О тонкостях парного дыхания на Ано

…бывает две красоты. Внешняя, которая видна всем, и внутренняя, тайная красота, истинная, которую показывают лишь тем, кого любят. Таде Томпсон

Тревога перепахала сон Тобиаса, изменила его рисунок, заставила подняться с постели задолго до рассвета. Чтобы контролировать это чувство, он развел краски, приготовил холст, но сердце — бум-бум-бум — все бубнило, норовя выскочить из груди. Стигма тоже давала о себе знать. Но не болью, а горячей приятной пульсацией. Вот тогда-то Тобиас и осознал, что контролировать особо нечего, что его разбудила не тревога, а предвкушение. Он просто соскучился по той особой атмосфере великолепного и ужасного спектакля, который дышащие разыгрывали в пятиметровом кругу. В приподнятом настроении Тобиас вышел из дома, по пустым гулким улицам города отправился за Рином. У самого дома Гийотов горстка скомканных и выброшенных чеков вертелась на ветру. Было что-то беззаботное и причудливое в этом движении. «Добрый знак», — подумал Тобиас и встал перед дверью, проверяя, почувствует ли Рин его присутствие. Дверь открылась тихо, без скрипа, Рин появился на пороге, в его мягких волосах заиграли заблудившиеся августовские лучи. — З-завтракать будешь? — Рин слегка запнулся от волнения, поднял на Тобиаса глаза, затем быстро опустил. Судя по кругам под ними, канцерогенным запахам убежавшего кофе и тлеющего на сковородке бекона, если брат Сэма и спал этой ночью, то недолго. — Завтрак «черное на черном»? Концептуально, но я в этот раз откажусь. Предлагаю выдвинуться прямо сейчас и пройтись пешком. Настроимся на нужный ритм. М? Рин улыбнулся, расслабился, и они прошли почти треть пути до Центральной арены, на территории которой в этом году проводился фестиваль, прежде чем прозвучал вопрос, который выбил Тобиаса из колеи: — Там… будут друзья брата? В интонации чувствовалась недоговорённость, возбуждение от близкой встречи с опасностью, от фантазий на тему «враг где-то рядом». Тобиас внутренне поморщился. Два месяца коннекта не прошли бесследно, он хорошо представлял, как у Рина работают мозги, понял, что вопрос явно был плодом многочасовых ночных размышлений. С досадой увидел свой промах: выпустил из поля зрения, что фестиваль наверняка превратится для мальчишки в токсичную пустыню. Убийство «Магмы» всегда будет ассоциироваться с «Неразлучниками», создавать вокруг Тобиаса ауру ненависти, которая тенью ляжет на Рина. Его неопытность всколыхнет желание отомстить, развяжет языки и руки. Откашлявшись, Тобиас настроил голос, так чтобы тот взлетал и падал волнами, сглаживал напряжение. Сказал: — Мы туда не на дружескую вечеринку идем. Сосредоточься на цели, чтобы чужая агрессия не превратила наш коннект в бесполезное решето. Тобиас знал только один прием, позволяющий защититься от чужой агрессии, — болевой стабилизационный нажим. Это отлично срабатывало, потому что боль делала Тобиаса лучше и сильнее. Но для Рина нужно было придумать что-то кардинально другое. То, что в методике парного дыхания на Ано от Ривайена Форсайта не было предусмотрено. Ничего путного на ум не приходило. Задумавшись, не заметил, как сделал над собой усилие, сократил и замедлил шаг, чтобы Рину было легче попадать в ногу. Уже издалека было видно: несмотря на ранний час, у парадных карусельных дверей арены столпилось много народа. Тобиас потянул Рина за собой к черному ходу, на ступенях столкнулся с выходящей из спорткомплекса женщиной: движения волчицы, нитка разноцветных никарагуанских бус, велосипедный шлем в руках, щиколотки балерины под струящейся по ветру длинной юбкой. Увидев Тобиаса, она вздрогнула, остановилась, в ее взгляде промелькнуло нечто такое, от чего Рин почувствовал себя бабочкой, наколотой на энтомологическую булавку. — Тобиас! — произнесла так, словно речь шла не об имени, а о неизлечимом психическом расстройстве. — Вот уж кого не ожидала здесь снова увидеть. — И тебе привет, Пэм, — Тобиас приобнял Рина за плечи, чуть отодвинул в сторону — простое инстинктивное движение: защитить, прикрыть от волчьего взгляда. — Надеюсь, сегодня мы не испортим друг другу планы на вечер, — голос Тобиаса прозвучал предостерегающе и напряженно. Его рука, тяжелая и теплая, успокаивающе