Прорицание

Люди — существа равнодушные. Все они заняты каким-то своим делом и, обычно, ничего вокруг не замечают. Поэтому никто не заметил, как бодро ножки Синдбада постукивали по камнем выложенной мостовой, как его лодочки перескакивали с одного камушка на другой по бокам аккуратных дорог и как сияла его полная воодушевления улыбка. Синдбад шёл быстро, двигаясь рваными, резкими движениями, сгорая от нетерпения и жажды приключений. Он шёл так быстро, что не видел и не слышал ничего вокруг, поэтому был крайне удивлён, когда вдруг, по неизвестным причинам, перестал быть способен на свою резвую ходьбу. Он чуть подёргался и понял, что даже не стоит на земле, а висит, причём, ещё и болтается из-за своих телодвижений, как мешок, набитый пухом. Он рассматривал своё положение, как положение чрезвычайно глупое, поэтому решил прояснить ситуацию: всё ещё продолжая вертеться и пинаться, Синдбад оглянулся, чтобы разглядеть наглеца, схватившего его за шкирку. — Эй, ты кто такой?! — спросил мальчишка, пока ещё не зная ни кто он, ни чего ему от него надо. Человек фыркнул, сказал себе под нос что-то оскорбительное, походу, про него, поднял руку, державшую его, словно котёнка, чуть выше и, сделав брезгливое выражение лица, как-то укоризненно посмотрел ему в лицо, как будто это он виноват в сложившемся положении дел. На этом жесте Синдбад даже качаться перестал из стороны в сторону, тратя время, которое он мог болтаться, махать руками и кричать, на рассматривание незнакомца. Губы человека скривились, брови были нахмурены, крылья носа чуть раздулись, а тёмные, казавшиеся просто бездонными, зелёные глаза смотрели на него, но так, что было ощущение, будто тот вовсе ничего не видит перед собой. Казалось, в его глазах не было бликов, равно как и жизни. — Эм… — ребёнок не знал, что ему сказать. Синдбад был не уверен, но казалось, что человеку, схватившему его, вся эта ситуация не просто не нравилась больше, чем Синдбаду, а прямо вставала поперёк горла. В такой ситуации он не знал, что ему и делать. «Извиниться, что ли?» — подумал он. В конце концов было такое чувство, что это он в чём-то виноват перед ним. — Тебя зовут Синдбад, малец? — спросил незнакомец, прищурив свои тёмные глаза, как будто что-то в нём подозревая. — Это вы так с каждым, да? — нервно спросил Синдбад, а его собеседник надвинул брови в недопонимании. — Каждого вот так вылавливаете и… — Отвечай на вопросы! — громко потребовал он. Казалось, с каждым словом, произнесённым мальчишкой, его раздражение всё прибавлялось. — Ну, да, — ответил он, пожав плечами. Собственно говоря, в этом не было совершенно никакой тайны. Как только услышал ответ, незнакомец отодвинул мальчишку от себя, схватил двумя пальцами подбородок и задумчиво скривил губы, смотря куда-то в сторону от собеседника. Наступило молчание. Синдбаду представилась возможность чуть лучше разглядеть его лицо. Глаза были тёмными, глубокими, они были похожи на тёмный колодец, в который не заглядывает свет, а над ними настом лежали белоснежные ресницы. Сколько он ни смотрит, того же цвета брови были нахмурены, скорее всего, в жесте недовольства, а посреди них пролегала складка. Волосы его были спрятаны под куфию так, что видно было только чёлку из белоснежных волос, нос был покрыт веснушками, что выглядело довольно мило, но, если присмотреться, чуть-чуть веснушек было и на ушах, каким-то образом выглядывающих из-под зелёной ткани. Синдбад чуть склонил голову и заинтересованно, как никогда прежде, посмотрел на него. Этот человек хмурился и злился, был явно чем-то недоволен и, по каким-то причинам, был обижен на него, но всё равно смотрелся мило. В конце концов, уставший от тишины, он должен был сказать что-то умное и поддерживающее разговор. — Так всё-таки вот каждого так… — Нет! — Ну, тогда… — не сдавался было Синдбад, но замолчал, удивлённо смотря на пальцы, прикрывающие его губы в виде призыва к молчанию. — Слушай, Синдбад, — начал говорить странный незнакомец, закрыв глаза, –меня специально наняли, чтобы я следил за тобой. Он открыл один глаз и посмотрел на него. Синдбад с ходу так ничего и не понял. Кто пришёл, зачем и от кого, этого нельзя было понять с одного-двух коротеньких предложений, но ассасин, привыкший видеть в людях больше игольницу, чем что-то более живое и осмысленное, этого совсем не учитывал. Всё шло от недостатка общения с кем-то более нормальным, чем такие же ассасины, как и он. — Ну, а кто Вы? — решил спросить Синдбад, не рассчитывая на своего собеседника. Джафар не хотел говорить ему своего имени. Не потому, что это не разрешено, не рекомендуется или что-то подобного рода, а исключительно из вредности. Это чувство было сильнее его, это можно было назвать амбициями. Кроме того, что ассасин он был довольно представительный и даже ответственный, он был ещё и достаточно закрытым, вредным и непокорным человеком. Хоть и скромен был, Джафар считал, что мальчишка был малость не достоин знать имя человека, родившегося в Шам Лаш. Он даже не мог сказать, что это из какой бы там ни было гордости