Неужели так сложно — просто сказать?
Занзас видел, как его сестра смотрит на потрошителя, как они обнимаются у него за спиной, держатся за ручку, словно два школьника, пытаясь не попасть под грозный взор учителя, и мужчину это раздражало. Если они уже вместе, или не вместе, да не важно — что-то между ними есть, и все это понимают, так зачем прятать свои чувства в пустых коридорах особняка и в беседке на территории, переживая о реакции босса, видимо, думая, что он совсем слепой и дальше мини-бара и стопок документов ничего не видит. Можно подумать, его мнение их волновало. Конечно, оба утверждали обратное, твердили, колотя себя в грудь, что «семья на первом месте», но Занзас прекрасно видел, насколько им наплевать на ничтожное правило, содержащее в себе всего три пункта. Так же, как и Скуало, с его новоиспеченной ученицей, безответно влюбленной в своего босса, вечно маячившей между ними. Мужчина взглянул на спящую в соседнем кресле Селесту, поймав себя на мысли, что как-то быстро она стала «своей». В голове мелькнули воспоминания: испуганный, облезлый зверенок на койке в мед.кабинете, больше напоминающий выходца из Кокуё, нежели сестру самопровозглашенного принца; красивая девушка в голубом платье, взволнованно бродившая перед дверьми в приемную в Новогоднюю ночь; снова испуганный зверенок, перепачканный кровью врагов, от которых он её спас; порванное розовое платье, огонек во лбу, её теплая ладонь на его груди. Занзас отвернулся, недовольно поморщившись, наблюдая за огнями города, в который они приземлялись. Тронхейм, Норвегия. В голове неприятно загудело. Сэл знала намного больше, чем его собственная сестра, чем все его хранители, за исключением боевого командира, просто потому что все время крутилась под ногами, словно ребенок, прилипший к ноге старшего брата-Скуало, потому что Бельфегор мало интересовался её жизнью все последние пол года. Она не знала, куда себя деть, когда у принца начали зарождаться отношения с Еленой, потеряв сразу два плеча, на которые могла упереться, поэтому, незаметно, оказалась в эпицентре событий, в самом горячем и напряженном месте, существующем на планете — меж двух пылающих, мощных огней, не умеющих сдерживать себя, но таких умиротворенных в моменты, когда оставались наедине. Как она в это влезла, познала тайны босса и его правой руки — не понял ни Занзас, ни Скуало, ни она сама. Да никто и не возражал — она все равно мало что понимает. Маленький ребенок, смотрящий на мир сквозь очки с ядовито-розовыми линзами, сидя на плечах своего босса, окруженного хранителями Варии — никто её не тронет, кроме них самих. Несмотря на то, что ей приходилось убивать, топтаться в лужах крови, проводить двое суток в мерзком, холодном подвале — пока они, на самом деле — он, были рядом, розовые очки уверенно держались на её переносице, а губы расплывались в наивной улыбке. Так думали все, кроме неё самой. Черт возьми, лучшие люди итальянского альянса действительно полагают, что после такого — человек может оставаться прежним, просто потому что его целуют в лоб перед сном и вкусно кормят, напевая милые песенки? Да нихрена подобного. Больше всего Сэл расстраивало, что этого не понимает даже Скуало. Казалось, единственный адекватный человек из тех, кому на неё не наплевать (таким образом, она исключала босса из этого списка), но даже боевой командир Варии был свято уверен в её чистейшей, словно капелька росы, душе, не знающей невыносимых терзаний, в её беззаботных снах с единорогами и шоколадными деревьями, в её невинном детском взгляде. На самом деле, она давно научилась подделывать собственные эмоции, уверяя саму себя в их искренности, надевая чертову маску, подобно своему брату, не подозревая об этом. Она была ненастоящей, мертвой внутри последние два месяца — её жизнь прекратилась еще после первого убийства в Вашингтоне, или Питсбурге, или Нью-Йорке. Она не помнила, где это произошло и кто был её «первым», не считая того солдата в австрийском лесу, но в сознании очень хорошо отпечатался момент, словно замедленное видео — Скуало сжимает её руку, держащую тяжелый пистолет, сжимает до боли, что-то говорит, но она совершенно не слышит. На указательный палец больно давит палец мечника, заставляя спустить курок. Оружие вздрагивает, в ушах звенит от оглушительного хлопка, неприятная волна проносится по всей руке, остановившись в районе плеча, ключицы, заставляя тело покрыться мурашками от непривычных ощущений. Тело замертво падает на пол, судорожно дергаясь, кашляя кровью. Рука мечника давно не сжимает хрупкую, дрожащую кисть Селесты, он где-то в стороне — бьет врагов, пока она, с ледяным безразличием наблюдает, как её первую жертву покидают последние ничтожные остатки жизни, сливаясь с лужей крови, стремительно увеличивающейся под его массивным, неживым телом. Он мертв. Больше не слышались жалкие хрипы, тело не двигалось, хоть и было все ещё живо-тёплым. Труп, пять минут назад летевший на врага в виде хрупкой девчонки, готовый уничтожить её, сейчас лежит у её ног. Как и еще четыре точно таких же, бездыханных, уродливых, с дырами во лбу, шее, щеках. Мерзко. Жарко. Тошнит. Голоса брата и капитана на фоне, довольный смех — все это кажется таким далеким, словно от хранителей её отделяет не меньше двухсот метров. И после такого она должна была снова начать улыбаться? Да, она делала это, но не искренне, не так, как раньше, нехотя натягивая улыбку, смеясь вперемешку с отчаянием, в особенности — последние две недели. Чертов босс буквально уничтожал её последнее желание жить, чувствовать и находиться в особняке, рядом с теми, кого она «любит». Но любит ли? Бельфегор видит в ней лишь человека, которому можно упасть на ухо; Елена — отдушину, очередной объект со своим личным, интересным мнением, совершенно новым взглядом, прекрасным собеседником для обсуждения чего-то глобального, душевного; Луссурия просто любил её, так же, как и всех остальных членов семьи, но что там у него в сердце, скрытом под непрекращающимся восторженным лепетом, никто не знал, возможно, даже он сам. Вария была пропитана лицемерием, почти каждый носил отвратительную маску, за которой скрывались настоящие чувства. Сэл прекрасно знала об этом. Элен, забываясь, рассказывала ей обо всем, что думает, Бельфегор, спустя несколько часов трепания языком, уставал удерживать на лице злополучный невидимый объект и снимал его, падая на коленки сестры, устраиваясь как можно удобнее, перебирая пальцами её волосы, рассказывая о том, что творится у него на душе, не исключая его желания быть любимым и понятым, зная, что она занята разбором документов и почти не слушает его. Но она слушала. Черт возьми, он её брат — конечно, она вникала в его рассказы, пыталась понять, лишь изображая вид занятости. Но со Скуало и боссом все было по-другому. Они никогда не скрывали своих истинных чувств, свое мнение, говорили то, что думают, делали то, что хотят, не думая о реакции остальных. Они были настоящими и никогда не врали, наверное, поэтому, Сэл, спустя пол года молчаливого изучения каждого из хранителей, выбрала себе именно их компанию, в которую ну никак не вписывалась. Она ведь глупая девчонка, слишком мягкая, слишком нежная. Да никогда она не сможет стать ни левой, ни правой рукой босса, не сможет мыслить на их уровне, не сможет стать «своей» в их высшем обществе. Не то, что бы Скуало была неприятна её компания — он просто объективно оценивал её способности, а Занзас даже не рассматривал вариант того, что она каким-то образом окажется у него под боком, пока после четырехчасового разговора с капитаном не заметил маленькое тельце, все это время молча, ни разу не пискнув, сидевшее между ними на пристани. Он не замечал её удивленный взгляд, когда говорил о чем-то ранее никому, кроме капитана, не известном, говорил