет лишней.
Деймон молчаливо улыбнулся, глядя на Елену. Почему-то сейчас именно такую задумчивую улыбку на его губах вызывали мысли, рождавшиеся в сознании. Отчего-то так легко было представить Елену — страстную, азартную, не боящуюся рисковать — за рулем этого дерзкого авто, с которым далеко не каждый мужчина рискнул бы попробовать совладать.
Не отводя взгляд, Деймон смотрел Елене в глаза, растворяясь в мыслях, которые были глубоко закрыты от внешнего мира и были известны только ему.
— И как ощущения?
В карих глазах Елены, сейчас ставших почти черными, сверкнул острый, живой огонек.
— Слишком классно для того, чтобы отказаться.
Ее губ коснулась лукавая, игривая улыбка, в глубине которой горел кружащий голову, опасный, но пробуждавший внутри нестерпимое желание следовать за ним азарт. Ее улыбка была невесомой, едва уловимой — и в то же время такой ясной: было невозможно не увидеть, не почувствовать ощущением в десятки раз более чутким и глубоким, чем органы чувств, эту неподвластную ничему, не поддающуюся ни одному рациональному объяснению силу, в которой переплетались хищность, нежность и азарт, и которой могла обладать только женщина. Деймон не мог бы объяснить даже самому себе, какие чувства его связывают с Еленой, но он знал совершенно точно другое: он навсегда влюбился в эту улыбку, которой хватало секунд, чтобы заставить сдаться без боя и без оружия.
— Да и в целом машина многому учит, и далеко не только внимательности и всему тому, что нужно для безопасности на дороге. Например, дисциплине. В Лос-Анджелесе лишние тридцать минут дома утром лишают машину любого смысла, — наполовину в шутку, наполовину всерьез сказала Елена.
— Уже привыкла? — усмехнувшись, спросил Деймон.
— Пока нет, — призналась Елена. — Сегодня я поняла, что выспаться и спокойно уложить волосы для меня важнее, — с усмешкой сказала она.
— Уверен, что ты наверстаешь, — ответил Деймон.
Елена ничего не сказала ему — она лишь сжала губы и с полуулыбкой кивнула.
— Ты сам скоро вернешься за руль? — спросила она.
— Сейчас сделать это будет достаточно сложно, и дело не только в медицинских заморочках, — ответил Сальватор. — Результаты экспертиз как один: машина не подлежит восстановлению.
В этот момент в глазах Елены мелькнул отблик какого-то страха.
— Но… Ты ведь планируешь снова сесть за руль? — с какой-то необъяснимой осторожностью спросила она.
— Думаю, что этот вопрос будет одним из первых, которые я постараюсь решить после того, как врачи снимут все ограничения.
Какой-то неясный безотчетный страх растворился во взгляде Елены в теплой, наполненной легкостью улыбке.
Деймон сделал глоток кофе. Елена, уловив изменение в его мимике, улыбнулась.
— Я плохо разбираюсь в кофе, но, кажется, я не прогадала, пригласив одного из самых преданных кофеманов в моем окружении выпить его именно сюда, — то ли задавая вопрос, то ли констатируя факт, улыбнувшись, произнесла она.
— Даже удивительно, что я никогда здесь не был, но должен признать, что действительно многое упустил: кофе здесь потрясающий, — честно сказал Деймон. — Так что ты попала в десятку.
Деймон замолчал и в течение нескольких секунд внимательно смотрел на Елену.
— Мне кажется, ты отлично освоилась здесь, — спустя время произнес он.
— Учитывая мой врожденный топографический кретинизм, я бы не стала говорить об этом с такой уверенностью раньше, чем через пару месяцев, — по-доброму усмехнулась Гилберт.
Елена на мгновение замолчала.
— Если серьезно, — тихо выдохнула она, — думаю, что причина в том, что я привыкла к самому Лос-Анджелесу. И его места, даже те, которые я раньше плохо знала, сейчас кажутся близкими и как будто знакомыми.
