В одной клетке

      Если накануне произошло что-то невероятно хорошее, то на следующий день бывает чувство, что это все сон. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Тогда проснувшись, просто лежишь с закрытыми глазами, боясь открыть их и потерять это ощущение сбывшейся мечты навсегда.       Томас лежал с закрытыми глазами и пытался осмыслить свое положение. Под правой щекой он чувствовал чью-то гладкую кожу. Он грелся чужим теплом и слышал мирный стук чужого сердца. Не открывая глаз, Томми улыбнулся. Это был не сон.       Стефано безошибочно уловил момент, когда мальчик проснулся. Сначала он напрягся, потом затих и даже дыхание затаил, а потом расслабился и покрепче обнял. Все мысли и чувства паренька были для итальянца как на ладони. Он разобрался в них лучше, чем сам Томас. Просто они отражение его собственных.       Иногда слова совершенно излишни. Зачем говорить, если поцелуй красноречивее слов. Дзанетти целовал Томми, пока у них не закончилось дыхание. Когда они наконец-то отпрянули друг от друга, то оба поняли, какой крепкой стала связь, соединяющая два сердца.       Дзанетти мог бы поспорить сам с собой, что это величайшая глупость в его жизни. Влюбиться в мальчишку младше на двадцать лет. Мальчишку, который упорхнет из его объятий через каких-то три года. Но если уж и совершать глупости, то почему бы не с размахом.       — Ну что, встаем, bambino?       — Встаем, Стефано, — Томми впервые назвал итальянца по имени. Ему казалось, что теперь он имеет на это право.       Когда тебе исполняется восемнадцать, это событие, пусть и только для тебя. Когда тебе восемнадцать и один день, это просто обыденность. Так же как и остальные триста шестьдесят четыре дня в году. Но есть еще уйма событий, которые не связаны с твоим днем рождения.       Как и в каждое воскресенье Отто тщательно приводил себя в порядок и шел на встречу с семьей. Ему завидовали все. Ни к кому так регулярно не приходила красавица-жена, а у большинства ее и вовсе не было.       Сегодня Хелен задерживалась, поэтому вместо того, чтобы сразу уйти после завтрака, Отто остался в общем зале. Они с Дэвидом погрязли в какой-то бесконечной беседе. Чтобы остановить ее, Томми решил вмешаться в разговор.       — Отто, можно оторвать тебя от великой философии и спросить о мирском?       — О чем именно?       — Расскажи о своей семье. Если это, конечно, не слишком личное, — Отто удивился такому вопросу, но вида не подал.       — Нечего особенно рассказывать. У меня жена Хелен и пара ребятишек, Йохан и Анна. Им три и пять.       — Ты назвал своего сына Йоханом, серьезно? — Дэвид прыснул, а Отто немного стушевался.       — Мы зовем его Джонни, но его настоящее имя Йохан. Мы с Хелен гордимся своими немецкими корнями!       — Это она настояла?       — Да… — Отто сокрушенно повел головой. — Я с трудом отстоял имя Анна. Она хотела назвать нашу дочь Адельхайд, в честь своей бабушки.       — Как же хорошо, что мои родители не стали изощряться в проявлении фантазии!       Прежде, чем Отто нашел, что ответить, его позвали. К нему посетитель. Вернее посетительница.       Дэвид и Томас проводили его взглядами. Дэвид улыбался своим мыслям, а потом повернулся к Томми.       — Это так мило. Глядя на нашего Отто, я жалею, что не завел детей в свое время. Может быть, мой сын был бы похож на него.       — Вряд ли, — Томми получил подзатыльник от возмущенного мужчины.       — Отто молодец, он даже отсюда умудряется заботиться о жене и детях. Не хочу критиковать босса, но его отношение к собственным отпрыскам оставляет желать лучшего.       В первую секунду Томасу показалось, что он ослышался. Отпрыски? То есть дети? У Стефано есть дети? Какой абсурд. А если задуматься… то совсем и не такой уж абсурд. Отто двадцать пять, а у него двое детей. Стефано намного старше. Что удивительного в том, что он был женат и обзавелся маленькими будущими мафиози. И почему был, он может быть женат до сих пор. Томас ничего толком не знает о его жизни.       — У Дона есть дети? — Томас не смог скрыть своего волнения. Дэвид сомневался, нужно ли ему отвечать, или лучше оставить все на босса. Но парнишка выглядит таким нервным.       — Да, двое. Старший сын живет с его матерью и старшей сестрой, а младший со своей матерью. Босс совсем не участвует в их воспитании.       — Значит, он разведен?       — Томми, малыш, чтобы сделать ребенка, вовсе не обязательно надевать кому-то кольцо на палец. Это дети любовниц. Наверное, поэтому он к ним так равнодушен.       Дэвид был уверен, что этими словами успокоил мальчишку. Но они имели совсем противоположный эффект. Убежденный, что Томми теперь совершенно спокоен, Дэвид, насвистывая на ходу, пошел на работу.       