От Иларии до Вияма. Часть первая

―1― На приёме герцог Белтран предпочитал по-прежнему сидеть в кресле, а не на троне ― он только одет был сообразно случаю. Старая кровь уже не грела, и он кутался в меха, несмотря на жаркий климат. Но в зале для приёмов все окна были распахнуты настежь, и сквознячок даже колыхал края скатертей. Гости понемногу собирались. Чинный распорядок этому двору не был свойствен. Кто желал, садился за накрытый стол, и тут же слуги начинали суетиться, поднося блюда по выбору гостя. В другом конце зала танцевали под небольшой оркестр на балконе. Волчонок, одетый нарядно и даже ― по его собственным меркам ― роскошно, крепко держался за руку Кристиана, пока перед ними не распахнули огромные ― в два человеческих роста двери зала. Здесь уже он глубоко вдохнул, гордо вскинул голову и шагнул вперед. Только они подошли к креслу, как герцог тут же потребовал, чтобы Лени сидел рядом с ним. ― Развлеки старика, а то мне эти физиономии уже порядком надоели. Кристиан же отошёл поговорить с теми из гостей, кто пришёл поставить свои подписи под документом в качестве свидетелей. Местные землевладельцы ― он их всех прекрасно знал как людей проверенных и надёжных. Лени сначала даже не представлял, о чём говорить с Белтраном, но потом беседа сама потекла ― герцог поведал немного о своих морских походах, всё больше упоминая о каких-нибудь интересных случаях, вроде больших рыб, которых они ловили, об огромных животных, которых принимали за острова, о стычках с пиратами из Макении. И разговаривал Белтран с волчонком, как дед разговаривает с внуком. Лени даже забыл, что находится в зале, полном народу, придвинулся поближе, опираясь о герцогское кресло. Рассказал старику в ответ о коне, которого подарил ему Крис, и о сбруе, которую купили у мастера Базиля после пожара в его мастерской, и о том, как Хрюшка проходил проверку у Бартока, и как он переживал за приятеля, но все закончилось хорошо. А вскоре меж тем должен был наступить момент, когда церемониймейстер возвестит о цели сегодняшнего приёма. Среди гостей по залу бродило три калхедонца ― они уже давно жили в Каррасе, обзавелись тут недвижимостью и даже землёй. Герцог их временами приглашал к себе на пиры, и один, помоложе и холостой, не слишком ломая голову над тем, по какому поводу устроен сегодняшний вечер, танцевал с дамами. А двое мужчин средних лет стояли возле окна в стороне и беседовали. ― Могу ли я заметить, ваше… ― начал крепкий бородач, выказывая всем видом почтение к собеседнику. ― Опять? ― О… простите, оговорился. Ваша милость, я хотел заметить, что здесь присутствуют все владетельные особы герцогства, а если прибавить ещё и виямского герцога Каффа, то получится, что… ― Что герцог Белтран наконец-то решил огласить завещание, ― закончил высокий светловолосый мужчина с голубыми глазами и орлиным носом. ― Давно пора. Но только при чём тут мы? ― Дабы оказать уважение. Всё-таки мы владеем землёй в Каррасе. Пусть и не влияем никак на жизнь герцогства, но его светлость хочет показать, что считается с нами. Светловолосый кивнул, но как-то рассеянно, словно показывая своим видом, что никакого отношения не имеет к внутренней политике того и другого герцогства, да и не хочет. ― Что же потребуется от нас? ― спросил он, поглядывая на старого герцога, беседовавшего с каким-то не знакомым ему юнцом ― сердечно и явно по душам. ― Это что, и есть наследник? Его светлость явно вел весёлую жизнь в молодости, может, внучок? ― Это молодой человек приехал вместе с герцогом Каффом, ― негромко пояснил бородач. ― Скорее уж Кафф по юности… Светловолосый усмехнулся. ― Вы в это верите, Кассиан? Впрочем, нам нет дела до чужих семейных дел. И сердечных тоже. И тут на середину зала вышел человек с жезлом. ― Вот и началось, ― заметил тот, кого назвали Кассианом. Распорядитель попросил уважаемых гостей приблизиться к трону для оглашения воли его светлости герцога. Впрочем, оглашения, как такового не было: слуги вынесли узкий столик с пергаментом, где витиеватой официальной вязью было записано всё, что его светлость Белтран имел сказать, старик ткнул рукой в сторону Кристиана, выждал для приличия минуту ― а вдруг кто-то захочет возразить? ― после чего лучшие люди герцогства по очереди приблизились к столику и поставили свои подписи