Деймон ничего не ответил. Он лишь пристально, не отводя взгляд, слегка склонив голову набок, смотрел в глаза Елены, словно он не был в реальности и его взгляд был обращен к чему-то совершенно иному, гораздо более важному, — и как будто читал ее — читал, как книгу, в которой ему столько еще предстоит узнать, но язык которой знал только он…
Посетители кафе сменяли друг друга — уходили одни и приходили другие, тоже заказывали себе кофе, кого-то ждали и встречали… Но это проходило мимо, словно имеющий лишь размытые очертания фон, как небольшие ничего не значащие эпизоды кинофильма, — и то, что происходит во внешнем мире, тоже вдруг становилось бледным, трудно различимым. Был конец рабочей недели и на следующий день у Деймона и Елены обоих были свои планы, а они говорили, говорили, говорили — говорили о том, что до конца магистратуры осталось меньше года и нужно как-то дописать магистерскую, о том, что на Palos Verdes Drive — магистрали, ведущей до границы с Сан-Педро, открываются потрясающие виды на океан, о том, что океан стал спокойнее и сейчас прекрасное время для того, чтобы сделать пару заплывов, и о том, что в этом кафе по субботам готовят просто нереальные шоколадные маффины… Они задавали друг другу вопросы, отвечали на них и смеялись — и оба чувствовали, что не было того времени, что они не общались. Казалось, что они просто продолжили традицию: после рабочего дня разговаривали за ароматным чаем и терпким горьким кофе. Изменилось лишь одно — вместо кухни в квартире Деймона было уютное кафе неподалеку от центра. Не было неловких пауз и неспокойствия в душе, не нужно было наперед продумывать слова. Сейчас можно было говорить о том, о чем хотелось, и о том, что было внутри. Может быть, именно это и значит — «твой человек»? Когда так легко говорить… Когда можно быть самим собой. Ты можешь сколько угодно отрицать, ты можешь сам себя не понимать, но ты почувствуешь это в эти минуты, которые превратят в ничто недели и месяцы расстояния.
Наверное, это была странная встреча — на исходе пыльного рабочего дня… Но в душе не было ни капли сожаления о том, что она произошла.
Когда Деймон и Елена уже ожидали счет, Елене кто-то позвонил. Сначала она встрепенулась, как это обычно бывает, когда человек, тревожась, прокручивает в голове мысли, кому он мог срочно понадобиться, но когда она взглянула на экран смартфона, в чертах ее лица установилось необъяснимо теплое спокойствие. Деймон тактично замолчал и на какое-то время перевел взгляд на собственный телефон, попутно ответив на некоторые из сообщений, которые «прилетели», пока он был вне зоны доступа мобильной связи. Но даже когда его взгляд был устремлен не на Елену, он мог понять ее настроение. Оно улавливалось в голосе, в ее интонации, в словах, которые она подбирала. Такое чертовски знакомое звонкое «привет» и улыбка в голосе. Да, именно в голосе, в этом нет сомнения. Такое тоже бывает.
Наверное, это был обычный разговор — пара слов о прошедшем дне, о том, где они оба сейчас находятся, и еще пара вопросов. Деймон не прислушивался к разговору специально, с детства испытывая неловкий дискомфорт, который вызывал в нем чрезмерный интерес к той части жизни человека, которая должна была быть только для него, но, конечно, слышал, о чем говорила Елена, хотя и не знал, кто был ее собеседником. Такой обычный разговор, который так часто случается в жизни каждого из нас.
— Я сейчас не дома, но неподалеку, — ответила на, судя по всему, один из вопросов Елена. — В «KingsRoad».
Елена на несколько мгновений замолчала, слушая собеседника, и краем зрения Деймон уловил, как по мере того, как человек на другом конце телефонного провода о чем-то ей говорил, ее взгляд прояснялся.
— Так ты тоже в этом районе? Слушай, это было бы просто супер, потому что я сегодня не на машине.
Услышав какую-то фразу, Елена почти на автомате, словно этот человек находился перед ней и мог видеть ее жест, кивнула.
— Отлично! Тогда договорились, через десять минут у «KingsRoad». Я буду тебя ждать. Спасибо тебе, — с искренностью поблагодарила она.