надавила Рину на плечо, но впалые щеки стали нездорово бледны. Как только Тобиас с ней поравнялся, она выбросила ему в лицо последовательность квазикреольского шипения и полупроглоченных «р». Рин отшатнулся от звуков, как от проклятья. Тобиас прошел сквозь, не среагировав. Когда женщина осталась позади, Рин спросил: — Кто она такая? — Неважно, — Тобиас сделал вид, что потерял интерес к разговору, пошел вперед, Рин — за ним. Поплутав в коридорах, они оказались под трибунами, потом вышли на открытое пространство. Рин никак не ожидал увидеть на фестивале столько молодых женщин в ярких платьях, в блестящих чулках, в убийственных каблуках. Не ожидал, что рекламные объявления будут отовсюду нападать на него, как голодные псы, настойчиво обещая новые видеоэффекты умных очков, кредиты для поступления в Свободный Институт Дыхания; завораживать улыбками неправдоподобно грудастых медсестер, предлагающих сдать тесты на фактор Ано. Тобиас потянул его за рукав и показал на маленький стол секретариата, который расположился между двумя проходами к VIP-балкону. Рин сначала посмотрел на балкон. Там расселись солидные люди с высокими картонными стаканами какой-то выпивки и умными очками на коленях. Наверняка спонсоры, руководители исследовательских программ, директора школ Дыхания. Рин поймал себя на мысли, что хочет, чтобы его заметили, выделили из толпы, может быть, пригласили на собеседование. Ясное дело — не сегодня, но когда-нибудь. Должно быть, работать с Дыханием — это что-то действительно стоящее, если фестиваль так популярен. Спросил: — Тобиас, а что получает победитель? — Лицензию на убийство. Сарказм этой фразы омыл Рина холодной волной, но он все-таки нерешительно улыбнулся. Ха-ха. Хорошая шутка, главное, уместная. Ведь он был тот еще убийца нервных клеток Сэма и доктора Прюданс по понедельникам. Но Тобиас не улыбнулся в ответ. Рин снова посмотрел на людей, занимающих места на балконе, подумал вслух: — Интересно, есть ли среди них Лагос? — Мне не интересно, — сквозь зубы отозвался Тобиас, потом указал на укромный уголок рядом с пожарным выходом, вдали от толчеи и суматохи рингов, прожекторов, вспышек и работающих на износ мобильников. — Буду ждать тебя там. Рин понял намек — всеми организационными вопросами должен был заниматься он, как подавший заявку на участие. Он стал проталкиваться к стойке регистрации, размышляя над тем, как Тобиасу удалось одной фразой передать и доверие, которое он оказывает Рину, и скрытую просьбу оставить его в покое. Мысль эта показалась Рину увлекательной, но ее пришлось вскоре отбросить и заняться делом — он добрался до планшетов, взял один, вошел в меню, ввел пароль, чтобы подтвердить регистрацию. Краем глаза отметил, что рядом ту же операцию производит громила в коже и пирсинге, с эмблемой глаза на рукаве. Глаз был похож на футбольный мяч фетишиста: черный, блестящий, перечеркнутый вышивкой серебряной цепи. Громила повернул голову в сторону Рина, окинул его заинтересованным взглядом, подмигнул: — Забьем стрелку на вечер, красотуля? Щеки Рина вспыхнули, а сам он постарался как можно скорее выпасть из поля зрения громилы. Давясь волнением, наспех заполнил ту строчку анкеты, где нужно было указать никнейм пары для жеребьевки, с удивлением прочитал и подписал приложение к заявке: «Я отдаю себе полный отчет в том, что в период участия в фестивале прекращаю свое гражданство в качестве субъекта национальной, политической и правовой среды, в данном случае Евросоюза». Закрыл программу и возвратил планшет на стойку, заметил рядом с регистрацией окошечко для приема ставок и ошеломленно на него потаращился. Но недолго. Почти сразу завыла сирена и началась жеребьевка первого отборочного тура. На большой экран в центре зала посыпались номера, начали вставать в ячейки. Послышались матерные выкрики, кто-то начал словесную перепалку, плотные группы фанатов «Сукиных Детей», «Алмазных барышень» и «Ночных друзей» начали передвигаться к рингам, словно чадская армия в наступлении. Рин поспешил в противоположную сторону, туда, где притулился у двери пожарного выхода Тобиас, теперь, на фоне всего происходящего, показавшийся Рину слишком обычным, невзрачным. В офисной белой