положенными красными чернилами. Писец его светлости посыпал готовый документ белым морским песком, сдул его, поставил печати с гербами Карраса и Вияма и вопросительно посмотрел на герцога Белтрана. Тот кивнул. Распорядитель взял документ и во всё ещё царившей тишине стал читать. ― «Мы, милостью Творца и волей Его величества Целестина, короля Гутрума, да пошлёт ему Творец…» ― Я всё время смотрю на местных дворян при этих словах, ― сказал вполголоса Кассиан, ― и считаю ухмылки. Их становится с каждым разом всё больше. Его собеседник улыбнулся. ― «Находясь в здравом уме и твёрдой памяти назначаем наследником нашим герцога Виямского Кристиана Каффа, который с истинно сыновними почтительностью и согласием выразил готовность принять груз правления Каррасом после моей кончины. О том засвидетельствовал также его наследник и соправитель, господин Ленард Мандриан…» ― Что? ― вырвалось у светловолосого. ― Вот это сюрприз… ― хмыкнул Кассиан. ― Выходит, ваш покойный тесть на старости-то лет… Да что ж здесь в Гутруме, в воздухе что-то или в воде? Седина в бороду, бес в ребро. ― Тогда бы они просто назвали бы юнца его сыном. Он сделал несколько шагов ближе к герцогскому креслу. ― А если дальний родственник? Не пропадать же имени и владению? ― Возможно… ― Ваше… ваша милость, должен заметить, что внешность молодого человека… и его имя… ― Замолчите! ― зашипел «его милость», отворачиваясь от виямского выкормыша. Кассиан потупил глаза, а потом всё же с интересом посмотрел ещё раз в ту сторону. ― Ваша милость, ― он тронул господина за рукав. ― Осмелюсь заметить, молодой человек смотрит на вас очень пристально и побелел, как мел. ― Надо думать, старик-сенешаль и его застращал иноземными похитителями, ― зло сказал калхедонец, демонстративно глядя в приоткрытое окно. ― Старый герцог вас подзывает, ваше вел... ваша милость, ― сообщил Кассиан. ― Видимо, хочет представить вас наследнику. Калхедонец повернулся и пошёл к креслу, скользнув холодным взглядом по молодому Мандриану. Он не успел подойти, впрочем, как у юнца приключилось что-то вроде падучей. Тот закатил глаза и стал валиться на бок. Кафф в мгновение ока подскочил к юнцу, подхватил, что-то зашептал на ухо. Молодой человек невнятно ответил, герцог помог ему подняться и вывел из зала. Не дойдя до порога, он подхватил мальчишку на руки и унес. Его «милость» только губы скривил презрительно ― что за правитель этот Кафф, так голову потерять из-за какого-то малолетнего щенка. А Белтран, меж тем, поманил его, и калхедонец подошёл, и даже поклонился ― у него на родине было принято чтить седины. ― Нардин, голубчик, уважьте старика, будьте моим гостем. Я хотел вас познакомить кое с кем ― вам это принесёт только пользу. ― Герцог хитро прищурился. ― Слушаюсь, ваша светлость, ― Нардин снова поклонился, преодолевая себя. ― Только позвольте предупредить жену и сына, что задержусь во дворце. ― Вас проводят в покои, и там вы найдёте и пергамент, и чернила, пошлёте гонца, ― улыбнулся Белтран. ― Благодарю, ваша светлость, ― Нардин искал глазами Кассиана. ― 2― ― Барток! ― крикнул Кристиан, насколько хватало сил спеша по коридору. Тело Лени сводило судорогами, и он боялся не удержать волчонка. Тот уже спешил навстречу ― с невесть откуда взявшимся флаконом княжеского зелья, Кристиан и не помнил, чтобы брал его с собой. Вместе они отнесли юношу в спальню, попытались напоить его снадобьем. ― Надо бы позвать госпожу ведьму, ― сказал Барток, после того, как Лени в третий раз выплюнул зелье, и его чуть не вырвало. Казалось, что у него ужасно болит голова ― он то и дело стискивал её руками, мечась по постели. ― Позволите, ваша светлость? Я мигом. ― Иди, ― кивнул Кристиан. Он поднялся с места, прижимая парнишку к себе, зашагал по спальне, покачивая его как ребёнка. В нём клокотал гнев. Очевидно, что калхедонец, кем бы он там ни был, сына не признал, или признал, да только… Кристиан, чувствуя, как кровь шумит в ушах, вспоминал презрительные взгляды, какими наградил новоявленный папаша его сокровище. Судороги у Лени вроде бы утихли ― хоть совсем и не прекратились, но сделались пореже. Не успел Кафф, уложив его на постель, испытать облегчение, как мальчик забормотал что-то, потом закричал ― по-калхедонски, как понял Кристиан, даже не зная языка. ― Адари! Адари! ― звучало