Деймон не знал, что сейчас задело таким неспокойствием что-то внутри: эти искренние слова Елены, обращенные к тому, с кем она вскоре, судя по всему, увидится, или ее реакция именно на этот телефонный звонок. Так говорят не со знакомыми или приятелями. Так говорят с действительно близкими людьми. Елена была рада слышать этого человека — сомнений в этом не было.
Этот разговор продолжался еще около минуты, а затем, обменявшись с собеседником еще несколькими фразами, Елена попрощалась с ним.
— Я предполагаю, что мы вовремя попросили счет, — произнес Деймон.
— Думаю, да, — чуть улыбнувшись, согласилась Елена. — Сейчас за мной как раз заедет мой молодой человек.
Деймон замер. Внутри эхом отдалась простая фраза: сейчас за мной заедет мой молодой человек.
Что чувствует человек, падая вниз с огромной высоты? Нет, это не страх — его, вопреки представлениям многих, нет: он остается там, у края пропасти… Но в эти несущиеся безумной кинопленкой секунды необъяснимо четко начинаешь чувствовать, как сердце замедляет свой стук. Оно не просто стучит спокойно — оно словно постепенно затихает. Кровь ударяет в виски в адреналиновой агонии, и воздуха начинает не хватать — сердце должно работать быстрее, чтобы перекачивать ее, но оно, словно подчиняясь странному, как будто нарочно переворачивающему все вверх дном закону, с каждым новым ударом начинает ощущаться все слабее: сначала ты начинаешь замечать, что оно стучит медленно, затем чувствуешь, что промежутки между ударами все больше, и их линия — как беспокойное, едва заметное дыхание… И затем она просто останавливается. А вместе с ней останавливается реальность. Она застывает в единственной точке времени, точно так же остановленного, превращаясь в схему, очертания которой размываются, становясь едва ли различимыми для зрения.
Так реальность сейчас остановилась для Деймона. Не было голосов посетителей кафе, еще несколько секунд жужжавших неподалеку, не было лавировавших по большому помещению официантов, не было ярких красок за окном — все это замерло, будто на стоп-кадре, потеряв цветовые тона и слившись в один. Он не чувствовал окружающий мир, потому что его не было. В этом странном вакууме Деймон отчетливо уловил внутри лишь одно ощущение: как со жгучей силой один раз ударило сердце. Это напоминало болезненную сжимающую судорогу: так — совершенно неправильно, неровными рваными толчками — сердце бьется в момент, когда человек, у которого в легких не хватает кислорода, пробежавший на высокой скорости большое расстояние, испытывает дикую усталость. Это была единственная секунда. Сердце не изменило свой ритм — оно стучало все так же размеренно и ровно. Но именно эта секунда оставила внутри какую-то неизъяснимую каменную тяжесть, которая с течением минут расползалась внутри теплым расплавленным оловом.
Раз за разом в мыслях продолжали звучать слова, произнесенные Еленой секунды назад. Они звучали вполне ясно, и таким же ясным было их значение. Не было неверия, не было ступора и попыток крикнуть самому себе: «этого не может быть!». Парадокс был в том, что Деймон осознавал реальность: она представала перед ним так явно, так осязаемо, как видит окружающий мир человек, имеющий зоркое зрение. Все то, что несколько минут назад разрозненными деталями рассыпалось в мыслях, сейчас само собой собралось в единую яркую, живую картину.
И в этом странном круговороте тишины и шумливых слов внутри отдалась лишь одна фраза: ведь в последний раз мы виделись месяц назад… Неужели за какие-то несколько недель все настолько могло измениться?
И эти слова, звучавшие в душе так несмело и растерянно, вызывали у самого себя на губах усмешку. От осознания, что он задает сейчас себе этот вопрос, вдруг стало очень мерзко. Потому, что он не имел никакого права его задавать, — и причина была одна: Елена не была его.
«Тебе как будто снова пятнадцать, Сальватор…»
Это не казалось парадоксом, странной шуткой, чем-то таким, что должно было выбить из колеи. Быть может, поэтому сердце, вопреки тому, что он не мог пошевелиться, стучало спокойно. Потому, что сейчас Деймон понимал, что на свете едва ли была вещь, которая была бы менее удивительна. Потому, что он знал одну простую истину, которую однажды озвучил в своих мыслях: такие женщины, как она, будут одни только тогда, когда они сами этого захотят. Она не захотела. И в этом была единственная правда, которая имела значение.