Но Томас не был спокоен. Он думал, пытался представить, как могли бы выглядеть дети Стефано. Сколько им? На кого похожи? В жизни итальянца было минимум две женщины, которые точно оставили после себя след. Что именно связывало их с Дзанетти? Какие чувства он к ним испытывал? Почему они расстались?       Странно, что судьба каких-то неизвестных так заботила Томми. Хотя они и были неизвестными, у них было кое-что общее. Когда-то они были на месте Томми. В какой-то момент они были вместе со Стефано. А теперь их нет. Так же как когда-нибудь не станет его.       Глупо тешить себя иллюзиями, что их с Дзанетти отношения какие-то особенные. Для Томаса, возможно, но не для Стефано.       Сегодня Дзанетти занимался усерднее обычного. Надо выпустить пар, чтобы успокоиться. Мысли об одном мальчишке не давали ему покоя.       Резкий рывок рук, отрывающий штангу от груди. В этом мире есть особые правила, нет, не только тюремные, просто правила. И где-то среди них точно затесалось одно, запрещающее мафиози влюбляться во вчерашних школьников.       Еще один рывок. Но что значат правила для того, кто уже не раз нарушал их. Зачем ограничивать себя, если, переступив границу, станешь чуточку счастливее.       Снова рывок. Принимая решение, руководствуйся головой.       Опять рывок. Сердце несогласно. Компромисса не будет. Сердце, ты победило.       Рывок.       Весь день Томас ходил как потерянный. Вчерашняя ночь была волшебной, а сегодняшний день слишком реальным. Когда тебе ничего не обещают, то и нечего терять. Но вчера… вчера появилось то, что Томми будет бережно оберегать.       Щелчок замка поставил точку в этом дне, он пролетел быстро как никогда.       Томми молча переодевался, а Дзанетти расстилал кровать. Неловкость витала в воздухе.       — Bambino, у тебя что-то случилось? Ты такой отстраненный, — Стефано подошел к парню и обнял его со спины. Томми был напряжен.       — Нет, все в порядке.       — Тогда в чем дело?       Томас сглотнул и часто задышал, а потом отстранился. Он повернулся, чтобы смотреть Стефано в глаза. В полумраке камеры он видел только очертания.       — У вас есть дети.       Это было неожиданно. И это был не вопрос.       — И что с того? Внезапно осознал мой возраст? — Томми возмущено прыснул.       — Не говорите глупостей.       — Почему ты говоришь мне «вы», когда мы наедине?       — Потому что вы могущественный босс мафии, а я никто.       Странный выходит разговор. Словно они ходят вокруг да около, только бы не говорить о действительно важных вещах.       — Ты — мой bambino.       — А какие прозвища были у тех женщин?       — У каких женщин?       — У матерей ваших детей, да и у других.       — Ты что, ревнуешь?       Томми удивленно распахнул глаза. Какая еще ревность, кто здесь говорит о ревности. Ему просто интересно, ничего больше. Сколько их было, а скольких он любил, любит ли до сих пор, кто из них значил больше всего. Многие ли значат больше, чем он. Никакой ревности.       — Я не ревную! — какого черта его голос звучит так истерично.       Стефано не мог в это поверить. Это так чертовски мило. Вместо ответа он притянул к себе Томаса и страстно поцеловал. Он целовал, целовал и целовал, пока у мальчишки не закружилась голова, и не подкосились ноги.       — Слушай сюда, bambino. В отличие от тебя я прожил уже половину жизни. И до попадания сюда это была очень насыщенная жизнь. Во всех смыслах. Я встречался, влюблялся и расставался. Я просто занимался сексом и искренне ухаживал. Были особые женщины и те, которых я даже не вспомню. Но какое это значение имеет сейчас? Сейчас есть только ты и я.       Какие слова. Разве мог Томас помыслить, что однажды услышит что-то подобное в свой адрес. Но его душу грыз червь сомнения.       — Конечно, в тюрьме особенно некого выбирать. Вот и остался только я.       — Не принижай себя. Ты особенный. Ti amo! — Стефано прижал к себе упирающегося парня, который мгновенно застыл, услышав его.       — Мой итальянский совсем плох, потому что мне показалось, что ты сказал…       — Я это сказал. Я сказал, что люблю тебя.       Томми не верил своим ушам. Наверное, он спит. Он прикусил внутреннюю сторону щеки. Больно. Значит не сон.       — Это невозможно. Как кто-то вроде тебя может любить кого-то вроде меня?       — Не знаю. Я не ищу ragioni. К чему мне это? Я просто знаю, что сейчас, в эту самую минуту я люблю тебя, — Дзанетти снова поцеловал парня, но на этот раз он не ответил ему.       — Это не настоящие чувства.       — Почему?       — Ты сам это говорил. В тюрьме нет настоящих чувств, ни любви, ни дружбы. Только взаимовыгода.        — Я ошибался. Или ты хочешь сказать, что я для тебя ничего не значу?       Томас усмехнулся.       — Ты значишь все. Но в тебе есть тысяча и одна причина, чтобы влюбиться, а что есть во мне?       — Очевидно, что-то есть.       