Игра (сборник мини и драбблов)

Жить в Хогвартсе всегда интересно, даже если ты обычная мышь. Хотя разве в Хогвартсе когда-нибудь было что-то обычное? Родословная Матильды брала начало от славной мышиной семьи, которая жила в этом месте еще со времен Вильгельма Завоевателя. Так рассказывал Матильде дедушка Джек вперемешку со старческими назиданиями. А дедушка Джек всегда знает, что говорит, несмотря на трясущиеся лапы и почти лысый облезлый хвост. А еще предки Матильды участвовали в построении замка. По семейным преданиям ее пра-пра-прабабка ела крошки со стола самого Годрика Гриффиндора и воровала корочки у Салазара Слизерина. Вот так. — ...Гарри, я с тобой говорю! Не уходи от ответа! Матильда сердито дернула розовым носом. Голос у этой рыжей слишком высокий — даже для мыши — а иногда и вовсе визгливый. Матильде он совершенно не нравился. — Джинни, я не хочу об этом сейчас говорить, я же просил тебя… О, а этот вот голос Матильде нравился очень. Впрочем, как и сам этот Гарри, однажды спасший ее от верной смерти и навсегда ставший Спасителем. В тот страшный, ужасный день Матильда уже готова была умереть. Она уже практически ощутила на своей шкурке тень огромных и острых когтей, когда чья-то нога уверенно перекрыла миссис Норрис дорогу, отгораживая от перепуганной Матильды проклятую кошку. Матильда не стала раздумывать и быстро юркнула в ближайшую щель, но своего спасителя запомнила хорошо — очки, лохматые волосы, причудливый шрам и безудержная решимость в зеленых глазах. Лохматый Спаситель поискал глазами пропавшую мышь, посмотрел на возмущенно шипящую на него миссис Норрис и смущенно пробормотал: — Ну, извини. В своем чулане я научился ладить с мышами и не хотел, чтобы ты сожрала ее у меня на глазах. И так широко и обезоруживающе улыбнулся мохнатой твари, что та, на какое-то время озадаченно замерев, внезапно громко мяукнула и неожиданно ткнулась в его ногу быстрым коротким движением, оставляя на темной мантии клочья белесой шерсти. С тех пор Матильда стала присматривать за своим спасителем, умеющим найти контакт даже с откровенным чудовищем. И, в общем, не прогадала. Лохматый спаситель по имени Гарри был улыбчивым, дружелюбным и иногда оставлял ей на тумбочке вкусности со стола, если мышь решалась промелькнуть серой молнией в их гриффиндорской спальне. В принципе Гарри был обычным хорошим парнем, но неожиданно после войны он оказался Спасителем не только Матильды, но и всего человечества, — национальным героем, Золотым мальчиком или гордостью нации, как его называли домовики. Знаменитым, влиятельным, а еще... чертовски несчастным. Но вот о последнем пункте знало совсем немного народу. Когда замок восстановили из руин, и жизнь в нем вернулась в привычное русло, Матильда с удивлением начала натыкаться на Лохматого Гарри в самых дальних и заброшенных уголках. Усевшись на старые камни и подперев подбородок коленом, он смотрел куда-то сквозь темные неровные стены, и Матильда не могла даже представить, о чем может думать тот, у кого есть все, что только можно себе пожелать. — ...Гарри, привет. Ты опять ото всех убежал? Ну вот, а это лохматая подруга Лохматого. Такое ощущение, что на Гриффиндоре вообще никто не знает слова “расческа”. — Ты искала меня, Гермиона? — при виде подруги Гарри неохотно поднялся. — Гарри… — лохматая мялась так, будто хотела, но стеснялась спросить что-то важное, и Матильда заинтересованно высунула нос из дырки в стене. Но спаситель Гарри, видимо, знал все заранее, потому что только взъерошил волосы и устало взглянул на подругу: — Ты опять насчет Джинни. Я прав? Она смущенно кивнула, и лохматая темная грива разошлась красивой волной по плечам. — Она просила меня узнать, что ты думаешь насчет ваших будущих отношений, — Гермиона смущенно потупила взгляд и тут же заторопилась. Слова принялись вылетать из нее бойко и часто: — Гарри, прости, меньше всего я хочу в это лезть, но Джинни переживает, и очень настаивала, чтобы я поговорила с тобой о