***
Пыточная Варии находилась в подвале, глубоко под землей, чтобы истошные крики бывавших здесь людей не было слышно в самом особняке. Камеры пустовали уже больше двух лет, но за прошедшее время запах крови так и не выветрился. Сколько её здесь было пролито — не знал никто, да и особо не интересовался. С одной стороны, очень хорошо, что здесь давно не бывали хранители и не занимались тем, чем положено — спокойные времена долгое время держались над Вонголой, в последний раз по неприятному каменному полу разливалась кровь какого-то ублюдка из Франции, выкравшего документы во время осеннего бала. Эти бумажки были совершенно не важны, но факт кражи взбесил всех. В тот день Занзас в последний раз спускался в пыточную, «разговаривая» с воришкой один на один, вот только его голос совершенно не было слышно, зато крики и хрипы парня разносились отвратительным эхом по всему подвалу. Давно никто не попадал в лапы Варии — никто не рисковал, да и многим приходилось налаживать контакт с новоиспеченным Десятым Вонголой, через неприязнь, ненависть, презрение — но ссориться с будущим боссом главной семьи итальянского альянса не хотел никто, даже не входящие в него семьи. Особенно те, кто был наслышан о Варии. Елена лежала на ледяных камнях, прекрасно понимая, чем это чревато, но лучше умереть от болезни, чем от руки собственного брата. Девушка прекрасно понимала, что он никогда не простит её, никогда не расскажет отцу о произошедшем, а как только он умрет — она отправится следом. Занзас не мог убить её прямо сейчас лишь из жалости к Тимотео. Поначалу Элен хотела сбежать, но тот, кто её запер, знал все её хитрые приемы не хуже, чем она — коридоры особняка, поэтому вместо более менее нормальной комнаты её поместили в самую обычную камеру с решеткой из толстых металлических прутьев. Тишина заставляла девушку сходить с ума, двое суток, проведенных в полном одиночестве на холодном полу, среди отвратительных стен под слабым светом тусклой лампы, качающейся от легких порывов ветра где-то в стороне от камеры Елены, медленно ломали ее устойчивую, казалось, ко всему психику. Пару раз она даже слышала писк крыс, но списывала это на галлюцинации — она не ела и не спала уже больше 20 часов, не желая лежать на ледяных камнях, поэтому кемарила, иногда — стоя, иногда — сидя, забившись в угол и положив голову, казавшуюся такой тяжелой, на колени. Елена любила одиночество, любила отдыхать от людей, в особенности — обожала расслабляться в джакузи после рабочего дня, в полной тишине, наслушавшись криков Скуало, рычаний брата, лепета Луссурии и беззаботного смеха Селесты. Проводить время одной даже в своей комнате, а не в теплой водичке, она обожала — но то, что происходило сейчас, нагоняло лишь тоску и новую порцию переживаний. Чем дольше брюнетка всматривалась в стены, в металлические прутья, в движущуюся тень качающейся лампы, тем глубже уходила в себя, ныряя с головой в размышления. Никто за двое суток к ней не спустился. Елена понимала, что, скорее всего, хранителей просто не пускают, но внезапно возникшая мысль уничтожила её спокойствие. Девушка вздрогнула, прижав ладошку ко рту, глаза мгновенно намокли. Только сейчас она осознала одну простую истину, причину, по которой никто даже не пытался противостоять решению Занзаса. Хранители ничего не знали. Она ведь ничего никому не рассказала, господи! Все её друзья сейчас считают её предателем и, скорее всего, тихо ненавидят — Скуало уж точно попробовал бы попасть к ней или убедить Занзаса запереть её в комнате, а не в камере для пленников, но за пятьдесят часов не произошло ровным счетом ничего. Они не знали. И не хотели узнавать. считали её предателем, ненавидели, презирали, не верили. Елена не поняла, в какой момент из её глаз покатились жгучие слезы, обжигающие ладонь, которой она сжимала рот. Из груди рвался истошный крик. Брюнетка упала на холодный пол, зарываясь пальцами в волосы и закрыв глаза, осознавая, что натворила. Ради своей семьи она. Что? Она хотела предать их и всерьез собиралась сделать это. Мукуро лишь усилил её подсознательное желание, к которому она рьяно стремилась, поездка в Сингапур была полностью спланирована ей самой — иллюзионист тут ни при чем. Ожидаемо, что семья возненавидит её, или просто — перестанет доверять. В горле жутко пересохло, девушка кашляла, задыхаясь, кусая и без того болевшие губы. Что теперь будет? Только смерть? Выбора нет? Нужно сбежать. Хотя бы попробовать. Выбраться из чертовой клетки, а уж с охраной она сможет разобраться. Вот только это было невозможно — кто-то, кто принес её сюда, снял все её украшения, не оставил даже резинку для волос, будто ей можно было сделать что-то, кроме как задушиться. Этот человек хорошо знал её. Возможно, не раз работал с ней. Скуало или. Бельфегор? Новая волна мурашек, новая порция жгучих слез. Уставшие глаза невыносимо щипало. Кто бы это ни был, что он чувствовал в тот самый момент, когда закрывал решетчатую дверь, смотря на словно бездыханное тело девушки, лежавшей на ледяных камнях? Когда снимал с неё украшения, когда вытаскивал из карманов ключи, заколки, нож, отмычки? Что сейчас происходит там, в особняке? Девушка не знала, сколько сейчас времени, но слышала слабый писк будильников охраны. Они сменяли друг друга четыре раза с периодичностью в 12 часов, значит, уже точно прошло двое суток. Может быть — больше. Полное одиночество, невыносимое разочарование, переполняющее грудь сожаление. Елена кусала коленки, надеясь, что брат не будет глупцом. Ему просто нужно успокоиться, ведь так? Он должен понять её. Должен хотя бы выслушать. «Вот, что чувствуют люди, попадая сюда», — думала девушка, не в первый раз вглядываясь в потолок, — «Но даже с ними хоть иногда разговаривают», — Елена усмехнулась. Засмеялась. Она потихоньку сходила с ума от давящей тишины, недосыпа и бесконечных переживаний. Девушка то хохотала, то плакала, постоянно кашляя и хрипя от злости, задыхаясь, невыносимо желая лишь одного — воды. Она перестала слышать тихий скрип качающейся лампы, писк крыс, все еще не понимая, были ли они реальными, а приближающиеся шаги и подавно — девушка приняла мелькнувший сбоку силуэт за очередную галлюцинацию, пока не услышала тихий шепот, называющий её имя. — Сэл? — вырвалось из груди Елены, когда она, наконец, убедилась, что силуэт, сжимающий металлические прутья и что-то тихо лепетавший, был не галлюцинацией, — Ты. — девушка снова закашляла, не в силах закончить предложение. Силуэт быстро скрылся за стеной, — Что? Меньше всего на свете Элен хотела, чтобы этот лучик надежды вот так бесследно пропал, но у нее совершенно не было сил, чтобы позвать её, подбежать к решетке своей клетки, сделать хоть что-нибудь, чтобы она вернулась. Елена недовольно зарычала, ударив кулаком по каменному полу и прикрыв глаза. Неужели ей снова показалось? Идея поспать показалась брюнетке единственным оптимальным решением, но не успела она провалиться в сон, как снова, сквозь пелену, накрывающую сознание, услышала быстро приближающиеся шаги. Брюнетка повернула голову в сторону решетки и, увидев, как к ней стремительно катилась бутылочка с водой, вскочила от удивления. Елена не видела лица девушки, но точно знала, что это она — рост, волосы и согнутая в локте рука, закрепленная повязкой через шею. Да и какой идиот, кроме нее, попрется в пыточную, когда Занзас (девушка была в этом уверена) запретил всем посещать её. Элен осторожно взяла бутылочку, не понимая, с чего вдруг сестра принца решила ей. помочь? И не была ли отравлена эта вода? Но думать не хотелось — брюнетка примкнула к горлышку, жадно глотая столь желанную жидкость, прикрывая глаза от удовольствия, иногда прерываясь на кашель, забывая дышать. Как тогда — в самом начале ломки, но сейчас она чувствовала намного хуже. По крайней мере, морально. — Как ты? — теплый тихий голосок был бальзамом для измученного сердца Елены. Сперва ей снова показалось, что Сэл — лишь плод её воображения, но, снова захлебнувшись, она осознала, что все происходит взаправду. Шатенка присела на корточки, оставаясь все там же — за чертовой решеткой. — Спасибо, что живая, — Елена по-прежнему лежала на полу, рассматривая потолок, сжимая в руке пустую бутылочку, — Тебе нельзя здесь находиться, — она перевела взгляд на перебинтованное предплечье девушки, — Как твои. — Я думала, что ты уже мертва, — Сэл не хотела, чтобы подруга заканчивала фразу, — Я в порядке. Луссурия сказал, что заживет. Тебя не пытали? — Только морально, — девушка ухмыльнулась, — Как ты проскочила через охрану? Я не видела людей уже двое суток. -Ты начинаешь забывать, чья я сестра, — Сэл лучезарно улыбнулась, и на мгновение в её милом личике Елена увидела Бельфегора. Они были совершенно не похожи, она не обнажала «голливудские зубки», когда улыбалась, но что-то в чертах её лица уж больно сильно напоминало принца. Наверное, так на ней сказался переход из беззаботной девочки в настоящего мафиози, и, со временем, она будет все больше походить на