От Иларии до Вияма. Часть первая

―1― Неделя пролетела словно один день. Но только для князя и Бартока. Для прочих время тянулось медленно ― в неизвестности. Нардин тщетно пытался скрывать мрачное расположение духа ― герцогские врачи всё не могли распознать причину недуга у Альбера, но зато успешно лечили последствия: поили отварами, апельсиновым соком, а князь посоветовал пить сладкий чай. Он выделил Нардину сушёного листа из своих запасов. Новый напиток пришёлся Альти по вкусу, он бодрил и заметно прибавлял сил. Накануне отъезда Шалья передал Бартоку заботливо укутанную в шёлк статую богини Нурлаш ― именно ей надлежало стать тем якорем, который приведёт иларийских магов в Виям. Барток принял дар с почтением, уложил в обитый мягкой тканью сундук. Закрыл крышку. ― Буду беречь как зеницу ока. Выглядел он собранным, вроде как обычно, но сердце ныло. И хоть верил он, что с князем ничего не случится в дороге, и встретятся они вскоре чудесным образом, но расставаться было тяжело. Кристиан старался лишний раз Бартока по службе не беспокоить ― да и о чём беспокоиться во дворце в окружении многочисленной охраны? Сам Барток ещё раз спустился к морю, выплеснул в него вина и о чём-то поговорил с волнами. Никто не видел этого, никто не знал, но сам телохранитель стал чуть спокойней и уверенней. Мальчики много времени проводили вместе: Альти всё больше оживлялся в обществе старшего брата, вспоминал детство и свою привычку ходить за ним хвостиком, а когда Лени ― внешне довольный, а в душе разрывающийся между ним, отцом и Кристианом, ― возвращался к супругу, то компанию младшему Хамату составлял Кумал. Дружелюбный и любезный визирь один, кажется, ни о чём не горевал и не жалел, был со всеми ровен и любезен, не сетовал, что у князя нет на него времени ― впереди ждали недели плаванья, а пока он с удовольствием готов был помочь Альти разогнать тоску. Он свозил братьев в порт и показал корабль. На судне было непривычно, но интересно. Волчонок обегал и облазил всё, что сумел, понаблюдал за работой ахенских мастеров на палубе и под ней. Он бы с удовольствием вышел в море ненадолго, но плыть неделями… столько бы он не выдержал в тесной каюте и замкнутый между бортами корабля. Кумал присматривал и за младшим, и за старшим ― за старшим даже внимательней, он ведь носился по кораблю. Даже стоящий у пристани корабль всё равно не самое лучшее место для таких забав, когда нет опыта морской жизни, поэтому визирь решительно стащил волчонка за пояс, когда тот попытался подняться по снастям на мачту. ― Я же осторожно! ― попробовал спорить Лени, но взглянул в посерьёзневшее лицо иларийца и вздохнул. Мягкость Кумала, хоть и подлинная, всё же скрывала под собой твёрдый характер, а волк характер чувствовал, что называется, шкурой. Визирь научил младшего незнакомым тому приёмам стрельбы из лука. А потом обнаружил, что у мальчика есть ещё один талант ― он неплохо играл на лютне, знал много гутрумских и калхедонских песен. Альти выпросил инструмент у дворцового музыканта ― свой-то оставил дома. Кумал напел ему и пару иларийских песен, и мальчик тут же подобрал их. Получился неплохой дуэт. Лени, слушавшему их, понравилось ― сам он игре на инструментах не учился, только когда-то в детстве иногда подпевал отцу. Вернувшаяся память рисовала ему картины домашних застолий, когда приезжали друзья отца, и, выпив доброго вина, начинали петь тягучие калхедонские песни. Хотя Альти чувствовал себя намного лучше, радовался встрече с братом и тому, что не надо больше лгать отцу, он всё никак не мог отделаться от мыслей, что мать как-то связана со всем, что произошло в их семье. Подозрения терзали его душу, не давали покоя. Лени замечал это, долго не решался завести разговор, но не выдержал наконец. ― Что тебя тревожит, Альти? ― спросил он прямо, когда братья остались одни в спальне волчонка. ― Я думаю о матери, ― признался тот. ― Все говорят, что она позвала тогда ведьму к отцу, потому что боялась за его жизнь. Я бы поверил, и молчал я, потому что она сказала мне, что так для отца лучше. Но странные вещи стали происходить в доме… ― Странные? ― удивился Лени. ― Что ещё там могло случиться? ― Отец ничего