вашем разрыве. Она совсем не знает, что ей и думать, хочет, чтобы вы помирились, чтобы все у вас было как прежде… Гарри молча смотрел на нее, и она наконец-то подняла на него глаза. — Терпеть не могу таких поручений! — с чувством сказала лохматая Гермиона, и он неожиданно рассмеялся: — Вот теперь я тебя узнаю! Его подруга смущенно усмехнулась и неловко опустила глаза. — Мы все изменились после войны. Ты не находишь? Гарри пожал плечами: — Ну, не так уж и сильно. — Но ведь ты… больше не любишь ее, — Гермиона вскинула на него неуверенный взгляд, и Гарри ответил ей так же тихо — так тихо, что Матильде пришлось подобраться поближе, чтобы лучше расслышать: — Как и тогда. Я ошибся с ней, понимаешь? Просто ошибся. А теперь не знаю, как ей это все объяснить, — он стиснул кулак. — Я ведь ей об этом сказал. Что больше ничего не хочу. Но она считает, что мы с ней просто поссорились. И теперь должны помириться. — Ну а ты… точно не хочешь? Лохматый Гарри тоскливо взглянул на нее и снова взъерошил и без того лохматые волосы. — Ты же все знаешь. — Что, до сих пор? Тот молча пожал плечами и сунул руки в карманы, а его тоскливый взгляд, полный горечи, послужил самым лучшим ответом. Любому человеку со стороны был совсем бы непонятен их диалог, но так вышло, что именно мышь была в курсе происходящего. Только она знала, что когда-то давно — целую вечность назад — ее лохматый спаситель сходил с ума по одному белобрысому парню. Совершенно точно сходил. Ну а как еще можно назвать то, что он таскался за белобрысым целыми днями или следил за его точкой на вкусно пахнущей пергаментной карте, от которой Матильде так и не удалось отгрызть ни куска? Лежал ночью в постели, смотрел, не отрывая глаз, и вздыхал. Так ведут себя все влюбленные, уж Матильда-то была в этом уверена. Понасмотрелась на своем мышином веку. Не сказать, что белобрысый был ей симпатичен — его черный глазастый филин был редкостный гад, — но глаза у белобрысого были что надо — глубокого серого цвета, такого же красивого, как мышиная шкурка. Поэтому то, что лохматый Гарри так откровенно сходил по нему с ума, Матильду ни капельки не удивляло. Скорее, она поражалась тому, что Гарри не пытается с ним объясниться, ведь было так очевидно, что белобрысый тоже откровенно им увлечен. По крайней мере, это было видно Матильде. Белобрысый постоянно смотрел на спасителя Гарри больными глазами, когда тот не видел. Но Гарри почему-то только вздыхал и томился, поэтому верная принципу делать своему спасителю хорошо, Матильда однажды выкрала у белобрысого его самое красивое колдо и притащила его в гриффиндорскую спальню. Дождавшись, пока Гарри будет один, она словно невзначай устроилась рядом с ножкой его кровати и принялась деловито грызть у колдографии уголок. — Ты что это тут уронила? — Гарри задумчиво поднял с пола незнакомое колдо, бросил на него рассеянный взгляд и неожиданно замер, уставившись на него. Белобрысый на колдографии улыбался ему, а Гарри смотрел и смотрел — так, словно не мог на него наглядеться. — Где ты это взяла? — Гарри бросил на мышь недоверчивый взгляд, но Матильда, как обычно, прикинулась глухой и тупой: никто не ждет смышлености от домашних мышей. — Потом выброшу, — еще больше смутившись, Гарри снова взглянул на мышь и быстро сунул колдо в учебник по Зельям. Потом он внезапно почему-то начал встречаться с рыжей, и Матильда не могла понять, при чем тут она, если колдография белобрысого так и лежала в учебнике, а сам белобрысый бросал на лохматого такие ненавидящие, убитые взгляды, что даже у Матильды щемило в груди. — ...