Я не оставлю тебя.

      Занзас был доволен — все его догадки подтвердились, а доказательства, собранные за месяц приглядываний за Селестой, наконец, были подкреплены одним, самым важным. Мужчина усмехался своей гениальности — так легко спровоцировать девчонку на признание, не прилагая никаких усилий и обдумываний, а лишь сказав несколько колких фраз — это, определенно, успех. Занзас продолжал сидеть в кресле еще минут двадцать, строя догадки о том, как сейчас себя чувствует Сэл и через сколько времени в его кабинет вбежит сестра, рассказывающая о слезах девчонки. Но Елена не появилась ни через пол часа, ни через час, ни через три. На душе босса Варии стало как-то. пусто. Больше не хотелось выдернуть Селесту из постели, посылая в погреб за бутылкой виски определенного года, чтобы потом сказать, что ему она не нужна, не хотелось завалить её всей своей работой и уехать в бордель или спуститься в гостиную к орущим хранителям, или позаниматься в спортзале. Вообще ничего не хотелось делать. В его голове было абсолютно пусто — о чем теперь думать-то, если не доказывать самому себе, что он не безразличен глупой девчонке? Занзас чувствовал, как закипает — чертова Селеста была главным объектом его мыслей на протяжении месяца, что маячила под ногами, ела и работала с ним за одним столом, не сказав ни слова. Её присутствие создавало какой-то уют, приятное чувство, что он не один — конечно, мужчина ненавидел, когда кто-то нарушал его покой, но шатенка никогда не спрашивала разрешения и, обычно, занимала его кабинет первее, а он не выгонял её — делом ведь занята, пусть будет под боком. Под боком! Занзас недовольно фыркнул. Сдалась она ему больно под своим боком. Просто приелась. Так сильно, что теперь его бесило её отсутствие, а не присутствие, но продолжалось это не долго — после совещания следующим утром, она вышла из кабинета самой первой и поспешила на завтрак. Мужчина даже не заметил, как пропали документы с его стола, пока он ковырялся в тарелке, ворча на Луссурию, «последний раз» напоминая, как он ненавидит омлеты, и как они появились на том же месте, но с аккуратными подписями Селесты и исправленными недочетами после обеда, за которым он, кстати, её не видел, подсознательно отметив её отсутствие. Ему было наплевать на сказанные ею слова, а она, в свою очередь, всячески избегала босса, пропуская расписание приемов пищи, проводя весь день либо в зале, либо в своей комнате, либо прогуливаясь по огромной территории, а по утрам выходя из своей комнаты за полтора часа до пробуждения хранителей, отправляясь на долгую тренировку. Занзас отвык от неё буквально за три дня, стоило ей просто перестать попадаться ему на глаза. Он перестал замечать её отсутствие, перестал думать о её наивных чувствах, забил свою голову новыми проблемами, занялся работой и налаживанием отношений с сестрой. Хотя, кто и с кем их налаживал на самом деле — было большим вопросом, ведь Занзас никак не шел на контакт. Елена не раз приносила кофе ему в кабинет, пыталась поговорить с ним, когда он, от скуки, спускался в гостиную по вечерам, но мужчина, как обычно, сухо отвечал на её вопросы, молча слушал её истории с прикрытыми глазами, словно телевизор на фоне. Но Эл не обижалась — Занзас всегда был таким. Завоевать его доверие было невероятно сложно, исключением являлась только Селеста — ей бы не хватило уверенности в себе и хитрости, чтобы предать Варию, она краснела при малейшем стрессе и совершенно не умела врать, так что босс с первых дней не видел в ней абсолютно никакой угрозы. Что не мог сказать про Елену — она всегда была одной из лучших, уступая лишь хранителям Занзаса по его прерогативе — он и Скуало не обучали её тому, с чем с легкостью мог справиться любой вариец, ради сохранения её девичьей психики, но это не значило, что она не потянула бы такой уровень профессионализма. Просто никому не хотелось подвергать ее опасности.       Первые сутки после выхода из пыточной были самыми тяжелыми — офицеры смели бросать презрительные взгляды, непонимающе шептались за спиной, но брюнетка не реагировала, сжимая кулаки и скрипя челюстями продолжая идти вперёд с высоко поднятой головой. Она подорвала доверие к себе собственными руками, и за это приходилось расплачиваться — слухи среди солдат распространялись со скоростью света, но реагировать на них, значит, опускаться на уровень жалких крыс, живущих сплетнями. Девушка слабо ухмылялась, сталкиваясь взглядом с кем-то из особо смелых, когда они вздрагивали и вставали в приветственную стойку — Занзас отпустил ее, браслет был скрыт под длинным рукавом рубашки, так что все интересующие вопросы — к боссу. Не факт, что, задав их, особо любопытный мусор выжил бы, поэтому, никто не рисковал. Через несколько часов обсуждений, солдаты успокоились. Что там происходит в их «верхушке» — дела самой «верхушки», они — лишь жалкий мусор, исполняющий приказы и охраняющий покой и жизни детей дона Тимотео. Девятый не знал, что происходит в Вонголе — чертов Мукуро догадался не травмировать психику старика.       «Какое, блять, великодушие, » — думала Элен, рассматривая свой браслет с мигающей лампочкой, сидя на перилах балкона гостиной, пока остальные хранители тухли на совещании. Иногда она слышала возгласы Скуало, доносившиеся из панорамного окна чуть в стороне от балкона, и мягко улыбалась. Все-таки, нет ничего лучше, чем твоя семья, любящие тебя люди, прощающие тебе все ошибки. Для чего еще нужна семья, если не для бескорыстной любви и поддержки? Все друзья, бывшие у Элен, разбежались кто — куда, когда она призналась, что является дочерью Дона Тимотео — кому, нафиг, надо связываться с сестрой ушедшего на дно пару лет назад Занзаса? В то время еще никто не понимал, насколько важна связь любой семьи с Вонголой, а тем более — с Варией. Елена никогда не была наивной дурочкой и научилась думать головой еще лет в шесть, когда Занзас впервые начал проявлять интерес к подрастающему ребенку, совершающему кучу ошибок — она не так бросала камни, не так ходила по узким бордюрам, не так смотрела на прислугу. Десятилетний Занзас видел в ней свою будущую копию, и два года, до конфликта с отцом, обучал её выживанию в жестоком мире. Конечно, парень знал, что станет Десятым боссом Вонголы во что бы то не стало, и готовил сестру именно к такой жизни — покушения посторонних семей, неприязнь из-за страха и уважения, много крови и боли. Елена с детства была такой — холодной, жестокой, бесчувственной, но только если того требовала ситуация. С семьей, с друзьями, в обществе — она искренне улыбалась тем, кому хотела, и не делала этого тем, кто ей не нравился, лишь иногда натягивая фальшивую улыбку, если вдруг предметом её неприязни был какой-нибудь важный босс. А в четырнадцать лет она впервые влюбилась — в мальчика-блондина, вечно ноющего учителю Скуало, что ему не терпится начать убивать и ходить на задания. Тогда Эл заинтересовалась и им, и этой неизвестной «темой» — мечник никогда не говорил, что ей придется посещать не только балы, отдуваясь и за себя, и за старшего брата, почему-то пропавшего шесть лет назад, ничего не сказав любимой сестренке, но и выполнять миссии. Примерно в то время ей открылась ужасная правда о колыбели, начало пробуждаться пламя Дождя, пошли первые истерики и период взросления — Бельфегор привлекал её все больше, а махание мечом становилось невероятно скучным.       — Отстань, девчонка! — блондин отмахивался от брюнетки, пытавшейся отдать ему документы, переданные Скуало, — У принца нет времени на тебя!       — Ты должен взять это! — повторяла брюнетка, следуя по пятам за парнем, уже запыхавшись. Длинные коридоры особняка никогда ей не нравились, особенно учитывая то, что потрошитель в них ориентировался, а она — нет. Да и, они, местами, были разрушены еще с тех времен, когда пропал её брат. Если бы он только знал, как тяжело приходилось его сестре, — Скуало…       — Отстань от меня! — Каваллини пищал от раздражения. Елена не давала ему покоя уже две недели, с того момента, как они с капитаном вернулись из отпуска. Вернее, мечник был на задании, а девчонка нежилась на пляже Средиземного моря.       — Какой ты тупой, Бельфегор, — не выдержала Элен и, остановившись, сжала бумаги. Принц развернулся, — Подавись.       Девушка бросила бумаги на пол и стремительным шагом направилась в противоположную сторону. Документы разлетелись по всему коридору, вздымая вверх под влиянием холодного февральского ветра, проникающего в особняк через разбитое окно. Принц непонимающе хмыкнул, когда под улетевшими бумагами показалась небольшая белая коробочка, перевязанная красной лентой. Бельфегор подумал, что в ней, наверняка, очередная шутка девушки — фонтан чернил, например, готовый брызнуть в лицо блондина, стоит ему поднять картонную крышку — такое происходило не один раз — но любопытство взяло верх над осторожностью. Парень медленно подошел к неизвестному объекту, не обращая внимание на летающие вокруг, возможно, важные, документы, и поднял коробочку. Он развязал ленточку и, отбросив её в сторону, осторожно поднял крышку. В нос ударил запах шоколадного пирожного с клубничным кремом и дольками ананаса — все, как он любит. Сегодня ведь 14 февраля! Сестра его босса оказала ему знак внимания, а он поступил с ней так грубо. От падения все пирожное развалилось, а крем размазался по стенкам коробочки, но, тем не менее, это был самый вкусный десерт в его жизни. В последний раз он ел любимые сладости около полугода назад — Вария осталась без босса шесть лет назад, и уже давно трещала по швам — Девятый, естественно, не доверял важные дела детям, возомнившим себя взрослыми, денег не хватало, миссий не было. Каждый день Скуало вспоминал Занзаса, обсуждая произошедшее с Луссурией, обдумывая варианты его спасения и катаясь по всей Италии, иногда вывозя малышку Элен за пределы старого особняка, в поисках ответов на свои вопросы и для выполнения подвернувшейся работы. Елена жила с отцом, приезжая в гости к Варии около четырех раз в неделю — сперва Тимотео категорически запрещал ей делать это, но, убедившись, что никто не собирается открывать его дочери ужасную правду, успокоился, приставив охрану к старому особняку, в котором и обосновались хранители. Меньше всего на свете он хотел, чтобы его дочь возненавидела своего брата, но, по итогу, вышло как раз таки наоборот.       Элен прогуливалась по коридорам, пытаясь в миллионный раз найти гостинную, в которой почти всегда находился Луссурия, чтобы поболтать с ним, и, наконец, попав в нужный коридор, радостно побежала к гостинной, но, услышав голос Скуало, доносившийся из приоткрытой двери, притормозила. Он несколько раз назвал имя её брата, которое в её присутствии никто не произносил уже несколько лет, не меньше. Девушка прислонилась к стене, вслушиваясь в разговор мечника с остальными, пытаясь понять, о каких кольцах они говорят и почему, черт возьми, собираются прикончить её отца?! Ярость накрывала с головой, но девушка держалась, сжимая кулаки, надеясь услышать новые подробности.       — Мы обязательно вытащим его, — еще никогда брюнетка не слышала, чтобы голос Скуало был настолько подавленным, — И надерем зад старикашке.       — Где мой брат? — девушка застыла в проеме, — Откуда вы его вытащите? Какому старикашке? Скуало? Что. Что происходит? Где Занзас?       Истерика подступала к горлу, вырываясь наружу, сдавливая грудь. В голове выстраивалась логическая цепочка, в которую совершенно не верилось. Елена не хотела слышать собственные мысли, хватаясь за голову: неужели её отец — предатель? Где он запер Занзаса? И за что? Ноги подкосились, брюнетка рухнула на руки Скуало. Хранители понимали, что скрываться больше нельзя, и четырнадцатилетней Элен пора узнать правду о своей семье. В тот день она не вернулась в особняк отца, в тот день началось пробуждение её пламени Дождя. С того дня, следующие два года девушка жила лишь тем, чтобы вытащить брата из льда, распорядилась построить новый особняк к его возвращению.       — Я хочу жить с Варией, босс, — девушка стояла перед отцом в форме, выдерживая на себе осуждающий взгляд Емицу и непонимающий — отца, — Если для тебя важна моя безопасность и комфортная жизнь — нам нужно построить новый особняк. Мы надеемся, что брат совсем скоро вернется со своей учебы.       Девушке было противно врать в глаза отцу, как и в принципе говорить с ним — как он посмел так жестоко поступить с Занзасом? За что? Елена даже слегка боялась собственного отца, но Тимотео лишь улыбнулся на её своеобразную просьбу. Так и быть — пока она верит в варийские сказки, пускай они живут хорошо. Особняк был возведен буквально за год, на пригорке, с которого открывался шикарный вид на всю округу. Девятый случайно заметил это место, когда рассматривал варианты земель, и сразу понял, что его дети должны жить здесь. Он прекрасно знал, что, рано или поздно, Занзаса освободят. И что будет тогда. Черт его знает. Но, пока Елена не до конца отвернулась от отца, ему хотелось побыть лучшей версией себя. Вероятность того, что его убьет собственный сын, как только проснется из колыбели, была слишком высока.       Спустя двое суток после освобождения Елены, она успела поговорить со всеми — никто не просил объяснений, полностью доверяя боссу и его решению, но один человек всячески избегал её и постоянно находил «очень важные» дела для его сестры, как только замечал Селесту рядом с брюнеткой. Девушка отнекивалась, пару раз даже ругалась на брата за то, что он ведет себя, как ребенок, но на расспросы Элен о его странном поведение отвечала кроткое — «Думаю, тебе стоит самой поговорить с ним». Можно подумать, она не пробовала. Конечно. Недопринц профессионально сумел улизнуть прямо из-под носа девушки, когда она, собрав гордость в кулак, решила поговорить с ним, подойдя первой, но, стоило отвлечься всего на две секунды — его и след простыл. Елена не хотела грузить подругу информацией о том, что Бельфегор игнорирует её уже два дня, а сестру дергает не просто так — он не хочет, чтобы они общались. Но втягивать в это Сэл не хотела ни одна из сторон. Она была единственным, что одновременно стояло между ними, избавляя обоих от неловкого молчания и икрящегося вокруг напряжения, и, наоборот, мешало — именно из-за неё они не могли остаться наедине. Но по-другому встретиться с Белом у Елены не получалось, поэтому, она использовала Селесту в качестве проводника. «С загробным миром, если этот еж не перестанет вести себя, как обиженная принцесса».       