не помнил, ― тихо сказал Альти. ― Стал часто уезжать в город, углубился в дела. Нет, ― он посмотрел на брата, ― он по-прежнему играл со мной, и следил за тем, как я учусь, и стрелял со мной. ― Так что ж странного? ― Он совсем перестал обращать внимание на то, что творится дома. Мать увольняла прислугу, что давно служила у нас, а отец молчал, будто так и надо. ― Ты пробовал спрашивать его? ― заинтересовался Лени, присаживаясь ближе. ― Пробовал, ― кивнул Альти. ― Но он будто не услышал в первый раз, а второй раз я уже не спросил. ― Прислугу поменять ― ещё не грех, ― заметил волчонок. ― Потом у нас внезапно умер управляющий. Ты его помнишь? ― Помню ― славный малый. Но он всё же был пожилым человеком. ― Да, но он никогда не болел. А тут… после обеда прибежала служанка и сообщила, что сидит он за домом на скамье ― мёртвый. Сел на скамью и умер, представляешь? ― со страхом промолвил Альти. ― Так удар, наверное, хватил. Бывает такое. ― Может быть, хотя я теперь и не верю, что удар. Пришёл этот… нынешний. Очень быстро пришёл. Лощёный весь такой, важный. ― Что же, ворует он? ― Лени всё не мог понять, что так тревожит брата. ― Не ворует, вроде бы. Если бы воровал… ― лицо Альти сморщилось. ― Он с матерью спит. ― Ого! ― Лени присвистнул, не удержавшись. ― Извини, ― сказал смущенно. ― Но это... правда, чересчур. Отец знает? ― Теперь, кажется, да, ― Альти поник. ― Прости... прости, мне порой кажется, что я украл все это у тебя ― отца, часть жизни... Волчонок обнял брата. ― Не говори так, ты ни в чём не виноват. Так уж вышло. Отец, может, и не женился бы, если бы я к нему не приставал с тем, что ты мне как родной стал. Вот что странно: я никогда не спрашивал тебя о том, как вы жили до того, как попали к нам в имение. В детстве-то меня такие подробности не интересовали, а теперь самое время. ― Да сколько я себя помню, мать работала экономкой. Мы сменили трёх хозяев, пока до Ахена добрались. Помню женщину старую, но она умерла, наследники дом продали ― им услуги матери не нужны стали, но они ей заплатили и дали рекомендации. Нигде на мать не жаловались, не помню, чтобы мы уходили от кого-либо со скандалом. Когда я впервые задал вопрос: кто мой отец, она сказала, что он умер ещё до моего рождения и оставил слишком мало денег, поэтому ей приходится работать. А теперь вот думаю: была ли она вообще замужем. ― Альти всхлипнул. ― Ужасно думать такое о матери, я знаю. ― Зачем ты сомневаешься? ― Лени ласково погладил братишку по спине. ― Помнишь других мужчин ― ну раньше? До того, как вы к нам пришли? ― Нет, ― Альбер покачал головой. ― Никого, никогда. ― Да если бы и не была замужем. Кто упрекнёт? Она работала, чтобы растить тебя. Волчонок поймал себя на мысли, что невольно защищает мачеху, которую так охотно готов был обвинить в том, что с ним случилось, и вздохнул про себя. Мачеха в последние дни стала его кошмаром, но для Альти... для Альти она была прекрасной матерью и всё, что сделала, вполне укладывалось в этот образ ― матери, защитницы, готовой на всё, чтобы обеспечить своё дитя. ― Альти, наш отец и Кристи попросили герцога Белтрана отдать приказ дознавателю: выяснить всё, что можно, про вашего управляющего. Ты бы не согласился поговорить с ним? ― Дознаватель? ― Альти испуганно посмотрел на брата. ― Не бойся, ― сказал Лени. ― Он хороший. Наверное, ― добавил честно. ― Кристи не позволит никому быть с нами грубым. Да и пусть только попробует: найдётся много желающих с него шкуру спустить. ― Я один боюсь. ― Тогда я с тобой вместе пойду. Альти вздохнул. ― Пойдем тогда сейчас? ― сказал он нерешительно. ― Потом я могу... ― Испугаться? ― Лени взял его за руку. ― Не бойся. Я буду с тобой. Идем, дознаватель сейчас, наверное, уже у герцога. Его светлость тоже не позволит никому тебя обижать. «Что я впрямь как маленький?» ― подумал Альти. Ему стало стыдно перед братом. Он сжал его ладонь, а потом отпустил и просто пошёл рядом в покои герцога Белтрана. У дверей снова сидел паж. Увидев мальчиков, он поднялся, открыл им. ― У него дознаватель, ваши светлости, ― сказал он с поклоном. ― Может, зайдёте позже? ― Ничего, ― сказал Лени. Дознаватель оказался невысоким и неприметным пожилым