Дрессировщик

После позднего обеда, который, скорее всего, был ещё и ужином, Воншик занимался своими делами, изредка поглядывая на парня, сидящего у берега. Он смотрел на растекающиеся краски заката, совершенно не опасаясь крокодилов, которые всё ещё нежились на самом берегу, смачивая в воде лишь своё сытое брюхо. Казалось, весь мир отдыхал в этот час умиротворения, который можно было заметить лишь тому, кто однажды познал его. Воншик подумал о городе, погрязшем в работе, которая одновременно была для них и жизнью, и смертью. Он чувствовал себя слишком неосведомлённым, безжалостно погруженным в тяжёлую правду, но всё ещё имеющим какую-то надежду. Эмоции и чувства всё ещё были слишком спутанными и неизведанными, сливаясь в один экзотический коктейль, вкус которого понять также трудно. Разнообразие чувств напоминало Воншику нечто среднее между адскими муками и блаженным удовольствием, но познал он это не сразу. Новая информация, сваливающаяся ежедневно гигантским комом, усваивалась тяжело, но охотно. Скорее всего, Тэгун знал ответ на все остальные вопросы и обязательно нашёл бы всему этому своё определение, которое, как бы он объяснил, дали ещё сотни лет назад. Его знания потрясали, но в то же время поверить в его слова особого труда не составляло. Всё это, несомненно, правда и ничего, кроме правды, но Тэгун назвал бы это тем же проявлением доверия и ещё каким-нибудь новым словом, которое Ким ещё не запомнил. Он постирал свою футболку и лонгслив, повесив их на невысокую кривую ветку дерева. В палатке вещи сохли дольше, а на улице им теперь ничего не угрожало, ведь Тэгун находился совсем рядом для того, чтобы животным стало любопытно забрести в лагерь. Тем более что Тэ абсолютно не спит по ночам. Воншик чувствовал себя слишком легко и беспечно, зная, что теперь ему была доступна история Тэгуна. — Конец ужасным терзаниям, — подумал он и облегчённо улыбнулся. — Я знаю, кто он. Зачем мне что-то ещё? Закончив с бытовыми делами, он застегнул палатку и пошёл к берегу. Закат в Африке был длительным и от того ещё более прекрасным. Каждый раз Воншик пытался научиться восхищаться им так же, как это делает Тэгун, но у него это выходило по-особенному. Эти цвета, плавно переходящие друг в друга, удивляли его лишь в первый раз, но сейчас он почти ничего не чувствовал. Он радовался лишь необыкновенной ясности неба, но остальное никак не могло пробудить в нём чувство эстетического наслаждения. Он сел на берег и посмотрел на парня, смотрящего вдаль, и попытался увидеть то же самое. Тэгун заговорил лишь через несколько минут. На его лицо красиво падали последние солнечные лучи. — Ты не мог бы одеться? Или тебе нравится ходить с оголенным торсом? — Я постирал вещи, — ответил Ким и усмехнулся. — Это тебе мешает? Я всегда так делаю после особенно жарких дней, чтобы одежда не слишком пропахла потом, но и запах работы сохранила. — Мешает, — говорил Тэ, продолжая смотреть на небо. — Ты не мог бы отсесть чуть дальше? — Хорошо, — Ким отодвинулся ещё чуть левее и на секунду отвернулся, чтобы спрятать ухмылку. Никто ещё не делал ему подобных комплиментов, не озвучивая их вслух. Он не был до конца уверен, что это действительно комплимент, но ясно чувствовал смущение парня. — Так нормально? Тэгун повернул голову в сторону дрессировщика и беспристрастно оглядел его, останавливаясь на глазах. Единственный раз, когда он делал это, не задаваясь целью увидеть правду. — Да, думаю, в самый раз. Воншик улыбнулся ему, но уже через мгновение его лицо медленно наполнилось серьёзной задумчивости. Чон нахмурился в ожидании, пока парень, наконец, скажет то, чего он так долго не может выдавить. Ким пытался сделать хоть что-то, но в эту же секунду он повторно почувствовал слабый заряд электрического тока, каким обычно оборудуют границу любой территории, но этот был приятным и распространяющим своё действие подобно радиоволнам. Это ощущение показалось ему странным и слишком расслабляющим, однако позже он заметил, что напряжён. Он не знал, как сказать об этом, но нужная мысль пришла следом. Ему вдруг показалось, что этот феномен он познал не один. — Ты… Тоже чувствуешь это? — Что «это»? — в нетерпеливом раздражении переспросил Тэ. Позже он понял, что начинать этот разговор было ошибкой. — Это, — повторил Воншик, — Не знаю, как это правильно назвать. Словно из меня выкачали все силы, но в то же время всё тело изнемогает от напряжения. Тэгун испугался, подозревая, что понимает, о чём говорит дрессировщик, но страшнее всего было то, что это чувство начало передаваться и ему. Он искренне боялся, что когда-нибудь испытает к кому-то влечение, но исходя из множественных рассказов, все симптомы совпадали. Он был рад, что Воншик ещё не познал это чувство по-настоящему, но одновременно с тем был напуган ещё больше. «Что, если он поймёт всё не так? Что, если он окажется сильнее?» — думал Чон. — Ты понимаешь, о чем я? — ещё раз спросил Воншик, пытаясь поймать взгляд Тэгуна. — Н-нет, я без понятия, что ты имеешь в виду, — ответил Тэ, замечая, что голос дрогнул. Он уже успел возненавидеть в себе человека, подчиняющегося тем же инстинктам, что и каждое животное. — Странно, — сказал Ким. — А мне показалось, что ты… — Нет! — Тэгун отсел чуть дальше, надеясь, что расстояние между ними исправит положение. Как ни странно, это тоже несколько повлияло на ситуацию. — Тебе действительно показалось. Всё из-за того, что ты без футболки… Последнюю фразу он проворчал себе под нос, надеясь, что Воншик не услышит, но оказалось, он сидел всё ещё достаточно близко для того, чтобы расслышать шёпот. — Неужели это… То самое? — не мог поверить Воншик. Он знал о существовании этого явления, но не думал, что возбуждение может случаться против его воли. Штаны внезапно показались ему не совсем по размеру, но он даже не представлял себе, что могло быть гораздо хуже. Ким смутился, но никак не мог перестать думать об этом. Солнце ярким пламенем горело в закате, и ему показалось, что это пламя он чувствует и в себе. — Всё, хватит! — Тэгун поднялся с берега. Воншик заметил, что он занервничал ещё больше, чем прежде. Ким бы с удовольствием прекратил всё это, но ничего не мог с собой поделать. Теперь он понимал, что именно произошло между ними, но в голове никак не хотелось укладываться, как он мог допустить такое, когда они только начали общение. — Тебе нужно идти отдыхать, ты устал. — Да, ты прав, — Ким подыграл парню и тоже поднялся. Тэгун внимательно наблюдал за каждым его движением и провожал взглядом до самой палатки. Ким был уверен, что они оба испытали это, и полагал, что решение уйти спать было самым правильным. Конечно, сразу уснуть он не смог. Мысли о Тэгуне причиняли слишком много неудобств, поэтому пришлось намеренно думать о работе и обо всём том, что он так возненавидел. Однажды он уже испытывал подобное чувство, столь же неожиданное и застающее врасплох, ведь это совершенно естественный процесс, однако он даже не подозревал, каким сильным это возбуждение может быть, проявляясь по отношению к человеку. Избавить себя от мыслей о реакции Тэгуна на его тело он не мог, и тем более, не мог забыть то, как он взглянул на него. Притворяясь безразличным, он забыл о том, что его могут выдать губы. Сам того не замечая, он поджал их, чуть прикусив, как и всегда, когда сильно взволнован. Уснуть удалось только лишь после вынужденного совершения акта самоудовлетворения. Тэгун ходил вдоль берега, злясь на неподчинение своего тела. В этот раз оно совершенно не поддавалось ни одному из способов предотвращения желания вкусить яд сексуальной жизни. Он знал, что если однажды позволить себе получить удовольствие, то больше не сможет справляться с желанием в одиночестве. Чон понимал, насколько опасно их общение с Воншиком, но до последнего убеждал себя в том, что между ними ничего не может быть, а угроза вечной свободе исключена. Он ходил вдоль берега, пытаясь успокоиться и прийти к единственному верному умозаключению, но никак не мог этого сделать. Желания впервые противоречили его мыслям. Скорее всего, Воншик не станет упоминать о случившемся, ведь он и так должен был всё понять, но теперь Тэгун боялся совершенно другого. «Если моё тело так реагирует на него, — с ужасом думал он. — Значит ли это, что я что-то испытываю к свободному человеку?» Тэ обернулся