брата, — Занзас уехал. Я сразу пошла сюда. — Какая ты молодец, подруга, — усмехнулась Елена. Конечно, ей было приятно, что Сэл так беспокоится, но, черт возьми, она и вправду такая глупая что ли? — Серьезно думаешь, что он не узнает? Уходи, если не хочешь поселиться по-соседству. Сэл молча встала и быстро удалилась из пыточной. Елена еще долго вслушивалась в отголоски её тихих шагов, после чего снова принялась напевать свою любимую мелодию. Это успокаивало, блокировало хреновые мысли, иногда даже убаюкивало. Да и, это лучше, чем снова проводить часы в тишине, под скрип редко колышущейся лампы. Занзас уехал — значит, Елене придется просидеть на этом ужасном полу еще минимум день. Не сегодня. А может, и не завтра. Да и что она ему скажет при встрече? Соврет, что не хотела предавать семью — он сразу почувствует. Скажет правду — снова взбесится. Но почему он не понимает, что не спроста в голове его сестры возникли такие мысли? Человек, не умеющий любить, не знающий, что это такое, никогда и ничего не чувствовавший к собственной семье, разумеется, не мог понять её. Елена села возле решетки, облокотившись на холодную стену, снова уставившись в потолок. Плакать она больше не могла — слезы закончились еще много часов назад. — Тебе нужно поесть, — Элен вскрикнула от неожиданности. Чертова Селеста возникла по ту сторону решетки, словно призрак, и протянула брюнетке небольшой контейнер, который пронесла под кофтой. — Как ты проходишь мимо охраны, чертова проблема, — брюнетка злилась на подругу за её неоправданные риски. Её рука и бедро были туго забинтованы, и Эл прекрасно знала, почему. И даже после случившегося она рискует собственной задницей, игнорируя приказы босса? — Занзас тебя прикончит. — А ты умрешь от жажды? — Селеста села рядом с решеткой, на ледяной пол, скрестив ноги по-турецки, — Я могу побыть с тобой пару часов. Охрана думает, что меня послал босс, — Элен поперхнулась пиццей, уставившись на подругу, представляя, как она будет выглядеть в момент своей смерти, — Они не возражали, — Сэл подняла правую руку, демонстрируя кольцо Варии, напоминая подруге, что она в этом особняке — далеко не последний человек. Раз уж её признали хранителем, почему она не может пользоваться своими полномочиями? Офицеры не горели желанием перечить юной Каваллини, нервно сглатывая, представляя, что с ними сделает боевой командир, если девчонка останется чем-то недовольна. Пока что, таких ситуаций не происходило, но её отношения с капитаном были уж больно хорошими, — Я не верю в то, что ты работаешь на Масстерони. — А говорят именно так? — брюнетка усмехнулась, осознавая, с какой скоростью распространяются слухи в этом чертовом доме, — Откуда тебе знать, на что я способна? — Ты бы так не поступила, — голос девушки в момент стал непривычно серьезным, — Тем более ради ананасового ублюдка. Ты не такая дура. — Мне надоело жертвовать своей жизнью ради людей, которым на меня плевать, Сэл, — Елена наблюдала за лицом подруги, пытаясь вкратце рассказать все, что она чувствовала и чем было заполнено её сознание в последние два месяца, но её короткий рассказ перерос в эмоциональный монолог. Ей было просто необходимо высказаться. Возможно, сделай она это раньше — ничего бы не произошло. Девушке всегда не хватало обыкновенной поддержки, внимания, чертовой любви, и не абы от кого, а от брата. Она нуждалась в нем, но Занзас всегда, когда был особенно нужен, отталкивал её от себя, велел заткнуться и отворачивался, — Он босс Варии, у него много дел и проблем, но как можно быть настолько черствым? Ах, да, он же босс Варии. Чертов ублюдок, засунувший собственного отца в робота, забивший на сестру, для которой является главным авторитетом и поддержкой, — брюнетка, моментами, срывалась на крик, бродя по своей камере и всплескивая руками, — Даже Бел. Он считал тебя мертвой 12 лет, но стоило появиться единственной ниточке, ведущей к тебе, он сорвался и полетел на другой конец света. Он помогал тебе справиться с пламенем, да боже, он поможет своей сестре, не оставит её в одиночестве и не позволит колоться наркотиками. Занзас не умеет любить. Я для него — такой же мусор, как и остальной мир под его ногами. Плевать, что я для него «сестра», что мы вместе росли, что я всегда была рядом. Семья на первом месте. Почему не родная? Почему Вонгола дороже собственной сестры? — Мусор, испарилась отсюда, — холодок пронесся по коже обеих девушек. Сэл соскочила с пола, заметив стоявшего рядом босса, и «испарилась», пока её не придушили. Мужчина не смотрел на сестру, запертую в камере. Он не хотел видеть её глаза, особенно после всего, что услышал. Он дернул замок и, развернувшись, скрылся за стеной. Дверь, по инерции, отворилась, открывая брюнетке доступ к внешнему миру, — Расскажешь все, как было. В моем кабинете. Только попробуй попытаться сбежать. Занзас направился к выходу, внимательно вслушиваясь в неуверенные шаги за своей спиной, готовый в мгновение вынуть пистолет и пристрелить предателя в случае чего, но Элен по пути до самого кабинета ни разу не дала повода усомниться в себе. «Спасибо, что не в кандалах», — брюнетка даже слегка ухмыльнулась этой мысли. А ведь он запросто мог устроить и такое. Занзас запер дверь и сел в кресло, внимательно, нахмуренно смотря на сестру. Элен прошла к его столу и села напротив, откинувшись на мягкую спинку кресла, думая, с чего начать, да так, чтобы не получить пулю в лоб после первого же предложения. В принципе, многое он услышал из её монолога, обращенного к Селесте, но не самое главное. — Я хотела предать семью, — голос был уверенным, как никогда. Занзас незаметно сжал подлокотник, — Я хотела быть любимой, — мужчина слегка изогнул бровь, но Елена этого, конечно же, не увидела, — Хотела побыть обычной маленькой девочкой, которую считают чем-то большим, чем сестрой босса Варии и дочерью Девятого Вонголы. Я поверила в сказку, которую так красиво рассказывал… — она прикусила губу, — Но вовремя поняла, что ошиблась. Да, я была с ним в Сингапуре. Да, он предлагал мне остаться, потому что Масстерони планирует убить меня, — Занзас слабо ухмыльнулся, — Мукуро завладел моим сознанием на какое-то время, потому что я сняла кольцо и оставила его в Китае, — «Знает про жучок, хм», — А оно защищало меня. Он усыпил мою ненависть. И как только его контроль спал — я все осознала. Хочешь — верь, хочешь — нет, но я не предавала ни тебя, ни Вонголу, ни всю Италию. Я думала об этом, но не стала. Занзас облокотился локтями о стол и упёрся лбом в скрещённые в замок кисти. Он молчал, и это напрягало все сильнее с каждой секундой. Елена перебирала пальцами край грязной рубашки, вслушиваясь в каждый вздох брата, давая им оценку — по его дыханию она могла понять, насколько он зол. Но Занзас был удивительно спокоен. Казалось, он давно принял решение, и сейчас обдумывал последние штрихи, совершенно не сомневаясь, или просто собирался с мыслями, искал в себе силы решиться на это. Мужчина растирал виски большими пальцами, хмурясь и морщась, но Элен не видела его лица, и лишь слабо вздрагивала от каждого шороха, скрипа кожаной обивки кресла и доносившихся слабым эхом голосов из глубины коридора. — Я не могу доверять тебе, — Занзас что-то достал из верхнего ящика стола и встал с места, приближаясь к девушке. Элен опустила голову и закрыла глаза. Умирать не хотелось, но молить о пощаде она не собиралась. Она бы поступила точно так же. Это — мафия, и подорвать доверие к себе очень легко. И бесповоротно. А держать возле себя человека, в котором ты не уверен — все равно, что вручить ему нож и позволить себе развернуться. В носу защипало, но брюнетка снова прикусила губу, сдерживаясь эмоции. Она сама во всем виновата, — Но в брехню про контроль сознания — поверю, — Занзас сжал запястье сестры и потянул ее руку вверх. Кожу под рукавом рубашки больно стянуло. Кроткий щелчок, и к запястью примкнуло что-то холодное, — Попробуешь снять — подорву. — Это бомба? — девушка непонимающе уставилась на крупный чёрный браслет, плотно прилегающий к руке, но не стягивающий ее. Сбоку мигала красная лампочка. — В нем парализующий яд, — Елена вздрогнула, — Не давай мне повод нажимать на кнопку. Девушка хотела вспыхнуть, разругаться на брата за бесконечный контроль каждого её действия, за жучок в кольце, но вместо этого — спокойно опустила голову, не вынося его презрительный взгляд на себе. Елене всегда казалось, что Занзас смотрит на неё, как на мусор, на ничтожество, точно так же, как и на хранителей, но сейчас она прекрасно поняла, что на самом деле значат слова других людей о его взгляде. Сейчас он смотрел на неё, как на ничтожество, и она прекрасно это ощущала. Может, все это время она его не понимала, а не наоборот? Она ведь не могла ощутить, как Занзас смотрит на других? Может, на неё обращён его максимально спокойный, безразличный взгляд? Может, по-другому он просто не умеет? — Ты действительно думала, что я не смогу защитить тебя от австралийской мрази? — мужчина сжал стакан в