А Елена продолжала говорить о чем-то и улыбалась, как и всегда — так лучезарно и спокойно, — словно не замечая. Деймон смотрел, не отводя взгляд, в ее глаза — смеющиеся, такие живые, — взгляд которых был по-прежнему обращен к нему, и думал только об одном: какой он — этот человек, при мысли о котором так искрились ее глаза? Тот, с которым были связаны ее мысли… И, может быть, мечты.
Деймон и Елена продолжали разговаривать, пока ждали счет, и казалось, что между ними не было этих последних нескольких секунд, этих простых, таких легких слов. Не было неловкой паузы и того, что могло бы быть порождено этим моментом, который одного человека погрузил в странную тишину собственной души, а для другого не значил ничего. Они говорили о Марина дель Рэй, и Елена спросила Деймона о чем-то, а он очень хорошо слышал этот вопрос и так же ясно на него ответил. Мир оставался таким же, как и несколько минут назад: вокруг по-прежнему бурной рекой текла жизнь, безразличная к тому, что может быть у кого-то в душе… Но Деймон чувствовал, что все, что они делили между собой сейчас, меняло свои тона. И сейчас он понимал, что этих оттенков он никогда не знал.
Когда Елена и Деймон вышли из кафе, наступал вечер, но город еще был залит солнечным золотистым светом, яркими бликами игравшим на замысловатых неправильных фигурах небоскребов.
— Это уже моя вторая осень здесь, но я до сих пор не могу поверить, что сентябрь может быть таким, — Деймон услышал голос Елены и взглянул на нее. Она не улыбалась, но ее улыбка — тихая, почти неуловимая — была яснее, чем может выразить мимика: она была в ее глазах.
Деймон поднял задумчивый взгляд к лазурному голубому небу, по которому, словно постепенно растворяясь пылью, плыли белые перистые облака, и на его губах появилась едва ощутимая полуусмешка.
— Знаешь, — сказал он, — эта осень странная. Она теплее и ярче прошедшего лета…
— Почему же это странно? — с интересом, горящим в глубине темных глаз, спросила Елена, посмотрев Деймону в глаза. — Осень приходит, когда заканчивается лето, но… Она ведь тоже может быть началом чего-то.
Они смотрели друг другу в глаза, не отводя взгляд, и молчали. Деймон тихо, но с каким-то невыразимым усилием смотрел в глаза Елены, словно пытался найти ответ на вопрос, — наступит ли в его жизни момент, когда он тоже подойдет к этому началу, и что за ним будет.
Из этого странного пограничного состояния между явью и тем, что было чем-то похоже на сон, их обоих вывел мужской голос.
— Елена.
Этот голос — абсолютно спокойный, как будто улыбающийся, и… Боже, как же он знаком.
Эта секунда была тем, что Деймон отчего-то помнил еще очень, очень долго до мельчайших деталей…
Елена повернула голову. Деймон очень хорошо почувствовал этот момент — каждую секунду, когда так чутко увидел, как замешательство, на мгновение заплескавшееся в глубине глаз, растворяется, как туманная пелена, уступая место чему-то совершенно иному, — казалось, такому понятному, знакомому и в то же время — настолько неуловимому…
Деймон поднял глаза, и в этот миг ощутил, как кончики пальцев обжег электроток. Он хотел знать ответ на этот вопрос, который лишил его покоя и, подтачивая, бередил что-то глубоко внутри, и жизнь дала его ему. Но сейчас Деймон понимал, что знал его намного раньше, — еще в тот момент, когда Елена сказала ему об этом. В тот момент, когда в мыслях мимолетной вспышкой мелькнуло лишь одно имя. Эта вспышка погасла в следующий миг, но была настолько яркой, что внутри была не мысль, а что-то гораздо более чуткое — ощущение, настолько острое, неподвластное контролю силы мыслей: это правда.
