Я не оставлю тебя.

      Десятого Вонголу в особняке Варии не то, что бы не ждали… Видеть не хотели. А в компании его вспыльчивого хранителя Урагана — тем более. Элен сочувствующим взглядом обвела смущенно улыбавшегося Саваду, восседавшего в гостинной с чаем и Луссурией уже битые два часа, пока Занзас нарочито растягивал время, придумывая наитупейшие отмазки, почему не может спуститься к Дечимо.       Сперва, завидев въезжающие в ворота автомобили со своей высокой колокольни — через новенькие окна в личном кабинете — мафиози неожиданно вспомнил о незаконченных делах в другом крыле особняка. На попытки Елены достучаться до брата, запершегося на чердаке, раздалось гневное «Приду, когда продумаю, как изощреннее послать его нахуй». Через пол часа щелкнул замок, девушка было обрадовалась, что на пыльную голову брата снизошло озарение, потрепала его по волосам, отряхнув и приведя в более менее божеский вид, на что босс Варии расчихался, казалось, в предсмертном приступе, так, что дрогнули стены кладовых помещений и заметно пошатнулся старый туалетный столик Луссурии. Элен, тихо давясь от смеха и прикрыв губы ладонью, терпеливо наблюдала за попытками Занзаса остановить это безобразие. Мужчина мелко вздрагивал, от чего пыль с волос сыпалась все интенсивнее, мгновенно попадая в нос вместе с воздухом, бесщадно щекоча. В какой-то момент из глаз обоих брызнули искры: у Элен — от сдавленного хихиканья, у Занзаса — от издевательств организма, осознания бренности бытия и прочего, что терзало его душу. Зажав носовые пазухи и вытянув руку вперед, Скайрини что-то пролепетал грозно-мультяшным голосом, от чего девушка засмеялась в голос, схватившись за живот, и даже не заметила, как брат удалился к чертям собачьим как можно дальше от рассадника пыли, чихнув напоследок.       Упустить Занзаса из виду, когда он морозится от выполнения своих обязанностей — худшее, что можно допустить. Следующий час мужчину искали всем особняком, Скуало даже умудрился пробраться в его комнату через окно; Бельфегор прочесал каждый угол, хоть ему мало кто и поверил. Леви, хныча и подтирая сопли кружевным платочком с портретом босса блуждал по особняку, мысленно несколько раз похоронив своего лидера, прокрутив в голове самые душещипательные вероятные события. Хранители и их подчиненные миленько улыбались, стараясь не подавать виду, чтобы Десятый не заподозрил неладное. Хотя, в компании воодушевленного Луссурии, Тсуна только и делал, что глядел то на часы, то на массивную дверь. Отсутствие отчетов и какой-либо обратной реакции со стороны босса Варии заставляли беспокоиться Тсунаеши. А то, что его еще и игнорируют, тщательно, но не умело это скрывая — вовсе ставило в тупик. Скуало вошел в гостинную, чтобы еще раз убедиться в, пока что, лучшем положении дел и рявкнуть на Луссурию, застав самое начало апокалипсиса: хранитель Солнца принялся красить ногти ярко-розовым лаком и предложил привести пальчики Джудайме «в порядок», на что Савада дернулся, опрокинув на брюки горячий чай. Таких визгов особняк Варии еще не слышал.       В спа при особняке они и встретились: Тсуна без штанов с извиняющимся Гокудерой у колен, и Занзас, прикрытый махровым полотенцем, с зубной щеткой в руках и искренним недоумением на лице. И не понятно, что именно и у кого вызывало большее удивление: у босса Варии, заставшего столь интимную картину, или у его подчиненных, заглядывающих под каждую тумбу в течение последнего часа, неожиданно обнаруживших мафиози в богом забытом месте. И, возможно, не спроси Луссурия, понравились ли мужчине его новенькие патчи с соком персика, не протяни Савада руку, которой две минуты назад удерживал свалившиеся штаны, не возрази Хаято о наглости Занзаса, плескавшегося в джакузи вместо встречи с Джудайме — от спа-комнат осталось бы нечто большее, чем парочка уцелевших халатиков. В одном из таких халатиков мафиози восседал на диванчике в гостинной, потягивая виски и укоризненно смотря на нервно трясущегося Десятого и Луссурию в подпаленной форме.       — Спрашивать, как дела, я не вижу смысла, — прокашлявшись в кулак начал Савада, подняв мягкий взгляд на хмурого босса Варии, — Видно, что все в порядке. Но почему ты игнорируешь меня?       — Уж не думал, что тебе, мусору, будет не хватать внимания. Твоя шавка, кажется, уделяет тебе предостаточно времени.       Тсуна тяжело вздохнул, скрепив руки в замок и сложив те на коленях. Занзас больше походил на обиженного ребенка, которому не разрешили выйти на прогулку. Белый махровый халат, едва прикрывавший торс, и мягкие тапочки никак не вязались с тумблером виски в руке мафиози. Леви, стоявший за спинкой дивана, не вязался в принципе ни с чем. Так же, как и милый чайный набор Луссурии, от которого порядком уставшего Саваду уже подташнивало.       — Слушай, я просто хочу получать результаты вашей работы, — поправив галстук, так сильно стягивающий шею в столь жаркий день, Десятый вновь поднял взгляд, столкнувшись с яростью Занзаса, проявившей себя в виде лопнувшего хрусталя.       — Вот именно, что результаты, — струсив алкоголь, вперемешку с кровью, мужчина презрительно фыркнул, скрестив руки на груди, — Занзас, убей; Занзас, избавься; Занзас, вот тебе вся вонгольская макулатура, разберись, пока Десятый кутит в Мафия Ленде со своими дружками.       — Глупости, мы не были в Мафия Ленде, — обиженно бросил Савада, повторив жест со скрещиванием рук, чем вызвал умиленный смешок хранителя Солнца, — Я тоже из-за стола не выхожу, разгребая документы. На Вонголе — легальный бизнес, если…       — Поэтому счетами твоего паршивого казино занимается мой хранитель? Какого черта все бумаги приходят на мое имя?       — Я разберусь с этим, — удивленно изогнув бровь, Тсуна бросил взгляд на стоявшего у окна Мармона, старательно делающего вид, будто он не при делах, — Это все, что тебя не устраивает?       — Оставь сраную вежливость, — с каждой секундой воздух в комнате накалялся лишь сильнее, но Тсуна, тяжело сглатывая и переводя дыхание, держался, выпрямив спину, — Меня не устраивает, что малолетний пацан сидит в кресле босса сильнейшей мафиозной семьи.       — Я тоже не до конца смирился с этим, но у нас обоих нет выбора. Так, может, нам пора наладить отношения?       Неловко улыбнувшись, Тсуна расслабился, пытаясь выглядеть весьма дружелюбно и ничуть непринужденно. Реборн рассказывал, как расположить к себе человека, вот только приемы психосоматики работают далеко не на всех. Исключение составляет, как минимум, босс Варии, удивленно вскинувший бровью на довольно неожиданную фразу. Размазать по стенке парня, у которого на прошлой неделе сломался голос, сейчас хотелось сильнее, чем столкнуть хрипяще-мычащего Леви в окно, и понимали это все присутствующие. Скуало, закатив глаза на подобную выходку Десятого, со скукой ожидал нового погрома взбешенного Занзаса, но, к удивлению, единственное, о чем удостоил уведомить Скайрини, было короткое и безапелляционное:       — Нет.       — Да как ты смеешь, чертов придурок?! — вместо мафиози взорвался Хаято, гневно подскочивший с места с ярым желанием подорвать «наглеца», — Ты должен благодарить Джудайме за то, что, несмотря на косяки твоих психованных уродов, он все еще терпит вас и даже пытается наладить отношения!       — С каких пор шавки влезают в разговор боссов? — усмехнувшись, Занзас перевел взгляд с подрывника на Саваду, тихо просящего его успокоиться, — Мои психованные уроды подтирают зад за Вонголой, устраняя все то дерьмо, с которым твой босс не сумел договориться словами. А еще, смирно стоят позади и знают свое место.       — Джудайме ценит каждого хранителя, а не считает их бесполезным мусором. Мое место, как правой руки, подле него. Твои стоят позади, потому что боятся, ты ведь не способен ни на что больше, кроме как бросаться вещами в их головы.       — Интересно, на что способен ты, кроме как впечатывать кулаки в стену у лица слабой девушки? — Хаято дернулся, сжав челюсти, но промолчал. Отсылка прошлась ножом по сердцу, и возразить, честно говоря, было нечего.       Со стороны Варии послышался шепот. Никто не понял, о чем говорит босс, но то, что оба мужчины были близко знакомы лишь с двумя девушками, было ясно как день. На посыпавшиеся вопросы Елена кротко мотнула головой, изогнув бровь, вперившись в смутившегося Хаято полным ненависти взглядом. Пусть она и обижена на подругу, какого черта возомнил этот напыщенный индюк-альбинос, что позволяет себе трогать хрупких девочек? И когда это, черт возьми, произошло вообще?       Взглянув на Тсуну, брюнетка с разочарованием убедилась, что и ему мало что известно. Как и Скуало, скалящемуся на хранителя Урагана, как и Луссурии, шепотом причитавшего об отсутствии совести у Хаято. Чертова Селеста, да какого ж хрена она ничего не рассказывает?!       — Так что, мусор, закрой пасть и растворись в интерьере сего помещения. Свою нездоровую любовь к боссу будешь проявлять за пределами моего поместья.       За спиной мафиози послышался сдавленный смех хранителей, тут же замаскированный под кашель. Хаято, скрипя челюстями, все же прижал зад к мягкой обивке дивана, закурив. Тсуна, мысленно взмолившись, снова тяжело вздохнул, снова постучал пальцами по коленям, снова поднял взгляд на Занзаса, ожидавшего, что еще ему могут сказать.       — Раз уж ты заговорил про моим неудачные переговоры, хочу тебя обрадовать. Пока ты игнорировал мои звонки и сообщения, я придумал, на каких условиях мы могли бы заключить мир с Массте…       — По-моему, я ясно выразился, когда сказал, что это — мой конфликт.       — Я просто помогаю тебе. Это тянется уже пол года, мы можем все завершить, подписав пару бумаг.       — С чего ты взял, что я собираюсь все завершать? — тупое недоумение на лице Савады и его хранителя так забавили босса Варии, что он не смог сдержать улыбку, больше походившую на оскал, — Все только начинается.       — К чему ты клонишь? — Тсуна заметно напрягся, сжав края дивана и поддав корпус вперед, разве что не раскачиваясь от волнения.       — Мусор, мне надоел твой метод дипломата-дегенерата. Гребанный король переговоров. Спасибо, я начал забывать, кто есть на самом деле. Я не собираюсь идти на уступки и мир с австралийским уродом.       — То есть… — сдержанно начал Гокудера, потупив взгляд. Видимо, оценивал масштабы провала кропотливой работы на счет заключения мира.       — Я хочу войны.       Теперь удивление распространилось и на хранителей Занзаса, благодаря чему юный Вонгола легко сообразил, что с ними это никогда не обсуждалось. Стянув, наконец, тугой галстук и расстегнув верхние пуговицы рубашки, Тсуна спрятал лицо в ладони, согнувшись пополам, еле сдерживаясь, чтобы не завыть. Да что за бред он вообще несет?!       — Занзас, мы понятия не имеем, на что способен Андреа, — вместо босса заговорил Хаято, заметив, как тот мелко дрожит от напряжения, — Ублюдки химичат какую-то хрень, а ты собрался лезть на рожон? Ты ведь тоже получил ту фотографию от Мукуро?       — Мои психованные уроды раздобыли три десятка подобных. Выяснили, как и где они были сделаны, видели последствия, — Занзас поднес стакан к губам, поэтому было сложно понять, улыбается он или нет, но в голосе прекрасно слышалась ирония.       — Что?! — выпрямился Савада, почти подскочив с дивана, будто его пробило электрошокером, — И ты ничего не сказал?!       — Через десять минут в моем кабинете. Можешь взять с собой свою шавку, если доверяешь.       Зевнув столь непринужденно, будто не довел Десятого Вонголу до нездоровой бледности и сбившегося дыхания, а своих хранителей — до недоуменного шепота, Занзас, потянувшись, вышел из гостинной, протирая длинными рукавами халата пистолеты, отобранные у Леви. Тсуна обвел варийцев молебным взглядом, ища поддержки, но наткнулся лишь на гневное недоумение, особенно проявлявшееся в глазах мечника. Ледяной стальной взгляд был направлен на Урагана Вонголы, что-то лепетавшего боссу на ухо о безрассудности людей, с которыми им приходится работать. Вот только сейчас Тсуну волновало далеко не это, ведь он, в отличии от друга, прекрасно видел надвигавшуюся угрозу в виде дождевой тучи, через пару мгновений проткнувшей диван в миллиметре от бедра дернувшегося подрывника.       