чаще всего. За дверью послышался перестук каблуков, и в комнату вбежала тётушка Мейнир со снадобьем. Она тут же кинулась к волчонку, оттеснив Кристиана. Тот отошёл к Бартоку и спросил скорее машинально: ― Что такое «адари»? ― Это можно перевести как «папочка», ― мрачно ответил телохранитель. ― Идите, идите отсюда, ― махнула на них рукой ведьма. ― Барток, выведите герцога. И проследите, чтобы он не натворил глупостей. ― Глупостей?! ― взвился Крис. ― Да я этому... Барток совсем непочтительно взял его за плечи и вытолкал в коридор. А Мейнир, поставив стакан на столик, положила ладони волчонку на голову и что-то забормотала, почти запела. Тот затих, только глазные яблоки под закрытыми веками ходили туда-сюда, как будто он пытался углядеть что-то, налетавшее на него со всех сторон. Иногда с его губ слетали фразы на калхедонском, но говорил он всё тише, потом умолк, а через минуту открыл глаза. ― Ты вспомнил всё, ― сказала Мейнир, и это было утверждение, а не вопрос. ― Кристи... ― прошептал волчонок. ― Кристи... ― Он с Бартоком. Я попросила его вывести. А тебя хочу спросить кое о чём. О том, что ты помнишь. Каким ты помнишь отца? Он любил тебя? ― Да… ― Лени заплакал. ― Вот потому я и велела Кристиана увести. А ты поплачь, не сдерживай себя. Отец видел тебя во время превращения? Всхлипнув, Лени постарался взять себя в руки. ― Видел. Последний год, когда я жил с ним, я уже оборачивался. Отец всё это время проводил со мной… заботился… совсем как… ― Как Кристиан… ― У меня есть мачеха и сводный брат, ― сказал вдруг волчонок. В глазах ещё стояли слезы, но лицо вдруг сделалось очень сосредоточенным. ― Альти... ― сказал он, явно припоминая. ― Забавный такой малыш. Ну... теперь-то ему... сколько? Пятнадцать, наверное. И Дженерис. Мачеха, ― Лени нахмурился, припоминая. ― Нет, она была добрая. И к Альти, и ко мне. ― Ты помнишь, как тебя похитили? ― спросила Мейнир. ― Помню. Я пошёл погулять в небольшой лес, который рос рядом с поместьем. Я там часто бывал ― небольшой лесок, даже роща, а не лес, да и дорога проезжая далеко очень. На меня набросились трое мужчин с закутанными лицами, заткнули мне рот и потащили куда-то. Помню, что меня заставили что-то выпить, угрожая ножом, и я потерял сознание, а может, уснул… а когда очнулся… ― Лени зажмурился. ― Что там было? ― мягко спросила ведьма. ― Я лежал связанным в какой-то тёмной комнате, и пришла женщина, и говорила со мной… Я не помню её лица. Только чёрную фигуру. Наверное, потом я болел… И сразу помню, как я лежу на телеге, и со мной сидит человек, про которого я знаю, что это мой отец, ругается непотребно, говорит, что я чуть не сдох… Он снова всхлипнул. Мейнир вздохнула, протянула ему чеканный стакан с отваром трав. ― Ничего особенного, ― сказала она. ― Успокоит немного, сил прибавит. Дверь распахнулась ― Барток, подумав, счёл, что можно уже и отпустить герцога; занявшись ослабевшим после приступа мальчиком, глядишь, и отложит на время попытки разорвать на куски калхедонца, пусть он в чём-то и виновен. Кристиан с порога бросился к волчонку. Уступив ему место у постели, ведьма подошла к Бартоку, взяла его под локоть и отвела в дальний угол. ― Присматривай за Кристианом, ― прошептала она. ― Отец мальчика не виноват ни в чём, на нём заклятье. А кто мог позвать в дом ведьму, как не жена? ― Я так понял, калхедонец видел Ленарда, но ничего не вспомнил. ― Значит, заклятье другое, тяжелее. И то верно: как заставить отца поверить, что сын его умер, как заставить его не искать своё чадо? Барток посмотрел, как герцог взял осторожно у Лени опустевший стакан, поставил на пол, лёг рядом с волчонком, обняв его, шепча что-то. ― До утра, возможно, не отойдет, ― сказал с уверенностью, ― а утро, оно всегда мудренее. ― Тогда оставим их. Мальчик скоро заснёт. Они вышли в коридор. Мейнир отправилась к герцогу Белтрану, а Барток кликнул слугу, приказал принести стул, а потом занял место у двери, как часовой. Утром он проснулся раньше князя, но не спешил вставать. Нельзя было молчком покидать его, пусть даже князь и знал, что Бартока ждала служба. И кроме того, Барток хотел увидеть, с каким чувством Шалья встретит новый день ― не пожалеет ли он о вчерашнем. Осторожно побудив его, телохранитель сказал, что ему время уходить. Князь