и посмотрел на лагерь, увидев вещи, развешанные на ветке. Он мог разглядеть лишь свою яркую футболку с рукавами, желтого цвета, но понимал, что рядом висит и чёрная. Та, что испортила их устоявшиеся дружеские отношения и привычную вечернюю беседу о невозможном. «Хуже вечного заточения на объекте может быть только любовь», — подумал Тэгун и тяжело вздохнул. Ему нравилось в Африке, он любил свою прежнюю жизнь и полагал, что это лучшее, что могло произойти, но теперь он снова задумался о побеге. Где бы он не находился и кто бы его не окружал, он хотел бежать. Не важно куда и не важно какой долгой и изнурительной будет дорога. Главное — свобода. Одиночество никогда его не пугало, однако покидать место, где ему за долгое время вновь стало уютно, слишком сложно. Он нисколько не боялся Воншика, но его пугали эти корни современности, привычки. Как правило, ни один человек не наделён обязанностью сохранять чужую информацию в тайне, а значит, вправе нарушить любое незаконное обещание. Люди любят шантаж, и Тэгун забыл самое главное, принимая решение поделиться своим «секретом» — он не знал, способен ли на такое Воншик. Если он скажет хоть слово кому-то другому, Тэгуну придется уйти навсегда, исчезнуть, как пропадают люди во время кораблекрушения. Без следа, без слов и надежды на возвращение. Как ни странно, ему никак не хотелось верить в то, что Воншик может оказаться таким, как все остальные, в то время как его мысли говорят об обратном, делая его далёким от всех друзей и коллег. Тэгун искренне надеялся, что дрессировщик не настолько наделён алчностью, как другие похожие на него представители, или не обладает вовсе, судя по его неосведомленности в сфере чувств. Это успокаивало и тревожило одновременно. Отсутствующим навыкам легко научиться, а набраться у других — ещё проще. Тэгун сам не заметил, как телу вновь стало легко, возбуждение сжалилось над ним и на этот раз. Впредь такая неосторожность может привести к ужасным последствиям, если уже не привела к ним. Мысли теперь занимало лишь беспокойство. Этой ночью он сделал главный вывод: побег неизбежен при любом раскладе, но лучший из них заключается в том, что уходить нельзя, пока не появится уверенность в том, что Воншик действительно способен хранить молчание.

***

Воншик нарочно встал раньше и собрался с мыслями. Вчерашний вечер всё ещё стоял перед глазами, однако он собирался делать вид, будто ничего не было. Это решение он тоже успел сделать перед сном, полагая, что так Тэгун будет вновь чувствовать себя спокойным, оставаясь с ним наедине. Ким как можно тише открыл палатку и выглянул наружу. Костёр тлел, но никого поблизости не было. Он вышел и первым делом надел футболку, заодно убрав лонгслив Тэгуна в палатку. В глаза бросилось нечто, лежащее на стуле возле костра. Ким подошёл чуть ближе, наконец, разглядев объект. Завтрак. Воншик улыбнулся, взяв палочку с умело нанизанным на неё куском мяса антилопы, которое они планировали доесть утром. Тэгун сдержал своё обещание, несмотря на инцидент. Более того, вкус был всё также изумителен. Быстро расправившись с едой, он подошёл к выступу и оглядел окрестность. Спасителя нигде не было. «Ушёл», — понимающе подумал Воншик и вздохнул. В конце концов, он ведь не был виноват в случившемся. Он лишь постирал вещи и оказался, вероятно, слишком близко в неподходящий момент. Ким решил подарить Тэгуну одиночество, хоть и хотелось найти его до того, как он решит, что пора возвращаться. Он понимал, что такому, как Тэгун, нужно личное пространство. Он не знал, что это такое, для всех существовала лишь интимная неприкосновенность, но в случае с таким, как он, это единственное понятие было совершенно не применимо. Воншик вспомнил о том, как сильно не любил, когда его отрывали от работы. С Тэгуном было то же самое, но относительно жизни. На удивление парень вернулся довольно быстро, уже через три часа. За это время Воншик не сделал ничего полезного, но успел вспомнить о том, что наступил Понедельник. Выходной осадочно-уборочной машины, начало рабочей недели, сутки после того, как он узнал о Тэгуне, и трое с тех пор, как они начали общение, мечтательное и