рубашке, потертых джинсах… Ни эмблемы, ни индивидуальности. «Конечно, — сказал себе Рин, — он подкачанный и жилистый, но какой-то скучный. Не как другие». При этой мысли Рина настигло плохое предчувствие: может быть, он неправильно выбрал партнера? Может быть, не просто так Сэм пошел в горы не с ним, а с доктором Стрателли? Участников было так много, что в первый отборочный тур они не попали. Время потянулось. Вторая жеребьевка, третья. Рин перестал замечать все вокруг, в голове остался только белый шум и учащенный пульс, кажется, в два раза выше нормального. И вот наконец: — На ринг вызываются пары «Караульщики», номер двенадцатый, и «Кальневорзеры», номер шестьдесят шестой. Оторвав спину от стены, Рин сделал шаг в сторону ринга, но Тобиас продолжал стоять как ни в чем не бывало, потом вопросительно поднял брови. Рин в ответ пожал плечами: — Раскладка на планшете была неудобная. Ну и все равно это на один раз. Тобиас хмыкнул: — Так у этого никнейма был какой-то смысл? — Зеркальные воры. Должна была получиться анаграмма, — Рин безнадежно махнул рукой, и она упала вдоль туловища мертвой чайкой. — А, — коротко прокомментировал Тобиас и начал движение между потными и пьяными, злыми и оголтелыми. Рин понял, что тема Кальневорзеров закрыта, пристроился сзади, пользуясь тем, что от Тобиаса, как от бронежилета, горохом отлетали мат и вонь изо ртов. Вдруг Тобиас обернулся, наклонился к самому уху Рина, сказал: — Все будет хорошо, верь мне, — добавил что-то еще, но последние слова потонули в шуме разгоряченных поклонников «Караульщиков». Ликующие и развязные, те уже разминались в пятиметровом круге. Длинные кожаные плащи мели по полу, в их лацканах блестели металлические бляхи в виде раскидистых баобабов. Рин запаниковал, когда судья подсоединил свои умные очки к цифровой системе и подал знак начинать. Паника достигла пика и стала мешать раскрыться легким, когда один из «Караульщиков» начал методично хлопать в ладоши, в то время как другой контрапунктом вплетал Дыхание в ритм. Раз, два, три. Раз, два, три. Контрапункт просачивался в каждую пору. Очень быстро хлопки ускорились до бешеного грайма , а потом окружающее Рина пространство обвалилось, выпуская вместо себя серую сырую материю. Звуки стали глуше, превратились в пульсацию, пульсация в глиф. Тот полетел стрелой прямо в Тобиаса. Рин почувствовал, как коннект прорастает в его нервные окончания, извлекает из них панику, вселяет готовность к насилию… Выкрикнул глиф защиты, ошибся в высоте срединного звука, но, неверно взятый, он придал трансформации спонтанность. Рин, вытянув тело от костяшек пальцев в одну прямую, как учил Тобиас, отбил стрелу обратно в «Караульщиков». Скосил глаза, ища поощрения. И застыл, зачарованный происходящим. Тобиас неспешно заворачивал рукава белоснежной рубашки. На линии от локтя до запястья зазмеились, обнажаясь, рваные шрамы. Закончив с рукавами, он свел руки вместе, потом одним взрывным движением развел их в стороны — между шрамами натянулось черное зеркало, на нем засветился глиф, как ветка фламбояна на фоне луны. — На Ано говоришь ты как пиздозвон, — заговорил Тобиас. Голос показался Рину совершенно незнакомым, темным, гремучим, катающим буквы, как пули. Рин приоткрыл рот от удивления, а Тобиас продолжил: — Наш Демон ярости перейдет через вас, как через Рубикон. К тому моменту, когда «Демон ярости» — выражение переживаний и переборотых страхов — засиял сильнее, в легких Рина колотилась уже не паника, а восторг от того, как Тобиас меняет голос, как делает его чистым и мощным, словно звук виолончели. Восторг от того, как подчиняется этому голосу Ано, превращая «Демона» в рой зеркальных игл, на гранях которых свет юпитеров выбил острые ядовитые искры. С упоением Рин смотрел, как иглы полетели на другой конец ринга. Некоторые из них впились в плащи, некоторые исчезли, разбиваясь о сгустившуюся пустоту, как о щит. Попадали на пол. Однако большинство вступило во взаимодействие с кожей, начало менять ее структуру. Лица «Караульщиков» быстро утрачивали четкость, приобретали черты мутного бутылочного стекла. И все это в абсолютной тишине. Такой напряженной, что у Рина покатил пот со лба и защипало глаза, а восторг