улыбнулся, пожаловался, что впервые проснулся не с рассветом, шутливо попенял ― мол, это Бартока вина, замучил накануне. Он смотрел ласково, улыбался, поцеловал на прощание и даже предупредил, что днём отправится с Али в город по делам. Казалось, всё правильно, и даже в порядке, но Барток собой бы не был, если б не почувствовал толику искусного притворства в естественном и правильном княжеском пробуждении. Хорошо ещё, если князь просто стыдился ночных слёз… Размышления вызвали к жизни предмет самих дум: князь собственной персоной показался в конце коридора в сопровождении Али, который нёс большой ящик ― даже ларец скорее, потому что он был украшен резьбой. ― Что случилось? ― спросил Шалья обеспокоенно, жестом отсылая слугу в комнаты. ― Али, принеси мне стул… Тот кивнул, а меж тем, забывшись, князь отдал ему приказ на гутрумском. Барток чуть заметно усмехнулся. ― Вижу, почтенный Али не так-то прост, ― сказал Барток по-иларийски. И сам знал, что акцент чудовищен, но что поделать ― слишком давно не пользовался языком, не говорил, по меньшей мере. Шалья глянул удивлённо, но быстро сообразил и беззвучно рассмеялся. А «почтенный» уже тащил стул. Поставил его рядом со стулом Бартока и удалился с поклоном. ― Будете со мной стражу нести? ― спросил телохранитель. ― Да, если ты не против, ― ответил князь, садясь рядом. ― Ты не сказал мне, что случилось. Я на приёме не был ― меня приглашали из вежливости, но я так же вежливо отказался. Герцог не обиделся. ― Лени узнал отца, ― промолвил Барток и рассказал вкратце, что случилось. Князь, нахмурившись, выслушал. ― Караулишь своего господина, чтобы не убежал? ― Да, ваша милость… ― Барток? Ты сказал «ваша милость», я не ослышался? Барток протянул руку, снова пропустил сквозь пальцы пахнущую сандалом прядь волос. ― Я на службе, ― сказал серьезно. ― Здесь и сейчас ты, любимый, друг и союзник моего господина. Смуглый человек не бледнеет, он скорее становится сер лицом. Шалья пытался справиться с собой ― вот только Барток не мог понять, напугало ли его это обращение, или, наоборот, взволновало. Он заметил, что князь даже не обернулся взглянуть, есть ли кто ещё в коридоре, кроме них, и это бальзамом пролилось на сердце, когда тот судорожно прижался лицом к его щеке, потёрся, нашёл губы. Служба службой, а в поцелуе Барток ему не отказал. Хоть и опасался, что не остановится вовремя, всё же сумел. Пожирая князя взглядом, от которого Шалье стало вдруг казаться, что на нём и одежды-то нет, отстранился, коснувшись напоследок губ. ― Ночью, ― шепнул по-иларийски. ― Ночью, любовь моя. Твоим кошмарам лучше забыть к тебе дорогу. Князь просто взял его руку в свою и не выпустил. ― Что это за ящик такой нёс почтенный Али? ― спросил Барток, чтобы отвлечься. ― Нёс, как сокровище. ― Это кукла для нашей воспитанницы, ― улыбнулся князь. ― Красивая. Тут в Ахене мастер живёт, я уже не первый год покупаю у него подарки для Махимы. Голову и руки он делает из глины и покрывает глазурью, а тело мягкое, и одета кукла прекрасно. Девочке нравится. Особенно гутрумские наряды, ― усмехнулся он. Барток чуть приподнял бровь. ― Он на заказ их делает или можно сразу прийти и купить ― да чтобы не одну? ― спросил задумчиво. Вспомнил детишек в доме Маттиаса, подумал, что Кристиан наверняка решит им что-нибудь привезти, а игрушками дом не то чтобы был богат, как впрочем и всем остальным. ― Мне на заказ, а так у него есть что посмотреть. Если твой герцог отпустит тебя завтра днём, то я покажу, где он живёт. Проедемся вместе? ― Если буду уверен, что он не отправится за головой калхедонца, ― честно сказал Барток. ― С удовольствием. ― Твой господин горяч, но он умный человек. И как бы он не пылал гневом, он сначала захочет разобраться во всём. ― Шалья сжал его руку. ― Старый герцог зачем-то хочет меня видеть через час. Может быть, он хочет поговорить о морской торговле. Я пойду, приведу себя в порядок… ― Князь встал и склонился над ним. Барток не настолько помнил иларийский, чтобы понять, что Шалья шепчет, чертя какие-то знаки на его лбу. Словно благословлял. Разобрал с трудом только «ночь» и еще ― «дождусь»? Поцеловал в губы. Шепнул в ответ: ― Чтобы легче ждалось. Он смотрел вслед уходящему Шалье, замечая, что идёт тот медленно и словно устало. Но другие шаги отвлекли его