познавательное, запрещённое по всем параметрам. Однако Воншику нравились эти перемены. Он смог понять, что такое жизнь, и чем она отличается от слова «работа». Оказывается, это совершенно разные понятие, но знают об этом лишь единицы. Лишь двое. Увидев его ближе, Воншик заметил, что Тэгун выглядит спокойным, отдохнувшим, пусть и немного сонным. С правой стороны приветливо торчали пшеничные локоны, напоминая крохотные, тянущиеся к солнечному теплу, руки. Футболка тоже была измятой, а полинявшая шерсть львов, оставшаяся на ней, изредка поблёскивала на солнце. Киму казалось, что раньше он видел счастливых людей, но теперь стал в этом сомневаться. Он подумал, что, должно быть, именно так наглядно и выглядит фраза «чувствовать себя, как дома», хотя если докапываться до сути, буш и есть его дом. Воншик никак не мог перестать восхищаться этим фактом. Тэгун напоминал ему маленького мальчика Маугли из «Книги Джунглей», которую он однажды прочёл в заброшенной библиотеке, за что потом долго расплачивался. Маленьким обыкновенным мальчикам нельзя было заходить за «границу», а тем более гулять по старым, прогнившим зданиям и находить там книги, в которых ещё видно буквы. Эта история пристыдила не только Воншика, но и всю его семью, поэтому наказание было особенно строгим. Однако нельзя судить о продолжительности времени рационально, когда ты — семилетний ребенок. Даже одна неделя казалась тогда адски длинной. Ему четко дали понять: «Всё, что тебе интересно, находится в школе, так что ты не должен интересоваться такими бесполезными глупостями. Тебе скоро РАБОТАТЬ!» Представить страшно, сколько раз он слышал это слово в своей жизни. Теперь же он понял, что хочет узнать на себе, какого это, жить, не зная о работе. — Что-то не так? — спросил Тэгун, заметив в дрессировщике задумчивость. Начав диалог первым, он хорошо дал понять, что тоже не хочет придавать значение инциденту. — Всё в порядке, — сказал Воншик, и тут же вспомнил, зачем хотел найти парня каких-то три часа назад. — Спасибо за завтрак. — Ах, это, — хмыкнул Чон и от чего-то с особой внимательностью оглядел лагерь. — Пора бы уже привыкнуть. Если я имею возможность раздобыть мясо, я готовлю его. — А бывает иначе? — Львы не всегда убивают крупных особей. Они просто выбирают в жертву то животное, которое легче догнать. Раньше я тоже участвовал в этом. — Что? Охотился? — удивился Воншик, забывая о том, что изначально речь должна была пойти совершенно о другом. Его любопытство по-прежнему тешила одна деталь. — Ну, разумеется, я охотился. Как ты себе представляешь жизнь в лесу и саваннах без таких навыков? Так как в одиночку человеку не поймать ни одно животное, обитающее здесь, которым можно насытиться, я помогал львам. Делал ловушки, засады, загонял антилоп в тупик. Проще говоря, отвечал за логическую часть охоты, что даётся гораздо проще, ведь у меня нет ни мощных зубов, ни когтей, ни хорошего оружия. Ножом ты вряд ли сможешь убить большое животное с первого раза. Это ведь сколько ударов нужно нанести… — А сейчас почему не охотишься с ними? — Ким пытался говорить с ним наравне, стараясь не слишком показывать степень своего удивления, умноженного на восхищение в квадрате. В конце концов, он почти привык к подобным разговорам. — Я охотился ровно до того момента, как стал задерживаться с тобой в лагере. За столько лет они и без меня хорошо справляются, да и навыки я растерял, — Тэгун опустил голову и взглянул на своё тело, значительно потерявшее массу от голода и забастовок, и ещё не успевшее достаточно восстановиться. — Ты бы хотел продолжить? — Думаю, да, мне нравилось, но сейчас это уже не имеет необходимости. — Почему? Я мог бы помочь тебе. — Ты? — он вспомнил о том, что не так давно пообещал себе не смотреть на Воншика как на типичного современного человека, — То есть, как ты собираешься мне помочь? У тебя работа и график этот ещё… Удачнее всего получается охотиться только ночью, днём уже не то. — Почему же не то? Насколько я знаю, львицы днём охотятся точно так же, если выдаётся случай. — Ночью мне нравится больше, — фыркнул Тэгун. — Днём животные более уязвимы. — Нас будет двое, от такой