господином. Всем своим видом он стремился показать, что человек он самый заурядный ― такого можно разглядеть в толпе, только столкнувшись с ним нос к носу. Да и то, скользнёшь взглядом ― и мимо пройдёшь. Волосы дознавателя поседели, точнее ― посерели, и шевелюра не отличалась густотой, черты лица ― невыразительные, взгляд отсутствующий… Альти посмотрел на странного человечка, что-то тихо говорящего герцогу и потирающего полные ручки, и чуть не рассмеялся: нашёл, кого бояться. Волк подозрительно наморщил нос: он чувствовал, что с этим серым господином не все так просто. Да и дознавателем не за внешнюю суровость становятся, а уж личным герцогским дознавателем ― и вовсе. Но брату он ничего говорить не стал ― тот бояться перестал, уже хорошо. ― А вот и наши мальчики пришли, ― промолвил Белтран. ― Заходите, не стойте в дверях. Дознаватель посмотрел на них, прищурился, поморгал словно бы подслеповатыми глазками. ― Ах, молодость, ― почти прошептал он. ― Цветут, цветут оба. Светловолосый, как я понимаю, господин Ленард, он ведь старше? А второй юноша ― господин Альбер? ― Это господин Таффи ле Фэй, ― промолвил Белтран, и мальчики чуть не прыснули: родители пошутили над сыночком, дав ему такое имя, или же слишком обожали. ― Мой дознаватель, как вы уже, наверное, знаете. ― Ваша светлость, мой брат хотел бы поговорить с господином ле Фэем, ― начал Лени, ― если вы не против. ― Присядем, ваша милость? ― господин ле Фэй показал Альберу на кресла у окна, предварительно отвесив низкий поклон герцогу и Лени. Мальчик немного нервно посмотрел на брата, потом кивнул согласно. Дознаватель лично придвинул ему кресло, и когда Альти сел в него, то оказалось, что его лицо освещено, а лицо господина ле Фэя ― в тени. ― Я вас внимательно слушаю, ваша милость, ― ласково промолвил тот. Альти заколебался. Он толком не знал, с чего начать. Всё, что они проговорили с Ленардом, казалось ему малозначительным и глупым. Подумаешь, кто-то не так посмотрел, слуги шептались, да ему что-то не понравилось. Ещё сочтут его маленьким мальчиком, который решил наябедничать на родителей, которые ему сладкого не дали. ― Да вы не смущайтесь, ― сказал дознаватель. ― Я вас понимаю, юноша: тяжело начать, а потом всё пойдёт, как по маслу. Вы ведь знаете, что его светлость поручил мне разузнать побольше об управляющем вашего отца? Вероятно, вы могли бы мне помочь? ― Я постараюсь, ― сказал Альти. ― Но я не знаю, что вас интересует. Он... он появился не очень давно. И вроде прижился в доме. И мы не ссорились, хотя он иногда странно на меня смотрел... И мама... Мама часто с ним разговаривает. Но он же управляющий. А слуги шепчутся про разное... ― и мальчик покраснел. ― И о чём же слуги шепчутся? ― спросил ле Фэй. ― Слуги ― это важно. Они всегда всё видят и знают, даже если хозяева считают, что хранят свои тайны. ― Они говорят, что мама с ним... спит, ― Альти сказал это совсем тихо. Тон, которым слуги говорили об этом, намекал, что речь идет о чем-то нехорошем. Дознаватель посмотрел на него с сочувствием. ― Мда… А расскажите мне о том, что творилось в имении, когда ваш брат пропал? Альти покачал головой, стараясь и не желая припоминать. Но этот неприметный человечек слушал с таким вниманием, что мальчик почувствовал, что доверяет ему. ― Это было страшно, ― сказал он искренне. ― Лени искали три дня. Отец не сходил с коня. Он рассказывал о том, как отец не спал те дни, как почти сходил с ума, да никто в имении глаз не смыкал, но слуги не роптали ― для них пропажа молодого господина стала таким же горем: Лени все любили. ― А ваша мать? ― спросил ле Фэй. ― Мама... ― Альти хотел было сказать, что мама тоже горевала, как и все, но задумался, припоминая. ― Мама много хлопотала... ― сказал он неуверенно. ― Конечно. Мужчины приезжали голодные, уставшие ― их надо было кормить, следить за всем… ― покивал дознаватель. ― Да, а потом когда принесли одежду Лени, всю в крови, отец слёг в горячке… ― Да-да, я слышал об этом. Вы не помните, ваша милость… может, вы слышали ― раз уж слуги от вас не таятся ― кто посоветовал вашей матери пригласить к больному ведьму? Мальчик снова задумался, покачал головой, посмотрел