С каждым человеком надо разговаривать в формате его бреда.
***
«Ты — лучшее, что со мной случилось». Кто мне это сказал? Запах розового мыла. Блик солнца на оконном стекле. Крик чаек у пристани. Тепло вязаного шарфа. «Ты лучшее». Дорогие духи. Линия жизни на узкой ладони. Страх. Блеск золотого кольца. Запах пота. «Ты всегда спасаешь меня». Пятна мочи на простынях. Лучшее. Кровь на скальпеле. Свет в глаза. Писк кардиомониторов. Спасение. Косой взгляд. Бинты. Нитка пенистой слюны на подбородке. «Луч-фы-е-е». Крах. Отчаяние. Выстрел. В лоб. Наверняка. Это — ближе. Это — я? «Ты — лучшее, что со мной случилось». От кого я слышал эти слова? — Достаточно. Отпусти. Я не могу отпустить — мне и держать-то нечего, разве что хер сжать покрепче в руке. Я не могу вспомнить лицо. Что я сделал? Выстрелил? На арене? По приказу очередной бляди? Я много кого убил. Много? Воспоминания рассыпаются. Лучшим в моей жизни был… Йен. А до него — ничего. Медленное ежедневное издыхание. — Не надо. Не касайся этого. Спи. Я не хочу спать. Я заснул, а когда включился, Йена не стало. Я словно потерялся. — Ты не включился. Это только у тебя в голове… Кого я убил? За что? Когда успел? И почему это важно? — Тебе не надо об этом знать. Успокойся. Не о чем волноваться. Успокоиться? Может, я сижу, пристегнутый к креслу, и не понимаю, что брежу, как идиот, пока отрава вливается по капле в вену? Это «успокоение»? Нет. Йен не позволил бы. Я не крысил слишком сильно. Не выгорел. Не показал фак хозяину. Не палил в «пятнышей». Не я убил эту… — Хватит! Стена. Лабиринт. Блуждание в темноте. Я потерян. Еще шаг, и под моими ногами разверзнется бездонная дыра. Мне никогда не найти блядский выход. «Ты лучшее, что со мной случилось». Я бы хотел сказать это Йену… Или… — Довольно. Не Йену. Не я. Мне. Эта женщина. Трещина. С запахом. Трещина. С шарфом. Она сказала мне. Но не я убил ее… — Я сказал хватит! Стихни! Толчок. Темнота. Ничто. Сон. Имя — тонкая нить в пустоте не удержит от падения. Криста. Тьма — в клочья. Ледяная волна в лицо. Очнись. Боль в легких — наотмашь. Дыши. Память — вспышкой. Дерись. Закон арены. Стены рушатся. Дерись или сдохнешь. Сейчас и до последнего. Ее звали Криста. Круг света, выхваченный из мрака. «Коптильня» без стен и потолка. Но выход есть, выход там — наверху, где люк, ведущий на арену. Туда может подняться только один. Второй останется гнить в подвале, под ногами у первого. И он — снова напротив. Только теперь — я в тени. Он прошуршал гребаной крысой. Он заграбастал мое место на лифте наверх, пока я спал. Но я не мясо. Пусть идет к черту! Если что я умею в совершенстве, так это отвоевывать обратно место в турнирной таблице. — Место? Таблица? Смешно. Мне страшно. У меня шерсть дыбом от его улыбки. Кто учил его так мерзко улыбаться? Почему у него такая отвратительная рожа? С какого трупа он содрал это лицо? — Ты — всего лишь малая часть меня. Частичка дикого зверя, живущая в каждом из нас… Я хотел бы о тебе забыть. Скоро так и случится. Возможно, ты — тот самый кусочек души, почему мне хватило сил не поддаться эмоциям и утилизировать Кристу… Я ненавидел себя, когда понял, что все чувства, которые я испытываю при виде ее полоумного слюнявого лица, можно описать одним словом. Разочарование. А потом я себя простил. Ведь не моя вина, что она стала разочарованием… Не я виноват, что нейроны ее мозга оказались слишком разрушены опухолью и не подлежали «Белой революции». Я никогда не придавал значения ее смерти. В этом не было ничего знакового. Странно, что ты это вспомнил. Я слышу их — чужие мысли пришельца в голове. Они эхом отпечатываются во мне. Это — его история? Я не знал никакой дерьмовой Кристы. Я никогда не обещал ее спасти. Я даже не знаю, кто это. — Зачем ты мучаешься? Его доброта — бритва. А фразы — пули. Мне от них не увернуться. — Ты больше не нужен. И это не я в твоей голове, а наоборот. Ты — случайность. Игра измученного истощенного разума. Тень, возомнившая себя живой. Пока я спал, ты мог жить и думать. Но из нас двоих ты — ненастоящий. Ты не должен существовать. Я чувствую… Трудно понять… Я испытывал уже это ощущение — когда трехметровый «титан», груда железа, напичканного пушками и смертоносными примочками выходит на тебя лоб в лоб. И невольно кажется, конец, такую махину не победить. Но у всех своя трещина в броне. — В тебе все кипит. Хочешь перегрызть мне горло. Шерсть дыбом. Тебе страшно. Что тебя держит? Хочешь доказательств, что ты — паразит, поселившийся в моей голове? Посмотри на себя. Ты ведь даже не можешь говорить. Я — человек. А ты? Я молчу. Могу ли я говорить? У меня есть кличка. И хозяин. Я никогда не думал о себе как о человеке. Потому что соврать самому себе — сложнее всего. Но Йену почему-то хватило того, кто я. Он, Йен… Где-то там, наверху. Я чую запах. Мне не нужно быть человеком. Я — «Доберман». Гладиатор. «Перо». Любое «перо» из пробирки, любая тупая болванка, знает, «титана» не завалить в лоб. А тот, кого легко развести на эмоции, спровоцировать, заставить кинуться в атаку, сломя голову, тот голову и сломает. И ребра… И позвоночник… К «титану» надо подходить сзади и бить наповал. Сразу. Без жалости. Потому что второго броска с таким противником может не быть. А для первого — стоит выбрать момент и позицию тщательно. Я проделывал это десятки раз. Я пячусь, поджав хвост. Не бросаюсь на горло, не рычу, не пытаюсь выдавить из себя слова. Я отступаю в колышущуюся пелену сумрака. Подыгрываю легко и наивно настолько, что никто из моих сокомандников не купился бы, и лишь человек бы поверил. Глупый самовлюбленный человек, не способный меня ни увидеть в темноте, ни учуять.