ловушки трудно убежать, — Воншик так воодушевился этой идеей, что Тэгуну вдруг стало не по себе. Ему показалось странным, что дрессировщик так заинтересовался столь длительным и, что самое главное, животным процессом. — Ладно, на этот раз ты действительно прав, но мне нужно спросить у Синхи насчёт тебя. — Синхи? Ты так называешь Алексис? — Ну, разумеется, я дал ей имя, — Тэгун усмехнулся, проходя на территорию лагеря. Сделав несколько шагов, он обернулся. — Имя Алексис — греческое? Интересно. Хотя должен признать, ей и оно подходит. Воншик улыбнулся и задумался о том, насколько более значимую роль эта львица играет в жизни Тэгуна. Возможно, даже большую, нежели он себе может представить. Она стала для него центром с тех пор, как они перебрались в Африку и, должно быть, так было всегда. Последний раз он видел её ещё в подростковом возрасте, а дружба с детства гораздо более крепкая, чем в зрелом возрасте. И дружба человека с животным — не исключение. Ким не знал, зачем так много думает об этом, поэтому счёл за профессиональную привычку. Все мысли давно сводились к одной единственной теме. Воншик засмотрелся на Тэгуна, который нашёл на территории палку и присел возле костра, разгребая оставшиеся угольки. Наблюдая за ним, он в очередной раз вспомнил их вчерашний первый откровенный разговор. Несомненно, он прояснил очень много и практически не составил после себя промежутков неизвестности, однако один он все-таки обнаружил. Ким не мог точно знать, специально ли Тэ скрыл от него этот немаловажный кусочек информации или действительно ничего не знал о подробностях своего происхождения. Воншик помнил их разговор о волосах и много думал об этом, как и о его внешнем виде в целом, но вариант с выгоранием волос на солнце с каждым разом казался ему всё более нереальным. Он и сам не один год провёл под открытым солнцем, часто пренебрегая головными уборами, но, как и у чистокровного корейца, его волосы были угольно-чёрными, никакие лучи не могли изменить этого. В таком случае солнечные лучи должны излучать ультрафиолет в два раза интенсивнее, чтобы осветлить волосы корейца до золотистого блонда, причем выглядевшего совершенно не повреждённо. Озоновый слой не был прежним, но и испорчен был не настолько. Воншик вспомнил, как поправлял его локон. Мягкий, шелковистый, никакой сухости, хоть волосы и правда растут очень медленно, учитывая, как мало они отросли с того времени, как он попал на объект. Очевидный факт: там всех стригут одинаково. И его постригли бы вновь, если бы не изоляция. Крашенными волосы также быть не могут, корни бы давно отросли, да и на объекте ценят равенство во всём. Не существовало ни одного логичного объяснения этому явлению. Генетика корейцев гораздо более сильная, и даже если бы мать Тэгуна была иностранкой с самыми светлыми волосами, он бы остался корейцем. Максимум, что могло поддаться изменению, это насыщенность цвета. Темно-русый, каштановый, но никак не блондин с неестественным для человеческих волос оттенком. Это вполне можно было списать на чудо, однако человеческое любопытство и желание добраться до истины мешало Воншику закрыть на это глаза. Он подошёл к молчащему костру и присел. — Можно задать тебе ещё один вопрос? Последний. — Можно, — кивнул Тэгун, но сам и представить не мог, что ему ещё может взбрести в голову. — Теперь сколько угодно, ты всё равно умрёшь. Если не от жизни, то от моих рук. — Спокойно, это всего лишь вопрос, — Ким смутился такому заявлению, весьма напоминавшему не скрытые угрозы. Удивительно, но доверие этого парня заслужить было ужасно сложно. — Я хотел… То есть… Ты не рассказал о матери. Кто она? Ты помнишь? Тэгун задумался. Этот вопрос оставался загадкой и для него самого. На протяжении всей жизни ему ни разу не дали толкового ответа. И, казалось, не случайно. — Нет, мне не говорили о ней. Да и меня это не слишком волновало, задумываться я стал позже. Разве это важно? Ну, подумаешь, была какая-то женщина, с которой у отца был, судя по всему, удачный секс. Вероятно, из-за невозможности родить в хороших условиях, она могла умереть. Её и убить могли, откуда мне знать? — Или не женщина, — случайно