Они надолго замолчали. Томас даже не знал, о чем именно думает, обрывки мыслей роились в голове. Даже не за что зацепиться.       — Наши чувства правда взаимны? — голос Томми дрожал, так же как и он сам.       — Да.       — Мы глупцы?       — Влюбленные глупцы.       Томас прильнул к Дзанетти. Сердце любовника колотилось так же быстро, как и его собственное. Это правда исполнение мечты?       — Я все еще тебе не верю. Покажи мне свою любовь.       Физическая близость доставляет удовольствие. Прикосновения, поцелуи, нечто большее. Все будет приятно и без каких-то особых чувств. Но если ты близок с человеком, которого любишь, то это настоящее наслаждение — удовольствие, помноженное на силу вашей любви.       Удивительно, и как Томасу казалось, что это раньше было хорошо. Потому что все их предыдущие ночи меркли, по сравнению с этой.       Как и в прошлую ночь, они целовались, сводя друг друга с ума жаром поцелуев. Дзанетти редко предавался долгим прелюдиям, но с Томасом он растягивал удовольствие, смакуя каждую минуту, каждую секунду.       Итальянец отстранился от Томми, он сел на кровать, едва не задев верхнюю полку. Проведя рукой по груди любовника, Стефано начал подниматься.       — Стой, куда ты? — Томми обнял его сзади. Он целовал сгиб шеи, а пальцы сплел с пальцами Дзанетти.       — Здесь слишком темно, а я хочу видеть твое лицо, — Стефано отстранил от себя парня. Он повесил занавеску, которая, к слову, была запрещена правилами Сант-Брафа, и зажег уже изрядно укоротившиеся свечи.       Мягкий свет пламени осветил их камеру. Тени заплясали по стенам.       Дзанетти не удосужился что-нибудь надеть, поэтому Томас любовался его обнаженным телом. Это было потрясающее зрелище, у Томми даже во рту пересохло от предвкушения.       Высокий, подтянутый, мускулистый. Совершенный. И только мой.        Томас призывно поманил любовника назад в постель. Итальянец усмехнулся и вернулся к нему.       Делать это при свете намного интимнее, чем в темноте.       Наконец-то Томми мог видеть лицо Стефано. Он чувствовал его в себе и одновременно смотрел в эти глубокие, гипнотизирующие глаза. Невозможно отвести взгляд. Так ему казалось, пока Дзанетти не начал двигаться.       Сегодня вообще не было боли. А может быть, и была, но Томми просто не в силах ее заметить. Он растворился в их близости. Они впервые целовались и занимались сексом одновременно. Это словно слишком много эмоций в один момент. Как тут не раствориться и не забыть на секунду кто ты и где ты.       После финала они лежали, прижавшись друг к другу, на сбившихся, испачканных простынях. Узкая койка слишком неудобная для двоих, но Стефано скорее отдаст правую руку, чем выпустит из объятий свое сокровище.       — Я убедил тебя? — Дзанетти задул свечи и в темноте шептал на ухо.       — В чем?       — В своей любви, — Томми ответил не сразу. Стефано даже начал беспокоиться, неужели он так плохо демонстрирует свои чувства.       — Убедил, — парень развернулся, чтобы поцеловать мужчину. — Но я никогда не думал, что лидеры организованной преступности могут позволить себе влюбиться в свою тюремную сучку.       — Мы можем позволить себе многое, — Стефано снова увлек Томаса в головокружительный поцелуй.       Когда они окончательно закончили, Томми уснул, положив голову Дзанетти на плечо. А Стефано слушал его дыхание.       Тюремная сучка. Теперь это не про них.       На следующий день все заметили изменение в отношениях смотрящего и его мальчишки. Не надо было обладать наблюдательностью Дэвида, чтобы понять: они ведут себя как молодожены.       Неуловимые знаки внимания, постоянные якобы случайные прикосновения и этот взгляд, взгляд, присущий только влюбленным.       В столовой Луиджи и Томас поменялись местами, и теперь Томми сидел рядом со Стефано. Никто не возражал, а Фернандо сосредоточенно делал вид, что не видит, как они держатся за руки под столом.       Дзанетти смотрел, как смеется и улыбается Томми. Такой открытый и веселый. Его есть за что любить. В памяти всплыли вчерашние слова. Стефано хмыкнул, а потом неожиданно встал с места.       Все его люди замолчали и посмотрели на Дона. Он жестом приказал Томасу подняться. А потом притянул к себе и поцеловал его.       В переполненном зале на глазах у нескольких сотен заключенных и охранников босс мафии целовался с неизвестным мальчишкой. На секунду все замолчали, а потом принялись свистеть, аплодировать и топать.       Томас слышал шум очень приглушенно. Он не верил в происходящие, а поцелуи Стефано не дают сосредоточиться. Когда они отстранились друг от друга, Дзанетти нежно провел кончиком большого пальца по его губе.       — Ты не тюремная сучка, не сейчас и никогда больше. Ты — mio amato. --------------------------------------------------------- ragioni — причины mio amato — мой возлюбленный