сменился посасыванием под ложечкой. Хорошо, что по совету Тобиаса Рин ничего не ел со вчерашнего вечера, иначе бы его вырвало на глазах у всех этих зрителей, спонсоров, девушек в ярких платьях и устрашающих каблуках. — Раунд! — объявил судья. Сырая материя рассеялась, из динамиков по всему залу прогремело объявление: — В седьмой отборочной серии побеждает пара «Кальневорзеры». Они выходят в следующий круг соревнований и встретятся с победителями двенадцатой отборочной серии. Когда они сошли с ринга, Рина пошатывало, в горле сильно пересохло, а в груди образовался давящий узел — не так он представлял все это из своей комнаты и со слов брата. Но теперь уже отступать было поздно. В стеклянном фойе работал буфет, Тобиас купил бутылку воды, протянул. Рин торопливо начал глотать воду, пополняя ей остатки ускользающего мужества, потому что после лицезрения метастазов Ано он был уже не уверен в том, что хочет продолжать. — Тебе надо передохнуть, — сказал Тобиас. — Тут рядом парк, пошли. Парк оказался небольшим зеленым пятачком, зажатым между автострадой, Центральной ареной и складами, воздух здесь был все равно вкусным, и Рин начал втягивать его в себя, как воду. Через некоторое время ему стало почти хорошо. Он сел в тени, прямо на траве под платанами. Привалился головой к теплому стволу… Из дремы его вывела сирена, возвестившая о том, что на фестивале подошла к концу очередная серия встреч. — Нам пора, — голос Тобиаса раздался откуда-то сбоку и сверху. Рин попытался открыть глаза, вот только ресницы были такими тяжелыми, что пришлось, словно штангисту, делать это в несколько подходов. Ожидал увидеть над собой хаос веток, света и ветра, но вместо этого уперся взглядом в шрам. От ножа? От скальпеля? Шрам был похож на неведомый глиф, выглядывал из выреза белой рубашки, строго под кадыком. И он кровоточил. От неожиданности Рин почти всхлипнул: — У тебя кровь. — Не обращай внимания. Но Рин, поддавшись порыву, достал из кармана джинсов платок с фламбоянами, который всегда был с ним. Потянулся и начал промакивать сукровицу, про себя желая стереть это уродство с шеи и подспудно ожидая, что Тобиас его остановит, перехватит руку, резко скажет что-нибудь неприятное. Но ничего подобного не произошло. Тобиас только молча замер, шея у него напряглась, дыхание стало прерывистым. Под этим пристальным взглядом широко раскрытых и невероятно блестящих глаз у Рина перехватило дух и кровь застучала в висках. Он хотел быстро засунуть платок с вкраплениями красного на красном обратно в карман, но Тобиас протянул руку, сказал одними губами: — Кровь трудно вывести с росписи, не испортив, — попытался вытянуть платок из подрагивающих пальцев Рина, но тот не отдал. Тогда Тобиас наклонился и вложил ему в губы Дыхание, давая понять, что до конца фестиваля будет делиться с ним своим умением и опытом и каждый его вдох-выдох будет принадлежать Рину. В спорткомплекс Рин вошел как под анестезией. На табло пульсировали красным результаты следующей жеребьевки: «Кальневорзеры» — «Скромные». Вокруг ринга толпа была уже под высоким градусом агрессии, готовая или растерзать, или поднять на щит. «Наверное, мне следовало сходить в туалет, прежде чем приходить на ринг», — подумал Рин, потому что сейчас ему захотелось писать. «Скромные» были совсем не похожи на ту фотку в сети, которую раскопал Рин. Их фита-, бета-, альфа-, дельта- и другие волны были синхронизированы, лица — холодны и одинаковы, как лезвия ножей, повернуты в сторону Рина. Совсем не рыбаки, а свободные охотники без опознавательных знаков, рыскающие от турнира к турниру. Даже одеты они были по-особенному: из-под толстых клетчатых рубашек, наброшенных на плечи на манер пиджаков, топорщились розовое и зеленое поло. Цепочки, кулоны, колокольчики на веревках и амулеты всех сортов были прикреплены к поясным лямкам индийских шаровар, которые болтались между ног как собачьи хвосты. Глядя на все эти излишества, Рин почувствовал, что его адреналиновые железы врубились наконец на полную мощь. Вместо приветствия один из «Скромных» окинул Рина таким взглядом, словно проверял пушечное мясо на свежесть; сказал баритоном, полнокровным и густым: — А вот и ты, маленький ушлепок. Пришел