***
В Тако Белл, как и следовало ожидать, народа было больше, чем звезд на небе, и мне казалось, что это отдельный вид пыток: запихивать людей в забегаловки. — Милый, котенок, сладкий, ну пожалуйста, ну не хочу я туда, у меня начнется паника, их там так много, — я пытался уговорить Джоша не идти в Тако Белл, как бы меня не передергивало с этих «сладкий» и «котенок». — А зачем мы здесь по-твоему? — Дан вопросительно уставился на меня, — Ты… Ладно, я схожу за едой и мы можем поесть в машине, знаешь, она итак в дерьмовом состоянии, — машина была действительно, не из самых классных, но мне понравилась. — Вот что значит молодец! — я послал воздушный поцелуй розоволосому и тот захлопнул дверцу, закатывая глаза.***
Уже доедая всю еду, я посмотрел на небо. Оно было усыпано звездами. Полнолуние. Дорога, ведущая к красивым видам с утесов. Скорость. Ты. Твои развевающиеся волосы на ветру. Клянусь, если бы я не знал, что они розовые, сказал бы, что радужные, ведь, то ли луна так светила, то ли ты не от мира сего. До сих пор кажется, что второе. — Джош? — я посмотрел на Дана. — Мм? — промычал тот, не отрываясь от дороги. — Как дела? — положил руку ему на колено. — Красный, скорость, потерянные и старые фильмы. — Красный… Красный?.. — Обычно ассоциирую все ночное с красным, мы в старшей школе играли в футбол, сборная была в красном. Матчи были ночью, и это как-то въелось мне в голову, что странно, футбол я терпеть не могу, но мой брат обожал, и часто таскал меня туда, — объяснил розоволосовый. — Отлично, старые фильмы, скорость и потерянные?.. А это еще, что значит? — интересуюсь у Джошуа. — Это значит мое детство. Когда я был маленьким отец часто возил посмотреть на звезды. Ты бы знал какое это скучное занятие, — парень включил поворотник, разворачивая руль, в сторону дороги, ведущую к утесам, — Мне не нравились звезды. Эти глупые, маленькие и белые точки в небе. Что, черт возьми, в них такого, почему мы должны восхищаться ими? Не знаю. Но как-то раз я подумал, что эти звезды когда-нибудь погаснут, как сделают и все люди близкие мне, уйдут, умрут, не захотят общаться. Я… Не переставал не понимать звезды, но я начал понимать отца, вроде. Не переставал закатывать глаза, когда отец рассказывал про звезды, но после это начал сразу смеяться, потому что вдруг это моя последняя встреча с отцом, понимаешь? Я не хотел, чтобы перед внезапной смертью того, кого я люблю была ссора. Мне стало так страшно. Ты знаешь, потери. Я говорил тебе тем летним днем. Помню его. Умиротворение, легкий ветер, перебирающий листья и бушующий океан. Помню твое лицо. Лучи солнца, просвечивавшие через крону дерева, на твоих волосах, твои глаза, твою бело-зеленую рубашку в клетку, газон. Классное было время. — Дан на секунду оторвал взгляд от дороги, и посмотрел на меня. Пронзило каким-то приятно-непонятным холодом, веющим с востока. Мы сидели молча еще полчаса. Я смотрел в окно, и думал, что же будет со мной, когда кто-нибудь из близких умрет, а Джош пристально смотрел на дорогу. Мне было холодно, и я почувствовал дрожь, а потом увидел, что подогрев сидений работает, да и сейчас лето. Странно все это.***
Мы сидели на капоте старенькой машины, слушали волны, бушующие где-то внизу, и смотрели на луну. Забрал из рук Дана бутылку вина и сам глотнул жгуче-приятно-клубничной жидкости: — Эй, любитель Джона Грина, — толкнул розоволосого в плечо, — хочешь скажу классный факт? — М? — посмотрел на меня. — В книге «В поисках Аляски» тоже любители клубничного вина. Не помню при каких обстоятельствах, но мы стали героями романа, Джошуа, — я улыбнулся ему, а он даже не дернулся на полное имя. — Самого клубнично-кровавого романа, с нотками Джона Грина, океанских волн и забегаловок, со старыми машинами, — сказал Дан. — В точку, — отдал ему вторую бутылку, взяв себе первую, и чокнулся ими, — за нас. За клубнично-кровавых героев. С клубнично — кровавой любовью, твой Тайлер.