сказал вслух Ким и понял, насколько глупо прозвучала эта мысль. Тэгун взволновано посмотрел на него, но видимо сторона здравомыслия привлекала его больше. В выражении лица появился оттенок возмущения. — Не женщина? — усмехнулся Чон. — Что за бред ты несёшь? Разве вас не учили? — Да нет, учили, конечно, но… — Другого варианта и быть не может, — Тэгун продолжал настойчиво отвергать эту странную мысль, попутно замечая, что потерял палку, которой минуту назад разгребал пепел. — Ты прав, это бред, — кивнул Воншик, но собственная мысль привлекала его сильнее. — Но разве ты бы не хотел узнать, кто она? Тэгун, твои волосы, они, правда, настоящие? — Так ты из-за волос! — Чон вскинул руками и повернулся в сторону, на этот раз уже притворяясь, что высматривает ту же палку, пытаясь делать вид, будто этот вздор его не волнует, но как только он отвернулся, рука сама потянулась к локону, упавшему на лицо. Настоящие. — Я же говорил, что это… Отец говорил, что они выгорели! — А что ещё он говорил? Он избегал этой темы? — продолжал интересоваться Воншик, забывая о рамках дозволенного. Тэгун заметно занервничал, перебирая пальцами руки, словно держал в ней что-то. Трактовка вопросов слишком сильно напоминала ему об ужасном заточении в изоляторе. Он и подумать не мог, что дрессировщик снова опустится до уровня эгоистичных свободных. Ким опустил одно колено, заглядывая парню глаза. Теперь он понимал, почему Тэгун так любит зрительный контакт в общении. Невозможно что-либо скрыть. — Я не знаю! — бросил Тэгун. — Прошу, давай не будем об этом. — Просто я подумал, — Воншик хотел сказать о том, что подумал о допросах, которые устраивали Тэгуну и, возможно, в его происхождении тоже скрывается причина, но Тэ прервал его раньше. — Прекрати делать то, чего не умеешь! — рявкнул он, понимая, что и сам поступил слишком инстинктивно. Слишком необдуманно для своего развития. Неоправданное оскорбление в сторону другого человека — удел слабых. Воншик посмотрел на него с удивлением, поделенным на разочарование. Он понимал, что эта тема — больная для Тэгуна, но ведь порой именно под самым болезненным скрываются магические сундуки, в которых хранятся все ответы на возникшие вопросы следствия. — Хорошо, я больше не буду говорить об этом, — Воншик пошёл в сторону палатки. С минуты на минуту должен был приехать Хонбин, однако, как оказалось позже, он опоздал почти на два часа. За такое вполне могли бы лишить заработка, но с ним не сделали ничего. Это стало новым звеном цепочки непонимания. — Стой, — тихо сказал Тэ, но Воншик услышал и обернулся. — Извини. Ты просто застал меня врасплох и, признаюсь, это несколько выбило меня из привычной колеи. Я пока не готов разговаривать об этом. Оказывается, это так ужасно, когда твоё восприятие рушится. Воншик улыбнулся. — Очень тебя понимаю. Тэгун улыбнулся в ответ.  — Ты всё ещё хочешь поохотиться?

***

Хонбин сидел в гостиной, разглядывая лабиринты микросхем на стене. Он смотрел на них с неким восхищением, как люди любовались картинами столетие назад, хоть схемы и несли никакого смысла, а лишь отвечали за снабжение дома новшествами. Он смотрел на них лишь тогда, когда думал о чём-то серьезном, и восхищение это проявлялось скорее в глубокой задумчивости. Джехван сел в кресло и несколько минут наблюдал за тем, изменится ли его выражение лица, но Бин даже и не думал смотреть в сторону любопытного. Он и забыл, что они вместе должны были пойти на кухню и позавтракать перед вылетом. — Тебя что-то беспокоит? — наконец спросил Джехван. — Немного, — на удивление быстро ответил Хонбин и наконец посмотрел на Дже. В голове мгновенно промелькнуло напоминание о том, что разговаривая с человеком правильнее смотреть на него. — Это из-за Воншика? — по изменившемуся лицу Бина стало понятно, что он ещё не привык к тому, что Джехван знает достаточно о нём, чтобы догадаться, о чем он может думать. — Ну да, — признал он. — Всё ещё не могу поверить, что он с Тэгуном. — Почему же? По-моему, ничего удивительного, его вполне можно было забрать, хоть он и находился в изоляторе под наблюдением. — Нет, я понимаю, это была моя инициатива, но кто бы мог