Селеста вышла из кабинета вместе с братом, что-то бурно обсуждая и тихо смеясь, поглядывая по сторонам, чтобы никто их не услышал — Елену чуть не затошнило от такой эдилии. «Два Урагана, а ведут себя, как наивное Солнце, » — но, с другой стороны, брюнетка была рада, что за пол года у них, наконец, наладились отношения. Девушка подошла к парочке со спины, пожелав доброго утра, бесцеремонно ворвавшись в их разговор и взяв подругу за ладонь. Сэл принялась хихикать, разъясняя девушке тему их увлекательной беседы, но она особо не вникала, слушая краем уха, следя за изменениями в выражении лица, вернее, его половины, Бельфегора. Он, прежде смотрящий на сестру, отвернулся в другую сторону. Уголки губ опустились, по всему его телу было заметно, как он напряжен или, даже, раздражен. Бел сжимал челюсти, стараясь держать себя в руках. Он прекрасно понимал, для чего Элен подошла на самом деле, и что они оба не хотят впутывать в это Селесту. Парень сжал ладонь сестры и ускорил шаг, потащив её за собой, на что получил недовольные вопли, на которые, естественно, не обращал никакого внимания.       — Бел, — Скуало все время шел сзади, наблюдая за прекрасными спинами хранителей и догадываясь, что происходит, — Нам с Сэл пора на тренировку.       Принц отпустил сестру, раздраженно шикавшую на него и растирающую тонкие пальчики, отходя к Скуало, и, через пол минуты, оказался наедине с девушкой. Елена стояла напротив него, терпеливо ожидая, пока он повернет голову в её сторону. Бельфегор понимал, что разговор неизбежен, потому как продолжаться это безобразие больше не может, но и что-то говорить предавшей его и всю семью девушке он не хотел. Элен молчала, выжидая, пока он в очередной раз сорвется с места и молча побежит по неожиданно появившимся делам, чтобы поймать его за руку — при тактильном контакте разговор идет намного проще, тем более, такой серьезный. Но принц стоял, хмурясь, забывая, где и с кем он находится, впадая в свои мысли. Он прекрасно помнил фотографии, на которых его. правильно. Она для него — никто. Целый месяц он не выпускал девушку из своих мыслей, спрашивал, как у нее дела — не часто, чтобы не надоедать, но и не редко, потому что скучал по её голосу, исходившему аромату мятных сигарет — он даже сам пробовал курить такие, чтобы их запах всегда был с ним, но ему совершенно не понравилось; на вкус и цвет, как говорится — по её лисьему взгляду, дерзким ответам и изящными движениями на тренировках. Конечно, она не знала, что он наблюдает за ней с балкона гостинной, с которого прекрасно просматривалась тренировочная площадка. Она тренировалась на ней даже зимой, в точности повторяя многие движения Скуало, сжимая в руках свой меч. Она всегда была снайпером, и обожала свою специальность, но Дождь внутри нее требовал характерного для себя оружия. С помощью него она расслаблялась, очищая свои мысли и душу от всего, что их терзало, погружаясь в своеобразную медитацию. Девушка даже не представляла, насколько красивой она выглядела именно в это время в глазах принца — растрепанные черные локоны, собранные в высокий хвост, постоянно мешались, лезли в рот, прилипали к потной шее, колыхались от порывов еще весеннего, на тот момент — холодного, ветра. Бельфегор обожал её вьющиеся, мягкие волосы, от которых всегда пахло орхидеями. Как жаль, что её Дождь не смог смыть все плохие мысли и Мукуро Рокудо из её головы. Сейчас Бельфегор, смотря на её милое лицо, видел перед собой фотографии, на которых она держит за руку предателя, разбившего её сердце и планировавшего убить всю их семью. Белу было наплевать на свои чувства. Он думал о Вонголе, о Варии, о том, что они, все вместе, так тяжело поднимали с колен, вспоминал, сколько глоток пришлось перегрызть, чтобы сейчас иметь то, что они имеют.       — Чего ты хочешь от меня, мин кэра? — серьезный голос нарушил тишину. Настолько серьезным Елена никогда его не слышала. Принц всегда был веселым, немного странным местным психом, в принципе, как и вся Вария, но он особенно выделялся. По телу девушки прошлись мурашки — неужели произошедшее так сильно задело его?..       — Нам нужно поговорить, — брюнетка сделала шаг вперед, — Ты — единственный, кто все еще считает меня предателем. А если ты обижен на то, что я проигнорировала твои чувства и сбежала к Мукуро, то.       — Окажись на твоем месте я — ты бы меня прикончила, не раздумывая, Эл. Потому что мы — в мафии. А ты хотела уничтожить все то, что тебе даже не принадлежит, — девушка непонимающе изогнула бровь. Она явно не ожидала получить такую реакцию, — Ты не помнишь, как низко мы ползали, пока босс был в колыбели? — Бел слабо ухмыльнулся, вспоминая первые шесть лет жизни после конфликта с Девятым, — Конечно, ведь ты жила в доме отца. Конечно, ведь на время Битвы Колец тебя отправили во Францию. Конечно, ведь твой брат не брал тебя на наши первые миссии. Ты не представляешь, сколько семей нам пришлось вырезать, сколько женщин и детей, чтобы подняться на этот уровень, чтобы иметь то, что есть у нас сейчас. У меня тоже есть чувства, Елена. Я дорожу тем, что создавал сам, — он подошел к нахмуренной девушке вплотную, посмотрел в её сожалеющие глаза и произнес ей в губы, — Из-за тебя, Елена, пострадала моя сестра. Её могли убить. И босс, и твой ублюдочный дружок. Так вали к нему, нахрена ты вернулась, мин кэра?       Девушка хлопала ресницами, не зная, что ответить, и как вообще реагировать на происходящее. Она попыталась возразить, но ком в горле не позволил этого сделать. Из груди вырвался сдавленный вздох, и не один, в носу защипало. Эл поняла, почему Бельфегор не хотел говорить с ней, и что творилось в его душе. В его, казалось, одной из самых черных душ всей сраной Варии, бушевала самая настоящая боль. Девушка положила руку на грудь парня, хмурясь, приоткрыв рот, пытаясь сказать хоть что-нибудь в свое жалкое оправдание, но не могла подобрать ни слова. Он был прав. Варии пришлось пережить многое, и от этого «многого» Занзас всегда излишне опекал младшую сестру. Она даже не представляла, что, иногда, вечно улыбающемуся принцу могут сниться плачь детей, которых он хладнокровно разрезал, и невинные люди, у которых он забрал жизни. Бельфегор всегда был излишне кровожаден, умолял старшего Скуало взять его с собой на важные миссии, еще до возвращения Занзаса, чтобы показать себя. И Скуало соглашался. Ведь ему не приходилось даже пальцами шевелить — мальчишка всегда с легкостью справлялся с целыми кланами, за что, в последствии, и получил «звание» принца-потрошителя. Но даже у такого психа, как он, были чертовы чувства, и если на свою неразделенную любовь он мог закрыть глаза, то, представляя, с каким крахом могла пасть его семья, раздражался, чувствуя свою беспомощность. Елена знала больше, чем кто-либо другой, даже чем босс. Информации, которую она просто знает, просто помнит — хватило бы, чтобы застать Варию врасплох.       — Не могу поверить, что ты думала об этом, — Бел положил свою руку поверх ладони девушки, сжимающей его футболку, — Теперь мне нужно время, чтобы «остыть».       Он язвил, но не от чувства мести, а потому что был крайне расстроен. Он не хотел потерять Елену, не хотел потерять сестру, не хотел потерять даже вечно орущего и заставляющего его шевелиться Скуало, не хотел лишаться совместных завтраков, вкусного кофе, летающих по всей столовой предметов. Он дорожил своей семьей, дорожил тем, что лепил собственными руками, хоть никогда и не показывал этого, выражая полное безразличие к каждому хранителю, но переживал, стиснув зубы и сжав кулаки, когда капитана проглотила акула во время Битвы Дождя. Он ненавидел смеющегося в тот момент босса, не понимая, как он может так относиться к человеку, пытавшемуся спасти его, ищущему способы помочь, тянущему на себе прогнившую изнутри Варию, вернее, то, что от неё осталось. Бельфегору было намного проще надевать маску, чем впускать кого-то в свой внутренний мир, но, начиная лет с шестнадцати, он тихо мечтал о том, что его поймут, примут и будут любить таким, какой он есть. Со временем маска приросла к лицу, став неотъемлемой частью его жизни, им самим. Он убедил себя в том, о чем думал его образ, сам стал своим образом. Но эта Элен.       Принц отошёл от девушки, сунув руки в карманы пиджака и опустив голову. Он не слышал, как она всхлипнула, не видел покатившихся из ее глаз слез, не почувствовал ничего, кроме разъедающей изнутри боли. Как он вообще позволил себе влюбиться? У него ведь была Эшли — милая девушка, не знающая ничего о мафии, хрупкая, словно хрусталь, скромная, с острыми скулами и яркими зелёными глазами. Она не нравилась ему даже в собственных воспоминаниях, зато как красиво выглядело ее личико, выражавшее ужас и непонимание, застывшее, стоило ее сердечку перестать биться. Стеклянные глаза смотрели на него, задавая немой вопрос — «За что?», но потрошителя это не волновало, и, уж тем более, не беспокоило. Она была отдушиной, расходным материалом. Бельфегору просто был нужен кто-то, кто поймёт его, обнимет перед сном и напоет вкусным какао. Кто-то, кому он мог открыться, кто мог его выслушать. И плечо невинной девушки было как раз кстати, пока босс не отдал Белу новый приказ, рассказав о предателе, ошивающемуся возле его сестры. Сперва блондин отнекивался, не желая марать руки, но его мнение никто не спрашивал.       — Ты — единственный, кто в курсе. Проболтаешься — пристрелю. Делай, что хочешь, но Эл должна быть под твоим присмотром. Скуало сразу выдал бы себя излишним беспокойством.       — Ши, и как же я должен следить за ней? Она — одиночка, никого к себе не подпускает, кроме сестренки и Лусса. Попроси кого-нибудь другого, босс.       — Притворись, что она тебе нравится. Используй свою сестру. Мне наплевать, как. Быть рядом с ней — твоя миссия.       — Она мне, скорее, глотку перегрызёт, чем позволит маячить перед глазами.       — Я все сказал. Сгинь.       День за днем, неделя за неделей, совместная командировка — и брюнетка плотно засела в голове принца. Она нравилась ему, когда им было лет по семнадцать — он уже и не помнил этот период своей жизни — и давно заснувшие чувства пробудились от спячки, стоило ему провести с ней в одной машине всего неделю. Остальные две — он просто любовался ею, не осознанно сбрасывая звонки от Эшли, злясь, когда Елена разговаривала с Мукуро, так лучезарно и искренне улыбаясь, смущаясь, прикусывая губу, забывая, что на соседнем пассажирском сидит её «коллега». Если бы она только знала, как сильно он хотел вырвать телефон из её руки и выбросить его в окно. Если бы он сам знал, как сильно этого хочет. Бел отводил глаза, делая вид, будто все в порядке, открывал мемы в телефоне, лишь бы не думать о сидящей рядом брюнетке, приятно пахнувшей кофе, который, казалось, она пила каждый час, хотя в особняке всегда предпочитала зеленый чай (наверное, потому что терпеть этих дебилов — не самая простая задача), смешанным с ароматом недавно выкуренной мятной сигареты. Бел предпочитал клубничные. Он любил клубнику и все, во что её можно было добавить. Это напоминало ему о детстве — он каждый день, летом, собирал вкусные ягодки с грядки, соревнуясь с братом, после чего бежал в замок, рассыпав и смяв половину по дороге, хвастаясь матери, безразлично оглядывающей грязных мальчишек с ног до головы. Стирать их рубашонки — дело нянек, но молодую королеву всегда раздражали собственные дети, особенно, когда больше напоминали детей прислуги, нежели наследников престола. Она не любила их, считала лишним грузом, свалившимся на её плечи, но никогда и никому не говорила этого. И, конечно же, не показывала. А с рождением Селесты — её нелюбовь к детям возросла в несколько раз. Муж все время проводил со своими юными отпрысками, устраивал балы, демонстрируя всему миру свое счастье, присматривая невест — сыновьям, и жениха — дочери. Бельфегору никогда это не нравилось. В возрасте шести лет он начал задумываться, почему его мать никогда не прижимала его к груди также, как отец маленькую Сэл (свое раннее детство он не помнил, и не был уверен, что его любили так же, как её. Конечно же, он ошибался), почему никогда не целовала его теплый лобик перед сном, почему никогда не хвалила и никогда не ругала. К семи юный наследник научился распознавать ледяное безразличие в её глазах, начал ненавидеть отца за то, что тот, совершенно искренне, уже подумывает на счет дальнейшей жизни своих детей, и маленькую сестру — король все чаще держал её на руках, гулял с ней в саду, тихо называя маленькой наследницей. Как это — она и наследница? Белу казалось, что его брата и сестру любят больше, а когда он подслушал разговор отца о том, что ни в нем, ни в Расиеле нет «той самой искры», и что ни один из мальчиков не сможет сесть на трон — вышел из себя, возненавидев весь мир и свою семью. Селеста была первой, кого он «убил». Мальчик не проверял, перестало ли биться её маленькое сердечко, он хотел лишь убивать — снова и снова слышать крики боли, видеть, как угасает жизнь в глазах его семьи, попавшей под горячую руку прислуги и нянек. Его переполняла ненависть — хотелось кричать, но он лишь истерически смеялся. Разум затмило желание мести. Наверное, поэтому, из-за его невнимательности, и Селеста, и Расиель смогли выжить. Клубника была последним, что он с наслаждением скушал в своем родном поместье, прежде чем покинул его навсегда, присоединившись к Варии.