руке, раздражаясь от одной мысли, что его сестра могла быть в нем, в его лучших людях — не уверена. — Ты позволял Мукуро быть рядом со… — Он был рядом с тобой в моем доме. Вы не виделись за его пределами с того момента, как я узнал про эту крысу. — Не делай вид, будто тебя заботит моя жизнь. Мои чувства, мои отношения, — девушка встала, растирая не привыкшее к браслету запястье, и направилась к выходу, — Я не осуждаю тебя. Ты не виноват в том, что полностью лишён чувств. Спасибо, что даёшь мне шанс. Занзас молчал. Сестра была права — он лишён чувств. Ни любви, ни жалости, ни сожаления, ни стыда. Но, конечно, он не мог просто убить Елену — окажись на её месте хоть кто, кроме его хранителей, он бы пустил пулю в лоб без разбирательств, но его люди представляли для него небольшую, но ценность. Они все — лучшие из лучших, всегда готовые прикрыть его спину, следующие за ним более 14 лет, выполняющие любые его приказы. Он ведь босс. Лучший босс лучший людей. А они — уж точно не могли безосновательно предать его и то, что они так яро защищают — свою семью. После бутылки виски, выпитой снова из горла, снова на балконе в своей комнате, он начал проникаться чувствами к поступку сестры, переворошил все свои воспоминания, связанные с ней: её всегда любили. Все. В детстве — за её милый характер и пухлые щеки, сейчас — просто за то, что она есть. Одна большая семья приевшихся друг к другу людей, но что на счет, как её там. любви? Прежде всего Елена была девушкой. Ни снайпером, ни хранителем Варии, ни телохранителем обоих боссов Вонголы, а самой обычной девчонкой с большим сердцем, скрытым за жесткими жалюзи, через которые иногда проникал слабый свет её чувств, рассматривающий обстановку снаружи. Мукуро был её первым парнем, союз с ним стал её первыми серьезными отношениями, и, конечно же, она нырнула в них с головой, полностью открыв доступ к своему внутреннему миру и дав полную волю чувствам, поэтому её сердце сейчас так страдало, выплевывая каждый день мерзкие остатки цвета индиго. Занзас любил небо. Особенно ночное. Оно успокаивало его, приносило умиротворение — если его полное безразличие ко всему можно было назвать умиротворением. Ни ярости, ничего. Абсолютная пустота в душе, а виски только сильнее расслаблял его. Конечно, он верил сестре. Но не мог доверять. Из целей обычной безопасности, чтобы по его душу не ворвался какой-нибудь очередной предатель, пока он сладко посапывает в своей постели. Хотя, даже его сон нельзя охарактеризовать как что-то нежное и спокойное. Мужчина всегда слышал каждый шорох, и мгновенно просыпался от особенно подозрительных, если был не пьян в стельку. Он не мог жить в спокойствии. Да и не хотел. Скуало поперхнулся, когда увидел вошедшую в столовую брюнетку. Занзас одобрительно кивнул сестре, и она прошла к своему месту, опустив глаза и нервно заламывая пальцы под воцарившую тишину. Они все еще считали её предателем, все еще не знали всей правды, но раз Занзас позволил выпустить её из заточения, и даже разрешил присутствовать на завтраке — это говорило о многом. Хранители не задавали вопросов, но неловкое молчание, нависшее над хмурыми мужчинами, будто резало нежную кожу каждого. Скуало взглянул на босса, на что тот лишь прикрыл глаза. Лев закрывает глаза лишь с теми, кому доверяет. Мечник вернулся к своему завтраку, ощущая на себе взгляд подруги. Елена очень надеялась на его понимание, но Скуало лишь недовольно фыркал на самого себя, не поднимая глаз на бывшую ученицу. Бельфегор покинул столовую почти сразу после того, как девушка украсила её своим присутствием, и никто так и не понял, почему — из-за неприязни к брюнетке или потому что наелся? Его тарелка была пуста, но какао он еще не допил. Обычно принц выходил чуть ли не самым последним, утверждая, что завтрак должен быть плотным, завершал прием пищи поеданием шоколадок и несколькими порциями теплого молочного напитка, но сейчас вышел первым. Элен прикусила щеку, чувствуя обиду, но понимая, что сама заварила всю эту кашу. На совещание Занзас её не пустил. Заглянул в её комнату, когда она была готова выходить, чтобы она оставалась на месте. На самом деле Елену интересовал лишь Скуало — он был её самым близким другом. Пусть они не общались так, как с Сэл или Луссурией, но он был рядом с ней всю ее более менее сознательную жизнь, заботился о маленькой девочке, сам будучи подростком, когда её брат угодил в колыбель, тренировал и помогал бинтовать раны. Он был для нее названым старшем братом. Негласно, но сам мечник считал также. А сейчас его голову проедали сомнения — Занзас простил её. Но почему не объясняет причины? Можно ли ей доверять, или чертов босс просто проверяет её на вшивость? И что вообще должны думать все хранители, пока Занзас спокойно пьет свой кофе и ковыряется вилкой в омлете? Вслед за Белом, спустя время, вышли Луссурия и Мармон, а Селесты вообще не было видно. Елена побледнела. Чертова идиотка снова ослушалась босса и пробралась в пыточную к предателю, и он поймал её с поличным прямо там. — Где мелочь? — холодно спросила она, обращаясь к оставшимся брату, Скуало и Леви, стараясь не показывать свое волнение за ходячую проблему, но её пальцы предательски задрожали, а в горле пересохло. — Копается в документах. Занзас на неё обозлился за свиданки с тобой, — Скуало слабо усмехнулся, не поднимая глаз. Сама фраза звучала абсурдно. — Живая хоть? — девушка была несказанно рада тому, что мечник заговорил с ней и даже улыбнулся, — Я могу её оправдать. — Она изначально крутила пальцем у виска, когда Леви утверждал, что ты предала нас, — Елена сжала вилку, сдерживая порыв злости, обращенный на осьминожью башку, но, в принципе, он был прав. А что еще хранители должны были думать? — Мы знали, что она попрется к тебе. Боялись, что охрану перебьет. — Она? — брюнетка поперхнулась, — Чтобы Сэл убила кого-то? Да не смеши, — но серьезное выражение лица мечника и тихий смешок Занзаса ввели девушку в ступор. Черт, она ведь тоже была на задании. И та ухмылка в пыточной. Все стало предельно ясно. Занзас вышел из столовой сразу, как только между хранителями Дождя завязалась приятная беседа. Они еще час общались на отрешенные темы, боясь переходить к главной. Елена хотела оправдать себя в глазах друга, Скуало хотел оправдать её в своем сознании, но оба чувствовали невероятную неловкость, стоило им только подумать об этом. Рано или поздно этот разговор все равно состоялся бы. Скуало можно доверять. Он никогда не осуждал её за бездумные, иногда совершенно сумасшедшие поступки, никогда не слушал слухи, все узнавал из первых уст и спрашивал напрямую, не церемонясь, не думая ни о вежливости, ни о приличиях. Никаких секретов. Девушка тяжело вздохнула, сжав в руках чашку с ароматным чаем, и опустила глаза на свои колени. Мечник нахмурился, понимая, о чем сейчас пойдет речь. Он молча выслушивал монолог девушки, кивая, хмурясь, сжимая челюсти, но не смел задавать вопросы и перебивать её. Он все понимал. Её чувства, её мысли, её бесконечные сомнения. Мечник словно прогнал все её слова через себя, прекрасно прочувствовав наполняющую её боль каждой клеточкой своего тела. Он незаметно сжал кулак, спрятав руки под стол. Почему она, черт возьми, не пришла раньше? Не попросила помощи, поддержки? Нахрена строить из себя сильную мадам, когда тебя разрывает на части, когда ты употребляешь наркотики, уходишь в отрыв, убиваешь людей, но все это — не помогает? Скуало был уверен: покажи она ему хотя бы каплю своих чувств, хотя бы намеком — он мгновенно оказался бы рядом. И всего кошмара, который ей пришлось пережить за последние два с половиной месяца — можно было бы избежать. Неужели так сложно просто попросить помощи? Это не делает человека слабым, униженным или никчемным, почему Елена этого не понимала? Конечно, возможно, ей было намного проще замкнуться в себе, пытаться запереть бушующие чувства на замок и отправить на глубину своей души, как все всегда делали, но разве это гуманно по отношению к самой себе? В чем смысл этих мучений? Скуало искренне не понимал, почему Елена ждала поддержки от своего бесчувственного брата, а не легла на плечо мечника, пока не осознал одну простую истину — это ведь он научил её игнорировать собственные чувства, постоянно уверяя ученицу, что они все лишь портят. Мужчина задумался, выслушав брюнетку, и вышел из столовой, направляясь в тренировочный зал — только там он мог побыть наедине с самим собой, забыться или, наоборот, поразмышлять о жизни. Он ведь прямо сейчас делал точно также — запирал свои чувства, уничтожая частичку самого себя, но, скрипя сердцем, продолжал заниматься этой ерундой. Тяжело избавляться от подсознательных желаний, когда их объект постоянно вертится под ногами, проявляя свою детскую любовь, заставляя переживать о своем психологическом состоянии и физическом здоровье — после ожога пламенем босса Селесту словно подменили. Подменили на ту самую улыбающуюся девчонку, но блеск в изумрудных глазах так никуда и не