виновато. ― Наверное, меня при этом не было, господин, ― он вздохнул. ― Я не помню такого разговора. ― А теперь скажите мне, юноша, зачем вы ко мне пришли? ― ле Фэй подался вперёд в кресле, и Альти вздрогнул: взгляд дознавателя стал цепким, холодным. ― Говорите, не бойтесь. Альбер испуганно уставился на дознавателя. ― Не надо было… да? ― Почему же? Но вы ничего не бойтесь, юноша. Никто вас ни в чём не упрекнёт. ― Я не боюсь! ― В глубине души вы боитесь, что вас станут связывать с вашей матерью, окажись она виновна, но, я думаю, что вы уже давно в глазах людей ― сын своего приёмного отца. ― Вы не понимаете, господин, ― тихо сказал Альти. ― Я не боюсь того, что меня сочтут сыном своей матери, ― кто я, в конце концов, как не её сын? Я боюсь... очень боюсь, что слухи и подозрения —пока ведь у вас нет ничего, кроме слухов и подозрений, ведь так? — окажутся правдой. Что мать... ― он задохнулся, не в силах продолжать. ― Ох-ох, ― вздохнул дознаватель, словно сердобольный дядюшка. ― Такова жизнь, юноша. Человек слаб духом, особенно когда речь идёт о больших деньгах. Увы, я не священник, к ним мои клиенты обычно попадают под конец. Утешать я не умею, но вы ведь не одиноки ― у вас есть любящий отчим и брат. Вон как он на меня смотрит: если что ― съест, поди. Лени и правда поглядывал в их сторону, готовый в любой момент прийти на помощь. Альбер растянул губы в улыбке, помахал брату ― мол, все в порядке. ― Лени сразу стал меня опекать, ― сказал он неожиданно. ― Когда мы только приехали в Маредид. ― Вот и расскажите о своей жизни до имения, ― предложил дознаватель. ― Где вы жили, в каких городах… всё, что помните. Альти удивился: зачем ему знать такое? Но ле Фэй не отставал, и мальчик пустился в воспоминания. Дознаватель слушал терпеливо, но всякий раз, как речь заходила о семье, где работала Дженерис, начинал задавать вопросы: его интересовали имена хозяев, название города или имения. Альти уж начал уставать. Лени подобрался поближе, послушал их разговор, заскучал ― он совсем не понимал, зачем нужны эти подробности? Какое дело дознавателю до того, как звали хозяйку дома, где Альти жил, когда ему было два года. Старый герцог тоже, казалось, задремал в кресле. Это обстоятельство вынудило ле Фэя закончить разговор, или же он узнал, что хотел, ― только вот что? Озадаченные, мальчики вернулись в комнаты к Нардину. ―2― Корабль отплывал ближе к полудню. Пока Шалья ещё спал, Барток подошёл к окну и разглядел в просвет между деревьями полоску рассветного неба. День обещал быть ясным, с лёгким ветерком, словно боги моря и небес и впрямь решили опекать иларийцев в пути. Барток усмехнулся. Пообещал мысленно достойную жертву ― за тихое море и попутный ветер для того, кого любил. Из-за горизонта вырвались первые лучи ― изумрудно-зеленые, словно боги ответили на его обращение. Со стороны кровати послышался вздох пробуждающегося князя. Он приподнялся на подушках и посмотрел на Бартока. ― Душа моя, ― сказал он по-иларийски, ― закрой занавеси, пусть ещё продлится ночь. Опустились тяжелые занавеси, и в комнате снова воцарился полумрак. Барток вернулся в постель, поцеловал любовника. ― Мы не можем сделать ночь вечной, ― сказал он с сожалением. ― Говорят, есть земли, где ночь длится целых полгода. Хотел бы я заночевать там с тобой. ― Я бы не согласился полгода только видеть сны о тебе, ― шепнул князь. ― Разве сегодня ночью мы лишь сны смотрели? ― Барток ласково коснулся чуть припухших губ иларийца. ― Как у тебя только сил хватает? ― Шалья улыбнулся, прихватил губами его пальцы. ― Если в бою ты неутомим хотя бы наполовину так же, как в постели... уверен, у герцога Вияма немного врагов, а если и появляются, то долго не живут. Барток только вздохнул. ― Тебе нужно собраться? ― нерешительно спросил он. ― О, нет, не уходи! Али ещё позавчера перевёз почти все вещи на корабль. Останься со мной. ― Разве я ухожу? ― Барток ласково погладил его по щеке. ― Я с тобой. С тобой. Казалось, что утро тянется очень медленно, ― но к добру или к худу, оба не могли сказать. И за трапезой кусок ни шёл в горло ни князю, ни Бартоку. Телохранитель не привык заливать горе вином, а Шалье, выходящему в море, тоже не