Следующий день

      5:00. Будильник мерзким звуком раздался на всю комнату девушки, отталкиваясь от стен и предметов слабым эхом. Селеста соскочила с кровати, выключая надоедливую мелодию, надеясь, что спящие в соседних комнатах хранители ничего не услышали — паранойя не давала работать здравому смыслу, поэтому, девушка даже не подозревала, что, если она, порой, даже возгласы Скуало в комнате босса слышит достаточно приглушенно, то от её пищащего, казалось, на весь особняк, будильника уж точно никто не проснется. Шатенка встала с мягкой постели, касаясь ступнями прохладного пола, и съежилась, подойдя к закрытому плотными шторами окну, выходящему на восточную сторону. Из него открывался невероятный вид на далекие огни еще дремлющего города, а из-за горизонта поднимались розоватые облака, вместе с первым заревом. Через пол часа будет совсем светло. Девушка быстро оказалась под теплым душем, больше не в силах выдерживать прохладу и сильную сонливость. Слегка влажные волосы — в высокий хвост, спортивные часы — на запястье левой руки, кофту, совершенно не согревающую, надетую, скорее, для вида — поверх короткого спортивного топика мятного цвета. Черные легенсы и белые кроссовки. Шатенка вышла в коридор, осторожно прикрыв дверь, остановившись на несколько секунд, вслушиваясь в приглушенные храпы Леви и Скуало. Комната босса находилась чуть поодаль. Девушка никогда в ней не была, но примерно представляла, какие хоромы скрываются за массивной дверью. Воцарившая в особняке тишина безумно нравилась Селесте — она чувствовала себя невероятно комфортно, бродя по пустым коридорам и спускаясь по огромной главной лестнице, не боясь столкнуться с кем-нибудь. Да что уж врать, единственный, кого она не хотела видеть — был босс, мирно посапывающий в своей постели, поэтому, шатенка улыбалась самой себе, радуясь такому прекрасному утру. Три дня назад она проболталась о своих чувствах, и была очень рада тому, что Занзас все еще ни разу не сказал ей ни слова, словно не замечал её существования.       Сквозь листву деревьев просачивались первые лучи солнца, в далеке, над бассейном, поднялся слабый туман, охватывающий приличную территорию плиточных дорожек и приятного газона. Сэл прикрыла глаза и тяжело вздохнула, наслаждаясь лесным воздухом, шелестом деревьев и тихим собачьем лаем, доносившимся из псарни. Девушка обожала ранее утро, когда солнце только поднимается из-за горизонта — с пригорка, на котором был расположен особняк, за небольшим садом прекрасно просматривался бескрайний лес, несколько деревушек, расположенных на разных сторонах, и большой город, сияющий яркими огнями в ночное время. Бегать вокруг территории во время рассвета, когда все хранители сладко посапывают в своих постелях, так же, как и солдаты, кроме охраны по периметру, было самым настоящим удовольствием. Полное единение с природой, прохладным воздухом, бьющим в лицо, высушивающим глаза и губы, шелестом высоких деревьев. Несмотря на запреты Скуало не уходить дальше, чем на 10 метров, иногда Селеста убегала вперёд по дороге, ведущей на трассу до города, каждый раз находя множество неизведанных тропинок. Девушка всегда брала с собой стилеты, подаренные братом, и чувствовала себя в мнимой безопасности. Никто из хранителей не знал, чем она занимается в 5:30 утра, в какие глубины леса уходит, пока однажды, возвращающийся с миссии Леви не заметил мелькнувшую меж деревьев тень. Хранитель остановился, всматриваясь в чащу леса, и, заметив тропинку, вышел из машины. Мужчина был готов ко всему, поэтому сразу вооружился, подумывая, нужно ли вызывать подмогу и бить тревогу — в трёх километрах от поместья ошивается бог весть кто. Но следы, оставленные на лесной тропинке, принадлежали одному человеку. Маленькому человеку. Хранитель Грозы сперва подумал, что в лесу заблудился ребёнок, очень тупой ребёнок, решивший свернуть с широкой, явно — главной, дороги на узкую протоптанную много лет назад тропинку, ведущую к бывшим местам тренировок Скуало, где с ним мучались и Елена, и Бельфегор, когда были детьми, сидевшими у него на попечении. Но тропинок в лесу было много, и далеко не все из них вели к ничего не значащим полянкам с множеством заржавевших стилетов, рукояток мечей и прочего хлама. У Варии имеется несколько бункеров — заброшенных и действующих, и эта чертова тропа вела к одному из давно забытых, но, тем не менее, это настораживало. Следы были неглубокие и чуть больше ладони хранителя — явно ребёнок или подросток. Или тупая Селеста, решившая пробежаться по неизвестным тропинкам — Скуало не запрещал ей покидать территорию особняка, так как пробежки всегда проводились за воротами, вдоль высокого забора, по протоптанной тропе, но он даже не подумал, что девчонке взбредёт в голову не слушать его и уходить дальше, чем на сто метров от поместья. Безоружной, в своих чертовых наушниках — Скуало раскрошил в пальцах не одну пару, замечая девушку в них на пробежке — она мнимо чувствовала себя в безопасности, не рассматривая варианты того, что ее могут похитрить прямо под территорией — везде ведь охрана. «Зная твою любовь к попаданиям в неприятности, ты точно нарвёшься на какого-нибудь волка, который сожрет тебя, а ты даже вскрикнуть не успеешь», — каждый раз ругался мечник, утилизируя на глазах ученицы очередную пару дорогих наушников. В первый раз она кричала, почти плача, но, спустя семь практик такого метода воспитания — вообще не обращала никакого внимания на уничтожение 250€ — любящий брат все равно купит новые. Ему только в удовольствие бесить капитана, но после третьего раза, даже Бельфегор взялся за нравоучения, угрожая оторвать голову сестре, если она ещё хоть раз выйдет на пробежку с этой дрянью в ушах в полном одиночестве. «У нас война, дикий лес вокруг, а она музыку слушает» — возмущался принц, вручая младшей Каваллини новую пару, внутренне наслаждаясь ее наивной улыбкой. Он был рад, что может ее осчастливить хотя бы так, посредством денег — она была вторым по счету человеком, с которым он очень сильно желал наладить отношения, используя все возможные способы — подарки, разговоры, поддержку, заботу. В случае с сестрой — все отлично получалось, чего нельзя было сказать про Елену. Несомненно, ради неё он был готов преступить через свои принципы и гордость, но не через упрямство и детское нетерпение. Селеста постоянно стукала брата ложкой по лбу, когда он, угощая ее чем-то вкусным, начинал озвучивать свои планы на счёт ухаживаний за Еленой, на что принц недовольно шипел и, иногда, даже обижался, не понимая:       — Да что не так-то?!       — Ее месяц назад парень предал, а ты спрашиваешь, что не так?! — шатенка, хмурясь, но с безграничной добротой и радостью в глазах, колотила брата по всем открытым частям тела, к которым могла подобраться, пока он верещал и пытался перехватить ее руки. Как справляться с младшей сестрой, когда ты не можешь позволить себе её ударить (но при этом грозишься свернуть шею), а она беспощадно избивает тебя своими маленькими кулачками? Совсем не больно, конечно — её слабые удары не могли сравниться с теми же тренировками с капитаном, но, иногда, принц все же замечал небольшие синяки на своих рёбрах, когда выходил из душа и рассматривал свою бледную кожу в зеркале, висящем над раковиной.       В этот раз наушники Селеста не взяла, но, несмотря на это, все равно не услышала ни звук двигателя автомобиля в 5-7 метрах от себя, ни то, как захлопнулась дверь. Она наслаждалась пением просыпающихся птичек и прохладой, думая о чем-то своём. В это время Бел не издевался над ее мозгами и нервами, Скуало — над барабанными перепонками, а Луссурия — над вкусовыми рецепторами, постоянно умоляя ее попробовать его новый шедевр домашней кухни. Иногда, от скуки в выходной день, когда все остальные хранители разъезжались по заданиям, мамочка всея Варии устраивал сольное пиршество, пол дня что-то стряпая, пугая обитателей особняка подозрительными запахами очень знакомого яда, а остальное время бегая за теми, кому не повезло получить выходной в один день с ним. Луссурия готовил божественно, заваривал самый вкусный кофе и идеально крепкий чай, знал вкусовые предпочтения каждого члена семьи, но когда брался за кулинарные эксперименты — Вария тихо крестилась и старалась придумать себе «очень важные дела», чтобы Лусс, расчувствовавшись, не тревожил их лишний раз. Но у Сэл никогда не получалось скрыться — однажды, она осмелилась остаться в кабинете босса вместе с ним, надеясь, что это спасёт ее, но Луссурия влетел, буквально — влетел, сшибив дверь, с новой порцией странно пахнущего ужаса в блюдечке, вскоре оказавшегося у него на голове. Сентиментальный хранитель Солнца впадал в истерику, и Сэл приходилось уводить его обратно в кухонную обитель под раздражённый взгляд босса, только что метнувший блюдечко в хранителя, чуть не попав в вовремя пригнувшуюся, уже привыкшую, Селесту, с эмоциональным «Черта с два я буду это есть». Сэл не рискнула возражать, что хранитель принёс это на пробу им обоим, потому как была очень даже благодарна мужчине за такой жест доброты и спасения. Зато осмелилась бродить хрен знает где, никому не сказав, и совершенно не смотря по сторонам.       Леви осторожно следовал по следам на тропинке, сжимая искрящийся зонтик, готовый уничтожить любую цель, даже ребёнка, если он представляет опасность. Хранитель Грозы послал сигнал на телефон капитана о чужаке вблизи территории, и, казалось, за три километра от поместья услышал слабый отголосок крика, будившего всех солдат. Не то, чтобы Скуало хотел поднимать тревогу, но в шесть утра офицерам пора было просыпаться, несмотря на выходной. «Привози этот мусор в особняк, нехер шляться, где попало» — пришло кроткое сообщение на канал связи от босса. Мужчина нахмурился, вслушиваясь в окружающие его звуки, и, услышав хруст впереди, медленно направился к источнику, осторожно ступая на влажную лесную землю, вглядываясь в узкие пространства между частыми рядами деревьев, вслушиваясь в каждый слабый шелест листьев и хвои. Следы неожиданно прервались, но Леви не мог понять, куда свернул незнакомец, ведь вокруг не было других тропинок. Треск ветки за спиной, мужчина мгновенно развернулся, заряжая свое оружие, и замер, непонимающе уставившись на чертову ходячую проблему.       — Ой, а ты что тут делаешь? — пролепетала Сэл наивным голосом, наклонив голову на бок, и потянулась пальчиком к направленному в её лицо кончику искрившегося зонта. Леви дернулся.       — Ты совсем дура? Оно тебя шибанет! — мужчина одернул оружие, убирая его за спину, свирепея с каждой секундой все сильнее, — Ты какого хрена тут шляешься?!       — Я на пробежке! — девушка развернулась и обиженно потопала в сторону главной дороги, но её грубо схватили за плечо, сильно сжав, — Что ты.       — Идиотка, — бурчал мужчина, таща за собой вечно спотыкающуюся о корни деревьев и недовольно верещавшую Селесту, — От тебя одна головная боль!       Хранитель буквально засунул шатенку в машину и даже хотел связать её чем-нибудь крепким, чтобы она не натворила какой-нибудь очередной херни, но не стал — все-таки наказывать её мог только босс, как он считал, а именно это, скорее всего, её и ожидало. Всю дорогу до особняка мужчина кричал о её полном отсутствии мозгов, а по приезду в поместье, сразу потащил в кабинет босса, не слушая возмущенные возгласы о том, что ей больно, что у неё сегодня выходной, что она — взрослый человек, и так далее, но, наконец, поняв, куда её ведут — шатенка резко замолчала, судорожно пытаясь вырваться. Она совсем забыла, что именно сегодня собрание было назначено на 6:30. На два часа раньше обычного. Fatality.       Сэл стояла перед столом, за котором собралась вся Вария, и не шевелилась, скрестив руки на груди, сжавшись от волнения и отвернувшись в сторону.       — Она шаталась по лесу в трех километрах от поместья, босс! — Леви повторял эту фразу уже раз пятый, постоянно тряся девушку за плечо.       Скуало был в бешенстве, но молчал, прожигая девушку суровым взглядом, Бельфегор не сводил глаз с сестры, уголки его губ были опущены, а Луссурия неодобрительно кивал головой, тихо охая. И это бесило! Черт возьми, как же они достали осматривать её с ног до головы, как же достали небрежные прикосновения Леви, будто она не человек, а потрепанная кукла!       — Не трогай меня своими осьминожьими щупальцами! — девушка вспыхнула, отойдя от хранителя. Бел тихо шикнул. Он даже удивился — её отчитывают, а она продолжает дерзить, — Какое вам дело вообще? В гости — нельзя, в город — нельзя, я хранитель, а не пленница, хватит держать меня в клетке, надоели! И вообще, я.       — Заткнись, — воздух, казалось, заискрился от напряжения. Девушка замерла, повернув голову на босса. Он сидел, облокотившись о стол согнутыми локтями и уперевшись лбом в ладони, — Исчезните.       Хранители молча встали со своих мест и направились к выходу. Сэл хотела слиться с ними и покинуть страшный кабинет, но Скуало остановил её, одарив презрительным взглядом, намекая, что от него она тоже получит сильнейших пиздюлей. Каждый понимал, что босс приказал свалить всем, кроме неё, и тихо надеялся, что сегодня не придется собирать её прах с ковра.       — Да что не так-то? Я — взрослый человек, — в горле встал ком, но тихим голоском она все же смогла вымолвить эти фразы, когда в коридоре, за закрытой дверью, послышались удаляющиеся шаги, а напряженное молчание становилось невыносимым.       Занзас перестал растирать виски большими пальцами и слегка поднял голову, уперевшись скрещенными пальцами в переносицу. Сэл вздрогнула, встретившись с его полным ярости взглядом, желая самоуничтожиться, и прикусила губу, осознавая, что снова нарушила приказ. Ну не могла она держать язык за зубами, пока босс не смотрел на неё так, будто сейчас прикончит, и глазом не поведет.       — «Взрослый» человек, вечно попадающий во всякое дерьмо, — прорычал мужчина, — Ты понятия не имеешь, какие мрази могут находиться за нашим забором, и спокойно разгуливаешь по лесу в одиночестве? Хочешь, чтобы тебя похитили?       — Но я же не далеко! — Занзас встал с кресла, прикрыв глаза и тяжело вздохнув. Он что-то достал из верхнего ящика стола и, обойдя его, встал напротив девушки, оперевшись о гладкую поверхность мебели и скрестив руки на груди.       — Ты пискнуть не успеешь, прежде, чем в тебя выстрелят дротиком со снотворным.       — Я и сама могу справиться!       Занзас прикрыл глаза, сжав рукоять пистолета под пиджаком, сдерживая себя, чтобы не прикончить эту идиотку.       — Ты. Без оружия. С опытными людьми, — мужчина ухмыльнулся и, сделав пару шагов, в мгновение оказался перед девушкой, наклонившись к её лицу, — Может, ты специально ищешь проблемы, чтобы я тебя из них вытаскивал?       Сэл замерла. Первые несколько секунд она завороженно смотрела в глаза босса, ощущая кожей щек его горячее дыхание и приоткрыв рот. Из груди вырвался сдавленный удивленный вздох. Мозг отключился, сердце колотилось в бешеном ритме. Он снова был слишком близко. По полу оголенному телу — кофту она оставила в машине Леви — пробежалась волна мурашек. Она вздрогнула, сжав кулаки. Взгляд Занзаса непроизвольно скользнул вниз, на приоткрытые алые губы, тонкую шею, дрожащие плечи и часто поднимающуюся из-за сбившегося дыхания грудь, после чего снова вернулся к её глазам. Сэл, наконец, начала осознавать его слова, вызывающие у нее несказанное раздражение — как она и думала, он начал издеваться над её чувствами. Она нахмурилась и сжала челюсти, сделав несколько шагов назад, но Занзас перехватил её запястье, потянув на себя, не отрывая взгляд от её то удивленных, то раздраженных, то полных страха глаз. Что-то было не так: каждый раз, стоило ему подойти к ней — в голове проносились слова о её чувствах, не дающие мужчине покоя. Ну, не его же это проблема, что она влюбилась? Но ему было как-то. жалко её. Она не должна губить свои отношения с тем же Скуало. Хоть кто-то в этом особняке заслуживает испытывать хотя бы малую радость. Смотря на отношения Бельфегора и своей сестры, он понимал, что даже здесь — провал. Сперва она отталкивала недопринца, но, после произошедшего, он вдруг вспомнил о своей королевской гордости. Занзас не понимал, что Бельфегор чувствовал на самом деле, он привык, что всё всегда оказывается у его ног, стоит лишь щелкнуть пальцами, просто бросить взгляд в нужную сторону или на нужный объект. «Объект.» Мужчина слабо ухмыльнулся, смотря в глаза Селесты и видя в ней именно это. Самая обычная жертва, попавшая в его лапы, вот только он не желал получить её, не хотел. Он никогда не смог бы ответить на её чувства тем же, или, хотя бы, чем-то отдаленно напоминающим эту вашу. любовь, и это укоризненно звучало в его собственных мыслях. Он и слова такого не знал, но четко понимал, что Сэл не должна страдать. Она — не очередная шлюха из борделя, и заслуживает шанса на лучшую жизнь, так же, как и Скуало. Да плевать, с кем, лишь бы её наивные чувства к самому ужасному человеку на свете прошли как можно скорее. Стоило только мелькнуть этой мысли, и идеальный план мгновенно созрел в его голове.       — Ты — самый никчемный мусор из всех, что я знаю, — зарычал Занзас сквозь сжатые челюсти и поднял её запястье на уровень груди. Застежка черного браслета щелкнула, красная лампочка замигала, — Только попробуй выйти за территорию поместья.       — Какого хрена?! — сорвалось с губ повышенным тоном. Сэл отскочила от мужчины, поздно сообразив, что и кому она сказала, но, благодаря бешеному адреналину, сумела увернуться, вернее, упасть на пол и перекатиться в сторону, от направленного в неё пламени. Стена с грохотом разрушилась, кабинет заволокло бетонной пылью. Селеста закрыла глаза рукой, пытаясь подняться и судорожно кашляя, но с первой задачей ей благодушно помогли — Занзас сжал её волосы, потянув наверх.       — Не забывай свое место, ничтожество, — девушка замолкла. Даже пищать от боли ей не хотелось из-за разливающейся в груди обиды. Но она, прекрасно понимая, что босс — прав, больше не сказала ни слова.       Сэл вышла в коридор сквозь дымку пыли как ни в чем не бывало, кусая губу, стараясь не поддаться эмоциям, тем более на глазах прибежавших на шум хранителей. Она была цела — и это главное, а к постоянным разрушениям все давным-давно привыкли. Вот только сама девушка совершенно не ожидала такого — чертов босс пустил в неё свое пламя, намереваясь убить. Она поистине была ничтожеством, путающейся под ногами проблемой, приносящей одну головную боль и являющейся единственной пробоиной в крепчайшем устрое Вонголы, представляющей из себя слабое место в спине Варии. Сэл махнула Скуало, что она в порядке, и, на вялых от пессимистических мыслей ногах, пошла в свою комнату. Мечник решил, что его злость и желание наорать пока что подождут, прекрасно видя её подавленное настроение. Она не появилась ни на завтраке, ни на обеде, нигде, чтобы не встречаться с Занзасом — ей в принципе-то не особо хотелось с ним видеться после своих необдуманно брошенных слов пару дней назад, а из-за его попытки прикончить её — она и вовсе потеряла остатки наивной радости. Её босс знает, что она его любит, и умудряется издеваться над её чувствами. Бинго! Девушка не выходила из своей комнаты, не желая ни с кем разговаривать — к тому же, Элен целыми днями читала книжки в саду за тренировочной площадкой, а половина Варии разъехалась по заданиям. Элен. Девушка взглянула на руку, на запястье которой красовался, так же, как когда-то огромный синяк от пальцев Занзаса, черный браслет с мигающим датчиком. В Варии — две девушки, и обе носят на себе парализующий яд, навязанный их боссом.       — Это было глупо, — Дождь осмотрел дыру, — Напугал Сэл и опять разрушил стену. Врой, на кой хер?       — У меня свои методы воспитания, — брюнет сел в кресло и закинул ноги на стол.       — Ты ведь знаешь, что она могла не увернуться, — Скуало прошел через груду обломков стены, чтобы взять папку с миссией на сегодня.       — Я не такой идиот, как ты думаешь, мусор, — Занзас приоткрыл один глаз, раздражаясь, — Я изначально пустил пламя в сторону.       Скуало недовольно фыркнул, прекрасно понимая, что босс говорит правду. Он бы не смог спонтанно решить прикончить ненавистную девчонку, мечник видел это по его глазам. Даже чертов босс привык к ней за пол года. Но только ли привык?       — Затащи её уже в постель, — бросил Занзас, когда капитан, поведав ему о делах Варии, уходил, — Заебал облизываться.       — Врой? — мечник изогнул бровь, — Мы обсуждали это.       — Твой мусор мне нахуй не сдался, — мужчина скатился в кресле, устраиваясь по-удобнее, — У меня полно своих шлюх, это тебе нужна. — он запнулся.       — Любовь? — Скуало слабо усмехнулся, проходя дальше, — Не тупи, чертов дегенерат. Я тебе все сказал.       В спину Дождя полетел степлер, но он успел скрыться за стеной, оставив Занзаса наедине со своим раздражением. Три спокойных дня, проведенных без присутствия Селесты в его жизни, закончились, и лишь напоминали о себе слабым облегчением в груди, вот только он даже был немного рад, обдумывая своей новый план — она снова вернулась в его голову, но на этот раз он думал совершенно о другом.

Прошлый вечер

      Бельфегор упал на диванчик в гостинной, даже не пытаясь сделать вид, будто все хорошо — его терзали сомнения и закипающая злость. Луссурия отложил свой журнальчик и вышел, вернувшись через пару минут с теплым какао. Не то, чтобы принц хотел рассказывать ему о своих чувствах — он даже не помнил, как дошел до этой комнаты, и не понимал, почему пришел именно в неё. Ему нужно было выговориться, получить совет, как бы он не отнекивался, строя из себя сильного бесчувственного мальчика. Подсознание само построило маршрут до двустворчатой двери, не спрашивая хозяина, нужно ли ему это на самом деле, не желая отвлекать его от воспоминаний о детстве. Луссурия сел напротив, положив подбородок на ладони, уперевшись локтями в коленки — его уши и сердце всегда были открыты для проблем других. Такое уж оно, Солнце. Но принц не собирался начинать изливать душу. Настолько паршиво он не чувствовал себя никогда. Парень пил предложенный какао, курил клубничные сигареты, стряхивая пепел на пол, но Луссурия даже не пытался предотвратить это. Он никогда не видел вечно язвительно улыбающегося парня — таким: подавленный, словно мертвый, необыкновенно задумчивый. Сперва мужчина даже растерялся, не зная, как себя вести — с девочками все было предельно просто, они просто плакали, если хотели, кричали, если хотели, но практически никогда не молчали. Элен любила крушить все, что попадется под руку, Селеста с психу разбила ни одну вазу, украшавшую гостинную, пуляясь ими в стены, словно стилетами брата. Бельфегор никогда не показывал свои эмоции: обычно он ши-шикал, рассказывая мамочке, как прошел его увлекательный день, заполненный такими важными королевскими делами, показывал свой ежедневник, в котором все было расписано по времени. Луссурия укоризненно смотрел на хранителя, утверждая, что «НичегоНеДелать», чем были исписаны все строчки — ничуть не дело, но принц, язвительно улыбаясь, восседал на диване, закинув ногу на ногу и раскинув руки по его спинке. А сейчас он молчал, глядя в потолок, выкуривая не третью, и даже не пятую сигарету за прошедшие пол часа. Хранитель Солнца догадывался, что произошло, нет, он точно знал, был уверен на сто процентов, и единственное, что мог сделать — лишь посочувствовать.       — Так и знал, что босс не даст тебе отпуск! Он в последнее время та-а-кой бука, — пролепетал Луссурия, тяжело вздохнув.       — Какой.. — Бел, на самом деле, совсем забыл про то, что хотел попросить отпуск после месячной командировки, и уже пять дней, с того самого момента, как увидел фотографии, думал только о них. Он цокнул, потянувшись за пачкой сигарет, — Я еще не спрашивал.       — Тогда.. — Луссурия ударил его по нежной королевской ручке, не позволяя выкурить все содержимое картонной упаковки за короткое время, — Я знал, что это произойдет, — Бел повернул голову в сторону мамочки, непонимающе хмыкнув, — Ну, вы же мои детки! Я все вижу!       — Боже, избавь меня от этого ужаса, — взмолился парень, положив голову на скрещенные сзади руки.       — Просто примерь на себя её чувства, — голос хранителя приобрел странную, несвойственную ему серьезность, — Поставь себя на её место. И ты все поймешь, — Бел хотел огрызнуться, но сдержал порыв ярости, осознав слова Луссурии, — Ей нужна твоя поддержка, а не ненависть, — мужчина улыбнулся. Теперь он хотя бы немного был похож на себя «обычного», — Тебя бы к ней не.       — Я сам разберусь, — бросил блондин, больше в силах выслушивать бесполезные советы, — Не надо лезть в мою жизнь.       Бельфегор вышел из гостинной, хлопнув дверью. В голове проносились воспоминания о детстве, о вечно что-то придумывающем отце, распланировавшем жизнь младшего сына еще до его рождения — с кем он будет учиться, с кем — дружить, на ком женится, с кем изменит. И хренов Луссурия указывал ему, что делать! Он ведь тоже человек. Тоже имеет сердце, пусть и залитое чужой кровью и подпитанное предсмертными криками его жертв; тоже имеет душу, хоть и безумно черную, грязную, местами отвратительную. Но даже он способен чувствовать. При чем, намного сильнее, чем кто-либо другой из окружающих его людей. Парень до последнего старался держать свою безразличную, веселую маску на лице, улыбаться в глаза хранителям, не психовать на разные мелочи — его сестра снова забыла про обед. Скуало снова отвесил подзатыльник за излишнюю грубость и разбрасывание едой на пару с Леви, Елена, сидевшая напротив, ни разу не подняла на него взгляд, Луссурия был сам не свой, ни разу не упрекнул шумящих хранителей за их отвратительное поведение, спокойно съел свою порцию и скрылся в коридоре. Все было не так. Он не привык чувствовать себя настолько паршиво, не привык не смотреть на Элен, не привык не сплетничать с сестрой, запершейся в своей комнате и избегающей любых разговоров со всеми. Остаток дня парень провел, как на иголках, вечно со всеми огрызаясь, не зная, чем себя занять и куда деться от пожирающих его сомнений. Сомнений на счет слов Солнца Варии. А что, если действительно попробовать встать на сторону Елены? Бельфегор лежал в постели, заложив одну руку за голову, а во второй крутил стилет. А что, если бы они встречались целый год, или, может дольше? А что, если бы она позвала его с собой? А что, если бы в их отношениях на месте Мукуро — оказалась она? Принц усмехнулся мелькнувшей в голове мысли — он бы не оставил её. Пошел бы следом и в огонь, и в воду, и в чужую семью. Конечно, в итоге оба были бы мертвы — от рук босса или по исходу войны, зато как, черт возьми, красиво! Романтично, словно в тупых книжках, которые Скуало заставлял читать, когда Бел был совсем мальчишкой. Парень несколько часов ворочался в постели, не в силах заснуть, переворачивая свои мысли и восприятие этого мира, пересматривал свое мнение на счет той или иной ситуации, каждый раз приходя лишь к одному — он был бы рядом с ней. Если бы они были вместе даже жалкую неделю, да хоть несколько дней — если бы его чувства были взаимны, он бы не потерял тонкую ниточку, связывающую их сердца. Плевать на то, что он там «строил». Пора приступать к новому проекту, несущему в себе гораздо больший смысл для самого Бельфегора.       