Тысячи однообразных дней. Ночей. Вечеров. Бумажки, отчеты, холодный душ, ледяная постель. Завтрак, спортзал, ластящиеся для поглаживаний псы, знойные вечера в саду, в тишине и одиночестве. Редкие выстрелы в собственных подчиненных, ещё более редкая кровь на руках, надрывной вой Скуало. Терпкий алкоголь, уже не приносящий былого наслаждения; кофе с молоком, не дающий чувства бодрости, вовсе не имеющий когда-то любимого вкуса. Беспорядочные половые связи, мерзкий смех женщин, которых мужчина, даже заставляя себя, не мог назвать иначе, чем мусор. И каждая, разделившая постель с боссом Варии, считала себя особенной. Каждая, завидев мужчину в клубе или казино, игриво подмигивала, а он не то, что имён, даже лиц их не помнил. В памяти застряло лишь одно, смазливое, невинное, с пухлыми губами и большими, вечно удивленными глазами.       Занзас устал. Он так давно не проявлял себя в деле, погряз среди бесконечных бумаг, после разбора которых не то, что стрелять не хотелось, даже до постели дойти было весьма тяжело. Леденящее безразличие ко всему миру и все-обволакивающая пустота стали верными проводниками босса Варии, когда-то не знавшего своей жизни без громких выстрелов и бурлящей крови в венах. Он уже и забыл щемящее чувство страха, когда перехватывает дыхание и сердце медленно отстукивает последние удары, готовясь к худшему, когда кровь на руках, на всем теле неприятно стягивает кожу, когда в очередной раз удается ловко увернуться от пули, ставшей бы роковой в его жизни.       Скука, пробирающая изнутри; однообразие месяцев, нет, последних четырех лет жизни убивали истинную натуру мафиози. Даже Бастер в последнее время совсем обленился: не лезет ластиться, не кусает все, что не так (или так) стоит, не носится по особняку в три часа ночи так, что штукатурка сыпется, а Бельфегор громко молится под кроватью в своей комнате. Лигр лишь лежит в углу кабинета, на своем нагретом месте, громко зевает и уныло мурлыкает.       Оба взрывных Неба желали лишь одного. С нетерпением ждали, когда уже произойдет хоть что-нибудь действительно интересное, что сможет развеять эту долбанную скуку. Занзас — не тот человек, который может спокойно сидеть на месте. Его Небо теряло свою гармонию за счет примеси Урагана, вечно несущей его задницу в различные передряги. Итальянская кровь породила вспыльчивость, алое пламя напрочь сносило голову, а тут ему всучивают гору бумаг, усаживают в кресло и молча уходят, оставляя наедине с головной болью и десятком перьевых ручек. Он ненавидел перьевые ручки.       Познавший бренность бытия Бастер даже не рыкнул на вошедшего Саваду, хотя пугать парня всегда было его любимым занятием. Лигр уныло наблюдал за хозяином, откупорившим любимый виски, разливающим алкоголь по бокалам. Вслушивался в приятный голос, фыркал, когда начинал говорить Савада, вилял хвостом на яростные вопли Гокудеры. Сожрать бы их обоих, да только хозяина, кажется, обстановка лишь забавляет.       — У меня свои способы разрешения конфликтов, нравится тебе это или нет. Мне насрать на твое доброе сердце и желание пролить как можно меньше крови.       — Тогда нам придется признать наличие войны на уровне альянса, — вздохнул Савада, залпом осушив предложенный виски. Лицо Десятого скривилось в не столь смешную, сколь жалкую гримасу. Прокашлявшись, босс продолжил: — Сейчас все на подпольном уровне. Что случится, когда все узнают?       — Мусор, включи мозги хотя бы на минуту, — вздохнул мафиози, массируя ноющие виски, — Я понимаю, что сделать это крайне сложно, когда у тебя их нет, но хотя бы лицо поумнее изобрази, чтоб не так горько на тебя смотреть было.       Тсуна непонимающе ойкнул, но корчиться от неприятного послевкусия во рту перестал.       — Этот конфликт — между мной и сумчатым ублюдком. У нас личные счеты, и мы не станем это афишировать на всю мафию.       Новость Тсуне была совершенно не по душе. Как и настроение босса Варии, как и непонятная заварушка среди хранителей, как и «пропажа» Селесты, в которой Савада, пол года назад, очень четко видел себя пятнадцатилетнего: напуганная, хилая девчонка, которую выдернули из мирной жизни и усадили за стол переговоров, кровь с которого не стерли с прошлой вспышки гнева Занзаса. А потом её первая миссия, оконченная провалом. Бал, с которого её, вместо дома, увезли в хрен пойми какое подвальное помещение, напичкали страшными веществами и оставили множество шрамов на теле.       Сентиментальный Савада за четыре года уверенной стойки «у руля» верховной мафиозной семьи ничуть не изменился: его сердце было таким же добрым, пусть и взгляд заметно потускнел. Факт того, что собственный хранитель, его чертов Мукуро был причастен к необоснованным издевательствам над совершенно невинной девушкой, не просто расстраивал — вызывал желание выть от отчаяния. Ведь он мог просто настоять на её переводе в Вонголу, еще после новогоднего бала. Мог помочь загнанному в угол человеку с испуганным взглядом и неумелой стойкой при стрельбе из пистолета. Пистолета Занзаса.       Сам мафиози смотрел на задумавшегося Дечимо из-под густых темных ресниц, злобным, изнуряющим взглядом. Конечно, от такого босса только и хочется сбежать куда подальше, но тогда возникал встречный вопрос: как он отпустил её? Под каким предлогом?       Впрочем, в чем-то сидевший напротив мужчина был прав. Защитить свою семью не всегда получается посредством заключения мира. К тому же, сестра этого мужчины имеет свои намерения на назревший конфликт, вернее, на одного из тех, кто его учинил. Саваде не оставалось ничего, кроме поддержки безумной идеи, нет, желания Занзаса: раз он хочет войны — пусть будет так.       Лишь бы никто из семьи не пострадал.       