следовало пить. Барток думал с холодным спокойствием, что воцарение Кристиана придется ускорить. Чуть усмехнулся ― от каких мелочей зависят порой судьбы империй. ― Господин… ― тихий голос Али прозвучал, как удар гонга. ― Пора? ― спросил Шалья. ― Кони осёдланы, господин. ― Али говорил на приличном гутрумском и даже акцент почти пропал. ― И ваш конь тоже, господин Барток. ― Он поклонился телохранителю. ― Простите смиренного раба за самоуправство. ― Иди, Али, мы сейчас выйдем. Когда дверь за слугой закрылась, князь, сидящий рядом с Бартоком, взял его ладони в свои, наклонился и прижался к ним лицом. ― Не забудь меня, душа моя. ― Никогда, ― сказал Барток. И для Шальи это прозвучало надежней, чем многословные клятвы. Барток коснулся губами его волос. Усмехнулся чуть слышно. ― Почтенный Али забыл, что не знает гутрумский? ― спросил он шёпотом. Князь поцеловал его ладони. ― Почтенный Али знает четыре языка, ― сказал он, поднимая голову и улыбнувшись. ― Но вот в Ушнуре нам уже путешествовать небезопасно ― почти в каждой деревне найдутся желающие намять Али бока за обилие смуглых ребятишек. ― Что ж, рад, что в Вияме и Ахене ему пока безопасно, ― усмехнулся Барток. ― Или здесь ему никто не приглянулся? ― Мы стали редко заезжать в деревни, а в городах с нравами не так строго. Стук в дверь прервал их незначащие речи ― попытку не думать о скором расставании. ― Кто там? ― спросил Шалья. ― Это я. ― Лени заглянул в покои. ― Шалья, нам с Кристианом можно вас проводить? ― Почту за честь, ― князь легко сжал ладони Бартока и поднялся навстречу гостю. Волчонок смутился и покраснел. ― Мы ждём вас внизу, ― пробормотал он и скрылся за дверью. И тут на мгновение выдержка изменила Бартоку. Он уже не мог решить, что для него лучше: свидетели расставания и возможность сохранить лицо, или дорога до порта вдвоём, рука в руке. Он вскочил, горячо обнял князя, задержал в объятьях, словно не желая отпускать. Тот тяжко вздохнул, чуть отстранился и, заглянув Бартоку в лицо, поцеловал его в губы, в веки и в лоб. Снял с себя золотую цепь и надел ему на шею. В глазах князя читалась скорбь от скорой разлуки, но и решимость ― у иларийцев не в ходу были кольца как символ обручения, но амулет или цепь дарили только родне и возлюбленным. Шалье показалось, что по лицу любовника прошла легкая тень, но тут же тряхнул головой, убедив себя, что все это игра зрения, обман глаз. ― Идём, ― почти взмолился он, ― иначе придётся попросить Кумала запереть меня в каюте. ― А мне ― умолять Кристиана держать меня за руку, чтоб я не прыгнул в море и не поплыл вслед за твоим кораблем, ― отозвался Барток. Он поцеловал смуглую щёку князя. ― Идём, любовь моя. Али ждёт и кони застоялись. Лишь завидев их на крыльце, герцог с волчонком тут же вскочили в сёдла. До порта двинулись рысью ―по дороге, идущей вдоль моря. Когда-то по ней сновали гружёные повозки, и ширина её свидетельствовала о том, что прокладывали путь во времена процветания города. А сейчас четверо всадников ехали рядом, никому не мешая; Али держался позади господ. Никто не разговаривал, да и дорога не заняла много времени. В порту кони пошли шагом, и Барток всё-таки взял Шалью за руку. Кумал ждал на пристани ― он ещё вчера засвидетельствовал Белтрану почтение и уехал в порт. Ветер играл княжеским вымпелом, иларийское судно возвышалось над соседними на треть борта. Матросы поднимали паруса, готовясь выходить из гавани в море. Глядя на чужое судно, Кристиан невольно помечтал о тех временах, когда подобных ему в ахенском порту станет много, как раньше. Спешились. Али по сходням повёл господского коня на палубу, потом вернулся за своим. Визирь попрощался с герцогом и Лени и почтительно отошёл в сторону. ― Счастливый путь, друг мой, ― сказал князю Кристиан. Они обнялись, а потом волчонок смущённо уткнулся носом в плечо Шальи. Тот ласково приобнял его. ― Я молю за тебя богов, мальчик, ― шепнул он. ― Будь счастлив. ― Мы поедем, ― сказал герцог Бартоку, ― подождём тебя неподалёку. Тут трактир за углом, там пока посидим. Прощайтесь спокойно. Телохранитель лишь кивнул. Это могло показаться невежливым, но Кристиан видел, что тот смущён. Он усмехнулся, взял под уздцы