узнать, кто убил твоего брата? Посмотри вокруг! Каждый, кого ты тут встретил, имел для этого причину! Но тебе ведь нужно только одно имя? Чтобы у твоей боли появилось лицо. Готов ли ты, как твой братан, поставить на кон жизнь, чтобы забрать у меня это? — он хлопнул по карману клетчатой рубашки, из него высунулся край мелованной бумаги: серые прожилки волокон, след от чиркнувшей случайно ручки. — Разочаруешь меня — и Ано сотрет все, что тут написано. Лавина! Глиф был похож на паука с бессчетным, потенциально бесконечным количеством лап. Они коснулись каждой клетки Рина, вызвали лавину чужих воспоминаний и переживаний. В нос ударил резкий запах гор, снега, разложения— нереальный, усиленный Дыханием. У Рина начало гореть в легких, Дыхание превратилось в частые конвульсивные всплески. Так вот как умирал брат! Так вот что заставили его чувствовать! Запах и телесные воспоминания привели в движение что-то темное, древнее, которое словно острые ножницы разрезало Рина пополам и стерло осознание, что в двух метрах от него стоят люди. Оставило от целого Рина только физиологию и злость. Этот Рин рванулся, чтобы ударить «Скромного» в живот, сильно и жестко, чтобы лишить его мыслей и воли. Не смог. Железные пальцы Тобиаса впились в плечо. Рин попытался вырваться: — Пусти меня! — вздрогнул оттого, что собственный голос показался незнакомым, обернулся и уперся взглядом в широко распахнутые яркие глаза, в которых было небо и маленькие шафрановые взрывы. Но злость, кипевшая в нем, оказалась сильнее, Рин рванулся снова: — Пусти! То-оби! — потеряв контроль, назвал Тобиаса так, как давно уже называл про себя: как близкого, как друга, как родню; словно в замедленной съемке заметил, что у Тобиаса скривился уголок рта: — Остынь. Сосредоточься на цели. Спокойный твердый голос осадил Рина, как осаживают лошадь, готовую встать на дыбы, но гнев внутри было уже не остановить, он, как сыгранный аккорд, уже вырвался наружу: «Невинность — стрела, пущенная, чтобы лететь вечно и поражать любого». Заставил воздух вибрировать со скоростью сто сорок ударов в минуту, искриться синим, петь высоко и протяжно, проникать под кожу граймом, разрывать ткань материи, двигаться дальше в глубь мышц, легких, костей. Еще, еще. Откуда-то доподлинно знал, что если продолжить, то в мозгах «Скромных» произойдет кровоизлияние, и только от него зависит, будет ли оно микроскопическим или разрастется до размеров коматозного состояния. Понимая это, продолжал вталкивать вибрацию в чужую плоть. Чувствовал, что это неправильно, что от этого он вместе с граймом падает в ад, на самое его дно, по предначертанной чужой рукой траектории. — Ты не убийца! — Окрик Тобиаса прошил Рина коротким замыканием, соединил то, что искромсал гнев. Грайм остановился, «Скромные» упали как подкошенные, застонали. У Рина хватило силы воли дойти до того из них, у кого из кармана клетчатой рубашки торчал кончик записки; дрожащими руками развернул сложенный вчетверо листок. Пусто. Только удушающий запах жасмина и разложения. А потом что-то произошло и время остановилось. Лист бумаги куда-то пропал, пропал судья и зрители. Рин обнаружил себя сидящим на деревянном настиле ринга, свел трясущиеся ладони книжкой и спрятал в них лицо. После нескольких глубоких вдохов пришел беззвучный, опустошенный плач: он только что чуть не убил двух человек. Тобиас присел рядом: — Пойдем, тебе надо выпить что-нибудь вроде томатного сока — восполнить израсходованный электролит. — Да пошел ты! Это ты все подстроил?! Ты?! Не было никакого послания! Ты просто хотел еще одного Гийота в пару! А я-то не понимал, почему ты так со мной возишься! Не смог простить Сэму, что он тебя бросил?! Бросил и ушел в горы! Может быть, это ты его убил? Может быть, поэтому тебя тут все ненавидят! — неожиданно даже для себя выкрикнул Рин. — Дыхание! Ано! Послание! Круг избранных! Да вы все сумасшедшие! Здесь любой может убить любого — достаточно об этом подумать! Не хочу больше в этом участвовать. Не хочу! И видеть тебя тоже больше не хочу! На ватных ногах Рин пошел прочь из здания Центральной арены. Не заметил, что Тобиас в это время подобрал, как обломок кораблекрушения, выпавший из кармана платок с фламбоянами.