исчез. Она снова смеялась, радовалась жизни, но стоило Леви сказать какую-нибудь колкость в её сторону — уголки губ опускались. Взгляд ледяной, безразличный, брови слегка нахмурены — в хранителя Грозы летят любые предметы, попавшиеся под руку. Спустя две атаки, стаканом и ручкой, Бельфегор заботливо вручил сестре наборчик стилетов, после чего Вария несколько часов напарывалась на идиотские лески по всему особняку. Семья помогла юной мафиози прийти в себя. Но особенный вклад в её восстановление внес босс. В прямом смысле — он оставил в её теле капельку своего пламени, чувствуя, как сильно она нуждается в нем. А в самом мужчине или лишь в его пламени — он сам не понимал. Доказательств не хватало — да, она смущалась, но это было единственной зацепкой. Не могла же она влюбиться в него еще до того, когда он вытащил её из лап австралийских крыс? Её нежные прикосновения и глупую улыбку Занзас списывал на пылающее во лбу пламя, но подсознание, очень-очень тихо шептало, что оно лишь подтолкнуло её к действиям. — Мусор, вали к себе, — брюнет слегка удивился, увидев восседавшую в его кабинете девушку. Совещание закончилось четыре часа назад, а она все еще не испарилась. Запах яблок ударил в нос, заставляя кровь закипать от раздражения. — Я почти закончила, — Сэл даже не повернулась в его сторону, что-то переписывая с одного документа в другой, — Дай мне пять минут. — Три. — Босс, я не.. — Две. Шатенка тяжело вздохнула и закатила глаза, после чего ударилась лбом о стол. Занзас изогнул бровь, усевшись в свое кресло. Она решила потратить драгоценное время на сон? — Неужели так сложно потерпеть меня всего пять минут, — буркнула она, продолжая что-то писать и придерживая голову, уперевшись лбом в ладошку, — Скуало делает это часами. — Акульи отбросы тебя любит, — девушка дернулась. Сердце бешено заколотилось, в горле пересохло — и как она должна отреагировать? Сэл попыталась что-то сказать, но смогла лишь сдавленно вздохнуть, не решаясь поднять глаза на босса. Мужчина встал с кресла и подошел к шатенке, нервно перебиравшей свои волосы, — Не говори, что вы до сих пор не вместе. — С чего бы.. — Сэл замялась, вспоминая все, что между ними происходило. Она знала о чувствах мечника, и хотела бы ответить на них взаимностью, но её сердце и душу невольно тянуло к самому ужасному человеку на свете. Она ненавидела себя за это, но ничего не могла поделать. Занзас ухмыльнулся. В голове пронеслась безумная мысль — нужно действовать. Нужно спровоцировать. Хватит строить догадки. — Видимо, для него нет места в сердце королевского мусора, — Сэл соскочила с места, прижав папки к груди, и развернулась лицом к боссу, стоявшему в метре от неё. — Я. Уже. Ухожу, — щеки снова раскраснелись, ведь он был прав. — Почему ты отвергаешь его? — Занзас сделал шаг вперед, преграждая девушке путь. — Я не отвергаю! — шатенка сжала папку, срываясь на нервный крик. Голос дрожал. Она знала, почему, и понимала, что чертов босс тоже догадывается. — Потому что влюбилась в кого-то другого, — еще один шаг. Девушка выпрямилась и прикусила щеку, нахмурившись. Нельзя, нельзя подавать виду. Твою мать! Занзас отошел от девушки, развернувшись к ней спиной. Он уже увидел ответ в ее глазах, осталось лишь услышать его. Сэл тихо, облегченно вздохнула, но сердце продолжало бешено колотиться, вызывая слабую боль в районе грудной клетки. Мысли проносились в голове одна за другой, ноги подкашивались от волнения, — Бесполезный мусор. Даже в отношениях от тебя нет никакой пользы. — Что? — девушка не верила своим ушам. Он только что назвал её шлюхой, не исполняющей свои обязанности? — Я должна позволять пользоваться собой? — Хорошая идея, — Сэл вспыхнула. Злость перерастала в жуткую обиду, она прижала ненавистную папку к груди, сжимая бумагу, безбожно сминая важные документы, — Но я не это имел в виду, дура. Отвергаешь нормального мужика ради вонгольского мусора и прочих уродов, — он сделал глоток виски, развернувшись к подчиненному, — Вали отсюда. Сэл не знала, куда себя деть — от обиды, от злости, от ненависти к самой себе — как она могла полюбить его? Человека, ненавидящего все и всех вокруг, даже собственную сестру, засунувший собственного старика в робота, как недавно выяснилось — как у нее могли возникнуть чувства к такому уроду? И не только у нее, у кучи других девушек — она прекрасно помнила, сколько дамочек кружилось вокруг него на балу у Дино. Но им простительно — они, скорее всего, даже не представляли, насколько его недооценивают в и без того жутких слухах. Сэл видела его ярость. Его шрамы. Сама пострадала от его пламени. И все равно, черт возьми, краснела, когда он смотрел на неё, нервно заправляла непослушные волосы за ухо. Этот монстр не заслуживал любви. Даже молчаливой, безответной — вообще никакой. В носу защипало. Девушка прекрасно понимала, на кого её сердце променяло Скуало, хотя тот тоже был хорош — так спокойно закрыл за собой дверь, оставив её наедине с человеком, недавно чуть не прикончившим весь отряд элитных убийц Вонголы. С того времени она избегала мечника, не понимая, почему он так поступил, откуда знал, что Занзас поможет, а не убьет, но задавать эти вопросы она боялась. Чертов босс. Она дура? Дура — это её тупое сердце, отдающее все свои чувства такому ублюдку, как он, видящему в ней лишь вещь для использования, даже не достойную его внимания. — Я дура, лишь потому что люблю тебя — урода, а не нормальных, добрых парней, не убивающих поваров за лишнюю крупинку соли и не калечащих собственных подчиненных, — сквозь сжатые челюсти дрожащим голосом прорычала шатенка, смотря боссу в глаза. Он довольно улыбнулся. Серьезно? В прошлый раз, когда она назвала его уродом, он ударил её, а сейчас. Погодите-ка.. Папка упала на пол, все бумаги успешно вылетели, распластавшись на темном ковре, когда девушка закрыла рот руками. «Ты не дура, Селеста Каваллини, ты — самая настоящая идиотка», — в голове проносился отборный мат по поводу сложившейся ситуации. Она призналась боссу в любви. Боссу Варии. В любви. Брюнет сдержал желание рассмеяться и лишь кротко усмехнулся, наблюдая за бледнеющей открытой половиной лица девушки и её огромными, напуганными глазами. Его план был, как всегда, идеален. Глупая девчонка так просто повелась на его провокации. Сэл хотела умереть. Просто исчезнуть с лица земли, провалиться сквозь пол, а потом еще один, а потом сквозь землю, раствориться в воздухе, самоуничтожиться, но нигде не было нужной кнопки. Она чувствовала, что сейчас точно свалится на пол — ноги не держали её, коленки дрожали не слабее, чем скрытые за ладошками губы. Казалось, она совершенно забыла, как нужно дышать — на самом деле, так и было. Она задержала дыхание более, чем на одну минуту, пока бешенное сердцебиение не начало отдавать болью в виски. Этого ей только не хватало. Головной боли, подкашивающихся ног, темноты в глазах. Она не сводила глаз с ухмылки босса Варии, не предвещающей ничего хорошего. Не было никаких сил, чтобы рвануть в свою комнату и забыть произошедшее, как страшный сон, запереться в ней на следующий месяц, пока из головы Занзаса не выветрится эта информация или не заменится чем-то действительно важным. Мужчина сел в кресло, закинув ноги на стол, и прикрыл глаза. Из груди девушки вырвался непонимающий вздох. — Любишь, значит. Это конец. Он не забудет. Он будет издеваться над влюбленной в него девчонкой до конца своих, хотя, более вероятно, что её, дней. Селеста вылетела из кабинета, горя от стыда, спотыкаясь на ровном месте уже в коридоре. Из глаз покатились слезы. Она, конечно, не рассчитывала ни на какую взаимность, но его реакция все равно разбивала её сердце на маленькие крупицы. Так глупо выдать ему свое слабое место, на которое он начнет неистово давить. Селеста, как и хотела, заперлась в свое комнате, уселась на пол и заплакала, зарываясь пальцами в волосы. Быть влюбленной в босса Варии — это одно. А то, что теперь он все знает — совершенно другое. — Никогда не видел, чтобы ты так на кого-то смотрел, — Скуало поставил бутылку алкоголя на стол босса. Скайрини прекрасно понимал, о чем вещает акула. — Чужой мусор мне не интересен, — Занзас прикрыл глаза, не желая продолжать разговор. — Я не стану вмешиваться. — Можно подумать, я бы стал спрашивать твое мнение. — Не разбей ей сердце, чертов босс, — Скуало залпом выпил свою порцию виски, — Она — твой единственный шанс на искреннюю любовь. Не просри. — Какую нахуй любовь? — Занзас хотел бросить стакан в голову подчиненного, но в последний момент передумал. Даже Суперби заметил её чувства к нему. Но разве они — не прекрасный повод ею воспользоваться? Вот только почему-то нет такого желания. Конечно, она интересовала его — девушка не была обделена фигурой, которую он успел разглядеть, пока она стояла перед ним в шелковой пижаме, но у него не возникло и мысли, чтобы сорвать бесполезную ткань с её тела и запереться в комнате. Наверное, потому что он терпеть её не мог. Вернее, её острые коленки.XIV. Провокация.