внимание ― за дверью. ― Зайди, ― послышался голос и дверь приоткрылась. Вошёл, дверь за собой закрыл и прислонился к ней ― не раздумывая, только бросив быстрый взгляд на крепко спящего ― наконец-то ― волчонка да на брови герцога, сведённые на переносице. ― Попросить, что ли, тетушку Мейнир побыть с ним... ― Кристиан говорил вполголоса, под нос себе, и явно не осознавал, что его слышат. Поднял голову, кивнул устало телохранителю. ― Отлучимся с тобой. Я сам все сделаю. ― Отец не виноват, ― сказал Барток в ответ самое главное. Прижался тесней к двери спиной и руки раскинул для надежности, закрывая, запечатывая ее собой. Кристиан мрачно, исподлобья посмотрел на своего телохранителя, который впервые ему перечил. Тот лишь головой покачал. ― А кто виноват? ― выдавил из себя герцог. ― Кто бы ни был, кровь-то одна, и вы её не прольёте. Вы даже двумя словами с калхедонцем не перемолвились, а уже берётесь судить. Кристиан зарычал от бессильной злости. ― Он вышвырнул сына подыхать на улицу! ― выдвинул новый аргумент. ― Он обожал его мать. И сына любил, ― отозвался Барток. ― Не хуже меня это знаете, ваша светлость. А теперь ― не помнит, не узнаёт. Сам с собою он такое умудрил, скажете? Перебранка велась шепотом ― то хриплым, то свистящим, когда герцог вроде бы срывался на крик. Оба не хотели будить измученного волчонка. ― Давайте всё же выйдем, ваша светлость, ― сказал Барток, воспользовавшись мгновением передышки. Он приоткрыл дверь и вытащил герцога в коридор. ― Сядьте, и пока мы не дождёмся госпожу ведьму, вы у меня с места не сдвинетесь. Он подозвал проходящего мимо слугу из числа дворцовой челяди и велел сходить к Мейнир, передать, что герцог Кафф просит её о помощи. Кристиан то ли остыл немного, то ли решил дождаться подходящего момента, да и про Лени он помнил, ждал ведьму терпеливо. Барток стоял рядом, чуть сжимал ладонью его плечо ― не вырвешься, даже пытаться бесполезно. Кристиан, конечно, дёрнулся разок, но потом совсем притих, обдумывая, что да как. Когда Мейнир приблизилась, поднял голову, посмотрел в лицо верному телохранителю. ― Спасибо. Что удержал. Барток нахмурился. ― О, Крис, что же ты? ― упрекнула ведьма. ― Совсем загонял старую женщину. ― Прошу вас, тётушка, ― сказал герцог, вставая. ― Побудьте с Лени. ― Я-то побуду, а вот ты должен к нему отца привести ― и чтобы здоров был и не на аркане шёл. Кристиан снова брови сдвинул. ― Справимся, ― пообещал Барток. ― Он же во дворце остался? ― Ты всегда такой приметливый? ― усмехнулась Мейнир. Пригляделась внимательно. ― Иногда, ― усмехнулся Барток. ― Его светлость бы не оставил Ленарда одного, разыскивая имение этого… как его имя-то? ― Нардин Хамат, ― произнесли одновременно Мейнир и герцог. Он ― со злостью в голосе. ― Нардин Хамат, ― повторила Мейнир. ― В Гобеленовой спальне он. Найдёшь сам? Ну да слуги покажут, ― махнула рукой, взялась за ручку двери. ― За мальчиком я присмотрю, а вы ведите отца. Слишком уж долго эта дрянная история тянется. Идя за Кристианом, Барток улыбался своим мыслям. Он думал, напомнить герцогу, или не стоит? Но потом решил промолчать ― царское достоинство калхедонца сейчас только добавило бы его господину желчи. Да и пока узурпатор был жив-здоров и держал в руках власть, царское достоинство Нардина не стоило ровным счетом ничего. Постучав в нужную дверь и получив разрешение, они вошли. Его калхедонское величество в изгнании сидел за столом и пил вино, закусывая сыром и фруктами. Барток осмотрелся и, не найдя в комнате ничего, вызывающего опасения, выразительно посмотрел на Кристиана и вышел, предоставляя ему самому выяснять отношения со своим в некотором роде тестем. Какое-то не слишком долгое время оба молчали, разглядывая друг друга, не испытывая восторга от увиденного, но смиряясь с необходимостью сосуществовать в границах одного герцогства или вот ― под одной крышей. ― Господин наследник почтил подданного личным визитом, ― заметил Нардин с едва заметной иронией. ― Прошу. ― Это действительно личный визит, ― Кристиан выделил слово. Нардин повторил приглашение, и Кафф сел. ― Чем же я могу быть вам полезен, ваша светлость? ― осведомился калхедонец. ― Выпьете со мной вина? Такого в Ахене не найти, и думаю, что в Вияме тоже. ― Я не стану пить с вами, ― сказал Кристиан. Помедлил. ― Хочу, чтобы... ― сделал