спокойно, иногда ухмыляясь. Он был настоящим. И в этот момент, и всегда. Сэл думала, что прекрасно знает их обоих, видит насквозь, потому что они ничего и не скрывают, не представляя, насколько сильно ошибается. Ведь людьми, не скрывающими свои чувства, как раз были все, за исключением этих двоих. Занзас — намного умнее. Он прекрасно видел её внутреннее состояние, понимал, что абсолютно ничего о ней не знает. Смутные сведения о её детстве, раздобытые Скуало и рассказанные Белом, места учебных заведений, в которых она числилась до переезда в Японию. Но все это — совершенно бесполезно. Он не знал, что происходит в её душе, как и о чем она думает, выстраивает свои мысли, и, иногда, это пугало. Он не видел в ней никакой опасности до того момента, пока в ярко-зеленых глазах не мелькнул тот самый блеск, а её кисть не сжала его пистолет. На что еще способна чертова Селеста? Так ли она проста, как казалось на первый взгляд? Она могла искусно врать в лицо своему брату, скрывать то, что давно мертва внутри, от всех, кроме Занзаса — трясущиеся пальцы, розовые щеки, неловкая улыбка, слабый отголосок его теплого пламени в её душе. Она любила своего босса, и это было, пожалуй, единственным, что все еще заставляло биться её сердце. Бельфегор без неё проживет; Элен и Луссурия какое-то время погорюют, но забудут так же быстро, как полюбили; Мармон и Леви будут только рады — меньше затрат на продукты, меньше нервотрепок в погоне за чертовой девчонкой. Скуало, возможно, новость о её смерти тронула бы сильнее всего. Сэл была первой, кого мечник подпустил к себе настолько близко, кем дорожил, кто был ему весьма дорог не как обычный член семьи. Но он бы забыл. Через месяц, может, через пол года, но забыл бы. Они ведь мафия. И девушка это осознавала, с болью в груди убеждая саму себя, что её существование так же бесполезно, как перья в волосах её босса. Она в Варии и украшения Занзаса несут в себе один смысл — для красоты. Девчонка, на которую можно полюбоваться на балу, пока Елена устраняет незваных гостей, без колебаний наполняя их тела свинцом, поправляя шикарное платье, где-нибудь в коридорах противоположного крыла особняка. Сэл не знала, насколько сильно ошибается, ставя крест на своей семье. Все же её голова работала немного не в том направлении, сводя каждое событие в её жизни — к драме, из-за прошлых печальных, неоднократных опытов, не позволяя верить в искренность людей. Бельфегор рассказывал о своих чувствах только ей, потому что доверял своему единственному родному человеку так, как самому себе, хотел услышать совет именно от нее, далеко не потому, что она — подруга симпатичной ему девушки. Он пытался наладить отношения с младшей сестрой, показывая, насколько сильно доверяет ей, снимая свою маску, но боялся лезть с расспросами о её жизни, не был уверен, что она доверится ему настолько же искренне и трепетно, после того, что он сделал, и именно это стало губительным моментом для построения братско-сестринских отношений между ними. Елена никогда не была лицемерна с подругой, но в последние две недели, когда между ней и Бельфегором начали зарождаться отношения, Сэл посчитала себя третьей лишней, не понимая, что сама себя такой сделала из-за чертового босса, а Элен не стала лезть — если подруга не хочет рассказывать, зачем капать на нервы? Сэл не могла пожаловаться на него, не могла никому сказать о своем глупом признании, выговориться, а выслушивая его колкие намеки, закапывала себя все глубже, погружаясь в тугой омут его бордово-алых глаз, утопая в черноте его зрачков и души. Разум обижался на весь мир, видел врага и лицемера в каждом, кто окружал девушку, до тех пор, пока Занзас не поцеловал её, забрав все её негативные чувства, испепелив их пламенем ярости, заполнив образовавшуюся пустоту теплым Небом. Поразительно, как один человек влиял на неё: мог сломать и без того хрупкое сознание лишь щелкнув пальцами, и так же быстро восстановить, собрав по крупицам, не прилагая никаких усилий.***
С самого начала что-то было не так. Елена никогда не была в Босберге, и по прибытию сразу почувствовала совершенно недобрую энергию, которой был пропитан весь город. Штаб, база, лаборатория — Масстерони давно обосновался в прибрежных краях, наивно полагая, что его здесь точно искать не будут. Но разведка Вонголы, впервые за все время конфликта, не подвела, раздобыв информацию о нескольких местах сосредоточения основной силы австралийца и его поганой семейки. Все это выглядело, как дешевая ловушка — да кто поверит в то, что весьма осторожный мафиози, не допустивший ни одной ошибки за пол года, вот так глупо пропустит утечку информации о таких важных объектах? Елена сомневалась, рассказывала о своих догадках Бельфегору, понимающе хмыкающего, не находящего, как опровергнуть её слова, и лишь подбадривал тем, что, раз босс на это «купился» — все должно быть достоверно. Занзас — не дурак. Не сорвется в другую страну, только потому что у Савады, приславшего засекреченные документы из соседнего поместья, шило в заднице, и он очень желает сунуть такое же всей Варии. Елена — тоже не дура. Раз босс принял такое решение, оставил всего несколько часов на сборы, не вдавался в подробности, разрешил действовать без каких-либо указаний, надеясь на свои способности и умение думать, не отдал никаких конкретных приказов — значит, все серьезно. Настолько, что его голова забита мыслями о своих задачах. Три цели, три метки на карте, один капитан, которого было необходимо устранить — проблемное место, несущее в себе кучу неудобств. — Здесь написано, что этот ублюдок стоял за похищением твоей сестры, — Елена ухмыльнулась, заметив, как принц покрылся коркой раздражения. Скорее всего, именно поэтому Занзас отправил на это задание именно Бела, представляя, какой шквал эмоций его настигнет, — Предположительно. — Ши, я все равно убью его, — блондин достал стилеты, за что получил колкий щелбан. Элен кивнула в сторону водителя такси, осматривающего подозрительную парочку с небольшим ужасом в глазах, — В этом квесте победит принц. — Так себе, отмазка, — шепнула брюнетка, улыбнувшись, — Нам придется зачистить все три штаба, чтобы узнать, где этот капитан восседает. — Здесь, — парень ткнул стилетом в одну из красных точек, — Далеко от моря, значит, подземный бункер самый крупный, — девушка вскинула бровь, не понимая, как это связано, — Ничего не мешало строительству. Окраина города, дальше — лес. Тишь, благодать, ставьте опыты, сколько влезет. — Нелогично, — брюнетка вздернула носиком, обидевшись. Она бы и сама догадалась, просто.. чуть позже. — Не смеши, — Бельфегор усмехнулся, отвернувшись. Знал, что она осознает его правоту, но совершенно не желал доказывать ей, что строить из себя лучшую версию босса — глупейшее занятие. Она и сама это понимала, но ничего не могла с собой поделать из-за скверного характера и «воспитания» Занзаса, — Будь осторожна. — Не маленькая. Бесит. Как же раздражает его забота, его любовь, его чувства, когда она — словно на иголках, проводит все последнее время, когда её подсознание пытается уничтожить трепет в груди, доказать, что он — лишь пешка в её жизни, из-за которой она и вся семья — под угрозой. Но как же хочется побыть обычной. Утонуть в мягких объятиях, почувствовать себя маленькой счастливой девочкой, которую не хочет прикончить босс вражеской мафиозной семьи из мести к её братцу. Занзас убил его сестренку, его отца, и, на месте Андреа, Елена поступила бы так же — перебила все, что дорого человеку, отнявшему жизни её любимых. Стоп.. — О господи, — Елена задрожала, прижав ладонь к губам, осознав, в какое дерьмище они все попали, из последних сил цепляясь за сознание, твердившее, что Занзас все предусмотрел, не позволяя себе сорваться в истерику. Бельфегор встревожился, водитель