5 сентября 2020 г. в 21:33
Занзас был. В замешательстве. Он просто не мог понять, почему Елена — его сестра, которой он доверял больше, чем кому-либо на свете, которую с детства лепил подобной себе, так поступила. Плевать, что она хотела предать его и их отца — вся Вонгола, вся итальянская мафия была под угрозой, а все ради чего? Ради мусора, который бросил её? Связался с людьми, пытавшимися убить её? Даже эти фотографии прислал чертов Рокудо, только, пока что, никто не понимал, зачем. Он помог Вонголе вычислить нового предателя или обиделся на Элен за её отказ в сотрудничестве? Босс Варии снова чувствовал себя львом, запертым в клетке — он терзал самого себя сомнениями и вопросами, на которые очень хотел бы получить ответы, но от одной мысли о разговоре с сестрой его шрамы начинало жжечь с неистовой силой. Он боялся получать эти самые ответы. Боялся, что один из самых приближенных к нему людей может вонзить тесак в спину. Он чертов босс Варии, как он мог допустить такое? Наплевать на Мукуро, он — проблема Савады, а чертов Тсунаеши уж пускай что хочет, то и делает, но даже чертов Десятый почувствовал что-то неладное, а Занзас, терзаемый сомнениями, не смог скрыть бурлящую в венах ярость. Тсуна понял, что внутри Варии что-то происходит, но давить не стал, пока от имени Рокудо ему тоже не пришел конверт с фотографиями. Именно в этот момент босс Вонголы все понял, но решил не поднимать панику, лишь написав сообщение Занзасу — «Надеюсь, это ошибка». Пережить предательство хранителя, с которым всегда были напряженные отношения — возможно, но получить такое от сестры. Тсуна даже думать боялся, что сейчас творится в душе Скайрини, но прекрасно знал, что, в любом случае, он самостоятельно во всем разберется и решит проблему, если понадобится. Возможно, не так добродушно, как Тсуна, но у Варии всегда были свои методы расправы с врагами. Врагами. Когда эта милая подруга его не менее милого названого брата успела стать врагом для всей итальянской мафии? Савада не верил ни в её причастность к Масстерони, ни в её невинность, пытаясь оправдать девушку для самого себя, но вечно нарывался на новые сомнения. Если предательство Елены будет доказано. парень не желал думать, что с ней сделают, но знал, что Занзас не станет убивать свою сестру. Хотя бы, пока жив Дон Тимотео.
Молчаливая война с собственными хранителями. Леви остался преданным псом, Мармон сохранил нейтралитет — Луссурия и Сэл получили неслабые ожоги, расшибли затылки. Девушка уже 10 часов не приходит в сознание. И это бесит. Бесит её слабость, бесит, что она вообще оказалась под рукой босса, бесит, с каким презрением на него смотрит Скуало, бесит, что его все это бесит — казалось бы, какое ему вообще дело, кто там пострадал, кто 10 часов лежит без сознания? Занзас сам не понимал, что чувствует. Горло жгло, в груди застыла ярость, которую постоянно гасило пламя Неба, оправдывая сестру, повторяя, что босс еще не слышал её версию. Оранжевые круги вокруг зрачков бушевали, разливаясь по глазам, он прекрасно видел это в своем отражении, дрожа от злости. Но на кого он злился? Не из-за его ли безразличия Елена решила перейти на сторону врага? «Лучше бы я осталась с Мукуро, чем вернулась к тебе.» — постоянно проносилось в голове мужчины, заставляя сильнее сжимать края раковины, бутылки виски, стаканы, пистолеты — все, что попадется под руку. Ярость накрывала с головой от одной мысли о том, что он сам может быть виноват. Даже чертова Селеста осуждала его за грубость по отношению к сестре. Чертова Селеста.
Занзас толкнул приоткрытую дверь и вошел в комнату, как к себе домой. Вообще-то, он и был у себя дома, а чертова девчонка занимала целую спальню, еще и в крыле его хранителей. Твою мать, она и была хранителем! Это глупое существо, не убежавшее в другой конец особняка, когда её босс пришел в ярость. У нее совершенно отсутствовали мозг и инстинкт самосохранения, как считал Занзас. Вспомнить, хотя бы, с каким тоном она говорила с ним. Мужчина слабо ухмыльнулся, вспоминая, как её глаза наполнились страхом во время их последней словесной перепалки месяц назад, как из губ вырвалось тихое, испуганное «Извините», как она сжалась под его взглядом. Целый месяц назад. Он даже успел бы забыть, что она вообще присутствует в его жизни, если бы не постоянное чувство, будто чего-то не хватает. Ненавистного аромата персиков, от которого Занзаса уже тошнило, звонкого смеха, эхом отдающего от стен и кафеля в холле, когда чертова девчонка снова напарывалась на Леви и удирала от него, постоянно, постоянно, мать вашу, спотыкаясь на одном и том же месте, на одной и той же ступеньке, недовольно вскрикивая. Занзас слышал это почти каждый день, закипал от злости, но сейчас, спустя месяц тишины, он чувствовал, что именно этого ему не хватает. Ни криков Скуало — их он успел услышать, ни восторженного лепета Луссурии, ни мерзкого смеха Бельфегора, ни-че-го не способствовало исчезновению слабого, словно пламя Селесты на её кольце, трепета. И, подобно передаче энергии, этот трепет нарастал, стоило ей появиться в поле зрения мужчины. Он зажигал её пламя, а она…
Девушка вошла в кабинет вслед за Скуало. Она не улыбалась, сказала подавленное «Доброе утро» и на протяжении всего совещания ни разу не прикрыла глаза, постоянно что-то записывая под диктовку хранителей, делая пометки в их отчетах, устало протирая глаза спустя два часа этой нудятины. Она изменилась. Лицо было каким-то. серьезным, сосредоточенным, брови слегка нахмуренными, что было совершенно непривычно, уголки пухлых губ — опущенными. Это было не то, что он хотел увидеть, не то, ради чего он неосознанно не принялся засыпать сразу после того, как все собрались и начали отчитываться. Он их не слушал, просто наблюдал, постоянно возвращая взгляд на словно повзрослевшую Сэл. Он вздрогнул, вспомнив её неловкую улыбку и как она попрощалась с ним, слабо помахав ручкой. Наискось от него сидел совершенно другой человек, сосредоточенно занимающийся своим делом — все равно потом ей проверять минимум половину отчетов, поэтому хранители сразу отдавали ей свои папки, не дожидаясь приказов босса. Она не спрашивала, что ей нужно делать, не вздыхала, жалобно хныча, лишь безразлично взглянула на стопку бумаг. «Месяц назад ты выла и от меньшего», — усмехнулся Занзас самому себе, рефлекторно поднеся стакан с алкоголем к губам, обнаружив в последний момент, что он пуст.
— Мусор, налей мне виски, — зачитывавший отчет Луссурия удивленно уставился на босса, изогнув брови, и тихо охнул, увидев, на кого направлен его взгляд.