— Кол, — с улыбкой произнесла Елена и сделала несколько шагов к парню, а он слегка, не позволяя себе чего-то лишнего и в то же время абсолютно уверенно, прижал ее к себе за талию. — Иногда мне кажется, что у тебя есть сверхспособности, — по-другому объяснить твое умение появляться в нужное время в нужном месте я не могу.
— Приятно почувствовать себя супергероем, — усмехнувшись, ответил Кол.
Деймон очень хорошо помнил то, как эта секунда отразилась внутри Елены. Не было детски радостных возгласов и поцелуев напоказ. Лишь единственное имя, которое Елена едва слышно выдохнула… И ее улыбка. В этой улыбке — то облегчение, которое мы испытываем в ту минуту, когда вновь видим близких людей. Пусть за спиной не было длительного расставания и мы точно знали, что с ними все хорошо… Но мы вновь видим такие знакомые глаза напротив — и в душе все становится на свои места. Это не была шумная суетная радость, которую хотелось выплеснуть, наплевав на время, место и людей вокруг, — это была тихая теплота — тот самый маленький огонек, который теплится в глубине души, который однажды способен согреть в самую холодную зиму… И для того, чтобы его почувствовать, не нужны были бурные эмоции, радостные крики и объятия.
А Деймон оставался на своем месте, молча глядя на Елену, и чувствовал, что не сможет сдвинуться с него, даже если приложит к этому все свои силы. Его приковало, прибило гвоздями к этому месту, на котором он стоял, и Деймон понимал, что против этой силы бороться бесполезно.
Кажется, что это все та же Елена — до боли ему знакомая, та, с которой он так долго был связан необъяснимо, непонятно для него самого, но настолько крепко, — она настолько близко — и, как прежде, тепло улыбается ему… Вот только с ним она этим вечером уже не уедет.
— Честно, не ожидал, что мы встретимся в следующий раз в такой обстановке, — обратившись к Деймону, честно признался Кол. — Привет.
Деймон в ответ невесомо кивнул. Они так же выдержанны и дипломатичны по отношению друг к другу, как и в их последнюю встречу. Только руки они друг другу в этот вечер не пожали.
— Что ж, я так понимаю, представлять вас друг другу нет необходимости, — сказала Елена.
— Тебя опередил Элайджа, — ответил Сальватор.
— Да, и, наверное, поговорки вроде «мир тесен» действительно правдивы, — усмехнулся Кол.
Все это время Деймон пристально, жадно всматривался в Кола. Расслабленная фигура, легкая улыбка. Его девушка вышла из кафе с другим мужчиной, но кажется, что это его не тревожит, — он приветлив и спокоен. Деймон понимал, что это глупо, и сам всегда считал, что ревность, если она начинает переходить границы адекватного и иссушать, — это проявление прежде всего слабости, — но сейчас отчаянно не мог понять Кола. Потому, что сам в эти минуты испытывал совершенно иное. Он горел в собственном адском огне, наблюдая, как смотрит на другого мужчину женщина, которая никогда не была его.
Ни к чему не обязывающий короткий разговор — и нетрудно понять, что последует за ним. У них троих разные жизни и разные пути.
— Звонили ребята, — сказал Кол, обратившись к Елене. — Они потихоньку собираются.
Елена перевела взгляд на парня.
— Тогда поехали, — легко, почти ребячески пожав плечами и улыбнувшись уголками губ, ответила она.
Елена подняла глаза на Деймона, и их взгляды вновь пересеклись.
— Деймон, была рада увидеться, — с какой-то необъяснимой теплотой проговорила она.
Сальватор не отводил взгляд от ее глаз, думая о чем-то своем.
— Это взаимно.
Пара мгновений — пожелание хорошего вечера на прощание. Так же спокойно — словно они втроем знали друг друга уже давно.
Проходит около полуминуты — Кол, сняв сигнализацию, открывает машину, и Елена садится на переднее пассажирское рядом с ним. Слышится мягкое рычание мотора, и черный автомобиль — Volvo, кажется, — сдвигается с места, а затем выезжает на оживленный проспект, спустя пару секунд растворяясь в зажигающихся огнях усталого города.