Семья на первом месте — установка, по которой в мафии живут все. Нарушишь правила — окажешься в могиле. Но никто ни разу не пробовал понять, каково это, когда твой любимый человек — по ту сторону лодки, а брат и все, кого ты любишь — вместе с тобой. Бельфегор шатался по коридорам особняка, заходил в давно забытые комнаты, пытался найти место, в котором ему было бы комфортно и не так паршиво, но абсолютно везде он чувствовал себя чужим, несмотря на то, что живет в этом особняке добрые четыре года и знает его лучше, чем кто-либо другой. Он не замечал попадающихся под ноги офицеров, думая лишь о том, насколько он, поистине, мерзок: осуждает человека за предательство, после чего полностью соглашается с его мнением, принимает его поступок и готов пойти по его следам. Он, наконец, осознал, насколько чувства могут затуманить разум, и на что способен человек ради своей любви. Бел хотел поделиться этим, но боялся озвучивать. Скуало, Леви, босс. Они бы не поддались искушению. Не поняли бы его так же, как он понял Елену. Они сильны духом, знают свое место, умеют расставлять приоритеты — в отличии от него. Принцу с каждой минутой становилось все противнее находиться в своем теле, дышать, мыслить. Он убедился в том, что не имеет абсолютно никакой силы воли, узнал, насколько он, на самом деле, слаб, и благодарил судьбу за то, что у Варии есть босс, который сможет избавиться от ничтожного мусора и защитить свою, их семью от любых вторжений, не поддавшись внутренним сомнениям. Наверное, круто, когда ты не чувствуешь абсолютно ничего и ни к кому — даже к собственной сестре. Хорошо, что при этом ты умен, и даешь время и себе, и подозреваемому предателю на то, чтобы подумать, объясниться, а не бьешь напролом.       Бельфегор чувствовал себя еще хуже, чем до того, как начал ставить себя на место любимой девушки. Во-первых, он теперь тоже — предатель. Косвенный, конечно, но, если бы встал вопрос — бежать с Элен прямо сейчас или остаться с семьей, он бы, скорее всего, выбрал первый вариант. Просто чтобы быть рядом и знать, что она в безопасности. Во-вторых — на место мыслей о её поступке пришли совершенно новые размышления, задевающие его чувства намного сильнее. Насколько сильно она влюблена в Мукуро, если смогла пойти на такое? И ведь это произошло совершенно недавно. Не лишний ли он на этой увлекательной вечеринке, в этой тонущей лодке? Сколько еще таких попыток будет совершено, сколько времени ему придется ждать, пока она начнет испытывать такое к нему? И. начнет ли вообще?       Бельфегор не заметил, как оказался в спальном крыле напротив двери в комнату снайпера. Чертово подсознание снова сыграло с ним самую злую шутку, приведя его к единственному понимающему человеку. Бел хотел так много сказать ей о своих чувствах, о том, что он понял её, задать несколько, да что там, миллион вопросов, просто поговорить с ней, «случайно» коснуться её руки, подойти так близко, чтобы услышать стук её сердца, ощутить щекотку, вызванную кончиками её мягких волос, посмотреть в её бездонные темно-карие глаза, в которых он тонул каждый чертов раз, стоило столкнуться с ними. Взъерошенная челка мешала, лезла в глаза, нос, принося неприятные ощущения и закрывая обзор, иногда не позволяя разглядеть прекрасное милое личико брюнетки. Он любил. И очень хотел быть любимым. С раннего детства чувство собственной ненужности оставалось вместе с ним в виде огромного шрама в области груди, каждый раз напоминая, что не будет он счастлив. Не получит сказку на ночь от матери, не услышит от отца заветное «мой маленький наследник», не почувствует, как младшая сестра бесщадно дергает его за волосы, притягивая к своим детским губам для нежного поцелуя. Она всегда любила старшего брата, но он не замечал этого, постоянно отмахиваясь от надоедливого ребенка, а после новости о том, что она — наследница, вообще возненавидел её. Но не сейчас. Парень развернулся на 180 градусов и сделал шаг вперед, отходя от двери в комнату Елены, сунув руки в карманы, остановившись. Селеста ведь тоже могла понять его. С криками, сомнениями, но. А может, и нет. Он не знал, любила ли она когда-нибудь кого-нибудь. Не знал, были ли у неё отношения, и есть ли они сейчас — в голове мелькнули воспоминания о её танце с Хаято на Новогоднем балу. Он не знал совершенно ничего о том, что творится внутри неё, в её совершенно не отвратительной душе, чистой, словно слеза младенца. Пока что. А может, и нет! Он не знал. Ничего не знал, и это пугало, одновременно раздражая. Все пол года он только и делал, что обсуждал с ней планы по завоеванию сердца Элен, ни разу не спросив, как развиваются её отношения с капитаном, хотя прекрасно видел его взгляды, направленные на неё, её смущения, наивную радость в глазах. В сердце екнуло. Подсознание шепнуло лишь одно слово, заставившее принца почувствовать себя еще более мерзким, отвратительным и недостойным ни сестры, ни Елены — «Эгоист.» Бел понятия не имел, сколько времени стоял посреди коридора, забыв, что хотел пойти к Селесте, упасть на её плечо и рассказать о своих думах за прошедший день, но не смог этого сделать из-за. стыда? За спиной послышался щелок. Тяжелая дверь открылась, в нос ударил запах мятных сигарет.       — Ты топчешься здесь уже десять минут, — Елена стояла в проеме, смотря на принца с долей иронии, — Что хотел?       — Ничего, — бросил он, не поворачиваясь. Он не хотел видеть её глаза, милое личико, не хотел говорить с ней. Парень двинулся вперед, но рукав его пиджака перехватили.       — Давай поговорим, Бел? — Элен слегка потянула его на себя, намекая на то, чтобы он развернулся, но блондин не поддавался, — Пожалуйста.       Никогда и ни о чем она его не просила. Сестра босса Варии всегда была немного грубой, сдержанной, подстать своей семье и роду деятельности. Очень редко Бельфегор видел искренний блеск в её глазах, в частности, когда она разговаривала с Мукуро по телефону. В груди все сжалось от вновь нахлынувших неприятных чувств — зачем она зовет его, зачем пытается наладить отношения, если её сердце принадлежит другому? Но принадлежит ли? Он ведь совсем ничего не знает. Парень снова задумался и не понял, как на автомате вошел в комнату брюнетки вслед за ней. Она села на кровать, Бел же остался стоять у двери, не зная, что ему говорить и делать. Никогда прежде он не был так растерян.       — Слушай, я понимаю, что тебе сложно это понять, но.       — Я понимаю, — горько усмехнулся блондин, облокотившись на дверь спиной и запрокинув голову назад, ударившись с глухим стуком, вдыхая аромат мятных сигарет, зеленого чая и цветов, стоявших на столе, на полу, по всей комнате, — Я поступил бы так же, будь ты на месте вонгольского Тумана.       Элен непонимающе изогнула бровь и приоткрыла рот, тяжело вздохнув. Бельфегор шокировал ее своей реакцией второй раз за день — сперва он говорит о чувствах к своей семье, а теперь утверждает, что понял ее? Что поступил бы так же?       Первая мелькнувшая в голове мысль — а можно ли ему доверять после таких слов? Брюнетка хмурилась, хлопая ресницами, смотря в пол, обдумывая происходящее. Вторая мысль — «Будь я на месте Мукуро?». Пазл начал собираться воедино. Одно не могло существовать без другого — ни за что на свете Бельфегор не пошёл бы за кем-то другим. Девушка сжалась, наблюдая за каждым движением закурившего принца. Он ходил по комнате с поднятой со стола пепельницей в руках, душа Елену приторным ароматом клубники. Она ненавидела ее еще с той самой поездки с потрошителем на миссию во Францию — его сигаретами пропахли вся ее одежда и машина, кажется, слабый аромат летней ягоды все ещё не выветрился из кожаных сидений. Но сейчас этот вкус, оседающий на приоткрытых губах, казался ей самым лучшим из всего, что она чувствовала в своей жизни. Ей никогда не нравилась клубника и ее вкус. Брюнетка с доброй грустью вспомнила, как подарила пирожное с клубничным кремом Бельфегору, на 14 февраля в свои четырнадцать лет, как он отверг ее, как, спустя три года, она отвергла его. Девушка улыбнулась своим воспоминаниям — чертов замкнутый круг. Спустя еще три года, она снова отвергает его, а по прошествии двух месяцев, они вновь меняются местами. И когда уже найдётся эта точка преткновения — хрен его пойми. Елена знала, что чувства Бельфегора не угасли, несмотря на все, что произошло — он сам пришёл к ее комнате, но не находил сил, или желания, чтобы постучаться и войти внутрь. Даже если бы он не выполнил первое действие, она бы не обиделась, по крайней мере, сейчас. На сердце весь день скреблись кошки, не давая спокойно работать, кушать, дышать, нависая томным грузом над ее головой. Девушку тянуло к Бельфегору, отрицать это было бессмысленно, но она невероятно боялась снова обжечься, снова испытать незаслуженную боль, снова впустить кого-то в своё сердце и случайно, неосознанно сделать его основой своей жизни. Она — хранитель Варии, сестра Занзаса Скайрини, и она мало в чем отстаёт от своей семьи, но ее профессионализм не тушит ее девичьи чувства. Нельзя стать такой же хладнокровной и безразличной, как ее брат, просто начав убивать людей, особенно, когда ты — девушка, носитель пламени Дождя, и по своей натуре нежная итальянка. Елена не знала ничего о своей родной, биологической семье, и не особо хотела, поэтому равняться ей было не на кого. В двадцать лет хочется быть любимой, и с Мукуро она чувствовала себя именно такой, не понимая, где иллюзия, а где — правда. Любил ли он ее, или просто развлекался? Думать об этом не хотелось. Сердце постепенно залечивало раны, восстанавливало прежнюю чувствительность, хотя, Елена прекрасно понимала, что «прежней» не станет уже никогда.       — Ты когда-нибудь любил? — неожиданно спросила брюнетка, поднимая глаза на сидящего в кресле принца, — Так, чтобы по-настоящему. До бабочек в животе, до безумия, до затуманенного разума?       — Нет, — голос сухой, прокуренный. Бельфегор не выпускал пачку сигарет из рук на протяжении всего дня, — Ты ведь знаешь. Мы шесть лет живем под одной крышей.       — А Эшли? У вас ведь были отношения.       — Мне хотелось. — он замялся. Незачем Елене знать о его мягкой, нежной натуре, — Хотелось трахаться, вот и все.       — Мукуро был мои первым, — брюнетка закурила, встав с кровати. Теперь по комнате блуждала она, иногда бросая кроткие фразы, медленно повествуя принцу историю ее жизни, именно жизни, а не безвольного существования, берущей истоки примерно 2 года назад, — Ты не поверишь, но я очень сентиментальна, — девушка усмехнулась, смахнув накатившие на глаза слёзы, — Я думала, что все по-настоящему. Он был так убедителен в своих. чувствах.       Девушка неловко смеялась, скрывая слёзы, чувствуя себя счастливой впервые за несколько месяцев, несмотря на довольно тяжелый рассказ о своих первых отношениях. Бельфегор молча слушал Елену, прекрасно понимая, что ей нужно просто выговориться. Она хотела сделать это именно с ним: выплакаться в его плечо, потому что, казалось, никто из парней не может понять ее так трепетно и искренне, как он. Ее не раздражало его, словно безразличное, молчание, она знала, что он внимательно слушает, обдумывает ее слова, делает для самого себя какие-то выводы. Девушка расхаживала по комнате ещё в течение нескольких часов — оба совершенно не следили за временем — наслаждаясь своим монологом и запахом клубники, смешанного с мятой — невероятный вкус, безумно нравящийся ей, дурманящий голову, почему-то отдающий тёплом в груди. Что, блин, делал чертов Бельфегор с ее чувствами, с ее негативом, скопившимся внутри? Ураган — уничтожение. Даже молча; он умудрялся помогать просто свои присутствием, избавляя девушку от отвратительной тоски в душе, от скребущихся кошек на сердце. Он молчал, но она чувствовала его нежность, его понимание, поддержку. Она чувствовала, что это — точно не ничтожная иллюзия. На глаза вновь накатились слёзы, которые Элен смахивала с лучезарной улыбкой.       — Я пошёл бы за тобой, — Бел встал с кресла и подошёл к девушке, после того, как она закончила свой рассказ протяжным «Вооооот», — Представляешь, как красиво мы бы умерли от руки босса? — он усмехнулся, внутренне радуясь прекрасной улыбке брюнетки, украсившей ее милое личико с покрасневшими глазами, — Рука об руку, — он взял ее нежную ладонь в свою руку, сплетаясь пальцами, не сводя глаз с ее карих очей, — По одну сторону тонущей лодки, — из груди девушки вырвался сдавленный вздох, в носу защипало, но она сладко улыбнулась, чувствуя, как горячие слёзы обжигают ее щеки, стекая тонкими струйками, — Я понимаю твои чувства. Поймёшь ли ты мои?       Его губы мягко накрыли пунцовые уста брюнетки, не требуя продолжения, лишь осторожно коснувшись. Даже сейчас принц не переступал через очень тонкую грань, что было невероятно важно для Елены. Она не была для него «расходным материалом». Он прекрасно доказал это своими действиями, через нежные прикосновения и этот мягкий, почти невесомый поцелуй. Его челка приятно щекотала ее щеки и носик, горячее дыхание обжигало губы. Бабочки в животе. Невероятный поток приятного, сладостного покалывания, от которого хотелось самой вспорхнуть вверх, словно прекрасное насекомое, но сжимать мягкую ладонь принца было куда приятнее, как и слабо касаться его тонких, сухих губ.       — Прости меня, — вырвалось из ее груди слегка дрожащим голосом. Элен положила вторую руку на плечо парня, чувствуя, что ее ноги предательски подкашиваются от наслаждения и эмоциональной измотанность — она весь день была, как на иголках, думая, придумывая различные варианты этого разговора.       — Пора спать, — Бельфегор подхватил девушку на руки, видя по ее глазами, что ещё чуть-чуть — и она точно потеряет сознание от переизбытка различных чувств. Он заботливо уложил ее в кровать, благо, она была в пижаме, когда он пришёл, и, накрыв ее хрупкие плечи тёплым одеялом, вышел из комнаты, не желая мешать. Даже сейчас он все сделал идеально — не докучал расспросами, лишними прикосновениями, соблюдал ту самую грань. Даже Мукуро это не удавалось. Бельфегор прекрасно чувствовал все ее предпочтения, подсознательно знал, когда, что и как нужно сделать, чтобы мин кэра осталась довольна. Девушка стремительно проваливалась в сон, не имея сил на раздумья о произошедшем, но чувствуя себя невероятно счастливой, наполненной сладостным тёплом в груди, избавившейся от всех терзающих ее сомнений. Никогда она не чувствовала такого приятного облегчения.