Обведя взглядом кабинет мафиози, роскошь в котором пестрила величием, безмолвно давая понять, кто здесь хозяин, Тсуна напрягся. Куча папок и документов, коими был завален весь стол, подтверждали слова Скайрини о его нагрузке. Он обязательно с этим разберется. Обязательно что-нибудь придумает, если это хотя бы немного уймет ярость Занзаса, плескавшуюся в бордовых глазах так же искусно, как лед в их снифтерах. Он пойдет навстречу, сделает все, чтобы наладить отношения с мафиози, приложит все усилия на то, чтобы сдвинуть ползунок с мертвой точки, застрявшей между «Сдохни, мусор» и «Ничего не хочу о тебе слышать, мусор». Что ж, смерти юному Вонголе брюнет не желал уже целых четыре года. Может, на это как-то повлияла победа Тсуны над Бьякураном в будущем, или малочисленные совместные битвы — кто ж его знает.       — Я хочу знать твой план, — на выдохе заговорил Тсуна, направив уверенный, насколько то было возможно, взгляд, без страха заглянув в глаза босса Варии, — Получать отчеты и быть в курсе событий. И гарантию, что обойдется без смертей членов нашей семьи.       Занзасу даже как-то не по себе стало. Одной уверенной интонацией Дечимо ясно дал понять, что считает мужчину напротив членом своей маленькой, дружной семьи, хочет брюнет того или нет. Той, которую он называет семьей, а не Семьей. Мафиози одобрительно хмыкнул. Неосознанно, нехотя, но что-то внутри Занзаса предательски щелкнуло.       Черт, он стал слишком мягким!       Сам Тсуна был невероятно счастлив, но виду не подал. Негоже проявлять эмоции в компании Варии, прошлые уроки хорошо отпечатались в памяти. То, что его главная моральная проблема идет с ним на контакт и в принципе соизволила поставить Десятого в известность о своих намерениях — радовало. Савада, пусть и не одобрял, но уважал мнение и желания Занзаса. Не зря, Вария — автономный, независимый отряд Вонголы, черт бы их всех побрал. Да и, видеть Занзаса в рядах своих людей Тсуне хотелось больше, чем жениться на Киоко в старших классах.       Побитый Гокудера излучал такое недовольство, что воздух вокруг уплотнился до состояния невидимого, вязкого облака. Хранитель Урагана давно считал Занзаса обнаглевшим чертом, а сейчас искренне не понимал спокойствие своего босса, уже больше недели сидевшего на успокоительных с дергающимся веком и трясущимися руками. Что он вообще мелит?       В поместье Вонголы Тсуна возвращался в компании моральной измотанности, полусотни папок с отчетностью, копиями фотографий и побитым Гокудерой. Скуало нехило вмазал ему по челюсти, разбил губу и чудом не выбил пару зубов. А за что — Тсуна так и не понял. И Хаято не спешил объясняться, что-то печатая в телефоне и недовольно фыркая от ноющей боли.

***

      Негодование Скуало слышал каждый, кто находился в особняке и за его пределами на расстоянии минимум трех километров. Сколько было разбито стаканов, сколько раз капитан закашливался из-за порядком уставшего голоса, сколько новых оскорблений придумал босс — хранители, сидевшие в саду ради сохранности перепонок, перестали считать еще час назад. Вайпер с замиранием сердца наблюдал за окнами кабинета, причитая о бесполезных затратах и отмахиваясь от липучки-Бельфегора украденным у Луссурии веером. Иногда до слуха хранителей долетали целые связные предложения, несущие в себе один и тот же смысл:       — Чертов дегенерат, посмотри, как проредился наш офицерский состав за последние два месяца, а ты говоришь о войне?! Нам некого отправлять на зачистки, о каких стычках вообще может идти речь?!       Елена тяжело вздохнула, разочаровавшись в единственном адекватном человеке. Кому-кому, а ей войны совершенно не хотелось. Сражаться против одного из сильнейших иллюзионистов фактически «один на один» — удовольствие неприятное. И это, если не учитывать наличие его многочисленных союзников и непонятное химическое оружие, над которым так рьяно трудился Рокудо в норвежской лаборатории. Надежда была на Скуало. Услышав первые крики, девушка взмолилась всем богам, попросив успешного вразумления её братца, вот только, как оказалось позже, капитан был только рад подвернувшемуся конфликту. Его беспокоила лишь малочисленность рядовых солдат, потому как лучшие люди Леви неожиданно испарились несколько дней назад, не поставив в известность даже своего командира. Бельфегор на свой отряд клал большой и толстый, так что его люди успешно перешли под командование Скуало. А в последствии — подчиненные и Луссурии, и Элен. В общей сумме, имея под своим руководством около сотни человек и с десяток грозовых мальчиков, капитан ну никак не мог оставить Варию на этих отбросов и уйти с головой в военные передряги. Этим и был вызван скандал, развернувшийся на втором этаже особняка в западном крыле.       — Лучших людей Леви забрал я, — совершенно неожиданно признался Занзас, прикрыв глаза. Объяснять, зачем, он явно не собирался.       — Не знаю, что за игру ты ведешь, но они нужны нам здесь и сейчас. Как минимум — для охраны особняка, пока мы будем заняты.       — Они охраняют кое-что другое.       — Врой, разве это важнее нашего поместья?!       Занзас поднял на него усталый и измотанный взгляд. Вернее, таким он показался Скуало, который слишком долго знал его, хоть и в эмоциях других разбирался слабовато.       — Да.       — Последние мозги пропил, — Скуало сбавил тон, массируя виски, — Когда Бел вернется с горнолыжного курорта, передай ему оплеух от меня.       — А ты — передай это его сестре, — мужчина выбрал несколько папок, бросив их мечнику, — Ты все равно к ней заедешь.       Вместо продолжения кордебалета, мечник наконец свалил в неизвестном направлении, прихватив со стола парочку миссий для себя. Мирно спавший Бастер лениво потянулся, прошкрябав когтями дорогой паркет с таким скрежетом и довольным мурканьем, что в ушах зазвенело. Лигр уселся возле хозяина, положив голову тому на колени.       Да, это было важнее. Люди Леви действительно — лучшие, раз даже внимательная к мелочам акула их не заметила во время своих визитов.

Неделю назад.