тяжело сглотнул. Парочка напоминала ему самых настоящих психов, что-то лепечущих на итальянском языке. Это ведь ловушка. Самая настоящая ловушка, на которую повелся тупица Десятый, а потом каким-то образом убедил Занзаса в полной безопасности сей операции. А может, он сам не так уж и умен, как кажется, и согласился покинуть Италию всем составом Варии, ринувшись хрен знает куда, хрен знает зачем, оставив без присмотра свой особняк и, мать его, своего отца. Елена старалась не поддаваться эмоциям, но легкие сжались, а сердце больно отстукивало медленный ритм, больно отдавая в висках, дрожащие пальцы не могли набрать номер брата, а когда, спустя долгую пытку и помощь Бельфегора, девушка услышала «Абонент вне доступа сети» из динамика — ярость накрыла с головой. Елена принялась набирать номера хранителей, слабо надеясь, что, может быть, им известно чуть больше, но никто, черт возьми, не брал трубку, а в скоре и её телефон перестал принимать сигнал. Страх, волнение, ожидание худшего, жалкие попытки взять себя в руки. Все встало на свои места. Внезапная утечка важных данных, впервые за пол года, выехавшая из Италии Вария, открытый доступ к особняку и жизни главной цели — отца Занзаса. Масстерони не знал об их конфликте, а может и знал, хрен его разбери, ведь под боком австралийской псины сидит не менее верный пес, и имя ему — Рокудо Мукуро. Что он мог наговорить своему другу, боссу, единомышленнику — тайна, покрытая пламенем тумана, в самом прямом смысле этого выражения. Мукуро казалось, что он сам погряз в собственном тумане, потому как давно перестал различать реальность с одной из своих иллюзий: Андреа значительно отличался от человека, который приехал в его обитель около года назад с деловым предложением, заинтересовал парня своими беседами про уничтожение итальянской мафии, ублюдка-Занзаса, беспечно проживающего свой век, кромсавшего людей направо и налево, не думая даже о собственной сестре. Мукуро терпеть не мог все, что было связано с ним и его бывшей девушкой, поэтому, на фразе про месть, не желая ввязываться в это дерьмище, остановил рассказ незваного гостя, попросив покинуть Кокуё, на что тот слабо ухмыльнулся, оповестив Мукуро о том, что он никогда и не приезжал. Жалкая иллюзия, которую Рокудо не смог разобрать, растворилась, оставив после себя выжженные цифры на досчатом полу. Несколько дней парень пытался понять, ухмыляясь, что это было за дерьмо, после чего пришел на указанные координаты, встретившись с Масстерони-младшим лично, даже хотел подраться с ним, заинтересованный его силой, но, увидев множество фотографий хранителей Варии, Вонголы, папки с содержанием описания итальянских мафиозных семей, остановил внутренний порыв. Чертов маньяк. Он был настроен совершенно серьезно, когда говорил об уничтожении мафии, доверился хранителю Вонголы, впустив в свое логово. Андреа не был дураком. И Мукуро понял это с первых дней общения с новым знакомым, проникшись его планам, идеям, и почувствовал невероятное желание оказаться среди всего этого дерьма, попасть в эпицентр цунами, уничтожить их всех, посмеяться в мертвые лица, насладиться последними вздохами его бывшей девушки. Он хотел бы посмотреть на её сладкую смерть — это было бы хорошим исходом после наскучивших ему отношений, и не видел совершенно никаких преград, тем более — с таким союзником, полным решимости, обладающим странным, удивительным взглядом, излучающим нечто новое, ранее непостигнутое иллюзионистом Вонголы. Без сомнений. Он запросто проник внутрь Варии, втерся в доверие, щелкнув пальцами, и все было в его руках. Мукуро планировал уничтожить Вонголу еще тогда, на новогоднем балу — всадить нож в грудь ничего не подозревающего Савады, затем поступить так же с боссом Варии, а дальше — все пошло бы намного проще. Рыба гниет с головы, и уничтожить Вонголу изнутри не составило бы никакого труда, если бы Андреа не начал тормозить. Чего он хотел — Рокудо не знает и сейчас, но, запретив тогда перерезать всю мафию, молодой босс так и не вернулся к исполнению уже созданного плана, разорвав все шаблоны на глазах «друга», сладко улыбнувшись, оповестив о новой, глобальной идее. Протяжный стон, боль в районе груди. Девушка извивалась на вновь задумавшемся парне, смеясь от удовольствия, говоря что-то на английском, снова забыв, что Мукуро плохо знает этот отвратительный, как ему казалось, язык. Уже два месяца он трахает жену Масстерони у него за спиной, два месяца сомневается во всем происходящем, два месяца мечется из стороны в сторону, чувствует подвох, что его используют, но в каких целях — понятия не имеет. Он хорошо выучил взгляд Андреа, и сейчас он смотрит на него так, как смотрел на зарубленного человека две недели назад. Рокудо ухмыльнулся, прижав к себе голое тело безвольной куклы, начавшей что-то щебетать о делах мафии, вырисовывая узоры на бледной груди, но парень её не слушал. Последние несколько дней — точно. Он не мог понять, каким образом утекла важная информация, кто за этим стоит и как скоро в его логово явится Занзас со всей своей свитой, но был даже рад такому повороту событий. Ринда не должна была погибнуть, и это единственное, что сейчас интересовало иллюзиониста. Идиотка приперлась в Норвегию вслед за ним, сбежав от своего муженька, заверив, что ей просто скучно сидеть рядом, пока он разбирается с какими-то бумагами или пьет бурбон в баре с приближенными подчиненными. А Мукуро давал ей свою заботу, и, в принципе, неплохо трахал, так что норвежский холод и подземный бункер ничуть её не испугали. Вот только Рокудо лично позаботился о том, чтобы её увезли куда-нибудь подальше. Он ждал Занзаса, но совершенно не готовился к битве, не оповестил никого о скором вторжении врага — пусть сносит все к хренам собачьим. Осточертело командовать отбросами, пока Андреа занимается какой-то хуйней, совершенно забыв об их первоначальной идее. По крайней мере, он так думал. Первый взрыв раздался около трех часов ночи. Рокудо лениво поднялся с кровати, наслаждаясь мерзким сигналом тревоги и мигающей красной лампочкой, вслушивался в крики, доносившиеся с верхних этажей, пытаясь распознать Скуало, сладко вздыхал, предвкушая интересную битву с боссом Варии, продумывая варианты построения разговора, чтобы выудить как можно больше информации от хранителей, после чего раствориться в тумане, оказаться снаружи и уйти, убедившись, что от лаборатории не осталось ничего живого. Вот только он совершенно не чувствовал энергию Неба, а бой шел как-то протяжно, медленно, совершенно непохоже на Занзаса, обычно сносившего все на своем пути — Рокудо помнил, как он перебил весь штаб Масстерони, когда пришел вытаскивать ту мелкую девчонку, а сейчас все было как-то. Совершенно спокойно, размеренно. Мукуро ожидал веселья, боялся, что не успеет надеть футболку, когда босс Варии ненароком заглянет в его комнату, проверяя на наличие очередного мусора, но минуты шли, союзники кричали, как могли догладывали о двух нападающих, предположительно из Варии. Скукотень. Мукуро тяжело вздохнул, заметно расстроившись. Ему было так нудно в этом чертовом месте, а Занзас должен был внести хоть какие-то краски в бесконечное однообразие. — Мы почти закончили, — Бельфегор с интересом пинал труп только что убитого солдата, рассматривая его темно-зеленую форму с эмблемой кенгуру, — Ши-ши-ши, ты видела этот детский сад? — Детский сад здесь — это ты, Бел, — касатка девушки материализовалась в пламя и вернулась в коробочку, — Кстати, ты ошибся. Капитана здесь нет, так что сваливаем, я должна связаться с Занзасом и узнать… — Кфу-фу-фу, — если бы девушка была раздета, то оба парня увидели бы её посиневшее от пробежавшегося холода тело, — Вообще-то, я ждал твоего брата, но.. — Мукуро сунул руки в карманы темно-зеленых брюк, — Плевать, ты