Прорицание

Наверно, в первый раз в своей жизни Джафар не знал, что сказать. Впервые он так запутался. Время в "подземелье" пролетело в нескольких часах, но в настоящем мире прошло целых два месяца. По идее, ему нужно было ехать с Синдбадом отчитываться в Шам Лаш, но у мальчика только что умерла мать. Каким бы говном Джафар ни был, он всё равно не мог сказать ему, что сейчас нужно куда-то идти и что-то делать. Это было бы подло и жестоко даже для кого-то вроде него. Поэтому он дал мальчишке сбежать. Он не сказал, куда убегает и зачем, да и говорить было нечего. Он не знал, куда убегает и зачем. Он даже не знал, что конкретно будет делать. И Джафар его просто отпустил. Теперь, когда он думает об этом, он начинает понимать всю суть высказывания «Не отпускай цель далеко от себя» и «Джафар, ты меня вообще слушаешь?». Ассасин даже прикрыл глаза. Ах, эти тёплые наставления босса… Особенно памятны для него утверждения, типа «Джафар, ты меня всё-таки не слушаешь», вопросы типа «Ты что, ещё и спишь?!» и даже восклицания типа «Как ты можешь делать это стоя, с открытыми глазами и поддакивая?!». Конечно, Джафар много раз обещал, что обязательно исправится, а босс много раз предвещал, что ассасин об этом пожалеет. И конечно, босс был бесконечно прав, а Джафар так и не изменился. Хоть босс и не заметил, но, если честно, когда ему, не явившемуся на собрание, лично объявили о задании по делу Синдбада, Джафар тоже спал. Он, конечно, думал, что гениален, раз выучился искусству спать, а вместе с тем ещё и стоять с открытыми глазами, всячески поддакивать и иногда отпускать оскорбления. Любой ассасин не был бы ассасином, если б не попытался оскорбить другого такого же. Хотя бы раз в жизни. Что уж там, у некоторых и получается «раз в жизни». Примерно тогда, когда ты перестаёшь за свои же оскорбления получать по лицу, другие ассасины проникаются к тебе уважением. Кстати говоря, у Джафара была и обратная сну техника. Это когда он притворялся, что спал, дико храпя и одновременно с этим складывая ладошки под щёчкой, но также ещё он слушал и подсматривал, и даже умудрялся иногда, опять же, оскорблять разговаривающих. Это было удобно, потому что простые люди не знали, что ассасины начинают хорошо слышать во сне, начиная с десятка метров. Это такая особенная была черта у всех у них, связанная со слухом. Во время боя или сна те прекрасно всё слышали, но когда вокруг ничего не происходит, они слышали, в общем, по воле Божьей. Но ещё он думал о том, что босса надо было слушать. Теперь он просто стоял по среди улицы и не знал, что делать, куда идти и что говорить. Сейчас в том, что ассасин мало когда-нибудь разговаривал с обычными людьми на какую-либо тему, кроме излюбленных ассасинами совсем не вежливого «Ну что, мразь..?» и более интеллигентного «Как Вы смотрите на дальнейшие перспективы Вашей смерти?», видел серьёзный недостаток. В конце концов, он не мог даже самую малость — предугадать его действия, поступки. Что он будет делать? Плакать ли или грустно, но лирично улыбаться в закат, говорить разнообразные философские вещи, периодически сморкаясь ему в халат, или говорить, что дальше всё кончено, мир за пределами смерти не существуют и что-нибудь типа «Джафар, а вообще, как там души, по-твоему?». От того, что тот будет делать, ассасин должен выбрать то, что сказать. Джафар был полон неуверенности в себе. Он рассуждал, что, возможно, никогда и не был человеком в том смысле, в котором существуют те, кто живёт за пределами широких просторов гор, блеска воды, шума ручьёв, простиравшихся в тысячи рукавов, и блеска стали. Его мать — убийца, отец — тоже убийца, ну а сын вырос убийцей, причём, в добавок ко всему, ещё убийцей собственных родителей. Куда уж хуже? Синдбад никого не убивал, а Джафар это делал несчётное количество раз. Между ними пропасть, невозможная для преодоления. Он не знал, какие слова нужны Синдбаду, и нужны ли они вообще. Убийцам мало, что нужно. Это Джафар знал точно. А в вопросе человеческих чувств Джафар считал себя крайне наивным мыслителем. В принципе, по-другому и не должно было быть, потому что у самих убийц чувств не так много, а человеческих-то и подавно, если они есть. Плюс ко всем своим философским мыслям о том, что можно делать и что нельзя, как помочь человеку, ассасин испытывал острое нежелание что-либо делать, куда-либо идти и кого-либо искать. Джафар зевнул и повернулся. Он только что заметил, что, всячески останавливаемый и предупреждаемый своим ленивым чувством, ходил взад и вперёд по одной и той же улице и настолько не хотел ничего делать, что был готов метаться из стороны в сторону. Ассасин остановился и задумался. Всё-таки, эти люди, которые живут в городах в относительной безопасности, разве они не должны быть привязаны к своему жилищу? В Шам Лаш всё принадлежит всем, но в обычных городах люди цепляются за