      Открыть глаза получилось далеко не с первого раза, а перекатиться на другой бок, чтобы солнечный свет не въедался в горевшую кожу лица, и вовсе не удалось. Воспоминания о прошлом вечере неприятно проползали в сознание, восстанавливая в болевшей голове хронологию мало приятных событий, окутывая ребра уже знакомым слизким чувством бесконечной обиды на весь мир и злости на саму себя. И если ощущать вселенскую ненависть ко всему окружению уже доводилось, когда Элен спокойно отреагировала на то, что её использовали в качестве приманки, то желание уничтожить собственную душу и разорвать собственное тело — было чем-то новым и плохо укладывалось в голове. Разум, вернее, то, что от него осталось после многочасовых рыданий и выпитого алкоголя, укоризненно шептал, какая Сэл все-таки тупая. И дело не в том, что она пропустила последний год школы; не в том, что до сих пор запиналась в разговорах и забывала итальянские словечки, несмотря на объятия со справочниками последние месяцы; не в том, что любила задавать глупые вопросы, на которые знала ответ. Тупой она была лишь потому, что позволила чувствам захлестнуть всю себя с головой.       Как можно было повестись на что-то столь заманчивое, как молчаливые чувства босса Варии? Да как вообще можно было полюбить босса Варии?! Почему вместо того, чтобы убежать как можно дальше, Селеста сунулась прямиком в открытую клетку?       Мозг давным-давно был окутан розовым облачком, сквозь которое адекватные команды разума не доходили. Когда он был рядом. Когда чертов, мать его, босс был рядом и не плясал польку на чувствах подчиненного, а сжимал маленькую ручку, незаметно улыбаясь. Когда вместо того, чтобы прикончить девчонку за ее неряшливость и вновь разбитую кружку, Занзас лишь прикрывал глаза, тяжело вздыхая, выражая своё недовольство скорее самому себе, нежели проснувшемуся от грохота Бастеру или ожидающей стакана в голову Селесте. За эти мгновения можно было продать душу, стоило лишь вспомнить спокойный, отрешенный взгляд кроваво-алых глаз. В груди снова екнуло, позволив новым слезам навернуться на измученные глаза.       — Не успела проснуться, а уже ревешь, — сухие губы расплылись в усмешке, от чего ранки снова закровили, — Какая жалость.       Ирония в собственном хриплом голосе вызвала приступ смеха, смешанного со слезами.       Это идиотское состояние, когда настолько жаль самого себя, что хочется смеяться, поглощало девушку, укутывало получше теплого одеяла. И она смеялась, долго и громко, до кашля и боли в груди, продолжая лежать в постели, смотреть на резной потолок сквозь лившиеся из глаз слезы. Жалость — не такая, как к мертвому бедняге-офицеру, разбившему палетку Луссурии пару… дней, или недель, назад. Сколько прошло времени, Селеста, почесав затылок, так и не сообразила. Жалость сопровождалась отвращением и жгучей мерзостью. К себе, к каждой части собственного тела. В особенности — к ключице, кожу на которой щипало, напоминая о событиях ночи в Норвегии. К ягодицам, на которых остались болезненные лиловые отметины.       Комната оказалась на удивление уютной, а кровать — мягкой. Огромное пуховое одеяло белоснежного цвета, в которое Сэл зарывалась с головой еще во время сна, и под которым было до дрожи холодно, несмотря на невыносимую духоту в комнате. Привычка прятаться осталась с детства. Чувствовать себя под защитой, выдуманным мягким крылом, утыкаться носом в собственные коленки, сжавшись от беспричинного беспокойства — некий ритуал, без которого уснуть не представлялось возможным. По свету, бьющему в лицо, девушка примерно сообразила, сколько сейчас времени, остановившись на версии с одиннадцатью часами утра. Вот блин, кажется, она снова забыла про документы.       Селеста тяжело вздохнула, раскинув руки в разные стороны, но даже в таком положении не смогла до конца объять огромную постель. В висках больно стукнуло, стоило девушке попытаться встать. Тупая боль вынуждала оставаться в прежнем положении и терпеть неудобную позу, справляться с невыносимым желанием пить. Ладонь со звоном коснулась горящего лба, девушка шикнула от боли, вновь ухмыльнувшись собственной слабости.       «Скуало тебя не этому учил.»       Но… Почему он не учил справляться с болью на душе? Почему ни разу не прочитал лекцию о первой помощи не при пулевом ранении? Хотя, признать, какие-то пункты все же совпадали: например, обработка спиртом. Не краев раны, а самой души. Почему капитан не показал, как держать себя в руках и не поддаваться истерике? Одно дело, уметь сохранять спокойствие при нарастающей панике в ситуации полной вакханалии и перестрелки, но… На какой полке в библиотеке Варии хранится справочник жизни?       Все же найдя в себе силы покинуть теплую постель, Селеста ступила голыми пяточками на мягкий ковер белоснежного оттенка, сразу же зарывшись пальцами в невероятно приятный длинный ворс, щекотавший ступни. Похвалила саму себя, что умудрилась ни разу не пролить бордовое вино, учитывая свою неряшливость. Шелковая пижама неприятно стягивала тело, поэтому сразу же полетела на темный паркет. Только сейчас Селеста поняла, что во всей квартире было до невозможности тихо — ни топающих сверху или по бокам соседей, ни слабо доносившихся голосов. Пение птиц и шум дороги не просачивались сквозь закрытые окна. С осознанием этой мысли, каждое движение, каждый шорох ступней о ворс ковра, каждый собственный вздох, сопровождаемый шмыганьем, теперь слышался в разы громче. Сэл поморщилась от непонятного чувства вины, будто нарушала чей-то покой. Заметила разбитые костяшки, покрытые коркой засохшей крови. С губ сорвалось неприличное для девушки голубых кровей слово на родном шведском языке.       — Не опять, а снова, придурошная.       Жалость. Мерзость. К самой себе и своему тупому существованию.       