Знак марки автомобиля уже давно исчез из поля зрения, но секунды текли, превращаясь в минуты, а Деймон стоял на своем месте, все еще вглядываясь в даль широкой дороги, по которой давно спешили совсем другие машины… Он чувствовал, как детали мира вокруг, еще недавно четкие, начинают размываться, превращаясь в едва различимые пятна, но по-прежнему с усилием, с необъяснимым упорством вглядывался во что-то, словно отчаянно пытался что-то найти. Но что-то внутри подсказывало: уже не найдет.
Деймон не попытался спуститься в подземку до часа пик и не вызвал такси. На город постепенно опускался вечер — вены шумных авеню и далеких проспектов заполнялись густой кровью из разнокалиберных авто и нетерпеливых рваных гудков клаксонов: кто-то возвращался домой после загруженного рабочего дня, спеша к тишине и спокойствию дома, а кто-то, наоборот, спешил прочь от тихих окраин города — туда, в самое его сердце, где его пульс до самого утра будет биться в ритме сумасшедшей музыки в опьяняющем дурмане; кого-то ждали рейсы и новые города, а кого-то — успокоенное побережье… Но ни о чем из этого не было мыслей. Деймон не думал о том, что пора возвращаться домой, в нем не было желания позвонить старым друзьям и организовать шумную вечеринку в одном из дорогих клубов, как в старые-добрые времена. Внутри было лишь одно: это необъяснимое, иррациональное, но настолько сильное желание идти вперед. Неважно, куда — просто вперед, мимо ярких витрин и неоновых ослепляющих огней — и как можно дальше от них…
Это было особенное время — когда на улицах еще светло, но увидеть солнце уже сложно; когда небо по-прежнему залито ясной лазурью, но она постепенно окрашивается оранжевой гуашью заката, с течением минут становящейся все жарче. Прохладный воздух был насквозь пропитан тем запахом, которому невозможно дать название и который невозможно описать — его можно только почувствовать, — запахом весны и прибрежного города: пылью усталого дня, солью океана и едва уловимым ароматом свежих цветов из парков и аллей. С побережья к пыльному городу подтягивались туристы и местные, которым посчастливилось сейчас не думать о работе и дедлайнах, которым не было конца. Огромные авеню, чутко впитывая каждое произнесенное слово, громко говорили на разных языках, которые постепенно сливались в один, — его невозможно было не уловить, не почувствовать, не понять. По улицам, мимо открытых кафе, из которых так опьяняюще пахло свежим кофе, гуляли молодые пары. Держась за руки, смеялись и о чем-то долго-долго друг другу рассказывали… Казалось, что все было, как прежде. Этот город был так знаком — в каждом звуке голосов огромных улиц, в каждом оттенке, в каждом прикосновении прохладного океанского ветра, бродившего по городским лабиринтам… И только Деймон его совсем не узнавал. Все то же: куда-то спешившие люди, цвета и сумасшедший ритм… Только на это смотрят совсем другие глаза.
В душе не было покоя. Было лишь неотвратимое, живое чувство, которое сливалось с кровью: что-то не так. И Деймон знал, что он больше не найдет гармонии, не сможет притупить это подтачивавшее изнутри, напоминавшее о себе каждую минуту чувство. Потому, что он слишком хорошо помнил секунду, когда впервые его ощутил. В тот момент, когда с парковочного места неподалеку отъезжал Volvo с не знакомыми раньше номерами, Деймон так остро, так тонко, как ускользающий сквозь пальцы песок, почувствовал: он теряет что-то очень, очень важное… Словно от души отрезали кусок.
«Мой молодой человек».
Эти слова, сказанные о Коле так легко, так просто, снова и снова звучали в мыслях, но не они были контрольным в голову. Им был взгляд. Взгляд тех глаз цвета молочного шоколада, в которых он так многое читал… Взгляд, полный теплоты и доверия, обращенный на совершенно другого мужчину. Интересно, а целует она его с такой же страстью и упоением, как целовала его в их последнюю ночь? В их единственную ночь… Это безумие. Настолько сильно хотелось получить тяжелую черепно-мозговую травму и гребаную амнезию, чтобы забыть об этом, больше не думать и не вспоминать, хотя чем дальше шло время, тем сильнее становилась уверенность внутри: и это не поможет. Потому, что ее поцелуи до сих пор горели на коже, — такие откровенные, такие самозабвенные… И было немыслимо только подумать о том, что теперь они для другого. Для того, кого он ненавидел, как заклятого врага, хотя умом понимал, что в этом нет ничьей вины… И все равно чувствовал, что готов свернуть ему шею, в тот момент, когда Кол так уверенно и спокойно касался Елены. Куда они сейчас поедут? Каким для нее будет этот вечер? Будет ли оправдано ее доверие? Это было какое-то странное, совершенно необъяснимое чувство бессилия, схожее с тем, что ощущает человек с завязанными глазами, — бессилия, ощущавшегося тем острее и болезненнее, что было связано с близким человеком…
Но именно в этот момент приходило важное осознание.