над собой усилие. ― Прошу вас пойти со мной. Хамат усмехнулся. ― На моей родине, когда один мужчина отказывается разделить трапезу или выпить вина с другим, означает, что он считает пригласившего врагом. Но только я не могу понять, чем вызвано такое отношение, ваша светлость. ― Я хочу сперва понять, не враг ли вы, ― сказал Кристиан прямо. ― Мне казалось, что вы давно дружите с герцогом Белтраном и уважаете его суждения. Он когда-то предоставил мне и другим моим соотечественникам возможность жить в Каррасе. За эти годы мы ничем дурным не отплатили за его доброту. С чего бы вдруг нам иначе относиться к его наследнику? ― Ничего не имею против ваших соотечественников, ― Кафф пожал плечами. ― Да и дело не в том, кто откуда. Вы, мессир Хамат, причинили боль дорогому мне человеку, боль жестокую и незаслуженную, и мне нужно понять, намеренно это было сделано ― или вы, как и он, жертва. Калхедонец воззрился на Кристиана с искренним изумлением. ― Помилуйте, кому же? ― Что случилось с вашим сыном пять лет назад? ― тихо спросил Кристиан, готовясь к буре. ― Насколько я знаю, ничего. Пять лет тому назад Альбер спокойно и счастливо жил в нашем с Дженерис имении. ― Хамат пожал плечами. ― Я говорю о Ленарде, ― сказал Крис. ― Вашем родном сыне. Лицо Нардина неприятно потемнело. ― Вас может оправдать только то, что вы введены в заблуждение, ваша светлость, ― процедил он. ― У меня нет сына Ленарда. Моя первая жена Ленардина погибла при родах, произведя на свет мёртвого ребёнка. Я не давал ему имени, а похоронил рядом с матерью. ― Выходит, я осведомлён лучше вас, ― терпеливо сказал Кристиан. ― Ваш сын родился живым. Вы назвали его в честь жены, которая, и правда, прожила недолго, храни её Единый. Кажется, вы её очень любили. Хамат посмотрел на него как на сумасшедшего. ― Кто вам такое сказал? ― Что любили? ― Кристиан чуть растянул губы в улыбке. ― Не из озорства же похищать вздумали девушку. Калхедонец помолчал, разглядывая его, явно подбирая мысленно нужные слова. Наконец, заговорил: ― Я заметил некоторое фамильное сходство у вашего наследника, ваша светлость. Не знаю, кем этот юноша приходится Яромиру, и сомневаюсь, что старик на склоне лет стал таким сентиментальным, чтобы усыновить кого-то или признать своего возможного бастарда. Я не знаю, кто внушил юноше мысль, что он мой сын. Мне жаль, если его иллюзиям суждено было разбиться. Но поймите: мой сын умер. Я долго вдовел и наконец, женился на женщине с ребёнком. В моём доме есть вещи, хранимые как память о первой жене, но нет ничего, ни одного предмета, ни намёка о том, что у меня был сын. ― Вы не поверите, что может сделать с человеческой памятью опытная ведьма, ― светским тоном сказал Кристиан, хотя последние пару минут его так и подмывало сгрести калхедонца за грудки, приложить о стену, заломить руки за спину и притащить к своему измученному мальчику. Останавливало только высказанное Бартоком соображение, что мужчина-то скорей всего ни в чем не виноват, а насилием можно только усугубить проклятие ― и волчонку тогда уже не помочь. ― Но раз вы так уверены... не сочтите за великий труд, скажите Лени об этом сами. От вас это прозвучит убедительней. Калхедонец, услышав имя, резко поднялся и отошёл к окну. Имя покойной жены, в домашнем варианте, услышанное из чужих уст, чуть не вывело его из себя. Надо же, и такую мелочь предусмотрели. А он было начал проникаться к мальчику сочувствием. Обернувшись, Нардин мрачно посмотрел на Кристиана. Или герцог совсем потерял голову от любви, или он хитрый пройдоха. Мало того, что нашёл любовнику, вероятно, без рода и племени, подходящего деда, он ещё и отца царских кровей решил подыскать. ― Идёмте, ― сказал Нардин. ― Я поговорю с вашим наследником. ― Моим супругом, ― поправил, поднимаясь, Кристиан. Вроде бы и невзначай сказал, но у Нардина и комментариев не нашлось. Молча открыл дверь, пропуская гостя, молча прикрыл её за собой. ―3― ― Принеси мне цветов из сада, Али, ― попросил князь, входя в покои. Слуга понурил голову, но ничего не сказал и пошёл исполнять просьбу. Когда не было жертвенного зверя, которого надлежало добыть самому, Нурлаш милостиво принимала в дар цветы, особенно красные, а в парке сейчас цвели розаны. Алтарём на этот раз послужил резной сундук с плоской