Сэл сразу поняла, что это адресовано ей. Да даже если не ей — какая к черту разница, кто на этот раз прислужит боссу? Девушка встала с места, не показывая ни единой эмоции на своем кукольном личике. Занзас недовольно наблюдал за каждым её движением — она правильно открыла бутылку, налила нужное количество алкоголя, даже не забыла положить три кубика льда из термосумки, стоящей у кресла. Никогда в жизни она не делала все настолько идеально — постоянно то прольет, то пять раз чуть не уронит бутылку, а тут — ни одной помарки. Занзас не слушал Луссурию, продолжившего читать отчет, не замечал прикрывшего глаза Скуало, которому крайне за*бал этот праздник — он был недоволен. Он чувствовал исходившее от девушки хладнокровие и спокойствие, не увидел румянца на её бледных щеках, подрагивающих ручонок — как же это бесило. Месяц назад он был готов придушить чертову девчонку за её неуклюжесть, а сейчас свирепел, потому что не увидел того самого огонька в её глазах, невинного блеска, дрожащих губ, расплывающихся в неловкой довольной улыбке. Ничего этого не было, и как же это, черт возьми, раздражало. Сперва он подумал, что она остыла к нему за месяц, наконец, обратила свое внимание на капитана, и это немного. злило. Ему нравилось смущать её, нравилось, что она душой и телом принадлежит ему — как хранитель, пушечное мясо, и как влюбленная девушка, но если за прошедший месяц у них со Скуало завязались отношения. Это немного обидно ударило по самолюбию Скайрини. Но, даже если и так, что-то все равно было не тем. Как-то. уныло. Он снова ничего не чувствовал — девчонка заставляла его то забавляться, когда клевала носом и дергалась от прикосновений Луссурии, то раздражаться, когда спотыкалась на ровном месте, роняла важные бумаги, недовольно, скорее даже — обиженно, цокала и подбирала их с пола, аккуратно складывая между собой. Пока шатенка наливала боссу виски, он вглядывался в её лицо, пытаясь понять, что его так сильно бесит, и вздрогнул, когда до него, наконец дошло. Нет запаха персиков. Ненавистных персиков и мерзкого яблока. Вместо них — то, что он учует из тысячи: металлический привкус, въевшийся в её нежную кожу и мягкие волосы. От запаха крови просто так не избавиться: он всегда ненавязчиво исходил от всех убийц, просачивался через дезодоранты и одеколоны, им пропахло все в чертовом особняке Варии, да и на территории всего поместья в воздухе витал тяжелый, ненавязчивый, знакомый вкус. Именно вкус. Он оседал на губах, каждый раз заставляя морщиться их обладателя, когда он проводил по ним языком. Но не она. Чертова девчонка всегда пахла сраными персиками и отвратительными яблоками, словно только что выползла из фруктового сада. Она всегда была глотком свежего воздуха. Не только для Занзаса — для всех, но для него в особенности. Он ненавидел эти ароматы, но был готов вдыхать их снова и снова, пока голова не начнет кружиться от переизбытка кислорода, а сейчас всего этого не было.
И её поведение за вчерашним ужином.
— Бел, — Леви шептал, но громко, специально провоцируя девушку, — Твоя противная сестра выглядит подавленной.
— А ты беспокоишься? — принц язвительно усмехнулся. Объект обсуждения даже бровью не повела, продолжая безразлично ужинать, что хранителю Грозы очень не понравилось — он специально приставал к Селесте, потому что босс всегда с заинтересованным взглядом наблюдал, как девчонка сжимает вилку в руке, продумывая, как лучше бросить её в Леви. Конечно, он хотел доставить удовольствие своему хозяину.
— Нет, — бросил он, — Устала быть бесполезной целый месяц?
Мармон вздохнул, бросив что-то несвязное, предвкушая начинающуюся словесную перепалку, в итоге быстро превратившуюся в беготню по особняку, но крайне не ожидал увидеть, как изящно стакан с апельсиновым соком разобьется о лоб хранителя. Никто ничего понять не успел — Сэл усмехнулась, когда Леви, осознавший, что произошло, вскочил с места, разоравшись, недоумевая — что этот мусор себе позволяет?
— Не нарывайся, — шатенка взяла в руку лежавший в стороне ножечек и покрутила его в руке, будто изучая, словно видела впервые.
Луссурия принялся отчитывать девушку, но та не обращала никакого внимания ни на ругань Леви, обращенную к боссу, ни на нотации мамочки, ни на сочувственно-презирающий взгляд Скуало, вернувшись к своему салату. Босс списал произошедшее на усталость после перелета и скверный Ураган, не успокаивающийся в теле девушки, даже немного забавляясь.
Что она себе позволяет? Быть хранителем Варии.
Занзас вспыхнул. Такая девчонка его не устраивала, хотя еще месяц назад он утверждал обратное. Именно такую Сэл он хотел видеть в качестве хранителя, постоянно указывая на её слабость и мягкость, но сейчас, осознав, что вот оно — получите, распишитесь, — ему не понравилось. Стакан с алкоголем, безразлично заполненный Селестой, яростно полетел в стену, как только она села на свое место. Девушка даже не обернулась, спокойно прикрыв глаза и не шевелясь, в отличии от перепугавшихся от неожиданности сонных хранителей — что было не так-то?
— По новой, — прорычал босс, раздражаясь все сильнее, увидев кроткую ухмылку на губах подчиненного.
Сэл тяжело вздохнула и снова подошла к боссу. Девушка демонстративно достала новый стакан, бросила в него один кубик льда, не желая переводить «продукты», если и эта порция полетит в стену или её голову, чуть не уронила бутылку с алкоголем, когда откручивала крышечку, потому что ладошки немного вспотели от волнения из-за мыслей о головной боли при таким исходе, и налила напиток в стакан. Занзас был доволен. Внутренне, неосознанно, но доволен. Она все сделала не так, как надо, не так, как он любит, но. он привык. Привык раздражаться этому, привык рычать, что нужно еще два кубика льда. Если бы от нее еще несло дурацкими персиками за сто метров, он бы, может быть, даже ухмыльнулся.
А через три часа она снова пришла в его кабинет, сжимая в руках крупный крафтовый конверт. Её щеки не покрылись румянцем, пальцы, как и губы, не дрожали, она даже ни разу не споткнулась, пока шла от двери к столу босса Варии. Какого хрена она не такая, какой была? Казалось, разозлиться сильнее, чем в этот момент, он не мог. Ошибка. Бутылка виски взорвалась в его руке сразу, после того, как шатенка скрылась в коридоре, а конверт был распечатан.
Мужчина не закрыл дверь. В комнате Селесты было темно — на дворе стояла глубокая ночь, и даже лунный свет не проникал в её окна, поэтому свет из коридора вносил хоть какое-то освещение. Запах крови, спирта и противных мазей сразу ударил в нос, вызывая не самые приятные ощущения и ассоциации — она была ранена. Из-за него. Он прекрасно слышал её тихое, слабое дыхание, она спала, совершенно не шевелясь; на участке ковра, освещенного светом люстры из коридора, красовались багровые пятна, повсюду валялись бинты, какие-то мелкие коробочки, пол комнаты было перевернуто, словно ураган прошелся. На самом деле, так оно и было — Бельфегор скинул все вещи сестры, спокойно висевшие в шкафу, на пол, пока искал какую-нибудь свободную одежду, в итоге выловив свою любимую футболку, пропавшую два месяца назад, но, скрепя сердцем, отдал её, вернее, решил не забирать. Занзас не подходил к кровати девушки, наблюдая со стороны за ее томно поднимающейся грудью и каждым слабым движением: пальцы, на руке с перебинтованной кистью и предплечьем, иногда подрагивали, касаясь мягкого одеяла, создавая еле слышный шелест, но в полной тишине Занзас улавливал каждый звук, вплоть до собственного сердцебиения. Мужчина нахмурился и перевёл взгляд на её спокойное лицо и перебинтованную голову. Губы, казалось, стали бледнее, лицо — ещё более безразличным. Он помнил, как она спала 3 месяца назад на соседней кровати в отеле: вздрагивала, недовольно морщилась, постоянно ворочалась, иногда тихо фыркая, словно лисёнок, один раз даже улыбнулась, укутываясь в тёплое одеяло почти с головой. Он, пытаясь, наконец, поспать после трехдневной бессонницы, хотел было пристрелить её, но не мог достать пистолет из-под подушки от усталости. Она не была врагом, да и её посапывания даже убаюкивали, поэтому, он и не прикладывал усилий, чтобы совершить желанное. А лучше бы он сделал это еще тогда. А еще лучше — в первый же день, сразу, как недопринц принес этого измученного котенка с улицы. В тот день его сестра еще не привязалась к бесполезному мусору, отец даже не знал о её существовании, считая мертвой, никто из хранителей не испытывал к ней никаких чувств. Один выстрел из самого обычного пистолета предотвратил бы все проблемы, избавил бы Вонголу от своего единственного слабого места, хотя. Он ведь даже не смотрел её отчеты, хотя она самая первая притащила в его кабинет с десяток папок, кратко отчитавшись обо всем еще до совещания. А он и не слушал. Даже не заметил, что она что-то читала, рассказывала, её голос проносился в его голове, обрываясь, словно воспоминания, пока он рассматривал какой-то документ. Сэл знала, что на неё не обращают никакого внимания, поэтому, вместо 13 огромных отчетов зачитала всего один, и то, остановившись на половине, и тихо ушла. Зато на совещании ей не придется тратить свое время. Занзас только сейчас вспомнил, что в тот вечер находился в кабинете не один, понял, что совершенно забыл, что она тоже ездила на задания. Все элементы пазла были собраны.