***

      «Есть задание.» — сообщение от босса, благодаря которому Селеста выронила и телефон, и какао, только что налитый в её любимую кружку, с крахом разбившуюся о паркет. Девушка выругалась, протирая телефон от молочного напитка — слава богу, он хотя бы не разбился — и еще раз взглянула на сообщение, хмурясь и сомневаясь, что это не розыгрыш. Ни разу за пол года он ничего ей не отправлял, передавал приказы через хранителей, в особенности — Леви, который постоянно врывался в её комнату без стука, передавая поручения, а тут, вдруг, приложил такие усилия, чтобы снова нагрузить её работой в десять вечера. Сам не отдыхает, и другим не дает. Кажется, сегодня утром он чуть не убил её — может, не стоит рисковать своей жизнью и свалить в поместье Вонголы, пока её не хватились? Но тогда бедный особняк Савады точно рухнет, с таким же успехом, как сгоревший дом Дино. Сэл тяжело вздохнула, тихо спросив, за что ей это все, и неуверенно пошла в кабинет босса.       Стену починили удивительно быстро — офицеры уже приловчились заделывать огромные дыры, клеить новые обои, вешать новые картины, ставить новые вазы с цветами и стелить новый ковер. Коридор совершенно не отличался от того, который девушка видела перед тем, как в неё пустил пламя чертов босс. Селеста долго топталась возле двери в кабинет, боясь постучать, пока из-за неё не послышалось приглушенное «Входи.» Их вторая встреча тет-а-тет после её глупого признания. Щеки запылали, трясущимися пальцами девушка сжала ручку и потянула дверь на себя, быстро мелькнув в кабинет, опустив голову. Сердце бешено стучало. Она очень надеялась, что вместе с ним будет восседать какой-нибудь подлиза Леви, и при нем Занзас не заговорит о произошедшем, не станет ухмыляться, но чертов босс находился в кабинете совершенно один. Он что-то писал, заполнял какую-то таблицу, сравнивал значения из распечатанного документа с числами в его записях. Сэл неуверенно подошла к столу, но он не обратил на нее никакого внимания. «Оно и к лучшему» — мелькнула мысль, прежде чем Занзас тяжело вздохнул и, отбросив ручку, перевел взгляд на хранителя. Девушка сжалась, нервно сглотнув и отведя взгляд. Она стояла перед ним, словно провинившаяся школьница, пылала под его привычным презрительным взглядом, на двести процентов отражающим его внутреннее раздражение, направленное на неё. Лицо мужчины не выражало ни одной эмоции, как и обычно, а уж о чем он думал, глядя на её смущенные щеки и покусанные губы, — она и подавно не знала, боковым зрением наблюдая за каждым его движением.       — До завтрашнего утра, — голос совершенно спокойный, безразличный, такой же, как и обычно. Занзас взял в руки папку и, пролистав её содержимое, бросил в сторону девушки, — Важный документ.       — Поняла, — шепнула девушка себе под нос, не поднимая взгляд на босса, потянувшись к папке.       Хватило всего одного действия, одного предмета, чтобы он неожиданно вспомнил одно небольшое происшествие: по его кисти на мгновение прошло тепло. Мягкая, нежная энергия, очень слабая, быстро растворившаяся в его пламени, но кольцо Варии блеснуло алым светом, и это точно не был блик от стоящей на тумбочке лампы. Занзас оттолкнул блондинку, с которой собирался провести ту ночь, и уставился на свое кольцо, всматриваясь, не показалось ли ему после выпитой пол часа назад текилы. Но алый блеск разливался по кольцу, отдавая слабым нежным теплом, сливаясь воедино с пламенем мужчины. Это точно была Сэл. Либо у него — белочка, либо — она может передавать ему свое пламя.       — Ты посылала свою энергию, — неосознанно бросил босс. Он сам не понял, почему эта фраза сорвалась с его губ.       — Я случайно, — девушка вздрогнула, — Извини.       — Врешь, — он прекрасно чувствовал её ложь, а она совершенно не умела вести себя правдоподобно: сильнее сжала папку, опустила глаза в пол, уши покраснели, сливаясь с щеками.       — Я случайно зажгла кольцо, вот и все! — она развернулась спиной к боссу, дрожа от неловкости.       — Мусор, еще раз соврешь — пристрелю, — её наглость и наивность начинали бесить, а то, что он говорит с её спиной — вообще выводило из себя, — Развернись.       Сэл мгновенно выполнила приказ и снова опустила голову, переступая с ноги на ногу, сотрясая воздух лишними движениями. Она вспоминала тот момент, когда, в объятиях Скуало, поддалась чувствам и, не сдержавшись, зажгла свое кольцо, зная, что босс заметит алый отблеск, если не спит, не пьет и так далее по списку. Не получив ответ, хотя, на что она вообще надеялась-то, девушка решила, что босс «занят», и забыла о произошедшем, но Занзас прервал свое желанное дело, не понимая, какого хрена делает чертова девчонка и почему её энергия смогла слиться с его. Он знал, что может давать ей свое пламя, но чтобы обмениваться энергией на расстоянии в тысячи километров. Это просто не укладывалось в его голове.       — Что ты хотела? — Сэл подняла глаза на босса, но тут же отвела взгляд. Он слабо ухмыльнулся.       — Узнать, что ты в порядке, — шепнула она себе под нос, не понимая, есть ли смысл скрывать то, что за месяц командировки она по нему соскучилась, — Ты ни разу не.       — Я был занят шлюхой, а ты отвлекла меня, — Сэл посмотрела на босса, не понимая, зачем он говорит ей это, — В следующий раз — думай головой, прежде чем лезть к людям со своими никчемными чувствами, — его лицо выражало полную серьезность, а взгляд — ледяное безразличие. Больно. Очень больно. Сэл и не надеялась на какую-либо взаимность, но хладнокровие босса и абсолютное пренебрежение её чувствами, её жизнью, разбивали ей сердце.       Сэл отвернулась, сжав папку и зажмурив намокшие глаза, после чего быстрым шагом направилась к двери, но в сантиметре от её головы, о дубовую поверхность разбился стакан, порезав щеку и плечо девушки осколками, заплескав футболку янтарным напитком. Сэл замерла, боясь пошевелиться, вслушиваясь в происходящее за своей спиной, надеясь, что босс не решит подойти к ней. В нос ударил резкий запах алкоголя, к губам стекла струйка крови, оставив на пробу металлический привкус, и по инерции пошла дальше, капая с подбородка на белоснежную футболку, рукав которой уже слегка намок и окрасился в алый цвет из-за небольшого пореза.       — Я не отпускал тебя, — он не раздражен, или очень хорошо сдерживается. Сэл нахмурилась, но не от злости, а, скорее, сожаления — она повернула голову и с обидой посмотрела на босса, — В следующий раз — получишь в голову.       — Теперь я могу идти? — голос уверенный, обиженный, даже не дрожащий, несмотря на готовые вырваться слезы.       — Вали, — алые глаза скрылись за веками, мужчина скрестил руки на груди и закинул ноги на стол, вслушиваясь в тихие удаляющиеся шаги.       Обычно Сэл носилась по коридорам, как в жопу ужаленная, или, наоборот, громко топала, злясь на весь мир, когда Занзас говорил ей что-нибудь обидное или не отпускал к вонгольским друзьям. Но в этот раз, вместо привычного яростного топота, он услышал тихие, медленные шаги. Она была слишком расстроена, плелась по коридорам до своей комнаты с опущенной головой, не имея ни сил, ни желания сорваться на кого-нибудь из офицеров или впасть в истерику. Девушка легла на кровать, не разуваясь, уткнувшись щекой в мягкое одеяло. Из глаз покатились слезы: тихие, жалкие слезы. Она уже давно не рыдала так, как после первой миссии или перед роковым балом, не срывалась на крик, не закатывала истерики — слезы просто капали из глаз, смачивая горячие щеки, неосознанно, бесчувственно. Особенно, в последние дни — она была слишком измотана собственными мыслями, чтобы как-то реагировать на внешние раздражители и колкие фразы. Порез на щеке неистово защипало, стоило соленой слезе попасть к краям ранки. Сэл недовольно поморщилась, боль в груди возросла в несколько раз. Ничтожество. Новая игрушка для битья. Первые пол года он относился к ней более мягко, будто давал время привыкнуть, прежде чем делать из неё полноценного хранителя Варии — с этим статусом в придачу шли не только кольцо, авторитет и мнимое уважение среди альянса, но и летающие в сантиметре от головы стаканы, и оскорбления, и взгляд босса, вызывающий понимание о том, насколько она — никто, и не стоит даже пера в его волосах. Её не сломали пытки у Масстерони, не сломала месячная командировка, но чертов босс. Каждое его слово губило её самооценку и любовь к своей жизни. Он плевал на её чувства, да и в принципе на неё саму, и было бы насрать, не будь он её лидером и главным авторитетом. Зачем он два раза спас ей жизнь? Зачем он совершал свои тупые ошибки, приведшие к такому исходу? Зачем Бельфегор привез сестру в этот дебильный особняк? Сэл тихо ненавидела каждого, иногда всхлипывая носом, обвиняя близких людей в её проблемах. Белу стоило не вмешиваться, Скуало — попасть не в плечо, а чуть правее, когда он случайно выстрелил в неё из пистолета, желательно, прямо в сердце. Она не принесла бы ни одной проблемы ни Вонголе, ни лично каждому из её семьи.       — Семья, — усмехнулась Сэл, проговаривая это слово, как бы пробуя его на вкус. Усмешка переросла в тихий смех, а он, в свою очередь, в истерический хохот, смешанный со слезами. Девушка уткнулась лицом в подушку и громко закричала, выпуская весь негатив, накопившийся внутри, после чего, словно опустошившись, укрылась одеялом и, вскоре, уснула, забыв про переодевания, невыполненное задание, которое должно было быть готово к утру, про порезы на щеке и плече. Она выдохлась.       Следующие две недели Занзас успешно выполнял свой план, издеваясь над девушкой самыми изощренными способами, косвенно высмеивая её чувства, проводя свое время за придумыванием новых поводов дернуть её в свой кабинет или остаться с ней наедине, и все шло, как по маслу: с каждым днем блеск в ее глазах становился все тускнее, она перестала огрызаться с Леви, уголки губ опускались все ниже. Через неделю она перестала разговаривать, по крайней мере, в его присутствии, на все вопросы отвечая киванием головы, молча выслушивая нотации, претензии, веселые разговоры Луссурии и Елены. Занзас был доволен. Он знал, что постепенно ломает её, и что восстанавливать разрушенную самооценку придется Скуало. После такого отношения к себе она точно перестанет восторженно смотреть на своего босса, краснеть, когда он неосторожно задевает её локтем, обгоняя в коридоре. Уже перестала.       — Я сегодня уеду, — Занзас поднял глаза на вошедшую в кабинет девушку, удивляясь ее наглости. Не вопрос — утверждение, а сама вся трясётся от волнения и поджимает губы, — Сними браслет, пожалуйста.       Девушка уверенно подошла к боссу и протянула руку. Она знала, что он пошлет её куда подальше, но решила испытать удачу. Он прекрасно видел отчаяние в её грустных глазах, и уже хотел сказать ей пару ласковых, но сдержался. Она не говорила с ним две недели, молча выслушивала его упреки и тонкие отсылки к её признанию, благо, он догадался не издеваться над ней в присутствии других. А сейчас вечно веселая и беззаботная девчонка стоит перед ним с полными разочарования глазами. Он знал, что она ждет от него отрицательного ответа или нового упрека, и это злило. Занзас не понимал, почему его так бесит такое отношение к себе.       — Нет, — он снова вернулся к бумагам, над которыми сидел уже несколько часов. Сэл убрала руку и, развернувшись, собралась уходить, но её остановили, — И куда ты собралась?       Она молчала. Не произнесла ни слова, не издала ни звука, даже её привычного тяжелого вздоха Занзас не услышал. Все было по-другому. Она снова изменилась и стала такой, как он хотел, а ему снова, черт возьми, не нравилось.       — Я задал вопрос, — он оторвался от документов и посмотрел в спину девушки. Она развернулась, прекрасно помня прошлый опыт такого разговора, и отвела глаза в сторону. Плакать не хотелось — все слезы давным-давно кончились, а обида в груди стала неотъемлемой частью её чувств. Она привыкла всего за две недели. И сломалась. Бушующий Ураган не позволял ей это сделать в плену Масстерони, защищал её чувства, заменяя их на ярость, но с Занзасом все было по-другому. В его присутствии Ураган успокаивался, а спящее Небо теплом разливалось по всему телу, зная по опыту, что с этим человеком Сэл точно в безопасности. Но ему пришлось принимать удары Урагана босса. Оно было слишком слабо, чтобы противостоять им, и не смогло уберечь её нежные чувства от нескончаемой боли. Занзас взял девушку за запястье и потянул на себя. Замочек браслета щелкнул, сам предмет упал на колени мужчины, освобождая руку девушки. Сэл непонимающе уставилась на босса, растворяясь в его совершенно безразличном взгляде, — Выйдешь за территорию — пристрелю.       — Тогда зачем ты снял браслет?       — Захотел.       — А я хочу уехать. Всего на пару часов.       — Мне плевать, мусор, — он сжал её запястье, потянув к себе. Девушка попыталась вырваться, но Занзас лишь ухмыльнулся. Точно так же, как и все две недели, когда говорил какие-нибудь колкости, — Будь послушной и тогда, может быть, я перестану видеть в тебе лишь жалкое ничтожество. Может быть, — он притянул её еще ближе, заставив наклониться к своему лицу, — Ты меня заинтересуешь. На одну ночь.       — Какой же ты урод, Занзас, — прорычала Селеста ему в губы, сдерживая слезы. Обида пылала в груди — как она могла полюбить его? И почему слабый трепет в её душе находился даже сейчас, после двух недель подобных усмешек и слов? Шатенка дернулась и пошла к выходу. Плевать, что он скажет, плевать, что он сделает — девушка рефлекторно увернулась от летевшей в неё статуэтки, даже не оборачиваясь.       — Лучше остановись.       — Я ненавижу тебя!       Сэл закричала, казалось, на весь этаж, так сильно, что у босса Варии слегка загудело в ушах. Он привык к крикам Скуало, которые звучали в несколько раз громче, но её девчачий голос очень сильно отличался от мужского баса, а произнесённые слова эхом отдавали в голове. Занзас одарил Селесту, вернее, ее спину, скрывающуюся за дверью, презрительным взглядом. «Ненавидит она», — мелькнуло в голове мужчины, стоило ему услышать быстро удаляющиеся шаги, — «Деловая, блять. Будто мне есть дело». Занзас достал бутылку с алкоголем, испытывая невероятное желание расшибить ее о чью-нибудь голову, но, стараясь держать себя в руках, плеснул янтарный напиток в стакан и, сжав последний в руке, подошёл к панорамному окну, из которого открывался вид на всю территорию перед особняком: бассейн, гостевые домики, мангальная зона, тренировочная площадка, главные ворота, посты охраны и псарня, снизу просматривалась даже часть крыльца. «Спасаешь ее, терпишь, а она ненавидит, видите ли». Занзас тяжело вздохнул. Он ведь добивался именно этого. Чертова девчонка должна была возненавидеть его и забыть о своих наивных чувствах, наконец обратить внимание на патлатого капитана и жить в любви и счастье. Все две недели Занзас считал это самым лучшим и гуманным решением. Он не мог ответить ей тем же, а она заебала отводить взгляд и кусать нижнюю губу, когда они находятся в одном помещении. Вот только теперь, почему-то, совершенно не хотелось, чтобы она переставала это делать. Не хотелось слышать отголосок последней произнесённой ею фразы и думать об этом. Идеальный план, по исполнении которого оба, и даже Скуало, должны были быть в «плюсе», дал первую, крупную трещину. Впервые в жизни его идеи с крахом провалились, и это злило. Но особенно бесил факт того, что ему не нравится исход. Он не в «плюсе». Подсознание тихо шептало, словно смеясь над его действиями и мыслями, что Селеста плотно засела в голове босса Варии, и его желания не пропадут бесследно. Впервые он чувствовал, что хотел бы вернуть кого-то в свой кабинет и сказать пару ласковых, хотел бы снова увидеть полные слез глаза девчонки, услышать ее жалкий лепет о том, что он не имеет права ее удерживать. А он и не удерживал. Просто отдал приказ, потому что она — его подчиненный. И наплевать, какое у него содержание, она не может ослушаться. Она принадлежит ему.       Занзас прикрыл глаза, запрокинул голову назад и усмехнулся — Селесты уже десять минут нет в его кабинете, а он до сих пор прокручивает в сознании ее последнюю фразу, брошенную дрожащим громким голосом. Он заставил ее возненавидеть себя, чтобы выгнать из своей жизни и головы, но сейчас, горько ухмыляясь и ненавидя собственные чувства, осознавал всего одну простую вещь — он не хочет, чтобы её в ней не было.