тоже сойдешь. Елена не могла пошевелиться, сжимая в руке пистолет, готовый вот-вот выпасть из слабой хватки заледеневших пальцев. Она буквально не знала, что ей делать, смотря в жуткие глаза приближавшегося Рокудо, не слыша его разговор с Бельфегором, не предвещающий ничего хорошего. Меньше всего на свете она хотела драки с ним, больше всего — просто поговорить. Не потому что у неё остались чувства, а потому что она совершенно не понимала его намерений, и уже давно думала об этом, не имея возможности поделиться своими мыслями ни с кем. С самого начала что-то было не так. Рокудо не собирался начинать милую беседу, потому как это его совершенно не интересовало. Он знал, какие посыпятся вопросы, да и вообще, надеялся, что Занзас сам прикончит сестру за предательство, и у Мукуро станет одной головной болью меньше — ему не хотелось, чтобы она погибла от рук Андреа в ходе этой войны просто за то, что она — сестра его главного врага, но умереть от рук брата, за предательство Варии. какая дешевая романтика. Позор для Вонголы, сбитые с толку хранители, воплощение плана Андреа. Остался бы только старикашка, но его Мукуро как-нибудь вытащил бы из лап смерти — пусть Дон Тимотео доживает свой век. К тому же, после смерти обоих детей, ему бы явно недолго осталось. Единственное, что испытывал Мукуро — жалкую жалость. Настолько жалкую, что его тошнило, когда он увидел полные неоправданного сочувствия глаза Елены, не собиравшейся драться с ним, несмотря на то, что он подошел запредельно близко. — Почему же ты не умерла, Элен, — сладко шепнул иллюзионист, остановившись в метре от завороженной девушки, сдерживая Бельфегора иллюзионистскими фокусами, — Я надеялся, что Занзас свернет тебе шею за такой гнусный поступок. — Гнусный? Поступок? — брюнетка, наконец, начала приходить в себя, после сказанных слов, больно задевших её чувства. Пока девушка думала о смысле его поступков, чертов урод жил в свое удовольствие, подставлял её перед Варией и Вонголой, для того, чтобы. убить? Но при этом не марать свои руки и кожаные перчатки, как умно, — Ты смеешься? Посмотри на себя, чертов. Мукуро залился смехом, сжав тонкую шейку девушки, приподняв её над полом, прекрасно понимая, что имеет полную власть над ней, потому как вместо того, чтобы продырявить его грудь, она лишь ткнула дуло пистолета в его тело, не сводя с него глаз, полных разочарования и непонимания. Ей было больно. Шею неприятно сдавливало, в горле запершило, а ругающийся на заднем фоне Бельфегор лишь подливал масла в огонь, но она не могла спустить чертов курок, когда он смотрела на неё вот так — жалость, пропитанная легким сожалением, недосказанность, от которой она, наивная дурочка, хотела избавиться, пронизывали её душу, словно тонкими иглами. Хотелось заговорить, вот только вместо слов из груди вырвался лишь жалкий хрип, от которого Рокудо недовольно закатил глаза. Слишком скучно. Она не могла сказать ему что-то новое, да и вообще, начала бы забрасывать его своими высоконравственными вопросами. Тело полетело вниз, с грохотом ударившись о пол, принц рухнул рядом, шипя от пронизывающей боли, но все равно рвущийся в конфликт, несмотря на оставленные выдуманными змеями ожоги. Бел, мягко говоря, ахуел. Грубо говоря — потерял дар речи, наблюдая за тем, как его, фактически, девушка смотрит на своего бывшего, разбившего её сердце, которое он, блять, столько времени пытался склеить воедино, до прежнего состояния, лез со своей помощью и поддержкой, был рядом в самые хуевые моменты. А она просто все уничтожила одним своим взглядом — жалостливым, будто соскучившимся, всем своим видом доказывая, что она ему — не враг, несмотря на руку, сдавливающую её шею и ядовитых змей, прожигающих тело её напарника. Она ушла в свои мысли, воспоминания, да наплевать, куда — она не убила Мукуро. Держала пистолет у его сердца, но не выстрелила, и это точно не было очередной манипуляцией — кольцо Варии на пальце и совершенно искренний взгляд прекрасно это доказывали. Бел не хотел драться с удаляющимся Мукуро, лишь смотрел в его спину, скрытую черной, как и его душа, футболкой, не обращал внимание на невнятный лепет Елены, на её нежные прикосновения к его ожогам. Обидно. Больно. Мерзко. Отвратительно. Ненависть к сестре, к Луссурии, к боссу переполняла его, вырывалась наружу в виде отчаянной улыбки и сдавленного смеха-шипения. Сэл неоднократно просила его понять чувства Элен, принять факт того, что её недавно бросили — «Но кто, мать твою, Селеста Каваллини, поймет меня?». Луссурия подкинул идею поставить себя на её место — «Доволен, сука?». Босс заставил его присматривать за своей сестрой, впоследствии чего он влюбился, будто школьник-семиклассник, не знающий, куда пихнуть свои чувства и как с ними справляться, вот только Занзас успешно презирал любые проявления любви или привязанности — «Хороший приказ, я ведь очередная пешка в вашей противоречивой семейке». Никаких чувств. Так было бы намного легче, чем терпеть этот сраный трепет в душе, неугасающий, ровным счетом — никогда, чем капать на мозги сестре, вместо того, чтобы поговорить с ней о её жизни, чем строить из себя пай-мальчика, которого ни капельки не обижают колкости, брошенные в его сторону из уст любимой девушки. Это не то, чего он хотел. Не то, о чем подсознательно мечтал. Не тот случай, где его полюбят, будут считать кем-то важным, значащим хоть что-то. Лего рухнуло, рассыпалось в руках мальчика, так старательно подбирающего детальки. Запечатать все чувства в себе — невпервой. Наплевать, и не с таким справлялись. Нелюбящая мать, отец, не признающий своего сына наследником, вечно побеждающий брат, сестра, которой уделялось чрезмерное внимание из-за какого-то «особенного огонька» в противной детской душенке, не знающей никакой боли в силу своего возраста. Ничего, он неплохо выпотрошил её. Всех их, с улыбкой на губах, наслаждением в душе, чувством выполненного долга — психика ребенка была разрушена, и спустя двенадцать лет так и не подлежала восстановлению. Сдвиг по фазе в голове Бельфегора не был чем-то наследственным, это было самой настоящей детской травмой, но никто, и он сам, это не признавал. А сейчас, видя перед собой лишь взгляд Елены — такой, каким на него она не смотрела никогда, — он лишь задавал один вопрос, сам себе, своему подсознанию, сердцу — «Почему?». Почему именно с ним всегда так поступали? Почему его вдруг начали волновать собственные чувства, отношение к его персоне других людей? Почему так неприятно осознавать произошедшее? Но он. понимал. Продолжал следовать совету Луссурии, неосознанно поставил себя на место Елены, и понял, что. Что все крайне хуево, если такое имеет место быть. Она несчастлива с ним, в Варии, её тянет к Рокудо — почему она. мучает себя? И за одно — его? — Можешь догнать его, — принц неожиданно перебил обеспокоенную девушку сдавленным хрипом, прокашлявшись кровью, не обращая внимание на её вопросы, — Я скажу боссу. Придумаю что-нибудь. — Какого хрена ты несешь?! — Элен, все это время оказывающая первую помощь его отравленной слабым ядом коже и крови, совершенно опешила. Задумчивость Бельфегора была списана на действие яда, каким-то образом попавшего в его тело, поэтому она пыталась растормошить его, задавая различные вопросы дрожащим голосом. — Иди. И будь счастлива, — блондин вырвал свою руку из слабого хвата ничего не понимающей девушки и, с трудом поднявшись, поплелся в сторону, откуда пришел, облокотившись о стену и шипя от боли. — Ты что, идиотина, так сильно головой ударился? — Элен закинула руку еле живого парня себе на плечо, — Не смей мне тут помирать, понял? Но Бел не ответил. Он и не слышал её слов, не понимал, что она помогает ему, лишь чувствовал, что куда-то плетется на своих двоих, далеко от своих мыслей, проваливаясь в беспечный