коня и позвал Лени. . ―3― По дороге к трактиру волчонок болтал без умолку, стараясь скрыть, как он расстроен и взволнован. Да и герцог чувствовал себя не в своей тарелке и думал: не слишком ли большой жертвы он потребовал у Бартока после долгих лет безупречной службы? У дверей трактира слуга принял с почтительным поклоном поводья их коней. В зале под сводчатым потолком было прохладно и почти безлюдно. Они сели за стол, и Кристиан кликнул трактирщика ― а тот уже спешил, чтобы угодить важным господам. ― Чего изволите, вашества? ― по-простонародному спросил он, низко кланяясь: видать, такие гости у него нечасто бывали. ― Чего-нибудь прохладительного, ― небрежно бросил Кристиан. Хозяин выпрямился, и на его лице отразилось разочарование. И тут случилось нечто неожиданное и для герцога даже пугающее: Лени вскочил, опрокинув свой стул, в два прыжка оказался рядом с трактирщиком, с размаха ударил того в челюсть и повалил на пол. Тот, хоть и отличался дородством да и годами ещё не был стар, от неожиданности опешил, и волчонок с каким-то остервенением принялся бить его с размаха по лицу. Кристиан, очнувшись, отодрал от трактирщика волчонка, обхватил за плечи, удерживая. ― Что с тобой? ― он встряхнул мальчика, жалея, что Барток сейчас не с ним. ― Что с тобой? ― Это он! Кристи, это он! ― повторял Лени, продолжая рваться из рук. Трактирщик сел, утирая кровь, и попятился, а из комнаты позади стойки выскочил дюжий мужик ― по виду: вышибала. Но увидев, что тут не просто местные пьяницы, а благородные господа, застыл в нерешительности, косясь на оружие герцога. Кристиан развернул Лени к себе лицом, несильно хлопнул его по щеке. ― Очнись! ― почти приказал он. Перевёл взгляд на трактирщика. ― А ты не двигайся! Предупреждение было сделано вовремя: герцог чувствовал, как под его руками начали бугриться мускулы на плечах Лени. Лицо волчонка огрубело, челюсть выдвинулась. ― А! Оборотень! ― заорал дюжий вышибала. Те из посетителей, кто не покинул, любопытствуя, трактир при начале заварушки, кинулись к дверям. Тут и трактирщик издал вопль ужаса, но в его крике слышался не столько страх вообще, сколько личный, свой собственный страх. Пока Кристиан пытался удержать Лени, он вскочил, схватил тяжёлый стул, метя герцогу по голове, но не успел ударить, как в зал словно вихрь ворвался. Стул отлетел в одну сторону, трактирщик ― в другую, сполз по стене. Рука неестественно выгнулась, словно вырванная из плеча. Скрюченными пальцами второй, здоровой, он скрёб по бревенчатой стене, пытаясь подтянуть грузное тело, спрятаться, слиться со стеной. Волчонок вырвался из рук герцога и бросился на трактирщика. Барток его перехватил, словно тисками сжал. Лени оскалился и зарычал, но очень быстро успокоился и обмяк, принимая прежний вид. ― Зови стражу! ― приказал Кристиан вышибале и кинул ему золотой. Тот смекнул, что лучше послушаться, хозяина не защищать, а о своей шкуре подумать. Поймав золотой на лету, он отвесил поклон и выбежал из трактира. Барток тем временем усадил бледного Лени на стул. ― Тшш, тшш... ― он обнял парнишку за плечи, закрывая от него помертвевшего трактирщика. ― Что здесь случилось, ваша светлость? ― он смотрел на герцога. ― Не пойму. Стоило Лени увидеть лицо хозяина, в него словно бес вселился. ― Кристиан присел на корточки и посмотрел в лицо волчонку. Тот, как и в прошлый раз, в замке Марча, когда с ним случился подобный припадок, чувствовал себя разбитым. ― Мальчик мой, кто этот человек? Откуда ты его знаешь? ― Он был среди тех, кто напал на меня… тогда… ― пробормотал Лени, закрыл глаза и обмяк в руках Бартока. Телохранитель посмотрел в глаза герцогу. Передал ему бесчувственного мальчика, а сам резко повернулся к трактирщику, схватил его и вздернул вверх. Тот взвыл от боли, пытаясь придержать повисшую плетью руку. Барток не обратил на его вопль внимания, подтолкнул, почти швырнул к двери, навстречу подоспевшей страже. Дознаватель кивнул стражникам, те скрутили ему руки за спиной ― и больную, и здоровую. Мейстир ле Фэй осмотрел помещение, поклонился герцогу, державшему Лени, так же почтительно приветствовал Бартока. ― Вызовите к нему целителя, ― шепнул дознавателю тот. ― А