***

      Еще никогда Бельфегор не чувствовал себя так облегченно. Все недомолвки были разрушены, в душе воцарило приятное облегчение. Парень быстро дошел до своей комнаты и, упав в постель, заснул за считанные минуты, самым спокойным и сладким сном, когда-либо бывшим в его жизни. На следующее утро, за завтраком, он впервые за несколько дней, да что там, впервые за месяц, еще после командировки, увидел смущенную, искреннюю улыбку Елены. Крики Скуало, нотации Луссурии, летающая посуда — все это, теперь казалось ему таким веселым, по-настоящему интересным. Он ши-шикал, бросаясь едой в Леви, и чувствовал себя прекрасно.       Первую неделю между принцем и Элен присутствовало неловкое, смущенное молчание — она не оставалась наедине с ним, а он и не напирал, давая и себе, и ей время на то, чтобы все обдумать. Пару раз они встречались в беседке, в которой прошло их неудавшееся свидание, и говорили о всякой ерунде, наблюдая за закатом, осторожно касаясь друг друга. Бельфегор вкладывал ладонь брюнетки в свою королевскую руку, слабо сжимая, чувствуя приятный трепет в груди. Елена любила класть голову на его плечо, обнимать его руку, наслаждаясь легким покалыванием в животе, смеясь, радуясь жизни. С ним все было так легко и беззаботно, что Елена, пару раз перед сном нервно кусала губы, осуждая себя за то, что на протяжении долгих лет не замечала принца. Его Ураган вел себя совершенно по-другому в союзе с её Дождем, созданным через нежные прикосновения, так же, как и её Дождь. С Белом девушка могла быть собой — такой, какой её никто никогда не видел. Брюнетка, всегда одетая в строгие костюмы или откровенные наряды, вдруг начала носить нежные платья и завивать волосы. Её образ портил лишь крупный черный браслет, который Бельфегор постоянно незаметно рассматривал. К концу второй недели тесного общения с девушкой, он решился прийти к боссу с своеобразным отчетом, воспользовавшись небольшой хитростью.       — Босс, — блондин встав перед столом, сунув руки в карманы пиджака, — Я уезжаю на задание.       — Вали, — мужчина даже не поднял глаза на предмет его беспокойства.       — Я провел с Элен две недели, — на его лице появилась улыбка. Жуткая, как считал Занзас, — Могу с уверенностью сказать, что она полностью на нашей стороне. Тебе стоит снять с неё браслет.       — Можешь прекращать слежку за ней, — брюнет продолжал читать отчет, но, на самом деле, внимательно слушал парня. Он не говорил ему о завершении его «задания», и прекрасно понимал, что Бельфегор не просто так ошивается возле его сестры — стал бы он без напоминаний что-то делать, ага, — Я сам разберусь.       — Он бесполезен, — Бел сел на стол, намекая, что хрен куда уйдет, пока не убедится в исполнении своей «просьбы».       — Мусор, сгинь.       — Я очень хорошо…       — Свали.       — Ши, босс, разве ты сам не хочешь наладить с ней отношения? — Занзас прикрыл глаза, — Она много раз говорила, что переживает за тебя.       — Ты бы так за свою жалкую пародию переживал, чем за мои с Эл отношения. Свали отсюда.       — Какую пародию?       Бельфегор вылетел из кабинета после того, как в него прилетел стакан, а босс потянулся за пистолетом. Принц знал, что Занзас его услышал, и обязательно примет к сведению его небольшой доклад. Во-первых, Бел думал, что босс совсем наивен, и не поймет, что не просто так он — королевская особа — продолжает выполнять приказ, данный еще несколько месяцев назад. Какой хороший подчиненный! Ему определенно нужна прибавка к зарплате или, хотя бы, премия! Но, конечно же, нет. Занзас не собирался платить ему за то, что Бел так близок с его сестрой. Скорее, наоборот: принц должен вносить плату за то, что сердце Елены выбрало его. Но это уже дела свадебные.       Во-вторых, принц, несомненно, желал девушке всего самого лучшего, поэтому вскользь упомянул о переживаниях Елены на счет их с боссом отношений. Пока он на задании, кто-то должен быть рядом с мин кэрой, кроме Луссурии и Селесты. Прошло целых две недели — самое время для Занзаса, чтобы окончательно успокоиться и начать общаться с сестрой не на уровне «Доброе утро — спокойной ночи». Занзас не хотел признавать то, что, на самом деле, соскучился по сестре и обычным беседам с ней, вернее, ему хотелось снова послушать её разговоры с Луссурией, развалившись рядом с ними в гостинной, делая вид, будто ему не интересно. На самом же деле, ему было просто приятно проводить время в такой спокойной, дружеской обстановке. Он не вслушивался в их разговоры, кемарил или наблюдал за огнем в камине, иногда — читал, просто находясь в их компании. Мужчина встал с кресла и, накинув пиджак, вышел в главный коридор. Из гостинной, как и всегда, доносился тихий смех, громкий голос Скуало — он не умел говорить по-другому — и это даже не бесило. Занзас вошел в комнату, но на него не обратили никакого внимания — это не было чем-то удивительным, он часто сидел вместе со всеми после трудного дня, но в этот раз он хотел сделать кое-что другое. Елена листала журнальчик вместе с Луссурией, иногда показывая что-то читающему книгу мечнику, пока её руку не перехватили, потянув вверх. Девушка вскрикнула, но не от боли, немного испугавшись — Занзас осторожно сжимал её запястье грубыми пальцами, пока расправлялся с замком на браслете. Черная хрень ослабила свою хватку и полетела вниз, но брюнет ловко перехватил её. Скуало улмыльнулся, наблюдая за невероятно спокойным лицом босса и удивленным — Элен.       — Что это тебя так раздобрило? — Скуало вернулся к тексту, — На Сэл браслета тоже не было.       — Наш босс такой душка! — восторженно лепетал Луссурия, предлагая Занзасу посидеть вместе с ними, уже наливая чай в чистую чашку, — Ну же, раз Сэлли уехала, составьте нам компанию!       Занзаса словно кольнули чем-то очень острым. Он прикрыл глаза, остановившись на пол пути к выходу.       — Ой, кажется, кому-то пизде-е-ец, — пропела Элен, судорожно усмехнувшись. Чашка в её руке слегка затряслась.

***

      Селеста стояла у озера, дрожа от обиды и съежившись от холода — приезжать к водоему посреди ночи в легком, летнем платешке — было определенно хреновой идеей. Но она совершенно не думала о погоде и собственном комфорте, когда уезжала из особняка два часа назад. Не думала и о реакции босса. Да наплевать, что он скажет, когда она вернется, сколько стаканов примет её голова, сколько раз он пустит свое пламя в её сторону. В следующий раз она, возможно, и уворачиваться не станет. Сэл усмехнулась, когда глаза снова намокли — она любила его даже сейчас. Что-то глубоко внутри шептало, что он, на самом деле, не такой, что чертов босс Варии способен вести себя по-другому, что в его действиях есть какой-то скрытый смысл. И именно эти мысли не позволяли ей возненавидеть Занзаса. Ноги затекли, она замерзла, устала, глаза закрывались, голова болела, но возвращаться домой совершенно не хотелось. Даже садиться в эту чертову машину Варии, стоящую у нее за спиной — не хотелось. Остаться здесь, на берегу небольного озера, где её точно никто не мог найти и потревожить, слиться воедино с природой, забыть обо всем — вот, чего желало её сердце. Шатенка стояла под бескрайним ночным небом, чувствуя себя, как никогда — в своей тарелке, наслаждаясь прохладным, слабым ветром, бьющим в лицо, не слыша ничего, кроме шелеста деревьев и подступающих к ногам слабых волн. Сзади послышался приглушенный шум двигателя. Черный джип съехал с дороги, остановившись в нескольких метрах от машины Селесты. Она тяжело вздохнула, улыбнувшись, представляя, какое изящный танец на её чувствах её ожидает.       — Ну, начинай, — она подошла вплотную к вышедшему из машины боссу, скрестив руки на груди, опустив взгляд в землю и продолжая улыбаться, — Приехал снова поиздеваться?       — Какого хуя, Селеста, — девушка вздрогнула. Не вздрогнула — ахринела. Он приехал, чтобы прикончить её, а не посмеяться, его ледяной, хриплый голос говорил, кричал об этом. Шатенка неуверенно подняла глаза, нервно сглотнув. Бежать. Нужно просто бежать, как можно быстрее. Пять минут назад она хотела погибнуть от его руки, но, увидев шрамы, распространившиеся на его лице, вдруг осознала, как прекрасно жить, бесить Леви и наслаждаться летним ночным воздухом. Сэл сделала шаг назад, чувствуя себя беспомощной жертвой очень, о-о-очень голодного льва. Он не сводил с неё глаз, как тогда, в холле, вот только Елену удалось уберечь, а Сэл уж точно никто не поможет.       — Б-босс, — голос неистово дрожал, как и все её тело. Рука мужчины медленно потянулась за пистолетом. Еще шаг назад — он по-прежнему смотрит на неё, взгляд звереет все сильнее с каждой секундой. Это конец.       Селеста боялась разворачиваться к нему спиной, поэтому медленно отходила назад, но после нескольких шагов — чертов Занзас тоже двинулся с места. Единственное желание — закричать, провалиться сквозь землю и прекратить свое существование прямо сейчас, но не от его рук, да лучше бы вообще вернуться на 18 лет в прошлое и погибнуть еще в утробе матери. Как — черт его знает, хоть как-нибудь, сделать хоть что-то, лишь бы Занзас не смотрел на неё так убийственно. Привкус крови в горле, дрожь по всему телу, боль в груди от бешенного сердцебиения — если он не убьет её, она умрет сама. Селеста судорожно перебирала фразы в голове, пытаясь подобрать подходящую, чтобы хотя бы попытаться успокоить разъяренного льва, сжимающего в руке свой пистолет до побеления костяшек. Молчаливая попытка уйти как можно дальше могла бы продолжаться до бесконечности долго, но Сэл, совершенно неожиданно, наткнулась спиной на ледяную машину. Дальше идти не куда, а Занзас лишь приближается. На его губах даже не появилась хищная ухмылка — настолько он был зол. «Доигралась».       — Занзас, я просто хотела побыть одна! — единственное, что пришло ей в голову. Времени на раздумия уже не осталось, а сказать что-то было необходимо, хотя бы для того, чтобы в воздухе перестало искриться от невероятного напряжения.       Но он молчал, сокращая расстояние между ними до предела. Она ощущала его ярость каждой клеточкой своей кожи, видела, как напряжено его тело, и какое спокойствие выражает его лицо. Он убьет её, и глазом не поведет. Ему ведь наплевать.       — Не хочешь говорить — просто прикончи меня да и все, зачем ты выжидаешь эту тупую паузу?       — Ты так и не поняла? — он зарычал, заставил её заткнуться и забыть свое имя. Она много раз выводила его из себя, но такую ярость в его голосе слышала впервые. Мужчина был слишком близко. Увернуться от пули с такого расстояния практически невозможно. Сердце девушки бешено колотилось, воздуха в легких не хватало из-за невыносимой паники, в которой она находилась, тело тряслось, совершенно не слушаясь хозяйку. Слезы непроизвольно покатались из глаз обжигающими струйками. Успокоиться и взять себя в руки не получалось, как бы она не старалась, потому что невозможно это сделать, когда в метре от тебя, в ярости, стоит босс Варии и направляет свой пистолет прямо тебе в лоб, а за твоей спиной ледяная поверхность машины, — Я решаю, когда тебе выходить из замка, я решаю, с кем ты можешь видеться, а с кем — нет, я решаю, когда тебе умереть, — Занзас подошел к девушке вплотную и приставил дуло к подбородку. Он немного наклонился и посмотрел ей в глаза убийственным, полным ярости взглядом. Его горячее дыхание обжигало её замерзшую кожу. В глазах девушки немного расплывалось из-за нескончаемого потока слез, но она отчетливо видела его яркие шрамы, распространившиеся на все его лицо; отчетливо видела свое отражение в его алых очах, прекрасно слышала, как он сжимает рукоятку пистолета, приставленного к ее горлу. Из груди рвался крик, но она лишь кусала губу, боясь лишний раз пошевелиться. Смерть была слишком близко. Настолько близко, что сдвинься Селеста на сантиметр вперед — столкнется с ней лбами. В голове неприятно загудело, тело трясло из-за огромного стресса и летней ночной прохлады. Ярость переполняла мужчину, костяшки пальцев, сжимающих рукоять пистолета, побелели. Он ненавидел её. Ненавидел, потому что его невероятно тянуло к ней, потому что она разжигала пламя внутри него, ненавидел то, что он может чувствовать. Но её губы так и манили к себе, напуганные глаза завораживали. Он не мог сдержаться, — Потому что ты — моя грёбанная собственность.       Занзас бросил пистолет в сторону и, резко прижав девушку к себе, впился в её уста грубым поцелуем, жадно и больно кусая их. Наплевать на все, наплевать на свою ненависть — это то, чего он очень давно хотел. Селеста вынужденно поддалась вперед, сжав рубашку на его груди, цепляясь за нее, словно за спасительную ниточку, чувствуя, что иначе она просто упадет — ноги сделались ватными из-за стресса и полного непонимания ситуации. Сэл сжала губы, несмотря на то, что он больно кусал их, периодически нежно лаская языком, требуя ответа. Но девушка не поддавалась — какого черта вообще происходит? Десять секунд назад Занзас держал пистолет у её горла, желая пристрелить её, шрамы на его лице не предвещали ничего хорошего, но. он целует её. Или босс просто спустил курок? Сэл совсем обмякла — а что, если так и есть? Что, если она уже мертва, и происходящее — жалкая игра её подсознания? Но все сомнения были развеяны, когда мужчина больно сжал её тонкую шейку, заставляя инстинктивно приоткрыть рот и, слабо ухмыльнувшись, не отрываясь от её губ, наконец проник языком внутрь, прижимая её к себе все сильнее, сдавливая грудь, перекрывая доступ к кислороду. То, о чем она могла лишь мечтать. Плевать, даже если ей все это снится. Сэл обхватила шею мужчины, поддаваясь вперед, желая полностью раствориться в нем, в его крепких объятиях. Она тяжело дышала, отвечая на поцелуй, сходя с ума от бешенного ритма своего сердца, от мурашек, вызванных его грубыми прикосновениями, от осознания происходящего. Занзас прокусывал её губы, наслаждаясь её сдавленными стонами от боли, слизывал кровь и повторял это снова и снова, сплетаясь с её языком, заводясь лишь сильнее от её жалких попыток оторваться. Она сжимала волосы на его затылке, не имея сил и желания сопротивляться.       — Чертова девчонка, — прорычал Занзас, оторвавшись от её кровоточащих губ, смотря в её напуганные, но до безумия влюбленные глаза. Такие же, как две недели назад, еще до того, как она призналась, до того, как он начал издеваться над её чувствами, — В машину. Бегом.       Но он сам не отпускал её, крепко прижимая к себе за талию, не желая разрывать эти объятия. Сэл осторожно коснулась его щеки, бледнеющих шрамов, вызывая у мужчины совершенно новые ощущения и сильнейшую волну мурашек. Он прислонился своим лбом к её и закрыл глаза, подавляя желание снова впиться в её губы, жадно прикусить их, насладиться её сладкими, сдавленными стонами. Никогда и ничего в своей жизни он не желал настолько сильно, и это бесило. До дрожи. Он злился. Он хотел придушить её прямо сейчас и избавить себя от её чертового присутствия в своей жизни, от сраного трепета в душе, от ревности к акульим отбросам и вонгольским ублюдкам.       Она нравилась ему.       