пустой сон, в котором есть лишь он, тьма и стилеты. Элен ахриневала не меньше, чем Бельфегор, удивляясь его поведению, немного не понимая, почему он так отреагировал. На выходе, наконец, удалось связаться с Луссурией и вызвать его на помощь, ведь без машины в Норвегии осталась только эта парочка, и, по счастливой случайности, именно в их дуэте оказался раненый. С оставшимися двумя штабами без проблем справился Леви, в одиночку, попросив зафиксировать факт того, то он спасает задницы хранителей, и намекнув на то, чтобы об этом обязательно упомянули боссу, но на его речи никто, естественно, не обращал никакого внимания. Бельфегор не приходил в сознание следующие четыре часа, самые мучительные и для Елены, и для Луссурии — оба понятия не имели, что за яд Рокудо ввел в принца, и помогло ли пламя Солнца, под которым блондин пролежал больше положенного. В крови не было обнаружено содержание чего-то необычного, но длительный сон парня — настораживал. Лужи крови. Повсюду чертова кровь, и все кажется таким. большим, словно увеличилось в размерах в несколько раз. Или сам человек стал значительно меньше, вернее, еще не успел вырасти — мальчик шел по пустому коридору, осматривая знакомые картины, вазы с цветами, намного выше, чем он сам, ступая на тянущийся за ним ручей крови, бесконечно льющийся с окровавленного стилета, казавшегося таким большим в детской ручке. Из двери приоткрытой комнаты, в коридор просачивался слабый свет. Послышались первые приглушенные разговоры, знакомые, совершенно чужие, но родные по крови голоса, сквозь которые юный принц прекрасно слышал отстукивание своих ботиночек по деревянному полу, противные звуки срывающихся со стилетов капелек алой крови его младшей сестренки, уже давно покинувшей этот бренный мир. Она не сможет стать наследником, приемником, не встанет у него на пути, если её не будет существовать. Мать что-то грубо объясняла отцу про свои несчастия, скуку и обвиняя его в отсутствии внимания и чрезмерном времяпровождении с детьми, бродя по комнате со скрещенными на груди руками, не обращая внимание на вошедшего сына, рука которого была спрятана за спиной, но на белоснежной рубашке красовались крупные багровые пятнышки. Впервые в жизни Бельфегор видел мать такой — легкий испуг в глазах, какое-то слабое, несвойственное беспокойство, но осознал он это лишь спустя несколько лет, набравшись опыта, вспоминая события ночи, когда его жизнь перевернулась. Молодая женщина с каштановыми волосами упала на колени перед сыном, в очередной раз оповестив его о том, какой он неаккуратный оболтус, что пора бы заканчивать играть в игры с не менее разумным братом и задуматься о будущем. Взмах лезвия. — Очнулся? — Елена заполняла отчет, расположившись на постели принца. Бельфегор промолчал. Последние воспоминания неприятно смешивались со сном, из которого он не до конца успел выйти, по телу разливалось веселое, казалось, шипучее пламя. Голова заболела от непонимания ситуации, в которой он оказался — Рокудо, мать, Девятый, какой-то подвал, энергия Луссурии. — Фу, меня лечил гомик? — сорвалось с губ недовольным возгласом. — Ты был полумертвый, когда мы вышли из бункера, — Элен подошла к постели с кучей бумаг в руках, впоследствии оказавшихся на груди парня, — Это все, что я нашла, пока ждала Лусса. — Что с Девятым? — отчетливо вспомнилась истерика брюнетки в машине, все произошедшее за последний день, да и вообще цель их прибытия в Норвегию, — Босс вышел на связь? — Папа в порядке, — девушка легла на мягкую кровать, слабо обняв принца, — Мой тупой брат не удосужился предупредить, что он, пока что, живет у Вонголы. Как ты? — Щекотно, — пламя Солнца разливалось в теле блондина. Он слабо обнял девушку, чувствуя какую-то неловкость, слабую обиду, трепетавшую в груди, но не пог понять, чем вызваны эти глупые, непонятные ощущения, — Мы избавились от капитана? Елена подняла голову, одарив принца осуждающим взглядом, пока не поняла, что его вопрос был задан без намека на шутку. Девушка поморщилась. — Ты не помнишь, как отключился? — Смутно, — в сознании мелькали непонятные картинки, чья-то спина в черной футболке, знакомый смех, обжигающее тепло в районе предплечья, но Бел никак не мог уловить связь между запутанным видеорядом, списывая все на отвратительный сон и последствия лечения Луссурии, — Похоже, мне приснился твой бывший, ши. Девушка дернулась, прикусив губу, очень сильно сомневаясь, что Бельфегору нужно открывать правду о произошедшем. Она помнила его реакцию, его предложение остаться с врагом, но совершенно не понимала, почему он так разозлился. Он ведь понимал, почему она не стала убивать его? И почему он не убил их обоих? — Надеюсь, это был не эротический сон, — принц недовольно фыркнул. «Нужно срочно перевести тему. Шокировать, чтобы его мысли переключились на что-то другое», — В общем, что мы имеем. Не волнуйся, но твоя сестра и мой братец уже пять часов не выходят на связь, так же, как и Скуало, — «Паршивцы, покалечу обоих, когда вернутся. Затрахали со своими суперважными секретами, » — В лабораториях Масстерони разрабатывал какое-то химическое оружие, в бумагах написано, что оно должно давать контроль над сознанием, — «Как символично, что именно Мукуро заправлял этой операцией, » — Эта хрень сильно давит на психику. Давила бы, если бы тупые ублюдки провели хоть один удачный опыт. — Ну и скукотень, — Бельфегор завел руки за болевшую голову, ощущая нарастающее напряжение, но стараясь не подавать виду. Елена кусала губу, хмурилась, морщила носик, а её пальцы слегка дрожали. Сестра босса точно что-то скрывала, но почему? «Почему?» — эхом отдало в голове, от чего парень неестественно вздрогнул. В груди, на мгновение, отдало тупой болью, а в висках застучало в разы сильнее, чем прежде, но на удивленный взгляд Элен, принц лишь слабо кивнул головой, натянув неискреннюю улыбку. Странное воспоминание, больше похожее на сон, всплыло перед глазами — смутный, сквозь сильную пелену в глазах, удаляющийся силуэт, тихое, еле различимое «кфу-фу-фу». Это точно был не сон, но какого хрена происходит — Бельфегор, пока что, не понимал. И что так нелепо скрывает его напарница — тоже.***
Занзас потряс спящую девушку за плечо, в ответ получив сладкое мычание. Она спала на протяжении всего полета, не задала ни одного глупого вопроса за весь вечер, не бесила его своим смущением. Даже сейчас он ожидал тупых возгласов, по типу «О, мы уже прилетели!», но вместо этого, Сэл, поправляя волосы, зевая и потягиваясь, молча шла за боссом. Бесит! Лучше бы девчонка без конца трындела, чем задумчиво смотрела по сторонам, успев несколько раз за пару минут потеряться среди толпы людей. В Норвегию они прилетели на обычном, гражданском самолете, разбившись на группы по два человека, чтобы не привлекать лишнего внимания. — Тебя не учили погоду смотреть? — раздраженно прорычал Занзас, больше не в силах выслушивать, как дрожат её челюсти от холода. Несмотря на последние деньки мая, на севере Норвегии столбик термометра по-прежнему не поднимался выше 15 градусов, — Мусор, кончай трястись, меня это бесит. — М-меня т-тоже! — недовольно пробубнила девушка, крепче сжав ручки сумки с вещами, свободной рукой растирая плечо, пытаясь согреться, — Ты не сказал, куда мы летим, как я могла посмотреть погоду? Занзас не ответил, резко остановившись посреди улочки, бросив грозный взгляд на замершую шатенку. Её тело продолжало вздрагивать, но противный стук зубов прекратился. Сэл замялась, отведя взгляд, не решаясь спросить, почему они вдруг остановились, и куда они вообще идут уже пятнадцать минут, почему не могут вызвать такси, да и какого черта босс сорвался в Норвегию? Мужчина думал, стоит ли это делать. Глупая девчонка надела форму, совершенно забыв про куртку, потому как в Италии даже вечером