то он скончается от боли раньше, чем выдаст своих сообщников. Мейстир ле Фэй бросил пару слов начальнику стражи. Арестованного уволокли прочь. Сам начальник дождался, пока из трактира все выйдут, закрыл окна, запер двери, опечатал все входы герцогской печатью. Лени очнулся, но остался на руках Кристиана ― чувствовал себя совершенно разбитым, даже говорить не мог. Кристиан рассказал дознавателю, что волчонок узнал в трактирщике одного из своих похитителей. ― Удача, ― промолвил ле Фэй, ― или судьба. Когда юному господину станет лучше, ваша светлость, дайте мне знать. ― Пошлю за вами, ― сказал Кристиан. Он передал ненадолго волчонка Бартоку, вскочил в седло и принял своё сокровище. На улице было безлюдно ― зеваки не толпились, попрятались по домам, напуганные криками об оборотне. Потом судачили, что трактирщик этим оборотнем и был, а доблестная герцогская стража схватила нечистого. Барток окинул взглядом узкую улочку и заметил за выступом стены что-то тёмное. ― Езжайте, ваша светлость, ― сказал он Кристиану, ― я вас догоню. Он прошёл по улочке. ― Кто здесь? ― спросил чётко, хоть и не очень громко ― не хотел пугать неизвестного. ― Подай, сыночек, будь ласков, ― послышался старушечий голос. Сделав ещё пару шагов, телохранитель увидел нищенку в лохмотьях. Странно, что когда он подходил к трактиру ― а ведь не сразу услышал там шум, он её не заметил. Лицо женщины было опалено солнцем, обветрено и сморщено, как печёное яблоко. Из-под куска ткани, кое-как замотанного вокруг головы, торчали седые космы. Опасности он не чувствовал, хотя ощущения были не совсем обычные. Барток сунул руку в карман, вытащил мешочек с монетами. ― Вам бы домой, уважаемая, ― сказал вежливо, положил деньги в ладонь старухи. ― Позвольте проводить вас. ― Вот спасибо, сынок, ― старуха дрожащими руками спрятала монеты в лохмотья ― словно закопала в мусорной куче. ― Дом мой далеко, до него много дней пути. Ты ступай, а я отдохну и пойду дальше. ― Вам есть где остановиться в городе? ― спросил Барток. ― Давайте устрою вас в тёплый дом ― на улице хоть и не зима, да не место здесь для... пожилой дамы. Старуха скрипуче рассмеялась. ― Где ж ты такую красотку устроишь? ― Здешний трактир закрылся, но в городе есть ещё, ― сказал Барток. ― Кто не захочет приютить такую приятную даму? Он улыбнулся так, что стало ясно ― отказа определенно не последует. ― Ишь какой, ― проворчала старуха. ― Стара я, чтобы на меня улыбки тратить. Помоги лучше встать. Барток подхватил нищенку под локти и помог подняться. Странно… Лохмотья должны были бы вонять, а пахли свежестью морского ветра. И ткань была гладкая, словно шёлк, а не рубище. ― Кто ты?! ― вскричал телохранитель. ― Дом мой далеко, ― зазвучал мелодичный голос, от которого вдруг едва не раскололась голова, как будто Барток оказался накрытым храмовым колоколом, по которому бьют молотом. ― Или близко. Меньше мига пути. ― Кто ты? ― повторил Барток. Старушку поддерживать, впрочем, не перестал. Тут в глазах у него потемнело ровно на мгновение, а когда зрение вернулось ― исчезла улица Ахена. Барток лежал на песке и слышал шорох набегавших волн. Он подумал было, что это их море, но когда поднял голову, увидел бескрайний пляж с почти белым песком и такой же бескрайний простор лазурных вод. За спиной раздался женский смех и что-то маленькое небольно ударило в спину. Барток тут только сообразил, что наг, как первый человек. Он резко обернулся. Поодаль сидела на песке молодая женщина, смеялась и швырялась в него маленькими ракушками. Барток никогда в жизни не видел такой красавицы, притом что в лице её не было величия и совершенства, но от него нельзя было отвести глаз. Женщина поднялась на ноги ― вокруг её бёдер вилась шёлковая ткань, и только. Длинные чёрные волосы совершенно не скрывали упругую высокую грудь с призывно торчащими сосками. Ничуть не смущаясь, незнакомка подошла ближе. Барток тут только сообразил, что так и сидит голым на песке, едва ли не с открытым ртом. ― Кто ты? ― повторил он в третий раз, сообразив, что сидеть так и дальше было бы совсем глупо. Наготы своей он не стеснялся, женщина тоже явно была не из стыдливых. ― Я у тебя в спальне в ларце