подумать… — Тебе он просто не нравится, так ведь? — Да, не нравится, — твёрдо сказал Хонбин. — Есть в нём что-то такое опасное. Ты считаешь его нормальным? — Ну, конечно, человек не может быть нормальным, сидя столько лет в изоляторе, но почему тогда тебя беспокоит именно Воншик? — Что, если он полюбит его? — спросил Хонбин, словно игнорируя слова парня. — Не исключено, — задумался Дже. — С этим ты ничего не сделаешь, но долго ли они будут вместе? — Что ты имеешь ввиду? — Тэгун, как ты успел заметить, не так прост. Вряд ли ему нужны отношения. А если чувства и будут взаимны, то спокойно жить им не удастся. Чтобы Тэгуна оставили с Воншиком, ему нужно отработать определенное количество времени. — Ну подожди, а если отработает? — А что именно тебя тревожит в их отношениях? — Отношение Воншика к жизни. Он и без того слишком любознателен, разносторонен. Он как многоугольник среди правильных параллелепипедов! Боюсь, Тэгун может переманить его на свою сторону вечного риска. — Ну, кто знает, как оно на самом деле, — Джехван пожал плечами и хотел подняться, но сел обратно. — Подожди, а чего ты тогда хотел? — Понимаешь, — вздохнул Хонбин, изначально не желавший рассказывать обо всех своих планах. — Если бы он выбрал кого-то такого же, как и ты, возможно, он бы понял, что ошибается, думая, что иная жизнь лучше. Меня он давно не слушает, но даже к тебе, пожалуй, он сейчас относится лучше. Ты ведь уговорил его поехать. Жаль только, что теперь это всё не имеет значения. Если я его потеряю, придется двигаться вперёд одному. Мне бы не хотелось оставлять его, всё-таки мы много лет работаем вместе. А я ведь только хотел узнать подробнее о повышении… — Что? Тебя всё-таки повысят? Они дали согласие? — не мог поверить его словам Джехван. Вероятность была высока, но звучало это всё равно, как чудо. — Именно, — кивнул Бин. — Не понимаю только, как это возможно. — Нам нужно поесть, — Ли быстро сменил тему, вуалируя причину под своим голодом. — Да, конечно, — Хонбин встал следом и опередил парня, оказавшись на кухне первым. — Что ты хочешь? — Рамен. — Что? Рамён на завтрак? То есть, он что, ещё не надоел тебе? — А почему он должен был надоесть мне? — удивился парень, присаживаясь за стол. — Ну, как же, на объекте у вас только лапшу и рис дают чаще всего. Разве нет? — Ах, это… Да, но я уже успел соскучиться. У вас ведь совершенно другой рамён! Хонбин поймал Джехван на замешательстве. Взяв из ящика два специальных жетона, он закинул их в железный ящик, именуемый «чудо-коробкой» им с Воншиком пару лет назад, на панели которого имелось с десяток разных кнопок, но нажимать нужно было лишь на одну — «генерировать». Коробка попросила подождать две минуты. Бин сел за стол. — Если меня всё же смогут повысить, — вновь начал Хонбин, отмечая, что Дже всё ещё напряжён. — Согласится ли Воншик? Хотя я и сам не очень понимаю, зачем это нужно. У меня и тут зарплата неплохая. Джехван не спешил отвечать. Хонбин посмотрел на него в ожидании, но его прервал сгенерировавшийся завтрак. За дверцей уже стояло два горячих рамёна. Ли поставил еду на стол, положил палочки и сел, не торопясь приступать к еде. Джехван же, напротив, стал охотно есть, вкусно причмокивая. Ел он даже больше, чем просто с удовольствием. Хонбин взял палочки и присоединился к трапезе. Рамен, как и всегда, был очень удачным. — Спасибо, — традиционно произнес Хван, первым покончив с едой. — Знаешь, — Хонбин отставил тарелку. — Я никогда не видел, чтобы Тэгун ел рамён или рис. Когда они с Воншиком уезжали, я уверен, они либо вовсе не ели, либо ели что-то другое. Я знаю Шика, он никогда бы не стал есть такую простую еду на завтрак. Да и в саванну тоже слишком часто доставляют эти блюда, но на прошлой неделе все порции остались нетронутыми. И это можно понять, ведь за столько лет однообразная пища надоедает. — Хочешь обвинить меня в моей нелогичности? — Нет, я не обвиняю тебя, а лишь склоняю рассказать мне, наконец, в чём дело. — Не понимаю… — не успев договорить, Дже тут же был перебит. — Признайся же, ты ведь не с объекта? Ну, по крайней мере, не жил там. — Как ты узнал? — Джехван оцепенел, совершенно не подозревая, что