стояла невыносимая жара, а Тронхейм встретил их холодным морским ветром, больно бьющим в лицо, и жалкими пятнадцатью градусами. Занзас снял пиджак. — Ты должна была одеться по форме, тупой мусор, — рычал он, забирая сумку из рук подчиненного и накинув на её плечи, казалось, огромный предмет своего гардероба, про себя отметив, насколько девушка мелкая по сравнению с ним. — Я.. — Сэл запнулась, открыв рот, не зная, что сказать, и как реагировать на поступок босса. Он лишь хмыкнул, развернулся и пошел вперед, закинув две сумки на плечо, оставшись в одной тонкой рубашке. Но ему было совершенно не холодно. Аромат одеколона, ментолового шампуня и слабого запаха пороха сразу ударил в нос девушки, вызвав слабую, искреннюю улыбку и легкое покалывание в животе. Сэл укуталась в вещь босса, кусая губу от наслаждения — тепло, уютно, вкусно. В голове мелькнула мысль, твердящая, какая она дура, но шатенка лишь краснела, вприпрыжку догоняя мужчину, и, поравнявшись с ним, счастливо вздохнула, не отдавая отчет своим действиям, рассматривая симпатичные норвежские домики, освещенные слабым светом фонарей. В девять вечера город уже накрыли беспощадные сумерки, и в этой молчаливой прогулке было что-то невероятно романтическое. Конечно, для неё одной, а может. девушка нахмурилась, опустив взгляд себе под ноги. Что вообще значили его слова? Множество вопросов проносились в голове Селесты, желая вырваться наружу, но волнение и страх получить очередной невнятный ответ сдавливали горло. Он молчал, размеренно шагая по знакомой улице, как обычно, не выражая ни единой эмоции, привычно хмурясь, не обращая внимание на девушку у себя под боком, но это не означало, что он не замечал её. Сэл привыкла молчать, находясь в его компании, несмотря на то, что в беседах с другими её не заткнуть — Элен любила её излишнюю болтливость; это помогало ей отвлечься от проблем и не уйти в глубины собственных мыслей. А Занзас любил тишину. Но не сейчас. Она заставляла его думать. Думать о собственных чувствах, о своих необдуманных, глупых поступках, совершенных пол года назад, сегодня и буквально только что. Его сестра нарушила правило, и, видя беззаботную радость в её глазах, довольную, словно детскую, улыбку на устах, когда Бельфегор осторожно обнимал её за плечо, садясь рядом на диван в гостинной, он злился. Злился, потому что не понимал, что они — другие. Не такие, как он. Что люди способны мыслить иначе, могут и умеют чувствовать, что их души не погрязли в вечной тьме, в отличии от его. Злился, зная, что на его ледяном сердце появляются глубокие трещины после каждого непонятного «покалывания» внутри, в последнее время превратившимся в весомые удары. Елена нарушила правило еще два года назад, влюбившись в вонгольского подонка. Следующим стал Скуало, не сумевший справиться со своей жалостью к невинной девчонке, переросшей в симпатию. После него был Бельфегор. Занзас слабо усмехнулся, вспомнив, как приказал принцу притвориться, что он влюблен в Елену, и то, насколько сильно он вжился в роль, что действительно полюбил сестру мужчины, крайне забавляло его. А потом и она — чертова Селеста, ходячая проблема, да какая ходячая — она даже это делать нормально не могла, вечно спотыкаясь о собственные ноги или невидимые препятствия, — бесполезный мусор, путающийся под ногами, задающий тупые вопросы, не знающий жизни, не понимающий, где находится и кого любит. Забавно. Самый настоящий любовный треугольник. Два близких друга — как бы Занзас не хотел это признавать, но Скуало действительно был кем-то большим, чем обычным подчиненным — два главных человека в Варии, и вставшая между ними девчонка. Настолько маленькая и беззаботная, что никто даже внимание не обратил на её присутствие. Хорошо, что Занзасу плевать на неё, и лев с акулой не рвутся перегрызть друг другу глотки за жалкое подобие Урагана Варии. Сэл и Скуало. Дождь и Ураган. Идеально — две шикарных пары в семье, две девушки, два парня, два Дождя, два Урагана, пусть живут и радуются. Вот только ему не плевать. — Согрелась? — Занзас остановился возле ангара, открывая его электронным ключом. Селеста подняла взгляд на босса, молчавшего последние пятнадцать минут, не понимая, почему он вообще спрашивает её об этом, — Оружие с собой? — Что? — девушка вздрогнула, сжав пиджак босса, — Мы пойдем на задание? — Нет, я вывез всю Варию в ебаную Норвегию, чтобы сходить на свидание с тобой, — снова тупой вопрос. Снова раздражает, но в душе отдает слабым теплом. Наконец-то все именно так, как должно быть, как он привык. Девушка нахмурила брови, выражая свою обиду через этот слабый жест. Занзас недовольно закатил глаза, — Ты не сумеешь защитить себя, — он знал, что она ответит, поэтому сразу решил уточнить: — Никогда не полагайся на других. Враг может убить любого твоего напарника, — вопрос, который Селеста хотела задать, он прочитал в её глазах, отвечая: — Даже меня. Особенно, если я буду думать о твоей защите. Еще чего. Конечно, он сможет перебить весь мусор, уберечь её от ранений, но это не значит, что Сэл можно полностью расслабиться. Занзас видел её отчеты за командировочные миссии, на мгновение даже подумал, что она не так уж и плоха, но, видя перед собой напуганного зверенка, укутанного в его пиджак, прикрывал глаза от раздражения, не понимая, почему и зачем она врала в своих отчетах, и чем вообще занималась весь месяц, пока акульи отбросы и самопровозглашенный принц делали всю работу. — Бесишь, — прорычал он, стиснув челюсти. И как такое существо могло нравиться ему? — Ты не говорил.. — Мусор, когда ты поумнеешь? — Сэл скрестила руки на груди, обижаясь на Занзаса, но осознавая, что она — реально тупица, — Ты, мать твою, хранитель Варии. Оружие, кольцо и коробочка всегда должны быть при тебе, даже если ты плаваешь в бассейне на территории поместья. — У меня нет своего оружия, — мужчина повернулся лицом к пробубнившей что-то девчонке, — И коробочки нет. — Как ты убивала людей в Америке, если у тебя нет своего оружия? — она врала в отчетах, а его хранители прикрывали чертов бесполезный мусор. Такой наглости мужчина не видел никогда. Сэл изогнула бровь, сделав шаг назад, ощущая физически, как в теле босса закипает гнев. — Мне не нравится меч, — голос задрожал под тяжелым взглядом Занзаса, превратившимся из презрительного в холодно-удивленный после сказанной ею фразы, — Он тяжелый, неповоротливый, у меня болят плечи и спина, а еще он огромный, и в самолете точно возникли бы вопросы! — жалкие оправдания сами вырывались из груди, трепетавшей от волнения, — Не понимаю, почему твои пистолеты никто не заметил, но острая махина точно привлекла бы к себе внимание! — Но ты тренируешься с ним, — в голове не укладывалось, хотя Занзас прекрасно знал, почему она так равнодушна к фехтованию, — Не можешь признаться акульим отбросам? — Мне нравится тренироваться, но не ходить с ним на задания, — Сэл успокоилась, снова подошла ближе, когда убедилась, что в глазах босса не плещется раздражение, — Тренировки повышают выносливость, но.. — Твое оружие — пистолеты, — мужчина нажал на кнопку, и ворота ангара с неприятным гулом начали подниматься вверх, — Из-за особенностей пламени, — правда, но лишь от части. На самом деле, он просто видел, с какой хищной ухмылкой и блеском в глазах девчонка сжимала его оружие, приняв правильную стойку, как слегка подняла подбородок, как на милом детском личике появилась убийственная уверенность, когда он попытался забрать свой пистолет, сжав её руки. Она чувствовала себя кем-то значимым, поистине опасным, когда её босс находился рядом. Потому что никто ничего ей не скажет, кроме него самого. Не посмеет. — Они тяжелые! Я постоянно промахивалась, — Сэл прошла в ангар вслед за мужчиной, продолжая что-то лепетать про свою женскую руку, про индивидуальный «подход», необходимый каждому человеку, внутренне радуясь, что Занзас её не затыкает, даже иногда бросает косой взгляд, будто сомневаясь в сказанных ею репликах. — Просто ты — слабачка, — усмехнулся он, стягивая с машины покрывшийся слоем пыли тент, недовольно морщась и забавно чихая. — Будь зоров, — Сэл не смогла сдержать тихий смешок, сорвавшийся с губ, и, отвернувшись, прикрыла рот рукой. Босс Варии, которого сравнивают с разъяренным львом, чихает, подобно ребенку — вздрагивая, тряхнув головой, морщась из-за упавшей прямо на глаза челки, злясь из-за того, что чертова девчонка считает это забавным. Стоит, прижимая к груди две дорожные сумки, пока он, весь в пыли, расправляется с тяжелым автомобильным чехлом. Для чего Селеста в Варии? Для красоты. Пока все убивают, выглядят, словно бешеные звери, она и Елена — представляют собой Варию, отстаивая её честь, закрывая собой от посторонних взоров белые рубашки хранителей, испачканные в крови врагов. Занзас хмыкнул, подумав об этом, — Может, расскажешь, зачем мы прилетели? — Твой дружок из Вонголы прислал сведения о базах ублюдка, — Занзас открыл дверь автомобиля перед девушкой, — Но мы займемся кое-чем другим, — Сэл села в машину, закинув сумки на задние сидения, ожидая дальнейшего повествования босса. Он завел двигатель, повернув голову в сторону внимательно наблюдающей за ним девчонки. Удивительно, но Сэл даже не покраснела, когда они столкнулись взглядами, потому как прокручивала в голове разговор мужчин на пристани, думая о чем-то более важном, чем её глупые чувства, — Через сутки встретимся в штабе. — Почему ты взял меня с собой? — Сэл наблюдала за мужчиной, наслаждаясь его красивым, спокойным, сосредоточенным видом. Он все также хмурился, смотря на дорогу, сжимая обивку руля одной рукой, нервно перебирая пальцы на другой. — А с кем я должен был тебя оставить? — Я могла поехать с Белом. — Не делай вид, будто не знаешь о его отношениях с Элен, — Занзас тяжело вздохнул. Озвучивать это ему было не совсем приятно, потому как он не хотел лишаться достойного хранителя Урагана, но если бы тот разбил сердце его сестре — шея принца описала бы окружность. Опыт с Мукуро показал отвратительные результаты. — Ты ведь запрещаешь всем иметь отношения, — Занзас повернул голову в сторону девушки, задержав взгляд на её персоне на пару секунд, — Так говорит Луссурия. Какое-то негласное правило, «Семья на первом месте», и бла бла бла. — Я не запрещаю. Не одобряю. Я избавил Бела от груза на плечах, чтобы он не думал о тебе и уделил время Элен. — Пока ты уделяешь время мне? — Сэл слабо улыбнулась, заметив, как тело мужчины покрывается раздражением. Занзас был полон различных противоречий, и, иногда, это было видно по его лицу: хмурится, сжимает челюсти, неосознанно напрягает мышцы, так, что рубашка в плечах становится мала, — Шутка. Я могла поехать.. — Я никому не доверю твою безопасность, — прорычал Занзас, сильнее сжав руль, хрустнув пальцами другой руки. Впервые с губ мужчины сорвалось то, о чем он думал, не желая озвучивать, — Ты — пробоина, слабое место. Я не хочу снова тратить время на спасение твоей жизни, — он тяжело вздохнул, на несколько секунд прикрыв глаза, осознавая, что сказал, давая девчонке придумать слабую связь между его словами и всем, произошедшем за последние сутки. Сэл хлопала ресницами, уставившись на босса, — Если бы акульи отбросы был свободен, ты бы капала на мозг ему, а не мне. — Какое задание у Скуало? — девушка достала телефон, проверяя центр уведомлений. Он так и не ответил на её сообщения. — Соскучилась? — Занзас ухмыльнулся, но, неосознанно, сильнее сжал руль, услышав уверенное «Да», — Тебя это не касается. — Почему-то пару часов назад ты так не считал, говоря о секретных документах, разговорах с Тсуной и непонимании намерений Масстерони. — Тебя это не касается, — вновь повторил Занзас, хмурясь. Она была права. Селеста знала слишком много, но погружать её в это дерьмо еще глубже, он не хотел. — Касается, — огрызнулась девушка, отвернувшись, — Я беспокоюсь. — Еще одно слово, и беспокоиться придется за себя. Сэл прикусила щеку, тихо цокнув, думая, что босс ничего не слышал, и скрестила руки на груди. Очередная резкая смена настроения Занзаса, к которым девушка никак не могла привыкнуть. Обиженный зверенок вызывал у мужчины раздражение и легкий трепет одновременно. Он путался сам в себе, не понимая, что именно чувствует, вспоминая, как пламя бушевало в его груди, вызывая безумное желание полностью завладеть её душой, телом, солеными от слез губами. Мужчина тяжело вздохнул, нахмурившись, подавляя волнение в груди, вновь начиная внутреннюю борьбу разума и чувств. Он не имел желания использовать её для удовлетворения своих невыносимых интересов, сам не понимал, чего именно хочет. Она раздражала его, когда болтала без умолку, когда молчала, когда нервно цокала. Да какого хрена она вообще выпендривается? Разум победил, и трепет внутри отдавал яростью. Но особенно выводило из себя напряженное молчание, из-за которого он снова задумался о том, о чем не надо. Война слабо обжигает затылок босса Варии, а он, впервые за всю жизнь, думает о девушке, сидящей на переднем пассажирском, при этом не являющейся его сестрой. — Прекрати строить из себя взрослую, Каваллини, — зарычал он, боковым зрением заметив её нахмуренное личико, — Лезешь не в свои дела, задираешь голову, а на деле — ничего из себя не представляешь. — Я не просилась с вами на пристань, — девушку сильно задели слова босса. Она бы в жизни не влезла меж ним и капитаном. — Это не дает тебе никаких привилегий. — То, что ты знаешь о моих чувствах, тоже не дает тебе никаких привилегий. — Я и не лезу не в свое дело. — Ты поступаешь намного хуже, — Сэл очень хотелось продолжить, но она лишь отвернулась, сжав длинный рукав пиджака, в который все еще была укутана. Занзас сбавил скорость, бросив взгляд на подчиненного, заметив проступающий на ее скулах еле заметный румянец. — Я хотел этого, — не рычит. Голос спокойный, даже, казалось, несвойственно приглушенный. Он не хотел это произносить, а осознавать — тем более, но она уже сидит в его машине, укутанная в его пиджак, облизывает искусанные им губы, — И хочу сейчас. Но не собираюсь поддаваться минутным слабостям. Сэл пробило на дрожь. Она закрыла глаза, чувствуя, как все её лицо покрывается краской, а легкие отказываются принимать воздух. Сэл вновь и вновь прокручивала в голове сказанное боссом меньше десяти секунд назад, не веря, не осознавая, не понимая, как реагировать и что все это значит. Сердце, казалось, начинает болеть из-за бешенного ритма, на губах растянулась слабая улыбка. Занзас не закончил, а она перестала его слушать, отвернувшись к окну. — Селеста, — он взял её руку, слабо сжав в своей ладони, не отвлекаясь от дороги, боковым зрением наблюдая за её реакцией. Шатенка смотрела на босса огромными от удивления глазами, щеки были скрыты ночной тьмой, но необходимость в их созерцании отсутствовала — Занзас прекрасно знал, насколько она смущена и довольна, но в его планы не входило давать ей слабую надежду на что-то, — Мне не нужны отношения, — девушка замерла. Меж бровей образовалась слабая морщинка, — Я специально сломал тебя, — он крепче сжал дрожащую ладонь, — Чтобы акульи отбросы примчался на помощь, чтобы ты видела во мне лишь плохое. Недолгое молчание. Непонимание, беспорядочный поток мыслей в голове, бьющихся о черепную коробку. Наконец, она поняла, почему Занзас вел себя так отвратительно последние две недели, но совершенно не находила причин, оправдывающих его действия. — Зачем? — голос неприятно вибрировал, шею сдавливала невидимая рука. Сэл сказала бы еще что-нибудь, если бы во рту не пересохло. — Чтобы ты полюбила его. — Но.. — Без «но», — грубо, почти рыча. Снова. Она не понимала, а