— Врой, ты что тут делаешь? — Скуало прокашлялся, его голос все еще был хриплым, а на брови красовался розовый пластырь. В голове босса мелькнули воспоминания — после плена, на щеках Сэл были такие же. «Какого хрена я это помню?», — Добить решил?
Мечник стоял в дверном проходе уже минут пять, молча наблюдая за Занзасом, не имея желания окликать его. Сперва, заметив открытую дверь, Скуало недовольно фыркнул, собираясь придушить Бела, который снова забыл закрыть её, но, когда увидел Скайрини, стоявшего в паре шагов от порога, вообще пришел в бешенство. Он уже набрал воздуха в грудь, чтобы разораться на виновника произошедшего, но из груди вырвалось лишь тихое, удивленное мычание. Мечник изогнул бровь. Занзас стоял недалеко от кровати хранителя, хмурясь и слегка приоткрыв губы, внимательно следил за каждым её слабым вздрагиванием, реагировал на каждый шорох, но почему-то совершенно не замечал присутствие капитана, не чувствовал его взгляд, не слышал его шаги, вздохи, непонимающее «Эм?..» — ничего. Мечник застыл. Ему довелось увидеть, как смотрел на своего самого худшего и ненавистного подчиненного Занзас. Конечно, в его взгляде не было всепоглощающей любви и нежности, а на лице, покрытом многочисленными шрамами, не растягивалась привычная хищная ухмылка, которую Дождь не раз видел на его устах, пока тот наблюдал за девушкой. Но он смог заметить странный блеск, и все бы списать на очередную выпитую бутылку виски, если бы в жестком, холодном и пропитанном ненавистью взгляде впервые за все время не плескалось что-то иное. Новое, совершенно неизвестное. Что это было — мечник не мог понять, но и внутреннего беспокойства у него не возникло, наоборот, в душе отдало теплым отголоском — будто, так и должно быть. Будто, так будет лучше. На мгновение Скуало показалось, что стоящий перед ним Занзас — совершенно не тот, которого он знает уже 14 лет, а ненависть, живущая в нем с рождения, позволила себе уснуть. Ровно на секунду, пока в глазах босса держался тот самый блеск.
— Испарись, мусор, — прорычал Занзас, повернув голову в сторону хранителя.
— По-моему, испариться лучше тебе, — Скуало подошел вплотную к боссу, сжимая челюсти и кулаки, прекрасно ощущая вновь бушующую ярость в его теле.
Занзас молчал, испепеляя хранителя взглядом, презрительно вглядываясь в его серые, уверенные глаза, и эта уверенность немного позабавила босса. Чертова акула был готов встать против него из-за этой девчонки, и Занзас мог уйти — его абсолютно ничего не держало и не интересовало в этой комнате, но гордость и что-то глубоко внутри не давали ему переступить через порог. Скуало не отступал, злясь лишь сильнее, вспоминая, с какой похотливой улыбкой Занзас смотрел на его ученицу, с какой жестокостью относился к ней все 5 месяцев и что он виноват в её ожогах. Гребанный псих, не умеющий контролировать себя, разрушающий все вокруг — даже невинных, собственных подчиненных, когда в нем бушует ярость, сейчас находился в комнате Селесты, и хрен его знает, какие мысли могли посетить его больную голову. Нависшая над лучшими мужчинами Варии убийственная аура раскалялась все сильнее, воздух был напряжен до предела, как и сами хранители: лев и акула, наконец, встретились в одном месте, и перегрызли бы друг другу глотки, сами не осознавая, за что они бьются, если бы со стороны кровати не послышался шорох, так отчетливо слышимый в полной тишине. Сэл недовольно хмыкнула, поднимаясь с мягкой подушки, шипя от боли, с опаской касаясь перебинтованной руки. Занзас первым повернулся в сторону Сэл и шагнул к ней. Скуало хотел остановить его, не желал подпускать к Селесте ни на шаг, но одернул руку, снова нахмурившись.
— Ты что тут делаешь? — девушка отодвинулась на другую половину кровати, испуганно уставившись на босса. Занзас молчал. Она не видела его лица, но прекрасно заметила изменения в мимике стоявшего под освещением, проникающим из коридора, Скуало. Сэл до последнего надеялась, что мечник уберет от нее этого монстра, но Скуало лишь слабо улыбнулся. Морщинка меж бровей разгладилась, а в добрых глазах читалось сожаление. Она прекрасно видела, что он чувствует, не понимала, что именно, и почему он, черт возьми, вышел, оставив их наедине, — Скуало! — Сэл сжалась. В силуэте Занзаса она все еще видела разъяренного босса с исходящем от руки пламенем, лицом, покрытым шрамами, и полными ненависти алыми очами, нагоняющими состояние паники. Из груди рвался крик, а сердце бешено колотилось — она боялась его, словно смерти, чувствуя убийственную ауру, наполнившую всю её комнату. Девушка сползла с кровати с противположной от босса стороны, терпя резко возникшую боль на правом бедре. Скуало бросил её на растерзание зверю.
— Болит? — Скайрини прошел к двери и включил свет, сразу же ослепивший и без того хреново себя чувствовавшую Селесту. Она закрыла глаза руками, жмурясь и вслушиваясь в каждый шорох, дрожа от боли и страха. Голова раскалывалась, предплечье и бедро сильно жгло, они буквально горели. Занзас сделал шаг к кровати, собираясь обойти её.
— Не подходи, — Сэл сжала челюсти, бившиеся друг об друга, боясь разлеплять глаза, закрыв их ладошками. В носу защипало, — Пожалуйста, — голос предательски дрожал, — Не подходи.
Занзас не знал, как на это реагировать. Её перебинтованные бедро, наполовину скрытое длинной футболкой, и рука, от тонких пальчиков до локтя, вызывали у него злость и раздражение — какого хера она не убежала? Почему сама не догадалась, что нужно уйти куда подальше? «Тупой мусор», — мужчина прикрыл глаза, чувствуя, что закипает. Сэл всхлипнула, кусая щеку, пытаясь сдержать слезы, но это было невозможно — она постепенно впадала в истерику. Тело задрожало, пальцы сжали волосы на голове, девушка начала задыхаться, но все еще старалась держать себя в руках, думая только об этом, совершенно забыв, что Занзас в её комнате не привязан к стулу и может двигаться, а вслушиваться в её жалкие просьбы уж точно не станет. Она пыталась скрыть свою слабость от него, что, к слову, получалось отвратительно, боялась, что он может снова ударить, снова причинить боль или вообще — убить, но при этом не держала его в поле зрения и не пыталась защитить себя, снова поддавшись чувствам. Чувствам, которые к ней вернулись. Сэл услышала приближающиеся шаги только тогда, когда Занзас подошел вплотную к ней и, сжав здоровое запястье, повел за собой в сторону кровати.
— Пусти! — Сэл пищала, словно маленький зверек, но мужчина не обращал внимания. Он сел на кровать и поставил девушку перед собой, зажав её ноги коленками. В руке мужчины блеснул маленький нож — тот самый, с помощью которого Сэл доставала пулю из плеча босса. Она замерла, уставившись на лезвие, боясь не то, что пошевелиться, а даже вздохнуть. Из глаз покатились жгучие слезы, но она молчала и лишь нервно сглатывала, внимательно следя за каждым действием Занзаса.
— Приказ не реветь все еще в силе, — прорычал мужчина, когда маленькие капельки попали на его кисть.
Сэл всхлипнула, дрожа от страха, наблюдая, как Занзас разрезает бинт вдоль вен на её предплечье, вздрогнула, когда холодное лезвие на мгновение коснулось нежной кожи, запаниковала, когда под бинтами показался участок поврежденной кожи, и, больше не сумев держать себя в руках, разрыдалась — от страха, от боли, от воспоминаний о месяце убийств, о взгляде, о шрамах её разгневанного босса. Занзас закатил глаза, тяжело вздохнул и прислонил кончик ножа к щеке девушки, заставив её мгновенно успокоиться и распахнуть ресницы. На него устремился взгляд ядовито-зеленых, покрасневших, напуганных глаз.
— Ты помнишь, что случилось? — он убрал нож от её лица, но продолжал смотреть ей в глаза.
— Ты хотел убить Элен, — девушка только сейчас осознала, что понятия не имеет, чем все в итоге закончилось, — Где она? Она жива? — Сэл попыталась вырваться, желая увидеть подругу, но Занзас сжал её левое бедро, больно впиваясь пальцами в кожу. Девушка зашипела от боли, но сразу прикусила губу и замерла, вернувшись в прежнее положение.