всё, что имеют они лично. Конечно, если они имеют в собственность свои жилища и всю утварь, что там находится, то государство имеет их самих для полноправного использования, но те, не желая задумываться о чём-то плохом, бывают иногда к домам привязаны поболе, чем к другим людям. Так может, если он немного подождёт, Синдбад сам вернётся в своё жилище, и никому не надо будет его искать? Джафар с пару минут серьёзно поразмышлял об этом, а потом пошёл вперёд по улице, махнув рукой своим мыслям. Даже он, профессиональный убийца, который не может элементарно придумать слова для поддерживающего и вдохновляющего разговора, понимал, что так нельзя. Нельзя смерить человека одними лишь равнодушными глазами, нельзя просто так сказать, что нужно куда-то идти и ему абсолютно всё равно. Но где находится ребёнок, Джафар не знал. Площадку, по которой он бродил, бесцельно смотря по сторонам, заливало своим светом на редкость яркое солнце, слепящее глаза, опаляющее всё и своим жаром делая поиски ещё более невыносимым. К слову, место, в котором обычно жил сам Джафар, всё насквозь пронизывал прохладный, чистый горный воздух, там можно было не закутываться в длинные одежды, спасаясь от обжигающего солнца, там часто шли дожди, и уж точно не было маленьких детей, по крайней мере, тех, которых нужно утешать. Джафар поднял голову, почёсывая подбородок. Куда бы он пошёл, если бы ему было очень-очень плохо? Джафар не был уверен на счёт того, как звучит ответ на этот вопрос у обычных людей. Ему, выросшему в клане профессиональных убийц, было далеко до понимания бытовых человеческих чувств. Эмоции доступны всем, чувства — уж точно не кому-то, вроде него. Так или иначе, куда бы он пошёл, будь он на его месте или же на месте даже самого себя, расстроенного чем-то? Джафар ещё раз посмотрел в небо. Он подумал, подумал, устремляя тёмные глаза в голубизну небосвода, которая, однако, даже пытаясь рефлексировать, не могла разогнать зеленеющую тьму, сгущающуюся в глубине этих глаз. Он подумал и усмехнулся. Ведь на самом деле нет проще задачки. Куда же пойдёт человек, переполненный горем? «Он пойдёт туда, куда только глядят его глаза». Джафар вздохнул, закрывая глаза и задирая голову как можно выше, как будто пытаясь веснушчатым носом коснуться неба, потом, открыв глаза, сделал как раз так, как, считал он, должен поступить. Он пошёл туда, куда поведёт его судьба. Джафар не считал дань его собственного выбора именно судьбой, поэтому простое хождение с выбором пути он считал таким же, как и подбор мест, в которых может находиться мальчик. Поэтому он просто ради прикола шёл по улице с закрытыми глазами под аккомпанемент звона разбитого стекла, тяжёлого грохота, «Эй ты, куда бля прёшь?» и «Ты чё бля, не слышишь, что ли, мразь?». Хорошо, что из всех тех разъярённых людей, на коих натыкался ассасин с закрытыми глазами, не нашлось ни одного умника, который бы решил показать ему, кто здесь главный. В противном случае, ему не удалось бы просто так скрыть свою сущность ассасина. Хотя, может, если он устроит здесь кровавый дебош, мальчишка сам прибежит на весь устроенный им шум? Ассасин даже остановился, рассматривая этот вариант, но потом подумал, что даже ждать в его жилище было более «по-людски», чем устраивать здесь кровавое шоу. Поэтому он всё также шёл вперёд, непреклонно портя людям настроение. Пока шёл, он пытался вспомнить наставления босса по поводу того, как надо искать свою жертву, если та вдруг потерялась. Босс был человек чуткий и продуманный, поэтому, зная, что Джафар — тоже человек особенный, умеющий спать так, что и не подумаешь, что спит, он повторял несколько особо важных наставлений несколько раз, чтобы тот потом в нужный момент смог собрать кусочки, что урывками попадали в его сознание во время сна. Когда спишь таким образом, в сознание всё-таки проникают обрывки фраз. Первый способ искать жертву — это по очереди вырезать всех его родственников (он был человек чуткий и продуманный), а если так и не объявится, можно начать вырезать и просто близких жертве людей. Первое, о чём подумал Джафар, это не то, что этот способ не гуманный или является не принимаемым человеческим обществом, а то, что и вырезать-то, собственно, некого. У ребёнка умерла мать, у него больше нет родственников! Кого ему убивать?! И только тогда, когда вспомнил, что ему, вроде бы, были дороги люди из деревни, в которой он жил, Джафар подумал, что, возможно, мальчик бы на него обиделся за это. Второй способ был приготовлен специально на случай, если первый способ не может быть достаточно функциональным по каким-либо недоразумениям. Вообще-то, второй способ был намного легче первого. Если вы не знаете, где спряталась ваша жертва, спросите у начальства. Джафар схватил пальцами подбородок и задумался. Он был уверен в исключительности своего руководителя, но не был уверен в том, что