крышкой. Когда Али вернулся, Шалья уже поставил перед статуей богини чашу и держал в правой руке нож. ― О, господин… ― Приготовь бинт, Али. Слуга поставил перед князем блюдо, на котором лежали цветки, и тот принялся раскладывать их у ног богини. Дымок от благовоний оплетал её полуобнажённый торс в потёках запекшейся крови. Сжав в ладони левой руки лезвие, Шалья поднял руку, и кровь закапала в чашу. Он думал о Кристиане, и о Лени, и просил богиню, чтобы она помогла им пережить эти тяжёлые дни. О себе не просил ― не считал достойным. Кровотечение мешало сосредоточиться, и Шалья, выждав, протянул руку Али ― тот быстро перебинтовал ладонь и удалился. Мешали не только жжение от раны, но и постоянно разбивающие плавное течение молитвы мысли о Бартоке. Впервые за долгие годы князь слышал слова любви, обращённые к нему, и не знал, верить ли? Не в искренность слов, а возможность удержать мимолётное счастье. Имеет ли он право думать, что наконец-то прощён, и боги перестали его наказывать? Он сжал виски, покачиваясь вперёд и назад, и стал повторять слова молитвы вслух, закрыв глаза. Сначала повеяло ароматом цветов, потом Шалья услышал голос: он звучал словно нежнейший шёпот, но казалось, что от этого шёпота небеса могли рухнуть на землю и голова расколоться, как орех. ― Зачем ты сомневаешься в милости богов, сын мой? Князь не издал ни звука, а только завалился на бок и потерял сознание. Али нашел его чуть погодя. Поднес к посеревшему лицу флакон с нюхательной солью, помог подняться. О прогулке верхом, обещанной Бартоку, даже думать сил не было, но и пропускать её Шалья не хотел. Оставался ещё визит к старому герцогу ― он вовсе не был выдумкой или предлогом поскорее уйти, избежав ненужного сердечного волнения. Пришлось выпить снадобья из личных запасов, чтобы немного приободриться. Али чуть ли не с тоской смотрел в окна ― дымка и влажность намекали на возможный дождь ночью. А возможно, стоило ожидать и шторма. Сегодня, проходя по берегу, он не заметил в воде ни одной медузы, зато раки-отшельники выползали и прятались в песок, закрываясь клешнёй в своих раковинках. Шалья неторопливо одевался, чтобы предстать перед стариком-хозяином в достойном виде, стараясь не обращать внимания на слабость и на темноту в глазах при каждом движении. Слова Нурлаш ещё звучали у него в голове, он всё думал о них. О чём говорила богиня, о какой милости богов? О счастье, подаренном Каффу и волчонку? Или... здесь он резко мотнул головой и вновь едва не потерял сознание. ―4― Когда трое мужчин вошли в спальню, Мейнир пристально посмотрела на них, но ничего не сказала. А Нардин, увидев ведьму, которая бдела у постели юноши, пожалел, что подумал о нём дурно ― видимо, мальчик просто искренне заблуждался. Калхедонцу стало жаль его ― какими фантазиями иной раз не утешается человек, когда ему плохо. ― Лени, ― ведьма погладила волчонка по голове, ― к тебе пришли. Барток взял Кристиана за локоть и придержал его. Лени смотрел во все глаза и видел, к ужасу своему, что отец глядит на него, хоть и с состраданием, но явно как на чужого. Он стиснул зубы, твердя себе, что не станет снова рыдать или падать в обморок, и все же не удержался, хлюпнул носом, отворачивая лицо. ― Простите, юноша, ― сказал Нардин, ― не хочется причинять вам лишнюю боль, но я не тот, кем вы меня считаете. ― Оставьте мне право считать вас тем, кем я хочу и помню, ― ответил Лени по-калхедонски. Пальцы под одеялом сжал так, что ногти в кожу впились, стараясь, чтобы голос не дрожал, чтобы не вырвалось жалобное, молящее «Адари!» Услышав калхедонскую речь, Нардин нахмурился: ― Кто учил вас языку? ― спросил он резко. ― Вы учили, отец. ― Что вы сказали? ― Нардин схватил Лени за плечо (Бартоку пришлось мёртвой хваткой вцепиться в Кристиана), и тут же отдёрнул руку, как будто обжёгся. И тут уж Лени не выдержал и закричал, когда Нардин мешком упал на пол, словно бездыханный. ― А ну-ка, ― спокойно промолвила тётушка Мейнир, удерживая волчонка, который готов был кинуться к отцу. ― Сиди смирно. Барток же, напротив, разжал руки, и герцог бросился к Лени. Рот калхедонца приоткрылся, и с губ сорвалось что-то вроде туманного сероватого облачка. ― Вон отсюда, вон! ― хрипло воскликнула ведьма, вскочив на ноги, и махнула на это серое нечто фартуком. ― Иди