обо всём придётся рассказать так рано. Хонбин усмехнулся. — Ещё не понял? Да, ты прав, рамён — не единственная догадка, а последняя составляющая. Во-первых, когда мы приехали на объект, все служащие были вежливы с тобой, и ты разговаривал с ними совершенно свободно. Во-вторых, никто из присутствующих на объекте тебя не знал. Никто из рабочих, это было заметно. К тому же, не было ни одного такого, кто был бы похож на тебя. Никто из них не осведомлен настолько, насколько ты. И в-третьих, ты очень общителен и улыбчив. Обычно простые рабочие могут вернуться к таким ярким эмоциям только через месяц после освобождения от работы и погружения в среду свободных. Да и Тэгун тебя, кажется, совсем не знает. Джехван смотрел на Хонбина, поражаясь его внимательности. Он и забыл, что эта часть современного человеческого разума хорошо тренируется во всех обучающих учреждениях. С другой стороны, всё это было даже кстати. — Да, ты прав, я не был рабочим. Я свободный. Точнее, был им, но мне действительно пришлось оказаться на этом объекте. Правда, не в качестве рабочего. Скорее, проверяющего его состояние. Ну и, к тому же, я тебе не соврал, я всё ещё хочу быть твоим мужем. За этим я и обратился туда. Я хочу, чтобы наверху работал кто-то действительно стоящий. — Наверху?! Если и существовал какой-то предел удивления, то Хонбин, бесспорно, познал его и преодолел. — Да, ты только представь! Знаешь, что это значит? — Понятия не имею, — проворчал Хонбин. — Но теперь я точно знаю, что Воншик не согласится. — Ты забудешь о нём, как только я скажу главную причину. Ну, или быть может, Воншику она тоже понравится больше, чем торчать в Африке до конца своих дней. — Пожалуйста, не томи. — Если тебя повысят, ты не будешь работать по той специальности, которой занимался. Есть кое-что гораздо лучше. То, что действительно имеет смысл. — Что может быть лучше съёмок? Это хорошая работа. Я бы сказал, она и есть лучшая. — Да, но что потом? Ты никогда не думал, зачем вы все там? — Потом? Что значит, потом? Мы просто делаем то, что обязаны, разве может быть какое-то «потом»? — Конечно, может. Ты считаешь, что с такими экологическими проблемами Африка останется существовать, несмотря ни на что? А если, скажем, уровень воды поднимется? Я и сам не мог в это поверить, очень долго сопротивлялся, но понял, что другого выхода, кроме как дать своё согласие на повышение, нет. Мы обречены на смерть, Хонбин. Мы все. В скором времени, от поверхности ничего не останется. — А как же Резерв? — Хонбин никак не мог смириться с таким исходом реальности. Его всю жизнь воспитывали верой в Государство, которое в первую очередь ручается за сохранность жизни свободных людей. — Нет, Бинни. Ты ошибаешься. Резерв не для нас, он для рабочих. Да, я тоже не понимал, как жизни низших могут так высоко ценить. Однако задумайся, их работа куда важнее нашей. Они обеспечивают нас всех ресурсами, продовольствием, всеми благами. А мы — груз, свободные — это мусор, который скоро выкинут раз и навсегда. С этим нужно либо смириться, либо прорываться вверх. То есть, заслужить место в Резерве. Мы должны его заработать, Бинни. Хонбин едва мог осмыслить всё услышанное. Это напрочь сломало все его прошлые взгляды на жизнь, хотя на деле, ничего не изменилось. Он лишь должен работать не ради работы, а ради того, чтобы выжить. Это звучало куда логичнее, поэтому Хонбину даже показалось, что Воншик также сочтёт это за хороший исход. Если есть шанс попасть в Резерв, его нужно непременно использовать. Если государство способно переоценить твою жизнь, значит ты и правда можешь что-то значить. Это и есть то, кем является по-настоящему свободный человек. Он ценен, он уникален, он — часть создавшегося круговорота и ни в коем случае не должен быть выброшен за его пределы. Только люди, привязанные к Государству и Резерву, могут остаться в воронке смерча, не вылетев из неё. Хонбин думал не долго, верные мысли пришли сразу. Времени как раз оставалось достаточно для того, чтобы побывать на Вершине уже сегодня. Вера в Государство, дающее право, продолжило своё процветание, обретая новое, более значимое место в мыслях Хонбина.