— Ты должна была уйти, — мужчина снял бинт с руки подчиненного и смочил водой из бутылки прилипшую к ожогу на все предплечье стерильную повязку.
— Я. — Сэл прикусила губу, не желая продолжать, но Занзас, поняв это, снова посмотрел ей в глаза, — Я испугалась.
— И правильно сделала, — девушка дернулась, увидев отвратительный ожог на своей руке, когда Занзас снял повязку, и хотела закричать от страха — это ведь останется на всю жизнь в виде шрама, вся её рука была буквально изуродована, — Пару дней назад ты была спокойна, как удав, — Занзас слабо усмехнулся и притянул Селесту к себе. Они снова чуть не столкнулись лбами, но мужчина выставил свободную руку вперед, не давая подчиненному упасть, — А сейчас, что? — расстояние между их лицами в несколько сантиметров не устроило мужчину, и он наклонился вперед, коснувшись её кончика носа — своим. Сэл хотела что-то сказать, но из груди вырвался сдавленный вздох, а все мысли мгновенно покинули голову. Горячо. Её дыхание обжигало губы Занзаса, а в момент порозовевшие щеки лишь подливали масло в огонь, разбушевавшийся в душе мужчины, когда он почувствовал её руки на своей груди. То самое чувство, будто сердце кольнули чем-то острым, переросло в электрический разряд, пронесшийся под кожей мужчины, покрыв тело мурашками, а слабый, словно её пламя, трепет глубоко в груди, внезапно стал полноценным огнем, обжигающим грудную клетку языками пламени. Мерзкого, неприятного, но в то же время такого необычного, пламени. Занзас слегка отстранился, осознавая, что перегнул палку, но совершенно не понимая, что за буря прошлась по его венам. Расстояние между их лицами все еще было ничтожно мало, но он мог отчетливо видеть её алые, покусанные губы, налившиеся кровью, как и пухлые щеки, от волнения. Твою мать, как же они манили его — своим сочным цветом, видимой мягкостью и. запахом персиков. Аромат ненавистных фруктов ударил в нос так неожиданно, словно пуля в спину. Занзас хмурился, смотря на ничего не понимающую Сэл, не показывая ни одной эмоции все это время, хотя внутри него бушевал ураган. Девушка задыхалась от волнения и легкого возбуждения, отдающего в голову слабым головокружением — а может, это последствия расшибленного о кафель затылка, но сейчас это было совершенно неважно. Босс Варии смотрел на неё так, будто злился на что-то, но в чем она успела провиниться, если спала последние сутки? Сэл прижала руки к груди, забыв про ожог, и громко вскрикнула, когда случайно коснулась его пальцами, — Тупой мусор, — сорвалось с губ Занзаса.
Он наконец перевел взгляд с её милого, зареванного, подождите, раздражающего его лица на то, зачем он, собственно, и пришел еще минут сорок назад. Мужчина встряхнул головой, снова нахмурившись, словно без этого он не был бы самим собой, и обхватил предплечье девушки своей кистью, не обращая внимание на ее жалкое шипение. Кольцо Неба на его руке вспыхнуло оранжевым пламенем, которое тут же перешло на руку Селесты, полностью обволакивая её. Ожог страшно защипало, но вскоре неприятные ощущения прошли — девушка даже не успела взвизгнуть. Она завороженно наблюдала за тем, как ее кожа разглаживается, принимает свой привычный цвет и вид, но это почти не удивило ее — Занзас ранил ее своим пламенем ярости, логично, что его Небо сможет залечить ожоги. Сэл перевела взгляд на спокойное, нахмуренное лицо босса, а заметив шрам на его щеке, внезапно вспомнила последнее, что видела, прежде чем ее тело обожгло болью, а голова не поздоровалась с полом. Она снова вздрогнула. В тихом омуте черти водятся, но не сказать, что Занзас был тихим, или побои и убийства собственных подчиненных не входят в критерии оценивания «тихости» человека? Девушка не понимала, что чувствует, зато отлично осознала слова Скуало о том, что она совершенно не знает их босса, и его предупреждение быть осторожной. Она боялась, паника снова подступала к горлу, но не надолго — Занзас казался ей самым настоящим монстром, к тому же, она до сих пор не знает, как дела у Елены и жива ли она вообще, но, несмотря на все это, в груди девушки по-прежнему разливалось проклятое тепло, дарящие умиротворение, и свой путь оно начинало как раз в области её пылающего оранжевым пламенем предплечья. Эта хрень уничтожала все, что накопилось в ее хрупкой душе за месяц — все переживания словно рассыпались прямо внутри неё, измельчаясь до состояния порошка, после чего он был выведен из её тела вместе с выдыхаемым воздухом. Страх, осуждение самой себя, угрызения совести — все проходило. Она больше не чувствовала себя подавленной, не видела горы трупов боковым зрением, без конца оборачиваясь в ужасе, на душе становилось как-то. спокойно. Защищено. То, чего ей не хватало на протяжении всего месяца — Занзас восполнял резервуар с ее эмоциональным состоянием, истощившимся за время командировки, сам того не осознавая. Но внутренняя тревога на счёт него самого — никуда не исчезла. Наверное, пламя Занзаса не могло изничтожить само себя, мысли и чувства о себе, и с каждой секундой, когда Сэл все сильнее отпускали бесконечные переживания, на их место приходили не самые хорошие мысли о человеке, в которого она была влюблена. Девушка снова посмотрела на его лицо, выражавшее полное спокойствие, но, блять, оно было таким в 100% времени, что она его видит — даже бросая стаканы в Скуало, даже повышая голос на облажавшихся хранителей — на его лице не меняется ничего. Ещё ни разу не дрогнул ни один мускул. С одной стороны — Сэл восхищалась его способностью всегда оставаться спокойным, но с другой — это невероятно пугало. Он убивает, злится и наслаждается долгожданным ужином с одним и тем же выражением лица. Редко можно заметить, как дрогнут уголки его губ, слегка приподнимаясь, озаряя его хмурое лицо слабой ухмылкой, но в этом случае — все ещё, блин, страшнее, потому что хрен его знает — он доволен, что-то его позабавило, или, наоборот, в своей голове он уже представил искаженное лицо человека в предсмертной агонии и его мерзкие, последние хрипы. Он заставлял страшиться абсолютно всех, в особенности — маленькую девчонку, вечно путающуюся под ногами и встревающую в ахринеть какие проблемы. Сэл снова прикусила губу, снова высасывая из неё кровь, снова ловя себя на мысли, что чертов босс ей нравится, но, вспоминая его лицо, покрытие шрамами, вместо влюбленности накатывала паника, заставляя тело покрыться мурашками. Что это вообще было? Как он получил эти шрамы? Откуда они появились на его лице и куда так бесследно исчезли? Сэл бы задала эти вопросы, будь она посмелее, а он — подобрее, помягче, подружелюбнее. До бесконечности. Но тогда он — был бы не Занзасом, и, скорее всего, проблемная девчонка никогда и не влюбилась бы.
— Перебинтуй ещё раз, — Занзас провёл пальцами по покрасневшей коже Селесты, — Шрама не будет, — мужчина бесцеремонно опустил руку на перебинтованное бедро девушки и сжал край футболки, собираясь поднять её, но Сэл вцепилась в его руку, покраснев ещё сильнее. Девушка замерла, держа кисть Занзаса, касаясь его грубой кожи мягкими пальчиками. Мужчина прекрасно понимал, чего она так боится, и, снова притянув ее к себе, шепнул на ухо, слабо ухмыляясь: — Если бы меня интересовало твоё тело, я бы давно его взял.
Сэл даже вздрогнуть не успела, когда ее тело накрыла волна мурашек, вызванная обжигающим дыханием босса в районе шеи, как он дернул руку, задрав длинную футболку и оголяя ее раненое бедро. Щеки запылали с неистовой силой, дыхание снова сбилось, а пальцы задрожали. Сэл даже не представляла, насколько глупо выглядит в его глазах, и как усиленно подтверждает все его теории о своих чувствах. Кончик ножа снова коснулся обожженной кожи, но девушка этого почти не почувствовала, думая лишь о том, что сейчас стоит перед боссом Варии в одном нижнем белье, но мужчина совершенно не обращал внимание на это. Девушка сжала кончик футболки, потянув вверх, прижав дрожащие руки к груди — что скрывать, если он итак все видит? Взгляд Занзаса непроизвольно оторвался от бинтов на ее бедре и перешёл на кружевное белье, поднимаясь к оголившейся талии. Сэл мгновенно покрылась мурашками, но Занзас вернулся к её отвратительному ожогу.
— Почему ты делаешь это? — она действительно не понимала. Сначала он грозится её убить, отправляет на сложные миссии, а потом сам залечивает её раны своим пламенем.
— Такое — не заживает, — Занзас осмотрел бедро девушки, убеждаясь, что кожа вернулась в свой прежний вид, за исключением покраснения, — Пернатый мусор избавил тебя от боли, но не от шрамов, — он резко встал и направился к двери, — Отчеты должны быть на моем столе завтра утром.