Внимание привлекла приоткрытая дверь из черного матового, косившего под дерево, материала со стеклянными вставками. В белоснежный интерьер она не то, что вписывалась — казалась входом в другое измерение. Излишняя контрастность. Комната за дверью мало чем отличалась от спальни: все тот же темный паркет, идентичный, мерзко-белый круглый ковер с мягким ворсом, расстилающийся на добрую часть гостинной возле не менее девственно-белого дивана. Нежно-молочные обои. Кажется, в трезвом состоянии она видела свою квартиру впервые. Тело вздрагивало, истерический хохот рвался из груди, но девушка лишь кашлянула в кулак, будто рядом находился разъяренный Леви и она была просто обязана не показать свою, как он твердил, несерьезность. Желание смеяться постепенно превращалось в гнев, бушующий Ураган всеми силами пытался защитить потрепанное Небо, не позволяя чувствам захлестнуть девушку в очередной раз, утопив в своем многообразии, как жалкого котенка. Вот только юная Каваллини не стала бы сопротивляться. Она давно добровольно опускалась на темное, ледяное дно.       Представшая перед болевшими глазами картина пестрила лицемерием. Будто, черт возьми, эта квартира принадлежала не элитной организации убийц, а девушке-студентке, имеющей неплохой вкус. Мебель гармонично смотрелась на фоне отвратительно чистой отделки, вызывающей ничто иное, как приступ тошноты и горькую усмешку. Селеста облокотилась о косяк, скрестив руки на груди, больно ударившись головой, обводя глазами помещение, в котором ей придется провести немало времени. В одиночестве, работая с документами, которые…       — Высылать каждый день в восемь утра, — усмехаясь, девушка передразнила босса, скрывая под вырвавшимся смешком пронизывающую горечь, пропитавшую всю гортань, язык, губы и десны.       Ощущение, что её рот наполнен мерзко-горькой жидкостью, чувствовалось куда яснее, чем духота в давно непроветренных комнатах. Панорамные окна выходили на южную сторону и Селеста очень сомневалась, что их когда-либо открывали. Уж больно девственной была вся квартира и мебель в ней, а пустота в шкафчиках кухонного гарнитура лишь подтверждала догадки, на которые наталкивал на удивление прекрасно работающий мозг.       Пока Занзас ломал черепушки, Сэл выбивала собственные костяшки о жесткий паркет, о стену у входной двери, возле которой просидела, возможно, гораздо дольше, чем предполагала. Это было предельно ясно — на белоснежных обоях красовались багровые пятна с мизерными подтеками, кисти рук болели, пальцы с трудом сгибались и тряслись. Открывать бутылку воды пришлось зубами, отчего по нижней челюсти прошлось неприятной волной тянущей боли. Больше никаких продуктов в квартире не наблюдалось. Холодильник вовсе не был подключен к электричеству, несмотря на то, что Сэл «жила» в квартире уже несколько дней. Если забвенное распитие алкоголя в полном одиночестве можно было назвать жизнью. За все время Селеста ни разу не вышла из дома, допивала купленное в первую ночь вино, обходилась редкими доставками еды и остатками фруктов.       Селеста вытянула правую руку перед собой, зависнув на пару секунд с безразличным, пустым взглядом. Всматривалась в тонкие пальчики и разбитые костяшки с засохшей кровью, неприятно стягивающей кожу. Босс забрал её кольцо. Его кольцо. Он ведь его и создал. А на среднем пальце девушки осталась милая татуировка, выгравированная обжигающими лучами солнца.       Мягкая кожа, мгновенно сгорающая под палящим солнцем, была неприятной «фишкой» Бельфегора и, соответственно, его сестры. Поэтому Луссурия еще в марте закупил несколько коробок SPF-крема, не обращая внимание на истерические вопли Вайпера. Очертания кольца явно просматривались в виде бледного участка кожи, занимающего добрую часть нижней фаланги пальца. Сэл ни разу за несколько месяцев не сняла заветную побрякушку, не смея лишать себя, как ей наивно казалось, энергии человека, которого она так сильно любила. Черт возьми, сгорала от чувств к нему, от ненависти к самой себе за эти чувства. Сэл упала в мягкое кресло, прикрыв глаза и жмурясь от боли в висках. Кажется, она — первый человек, испробовавший мебель своей пятой точкой. Полное опустошение в груди отдавало мерзкой тошнотой. А может, это последствия многочасовой истерики и изнеможенности организма, но кого станут волновать такие подробности?       Ни на что другое Селеста и не надеялась. Она всегда понимала, что о взаимности в отношениях с таким человеком и речи быть не может, и готовила себя именно к такому исходу событий, но, твою мать, кто же знал, что все равно будет настолько больно?       Каждое сказанное им слово отправляло разум в нокаут, а затихшую истерику — взывало наружу. Она помнила все. Каждый взгляд, каждое прикосновение, объятие, каждое слово, которое, как оказалось, не стоило ни гроша. Сэл уткнулась зубами в коленку, сжавшись в клубок на мягком кресле. Смахивать катившиеся слезы девушка даже не пыталась.       Времени было предостаточно, как и алкоголя, как и утопичных мыслей. Над ухом никто не кричит, на обед не зовет, на тренировку бежать не нужно, документы… Остались на столе босса. Полная свобода: иди, куда хочешь, с кем хочешь, на сколько хочешь — никто тебе слова не скажет и не станет угрожать ночевкой под крыльцом за опоздание на двадцать секунд. Больше никакого контроля, никаких заданий и угроз собственной жизни.       «Тебя исключили из Варии.»       Нет кольца — нет Селесты. Нет Селесты — нет проблем. Нет проблем — нет гнева Занзаса. Одно с завидной легкостью вытекает из другого, убеждая, что произошедшее взаправду было лучшим решением, когда-либо принятым боссом Варии. И имело оно положительные стороны для обоих. Работать с документами и находиться вдалеке от эпицентра опасности не сравнится с жизнью в жерле вулкана под боком у взрывоопасного существа и его не менее милого лигра. Тем более, началась война между двумя мафиозными семьями, держаться подальше от её виновника — подарок судьбы. В принципе не быть причастной к мафии — подарок судьбы, да и… Неважно. Все неважно, ведь она любит.       «Я специально сломал тебя.»       Плюсов меньше, чем минусов. Раз этак в двести. Его голос слышался отчетливей еле бьющегося органа в груди, его запах фантомно просачивался в забитый нос, его горячее дыхание чувствовалось на затекшей шее, от чего та покрывалась мурашками. Каждый синяк, оставленный его грубыми прикосновениями, напомнил о себе тупой, ноющей болью.       «Чтобы ты видела во мне лишь плохое.»       Внутренности стягивало тугим узлом, тихое проявление эмоций переросло в надрывное рыдание. Каждый всхлип, каждый вырвавшийся сквозь сжатые челюсти крик отдавал звонким эхом, оттолкнувшимся от стен и редких предметов в гостинной.       «Думай, в кого влюбляешься. Я не сдержался вчера вечером, и это было ошибкой.»       