туда, откуда явилась! Облачко, словно обладая разумом, шарахнулось от неё, заметалось по комнате, ища нового пристанища, и первым на пути его странным образом оказался Барток. Серая дымка застыла на месте, будто пригвожденная его ледяным взглядом, и тетушка без труда настигла его метким взмахом фартука. Когда и последние клочки проклятья растаяли, Нардин жадно, почти захлебываясь, втянул воздух, приходя в сознание. Он приподнялся на колени, уцепившись за кровать, удивлённо озираясь вокруг, словно не помнил, как сюда попал. И тут его взгляд упал на волчонка, лицо исказилось, и калхедонец зарыдал, протягивая к нему руки. Лени вырвался из объятий герцога и бросился отцу на шею. Кристиан, побледнев, встал и попятился в сторону от кровати. Он никогда в жизни не видел, чтобы мужчина так плакал. Нардин обнимал сына, целовал его щёки и глаза и что-то бормотал на калхедонском. Лени, захлёбываясь слезами, отвечал ему на том же наречии. Каффа пронзил острый стыд, но он почувствовал себя здесь лишним. Повернул голову к Бартоку, одними глазами показал на дверь ― пойдём, мол, им есть о чем поговорить и без нас. Телохранитель кивнул, но вывел герцога через другую дверь в парк на свежий воздух. ― Идёмте на берег, ваша светлость, ― сказал он, ― подышите. Они молча спустились по той самой дорожке, по которой ещё вчера Кристиан ночью спускался на пляж вместе с Лени. И герцог не дошёл до песка, а сел на нижнюю ступеньку лестницы, глядя на облака, затянувшие горизонт. ― Будет шторм, ― сказал он. ― Да, ближе к ночи, ― ответил Барток и нахмурился, подумав о Шалье. Он сел рядом, но предоставлял право господину начать разговор первым. ― Меня душит ярость, ― сказал Кристиан. ― Ваша светлость, могу ли я говорить с вами как друг? ― спросил Барток после паузы. ― Мне казалось, тебе уже не нужно на это особого дозволения, ― сказал Кристиан мрачно. Барток кивнул. ― Это не ярость, это страх. Вы боитесь, что Ленард захочет остаться с отцом. И если вы помните, что я рассказывал о Калхедонии, то уже догадались, кто такой Нардин Хамат. Вам сватали калхедонскую царевну, но ирония судьбы в том, что вы уже заключили брак с калхедонским царевичем. ― Разве Нардин откажется от наследника? ― тихо спросил Кристиан. ― Первенца, законнорожденного, кровного сына. А что такое герцогская корона да задуманный государственный переворот в сравнении с короной царской? ― Первенца, да, которого он не повезёт с собой в Калхедонию, пока есть риск для его жизни. А там… кто знает? Он ведь женился не по рангу. Дочь сенешаля ― не подходящая партия для царя. Пока не стоит об этом думать. А что Лени не захочет ехать с вами в Виям, выбросите из головы. Он поедет. И ещё об одной вещи забудьте. Когда вы смотрели на них, смотрели, как Лени обнимает отца, вы подумали на мгновение, что когда он обнимал вас, в нём зрело желание видеть в вас замену ему. Это неправда. Пора уже забыть о ваших сомнениях. Лени стал вашим по собственной воле и желанию, а не от безнадёжности или чувства благодарности. ― Всё-то ты знаешь, ― проворчал Кристиан, но Барток слышал в его голосе облегчение. Он ещё не до конца принял сказанное, но задумался ― и задумался крепко, признавая правоту своего верного слуги. А теперь и друга. Странно, только недавно Барток хотел, чтобы Кафф не переходил границу меж хозяином и слугой, а сейчас сам её нарушил ― без сожаления. ― Не всё, увы, ― улыбнулся он. ― Вот о себе я и не знаю, чего ждать… ― Барток, ― Кристиан тронул его за плечо, ― я вынужден попросить тебя об одной услуге. С моей стороны нечестно просить о таком… ― Я не уеду, ― прервал его верный телохранитель. ― Хотя бы до того времени, пока у вас всё не наладится. Вот дождусь, когда вас коронуют в Бранне, тогда… Если я ещё кому-то буду нужен в Иларии. ― И не сомневайся, ― теперь уже усмехнулся герцог. ― Я бы сказал, мне это только на руку. Может, придется, как Нардину, искать, где скрыться. Барток рассмеялся. ― Никогда не упустите своего, ваша светлость. ― Кристиан, ― сказал Кафф, поднимаясь. Протянул ему руку. ― Отныне и навек. Они по-рыцарски пожали друг другу предплечья, обнялись, стукнувшись плечами. ― Но я бы оставил пока всё как есть... ― сказал Барток тихо. ― Хотя бы при посторонних. ― Но не в семье, друг мой. Барток улыбнулся и кивнул. ― Не в семье, Кристиан.