лежу на шёлке, ― рассмеялась женщина и опустилась на колени рядом с ним. ― Трудно узнать, да. Обычная женщина ― от тела шло вполне человеческое тепло. Нурлаш протянула руку и погладила Бартока по щеке, провела пальцами вдоль плеча ― по телу его побежали мурашки. Он проглотил ком в горле и отвёл взгляд. У него в прошлом были женщины, ещё полгода тому назад он прямо тут повалил бы незнакомку на песок, не слишком разбирая, кто она такая, и засадил бы ко взаимному удовольствию, чуть встретив такой призывный взгляд и почувствовав мускусный запах. Но сейчас... Барток признавал, что женщина прекрасна, он признавал, что совсем недавно захотел бы её, не раздумывая, а теперь он наслаждался её красотой, как наслаждался бы красотой заката, цветущего сада или искусной скульптуры. Желание тесно связано было в его душе с иларийцем. ― Ты отказываешь богине? ― вкрадчиво спросила Нурлаш, когда он чуть отклонился в сторону при попытке поцеловать его в губы. ― Сжалься, небесная, не делай из меня клятвопреступника. Ты знаешь, что я люблю верного тебе. ― Разве Шалья станет обижаться, если богиня познает немного его счастья? ― Возможно, не станет, ― ответил Барток, глядя Нурлаш в лицо и сжав в ладони внезапно обнаружившуюся на шее цепь, которую надел ему князь. ― Но как я буду смотреть ему в глаза? ― Оказав услугу его богине, разве ты не сделаешь счастливым и его? ― ладони Нурлаш скользнули по его плечам. Она внимательно вгляделась в лицо Бартока, нахмурилась, меж бровей по идеально гладкому лбу на миг прошла морщинка и тут же исчезла. ― Нет. Разве от богини не ждут совершенства во всём? ― улыбнулся тот. ― Имея весь мир, к чему посягать на чужое? У вас ― вечность, небо, звёзды, глубины морей, а у человека есть только маленький миг счастья. ― А что остается тебе и таким, как ты? ― Иной раз и ничего, небесная. ― Разве можно назвать ничем то, что я предлагаю тебе? ― морщинка меж бровей разгладилась, богиня вновь лучезарно улыбнулась. ― Иногда даже блаженство может сделать человека несчастным, ― ответил Барток. Его словно мягко ударило что-то в висок, и он очутился в саду ― из тех, про которые рассказывают, будто принадлежат они богам. Одежда вернулась к телохранителю, он проверил ― на месте ли подарок Шальи: почему-то он более всего беспокоился именно о нём. На траве неподалёку сидела женщина, одетая как иларийская княгиня. Черты лица были те же, но выглядела она намного старше. Соблазнительница уступила место заботливой матери. ― Сядь со мной, Барток. Поговори со мной. Проси, чего хочешь. ― Ты знаешь, о чём я могу просить, небесная, о чём я уже просил, ― сказал он, усаживаясь напротив и перебирая в пальцах знак любви Шальи. Ему стоило усилий привыкнуть к чувству металла на шее ― пусть он уже не был холодным, согреваясь теплом его тела. ― Об этом ты просил того, кто вернее поможет. Разве ты не знаешь, о чём стоит просить у смерти? Барток молчал, и Нурлаш улыбнулась. ― Ты горд, сын Сифея. Ты мне нравишься. Ступай, но помни, что ты смертен и что только богам открыты все переплетения человеческих судеб. Друг твой пусть утолит свой гнев, ему дозволяется. Барток выпустил наконец подарок любимого из пальцев. Поднялся и с достоинством поклонился. Перед глазами закружилась цветная карусель, а когда утихла ― он снова стоял на узкой мощёной улочке недалеко от трактира и, судя по бряцанью оружия стражи, доносящегося из-за угла, не прошло и лишней минуты с того момента, как он в неё свернул. Он побежал к трактиру, вскочил на коня и в два счёта догнал Кристиана. ― Как ты скоро, ― сказал тот. ― Что там было? ― Нищенка всего лишь, дал ей пару монет, ― ответил Барток. Кафф кивнул, не проявив особого интереса. ― Сумеешь вытрясти из мерзавца другие имена? ― спросил он. ― Если герцогский дознаватель позволит, ― пожал плечами Барток. ― Если нет ― я бессилен, здесь его территория. Он посмотрел в сторону моря. Солнце стояло уже в зените, на всём видимом протяжении горизонта не видать было ни облачка, но дул добрый ветер, обещавший морякам благополучное плавание. Паруса иларийского корабля удалялись от берега. Барток смотрел ему вслед, повторяя про себя благодарность богам и пожелание доброго пути…