Ошибкой. Такой же ошибкой, как и все существование принцессы-сиротки. Селеста смахнула соленые капельки с горевших щек тыльной стороной ладони, от чего подранную кожу на костяшках пронзило жжением. Физическая боль на мгновение вернула сознание в реальность.       Звонок в дверь раздался так же неожиданно, как и появившийся в квартире Бельфегор пол года назад. Селеста вздрогнула, окинув дверь уставшим взглядом, и снова уперлась подбородком в коленки. Впускать кого-либо к себе совершенно не хотелось. Позвонят, да перебесятся. Звон повторился, неприятным треском разлетевшись по пустой квартире. Селеста пропустила спутанные локоны сквозь пальцы, зависнув на пару секунд, но после очередной пытки над барабанными перепонками, поднялась с кресла. На случай, если какой-нибудь киллер пришел по её душу, умереть нужно красиво. У неё ведь даже оружия своего нет, лишь набор стилетов, подаренных Бельфегором в прошлом месяце, лежал где-то на дне сумки. Да и, пользоваться ими Селеста не умела — брат научил её расставлять ловушки для Леви, бросаться в спинки диванов и стульев, но никак не драться.       Щелкнув замком и тяжело вздохнув, Селеста толкнула массивную дверь наружу, впуская в свою «скромную» обитель до чертиков разъяренного Скуало, уже набравшего в легкие достаточно воздуха, чтобы оглушить представшую взору ученицу. Но, вместо ожидаемой ругани, капитан замер, закрепив взгляд «чуть» ниже глаз девушки. Скуало звонко припечатал ладонь к лицу, прорычав что-то на своем акульем, но ненадолго. Открыв глаза, вскинул бровью, без смущения осматривая тело ученицы.       — Боги, да что ты там не видел, — хмыкнула девушка, удаляясь в глубь квартиры, — Заходи уже.       — Что это за херня? — Скуало дернул ученицу за локоть, пройдя следом и громко хлопнув дверью. Мечник старался на опускать взгляд ниже багровых следов, оставленных на ключице девушки, но еле держался. С каждой секундой на завидно белой коже проявлялось слабое подобие румянца, вызванное ни то злостью, ни то смущением.       — Да так, развлекалась с одним… Да какая разница, — Селеста дернула руку, высвободив её из слабого хвата. Накинуть на себя какую-нибудь тряпку сейчас хотелось больше всего на свете, лишь бы самой не видеть отражение в глянцевых поверхностях и зеркалах.       — Каваллини, ты совсем головой поехала? — капитан скинул с себя с десяток огромных пакетов, снова перехватив тощий локоть, оставляя на коже неслабые отметины, — Не забывай, что ты под моим наставничеством.       — Так наставляй меня. Почему ты этого не делаешь? Может, расскажешь что-нибудь, кроме техник махания мечом? Это я уже уяснила, давай что-нибудь новое? Например, как стать такой же бесчувственной, как вы все?       — Врой, на кого ты равняешься? — Скуало бросил в ученицу стянутый с дивана плед, — Оставь свои истерики и прикройся, черт возьми. Ведешь себя, как ребенок.       — Как ребенок? Так какого черта ребенок делает в вашей проклятой Вонголе?       — Задашь этот вопрос своему психованному брату, ладно? Я откуда могу знать, за каким хреном он тебя в это дерьмо окунул? Врой, что за претензии?! Тебя итак грузят бумажками, а не кровавыми миссиями, не строй из себя недовольную жизнью избалованную куклу.       Ответить было нечего, так что Селеста, обиженно всхлипнув, ушла в комнату за нормальной одеждой, оставив Скуало наедине с его бесчисленными гостинцами и рычанием на пустые бутылки вина и коробки из-под пиццы. Спрятав тело в оверсайз футболку и короткие шорты, Селеста скептически оглядела содержимое оставшихся пакетов и, растирая виски, нашла свое место на диване.       — Значит, променяла тренировки, работу и нормальную еду на секс, безделье и голодовку?       — Если тебя прислал Занзас, — девушка сморщилась, больно прикусив щеку. Одно его имя заставляло сжаться от тянущей боли в груди, — Телефон с документами на полу в спальне.       — Врой, какими нахрен документами? — Селеста обернулась к мечнику, державшему в руках упаковку от электрического чайника. Что её удивило больше: неосведомленность капитана или наличие в пакетах разной подобной техники, девушка сама не поняла. Стараясь не подавать виду, изогнула бровь, кивнув на нетипичный предмет в руках капитана, — Это моя квартира. Я так и знал, что тут из мебели одна жесткая кровать, этот противный диван и пидорские ковры Луссурии.       — А мне все нравится, — Селеста с горем пополам дотащила пакет с продуктами до стола, чуть не свалившись добрые три раза, — О, мои любим…       — А мне нихрена не нравится, — перебил Скуало, швырнув в сторону очередную коробку, с грохотом приземлившуюся на паркет. Примерно то же ожидало несносную девицу, судя по гневному взгляду капитана, — Я не полезу к тебе в постель, не стану спрашивать, кому ты позволила оставить на себе столько синяков, но, будь добра, объясни, с какого ясеня ты свалила из особняка?       «Ничего не было», — слова, словно приговор, пронеслись в сознании, готовом сорваться в истерику и все выпалить в плечо другу-семпаю-Скуало, вместе с горькой обидой, слезами и соплями, подобно маленькой девочке, первый раз получившей колкую шутку со стороны одноклассника. Но Селеста проигнорировала вопрос, кротко хмыкнув, одарив капитана безразличным взглядом. Тусклость всегда блестевших глаз флешбекнула мечника на неприятные события в Америке. Вот только стоявшая перед мужчиной потрепанная Барби никого, за последний месяц, не убивала.       — Мне просто захотелось, как ты сказал — секса, безделья и голодовки.       Суматоха на кухне продолжалась еще с час, царившая в квартире тишина была безбожно нарушена впервые за несколько дней, и сейчас, сквозь шуршание пакетов, лязг столовых приборов и грохот коробок, Скуало вкрадчиво слушал каждый всхлип ученицы, спокойно попивающей чай в кресле у панорамного окна, открытого впервые с момента существования квартиры. Селеста боялась взглянуть в сторону капитана, хотя прекрасно ощущала его взгляд на себе. Знала, что он потребует ответы на вопросы, которые ему банально нельзя задавать. Наблюдая за пустой парковкой и кипящей жизнью где-то вдали от высотного дома, девушка давилась третьей кружкой зеленого чая. Все, лишь бы пережить присутствие капитана в квартире, закрыть за ним дверь и снова погрузиться в себя, лежа на полу и хрустя принесенными чипсами. Разнообразие.       — Я не стану говорить, как ты выглядишь, потому что ты сама осведомлена, что хуево, — мечник опустился на колени перед девушкой, коснулся лба тыльной стороной ладони, — Еще и простудилась. Вся горишь.       От прохлады прикосновений Скуало Селеста невольно поморщилась. Кожу щек неприятно стягивало от сухости и усталости. Капитан без каки-либо приличий, кои ему не помешали бы, изучал каждый миллиметр лица горе-ученицы, хмурясь и скрипя челюстями. Всматривался в полуприкрытые глаза, укоризненно пробирая все её нутро до самых глубин души. Слова были излишни. Капитан Варии, закаленный мафиозными разборками, замечал каждую мелочь, таковой уж была его работа. А тут — все на лицо, чего только стоят опухшие, покрасневшие от слез глаза, которые девушка так старательно отводила.       — У меня нет времени возиться с тобой, — слова прозвучали обиднее, чем когда-либо. Не ты ли, Скуало, всегда причитал о своей искренней поддержке? — Чертов босс свалил неделю назад вместе с тобой, мы до сих пор не знаем, куда его занесло и какая муха в жопу укусила.       — Работы — завалом, знаю, Бел рассказывал.       — Поэтому, возвращать тебя к жизни будет кое-кто другой.       Сейчас в квартиру, по жанру эпичных боевиков, должен был ворваться какой-нибудь взрослый дядя-мафиози с рубашкой, рвущейся на бицепсах, и увешенный различными базуками, винтовками, РПГ и набором гранат. В какой-то степени, Селеста ждала именно такой развязки событий, уныло уставившись на дверь, в которую так никто и не вошел.       А что, получилось бы весьма интересно. Вот только жизнь девушки — не эпичный боевик, а она — не герой-неудачник, имеющий спящие сверхчеловеческие способности.       — Не говори, что это Реборн, — зевнув, девушка смахнула со стола пустые коробки, чтобы поставить свою кружечку чая. За последнюю неделю она, помимо вина и воды из-под крана, ничего и не пила, — Тсуна о нем та-а-акое рассказывал. Страшный человек.       — Посмотрим, как ты запоешь через неделю.

***

      Телефон буквально разрывало от летящих со скоростью света уведомлений. Сэл, краснея не столько от смущения, сколько от страха, осторожно пульнула гаджет куда-то в куст, проклиная Хаято, у которого вдруг случился словесный понос. Пение птиц и шелест листьев добродушно поглотили посторонние звуки и даже скрыли тяжелый вздох девушки, стушевавшейся под холодным взглядом серых глаз.       — Выпрями спину и пей свой чай, — спокойно произнес мужчина, насладившись горячим напитком.       Порой Селеста просто не понимала его. Не сводила взгляд со своего учителя — предводителя Ада, становившегося обычным соседом после тренировок. Скуало наплел ему об идеальной физической подготовке девушки, за что теперь она расплачивалась ноющими костями и дубовыми мышцами. Разминка в 5:30 утра, состоящая из сотни отжиманий и двух сотен приседаний, не могла сравниться с легкой — сейчас километры вокруг поместья действительно казались легкими — пробежкой с капитаном. После полноценной тренировки Селеста еле шевелилась, перебинтовывая царапины и прикладывая лед к гематомам. Проклинала глупую акулу, своего пропавшего брата и всю чертову мафию за ночевки (если это можно было так назвать) в диком лесу под открытым небом, за догонялки с волками и драку с медвежонком за рыбу. Страшный человек со стальными глазами лишь ухмылялся, глядя на все это, Сэл была просто уверена. Но оспаривать методы обучения семпая и отказываться выполнять то, что он говорит — не хотелось. Желание отпало после первой попытки, завершившейся ударом тонфа под дых и кротким «Это лишь три процента моей силы. Продолжим?». Какое, нахрен, три, если она почти попрощалась с жизнью, лежа на холодной земле с гадким привкусом крови в горле?       Семь дней назад Селеста познакомилась со своим соседом. Выбралась на вечернюю прогулку и неожиданно повстречала его, выходящего из соседней квартиры. Столкновение удивленных взглядов и одновременно слетевший с губ вопрос «Ты что тут делаешь?» — событие, положившее начало конца. Конца здоровому сну, конца живым участкам на теле Селесты, конца её недо-депрессии. На последнюю просто не оставалось сил после ужастей, придуманных начинающим репетитором.       Семь дней назад Селеста встретила Хибари Кёю.       Вот так просто, у лифта, на восемнадцатом этаже в элитной высотке. И с того рокового дня обычный сосед порой включает самого настоящего Дьявола. Например, устраивая практикум юного выживальщика, вручив в руки спички, нож и себя, как наблюдателя, которого нужно кормить. Например, устраивая безбожные разминки и тренировки, на которых, по ощущениям, Хибари собирался убить Селесту, а не натренировать.       И вот сегодня он снова привез её в лес, заставив вырядиться в легкое платье, тонко намекнув, что избиений ожидать пока не стоит. Расстелил плед на полянке, достал термос с зеленым чаем и разлил по двум милым кружечкам. Хиберд мило устроился в мягкой шевелюре хозяина, пока тот пытался в медитации на свежем воздухе. Два битых часа он просто молчал, взглядом запретил девушке шевелиться, когда она попыталась принять более удобную для ноющего тела позу. Если бы не инцидент с телефоном, кажется, Хибари продолжил бы молчать, наслаждаясь чаем, ветром, пением Хиберда и редкими тяжелыми вздохами ученицы.       — Нам пора познакомиться. В книге я прочитал, что тренировки идут лучше, когда между тренером и учеником крепкая ментальная связь.       О какой ментальной связи можно говорить с человеком, синяки от «прикосновений» которого еще долго не пройдут с нежной кожи? Селеста скривила губы в неловкой улыбке, рефлекторно дернувшись на предложение обменяться рукопожатиями, но руку, все же, протянула.       — Завтра мы отправимся в особняк Вонголы. У меня дела, а ты мне поможешь. Это наладит отношения между нами.       — Хибари-сан, это немного не так работает…       — Избавимся от формальностей. Я — твой друг, тем более, в Италии не используют японские суффиксы. Впрочем, изучение этикета и итальянского языка мы начнем на следующей неделе.       Какой-то ужас. Он давно довел её до нервного тика, а сейчас разрушал последние крупицы надежды на светлое будущее. Глотнув теплого чаю, девушка кивнула, не смотря на своего мучителя. Ох, извините, друга.       «Благодаря этому черту я стану киллером и убью тебя, Скуало.»