Глифы Ано вписаны в бесконечность жизненных форм, но не видны обывателю, как не видны стежки на подкладке добротно сшитого костюма.
Ано капнул кровью на зеркальную поверхность коммуникационной стелы и одним росчерком превратил густую красную жидкость в ветвистый инициал своего имени, тем самым запрашивая разрешение на отправку информации. Стела впитала глиф, изменила соотношение времени и пространства: отразила синее небо нового мира, готового к запуску, и темноту по другую сторону планетарной реальности. Ано скороговоркой произнес свою часть отчета о создании тысячи гуманоидных прототипов, заставил слова материализоваться в изображения, схемы сборки и формулы. Зеркальная поверхность впитала информацию, отправила ее на флагман на околопланетной орбите и погасла. Теперь стела ничем не отличалась от других кусков обработанного синего мрамора, оставленных на вершине горы инженерами сотворения. На этом миссия закончилась — пришло время вызывать капсулу. Оборудование, пассивная протоплазма, отбракованные образцы флоры и фауны, непригодные для новой планетарной системы — все уже было погружено. Оставалось только некоторое количество неиспользованной сырой материи, которую решили бросить тут. Зачем перегружать межпланетные корабли, если все равно до этой материи никто, кроме Дышащих, дотянуться не сможет? До разрушения биоскафандра, который позволял Ано адаптироваться во враждебной среде и сохранять чуждую его эволюции органическую форму, оставалось минут двадцать, до отбытия эскадры — столько же. Наступило время прощаться. Ано погладил по голове стоящего на коленях Абхиджита — так он нарек своего последнего прототипа. Тот получился выносливым, способным к обучению, агрессивным. Очень живучим. Самый удачный из тысячи. Поэтому самый любимый. Но останется ли от его рода хоть что-то в этом новом мире через сотню-другую циклов? Эта мысль не давала Ано покоя. Может быть оттого, что он старел. Может быть оттого, что становился сентиментальным и все чаще задумывался над комплексом Родителя. Потому что ни один Ано не возвращался к своим творениям. Никогда. Только данные бесконечно шли в матрицу флагмана. Так или иначе, но во время этого сотворения Ано решил нарушить и традицию, и протокол: встроил в клеточное ядро Абхиджита дополнительную пару генов, отвечающую за способность принять в себя Дыхание и передавать эту способность потомкам. Но до потомков Абхиджиту еще надо дожить. Пока он сделан шестнадцатилетним. Ребенок совсем, и ведет себя как ребенок. Замер и боится дышать. Считает стоящего перед ним Богом. Ано в задумчивости взял прототипа за подбородок, полюбовался. Вытянутое лицо в обрамлении белых волос. Красиво. Глаза особенно хорошо получились: с васильковой радужкой и вкраплениями медного, почти коричневого. Надо бы сделать с прототипа светопись. На память. Ано всегда были специалистами с воображением и редким вкусом. Вот только их шедевры никогда не выигрывали гонку на выживание. Ано покачал головой, нащупал свой инициал под кадыком мальчика — подписывать лучшие творения всегда считалось неотъемлемым правом творцов. Однако на этот раз была не просто подпись. Ано добавил в инициал каплю крови, смешанной с сырой материей, чтобы способность этого примитивного разума к Дыханию не имела очевидного воплощения и была только намечена как призрачная вероятность. Если ее не активировать — Дыхание никогда не сможет найти путь в новый мир, если активировать — Ано нарушит Правила протокола сотворения. Какое принять решение? Стоит ли давать прототипу доступ к способности заговаривать Непространство? С другими творцами советоваться бесполезно — они все будут против. Они всегда против новшеств. Ретрограды. В пику им в памяти услужливо возникла словесная формула активации, а в пальцах — желание почувствовать, как инициал оживет на теплой коже прототипа и начнет пульсировать, и тогда Дыхание заложит в речи мальчика новые колебания и вибрации. Колебания, которые будут раскачивать резонанс сырой материи. Например, как это делают все звезды. Они Дышат. Их внешние слои вибрируют на нескольких частотах сразу, словно непрерывно раскачиваемый колокол. Звуковые волны проникают далеко в глубь, вплоть до границы ядра, где пылают термоядерные реакции. Если настроить эти вибрации на определенный режим и раскачать резонанс — звезда взорвется. Если настроить их на другой режим — прототип сумеет гасить одни колебания сырой материи, возбуждать другие, раскачивать нужные и угнетать мешающие. Сможет подчинить сырую материю своей воле. И тогда в гонке на выживание никто не сможет превзойти его… сына. Ано уступил своим чувствам, забыв о рациональности и протоколах. Совместил большой палец с трахеей, надавил, вычерчивая острым ногтем замысловатую форму глифа, его губы сами собой напряглись, растянулись, чтобы облегчить путь рвущемуся на свободу Дыханию: «Glassena-oridanta amitay». Абхиджит дернулся, стал ловить ртом воздух, по его телу пошли конвульсии, но Ано держал руку на горле до тех пор, пока нейронные сети не соединили крошечные участки мозга мальчика с дополнительными ноцицепторами, не обозначенными ни на одной схеме сборки из переданных на орбиту. Под кадыком прототипа вспыхнула ветвистая, словно старое дерево, подпись. Ано подождал, пока Абхиджит поднимется на ноги. Жаль, что нет времени что-либо объяснить. Жаль, что мальчик и Дыхание будут предоставлены сами себе. Но у «сына» будут видения. Будут пророчества. Будут свои дети, «сын» поймет, как разделить с ними подарок Ано, как войти в пространство сырой материи и сотворить из нее необходимое для выживания. А еще у Абхиджита будет эта площадка с каменными стелами, которые он со временем снова превратит в зеркальные коммуникационные. Ано нахмурился: в привычном понимании творцов времени у него не осталось совсем. В этом мире оно неслось слишком быстро. Биоскафандр послал нервные трели прямо в мозг, оповестил о самоликвидации. Радиация принялась бомбить плохо защищенное эфирное тело. Ано успел заключить себя в капсулу возврата, запустить двигатель. На флагмане его будут ждать подготовленный медблок и длинный неприятный разговор с коллегами.***
Абхиджит с ужасом смотрел, как его Отец отгораживается от него прозрачной стеной, отправляется в небо горящей звездой. Пал ниц и молился теми словами, которые рождались в его мозгу, приходили к нему неизвестно откуда и меняли все вокруг него. Солнце село и встало. С первыми лучами нового дня Абхиджит поднялся на ноги. Он знал, что ему предстоит, и улыбался.