Гарри, он же с Асторией, — тихо сказала лохматая Гермиона, и Матильда подобралась к ним поближе, чтобы лучше расслышать. — Мне все равно, — лохматый нахмурился. — Пожалуйста, давай больше не будем об этом. Лохматая Гермиона вздохнула, и Матильда тихо вздохнула следом за ней. Почему люди так любят все усложнять? И вот теперь, несмотря на всю свою славу, национальный герой и Спаситель мышей был почти все время один, и Матильда считала своим святым долгом присматривать за грустным героем. Особенно, когда его после занятий оставлял крючконосый профессор. Тогда Гарри расстраивался особенно сильно, и Матильде было жалко его буквально до слез. Вот и сегодня в кабинете Зельеварения никого не осталось, только лохматый Гарри все еще возился, оттирая черный котел, а Матильда в знак поддержки сидела под соседним столом, чтобы Гарри знал, что он не один. Она уже почти официально считала себя мышью героя. Неожиданно скрипнула дверь, и белобрысый вошел в кабинет. — Поттер, ты здесь не видел мое перо? — Нет, — лохматый даже не поднял головы от котла, несмотря на то, что его спина напряглась. И Матильде было досадно, что Гарри не видит того, что ей было видно даже из-за ножки стола: как подошедший к нему белобрысый смотрит и смотрит на него долгим и горьким взглядом. — А тебя профессор снова оставил за тупость? — в голосе белобрысого была едкая злость, которой в его глазах не было и в помине — серые глаза цвета красивой мышиной шкурки смотрели на Гарри жадно, словно пытаясь вобрать целиком. — Нет, — ответы у Гарри были короткими и сухими, словно специально такими, чтобы у белобрысого не было причин задерживаться возле него. Но тот все стоял и не желал уходить, словно пытаясь найти любой повод, чтобы остаться. — Приятно посмотреть, как ты оттираешь котел без помощи магии, — он небрежно оперся о край стола и скрестил на груди длинные изящные руки, оглядывая лохматого Гарри с высокомерным презрением. — Я думал, что хоть после войны в твоей ушибленной голове что-нибудь прояснится, и ты сможешь учиться нормально. Кстати, а почему здесь нет твоей рыжей? Даже она не может вынести того, какой ты тупой? — Что тебе надо, Малфой? — лохматый Гарри наконец-то распрямился, и потерянное лицо белобрысого в одно мгновение стало самоуверенным и наглым до невыносимости, словно тот натянул на себя маску хозяина жизни. — Мне? Что мне может быть от тебя надо, а, Потти? Гарри мрачно посмотрел на него: — Ну, тогда… Тебе еще не надоело меня доставать? — А разве развлечение может наскучить? — беззаботный насмешливый голос, да и вся расслабленная поза белобрысого сейчас говорили о его успехе и процветании. Если бы Матильда не видела, как тот недавно пытался магией заштопать прореху на своей серой мантии, даже она бы решила, что дела у белобрысого идут лучше некуда. Лохматый Гарри, смерив его ненавидящим взглядом, сжал зубы и отвернулся обратно к котлу, снова принимаясь ожесточенно тереть темный бок. В серых глазах плеснулась тоскливая горечь, и белобрысый растерянно переступил с ноги на ногу, словно не мог решить, что ему теперь делать. Матильда тоже не могла взять в толк, почему Гарри так упорно не желает общаться: ведь она своими глазами видела, как колдография белобрысого благополучно перекочевала уже в третий учебник по зельям и хранилась в нем, пришпиленная магией между пожелтевших страниц. Там-то ее однажды и увидела лохматая вездесущая Гермиона. — Что может быть приятнее, чем доставать придурка, которого все почему-то считают национальным героем… — настырно сообщил белобрысый темной спине. — Это почти так же приятно, как вырвать у Гриффиндора победу в квиддичном матче, как получить высший балл, как целоваться с невестой… — НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! Матильда вздрогнула от этого крика. Зеленые глаза за стеклами очков полыхали первобытной силой и злостью, и от лохматого Гарри шибало магией так, что волоски на шкурке наэлектризовались и встопорщились дыбом. Уму непостижимо, сколько в нем магии. Может быть, он поэтому вечно лохматый? А эти двое шли друг другу навстречу, нацеливая друг на друга палочки, почти протыкая ими друг друга, их руки дрожали, а лица исказились так, что даже мышь поняла — сейчас случится что-то ужасное. Не в силах этого вынести, Матильда выскочила из-за стола. Метнувшись в зазор между ними, она пулей взлетела на стол, отвлекая внимание