тот действительно знал, где искать ребёнка. Но, надо сказать, человек он был действительно исключительный. Всё же, кто, как ни он, мог повторять изо дня в день одно и то же, чтобы у подчинённого хоть что-то отложилось в голове, и вместе с тем каждый день надеяться, что тот не спит? Хотя, может, если бы он не повторял одно и то же день за днём, Джафар и не спал бы прямо у него перед носом? Вообще, эти способы найти жертву напоминали ассасину круговорот. Если первый способ не работает по каким бы то ни было причинам, нужно использовать второй. Ну а если второй способ не работал, надо было использовать первый. Это было основано на том, что пока вы пытаетесь использовать первый способ, начальство пытается найти жертву, чтобы вы могли перейти ко второму. В этом смысле штаб управления у профессиональных убийц был довольно забавной штукой. Пока думал об этом, ассасин даже и не заметил, как вышел на какую-то пустую, возможно, даже заброшенную площадь. Он вёл глазами по каменной кладке и даже вздрогнул от неожиданности, когда поднял глаза и увидел как раз того, кого искал. Джафар застыл на месте и широко открыл глаза, не веря, что таким туманным способом умудрился не просто куда-то придти, а придти ещё и к цели. Он даже подумывал о том, чтобы с помощью этого странного опыта предложить руководству третий способ поимки жертвы. Однако ну нашёл он его, и что дальше? Что дальше-то? У Джафара даже нету нужных слов, что сказать что-нибудь. К счастью, жертва первой начала разговор. — Знаешь, Ассасин… — начал он, сидя к нему спиной. — В чём смысл жизни? — Ты так и будешь звать меня «Ассасин»? — поднял бровь Джафар, шагая в его сторону так тихо, что казалось, будто ходил он на мягких кошачьих лапах. Он смотрелся, безусловно, круто, но в тот момент, когда Синдбад задал вопрос о смысле жизни, в его душе вихрем взметнулась настоящая паника. — А как же ещё? — ребёнок повернулся и удивлённо смотрел на подошедшего к нему ассасина. — Ты же не сказал мне своего имени. В ответ на провокацию убийца только скривился. — Так в чём же смысл жизни? — он посмотрел на него своими большими и полными грусти глазами. — Есть ли вообще смысл, если в конце концов нас всех ожидает только смерть? Может, это я во всём виноват? Может, не надо было оставлять маму одну? Джафар протянул руку вперёд, собираясь уже потрепать его по голове, ведомый только странным и совсем не понятным чувством. — Ха! — поднял голову улыбающийся мальчик. — Я пошутил! Ассасин застыл в недоумении, так и не опуская протянутую руку, почти достигшую синеватой головы. Его равнодушные зелёные глаза наполнились чем-то для них невероятным, наполняясь бликами, как будто в них проникло тысячи зеркал. — Вы поверили, да? — он с интересом посмотрел на него, изображая из себя озорство. Ассасин сощурил глаза и поджал губы. Это был на столько жалеющий его вид, что Синдбад чуть не упал с балки, на которой сидел всё это время. — Синдбад, — тихо и хрипло позвал его Джафар. — Только что у тебя умер родитель. Мальчишка нахмурил брови, не понимая, почему тот ему об этом напоминает. Неужели он думает, что мальчик до сих пор ещё ничего не понял или ещё не осознаёт всей ситуации? — И ты в этом не виноват, — сказал он, а Синдбад отвёл глаза. Ассасин наклонился, протягивая руки, и взял его лицо в ладони, мягко поворачивая к себе, чтобы тот смотрел только на него и ни на что больше. — Взгляни на меня, — мягко улыбаясь, попросил он. От той мягкости и нежности в его голосе Синдбад не только посмотрел на него, но и его волосы чуть ни стали дыбом от неожиданности. — Кого ты сейчас видишь перед собой? — Вас, — не задумываясь, ответил он, ткнув в него пальцем. Джафар покачал головой, улыбаясь, а Синдбад приподнял бровь. — Ты видишь человека, который убил своих родителей, — ответил он, улыбаясь. От того взгляда, что пронизывал его насквозь, Синдбад сглотнул и расширил глаза. Единственное, что он сейчас чувствовал, это крупные капли пота, стекающие по его лицу. Всё остальное поглотило напряжение, созданное этими словами. — Вот этими руками, — шептал убийца в самое ухо, оглаживая его щёки, и мальчишке казалось, что в этот момент перестала существовать целая вселенная — она по-прежнему их окружала, но была она как будто призрачным сном, ничего не стоящим и готовым развеяться в тот же миг, как взгляд захолодит кожу и проберётся в чужие глаза, заставляя смотреть только на него. — Этими грязными руками ещё в детстве я убил своих родителей. Он убрал руки и отодвинулся. — Вот я действительно виноват в их смерти, — сделал вывод он, говоря уже нормально, а не угрожающе. –А ты не в чём не виноват. Он посмотрел на него заинтересованными, как никогда прежде, зелёными глазами. — Так что тебе нужно просто идти дальше, чтобы оправдать надежды своих покойных родителей, — он упёр руки в бока и улыбнулся. — Ведь это ты должен делать?