Он понимал это, но совершенно не хотел признавать. Шрамы снова начали проявляться, рука больно сжала бок девушки. Единственное желание — прикончить её прямо сейчас, избавить себя от трепета в груди, выбросить ее из своей головы, больше не видеть эти чертовы глаза, эти чертовы губы, к которым его так тянуло. Занзас разжал кулак, собираясь испепелить её своим пламенем, больше не в силах сдерживать ярость. Он отпустил её, отстранившись, но она не сделала ни шагу назад. Он ожидал хоть какой реакции — плача, криков, извинений, но явно не того, что она продолжит стоять прямо перед ним, молча ожидая его дальнейших действий. Он чувствовал её дыхание, слышал сердце, готовое выпрыгнуть из ребер. Её рука осторожно коснулась его горячей груди. Он открыл глаза и столкнулся с её взглядом, пробившим его на дрожь: она смотрела на него, словно маленькая глупая девочка. Она даже не понимала, что сейчас в руке её босса вспыхнет пламя, и от неё не останется даже кучки пепла. Занзас нахмурился, всматриваясь в её милое личико, зверея лишь сильнее — такая слабая и беспомощная, бесполезный кусок мусора, заставляющий плавиться его ледяное сердце. Но, может, она была такой только с ним? Он не хотел чувствовать это, думать об этом. Занзас развернул ладонь в её сторону. Пламя ярости постепенно разливалось в крови, циркулируя к руке, приятно покалывая пальцы, концертируя энергию, которая была готова спалить любую цель. Просто выпустить пламя и все, проблема будет решена. Занзас не сводил глаз с Селесты, наблюдая за её щенячьим взглядом, за дрожащими кровоточащими губами. Уголки его губ слегка дрогнули. Занзас задумался — неужели, все? Он. видит её в последний раз? Но почему это не приносит ему никакого облегчения? Скайрини даже не понял, как Сэл прижалась к его груди, просунув руки под пиджак и скрестив их за его спиной. Она тихо всхлипнула и сильно сжала его рубашку. Из глаз снова потекли горячие слезы, которые Занзас прекрасно чувствовал своей грудью. Она не могла сдерживать эмоции, потому как подсознание шептало, что, скорее всего, больше такого не повторится. Минутная слабость. И провести эту минуту нужно так, чтобы хватило на всю жизнь.       Мужчина пошатнулся от неожиданности, из груди вырвался сдавленный вздох. Он сильно хмурился, смотря на макушку девушки, которая снова тихо всхлипывала у него на груди. Сердце болезненно щемило. Занзас не мог понять, что это за противное чувство, не позволяющее испепелить это хрупкое тельце, прижимающееся к его теплому телу. Пламя ярости исчезло, не успев появиться. Чертова Селеста даже не понимала, что он чувствует, что он собирается сделать — она просто обняла его, потому что этого так сильно желало её сердце. Окунуться в его объятия, прижаться к горячей груди, полностью раствориться в нем, снова ощутить то самое разливающееся по телу тепло, чувство полной безопасности, слышать размеренное биение его сердца. Это все, чего она хотела, о чем она мечтала. Быть его, принадлежать ему хотя бы несколько минут — это время стоило всего, что у неё когда-либо было и будет. Она любила его. До дрожи в коленках, до бабочек в животе, до краснеющих от смущения щек. Он — самый авторитетный, жестокий и хладнокровный босс мафии, издевающийся над её чувствами последние две недели, относившийся ко всем, даже к собственной семье, как к куску дерьма, но несмотря на это, он все еще не убил чертову ходячую проблему, путающуюся у него под ногами не первый месяц. Он признал её членом семьи, своим хранителем, сам сделал кольцо для нее и наделил его своим пламенем. А сейчас, вместо выстрела, он поцеловал её — так страстно и желанно, будто уже давно хотел этого, так же, как и она.       Занзас смотрел на дрожащую девушку, сдерживающую свои слезы, и, хмурясь, хлопал ресницами. Его шрамы исчезали, ярость, бушевавшая в груди жалкую минуту назад — стремительно угасала. Он снова не смог. В душе мужчины что-то щелкнуло, не позволив убить её прямо сейчас. Он дотронулся до дрожащего плеча девушки, осторожно сжав его. Ему просто захотелось притронуться к её замерзшему телу, но это желание переросло в слабое объятие. Селеста прижалась к его груди еще сильнее, почувствовав горячую мужскую ладонь на своем хрупком плечике, и мягко улыбнулась самой себе, прикрыв глаза, растворяясь в слабых объятиях босса. Даже если это всего лишь сон — еще никогда она не чувствовала себя настолько счастливой. Всего несколько мгновений, проведенных с ним. Он был рядом, не отталкивал её, позволяя обнимать себя и делал это же в ответ. И плевать, что будет дальше. Хотелось просто ощущать его тепло, прикасаться к его телу, примкнув горячей от слез щекой к его не менее горячей, жесткой, словно стальной груди, проводить пальцами по его спине, скрытой такой прекрасной, особенной рубашкой, пропитанной знакомыми запахами крови, пороха и ароматом виски. Сердце трепетало, сознание не верило, на губах растянулась мягкая улыбка. Всего одна минута. Он обнимает её, так осторожно сжимая её плечо, словно сам не понимает, что происходит.       — Пошли, — ледяной, безразличный голос. Такой привычный и родной, отдающий легкой обидой в районе груди. Все такой же бесчувственный, несмотря на произошедшее только что. Занзас, как обычно, не показывал ни одной эмоции, хотя в его груди снова воцарил полнейший хаос.       Селеста расцепила руки за спиной мужчины и сделала шаг назад. Он развернулся и, не думая, быстрым шагом направился к машине, стоявшей в нескольких метрах от девушки. Он позвал её с собой, значит, она должна идти, должна оставить свою машину. Сэл проверила наличие важных вещей в автомобиле и, закрыв его, быстрым шагом направилась к черному джипу, смахивая остатки слез с пылающих щек. Занзас уже сидел внутри, крепко сжимая кожаную обивку руля и прикрыв глаза. Что это только что, блять, было. Он сжимал челюсти, хмурясь на самого себя, потому что прекрасно чувствовал все то же самое, что и до поцелуя с ненавистной девчонкой, хотя, в глубине души он надеялся, что, если поцелует её — все прекратится. Но желание сделать это снова, прижать её к стене, ощутить её приятную горячую кровь на своих губах заставляло его ненавидеть все вокруг с невероятной силой. Он не хотел это чувствовать. Он ненавидел трепет в своей груди, ненавидел мурашки, которые накрывали его тело каждый раз, когда горячая ладонь ходячей проблемы касалась его тела. Это бесило. Но еще сильнее бесило то, что она может принадлежать кому-то другому, может смотреть на кого-то так же, как на него, может касаться любого жалкого мусора. Занзас сжал руль сильнее, вспоминая, как акула обнимал её, когда они тренировались, когда вместе спали на диванчике в гостинной. Она должна быть только его. Его личным мусором, который он ненавидит так же сильно, как хочет прижать к своему телу. Но чем была вызвана эта ненависть? Занзас понимал, что просто не хочет признавать совершенно новое для себя чувство, поэтому душит его пламенем ярости, но, твою мать, каждый раз, стоит ему посмотреть в глаза чертовой Селесты, оно вспыхивает, подминая под себя пылающий Ураган. Он не мог избавиться от него. И от неё.       Осознание произошедшего пришло лишь тогда, когда Занзас выключил свет в машине и тронулся с места. Селеста пристегнулась и вздрогнула. В горле встал ком — она понятия не имела, что теперь будет и как вообще реагировать на произошедшее. Она осторожно взглянула на босса, прикусив уже искусанную им нижнюю губу и еле сдержалась, чтобы не запищать от боли и не нарушить воцарившее молчание. Он был абсолютно спокоен, вернее, выглядел, как обычно: нахмуренные брови, опущенные уголки губ, холодный взгляд, устремленный на дорогу, ни разу не отвлеченный на что-либо другое. Занзас не гнал, плавно поворачивал руль на поворотах и наслаждался воцарившим спокойствием, постоянно уходя в себя и забывая о присутствии девушки на пассажирском сидении. Но каждый раз вспыхивающий в душе трепет заставлял его незаметно взглянуть на предмет своей головной боли, крутящий кольцо Варии в пальцах, глупо пялящийся на свои острые коленки, неприкрытые короткой юбкой летнего платья, и облизывающий свои покусанные губы. Он не хотел ничего говорить, а она боялась задавать интересующие её вопросы. Занзаса устраивали тишина и спокойствие — от неловкости Сэл даже не шевелилась, лишь крутила головой, смотря то на дорогу через лобовое стекло, то в окно, но ни разу, с самого момента начала поездки, она не подняла взгляд на босса. Его забавляло её смущение, он чувствовал повышение температуры её тела, замечал, как она покрывается мурашками каждый раз, стоит ему сильнее сжать руль. Любой исходящий от него звук вводил её в ступор, сердцебиение учащалось, а легкие отказывались принимать воздух. Она замирала, слабо вздрагивая, опуская взгляд и сжимая челюсти.       Почему он молчит?       Сэл невероятно хотелось, чтобы он снова начал ругаться за её неповиновение, возмущался, говорил, какая она безмозглая и как сильно его бесит, но он не издавал ни звука, иногда тяжело вздыхая, вбирая в легкие слабый аромат персиков. Он уже давно успокоился. А вот Селеста сходила с ума от абсолютного непонимания произошедшей ситуации. Что это, черт возьми, значит? Он снова издевался над ней? Но. Этот поцелуй был слишком чувственным и желанным, чтобы походить на обычную наигранность. Даже Занзас не мог притворяться настолько искусно. Значит. Сэл тряхнула головой, отгоняя безумные мысли, но после снова вспомнила, как жадно он кусал её губы, почти рыча от удовольствия, с какой силой прижимал её к себе, держа за талию, впиваясь пальцами в тонкую ткань платья, сжимая её и оттягивая на себя, как быстро билось его сердце под её маленькой ручкой, лежащей на его груди. Но ведь он не мог чувствовать то же, что и она? По телу прошлась волна мурашек, бабочки в животе взлетели, кружась в буйном танце, заставляя Селесту тяжело вздохнуть, сжать ручку автомобильной двери до побеления костяшек и заерзать в кресле. Она невероятно хотела ощутить все это еще раз, и это сводило с ума. Занзас повернулся. Девушка прекрасно слышала шелест его волос о высокий воротник пиджака, чувствовала его взгляд. Но он был не таким, как прежде — от него хотелось не жалеть о своем существовании, а всего лишь провалиться сквозь землю или выйти из машины на скорости 80 км/ч. Щеки запылали так, что их закололо, или смущенной Сэл просто начало мерещиться все подряд. Она снова прикусила губу, на этот раз так сильно, что даже здоровая кожа сильно повредилась бы, но шатенка забыла о ранках, оставленных боссом. Пронзительная боль прошлась через всю нижнюю челюсть, заставляя вздрогнуть от крайне неприятных ощущений. Сэл прижала пальцы к губе, недовольно фыркнув и нахмурившись. Занзас тихо усмехнулся, снова устремив свой взгляд на дорогу. Он слабо ощутил на себе исходящую от девушки неловкость, но сам не чувствовал того же. Он просто сделал то, что хотел. Ничего больше. А что уж там надумает себе эта девчонка — не его проблемы. Так же, как и то, что она в него влюбилась.       Сэл вылетела из машины сразу, как они приехали, и быстро побежала к себе. Слава богу, что в четыре часа утра хранители уже (или еще) спали, и ни у кого не возникнет вопросов, на которые Сэл уж точно не хотелось отвечать. Она на цыпочках прошла по коридору третьего этажа и вошла в свою комнату, осторожно прикрыв дверь, стараясь издавать как можно меньше звуков. Сердце трепетало, губы невероятно жгло и щипало, девушка упала на кровать и уставилась в потолок. Глупая улыбка озарила её покрасневшее лицо, но, спустя несколько минут, пришло осознание. Он просто воспользовался ей. Занзас забудет про этот поцелуй так же быстро, как постоянно забывает о её присутствии в своей машине. В носу защипало, в груди нарастала сильная обида — на него, но, в особенности, на себя. Как можно было так глупо поддаться чувствам и позволить ему воспользоваться собой? Она ведь даже не пыталась сопротивляться, не хотела этого. Из глаз покатились слезы, тонкими струйками спускаясь по вискам. Девушка сжалась в клубочек, зарываясь носом в коленки, и тихо всхлипнула. Её абсолютное безволие, обращенное к нему, заставляло осуждать саму себя. «Ты — шлюха, Сэл. Отличный статус для хранителя Варии», — мелькало в голове вместе с воспоминаниями о поцелуе с Хаято на балу и со Скуало, прямо в этой комнате, несколько месяцев назад. Девушка вновь коснулась горевших, опухших губ, и бабочки в животе снова взлетели, приятно потянув, нагоняя краску на её щеки. Она сама не понимала, что чувствует — стыд и презрение к самой себе, или, наоборот, неоправданное счастье? Ведь если он захотел ей воспользоваться, то, значит, она не так уж и плоха? «Да почему ты вообще так рассуждаешь, идиотка!» — новый поток слез. На этот раз было намного больнее. Так любить человека, чтобы опускаться до такого — это беда. Беда с башкой, не иначе.       Ручка двери тихо опустилась, и массивный деревянный объект открылся внутрь, впуская в комнату коридорный свет. За окном уже светало, время близилось к рассвету, еще минут 30 — и небо окрасится в нежно-розовые тона, а в комнату ворвутся первые солнечные лучи. Так же бесцеремонно, без стука, не спрашивая разрешения, как сейчас это сделал Занзас. Фигура показалась в дверном проеме. Он остановился, на секунду, убеждаясь, что девушка уже спит — они приехали около часа назад — и прошел внутрь. Сэл замерла, понимая, что он не понимает, что она не спит, и прикрыла глаза. Она — вся в слезах, измученная собственными мыслями, с опухшим лицом и губами, со сбитым дыханием и бешено колотившемся сердцем, лежит, укутавшись в плед, потому что на то, чтобы встать с кровати и расправить постель, не было никаких сил. «Слава богу, что еще темно», — мелькнуло в её болевшей голове, когда она представила, в каком виде её застал бы мужчина, и о чем бы он подумал. Занзас прошел в комнату, прикрыв за собой дверь, чтобы свет от люстры не мешал сну девушки и, подойдя к кровати, опустил что-то тяжелое на пол. Жесткая ткань проскользила по шелковому покрывалу, после чего с шорохом коснулась ворса ковра. «Я оставила свой рюкзак в его машине, десять из десяти, » — Сэл нахмурилась и слабо сжала ткань платья под пледом, — «Когда ты уже уйдешь, блин?». Но мужчина не шевелился.       — Я хотел убить тебя, — от неожиданного грубого голоса, раздавшегося в метре от нее, словно гром, она распахнула ресницы, вспоминая шрамы на его лице и ледяное дуло пистолета под подбородком, — И сделаю это, если еще раз ослушаешься.       Изначально он и не думал, что она спит, потому что слышал, как тяжело она дышит через забитый нос, пытаясь сохранять спокойствие. «Херовая актриса. Эмоциональный мусор.» Занзас прикрыл глаза, зная, что из-за темноты Селеста этого не увидит. Уходить не хотелось. В её комнате было как-то необычно уютно, все пропахло мерзкими персиками, не было ни отголоска запаха крови или пороха, присутствующих со всех помещениях особняка. А здесь все было по-другому. Голова слегка закружилась от перенасыщенного непривычными ароматами воздуха, Занзас развернулся и прошел к двери. Он вышел, остановившись в проеме.       — Ничего не было, — мужчина вполоборота взглянул на девушку, вернее, туда, где она, предположительно, находилась, зато Сэл прекрасно видела его безразличное лицо, ледяной взгляд и опущенные уголки губ. Его голос звучал так, будто он дает ей новый приказ — так и было. Мужчина догадывался что, скорее всего, глупый мусор поймет его немного не так, как нужно — он запретил ей трепаться об этом, а она полностью обесценила его поступок. Но так, наверное, даже лучше — он лишил её подпитки неоправданными надеждами. Он всего лишь поддался минутной слабости, и это не должно было сказать на их отношениях. Она должна понимать, кто он, и какая у него жизненная позиция.       Занзас закрыл за собой дверь, мысленно выругавшись на то, что чертов мусор совершенно не думает о собственной безопасности и не запирается на ночь. Он прошел несколько шагов и толкнул дверь в свою комнату, входя в неё, прикрыв глаза, словно погружаясь в свой привычный мир, вдохнул полной грудью запах пороха, дорогого виски и одеколона, ощутил слабый металлический привкус. Его привычная среда обитания. Он скинул с себя одежду и лег в постель, накрывшись ледяным одеялом, неприятно касающимся горячего тела. В голове мелькнула мысль, отдающая слабым трепетом в душе, шепчущая о ранее неощутимом уюте, в который хотелось окунуться с головой, но мужчина стремительно проваливался в сон, отгоняя от себя противные мысли.