противников на себя, и, отчаянно прыгнув на книгу всем корпусом, спихнула толстый учебник. Рухнув следом за ним, она хвостом выбила из обложки нужные искры, словно невзначай заставляя колдографию белобрысого выскользнуть на пол. Страницы зашелестели, колдо мягко спланировало на паркет, и белобрысый, совсем еще юный, улыбнулся оттуда чуть насмешливо и совсем беззаботно. И внезапно все стихло. В кабинете стало так тихо, что самым оглушающим звуком был стук мышиных коготков по паркету. Белобрысый растерянно и ошеломленно присел, поднял свою колдографию, неверяще покрутил ее в руках, и молча вскинул глаза. Он так и остался сидеть, глядя на лохматого снизу вверх, приподняв брови в немом вопросе, и Матильде была хорошо видна робкая, неуверенная надежда, разгорающаяся в красивых серых глазах. Лохматый, глядя в стену, молча кусал себе губы, красная краска заливала его лицо, а тишина стала такой ощутимой, что теперь просто не верилось, что кто-то из этих двоих решится ее прервать. Но ее и не прерывали. Не говоря ни слова, белобрысый поднялся, пару секунд молча разглядывая покрасневшие скулы, а затем положил лохматому Гарри руку на шею, неловко и так же молча потянул его на себя и, зачем-то прикрыв глаза, прижался к его губам. Ну а потом началось такое, на что приличной мыши было просто неловко смотреть. Лохматый Гарри вместо того, чтобы его оттолкнуть, качнулся вперед и вцепился в своего белобрысого как в спасательный круг. Сжал его плечи так сильно и голодно, что даже побелели костяшки, а потом поцеловал его в ответ, — поцеловал его так, что белобрысый тихо застонал и, зарывшись руками в лохматые волосы, вжался в него всем телом, словно желая слиться в одно. — Гарри, я жду тебя, жду… — подруга лохматого внезапно появилась в дверях и, тихо охнув, выронила сумку и застыла в неловкой позе. Бывшие враги с трудом оторвались друг от друга, встрепанные, возбужденные, и, не разрывая объятий, молча к ней развернулись. У Гарри пылали щеки, а затуманенные глаза у белобрысого полыхали такой лютой яростью к посмевшей им помешать, что Матильда поплотней вжалась в ножку стола. Оба парня по-прежнему хранили молчание, словно никто из них не решался первым разорвать тишину и то, что началось между ними. — Я… — лохматая Гермиона, закашлявшись, подхватила сумку и быстро попятилась. — Я… кхм… Гарри, пойду… Скажу Джинни, что ты очень занят, — пробормотала она и поспешным рывком закрыла за собой тяжелую дверь, кажется, для надежности подпирая ее заклинанием. — Но объясняться с ней и с Роном ты будешь сам! — крикнула она уже из-за двери. Но лохматый все равно ее не расслышал. Он не слышал уже вообще ничего, утопая в своем белобрысом и его исступленных поцелуях. Оба они целовались уже просто без передышки, не отстраняясь даже для того, чтоб набрать порцию воздуха, словно сами были этим воздухом друг для друга, а магия вокруг них искрилась, клубилась, и ее было столько, что хватило бы на десяток мышей. Окончательно убедившись, что эти двое заняты только друг другом, Матильда выбралась из укрытия, удобно уселась на хвост и подняла вверх передние лапки, жадно впитывая любовные волны. Да-да, мыши из Хогвартса именно так и заряжаются волшебством. А что в этом такого? У каждого свои способы для подзарядки. Чувствуя, как все ее тело теплеет и начинает приятно искрить, Матильда умиротворенно вздохнула: такого мощного источника магии в Хогвартсе на своем веку она не могла и припомнить. Только подумать: эти двое еще даже не добрались до самого главного, а магии вокруг них уже столько, что ее теперь хватит очень надолго. И если судить по их мутным обожающим взглядам, то Матильда своими же лапами обеспечила себе идеальное место для подзарядки до конца своих дней. Купаясь в золотистых лучах и невольно слушая хриплые стоны, Матильда блаженно прижмурилась: все-таки прав был дедушка Джек. Сделанное добро всегда к тебе возвращается. Пусть даже в нагрузку с препротивнейшим филином. Но это уже мелочи жизни.