он не мог объяснить, — Думай, в кого влюбляешься, — ледяное безразличие на лице, но пылающий на самого себя гнев на кончиках пальцев, — Я не сдержался вчера вечером, и это было ошибкой. Сэл попыталась вырвать свою руку, но Занзас не собирался отпускать её. Он замолчал, ожидая её реакции: слез, криков, вопросов, но она лишь запрокинула голову назад, удобно расположившись на сидении, слабо сомкнув пальцы, касаясь их кончиками кисти мужчины. Она молчала, кусая губу, смотря в окно, цепляясь за каждую секунду, что он сжимает её маленькую ручку, осознавая сказанные боссом слова. Боссом. Никогда он не станет кем-то большим, чем человеком, отдающим приказы. Но отрывки его фраз, проносившиеся в голове, словно обволакивали своим теплом, заставляли просыпаться бабочек, слабо порхавших под диафрагмой, мгновенно оседающих внизу живота, когда продолжение монолога Занзаса всплывало из подсознания. Она была готова к такому концу, вернее, не надеялась ни на что другое, каждый раз отметая мысли о его даже слабых, мизерных чувствах. Машина въехала на мост, навигатор оповестил об оставшихся тридцати километрах до места назначения, прерывая тишину противным, громким голосом. Занзас сбавил скорость, совершенно не концентрируясь на дороге, рискуя попасть в аварию. Он не мог вынести этой молчаливой пытки, не мог отпустить её мягкую, теплую ладонь. Мужчина хотел, чтобы она вновь посмотрела на него, всхлипнула, произнесла хоть что-нибудь дрожащим голосом. он хотел успокоить её. Оправдать самого себя, но ей это не требовалось — она все понимала. И это бесило! Да что она могла понимать, знать о нем, о его чувствах? Она не осознала истинный смысл фразы «Ничего не было», а тут вдруг поняла такого сложного человека, как Занзас? Он резко свернул на обочину, чуть не врезавшись в ограждение моста, расположенного высоко над спокойной гладью крупного озера. Сэл, наконец, повернула голову, встретившись взглядом с боссом. Занзас крепко сжимал её руку, хмурясь, ожидая, как капелька слезы возьмет свое начало в изумрудных глазах и плавно, оставляя за собой мокрый след, скатится по её пунцовой щеке, застынет на подбородке, всего на секунду, после чего сорвется, падая в пропасть, разбиваясь на маленькие крупицы при столкновении с кожаной обивкой сидения. Она не станет прежней капелькой, ни при помощи со стороны, ни при собственноручных попытках восстановить себя. Назад пути нет. Занзас сорвался с обрыва под названием «рассудок» еще двадцать четыре часа назад, нырнул в, казалось, бесконечную пропасть, из которой сможет выбраться с помощью своего пламени, совершенно не ожидая, что разобьется. Столкнется с желанными, мягкими губами, с наслаждением разрушая самого себя, уничтожая барьер, который он так долго строил и поддерживал, запрещая себе любые чувства, забыв, что это такое, ещё лет в десять. Он никогда не станет прежним. И, смотря в изумрудные глаза, с которых все началось, убеждался в этом. Сэл не плакала, и не собиралась это делать, смотря в спокойные, алые очи Занзаса, удивляясь, ведь никогда не видела их такими. На безразличном лице босса не дрогнул ни один мускул, он не двигался, сжимая её маленькую ладонь, редко моргая, будто боялся упустить что-то невероятно важное за то мимолетное мгновение, что его глаза будут закрыты. Сэл не знала, чего он ждет, с таким трепетом, плескавшимся в его глазах, смотря ей, казалось, прямо в душу, выворачивая её наизнанку, но лишь в хорошем, приятном смысле. Мягкое тепло сливалось с кровью, разгоняя её, циркулируя к щекам. Пухлые губы тронула слабая улыбка. Все так, как должно быть — он не умеет любить, никогда не позволит себе такие примитивные чувства, всегда будет смеяться над теми, кто погряз в них по уши, и прямо говорит об этом, не давая Селесте никаких надежд. Очень гуманно с его стороны, несмотря на хладнокровие и безразличие, которое он испытывал ко всему живому и неживому. Но, в то же время, босс Варии не хочет использовать безвольную девчонку, полностью утонувшую в чувствах к нему еще прошлой ночью, оставшуюся на берегу того озера, бесконечно прокручивая в голове момент их слабых объятий. Сэл всегда знала, что он не такой урод, каким кажется и выставляет себя, что под ледяным безразличием и убийственной яростью в глазах скрывается слабый свет чего-то хорошего. Занзас мог переспать с ней миллион раз за прошедшие пол года, но не сделал этого, даже узнав о её чувствах. Стоп. Он пытался свести её со Скуало, втаптывал в грязь самого себя в её влюбленных глазах, и все было бы хорошо, если бы он не закончил эту пытку, наполнив её измученную душу своим пламенем. — Твои глаза говорят об обратном, — мужчина сильнее сжал ладонь девушки, нахмурившись. Она снова касается той части его души, с которой он не может разобраться, — Почему ты считаешь это ошибкой? — Я не собираюсь говорить об этом, — он отвернулся, сжав челюсти, не отпуская её руку. Секундой позже в душе пронеслось что-то неприятное, отвратительное, стремительно нарастающее слабым волнением, заставляя пламя внутри биться о стенки сосуда. Со стороны пассажирского послышался недовольный вздох. Занзас обернулся, сомневаясь, но подозревая, что Сэл почувствовала тоже самое. — У меня какое-то странное предчувствие, — медленно пролепетала она, всматриваясь в даль. Только сейчас мужчина осознал, что они находятся на мосту, посреди озера, а до ближайшего островка минимум километр. Плохо, очень плохо. Раз даже её ничтожная интуиция дала о себе знать, надвигается что-то действительно хреновое. — Выходи из машины, — зарычал Занзас, осознавая, что совершенно потерял бдительность, — тихо и незаметно. Сэл задрожала. Мозг сработал, как надо, оповещая о возможной опасности, а не уходя в дебри разбирательств с отношениями, отдавая четкие команды. Занзас на секунду сжал руку девушки, слабо кивнув головой, после чего отпустил, принялся что-то вводить на панели управления. Девушка осторожно открыла дверь, юркнув на улицу, боясь вставать в полный рост, вздрогнув от неожиданного голоса навигатора, говорящего о переводе автомобиля в режим автопилота через 1 минуту. Пока Сэл соображала, что происходит, немного переживая, что босс к хренам собачьим оставит её посреди какой-то лесополосы в Норвегии, Занзас вышел из машины, не менее осторожно, чем юный Ураган, но намного быстрее, и, обойдя её, прижал девушку к своей груди, присев рядом, закрыв рот рукой. Он не собирался что-то объяснять напуганному зверенку, жмущемуся к его горячему телу, нахмуренно наблюдал за всем, что происходит вокруг, всматриваясь в темноту. Твою мать, темноту. Все фонари, установленные на мосту через каждые три метра, были отключены, а он заметил эту странность только сейчас, совершенно потеряв контроль над ситуацией, уделив все свое внимание Селесте и разговору с ней. Машина тронулась с места, медленно набирая скорость, лишая босса Варии и его подчиненного единственного укрытия. Ветер неприятно бил в лицо, колыша длинную челку, падающую на глаза, но боковым зрением мужчина все же заметил красный лазер, мелькнувший по поверхности отъезжающего автомобиля. — На счет три — прыгаем в воду, — он отпустил девушку, спиной отходя к заграждению, потянув её с собой, — Раз. — Как в воду?! — шепотом возмутилась Сэл, пытаясь вырваться, но, услышав раздраженное «Два», замерла, буквально перестав дышать. Ей нельзя в воду. Норвегия, холод, две сумки с вещами и. — Я не умею плавать, — тихий, дрожащий шепот. Занзас, уже готовый прыгать, прекрасно понимающий, что через пару секунд его машина подорвется на оставленной врагами ловушке, а драться с девчонкой за спиной в абсолютно отрытом пространстве — самоубийство, ощутил реальный удар током. — Я точно прибью тебя, но не сейчас, — ловким движением мужчина притянул хрупкое тело к себе, юркнув под заграждение, — Три.