ассасина. Просто из необъяснимого чувства. Ему нужно было придумать крутую кликуху, прозвище, погоняло, псевдоним, что-то такое, но чтобы это было круто, уместно и без палева. Перед ним стояла задача поразить мальца своей изобретательностью. Он думал над этим, но после обнаружил, что, пожалуй, думает слишком долго – ребёнок уже косо поглядывал на него, что-то подозревая. Джафару нужно было думать быстро. — Ассасин, — ответил он. Тут снова наступила тишина, и каждый из них подумал, что что-то здесь не так. Джафар настолько не ожидал от себя чего-то подобного, что даже ещё не совсем понял, что вообще сказал, а Синдбад, хоть и поверил краем своего особо быстрого сознания, но подумал, что это как-то слишком просто. Он представлял себе ассасинов беспощадными, пипец как скрытными, неразговорчивыми в принципе убийцами, до самой смерти не разглашающими тайну своей личности. Если самих ассасинов смутно он всё же представлял, как неких контролируемых только какими-то странными, не известными никому другому понятиями, зверьми, то логово, в котором жили все эти звери, Синдбад вообще никак себе не представлял. Обдумав всё это, Синдбад снова уставился на «ассасина». Он рассматривал его лицо и, в который раз за день, не знал, что и думать. Он казался странным во всё большей и большей мере. — Вот так просто, да? — поднял бровь Синдбад. — Ты так просто веришь незнакомым тебе проходимцам, Синдбад? — с ехидством в голосе спросил ассасин, в душе начиная понимать, что с придумыванием погонял, что поражают окружающих своей крутостью, у него явно проблемы. Синдбад расширил глаза. Позднее он обнаружит, что запомнил эту улыбку и вместе с тем выражение лица на всю жизнь. Ничего не открывающие ему бездны, в которых зелень травы встретилась с отчаянным солнцем, приняли образ самого коварства, и в них, похожий на чью-нибудь слезу, пробрался лучик света, отразившись бликом, а на губах блеснула улыбка — первая из тех многих, что доведётся после видеть Синдбаду. И в последствии каждая его улыбка будет сопровождаться стуком сердца, движимого в такт этому мужчине. — То есть нет? — Не знаю, не знаю, — важничал собеседник, внутри понимая, что всё хреново. Блядь, да почему бы просто не ответить нет?! Синдбад было открыл рот, чтобы возмутиться, но остановился, обратив внимание на руку, державшую его. Он сначала посмотрел на одну руку, после на вторую и увидел на них странные тонкие красные нити, стягивающие кожу этого подозрительного незнакомца, а там, где нити съехали со своего изначального положения, проглядывались шрамы и мозоли. Вероятно, его руки болели, глухо ныли от подобного, но ему было как будто всё равно на это. И вот чёрт дёрнул Синдбада достать рукой и дотронуться до нитей, обвивающих руки. Только он коснулся нитей пальцами, незнакомец мгновенно отшвырнул его, отчего тот, закрыв глаза от неожиданности и испуга, плюхнулся на каменную кладку. В тот момент, когда он вновь открыл глаза, всколыхнулся ветер, способный чуть приподнять наверняка тяжёлые его одеяния, откуда чуть показались его ноги. Те тоже были обвиты красными нитями, которые трудно было заметить как на руках, так и ногах из-за того, сколь тонкими они были. Но когда поднял голову, он понял, что это было ещё не всё. На миг Синдбаду показалось, что перед ним стоит воплощение самого безумия. Особенно удивляли его глаза — зрачки его стали маленькими, пугающе незаметными дырочками на фоне как будто разом побелевшей радужки. Теперь глаза казались преимущественно серыми лишь с вкраплёнными зелёными полосками, да каким-то странным, совсем неестественным жёлтым оттенком, и как будто отражали в себе весь мир в сочетании бликов и рефлексов. Это было необычно и завораживающе, но всё равно пугающе. Между тем, пальцы одной его перемотанной красной нитью руки осторожно и как будто ласкающе касались нитей на другой. Казалось, он чуть трясся и тяжело дышал, и, скорее всего, от гнева. — Ты это прости, я… — замялся мальчик, нелепо почёсывая затылок и смотря в пол. Он почти ничего не сделал, но всё равно чувствовал себя до того глупо, что не мог ничего сказать. Позднее, он всё поймёт, но сейчас он мало что мог. Слова заставили незнакомца отвлечься и успокоиться. — Куда ты направляешься, Синдбад? — спросил он, глядя на него сверху вниз уже до прежнего потускневшими глазами. — Я иду покорять подземелье! — также воодушевлённо, как и его шаги в самом начале, ответил ему Синдбад, улыбаясь задорно и этим показывая ему всю свою готовность к возложенному на себя самим собой деянию. В его радости на некоторое время потонули мысли о недоразумении, но позднее он ещё вернётся к этому. Ассасин со скептицизмом поглядел на него с пару секунд, после чего отвёл взгляд снова таких же тёмных, бездонных и ничего не отражающих зелёных глаз куда-то в сторону, подняв руку, спрятанную полностью за широкими рукавами халата к подбородку в характерном жесте. Он так молчал где-то с минуту, а Синдбад даже не задумывался пока о том, чтобы встать. Наконец, на него снова обратили взгляд зелёные глаза. — Я пойду с тобой.