Все закономерно. Люди встречаются, узнают друг друга, находя друг в друге тех, кто был так необходим, они влюбляются… Елена никогда бы не была одна. Несмотря на боль, которую оставили отношения с Тайлером, несмотря на то, что далеко не каждого нового человека в своей жизни она подпускала близко. Елена была женщиной, для которой жизнь была игрой, — и правила в ней устанавливала она сама. Она была не готова к отношениям достаточно долго, но понадобилось не так много времени, чтобы это изменилось. Нужно было только одно: чтобы что-то изменилось у нее внутри. Деймон раз за разом вспоминал тот момент, когда, услышав голос Кола, Елена повернулась к нему и взглянула на него. Деймону не нужно было знать Кола лично или слушать сотни слов о том, что он отличный парень: все было в этой секунде, которая целиком и без остатка заключила весь мир в глубине темно-карих глаз, — и в этом мимолетном движении взгляда. Все эмоции, все мысли, становившиеся такими бессмысленными, вдребезги разбивались в эту секунду, как хрупкое стекло, — от одного лишь взгляда… Такого теплого и ласкового. И совершенно плевать, как к Колу относится он сам. Все, что происходит сейчас, — наверное, правильно. Потому, что глаза Елены сейчас блестят.
Но в этот момент, когда он думал об этом, когда раз за разом возвращался воспоминаниями к этим минутам, в груди отчего-то нестерпимо начинало ныть. Это был словно прохладный ветер, коснувшийся бушующего огня… Вот только этот ветер это пламя не гасил.
Единственная мысль. Лишь несколько слов.
Все могло бы быть иначе.
Ничего этого могло бы не быть. Этого странного разговора, встречи с Колом… Не было бы лабиринта улиц в ярких огоньках светофоров, и этот вечер был бы другим. И больше не было бы таких ненужных, бессмысленных вопросов и неизвестности, в которой растворялась до боли знакомая фигура Елены… Деймон просто забрал бы ее домой. Больше не было бы этой холодной, пустой темноты. Ее света хватило бы, чтобы рассеять сумерки, в которые так долго была погружена душа. Не осталось бы ничего. Лишь саднящая соль океана. Его потерянность и ее огонь. Эти немыслимые, пьяные, счастливые ночи… И ее улыбка — живая, ласковая улыбка, которая оставляла на щеках едва заметные ямочки, — была бы только для него.
Им оставался один шаг до черты. Деймон видел это в глазах Елены, он чувствовал это каждую секунду, когда она его только касалась… И она готова была его сделать. Нужно было лишь одно: чтобы Деймон тоже сделал этот единственный шаг.
Но он его сделать не смог.
Что же теперь? Ты был уверен, что ваши с Еленой дороги не должны были пересекаться, и это сбудется. У вас действительно разные пути. И теперь в ее жизни есть человек, который сможет о ней позаботиться… И сделать ее счастливой. Разве не этого ты хотел?
Ядовитая усмешка внутреннего голоса. Эта усмешка — самая мерзкая, самая отталкивающая, от нее хочется пустить себе пулю в висок — настолько она невыносима. Эта паскуда не просто всегда говорит правду — он заставляет ее почувствовать — кончиками пальцев, каждым нервом…
Деймон знал, что не будет с этим бороться. Потому, что он понимал: это бессмысленно. Не поможет виски. Не перекроют собой новые, яркие воспоминания.
Пустоту души заполнит другое. И Деймон это потерял.